...Слышишь, как кровь бьется о скалы твоего мозга? И плеском горячих волн кружит голову, и зовет испить пылающих безумий... Что может быть безумней твоих снов, исколотая девочка из бликов? Что может быть алее твоих ран? Ответь... И кровь твоя оденет город. Ей тесно в лабиринтах вен. Так тесно. Ведь красный океан - он только ждет последней капли...
Еще мечутся причудливые образы дивного и предательски реального мира, но утроенная скорость восприятия уже начинает растворять их в яде привычного и одуряюще бессмысленного бытия. И тают под ресницами эфемерные очертания таинственно чарующих картинок, звуки настигающей действительности упрямо рвутся в хрусталь сновидений, играя бесконечным бредом трехмерных иллюзий. И душа, с размаху рухнув в свое, но чужое тело, разочарованно открывает глаза в явь.
Солнце гордо идет топиться в предзакатных водах. А это значит, что пора вставать.
- Ведь уже вечер, Нора! Сколько можно спать?!
Штормит... Все расплывается.
Отхлынет кровь, и по волнам сияющие афалины вернут тебя с ума схождения в рассудок. На мгновенья. Воскресни, Нора. Как всегда. Глаза сестры из алчности и смеха и закат - стоп-кадр пробужденья.
- Какой сегодня сок?
- Сегодня виноградный, Нора. Ну, расскажи, что снилось. Какие неземные дали?..
- Мне снились красные перчатки. Их цвет - как кровь из вен...
...И вновь штормит, и кровь о скалы... И сколько ей блуждать по выжженным ландшафтам потерянных сознаний?..
Кто-то вышел. Как будто. В зеркальный омут - и исчез, забвенный. Так стынут отражения в лагунах, бесшумно зарастая новым небом.
Отпей, Нарцисс, тех дивных очертаний, и лик свой пригуби, как вина. Взгляни в себя, рассыпься в блики, ввергающий в смятение любого. Ты здесь, как там, за отраженьем. Кто спустится во мрак, чтобы найти там солнце?.. Так трудно, невозможно трудно поверить в то, что ты - созданье. И вечно предвкушаемое смертью...
* * *
Они должны заткнуться, сдохнуть! Не быть! Залей им в глотки дикой боли - пусть захлебнутся! Это ада гейзер. Его не вынести живому. И они - зайдутся. Так плотоядное зверье, питаемое алой смертью, воскреснет в недрах вскрытой диафрагмы.
Время течет, как кровь. Время истекает.
* * *
- Элеонора Берк! Что вы можете рассказать о конструктивной роли диссипативной энергии хаоса?
...Глаза, смотрящие на тебя, соскальзывают с рельсов, не постигнув... Губы раскрываются, повинуясь какому-то шаманскому ритму, что-то произносят, и слова бесшумно падают на дно сознанья, разбиваясь о скалы, и уходят по лабиринтам вен. Бессвязный речевой поток сводит с ума. И фразы, словно обрывки чьих-то снов, идут сквозь мозг, и ты как будто мост, через который нужно прогнать ораву мыслей, снов и чувств...
Далекий и чужой, но твой, как тело, голос... разрушит совершенство тишины. Быть может...
- ...Земля и небо исчезают, некой силой уносит в заколдованную бездну. Пытаешься удержаться за нить, но она выскальзывает из рук. Или выскальзываешь ты... И падаешь, падаешь... до бесконечности. Во мрак, где солнце. Закат одной вселенной и рассвет другой. Туда, где дно окажется вершиной. Ты станешь распустившимся цветком и обретешь прозрачность. Но нужно быть однажды прибитым гвоздями, чтобы впустить в себя и принять невесомость с ее безграничной свободой. Так велик страх свободы. Нас с детства учат рисовать замкнутые линии дома, учат после каждого предложения ставить точку. И ты цепляешься взглядом за вещи, пытаясь найти точку опоры. А свобода вырастает изнутри...
- Когда вы перейдете к сути вашего вопроса? Ведь вы еще не сказали ни слова о хаосе... Вы еще не сказали ни слова...
...Но совершенства тишины ты больше не разрушишь. Нет, как не было... их для тебя. И никогда не будет.
* * *
Нора пыталась вспомнить и не могла - ответила она тогда все же что-нибудь или нет. Это была первая и единственная попытка начать нормальную жизнь, влиться во вселенную, где все расставлено по своим местам и все идет как надо. Что же, значит, это судьба...
