Аннотация: Социальные катастрофы: гражданские фойны, революции трагически отражаются на судьбах жителей страны. Но особенно остро это чувствуют на себе женщины. О судьбе одной из россиянок, попавшей в жернова социальной катастрофы рассказывает эта повесть.
Без вести пропавшая
У входа в храм одна в лохмотьях
старушка нищая стоит...
У хлебного киоска, что на остановке "восьмидесятого" автобуса, очередь. Человек пять - шесть. Сбоку к стенке прислонилась старушка. Чистенькая, опрятная. Руку протягивает мол-ча. В глазах тоска смертная. Если кто и подаст рубль - другой, что на него купишь? Булка хлеба похудела с килограмма до шестисот граммов, а цены поправились с двадцати копеек до десяти тысяч рублей. Стыдно Катерине Ивановне стоять вот так у киоска, протягивая мозолистую на-труженную руку. Однако же:
- Милости прошу, милосердия! - А в голове навязчиво крутилась одна и та же фраза Ки-сы Воробьянинова: "Messieurs, je ne mange pas six jours! ".
Катерина сгорала от стыда. Ее душила обида.
Стыдно было почти девяностолетней старухе, привыкшей за свою долгую жизнь кор-мить других, стоять и ждать: подадут или нет?
Обидно было, что пенсию, которую она заработала честным трудом, перестали выпла-чивать и урезали так, что стыдно и говорить. Сытый президент, глядя с голубого экрана прямо в глаза Катерине, упорно талдычит: задолженности по пенсиям нет, экономика развивается ста-бильно. А Катерина, голодная до головокружения, заливала голод кипяченой водой.
И смотрела, как современные сытые Бендеры беззастенчиво разворовывали государст-венную и народную собственность. Смотрела. Теперь не смотрит. На прошлой неделе заяви-лись к ней гости. Говорят, из жэка. Забрали телевизор в счет погашения долга. А сегодня от-ключили электроэнергию.
Теперь и кипятка нет.
Нет пенсии.
Нет хлеба.
Нет кипятка.
На кого обижаться? Сама виновата! В восемьдесят девятом активно полоскала "грязное белье" коммунистов, хотя и сама была членом партии, и муж носил партийный билет. Захоте-лось свободы. Голосовала за Ельцина. Он обещал голову положить на рельсы...
Не положил.
Очередь стыдливо отводит глаза. Подали бы, да в пору самим руки - ноги протягивать. Пенсии да зарплаты не выплачивают месяцами. Говорят, лишняя наличность провоцирует ин-фляцию. А чтобы ее не провоцировать, снизить покупательную способность основной массы населения, превратить в нищих в первую очередь пенсионеров, они закопали эту наличность в пусковые шахты ракет, в заброшенные шахтовые выработки. Катерина видела это по телевиде-нию. И не могла понять, почему тех, кто нашел этот "клад" теперь уже ни кому не нужных со-ветских банкнот в шахте, привлекают к уголовной ответственности за разглашение государст-венной тайны. Привлекать то, наверное, надо было тех, кто отдал такой изуверский приказ: за-копать валюту. Да и причем здесь наличность, если жадность нуворишей перешла всякие гра-ницы: не восемь процентов в год, а за сотню зашкаливает. И больше.
К киоску подошел молодой. Посмотрел на бабку. На ее высыхающие, с синими прожил-ками руки. Дождался своей очереди:
- Мне, пожалуйста, одну "Бородинскую" и батон. Хлеб бросил в полиэтиленовую майку. А с батоном в руках подошел к старушке:
- На, мать, не стой. Замерзла ведь.
Слова благодарности застряли в горле: "Дай, Бог, тебе...".
Захлебнулась слезами. И пошла, прижимая к груди полуметровый батон. Когда давали пенсию, она такой один раз покупала - не корочка у него, а резина. Деснами такой батон не прожуешь. Но можно в кипятке размочить. И тогда проглотишь - не заметишь.
Вот уже и дом виден. Господи, дойти бы. В глазах потемнело. Катерина медленно осела на газон, усыпанный опавшими листьями. Батон выпал из слабеющих рук и упал рядом на жел-теющий травяной ковер.
Сознание перенесло Катерину в черную бесконечность. Бездна. А в центре - она. А ря-дом мост. Голубой. Манящий. И музыка. Тихая. Похожа на Песенку пастушка. Она любила эту мелодию. Часто слушала, улетая в грезах в свое прошлое.
Мост.
Музыка.
И никого!
