Начало получалось по шаблону курортного романа. На второй день заезда в столовой, вытянутой в длину как корабельная палуба, с натертым до блеска полом, их взгляды съехались на одной прямой, сошлись подобно двум дерзким дуэлянтам - азартно, с вызовом, не мигая. И никому не хотелось уступать...
Несмотря на то, что их столики располагались чуть ли не в противоположных концах "палубы", Сильвестров хорошо различал лукавую неукротимость в глазах незнакомки, задиристо вздернутый носик и подрагивающие чуткие губы, по которым только и можно было догадаться, что они почти готовы на "мирную ничью" и как будто изготовились для улыбки. Что ж, он не против. Почему бы нет? Очень даже симпатичная шатеночка. Около тридцати, но чертовски соблазнительная. Облегающая малиновая блузка живописно шевелилась при каждом ее движении, передавая безошибочное представление о размерах ее груди. "Четвертый", - подумал Сильвестров и тут же ощутил еле заметный признак волнения.
Приятного аппетита! - услышал он близкое дыхание, и ему пришлось обернуться на голос, отказываясь от продолжения внезапного поединка с незнакомкой.
Приятного аппетита! - сказал он, скрывая недовольство и окидывая взглядом полнеющую даму, от которой исходил слишком душистый запах парфюма.
"Ничего у тебя не выйдет, старушка, - зловредно подумал он, - Зря напрягаешься." Сильвестров с год уже привыкал к холостяцкой жизни. После развода. Десять лет брака вызывали в нем почти ненависть к семейной размеренности и предсказуемости. Хотелось бурь, эмоций, свежих переживаний. Но на деле все оказалось бестолковым однообразием: ресторан, сговорчивая подружка, глупый треп, механическая "постельная работа" и равнодушное утро с похмельной жаждой. Ностальгия по размеренности постепенно подкрадывалась к нему в виде рассеянного уныния. Однако, стоило лишь вообразить себя опять женатым, как он тут же светлел разумом и влюблялся по новой в свое нынешнее, пусть и беспризорное, положение. Все что угодно, но не семейные обязательства. По своей природе Сильвестров был ревнивцем. И как все ревнивцы - отпетым гулякой. Эти вещи, несовместимые казалось бы, отвергающие друг друга, увязаны были в нем накрепко и не разделялись. Чем больше он заворачивал налево, тем мучительней подозревал жену в изменах. Подозрения эти наконец вымахали до таких пределов, так распалились и задымили, что каким-то образом передались его жене, и она действительно однажды изменила ему.
Это событие он воспринял совершенно не так, как представлял себе раньше. Например он с удивлением обнаружил странное чувство удовлетворения оттого, что его подозрения подтвердились. Значит опасения были не напрасны. Эта бесполезная по сути мысль почти радовала его и приносила успокоение. Развод оформили с торжественной деловитостью, будто подписывали договор о взаимном сотрудничестве по воспитанию ребенка. По большому счету так оно и было.
Но свобода! Свобода дорогого стоит!
На женитьбе Сильвестров поставил крест. Ни за что! В конце концов, можно жить гражданским браком и в любой момент вернуть свою свободу. Достаточно сказать: "Все, милая, прости. Любовь ушла, увяли розы..." И все. И ты опять свободен. Помимо всего прочего у Сильвестрова вызрел план, и он мечтал когда-нибудь исполнить его. Сильвестров решил "убить" ревность. Для этого необходимо установить сразу, с самого начала невидимую границу между собой и той предполагаемой избранницей, которая по всей видимости когда-то встретится и заставить свои чувства бдительно и неусыпно охранять эту границу. Он даже представлял себе нейтральную полосу, вдоль которой вышагивают его чувства в маскировочных халатах, прижимая к груди автоматы.