Люди синхронно двигались по дорогам. Торопились, опаздывали, выходили из одних дверей, чтобы войти в другие. Толпа напоминала какое-то огромное существо, оно куда-то ползло, извиваясь и шевеля непонятными отростками. У этого существа было множество лиц, но оно казалось безликим, и с губ срывались миллиарды слов, но ни одного нельзя было различить - они сливались в один общий вой, наполняя его все новым бессмыслием...
Нора прислонилась к дереву и стала изучать часы - странный механизм, убивающий любого, кто на него смотрит.
Это был час, когда ангелы-самоубийцы разрывают себе грудь и летят ко всем чертям.
Сумерки.
Сумерки голубоватой дымкой медленно растекались по асфальту. Магические глубины полумрака окутывали тайной силуэты. И все казалось призрачным, нереальным. Под мрачные мелодии готики мерцающий город плавно погружался в ночь.
...А после был тот страшный крик. В нем слились вся боль и весь ужас этого мира, безумие страха и безысходность отчаяния. В том леденящем крике, ликуя, восстала сама смерть.
Время остановилось, как кровь.
- Ты смотришь на часы, как будто в вечность, расплавленную некогда Дали. Не стоит. Это опасно. Так можно заглядеться и увидеть...
- Увидеть что?
- Запретное. То, что нельзя. То, что тебя погубит, Нора.
- Разве мы знакомы? Откуда вам известно мое имя?
- Я угадал. Еще ты любишь ветер. И ночь. Где все так, как ты хочешь. Я угадал?
Он угадал. И кровью затопило бездну сознания в тисках из плоти.
Штормит.
Перчатки цвета крови. Багровый бред. Он демон. За кем же он пришел?.. Глаза - темнеющие дали, окутаны в блестящие ресницы. Чары печали тянут в омут и топят, топят, топят с головою...
Нет нежности нежнее ветра. Прозрачный и кристально чистый. Ласкает, шелком обнимая плечи. И проникает внутрь, становясь дыханьем, легчайшим, невесомым, словно эхо. И как возлюбленный, он шепчет хрипло о сладости порока и соблазнах, о слабости... О ветер, ветер... И слабость льнет к тебе, целуя в шею, и гладит кожу, и струится невыплеснутым зноем наслаждений, и трепетом касаний искушает, в объятьях растворяя без остатка...
- Ну что же ты молчишь? Верно, забыла, что ты не одна? Мне кажется, я лишний в твоем мире... Возможно, я и вправду лишний. Для всех. А для меня - другие. Кстати - меня зовут Шахир.
- Поэт?
- Поэт! Ведь имя не дают случайно. Но думаю, что ты стихи не любишь.
- Да, не люблю. Шедевры создает природа. Куда там людям... жалкие попытки. И лучшая картина - это небо, а лучшая симфония - гроза. В словах же вообще нет смысла.
- Быть может, ты права. Но я люблю картины. И музыку люблю. Слова же... Я - их пленник. Они играют мной, я - ими. В искусстве лишь и есть весь смысл. Для меня.
- Искусственная жизнь, фальшивка.
- Ты зря так, Нора. Слова же - как убийцы. Они сильны. Нечаянная фраза... и смерть. Слова решают все. И если же их нет или они не те, то остаются крики.
- ???
- Как, например, сегодня ночью. Ты слышала? Ты побледнела, Нора. Я научу тебя внимать словам. Я научу тебя их слышать.
...Кто стучался в двери безумия,
Тот не вздрогнет от совпадения,
Будто жизнь - смутный сон в дымных сумерках,
Будто смерть - того сна продолжение.
И мгновения в душу вжигаются
Бесконечно хрупкими крыльями...
Кто стучался, тот не раскается,
Кто стучался в те очи закрытые.
Они слиты эфирными узами,
Они словно из воздуха созданы,
Кто-то бродит по свету неузнанным
И уходит во мрак неопознанным.
Лишь невидимый след среди тысячи,
Шаг за шагом - к двери потерянных,
Кто исчез, тот уже не отыщется,
Кто исчез безвозвратно, безвременно...
* * *
...Одно и то же мгновение рассеивается внутри и повторяется снова и снова пересыпающимися песчинками. Вокруг - только небо, лучезарное и глубокое. Бесконечность лунными лучами просачивается внутрь, заполняя собою суть. И воспарив, ты чувствуешь лишь притяжение высоты, озаряющей твою крылатость. Все смыкается и размыкается. Ты расходишься пульсирующей энергией и становишься всем, разрываешь замкнутый круг венных магистралей, повергая в шок свои клетки...
- Нора, очнись! Куда ты все время уходишь? Ты будто выпадаешь из реальности, отключаешься - и все, не достучаться и не докричаться... А это так опасно...