Одна парит в пустоте, и каким - то шестым чувством знает: там за мостом, в голубом за-реве ей будет хорошо, тепло, сытно.
Сколько она так парила? Никто не знает. И Катерина не расскажет. Лежит на обочине.
Мимо пробегают - проходят. Равнодушный взгляд и брезгливое: "Бомжиха".
Вопрос повис в сумеречном холоде. Потрогала лицо, руки. Холодные. Конечно, середи-на октября. Но дышит. Медленно. Едва слышно.
Отпрянула и засеменила к аптеке:
- Девочки, позвоните в "Скорую". Тут женщина лежит без сознания.
Позвонили.
Божий одуванчик засеменила по своим делам.
К аптеке подъехала "скорая". Фельдшер вышла из машины. Потрогала запястье - пульс есть. Но нет документов. Потопталась с медбратом у машины. О чем - то пошептались. Сели и ...уехали.
Прошел час.
Божий одуванчик, обежав подъезды ближайших домов в поисках "пушнины", так она теперь называла пустые бутылки из - под водки и пива, возвращалась с сумкой, набитой позвя-кивающей посудой.
Увидела лежащую старушку. Громко высказала все, что думает "о них". В аптеке опять попросила вызвать "скорую":
- Скажите, что вызвали телевидение!
Подействовало.
Приехали.
Погрузили.
Увезли.
Божий одуванчик с чувством выполненного долга засеменила сдавать "пушнину".
"Скорая" подъехала к санпропускнику. Вытащили носилки. Занесли.
Фельдшер виновато выслушал грубую ругань:
- Чего привезли! Ни паспорта, ни полиса! Кто такая? Сами бы и лечили!
- Да мы поставили укол! У нее, похоже, инсульт.
- У самого у тебя инсульт! Куда я ее теперь дену?
Фельдшер бочком вышел и укатил. Таких больных он последнее время возил часто. И всегда наталкивался на враждебный прием в санпропускниках:
- Чем лечить? Лекарств нет! Постельного нет! Кормить нечем!
Дежурный врач распорядилась:
- Поднимите ее на пятый. Пусть в коридоре на кушетке полежит. Может быть, родствен-ники объявятся.
У подъезда дома, в котором жила Катерина, соседки обсуждали последние новости.
- Опять дефолт.
- Цены - ы - ы...
- Пенсий так и не обещают.
- Вчера передали по новостям, учительнице вместо зарплаты гроб привезли.
- Ох, закопают они нас всех. - Безнадежно вздохнули.
- Я что - то Катерину давно не видела.
- Третьего дня она куда - то ходила, а вот вернулась ли...
- Пойду-ка, поднимусь к ней. Высоковато на пятый, да что же делать.
Через некоторое время спустилась:
- Никто не открывает. Не заболела ли.
- Не померла бы, чего доброго. Ей уж далеко за восемьдесят.
- Так она третьего дня шла, шаталась. Я ей еще сказала, куда ты, старая, еле ноги пере-двигаешь, а она ...
Говорившая махнула рукой.
- Надо у Валентины спросить. У нее должен быть телефон дочери.
Валентина, старшая подъезда, пропустила соседку. Поискала записную книжку, куда она записывала номера близких всех своих престарелых соседей. Набрала нужный номер.
- Алло!
- Оля? Это Валентина, Катина соседка. Мать - то у тебя?
- Не - е - е - т. - Протянула Ольга упавшим голосом.
- Да уж, наверно, дня три как ее не видно. Ключей - то у меня нет. Ты бы приехала.
- Сейчас, буду!
Ольга засобиралась. Оделась. Присела на табурет в прихожей. Сердце заныло какой - то обволакивающей, сосущей тревогой:
Вчера дали зарплату за январь.
Вчера и надо было к матери съездить.
Ольга вспомнила, как в мае, доведенные до отчаяния, учителя городских школ объявили забастовку. Ольга тогда на собрании голосовала против. Говорила, что бастовать надо не в мае, когда год заканчивается, а в сентябре. И стоять до упора. И не нищенские копейки требовать, а повышения заработной платы до достойного уровня.
Вспомнила, как учителя со всего города собрались у здания городской администрации. Холодно. Моросил мелкий дождь. Все постепенно перетекли в просторное фойе на первом эта-же здания. Профсоюзная делегация (Ольга была в ее составе) поднялась на третий этаж. Ни на-чальника управления образования, ни городского головы на месте не было. А ведь их преду-предили, что учителя придут на встречу с одним единственным вопросом: когда выдадут зар-плату за январь?
