- А известно ли Вам, что наипервейшая массовая книга в России - это букварь? Знаете, прекрасно! А к вашему сведению, слово "Букварь" происхождения не русского, а английского языка! Удивлены?! Все очень просто! "Букварь" - это есть английское словосочетание "Book-War", что переводится как "Книга войны" или "Военная книга". О чем это говорит? Это говорит не только о многовековой духовной близости русской и английской культур, но и то, что русские издавна с детства готовятся к Великой Войне, к Армагеддону. И там русский народ в качестве воинства ангельского чина в решающий миг битвы поразит вражье воинство, то бишь все прочие народы. Понятно?!... А-а! Вы думаете, почему же тогда в букваре нет ни стратегий, ни тактики, а только простейшие знания по изучению основ русского языка? И это тоже объясняется элементарно! Одной фразой! "Знание - сила". Это-то Вы наверняка слышали? Наша война - в нашем знании!
Бомж, притулившийся в углу у сырой стены, непонимающе поморгал слезящимися глазами, попытался подумать и хрипло выдавил:
- Накапай... За энту войну, блин...
Я вздохнул, молча развернулся и ушел от него. Единственная польза от беседы только в удовлетворении голосовых связок, давно отвыкших от таких длинных фраз без мата и прочего сленга. До поезда оставалось еще сорок минут.
Я вышел на перрон. После дождя пахло мазутом, влажной пылью и свежей листвой. Какие серые личности пристроились на пожитках у стен вокзала, курили и переругивались. Товарные составы медленными длинными стенами тащились по дальним путям. Свистки, бас оператора по мегафону, лязг вагонов. Как это все обычно.
Необычно было только одно. Этим летом я ехал не на юг и не в столицы. Ныне у меня должен состояться тур на Север. Туда, где на стыке тайги и тундры у многокилометровой колеи, упирающейся в Ледовитый океан, пристроился городок Нюрск. Город моего советского детства.
Мне трудно объяснить причину моей поездки. Потому что смешно. Только мне почему-то не смешно. Ностальгия? И она тоже. Семь лет я не был там. Семь лет - это не жизнь, семь лет - это смерть. Смерть меня прошлого. Я стал другим. И внешне, и душевно. Только память связывает, редкие приветы от старых знакомых, с которыми, честно говоря, даже лень переписываться. Общего, кроме прошлого, почти не осталось. Прошлое как груз, который и не нужен, но и который иногда как воздух под водой. Понятное дело, прошлое сделало меня таким, какой я есть.
Прогнал печальные мысли, прошелся по перрону, купил у лотошницы подтаявшую мороженку. Осталось пять минут. Начал немного нервничать. Обычное дело перед дорогой.
Поезд приехал, на удивление, без опоздания. Отъезжающий народ крича побежал к вагонам. Этой пыхтящей суетливой волной меня занесло в тамбур мимо растерявшейся молодой проводницы. Отдышался в каком-то купе. Оказалось, в своем. Рассовал сумки с картошкой и овощами для северных родственников по рундукам. Сел на полку к столику и снова стал цивилизованным человеком.
Закончив традиционные формальности с проводницей по поводу билета и белья, раззнакомился с соседками, двумя сорокалетними деловыми дамами в спортивных ярких костюмах. Бывшие учительницы теперь стали крутыми "чипками", возили спирт в автомобильных канистрах для перепродажи. Узнав, что я - экономист, они долго и с чувством рассказывали о своих коммерческих перипетиях. Пособолезновав их профессиональным бедам, я попил чаю и завалился спать. До пересадочной станции надо было ехать восемнадцать часов. Пока поезд из графика не выбился. Хорошо.
Проснулся поздним вечером. Под тусклым светом по коридору бродили люди, запинаясь о ноги лежащих. Мои соседки не спали, о чем-то своем вполголоса общались.
- Чакры нужно очищать. Иначе почернеет духовное содержание. Потом - смерть...
- А зачем тогда Агни-Йога учит, что мир бесконечен, и злая энергия доминирует над доброй? Если мир бесконечно злой, то это и задумано. Не так ли?
- Ты видишь, Наденька, тему однобоко. Если следовать Ошо и учению годхаварских аскетов, то мир конечен, и в этом вся бессмысленность его существования. Но следуя реальному положению вещей в природе, этого нам знать до конца не дано. И об этом правильно замечено в Сандхья-Веде: "Колесо Предвечного Абсолюта убивает миллионы людей, и дарит им жизнь. А понимание своего бытия не придет никому, если он не станет бодхисатвой"...
Я пытался вдуматься в смысл разговора соседок, но почуяв исходящий от них аромат спирта, понял, что суть не в смысле, а в действии разговора. Не слова создают смысл, а сам смысл извлекает подходящие слова... Вот ведь, могли бы и угостить!
Я встал, протер глаза и со значением посмотрел на соседок. Они понятливо улыбнулись и вежливо предложили стать третьим. Отказа не последовало...
Часов до трех мы содержательно беседовали на разные темы, потребляя понемногу разбавленный спирт. Только протесты прочих пассажиров иногда нарушали уютную обстановку. Послав их пару раз на весь вагон под хохот соседок, я был строго предупрежден заспанной проводницей. Поразмыслив, я успокоился.
Еще немножко похихикали втихаря и залегли спать.
Проснулся поздним утром незадолго до приезда. Во рту все прокисло и высохло. Голова гудела как реактивный бомбардировщик. Женщины, к моему некоторому удивлению, были свежи и радостны в отличие от меня. Прочие соседи изредка недобро посматривали на нас и занимались своими обычными вагонными делами.