Нора непонимающим взглядом смотрела вокруг, оглядываясь, постепенно приходя в себя.
- Неужели ты ничего не слышала? Я читал стихи, а ты смотрела в небо, как зачарованная, и я думал...
- У меня нарколепсия. И я не знаю, когда случится новый приступ.
- Вот как! Интересно... Такая странная болезнь мешает жить. Не знаешь, что с тобою будет. Ведь все так неустойчиво и зыбко. Проваливаться в неизвестность страшно, правда?
- Нет. Я уже привыкла. Я так живу - то здесь, то там. Мне никуда не деться от своих видений. Но расскажи мне лучше о себе. Я обещаю слушать.
- Я, знаешь ли, живу затворником, почти ни с кем не общаюсь. Разговариваю только со звездами. Как Ницше. Хоть я и поэт, мне не нужны восторженные лица, пытающиеся изобразить полет души. Меня тошнит от этих знатоков искусства, которые на самом деле не знают ничего. Что они делают? Определяют цену, клеят ярлык и ставят на продажу черт знает с кем пылиться рядом. Там мертвое искусство в ледерине. Сколько желают поиграть со словом?! Смертельная игра! Убить их мало! Творить? Для тех, кто разобьет на части то, что разбить нельзя. И это угнетает. Искусство понимает лишь художник, тот, кто творит. Другим же не дано. Тебе вот тоже не дано. А жаль.
Дверь захлопнулась, и Нора оказалась в царстве Шахира. Не было ни одной люстры - лишь свечи и светильники; огромный фантастической красоты аквариум; везде курились, источая какой-то дурманящий аромат, странные предметы самых диковинных форм. Эта атмосфера играющих бликов создавала ощущение, будто находишься в жилище гипнотизера.
На полках стояло всего несколько книг: Камю, Сартр, лирика Бодлера и все в том же духе.
- Похоже, ты любишь Францию...
- Люблю? Я ею очарован... Французские поэты, писатели, художники - лучшие из лучших! Их искусство удивительно, неподражаемо, неповторимо. Эта сводящая с ума смесь декаданса, какой-то запредельной откровенности, волшебства темных чар. Они падают на дно самого глубокого вздоха, в океаны боли, отчаяния, невыносимых страданий только для того, чтобы пригубить нектара иной реальности, чтобы на самом дне увидеть лик божества и хотя бы раз коснуться солнца. Они выворачивают себя наизнанку, бросаются в омут галлюцинаций, пытаясь уловить вечно ускользающие отблики ощущений. Они так жадно ищут тень невидимого, потому что знают - эта тень существует.
- И, разумеется, ты без ума от француженок...
- Француженки? Да, это нечто. Они, бесспорно, достойны восхищения. Волнующая чувственность, душевный надлом. Французские девушки действительно особенные. Впрочем, как и все, что рождено под небом Франции...
...С каким он жаром говорит! И как блестят глаза... Глаза с зажженным солнцем. И звезды на руках. Как странно...
- ...И здесь, окруженный французским совершенством, я коротаю дни и ночи, пишу стихи. Кстати. Я никогда не сажусь за стол. Большинство, между тем, обычно так и представляют себе эту картину: волшебный рабочий стол в кабинете, за которым небожители корпят сутки напролет, заваленные грудой бумаг и книг. Или еще хуже - сидят, уткнувшись в монитор компьютера... Никакой романтики! Чаще всего я пишу стихи на ходу - просто записываю приходящие мысли; мимолетные мысли - они ведь самые ценные... Когда пишешь постоянно, уже автоматически думаешь в стихах... Иногда я опрокидываюсь на этот огромный диван и пускаюсь в странствие по неведомым дорогам своего воображения. В такие минуты я чувствую себя самым свободным и самым счастливым. Однако, знаешь, люди удивительным образом умеют портить настроение. Выходишь в толпу, слышишь обрывки идиотских разговоров, никчемных фраз, видишь чужие лица и понимаешь, как же мы все далеки. И ты... ты тоже так далека... Быть может, как никто другой. Как в "Коллекционере" Фаулза: "Все мы летим. Каждый в своем самолете". Ты помнишь, Нора? Помнишь?