Он и она и полная обоюдная свобода! Каждый распоряжается своей свободой и своим телом, телом непременно, как хочет. Что есть тело, совокупившееся с другим телом? Простой физический акт, который ничем не отличается от принятия пищи или массажа, или стрижки волос. Простой, если в нем не замешана любовь. Вот тут-то и кроется весь выигрыш от свободных отношений.
Я полюбила другого, - говорит она.
Рад за тебя, - говорит он и говорит вполне искренне без всякого намека на ревность.
Чувства бодрствуют, на месте, не подводят, стерегут границу. Великолепно! Схема брака будущего. Брака рационального и лишенного всякой лжи.
Меняя в течении года партнерш с той регулярностью, с какой дотошный человек отрывает листы календаря, Сильвестров приучал себя к новой роли. Но "птички" залетали с откровенным желанием провести одну ночь и наутро, беззаботно расправив крылышки, улетали, клюнув его в небритую щеку на прощание. Так что проверить себя не удавалось. Впрочем, Сильвестров и не желал торопить случай.
Подвернувшейся льготной путевкой в санаторий воспользовался незамедлительно. Стоило на время выбраться из надоевшего болота, сменить, так сказать, обстановочку. И вот, пожалуйста, на второй же день такая привлекательная мордашка. Состоявшийся обмен "визитками" (это он так об их взглядах подумал) обязан был повлечь за собой продолжение. Продолжение какое и куда? Конечно же - в койку. Рассуждение показалось столь логичным, что у него перехватило дыхание. Сильвестров вытянул шею и метнул сверкающий взгляд, словно копье, в конец зала. Она увидела и призывно, одобрительно улыбнулась.
Из санатория они уезжали вместе, в обнимку. Татьяна оказалась тоже разведенной. Судьба, соединив на курорте двоих свободных от семейных уз, нарушила традиционный сценарий курортного романа.
Сильвестров после развода потерял квартиру и вынужден был снимать жилье. У Татьяны вышло наоборот - в качестве компенсации за утрату мужа, она получила двухкомнатную квартиру. (Муж вообще уехал в другой город).
Мы развелись потому что у нас, как выяснилось, не могло быть детей. И в том не было моей вины, - пояснила она с ударением на втором предложении.
Три дня они кувыркались в уютной квартире, беря тайм-аут только затем, чтобы выбежать в магазин и наскоро перекусить.
Все. Завтра на работу, - сказала она.
Да, пожалуй, и мне пора, - ответил Сильвестров.
Хочешь - оставайся, я тебя не гоню.
Сильвестров напрягся, словно пытаясь в темноте различить фигурки солдат в маскировочных халатах. "Все в порядке, - сказал он сам себе, - граница на замке." И - остался.
Он не стал во всех подробностях разъяснять свой план. Он просто тщательно выстраивал отношения с Татьяной, подчеркивая прелесть обоюдной свободы и проповедуя свободную любовь, как наивысший принцип разума, освобождающий личность от лжи, лицемерия и ревности. Намеренно рассказывал о всех своих прежних связях, со всеми деталями и самыми интимными подробностями, вызывая Татьяну на подобную же откровенность.
Несколько неожиданно Татьяна легко и как будто с удовольствием пошла ему навстречу. Сильвестров слушал ее истории и с мазохистской настойчивостью требовал дополнений, уточняя каждую любовную сцену, прислушиваясь одновременно к "поступи часовых".
Он словно скользил по глинистой дождевой непролази, круто спускающейся в сырую темень нездорового оврага, заросшего тяжелым папортником, ядовитым мхом, из которого торчали полуразложившиеся, как трупы - склизкие грибы. И была (он видел) тонкая дорожка, уводящая наверх, к свету... Но он упрямо лез в ненадежную мрачную заросль, возбужденно подрагивая и не находя сил остановиться.
Примерно через месяц он позвонил и сказал, что сегодня не будет ночевать дома.
Хочешь расслабится? - беззаботно спросила она.
Да, - решил обойтись без подробностей и не стал объяснять, что встретил старую подружку и вдруг нестерпимо возжелал с ней близости.