В приемной их встретил начальник УВД города. Неприветливо встретил:
- Ну и чего пришли?
- Да, мы вообще - то не к вам, а к главе администрации города. У нас к нему есть вопро-сы.
- У меня тоже к вам вопросы есть. Вам жить надоело? Я всех вас знаю. Знаю, кто и где живет. Отловят каждую по подъездам, для начала морду набьют. А дальше видно будет, что с вами делать. Так что спускайтесь в фойе и уводите свою кодлу из здания. А завтра советую приступить к работе.
Женщины молча выслушали. Спустились в фойе. Передали состоявшийся разговор ожи-давшим. Решили не расходиться.
Мимо здания администрации демонстративно проехали два автомобиля с омоновцами:
- Это, что? Они нас дубинками разгонять будут?
Над толпой повисла гнетущая, зловещая тишина. Напряжение нарастало.
Городской голова и начальник управления образования города вышли из кафе напротив. Все это время они сидели за столиком в теплом уютном помещении и наблюдали за происхо-дящим через дорогу. Наконец, вошли в здание администрации. Стали подниматься по винтовой лестнице: ни здравствуйте, ни до свидания. Толпа выжидала.
Пожилая учительница начала скандировать:
- Зар - пла - ту! Зар - пла - ту!
К ней присоединялись все новые и новые голоса. И вот уже сотни людей в одном порыве кричали:
- Зар - пла - ту! Зар - пла - ту!
Далеко по улице разносился голос голодных, униженных, отчаявшихся. Омоновцы вы-шли из автобусов и выстроились вдоль торцевой стенки. На тротуарах стали собираться прохо-жие: интересно же, что там, в администрации, происходит.
- Пойдем-ка отсюда. Начнут разгонять, и нам, чего доброго, достанется. - Женщина по-тянула за рукав своего мужа подальше от опасного места.
Но благоразумие, видимо, восторжествовало. Глава администрации вместе с начальни-ком управления образованием спустились с третьего этажа. Учителя замолчали в ожидании. Но разговора не получилось. Общие фразы:
- Денег нет. Но как только поступят, зарплата непременно будет выдана.
- А скажите, пожалуйста, Почему не бастуют работники администрации города? Или они свое "вознаграждение за труд" получают регулярно?
Главе администрации принесли с третьего этажа записку:
- Ну, наконец, хоть одно приятное известие. Губернатор, господа учителя, сообщает те-леграммой, что деньги на зарплату учителям перечислены сегодня сразу за три месяца. Завтра будем выдавать по школам.
Расходились медленно, не вполне веря словам главы города. И правильно: обманул го-родской голова, лишь бы только избавиться от неприятных посетителей.
Вечером местное телевидение сообщило главную новость дня:
"Разъяренные учителя ворвались в здание администрации города, попытались захватить кабинет главы администрации. Умерить пыл им помогли омоновцы, которые без применения силы, выдавили хулиганов из помещения".
На вокзале Ольга не стала дожидаться муниципального автобуса. Ходит редко: в час по чайной ложке. Дешево, но долго: пока ждешь, замерзнешь.
Втиснулась в переполненную маршрутку. Уже на выезде из города по салону пошел кондуктор. Дань собирать. За два года подняли цену за проезд с десяти рублей до тысячи.
Ветеран войны протянул кондуктору удостоверение. Бесплатный проезд.
- Это частный автобус.
- Ну и что? Закон один для всех. Ветераны войны пользуются правом бесплатного про-езда в городском транспорте. - Ответил старик с достоинством. Вежливо.
- Останови автобус! У меня тут "заяц"!
Автобус резко затормозил. Открылась дверь.
Кондуктор сгреб ветерана. Подтащил к выходу. Ветеран упал на обочину, растерянно глядя вслед уходящему автобусу: "За что?"
Все пассажиры стыдливо отводили глаза. Лишь одна женщина возмутилась: "Дожили! Ветерана войны на обочину!".
- Если ты такая умная, заплатила бы за него! - грубо оборвал кондуктор.
- Да, какая ж тут умная! Такое же быдло, как и все!
- Поговори еще! Туда же вылетишь...
Охамевший дебил с синими татуированными руками, с чувством хозяина сел на свое ме-сто. Хозяин... Охамелый дебил.
Равнодушие и наглость. Наглость и подлость. Это теперь норма жизни?