Сходил в туалет освежиться. Припоминал с трудом прошедшее. Вспомнилась беседа с тантристским уклоном. "И в эпоху Калиюги я страдаю с похмелюги!" - подумалось весело.
Не спеша собрался, попивал крепкий чай без сахара в ожидании вокзала.
Приехали в самую жару с опозданием на полчаса. Неплохо.
Станция "Кодлас-Южный". Обычная узловая станция, переполненные народом залы ожидания и билетные кассы. Месиво разнообразнейших людей, поездов, ларьков, проводов. Вся российская глубинка, сжатая до размеров станционного пригорода. Народа поменьше, но душевной энергетики и грязи предостаточно.
Пробрался сквозь галдящую толпу в кассу, занял место в неимоверно длинной очереди с надеждой успеть попасть на нужный поезд. Касса, естественно, через полчаса закрылась на неопределенно длинный технический перерыв. Перебежал, толкаясь с прочими, в другую более удачную очередь. Здесь было веселее оттого, что очередь двигалась быстро. Оттеснив локтем какую-то настырную бабку с распахнутым удостоверением, занял желанное место у окошка кассы и быстро оформил документы на дальнейший путь. Повезло - были места на нужный поезд, уезжавший в Нюрск через всего-то пять часов.
Отойдя от кассы, сразу расслабился. На душе потеплело, движения стали медленными и вальяжными. Только немного давало знать похмелье, которое гнал подозрительно желтым пивом местного производства, после того как устроился на свободном месте в зале ожидания.
Излечившись, наблюдал за придорожными обывателями, ютящимися на вокзале. Мир, в котором не соскучишься от страха и веселья. Тихие деревенские бабки и деды с бегающими от них внуками, милиционеры в задрипанной форме, с усмешкой наблюдающие за дракой нищих, бродящая с серьезным видом шпана, сидящие на корточках, о чем-то по-своему бубнящие, кавказцы, порелые объемистые тетки и пропитые тощие мужики в измазанных оранжевых жилетах, деловые, прилично одетые вечно чем-то озабоченные дамы и их деловые невозмутимые спутники, студенты, хохочущие под пиво и гитару, дремлющий священник в дорожной запыленной рясе, освобожденцы с серыми непроницаемыми лицами, узкоглазые торгаши, раскинувшие карты на чемодане, какие-то юноши с манерами поведения из клипов Мерлина Менсона, девушки неопределенного возраста, забывшие нормальные слова и элементарную гигиену, отставшие навечно от своего поезда, попрошайки... Точно, не соскучишься.
Традиционная вокзальная бабка дежурила в ожидании опустошения моей бутылки. Любезно швырнул ей на соседнее сиденье. Она молча поблагодарила и подобрала. Суровым жестом запретил подойти сизому оборванцу за нижайшей просьбой о материальном всепомощенствовании. Пристально пригляделся к шныряющим слишком молодым людям, бросающим косые взгляды на багаж. С игривой брезгливостью улыбнулся даме неопределенного возраста с гнилыми зубами. Она в надежде на легкий заработок подошла, но я не поддержал ее устремлений. Полистал местную прессу, нашпигованную голыми бабами и расчлененными трупами. Подремал вполглаза.
До поезда остался час. Вечерело, но шум голосов, шарканья ног, невменяемых и гулких объявлений не утихал, и потоки людей не иссякали.
2
Продолжил свой путь в Нюрск в плацкартном купе в новой компании. Внизу были какая-то вечно молчаливая женщина с внешностью старосветской учительницы и мужичок предпенсионного возраста с бегающими веселыми глазами и склонностью к алкоголизму. Наверху другое место занял упакованный интеллигент лет тридцати, который всю дорогу лежал на полке, заткнув уши наушниками плеера, и слезавший только для чая и туалета. Общаться сутки дороги приходилось только с мужичком на нижней полке. Контакт получился живой и положительный сразу на совместном чаепитии после раскладки полученного белья.
- Ты знаешь, какие сучки есть?
- Вы что ли о женщинах легкого поведения?
- Не-е-ет! Я о деревянной таре. А сучки есть трех видов. Сучки сросшиеся твердые, частично сросшиеся и несросшиеся! - Сосед с ликованием посмотрел на меня.
- Если бы Вы о женщинах говорили, то я подумал бы, что речь о разновидностях сиамских близнецов.
- Тебе б все о бабах! Я ж профессионал! В своем, конечно, деле. Я был в совковое время начальником тарного цеха при районном торге. Не хухры-мухры! Личность в деловых кругах известная... А еще есть косослой!
- Не фига себе словцо!
- Это порок пиломатериала, но допускаемый частично для производства деревянной тары. - Сосед явно смаковал свой застарелый профессионализм.
- А какие еще приколы в этом деле есть?
- Выше крыши! Вот в ящичных дощечках есть еще трещина и прорость. Про гниль, плесень и червоточину ты наверняка слыхал. А бочки! Это что-то! Там профану делать нечего! Я тебе говорю как профессионал! Если, к примеру, капусту или огурцы будете в той бочке солить, то ни никакой гнили нельзя! И нельзя сквозной плесени, заболонной краснины, пятнистости, ложного ядра... Темнины и задыхания. Чуток смоляных кармашков и сердцевинной трубки можно. А иначе или огурчики с привкусом будут, или рассол весь стечет. Так-то! А в сухих бочках, как и в ящиках, до балды чего можно. Но путевым людям все это "можно" не сплавишь! Поэтому на фиг эти все пороки! Надо делать все нормально!
- Эт правильно!
- А как же! Знал бы я это, до сих пор начальником был бы. Меня сам директор торга уважал и ежегодно грамоту давал. Говорил: "Еще пару годков ударной работы, Егорыч, и представлю тебя к награде!" Во как! Было времечко... И так двадцать два года подряд!
- Обещал?
- Ну-у... Да! А до него другой тоже обещал. Я ж профессионал!
- А теперь как?
- Дорабатываю старшим рабочим у "чеписта", сына того директора, который в приватизацию прибрал тарный цех. Передаю опыт молодежи...
- А много ли этой молодежи?
- Да есть один придурок...
После беседы подремал на полке. Посмотрел в окно. Там уже привычная среднерусская красота лесов и полей сменилась плотными темно-зелеными стенами елей, изредка перемежаемых серыми болотами и покосными лугами. Север давал знать о себе.
На одной небольшой станции в вагон заскочила затерханная веселая бабулька с плетеной корзиной, прикрытой расшитой рогожей.
- Вареной картошки не желаете?
- А сертификат и качественное удостоверение есть? - сумничал интеллигент с верхней соседней полки.
- А ты будешь картошку есть или бумажки свои? - отбрила его бабулька. Тот сделал обиженное лицо и отвернулся.
- С чем картошка? - спросил я.
- Есть с укропом, есть с солеными огурчиками.
- Давай и с тем, и с другим.
Заправившись местным продуктом, продолжил дальше валяться на своей полке, изнывая от безделья и скуки. В голову под стук колес и качание вагона приходили всякие мысли, воспоминания. Незаметно, отдавшись расслаблению, задремал.
Проснулся вечером. За окном было удивительно светло, въезжали в область белых летних ночей.
В соседнем купе веселились артисты какого-то мелкого столичного театра для детей. Они пили пиво и эмоционально обсуждали происшествие с одним из участников их труппы.
- Если б ты, Коля, отстал, то кто бы Кота играл?
- Да Петька пусть играет. Хоть завхоз, а иногда так врет, как артист настоящий!
- Да на что пиво-то?
- Так ведь пьете же! И на поезд успел! Пиво правит миром! Попомните мои слова.
- А я узнала, куда мы едем!
- И что?
- Оказывается, там комаров больше, чем людей!
- Носи тогда "Раптор" на батарейке!
- Смеешься! Пожалел бы.
- В гостинице устроимся, всю ночь жалеть буду.
- Никита! Ты муж или не муж?! Меня же совращают!
- Вот новость! Заодно роль Кармен отрепетируете.
- Не надо напоминать о моих мечтаниях.
- Тогда и о Коле не мечтай, пей пиво, и от твоего дыхания, Жанночка, все комары в радиусе сдохнут!
- Ха-ха-ха!
- Фу, какие вы!
Вечером совсем уснул от дорожного безделья.
Проснулся рано утром. За окном ярко светило летнее солнце, и пробегали монотонно серо-желтые болота с редкими перелесками и холмами. Север. Как много в этом слове. Север для русских в советское время был что Запад для американцев в девятнадцатом веке. Незнаемая манящая страна, о которой пелось много песен. Официальных и народных. Но редко от души. В отличие от Америки, мало кто из русских надолго связывал свою жизнь с Севером. Урвал деньжат к пенсии и в среднюю полосу. Такая была нехитрая житейская философия. И с этой философией строились затянутые колючкой зоны, барачные поселки и городки из "бочек", куда в добровольно-принудительном порядке стекалось население со всей страны для освоения громадных народных богатств. В отличие от прочей страны в силу специфики общественного отбора здесь собиралось достаточно много энергичных оригиналов. Еще в семидесятых годах здесь можно было встретить такое: в школе учитель - ссыльный доктор наук, завхоз - отсидевший народный артист, завуч - завхоз с зоны, директор - пахан с шестью отсидками. И все шло до ужаса нормально. И при всей нелогичности ситуации со стороны, процесс двигался. И в этом вся вам тайна русской души: каждый может быть и богом, и чертом, и каждый это прекрасно знает. Ведь нигде в мире нет такой пословицы "От тюрьмы да от сумы не зарекайся", потому что там знают, что есть суд и законы, которые при небольшом приложении сил освободят и от тюрьмы и от нищеты. А здесь таких законов никогда не бывало. Поэтому все готовы на все. Поэтому нас и боятся.
3
На горизонте виднелись далекие, медленно плывущие над темным морем тайги, белые вершины Полярного Урала. Холодный ветер нес в открытое окно острый и одновременно нежный запах отцветшей лесотундры. До Нюрска осталось полчаса пути. Опять накатил приступ ностальгии. Предавшись воспоминаниям о детстве, не заметил, как подъехали к вокзалу. Быстро собрал вещи и вытащил их к выходу. Попрощавшись с соседями, выскочил на перрон.
Нюрск. Прошло семь лет, а ничего особо не изменилось. Как это обычно и происходит с провинциальными городками.
Потащился с вещами через неуютный вокзал к остановке на небольшой площади, которую еще в недалекие времена украшал типовой бюст товарища Сталина. Привычно вокруг сгустилось облако кусачей мошкары. Время от времени останавливался и освободившимися от багажа руками разгонял насекомых. Но это на них почти не действовало. "И какого беса притащился сюда, - подумалось, - знал ведь, что загрызут. Отвык".
У машин на остановке суетились люди, сговариваясь с водителями об оплате и бодро загружая в багажник вещи. Поискал глазами более свободное авто.
- Ты случайно не Усатый? - услышал я за спиной.
Обернулся, позади меня стоял высокий, большеголовый и узкоплечий человек в непритязательной одежде и вопросительно улыбающимся лицом. Ничего знакомого в его облике для меня не было.
- Точно, это же ты! - Он еще шире улыбнулся в знак подтверждения своей догадки.
Я лихорадочно перебирал в голове полузабытые лица. Никакой утешительной мысли на его счет не пришло.
- А Вы кто? - я спросил его, старательно всматриваясь в лицо.
- Не узнаешь?! Это из-за травмы. Четыре года назад лицо раздавило. Потом врачи не совсем так сложили. Да я же Мишка Шураков! - засмеялся незнакомец надо мной.
Мишка Шураков. Одноклассник. До восьмого класса. Неунывающий заводила всяких неуместных и забавных утех. Учителя его не любили за бесшабашное отношение ко всему без исключения. Он их тоже. Мы дружили до восьмого класса. Я потом дальше в школе, а он в техникум за рабочей специальностью. Потом только изредка встречались. Позже краем уха слышал, что он привлекался по уголовке, но о последствиях не знаю. Вот и все, что мне пришло в эти секунды в голову о нем.
Мы обменялись крепкими рукопожатиями.
- Тебе в город? - спросил Миша.
- Неплохо бы...
- Я рад бы, да у меня уже родичи все заняли... Подожди, я Веню попрошу, он вроде еще не занят. - Миша убежал к машинам.
Однажды я, Миша и еще один знакомый тип Шурик, будучи пятиклассниками, после школы по предложению неутомимого Миши решили поджечь мусор в баке рядом с Домом Быта. Не успел повалить дым, как из здания с криками начали выбегать какие-то люди. Мы дали деру оттуда. Несколько мужчин побежало за нами. Так невинная, на наш взгляд, забава могла обернуться для нас серьезными последствиями. Знание района нас спасло. Закоулками через кусты мы убежали от преследователей, которые что-то угрожающе кричали, поминая хулиганское поколение и милицию. От страха и возбуждения мое сердце билось как паровой молот. Я не имел сил связать двух слов не задыхаясь. Об этом происшествии даже написали в местной газете в разделе криминальной хроники. Миша ходил два месяца героем в своих глазах, а я боялся высунуть нос из дома, в ожидании самых жестоких кар на свою повинную голову.
От этого воспоминания оторвал меня подошедший Миша с каким-то незнакомым угрюмым человеком в кожаной кепке.
- Это Веня. Мы договорились, он тебя довезет.
Мы договорились с Веней о цене. Миша помог мне донести вещи до машины.
- Прости, а ведь я даже твоего имени не помню, - посмотрев пристально на меня, сказал он, - Вот ведь привычка. Одни кликухи...
"Значит, все-таки сидел", - подумал я и назвал ему свое имя. Он радостно взмахнул руками и покачал головой.
- Конечно! Вспомнил! Как же... Сколько уж не видались?
- Я семь лет тут не был.
- Давно...
Мы обменялись адресами и телефонами. Прощаясь, Миша назначил встречу у себя дома и пообещал какой-то сюрприз для меня. Разъехались.
Двинул с Веней в город. За окном мчащейся машины проплывали болота и березняки, местами разбавленные развалинами гнилых срубов и черными столбами. Здесь когда-то располагались лагерные бараки. Постепенно развалин становилось больше. Чаще стали встречаться более свежие неразвалившиеся постройки многоцелевого назначения. Промелькнул покосившийся столбик с табличкой "Нюрск". Вдоль дороги потянулись гаражи и сараи, замелькали жилые дома, промышленные сооружения с минимумом окон и кучей труб и проводов. Десять минут поюлив среди обветшалых почерневших сооружений еще при мне сгоревшего кирпичного завода, машина понеслась по собственно городу. Появились многоэтажки, тротуары, люди. Это - город Нюрск. Вот я и приехал.
4
- Да на какой черт тебе сдалось туда ехать! - вопрошала горестным наигранным тоном гражданская супруга. - Ну скопил денег, так поехали на море. Так нет же! Дурь! На Север поехал! Летом! Нормальные люди оттуда едут, а ты - туда. Вывод: ты - псих! Натуральный псих! Ты что, так Север любишь? Или тебе денег не жалко? Так меня пожалей!
Я молча слушал упреки, собирая вещи в дорогу. Ничего менять я уже не собирался. В кармане лежали билеты, а родственники в Нюрске уже были предупреждены о моем приезде. Да и, честно говоря, жалко мне ее не было. Ей своей жалости к себе с верхом хватало, особенно, с материально обеспеченным фундаментом.
Скажите мне, как объяснить упертой женщине, которая оленей только по телевизору видела, что я соскучился по вкусу морошки? Этой самой ягоды, которую в раннем детстве не любил, а потом со смаком дегустировал, присланную добросердечными родителями, в питерской студенческой общаге. Вот хочется. А еще и можется. А уже этих двух причин хватит для реализации своего наивного устремления.
И вот теперь я здесь. На две - три недели. Как получится. Тут видно будет.
Доехал до теткиной девятиэтажки, возвышавшейся на недостроенной окраине города. За гаражами уже расстилалась тундра с березовыми перелесками. Расплатился с Веней и потащился с вещами на седьмой этаж. Лифт традиционно не работал.
Тетя встретила меня радостными восклицаниями и объятьями, посетовала мне на свои многочисленные невозможности съездить на вокзал. С еще большей радостью восклицала, когда я ей раскрыл необъятные мешки с картошкой и почти свежими овощами.
- А у нас нынче никакой картошки не вырастет. Посадили с Вадиком, а через три дня метель. Почти неделю. И это в середине июня. Проклятый Север! Ничего без гадства не выходит! Порылись, как стаяло, а она вся померзла. Так и бросили... Спаситель ты мой! Я так по жареной картошечке соскучилась! А тут еще и огурцы! И зелень! Вот ведь Мартьяновы обзавидуются!
Тетка хлопотала на кухне, а я прошел на балкон. Вид на залитую желтым солнечным светом тундру успокаивал и настраивал на лирический лад. Вдаль тянулась бугристая, поросшая редкими деревьями, блекло-зеленая поверхность. Неповторимый причудливый пейзаж. Бесконечная тишина.
Вечером пришел теткин сын Вадик, почти двухметровый тощий тихоня с добрыми глазами и жутким лицом. Его недавно вытурили с очередной постоянной работы. Работником он был усердным и нетребовательным, но мелкие предприниматели один за другим прогорали из-за тяжелой экономической обстановки в городе.
Выпили за мой приезд, картошку и Вадькину свободу. Счастливая тетушка потеряла контроль над собой, превысила свою норму, и Вадик силой увел ее спать, несмотря на желание тети погулять, потанцевать и устроить козью морду Мартьяновым. Остались с Вадиком и портвейном на душной кухне.
- Уеду я отсюда... - Вадик почесал свою задумчивую огромную голову.
- На какие шиши? - поинтересовался я.
- Друган мой, Дима Боков, в "Арктикуголь" завербовался. И я туда же...
- И надо тебе это?
- А что делать?
- А к отцу пытался?
- Уже три шахты закрыли, его держат из-за стажа и опыта. Но до пенсии, ему намекнули, держать не будут. Сейчас там и днюет, и ночует, чтоб не выперли ненароком.
Я пожал плечами. Крыть было нечем.
Молча выпили, пожевали жареной картошки и салата.
- Пошатаемся? - предложил я.
- Давай... - равнодушно согласился Вадик.
Мы вышли на улицу. Несмотря на поздний вечер, солнце палило как днем. Людей было мало, в основном, кучковалась молодежь по разным углам. Комары тучей вились вокруг нас. Меня это раздражало с непривычки, а Вадик не обращал внимания. Без определенной цели мы двинули в сторону центра. По дороге в ларьке у "азеров" купили по банке пива.
- Это что такое - "Возасян"?
- Националы местные дурят... Тут комяков один на сотню прочих, а нет же... Это "Магазин" по-ихнему. Приказ республиканского правительства. - Вадик зло скривился, - Думают, что так свою культуру упрочат. А помочь городу - ни пальцем. Даже в школе уже язык их преподают. Как будто, он кому-то тут нужен... Дела... Все равно все свалят... Даже мэр так и сказал: Валите, ничего вам не светит... Многие уже свалили... У кого деньги есть или куда сваливать. А нам - некуда... Я здесь родился... И клал я на них всех...
- Поехали к нам.
- Искать каторжную работу на полторы минималки?
- Лучше только на том свете.
- Я туда не спешу... Не шибко в Царствие Небесное стремлюсь. Оно само настигнет меня.
Молча пошли дальше.
- И ничего веселого не предвидится?
- Выпьем, а там видно будет...
- Ты когда в свой "Арктикуголь" собираешься?
- Дима Боков через месяц приедет, там уточню.
- Значит, пока свободен?
- Как ветер в степи.
- Давай двинем в поход на недельку, пока дожди не пошли... Развеемся, порыбачим, грибов нарубим, ягод? Я так давно в тундре не был...
- Давай...
- Надо кого-нибудь еще в компанию найти.
- Костю помнишь?
- Прелого?
- Ну.
- Ничего пацан. Можно взять.
- Его и возьмем...
Вышли на центральную площадь. На высоком постаменте высился, обгаженный птицами, пятиметровый черный Ленин. У подножия лежали какие-то вялые цветы с посеревшими от пыли красными ленточками. Над зданием мэрии, ранее горсовета, прикреплен местный герб.
- А что это за птица на гербе?
- Есть мнение, что это ворон... Из одноименного фильма с Брендоном Ли. Как в народной песне. Ворон прилетит и всех русских поклюет. Националам очень нравится... Глубокий смысл и самобытная культура, мать их...
- Круто!
Присели на лавочку около памятника.
- А помнишь Катю Замельскую?
- Которая на класс старше училась? Еще такая вечно светло-рыжая ходила?
- Она. Через год после школы выскочила замуж за коммерса одного. Ходила в брюликах и шубах. Через два года забеременела, а ее коммерс с какой-то малолеткой связался и кинул ее. Аборт было делать поздно. На восьмом месяце повесилась. Любовь, блин...
Вадик когда-то питал к ней нежные чувства. Первая школьная любовь. Рассказ Вадика я комментировать не решился.
К нам подошел патруль милиции с автоматами.
- Документы!
- Зачем?
- Профессиональная привычка.
- А зачем все-таки документы? - ощерился я на суровых правоохранителей, - Я понял, если бы у девушки просить. Значит, познакомиться, адрес узнать. А у меня? Или вы того... Не такой, как все...Так я только с женским полом. К Вашему сведению. Так что зря!
Резкий удар приклада в грудь был неожиданным. Упал со скамейки плашмя на спину и удивленно вытаращил глаза, пытаясь отдышаться от тяжелой боли в ребрах и легких.
- Да кто ж в пиво пить документы носит?! - попытался ослабить критическую ситуацию Вадик. - Сережа, - обратился он к сержанту, - Ты ли это?
- Гнать все равно не надо, - милиционер равнодушно сплюнул и зло осмотрел нас, - не в баре с мочалками.
Патруль не спеша ушел. Вадик помог мне стать. Я прокашлялся и пощупал грудь. Вроде все цело.
- Скотина все-таки Сережа, - подвел итог Вадик, - сейчас все менты у нас такие. Им или сокращение или в Чечню на полгода. Вот они и выеживаются... Кому жопу под пули подставлять охота? Придурки... А Сережа еще в школе бандюгой был, а теперь в натуре бандюган, да еще в законе... Пошли домой...
5
Утром грудь ныла от боли. Синяк стал из темно-красного сине-желтым и растянулся на полгруди. Тетке, страдающей с похмелья, я ничего не сказал. Вспомнил про Мишу и позвонил ему.
- Приходи вечером! Не пожалеешь! - Голос Миши кипел радостью. - Смотри, жду! Ты обещал! Никаких отговорок!
- Какие отговорки?! Приду.
Программа на вечер намечалась. На день запланировал прогуляться по городу по памятным местам моего детства. Вадик ушел на какую-то шабашку. Тетка по телефону отпросилась на отгул и залегла в ванну на отходняк. Я был полностью свободен.
День наполнил Нюрск людьми. Меньше, чем раньше, но так же все озабочены своими делами. А кто не озабочен, те уже группируются около пивных ларьков в надежде на легкую нирвану.
Я опять пошел неспешным шагом в центр. Постоял во дворе дома, где мы когда-то жили с родителями. Взгрустнулось. Ни одного знакомого лица. Дошел до своей школы. Ничего не изменилось. Сначала надумал зайти, но, увидев выходящую из школы бригаду маляров, отказался от этой мысли. Все равно там никого нет. Пошел дальше. Центральные магазины изменились. Масса разноцветной рекламы украшали некогда строго девственные витрины. По краям притулилась масса киосков, где кавказцы вели бойкую торговлю фруктами, овощами, китайской техникой и турецкими шмотками. Прошелся по местному "Бродвею" - "Пешкофф - стрит". Многие прозаические места поменяли названия и назначение. Там, где было одно из самых любимых в детстве мест - кафе "Лакомка" - теперь был салон сотовых телефонов. Туалет на углу Старой площади превратился в бутик "У Марины", парикмахерская - в "Микро-Супер-Маркет "Колониальные товары", а знаменитый вино-водочный магазин "Афонька" (название исключительно народное) - в питейное заведение для толстосумов "Золотая чарочка". Вышел по "Бродвею" на Старую площадь. На ней высился бетонный памятник защитникам Отечества. Со временем памятник местами обвалился и представлял собой печальное зрелище. Перед памятником находился традиционный давно потухший Вечный Огонь. На широком просторе площади разместилась автостоянка такси и маршрутных автобусов. Здесь стоял постоянный рев машин.
Мимо площади свернул на улицу Полярную в старую часть города, то есть построенную во времена Сталина - Хрущева. Здесь было тихо и уютно, как и в прошлые времена. Знакомыми улицами дошел до подвесного моста, ведущего через канал на остров, бывший парком отдыха и развлечений. Здесь был скромный белый бюст композитора Чайковского. Когда в первый раз мы семьей пришли сюда, отец сказал, что это чудом сохранившийся бюст Николая Второго. Очень похож, между прочим. Мама, подумав, поверила по простоте уральской души. Но отец задорно рассмеялся, и мы с братом, малолетние дети, поняли, что это шутка. А мама обиделась.
На остров я не пошел. Вадик предупредил, что там опасно. Администрации парка уже лет десять не существовало, и заброшенные аттракционы и подсобные домики превратились в злачные места, где обитали бомжи и шпана. Даже жители заречного поселка не ходили прямой дорогой через остров, предпочитая в целях безопасности обходной путь по проезжей дороге. Не парк, а целый инопланетный полигон как у Стругацких в "Пикнике на обочине".
Постоял на берегу канала. Обычный канал. Быстрая вода набегала на сложенные из темных древесных стволов стены. Как-то отец рассказал, что слышал от одного старинного жителя Нюрска, что этот канал выкопали в сороковых годах сосланные сюда балерины Киевского театра оперы и балета. Этот факт меня тогда дико шокировал. Я с час простоял тогда на этом же берегу. Надо же! Балерины, танцовщицы, удел которых грациозно порхать на сцене, долбили здесь своими нежными тонкими руками промерзшую землю. Вывернули на своих стройных и гибких телах сотни тонн земли. За что? Почему? Как такое могло произойти? Как тогда, так и сейчас я не нахожу ответа. С того дня я стал непримиримым врагом коммунизма. И остаюсь до сих пор. Это простить невозможно. Слова идей - это пустой ветер, подует и затихнет, а плоды дел злых и добрых остаются независимо от того, со смыслом каким-то или без малейшего смысла они были совершены.
В мрачном настроении пошел дальше. Затхлостью и заброшенностью веяло от когда-то живого и веселого северного городка, населенного энергичными и неунывающими людьми, съехавшимися сюда, в край морозных нескончаемых ночей и короткого комариного лета, за своей долей материального счастья.
Дошел до моста, перекинувшегося через шумную и быструю речку Нюрку. Дорога через мост уходила через густые прибрежные заросли к аэропорту. Постоял немного у моста, послушал шум бегущей воды. За десять минут проехала только одна машина. Грузовая. И та вроде совхозная. Видать, аэропорт тоже заглох.
По улице вышел к стадиону. К моему приятному недоумению, стадион (а точнее огороженная спортивная площадка) был чист и ухожен, ограда пахла свежей краской, на поле под руководством тренера бегали десятилетние футболисты, из динамиков с крыши Дворца Спорта звучала громкая бодрая музыка. Как в былые времена. Улыбаясь, понаблюдал за пацанвой, суетящейся с криками вокруг мяча, и пошел обратно.
Около недавно сожженного ларька остановился. Навстречу шел удивительно знакомый человек. Я стоял и искоса смотрел на него. Он, занятый своими мыслями, не замечая меня, прошел мимо. Я никак не мог вспомнить, кто же это. Меня смущала его окладистая борода. Кажется, тогда ее не было. "Кто же это?" - ломал я голову почти всю обратную дорогу, перебирая все полузабытые лица и имена, связанные с Нюрском. "Купельвайзер!" - осенило меня. Это не фамилия, а прозвище в честь одного заурядного киногероя из польского фильма "Секс-миссия". Интереснейший тип. Настоящей фамилии так и не припомню. Вроде на "Р" начиналась. Он был в те годы преподавателем физики в нашей школе. Интеллигентный, заводной человек. Организатор всяких молодежных клубов и акций. Но как-то часто его деятельность не встречала поддержки властей, потому что шла вразрез с идеологией. По их же мнению. Он был директором одной из школ, его вынудили уйти, потом был преподавателем физики, трудов, военного дела, астрономии в разных школах. В перестройку попытался стать депутатом горсовета. За него проголосовало четырнадцать человек из полутысячи возможных избирателей. И при всем этом он был неизменен, быстр, велеречив, невозмутим, вежлив и сдержан. Идеальный интеллектуал российской провинции. С лысиной, обрамленной беспорядочными седеющими вихрами, и испанской бородкой. Трудно вспомнить то количество и многообразие мероприятий, организованных и проводившихся им в нашей школе. Теперь его лицо похудело и еще больше обросло бородой. Это воспоминание о "Купельвайзере" на букву "Р" согрело мне сердце.
Дойдя до теткиного дома, чуть не забыл о Мише Шуракове. Посмотрел на часы. Времени было еще изрядно.
6
Тетка выздоровела после вчерашнего и была свежа и довольна жизнью. Побеседовали с ней о родственниках, их здоровьях, болезнях и благосостояниях. Повспоминали былое, умерших и полузабытых людей. Так пролетело время до вечера. Вадик так и не пришел с шабашки, и я пошел к Мише.
- О-о, кого я вижу! - веселый Миша приветствовал меня, открыв двери. Мы пожали руки, и Миша проводил меня вглубь своей квартирки.
- Смотрите, кто приехал! - провозгласил он, войдя в комнату.
Из троих сидящих людей я узнал только поминаемого ранее Шурика. Все переобнимались и нахлопались по плечам друг друга. В двух других незнакомцах я с удивлением узнал бывших одноклассников, Николая и Артема.
Николай, блестящий ученик, надежда школы с золотой медалью, после неудачной и недолгой учебы в престижном московском ВУЗе по каким-то, глубоко интимным причинам вернулся в Нюрск, стал автослесарем и начал понемногу спиваться под давлением постоянных проблем. Артем же, наоборот, закадычный подельник Миши, состоявший на учете в милиции как малолетний правонарушитель, в период приватизации, сведя тесные знакомства с какими-то темными личностями, сначала в доле, а потом и в единоличное владение, отхватил половину бывшего ОРСа, преобразовал это дело сперва в ЧП, а потом в товарищество, в АОЗТ, в ОАО и т.д., и стал приличным прогрессивным бизнесменом, вертящимся во властных региональных кругах, и щедрым меценатом местной богемы. К его достоинству, он не брезговал старинными знакомствами и всегда охотно, по возможности помогал давним, менее удачливым приятелям.
Хором начали делиться воспоминаниями и узнавать о своих нынешних делах. Было ощущение, что нам опять по четырнадцать лет.
- А ты все так же своими исследованиями культур занимаешься? - смеясь, спросил меня Артем.
- Теперь только как хобби.
- Опять, небось, нашел тесную многовековую взаимосвязь между Прибалтикой и Ирокезами? Или поворот шелкового пути в Западную Сибирь?
- Было дело... - усмехнулся я.
Сразу пришли в голову разные затеи и курьезы времен школы. Перебивая друг друга и хохоча, заново делились давними впечатлениями.
Миша пригласил всех на кухню на небольшой дружеский фуршет.
- В салате главное - правильное сочетание вкусов компонентов. Какая-нибудь мелочь, укроп или майоран, могут все испортить или прекрасно оттенить общий вкус. Салат состоит из двух основных частей. "Тело" салата - это те продукты, которые составляют основную массу и имеют невыразительный вкус. Это - вареный картофель, огурцы, рис, мясо или что-то там другое. Это - чтобы просто пожрать. Другая часть - это то, что определяет вкус. С этим надо осторожно. Названий сотни, а сочетаний еще больше. Одних приправ - о-го-го! Это - чтобы пожрать уже со вкусом и глубоким удовлетворением. Еще разные продукты по-разному режутся, некоторые помельче, а некоторые крупно. К примеру, редис. Мелко нарежешь - вкус салата испортишь, а крупно, то она будет придавать характерный привкус уже во рту... - Миша священнодействовал над овощами и вареным мясом и комментировал свои действия.
- Откуда у Миши гастрономический талант, ума не приложу! - восхищался Шурик, глотая слюну. Остальные улыбаясь слушали Мишу и наблюдали за ним, по мелочи помогая ему.
- Посидишь с мое, еще не такие таланты найдутся.
- А за что тебя? - попытался между делом уточнить я.
- Ни к чему это... Но люди там... На воле скучно. - Миша не отрываясь, сосредоточенно дорезал овощи.
Салат был готов, и запотевшая литровая бутылка водки "Абсолют" из холодильника гордо увенчала накрытый стол. В предвкушении расселись.
- За встречу! Молодец, что приехал! - провозгласил при общем одобрении и наполнении стаканов Миша.
Выпили. Далее - по плану, освященному вековечными русскими традициями.
Через три часа Миша, как гостеприимный хозяин, убежал за очередной бутылкой в круглосуточный ларек. Шурик и Коля ушли курить на балкон. Я и Артем разместились в комнате и разговорились о разном. Артема, как делового человека, в первую очередь интересовали дела коммерческого свойства. Но быстро уловив, что со мной особого бизнеса не сваришь, расслабился и предался воспоминаниям о школе.
- Я ведь почти все помню. Есть за мной такой грешок. Не то, что злопамятный. Жизнь моим врагам и без меня отомстит. Я если помогу маленько.
- Ты о чем?
- Да вот Шурик тут вспомнил, как в последнем классе перед выпускным я с Ергой шины порезал машине завгороно. А попал почему-то он. Как-то подвернулся он тогда. Его ж проблемы. Он тогда чуть ли без аттестата из школы не вылетел. Мать вымолила... Не то что, я как-то что хочу, просто к чему все это?... Я-то и пришел сюда сейчас, что Мишаня из-за тебя позвал. Не виделись, и все такое... Неприятно мне сейчас на этого Шурика смотреть, поэтому ты особо не вдавайся в наши дела. Вот к чему.
- Да по барабану мне этот Шурик.
- Правильно... Ведь же не вспоминает он, как три года назад у меня тыщу баксов одолжил якобы на лечение жены, а все никак вернуть не может, и жена его здоровехонька летает... Мне не то, что жалко. Но это же неуважение. Как ты думаешь?
- Не знаю, как ты, но я за тыщу баксов убил бы.
- Слушай! Хочешь подзаработать? Есть клиенты, и больше заплачу... - Артем сделал таинственный вид.
- Серьезно?! - я обомлел и с трудом понимал, о чем речь.
К моему облегчению, Артем задорно рассмеялся.
Пришел Миша, громко оповестил всех об удачном завершении похода за алкоголем. На кухню не пошли, с тарелками и стаканами разместились в комнате.
После очередного принятия на грудь, сознание начало скатываться в какую-то теплую приятную пустоту. Собравшись с силами, я спросил Артема:
- Куда летом собираешься? На Канары?
- В Австрию, на футбол. Полюбуюсь очередным позором нашей сборной на чемпионате Европы.
- Неплохо.
- Жена, конечно, Сан-Суси увидеть хочет. Штраус, голубой Дунай, Шенбунн и все такое... А мне по хрен все это. И футболисты наши тоже по хрен. А вдруг...? - Артем, беспокойно качая головой, замолчал.
- Да ты заядлый болельщик!
- Ха! Да на кубок "Нюр-угля" в девяностом мы второе место заняли! А ты думал...
- Было время...
- Да-а, время - не то, что сейчас! - сварливо встрял в разговор захмелевший Шурик, - Люди честнее были. Думали, что делали!
- Думать - вредно, надо делать. Думать и ни черта не делать - это болезнь интеллигентов. Поэтому-то они - неудачники. - Серьезно ответил ему Артем.
- А если не знаешь, что делать?
- Тогда сдохни. Лучшее безделье - это смерть. Не занимаешь место, где другие что-то сделают.
- А для чего это все делать?
- Пока ты задаешься такими вопросами, другие делают. И им наплевать на вечность. Делают для себя, родных. Что надо, то и делают. А там что и как видно будет...
- Да будет Вам известно, - взял холодный и поучительный тон Артем, - слово "буржуа", от которого произведено слово "буржуйский", французского языка и означает "горожанин", то есть "житель города". А в этом исконном понятии мы все - буржуи!
Шурик презрительно хмыкнул. Допили все и как-то разом замолкли. Беседа оборвалась.
- Ладно, парни! Не к месту бодягу ученую развели! - откликнулся, разгоняя нависшее тоскливое молчание, Миша. - Я еще не таких доцентов кое-где видал. Так запарят, что в думках всю оставшуюся жизнь ходить будешь!... Артем, а не пойти ли к твоему дружку Фильке в новый клуб? У тебя ж там блат! Похвастаемся Усатому, какая тут ночные развлечения!
7
Вывалили разгоряченной гурьбой из Мишиного дома на опустевшую улицу. Прохлада северного лета облекла влажным приятным одеялом. Отдышался от алкогольного смрада, заполнившего горло, и стало легко. Комаров и мошкары, на удивление, не было. Двинули за вальяжно шагающим Артемом. Прошли, оживленно болтая и спугивая отдельные группки малолеток, по "Пешкофф - стрит" минут десять. Наступило отрезвление почти у всех.