* * *
...В солнце нет пустоты, а в пустоте нет солнца. Капля падает в красный океан, и его штормит. Ты умрешь. Из-за него и за него. Упадешь на дно самого глубокого дыхания. Его смех сверкает, как иней. Немеркнущий смех. Когда же он закончится? Заколдованный сон. Клетка. А слезы рассыпались... Они словно из воздуха созданы. Не для роли камео. То, что будет, помнишь. Ведь это лишь заезженная пленка. Она прокрутится назад. Там звезды на руках. И глаза его с зажженным солнцем. Оно сжигает изнутри. И кто пойдет по трупам к звездам? Он верит либо нет. Ты веришь и не веришь. Слезы рассыпались. По трупам. Душ. Из вен. Что может быть алее? Кровь бьется, кровь играет. И суть ветра. Уже так близко. Он, может быть, сотрет все слезы, чтоб разбудить твою улыбку. Вздрогнув без тока - ты на лифте в пропасть. Это полусон. Врезаясь в скалы сгоряча, взорвешься. Мой бог.
- О черт! Я сдохну. Сдохну! Когда же он закончится? Проклятый, мерзкий дождь!
Сквозь сон Нора улыбнулась. Конечно... Это Лиза вернулась с работы. Значит, уже вечер.
...Музыка дождя... Она льется прямо в душу, лаская слух пьянящим совершенством. Пленительная музыка. По листьям. По асфальту. В грезы. Безудержно и бархатисто. Великая стихия - дождь...
- Я точно сдохну! Ненавижу дождь! А ты, я знаю, любишь. Но как можно любить эту убийственную мерзость?!
- Ах, Лиза, Лиза...
- Ты куда?
- Я ухожу.
- Сейчас? С ума сошла? Гуляешь по ночам. Это опасно. Тем более... маньяк какой-то появился. Убийца. Он вырезает на ладонях звезды. Так метит своих жертв. Придурок! Еще один идейный псих. Как будто бы их мало... Ну а с твоей болезнью, Нора, отключишься - и кто тебе поможет? Никто! Хоть зонт возьми, промокнешь!..
* * *
Бродить по незнакомым дорогам в одиночестве. Что может с этим сравниться? Это такая особая потребность - идти. Идти вперед. Без цели. Просто так. Идти, вдыхая дождь и запах мокрой пыли. Дразнящий, пробуждающий тысячи лучистых ощущений, воздушных чувств; мириады пронзительных, почти осязаемых мгновений, рожденных заново, воскресших сквозь дыханье, рассыпаются фейерверком перед взором души...
Гроза безумствует. В безумстве ночь прекрасна. И ветер - шалый воздыхатель. Он вечно твой, он бредит лишь тобою... И бьется, ищет губ желанных, и меркнет на губах, изнемогая от близости... О ветер, ветер... В его раскрытые объятья ты падаешь, закрыв глаза.
Но в каждом дикий зверь. И ветер - он может быть так груб и резок. И не сдержать убийственных желаний, сорвать одежды и, заламывая руки, ласкать так жадно-лихорадочно и дерзко, душить в объятиях. Насилие и нежность в нем вечно безраздельно слиты.
О ветер, ветер... Как сумасшедший он трясет за плечи, бьет по лицу. А ты... А ты смеешься, промокшая насквозь, насквозь безумна...
Он будет до конца с тобою.
Шахир вышел из дождя, как призрак. В красных перчатках. В черном плаще. С черным зонтом. Закрытым.
И два сумасшествия сомкнулись.
* * *
...Привязали - рви бинты, ma chеre. Все давно в ангаре, но кто-то задохнулся в титрах. Там сок для всех, познавших ветер. Мне жарко, Лиза. Жарко, словно в сотах. И долгий поцелуй под ливнем... Мне бесконечно жарко, расстегни же кожу, сними с меня всю оболочку. Не свяжешь рук ничем! Под кровью звезд не спрячешь! Они же как стигматы. Ты хочешь так? Родиться, чтоб сойти с ума? И глотку перерезать. Себе. Ему танцуй после тумана. И наугад сойдешь. К нему. Там дождь идет. К тебе. Сок растекается - кинжал в экстазе. Изрежь же плоть, возьми же душу! Летим? Не с ними гаснуть, веришь? Его глаза стемнеют, как ты любишь. Его глаза... Ночное небо. Я умираю, Лиза, умираю. Насквозь. Летим? К чертям. Мой бог.
Зажженных спичек фейерверк в руках. И невидимка.
Все так просто.
* * *
- Нора, ну открой глаза. Вот это надо выпить. Тебе станет лучше.
- Лучше? Куда уж лучше? Я будто умерла.
- Мечтать не вредно. Вот будешь знать, как шастать черт знает где под проливным дождем! Ты бредила. Впрочем, как всегда. Еще одна горячечная дурь.