Подстраивайся. Делай вид, что ты тоже дебил. Или хам. Если не можешь - равнодушно отводи глаза. Залезай в свою скорлупу. Не высовывайся.
Ольга невольно сравнила две эпохи: Россия раскручивает свою историю по спирали, по-вторяя события со все более разрушающим размахом. Они захватили власть в девятьсот семна-дцатом. Довели страну до полной разрухи. Они же вернулись в девяносто первом. Лозунг "Че-ловек человеку друг, товарищ и брат" заменили другим: "Человек человеку волк!". За сладкие куски рвут глотки друг другу. А все вместе догрызают страну. И не подавятся ведь!
От остановки до дома матери рукой подать. Ольга открыла дверь своими ключами. В комнатах темно. С улицы от фонарей пробивался мертвенно бледный свет. Ольга прошла по комнатам. Заглянула на кухню, в ванную. Никого. Зажгла свечу.
Нашла документы: паспорт, медицинская страховка.
Конверт: свидетельство права собственности на квартиру и завещание на имя Ольги.
Прихватив документы, Ольга спустилась к старшей подъезда.
- Тетя Валя, а вы давно маму видели?
- Да, дня три назад. Я думала, она к тебе уехала.
- Господи! Да, где ж ее теперь искать?
- Пропала бабка. Ты давай домой: обзвонишь милиции. А пока едешь, я обзвоню боль-ницы. Потом тебе сообщу.
Валентина открыла свою записную книжку. Это была ее энциклопедия спасения. Мили-ция. Скорая. Пожарные. Больницы. Поликлиники. Справочные. Под жирной чертой - аварий-ные.
Открыла на странице "Больницы" и начала поиск.
- Справочная? К вам не поступала дня два назад Ванина Екатерина Ивановна?
- Ванина? Сколько лет? Восемьдесят шесть? Ничего себе. Ей не в больнице, а на клад-бище лежать надо! Ладно, ладно. Я пошутила. Ванина, Ванина, Ванина... Нет. Такая не посту-пала.
- Спасибо. Та - а - к. Пойдем дальше. Справочная? К вам не поступала...
Через час Валентина позвонила Ольге: ни в одной больнице города Ванина Екатерина Ивановна не значилась.
За это время Ольга обзвонила все морги.
В каждом есть "неопознанные".
Мужчины и женщины.
Молодые и старые.
- Завтра поеду. - Сказала и заплакала. Тихо, безнадежно.
Будто чумной мор прошел по России.
При Сталине хоть видимость была - всё по закону, по "пятьдесят восьмой".
Суды.
Лагеря.
Расстрелы.
Теперь тоже самое, но по другому:
Без судов.
Без лагерей.
Без расстрелов.
По миллиону в год.
Из них по сто тысяч без вести пропавших. И все больше пожилых.
Чем больше вымрет стриков, тем меньше останется социально опасных для новой вла-сти.
Катерину на лифте подняли на пятый этаж. Санитарка бросила на топчан пятнистый, со скатавшейся в комки ватой, матрас. Пятна были светло - желтые, коричневые, бордовые. Ви-дать, не один горемыка на нем свое горе отмыкивал.
Раздели. Прикрыли такой же пятнистой, как матрас, простынкой.
Лежи, МАТЬ!
Может быть, объявятся твои родные.
Исхудавшее тело отогрелось. Даже чуть - чуть порозовело.
Катерина лежит тихо.
А мимо - врачи, медсестры, больные.
К пяти часам все потихоньку рассосались. Кто домой. Кто по палатам дремать от скуки. Вдруг тишину разорвала грубая брань санитарки. По коридору мимо Катерины бежал голый мужик. За ним, все больше отставая, неслась санитарка.
- Бомж вонючий, ...! Стой, тебе говорю, ...! Поймаю, я те яйца - то оторву!
Из палат посыпались больные:
- Что случилось?
- Голый мужик!
Мужик летел по коридору. Его поршень, почти до колен, метался из стороны в сторону, ударяясь то о левую, то о правую ляжку. Женщины ойкали, отводили глаза. Мужики восхищен-но щелкали: вот это длина!
Голый выскочил на лестничную площадку "черного хода". Грязную. Прокуренную. Свернулся калачиком. Обеими руками ухватился за металлическое ограждение. Санитарка, продолжая вспоминать всех святых, схватила его за руку, пытаясь оторвать от перил.
Мужики потянулись туда же. Покурить. Узнать в чем дело. И смеялись. Смеялись доб-родушно, не зло.