Завтра придешь? - все с той же подозрительной беззаботностью, похожей все больше на издевку.
Да. После работы.
Тогда, до завтра.
Но как ни вслушивался Сильвестров в ее голос, он не смог уловить и тени фальши. Говорила она натурально и если это и была игра, то такой игре мог бы позавидовать сам Станиславский.
Так прошло восемь месяцев. Время от времени Сильвестров звонил и предупреждал, что его не будет. Татьяна воспринимала отлучки точно так, как если бы он уходил на ночное дежурство и, кажется, была готова дать ему с собой бутерброды.
А почему ты никогда не уходишь на ночь? - спросил однажды он, - Или справляешься со всем "этим" в течении дня?
"Э... Не ревность ли это? - тут же спохватился Сильвестров, - Пожалуй, нет. Это скорее желание уравновесить позиции и вбить последний гвоздь в ревность. Часовые? Как Вы там, на месте?"
У женщин это происходит по-другому. Не так, как у Вас, мужиков, - ответила она с улыбкой.
Восьмое марта праздновали в ресторане. Официант усадил за стол, за которым уже собралось пять человек. Случайная публика, заранее согласившаяся пить, есть и веселиться среди чужих людей. Иначе выбрали бы другое место. Но, возможно, им всем надоели знакомые, друзья, родственники и у всех у них была потребность вот такого не обременительного, ни к чему не обязывающего общения, когда каждый для каждого остается загадкой и во всем этом присутствует элемент непредсказуемости.
Две пары, впрочем, не составляли особого секрета. Их по всей видимости занесло сюда той же спонтанной волной, что и Сильвестрова с Татьяной. А вот одинокий мужчина как-то неуютно себя чувствующий, что замечалось по тому, как он постоянно менял позу, то откидываясь на спинку кресла, то чуть ли не наваливаясь на стол, обращал на себя внимание. И не только тем, что кажется действительно чувствовал себя неловко, но и всем своим обликом. Было ему не больше сорока. Светлые волосы зачесанные назад все же не могли совсем спрятать небольшую и нисколько не отталкивающую лысину. Она очень даже соответствовала крупному бугристому лбу, вместе с которым как бы хотела всем заявить, что наличие этих примет есть признак глубокого ума. Ясные внимательные глаза спешили подтвердить это предположение.
На все это Сильвестров обратил внимание, но настоящее любопытство возникало однако по другой причине. Незнакомец не привык и не умел находиться в том состоянии, в котором он теперь пребывал. Он был, несомненно из тех, кто знает себе цену и кому хорошо известно, что и все окружающие в свою очередь прекрасно осведомлены об этом.
Я человека зарезал, - сказал незнакомец в очередной раз навалившись на стол и сократив таким образом расстояние между собой и Сильвестровым так, чтобы эту фразу только Сильвестров и мог расслышать.
Зачем? - остолбенело спорол чушь Сильвестров. Однако незнакомец вопрос принял, словно это был вопрос вполне бесспорный и своевременный.
Я ошибся. Не учел... Это вышло случайно...
Татьяна прислушивалась к разговору, пытаясь уловить смысл. Вряд ли ей да и Сильвестрову удалось бы хоть что-нибудь понять, если бы вдруг незнакомец, словно придя в сознание, не начал говорить внятно и последовательно. Через десять минут вся его история получила законченный вид и вызывала сочувствие. Игорь оказался хирургом и два часа тому назад во время операции больной скончался прямо у него на столе. Сам этот факт мог испортить настроение любому хирургу, а в этом случае присутствовала еще какая-то деталь, какая-то медицинская подробность, которая не давала ему покоя и выбивала из равновесия. Речь шла о какой-то грубой ошибке...
Ресторан закрывался. Официанты уносили посуду не церемонясь, подталкивая тех, кто разомлел сверх меры.
На улице из темноты трусил почти невидимый дождь. Сильвестров и Игорь, слегка покачиваясь, настойчиво пытались дать прикурить друг другу , каждый от своей зажигалки. Но откуда-то из под локтя резким боксером выныривал ветер и четким ударом забивал жиденькое пламя.
Спасибо Вам, ребята! Если бы не Вы..., - все время повторял Игорь.
Послушайте, друзья! А может поедем к нам и посидим еще немного? - предложила Татьяна. По сравнению с мужчинами она выглядела совершенно трезвой.
Отличная идея! - поддержал хирург.
Поехали, конечно! - подхватил Сильвестров, испытывая то состояние, когда кажется, что для счастья не хватает ста грамм и припоминая, что дома стоит бутылка коньяка и бутылка шампанского.
Праздничный стол Татьяна сварганила в пять минут, благодаря каким-то простым приемам, позволяющим однако придать расположению посуды, закусок и приборов элегантность. Игорь как будто совсем справился с подавленностью и обнаружил веселый нрав своей натуры. Он рассказывал остроумные анекдоты, байки, хохмочки. Все это легко и действительно забавно.
В родных стенах алкоголь имеет больше власти - родные стены освобождают от ответственности перед обществом, предлагая всегда запасной и необременительный вариант - отрубиться на месте, там, где сидишь и ничуть не опасаясь последствий.
Сильвестров поплыл. Он смотрел, улыбаясь, на Игоря и Татьяну, которая почему-то сидела не возле него, а возле доктора, но относился к этому абсолютно спокойно, не ощущая никакого внутреннего протеста. Он не почувствовал дискомфорта и тогда, когда Татьяна, прижавшись к хирургу, что-то нашептывала ему на ухо. Игорь поддакивал, иногда бросая на Сильвестрова неопределенный взгляд, впрочем, по-прежнему дружелюбный.
За нашу компанию! - сказал Игорь, наполнив бокал шампанского и обращаясь к Сильвестрову.
За нас! - откликнулся он, подняв рюмку с коньяком. Татьяна глядела на него в упор. Глядела не так, как обычно. И этот взгляд прошелся по нему свежим морозным дуновением. Еще не зрелая догадка, словно жуткий птеродактель, подхватила и понесла его. Но еще прежде чем это чудовище донесло его до гнезда, он все понял. На границе запахло сражением.
Хочешь с ним переспать? - спросил он в лоб.
А почему бы нет?
Я - не против, - сказал Сильвестров, осознавая между тем, что это ложь.
Ты точно не против?
Точно!
"Или теперь или никогда!" - лихорадочно подумал он, трезвея с каждой секундой.
Да, бросьте Вы, ребята! - вмешался Игорь и даже привстал, - Я, пожалуй, пойду!
Сиди, Игорь! Ты ничего не понимаешь! Ему это надо!
Да, Игорь! Она права! Мне это надо! - подтвердил Сильвестров.
Дурдом! - определил положение Игорь, однако сел на место.
Дальнейшие события нокаутировали реальность. Сильвестров перестал ощущать собственную идентичность и воспринимал самого себя посторонним зрителем. Он равнодушно наблюдал за тем, как они раздевались, заметив что доктору не мешало бы сбросить лишний вес.
Не стесняйся, Игорь! Все нормально! - услышал он собственный голос.
Потом он, не отрываясь, смотрел на тяжелое шевеление тел, не похожих на человеческие; на белые колени Татьяны, задранные вверх и двигающиеся равномерно, в такт, как часы с кукушкой; на чужую глыбистую спину, грузно переваливающуюся из стороны в сторону, как железнодорожный вагон на крутом перегоне.
Как ни силился позже Сильвестров, он никак не мог восстановить в памяти обстоятельств, в результате которых оказался на улице. Рассветало и по-прежнему шел дождь. Все такой же - невидимый.
Сильвестров шел наугад, будто не зная города. На границе стояла мертвецкая тишина.