...Слабость. Объятья слабости крепки. Тиски замедленных кошмаров. И холодно, как в морге. Холодное безумие в бокалах. Разлито по невскрытым венам. Скользит сквозь токи под тончайшей сеткой. Вот так приходит он, срывая слезы и крики обрывая под затменья. И после жутко от внезапного молчанья... Черты остывших будут жечь твой разум и сердце разрывать на части. Их взгляды... выкрашены болью. Их взгляды - это ад агоний. И этот ад останется с тобою. Навечно.
Счастье подходит бесшумными шагами, кладет руки на плечи, озаряет улыбкой лицо и венчает слезами ресницы. Слезы счастья - живая вода, волшебная жидкость, исцеляющая любого. Счастье безмолвно. Оно не знает слов. Оно лишь медленно тает магическим мерцанием где-то на самом дне влажных зрачков, унося с собою свою великую тайну. Тайну одного мгновения.
У любви есть своя религия, и это религия порока.
Skin on skin. Прикосновенье - таинство. Желанье - дар. Желание - исток.
Ты выпьешь все его дыханье, к губам приникнув, будто к роднику... И после... его глаза стемнеют, как ты хочешь. Он плоть твою оденет в ласки. Струясь, как шелк, внимая опьяненью, творимому его шальной луною, воскресни в кровь.
Сойди с ума в его туманность ядом, взрывной волной, непрерванными снами, небесной нежностью с сетчатки в глубь дурмана. Сквозь сокровенность, полусмерть и грезы, сквозь ток истаявших касаний - в желаемое. В чувственность из света. Под "Gravity of love"...
Он, может быть, сотрет все звезды, чтоб напоить тебя рассветом...
* * *
Шахир был в хрустальной. Комнате, наполненной светом солнца, неизбывным светом. На тумбочках, этажерках переливались всеми цветами радуги какие-то странные многогранники, изящные фигурки из хрусталя. Вся комната пронзительно играла фантастическими бликами, и казалось, будто в каждой хрустальной фигурке рождается новое солнце.
Шахир сидел у окна и увлеченно разглядывал довольно потертые разноцветные стеклышки.
- Зачем они тебе нужны? Это ведь всего лишь стекла, даже осколки.
- Осколки... Осколки моей прошлой жизни. Возможно, ничего дороже для меня нет вот этих обычных битых стекол от бутылок. Я собирал их в детстве... Впрочем, ведь почти все дети играют в стеклоискателей, находят осколки, складывают свои драгоценности в мешочки, закапывают, как клад... А потом раскапывают, с благоговением извлекая эти сокровища на свет, считают, пересчитывают. Это особый ритуал. Для посвященных. Ведь дети - настоящие чародеи!.. А крупные осколки, я помню, натирал до блеска и смотрел через них на солнце. И солнце было совсем другое...
Для ребенка все окружающее исполнено глубокого тайного смысла, он совсем по-другому воспринимает мир. Но потом все это куда-то девается, ребенок вырастает и утрачивает свое магическое знание, и картинки того времени, когда все было не так, постепенно стираются из памяти. Детство мне порой кажется одной из моих прошлых жизней. Словно это было вечность назад... Я бы многое отдал, чтобы снова испытать это неповторимое ощущение - быть ребенком. Дети, возможно, и не осознают, что являются хранителями великой тайны. Они просто собирают мозаику, и все сходится - мир обретает цельность. Из ниоткуда появляется искрящийся сказочный шарик - мыльный пузырь, отрывается и летит... И ребенок ликует, он полон восторга, созерцая сие священнодейство... Да. А потом - шарик внезапно лопается и исчезает, словно его и не было. Все мы - те самые хрупкие шарики, которым никогда не долететь до неба. Ты меня, кстати, слушаешь? А то я уже ни в чем не уверен. Я, конечно, привык разговаривать со своими звездами... Но все же...
- Может быть. Верь, что это так.
- Очень обнадеживающе! И вот я уже слышу звуки удаляющихся шагов твоей души... Ну ладно... Это уже не имеет значения. О чем я? О том, куда уходит детство. Так вот, знаешь, Нора, мне кажется, никуда оно не уходит. Уходят люди. Все дальше и дальше от самих себя. А потом всю жизнь ищут истину, которая осталась позади. Люди всегда почему-то думают, что надо идти только вперед, им не приходит в голову вернуться назад...