- Да, я что! Главврач опять будет ругаться. В прошлом году вот такой же на крыльце разделся, одёжу бросил в урну и бегом голышом на пятый этаж. Пока рот разевали, он уж тут был. Так всю зиму здесь и просидел.
Лестничный пролет черного хода служил курилкой и больным, и медперсоналу. Здесь проводились импровизированные собрания. Обменивались новостями. Рассказывали анекдоты. Делились опытом: кто, чем и как лечится.
Кто - то принес мужику трусы. Оделся. Попросил закурить.
- Ты с таким поршнем и бомжуешь. Да тебя любая бабенка с руками оторвет.
- Я не бомж. Я бездомный.
Мужик осмотрелся. Помедлил.
- В девяносто пятом у меня была однокомнатная квартира. Когда дочка родилась, мы решили однёшку продать, взять в банке кредит и купить двушку. Все бы хорошо. Да нарвался на банду подонков. У нотариуса, когда договор купли - продажи подписали, они кинули мне тридцать тысяч. Я спрашиваю, где остальные? Они мне: хватит с тебя! Забрали все документы и ушли. Судиться бесполезно. Нотариус говорит, чтобы ее в наши "разборки" не вмешивали. Документы подписаны. Квартира куплена на законном основании. Судьи не хотят связываться. Или их купили. Или запугали. Жена с дочкой ушла к теще. Ютятся в однешке. А я вот два года, как ты говоришь, бомжую, хожу по судам и ничего не могу доказать.
- Разинул роток, вот и вырвали кусок, - ехидно хохотнул один из слушателей.
- Да..., на тридцать тысяч купишь разве что зонтик: от дождя прикрыться. - Задумчиво произнес другой.
Бездомный пропустил реплики мимо ушей и продолжил:
- Меня даже права голоса лишили. Новые хозяева по суду выписали нас из квартиры. Я на последних выборах пришел на избирательный участок, а мне от ворот поворот: не имеешь права. Я говорю, что никто меня права избирать и быть избранным не лишал. Написал на имя председателя участковой комиссии заявление с просьбой предоставить мне возможность прого-лосовать. Пока заявление "рассматривали", участок закрылся.
- Таких "бомжей" сегодня все больше и больше. Помните. На прошлой неделе по теле-визору бабку показали. Построила себе хибарку из картонных коробок в кустах за детским до-мом. Пенсию не платят. Долги по коммунальным растут. Пришли братки и вывели бабусю под белы руки. А Квартира уже через неделю оказалась проданной.
- Еще Достоевский, кажется, сказал: "Мы, русские, с голоду не помрем. Мы друг друга кушаем и от того сыты бываем". Больше ста лет прошло, а он будто о нашем времени говорил.
Покурили. Потолковали. Разошлись по палатам.
По коридору прокатился зычный голос поварихи:
- На ужин! Все на ужин!
Ходячие с тарелками и ложками потянулись в столовую.
Садиться стараются по палатам. Щупленький мужичок, из породы оптимистов предло-жил соседям сыграть в рулетку:
- Мужики. Кладем на стол по рублю.
- Зачем?
- Потом объясню.
Достали рубли. Составили стопкой. Получилось шесть рублей.
- Кто первым в этом "супе" найдет хоть одну картошку, забирает весь кон.
Все сосредоточенно начали перемешивать то, что Оптимист назвал супом. Мутная жид-кость. Иногда всплывает пара - другая переваренных лепестков капусты.
- Повезло, - подвел итог Оптимист, наблюдая как стопка рублей перекочевала в карман Забинтованного.
Сидящий напротив мужичок, худой и жилистый, прервал грустную трапезу:
- Мужики! Сейчас модно создавать всякие общественные организации. Я в "Комсомол-ке" вычитал забавную вещь. Теперь любой может стать академиком. В Питере инженеры одно-го из заводов зарегистрировали свою организацию под именем "Международная Инженерная Академия". Теперь они все академики.
- Ну, и что?
- Посмотрите друг на друга. Все мы худые. Всем мы больные. Кожа да кости...
- Ну, кости есть, а мясо нарастет. - Хмуро прокомментировал сосед.
- Не тяни. - Чувствуя подвох, протянул другой.
- Я предлагаю создать "Союз дистрофиков". А председателем избрать меня.
- А тебе зачем?
- Как зачем? А взносы! По полтине с носа и я сбегаю...
Улыбнулись. Промолчали. Доели тушеную капусту "на второе". Ушли в палату.
