Фрейд говорил: "Чем безупречнее человек снаружи, тем больше демонов у него внутри". Мне представляется очевидным, что Яга, Кащей, драконы и некоторые другие персонажи, упомянутые в тексте, являются персональными демонами автора этого рассказа, который неспроста предпочел скрыться под маской анонимности.
Сексуально-психотические аллюзии довлеют над автором: "голову повесил", "пером по бересте", "бородавка на носу", "меч в руках", "подняла палец" и, наконец, его главная героиня - закомплексованная молодая девушка, сублимирующая подавленное либидо посредством гипертрофированной любознательности ("везде свой любопытный носик сует").
Несмотря на то, что повествование ведется от лица Кащея, автор подсознательно ассоциирует себя с драконом, который во всех религиях является хтоническим символом разрушительного мужского начала: он "плюется огнем", он безобразничает и "грозит все царство разорить", наконец, он без обиняков требует себе принцессу для реализации своих половых инстинктов и избавления от комплекса неполноценности. Рассмотрим это более подробно.
В данном случае влюбленность дракона есть не что иное, как психическая захваченность объектом, диктуемая сексуальными первичными позывами в целях прямого сексуального взаимодействия. Это то, что еще один персонаж, склонный к самоанализу и рефлексии царь Берендей (вот только интересно, что это он там бередит?) называет низменной, чувственной любовью. Но, как известно, либидинозная ситуация редко остается столь несложной. Стремление к психосексуальной разрядке было, вероятно, ближайшим мотивом дракона, но, в то же время, в основе этого стремления лежат более глубокие, латентные комплексы, берущие свое начало в раннем детстве. Генезис драконового комплекса следующий: молодой дракон, я бы сказал, дракончик, необыкновенно долго и интенсивно, в духе Эдипова комплекса, сосредоточен на своей матери-драконихе (что неудивительно: детство у драконов длится несколько столетий). Но, наконец, по завершении полового созревания для него все же настает время заменить мать другим сексуальным объектом. И тут происходит внезапный поворот: дракон все еще психологически не способен расстаться с матерью, но в то же время идентифицирует себя с ней; он в нее "превращается" и теперь ищет объекты, способные заменить ему его собственное "Я", которые он смог бы любить и лелеять так, как его самого любила и лелеяла мать. Представляется очевидным, что наиболее подходящим объектом такого рода является тот, кто сам может превратиться в дракона, т.е. волшебница. Чувство неполноценности имеет глубоко эротические корни. Дракончик чувствует себя неполноценным (да и кто бы на его месте не почувствовал: такая-то дура!), но на самом деле чувство неполноценности дракона происходит из отношения Я к своему Сверх-Я, являясь, так же как чувство вины, выражением психологического напряжения между ними. Чувство неполноценности и чувство вины вообще трудно отделить друг от друга. Реализуя свое подавленное либидо, дракон стремится к разрушению и тем самым только фиксирует чувство вины. Возникает порочный круг, который, как известно, является идеальным символом женского начала, а также дихотомией "принцесса-Яга", в смысле "молодая красивая женщина - старая некрасивая женщина", которые держат во рту хвосты друг друга наподобие уробороса. Текст пронизан символами такого рода: "карета", "пещера", "колокольчик", "ларец", "распоследняя" (в смысле, падшая), "перо" (в смысле, любовное послание), "невеста" (в смысле, брак-комплекс) и, наконец, "колечко", обнаружив которое, дракон должен умереть (смерть-комплекс).
В конце концов дракон добился своего: его погладили, поцеловали и уединились с ним в коконе (лоно-комплекс), но все равно я бы порекомендовал автору обратиться к психоаналитику. Как говорил Фрейд: "Психоанализ снимает с пациентов маску анонимности и превращает их в авторов, способных к решительной ревизии своей собственной жизни".