Но, наверное, ты права, Нора. Слова бессмысленны, они ничего не способны выразить, и все, что я сейчас говорю, улетает в пустоту. Словам никогда не заполнить этот вечно образующийся вакуум. Кажется, что ты выплескиваешь все, что у тебя есть внутри, но самое главное всегда остается невысказанным. Слова - это лишь наша внешняя жизнь. На самом деле у всех есть другая, скрытая от чужих глаз жизнь. И эту свою другую жизнь каждый обречен прожить сам, в одиночку... Ладно, не буду углубляться, лучше расскажу о своем творчестве, о словах, опять же. Вернее, о молчании...
Все началось с романа, который, кстати, я так и не закончил. Моей героиней была девушка, которая онемела, что называется, потеряла дар речи. И мне хотелось передать ее восприятие мира через молчание. Ведь тишина и молчание - не одно и то же. Молчание - это попытка постичь тишину, уловить ее токи. Тишина - везде - и внутри, и снаружи. А молчание - только внутри.
- Так почему ты не закончил свой роман?
- Какая прелесть! Ты меня слушала!.. Я оборвал свое произведение, словно чью-то жизнь. Жизнь никогда не заканчивается - лишь обрывается. А так хотелось бы закончить - роман... Хотя бы роман.
Шахир внезапно поднялся и вышел из комнаты, оставив Нору созерцать хрустальное мерцание. Но почти тут же вернулся, уже с книгой в руках. Это был "Бунтующий человек" Альбера Камю.
- Вот. Хочу кое-что тебе прочесть, это из главы "Бунт и творчество":
"...Можно сказать, что каждый человек хочет превратить в произведение искусства свою жизнь... Просто жить - для нас этого мало. Нам нужно обрести судьбу, не дожидаясь смерти... Главное желание, которое заставляет наше сердце воспарить над разрушенным миром - тем самым, от которого оно не в силах оторваться, есть желание единства... Тот самый порыв, который можно направить на поклонение небесам или на убийство человека, может привести и к написанию романа... Именно в романе человек придает форму самому себе и достигает предела, несущего успокоение, однако недоступного в реальной жизни".
Так я попал в этот плен, Нора. Мне нужна законченная картинка, та самая составленная мозаика. Но я хожу по кругу, потому что законченная картинка - лишь иллюзия. На ней всегда чего-то будет не хватать. Я строю, строю свой карточный домик, а он может рухнуть в одно мгновение, и я это знаю, но все равно строю дальше. И ничего не остается. Совсем ничего. Вот оно - эфемерное чувство, отблик ощущения, кусочек вечности, твой взгляд - так хочется его удержать, оставить, запечатлеть навсегда, но уже через миг он станет другим. Необратимо. Испарившись... Ускользнув в неизвестность. И снова ничего нет, как не было. Эта невозможность утолить невообразимую, безумную жажду некой конечной реализации, жажду сбыться до конца, воплотиться - она меня просто изводит! Все мои усилия бесполезны, напрасны, потому что это игра в бесконечность, от которой я смертельно устал. Но надо признаться, что ничего не остается делать, кроме как продолжать эту абсурдную игру. Невзирая ни на что. Невзирая на обреченность...
- Обреченность дарует смысл. И пустоту можно заполнить. Потому что во мраке всегда есть солнце. А дно в конце концов оказывается вершиной...
- О... Нора, видимо, я слишком человек, чтобы это понять, чтобы в это поверить. Я не могу там, где грязь, увидеть чистоту. Пустота же - это пустота, и она бесконечна - ее ничем не заполнить. А мрак - это мрак. Он абсолютен. Он страшен. Для того, кто хоть раз окунулся в его бездну...
Часть 3
...Закрой свои веки - откроется бездна,
Дотронься до стен - и они покачнутся,
Молчанье храни - ты услышишь свой шепот,
Иди наугад - и сойдешь ты с ума.
Ты медленно движешься,
Чьи-то голоса
Вплетаются в настенные часы,
Из пола стелется трава,
Стекает кровь вместо росы...
Куда ты идешь? - Под откос.
Куда ты летишь? - В океан.
Куда ты плывешь? - В омут слез.
Куда ты бежишь? - В свой капкан.
Ты медленно движешься,
Твоя голова
Такая тяжелая от пустоты,
Ты снова слышишь голоса,
Они идут из темноты...
Куда ты летишь? - На огонь.
Куда ты плывешь? - В водопад.
Куда ты бежишь, как изгой?
Куда ты идешь? - Прямо в ад!
...Закрой свои веки - откроется бездна...
...Шахир творил. И не было для него в это мгновение ни призрачного света ночников, ни смутных очертаний комнаты, ни терпкого безмолвия, заполнившего город. Не было даже себя. Все исчезло, растворившись в темных глубинах неизведанного.
Пульс вибрации... Едва уловимый флер... Волшебство. Из небытия, прорываясь сквозь излом души, появляются на свет эти странные создания - слова - и обретают смысл. Вырастает мир, творимый игрой слов и воображения.
Он чувствовал некий внутренний ритм, он знал на вкус каждый звук, и каждый звук будто рождался лишь для него...
Извечный плен... Иллюзия, от которой он никогда не откажется.
Но испив однажды нектара совершенства, познав звенящее головокружение высоты, Шахир уже не мог не стремиться к этому снова и снова. Шахир привык пить жизнь из горла и залпом. Он всему отдавался целиком и без остатка. Шахир был одержим мыслью воплотить красоту, сделать осязаемой, вырезать тот самый "кусочек вечности". Но его мечта изначально была обречена.
Как герой С. Моэма, Шахир "головой касался звезд, а ногами топтался в грязи". И чем выше он поднимался в своих грезах, тем отчетливее проступали абсурд, убожество, нелепость окружающей действительности.
Это происходило постепенно. Шахира стали раздражать всякие мелочи - никчемные разговоры, глупые улыбки, несуразные движения - все выводило из себя. Не так заглаженный воротник, не там лежащий карандаш - даже это приводило его в бешенство. Незаметно острая восприимчивость к негативу переросла в настоящую манию. Куда бы он ни взглянул, везде была грязь. Она словно сама бросалась в глаза, дразнила, злорадствовала, убивала.
Шахир выходил на улицу, вливался в толпу, пытаясь забыться, уйти от наваждения. Но его снова преследовали жующие челюсти и пустые глаза детей 21 века.
Отвращение... Глубокое. Бесконечное. Ко всему и ко всем. Отвращение росло в душе Шахира медленно, как снежный ком, накапливалось, пока наконец не превратилось в нечто огромное и страшное.
Его тошнило. Нескончаемый поток бреда... Будто кто-то запустил карусель кошмара, которую невозможно остановить. Гул голосов, невыносимые крики нарастали в сознании, обращаясь безумной пыткой. И было только одно желание - взорвать все, уничтожить, перевернуть этот ненавистный мир, сжечь дотла!
"Люди. Людей надо любить. Люди достойны восхищения. Сейчас меня вывернет наизнанку, и вдруг - вот она - Тошнота". Антуан Рокантен понял бы Шахира. Хотя бы отчасти. Он знал, что такое Тошнота.
Что-то изменилось в душе Шахира. Безвозвратно. Безвременно. Одна за другой его мечты со звоном бились о стены абсурда. Хрустальные мечты. И столько еще всего было...
А потом появились они... Странные приступы ярости - безграничной, всепоглощающей, ослепительной. Больше всего на свете Шахир теперь боялся только одного существа - себя. Его неуемная энергия поменяла знак. Она всегда жгла его изнутри. И сейчас Шахир отчетливо понимал, что, возможно, он уже не сможет остановиться...
...Из кипящей лавы вышла она, обрела плоть и открыла очи. Та, что дышит гибельным огнем, та, чье имя - Ярость.
Миллионы лет она ищет себе приюта, но не находит, блуждает по душам, жадно пьет их соки, чтобы утолить свою мучительную жажду хотя бы на миг...
Тикает ярость, считает секунды,
Рвет жаркий воздух, бьется о лед,
Капает ярость ядом из кубка,
В диком припадке все вокруг жжет!
Тикает ярость, считает секунды,
Пеной исходит и сходит с ума,
Ярость ложится дрожью на губы...
Ярость, о, ярость слепая сильна!
...Ей тесно в лабиринтах вен. Так выпусти на волю кровь, как зверя дикого из клетки! Заткни им глотки навсегда! Вдохни в них смерть! Всех истреби, кто закрывает солнце! Пусть каждая ублюдочная тварь заплатит по счетам!
Жестокость не бывает лживой. Она всегда честна. И красный океан - он ждет. Своих даров и новых приношений творцов небытия. Твори мгновения агоний! Желание - исток. Исчезни. Исчезни до конца. Разбейся! И разбей! Там сломанных игрушек горы... В глазах их - леденящий ужас. Печать бесстрастного абсурда... Мы все - лишь его жертвы, только жертвы...
А слезы отлетают в вечность. И лезвие впивается в изломы, в живую плоть и ищет себе жизни, вбирая вырванные крики. Но лезвие мертво, в нем столько смерти, что хватит отравить весь космос и сделать мертвым каждый атом. Легчайшее прикосновенье - и кровь взорвется алой лавой. Безудержно, неумолимо сочится жизнь из вскрытых пульсов. И входит смерть в раскрытые объятья, и мертвой хваткой обнимает тело, и холодом врастается в глубь ткани...
Бокалы вновь пусты - наполни же их адом. Желание - исток. Исчезни! На лезвии ножа. На грани. Между биением и умираньем. Есть нечто. И ты знаешь это. Ты знаешь...
* * *
Шахиру снился сон. Он сидит один в пустом театре. Перед ним - черный занавес, и он смотрит на него, смотрит неотрывно, пока наконец занавес не превращается в черную точку. Шахир чувствует, что эта маленькая черная точка постепенно начинает затягивать его, как водоворот, все сильнее и сильнее, вбирая в себя его душу. И вот он уже не ощущает себя, он не в силах сопротивляться этой тайной потусторонней власти.
Дьявольская бездна. Царство завораживающих темных инстинктов. Звериных, диких, готовых растерзать любого, кто попадется на пути.
Безумные видения... Кошмар...
А потом вдруг голос, ровный и спокойный. Медленно, словно гипнотизируя, он вещал: "Пришло время сдвинуть вещи со своих привычных мест. Пришло время посмотреть правде в глаза, понять и принять свою истинную сущность, осознать, что разрушение - потребность для того, кто творит. Естественное желание. А желание - это самая сильная вещь в мире. Желание требует исполнения. Сломай, чтобы создать!
Пришло время сделать то, что ты хочешь, и стать тем, кто ты есть".
Одурманенный, Шахир внезапно очнулся. Во сне. Сон продолжался. Перед глазами был черный занавес. Вдруг ему показалось, что занавес начал подниматься, постепенно открывая свои недра. Шахир с волнением ждал, что изнутри вот-вот появится нечто необыкновенное, потрясающее ум и воображение, нечто такое, что способно в одночасье изменить все вокруг.
Но из темных глубин вырастал лишь новый мрак, еще более черный и непроницаемый. И казалось, этот неизбывный океан поглощает суть, заставляя слиться с ним, раствориться, стать частью некой Абсолютной Тьмы.
...Шахир сидел в пустом театре и смотрел на черный занавес.
Он понимал, что занавес не поднимался и никогда не поднимется, и он так и не узнает, что находится внутри этой великой иллюзии, в плену которой ему суждено остаться навеки.
* * *
Боже, как он был несчастен! И как он был одинок! Один на один с отчаянием, беспросветностью, бессилием перед вечным и неумолимым законом абсурда. Один на один со своей бездной. Шахир знал, что зашел слишком далеко. Он больше уже не мог выносить эту страшную пытку. Наверное, он бы окончательно спятил, если бы однажды не встретил ее...
...Струящиеся длинные волосы, рассыпавшиеся по плечам. Волосы цвета мокрого асфальта, такие же гладкие и блестящие. Лучистые серые глаза... Чувственные губы. Сероглазая нимфа предстала перед Шахиром как чудо, в которое он уже почти не верил, но которого он столько ждал. Ему никогда не забыть возникшее тогда чувство какой-то неизъяснимой, безотчетной радости, внезапного острого счастья. Это была эйфория. Одно из тех немногих мгновений, ради которых стоит жить.
И почти сразу же Шахиру отчего-то стало страшно. Внезапно пришла в голову мысль, что он может потерять ту, которую так долго искал. Захотелось обнять ее и больше никогда не выпускать из рук. Никогда.
Девушку звали Нора. Хрупкое и вечно ускользающее создание - сколько парсеков ни преодолевай, приблизиться нет никакой надежды. Все окна этой сумеречной души были заколочены наглухо.
Шахира поначалу смущала странная болезнь девушки. К тому же из-за ее вечной отстраненности иногла трудно было определить, когда она в трансе, а когда - нет. Тем не менее... Нора просто сидела рядом, и этого было достаточно. Для Шахира этого было достаточно. Он мог говорить часами, выпуская на волю все, что томилось в его душе, как в темнице. Нора сумела пробудить в нем самое светлое - воспоминания о детстве. Ей Шахир говорил то, о чем еще никогда и никому не рассказывал.
А потом было то июньское безумие... Желания, бессонницы, поцелуи в пульсы. Под "Gravity of love" - великий гимн любви...
Часть 4
...Синицы падали в его руки и умирали, а он не замечал, ведь он смотрел в небо, и россыпи журавлей сводили его с ума... Журавль в руке - безупречная прихоть.
Он был во власти неведомых чар, и алчность, словно жадный хищник, бродила по темным тропам его души, искушая. Черные желания рождались глубоко в недрах и растекались быстрым ядом по венам.