В октябре сумерки проходят быстро. Уже в восемь вечера за окном ночная темнота. Больные, отужинав, занимались собой. В это время суток до них никому нет дела. Только на первом этаже еще копошились: перетаскивали полученные больницей медикаменты, системы, шприцы в аптечный киоск. Завтра больные все это купят. Не рыскать же им по городу в поис-ках нужных лекарств. Главврач шутил: "Сервис с доставкой в кровать больного".
В пятой палате бурчал переносной телевизор. Комнатная антенна принимала плохо. На экране сплошная рябь. Но это лучше, чем ничего. Смотрели, как "знаменитости" угадывали ме-лодии с трех нот. Зашел дед с седьмой палаты. Медленно прошаркал тапочками к телевизору и переключил канал.
- Ты чего, дед? - Возмутился Философ.
- Новости хочу посмотреть.
- Ты же час назад смотрел свои новости.
- Так я уже забыл. Будут пенсии повышать или нет?
Философ бережно повернул деда к двери:
- Про пенсии ничего не говорили. Пойдем, я тебя провожу. Поздно уже. Спать пора.
Вернувшись, Философ прокомментировал:
- Упаси Бог, в таком возрасте в детство впасть. Ни памяти, ни прошлого, ни настоящего. Живет одним днем.
Философом его прозвали за анекдот, который он рассказал. Жена к нему приходила час-то. Интересная. Стройная брюнетка. Тон командирский. Голос строгий: четкий вопрос - четкий ответ. Никаких компромиссов.
- Сметану съел? Нет? Почему?
- Чем лечат? Чем кормят? Что говорит врач?
- Встань, сменю постельное!
- Завтра домой заберу: искупаю.
- Ну и жена у тебя. С такой не пропадешь! - Сказал Старик, провожая взглядом уходя-щую женщину.
- Да и не позавидуешь. Живешь как в ежовых рукавицах. - Подхватил Молодой.
- Я не жалуюсь. Еще Сенека сказал: "Женись. Жениться все - равно придется. Попадется плохая жена - станешь философом. Попадется хорошая - будешь исключением".
- Ну и кто же ты?
- Я философ. Но я и исключение.
Программа "Угадай мелодию" закончилась. Пельш допел свою заключительную песен-ку. И телевизор зашелестел новостями:
"Председатель пенсионного фонда сообщил, что денег для выплаты пенсий катастрофи-чески не хватает. Он опять выступил с предложением поднять планку выхода на пенсию для мужчин в 65 лет, для женщин в 60".
"Правительство приняло постановление о демографической ситуации в России. В нем, в частности, отмечается, что продолжительность жизни мужчин в России составляет 58 лет, женщин - 73. Примечательно, что мальчики, родившиеся после 1995 года, доживут до 60 лет лишь 48 процентов".
Молодой рассмеялся:
- Здорово. Если мужики умирают в 58 лет, а на пенсию будут выходить в 65, то какая экономия! Пенсии - то некому будет платить.
- Не смешно. В пору горючими слезами заливаться. - Оборвал Оптимист. - Председа-тель пенсионного фонда прав - средств на выплату пенсий старикам действительно не хватает. Как думаете, в чем причина?
- Разворовывают!
- И это тоже. Но, в основном, все по закону. Только по двойным стандартам. Один закон о трудовых пенсиях. Это для нас. По нему выплачивают копейки старикам. Второй закон о пен-сионном обеспечении госслужащих: отработал пятнадцать лет и оформляй пенсию. И не какую - нибудь, а семьдесят пять процентов от доходов. А доходы у них не мои и не твои. Да еще за каждый год работы такая пенсия повышается на пять процентов. Так что никакого пенсионного фонда не хватит.
- Н-да... Рассмешил. - Забинтованный повернулся к стене. Разглядел комара. Припод-нялся. Прихлопнул его здоровой ладошкой.
- Ну, ты посмотри! Октябрь на дворе, а этим кровососам хоть бы что!
Телевизор выключили. Палата притихла. Каждый думал о своем.
Уже и дремать начали. Да вдруг всех разбудило непонятное бормотание. В неясном су-мраке палаты Молодой тыркал в потолок шваброй, пытаясь кого - то оттуда смахнуть:
- Слезай! Чего уцепилась! Все равно я тебя достану!
- А, ну-ка, ложись! Чего ты тут шваброй машешь!
- Теща вон сидит, за плафон ухватилась!
Философ включил свет. Отобрал швабру. Молодой, приходя в себя, удивленно крутил головой: