Валуа Вероника. Возвращение в Венецию

ПРОЛОГ

XVIII век

Маркиза Адельмина Шарра упала на колени на мягкий восточный ковер. На замысловатых персидских узорах, обычно серебряно-синих, расцветал страшный багровый цветок. Нерешительно, словно боясь разбудить, маркиза протянула дрожащую руку, и тонкими пальцами в кружевной перчатке дотронулась до лежащего на полу мужчины. Но он не мог проснуться, потому что не спал: его широко раскрытые глаза остекленело уставились в расписной потолок. На груди у него зияла сквозная рана, кровь из которой все текла и расползалась по ковру. Адельмина заметила, что прелестный желтый атлас ее нового платья изуродовали зловещие винно-красные пятна, но это ее не волновало. Побелев, она в ужасе глядела на распростертого перед ней мертвого мужчину. Дышала она тяжело и прерывисто, время от времени издавая короткие хрипящие звуки, которые должны были стать криком отчаяния, но у нее не получалось даже кричать. Маркиза склонилась над мертвецом, прядь ее мягких завитых волос коснулась его безжизненного лица. Горло сдавил спазм, ей хотелось заплакать, но ни слезинки не появлялось в огромных голубых глазах.

-- Помогите... кто-нибудь, - ей казалось, она выкрикнула эти слова во весь голос, но она только сипло прошептала их.

В ответ она не услышала ничего, кроме звенящей тишины и отдаленного тиканья старинных часов. Адельмина запустила пальцы в волосы и с такой силой вцепилась в них, что едва не выдрала. Она посмотрела на темнеющее сумеречное небо за окном. Там, в синей глубине, бледно сияли ранние звезды. Одна, она была совсем одна, и никто не мог прийти ей на помощь в этот роковой момент.

-- Силы небесные, что же ты наделал! - воскликнула она не своим голосом, припадая к бездыханному телу. - Как ты мог умереть!

XXI век

Всем было известно о ее помешательстве, и некоторые иногда из вежливости просили: "Расскажи чего-нибудь про Венецию". Она знала цену таким просьбам, и никогда не хотела говорить много, но стоило начать - и остановиться было так сложно! Все казалось, что надо обязательно добавить еще это и то, что без того и этого рассказ будет неполным, а потом вдруг вспоминалась еще какая-нибудь деталь и оказывалась самой важной или самой интересной, и потому ее непременно требовалось добавить. Эти детали и бесконечные подробности выскакивали, как черт из табакерки, одна за одной, каждая следующая - краше и увлекательней предыдущей. Как тут было остановиться? Ее переставали слушать после первых пяти минут, но разве это означало, что позволительно спустя рукава, как попало, в двух односложных предложениях говорить о любимом городе? Она давно и твердо решила для себя, что, как бы там ни было, а она останется верна себе. И Венеции.

Хотелось приступать к рассказу со вступления: "Все началось с того, что..." Однако все началось с того, что она родилась. София никогда не была в Венеции, но всю свою сознательную жизнь она знала, что это тот самый город. Самый красивый. Самый изысканный. Самый капризный. Самый таинственный. Самый запутанный. Самый богатый. Самый печальный. Самый маловероятный. Самый великолепный. София не просто любила Венецию, София бредила ею. Она не выбирала свою любовь, это чувство появилось на свет вместе с ней, и с ней вместе оно росло и развивалось. Венеция звала ее, зацепляла золотыми шпилями все струны ее души разом, и тянула к себе. Тихий плеск зеленой воды и глухой перезвон церковных колоколов будили ее среди ночи, и тогда она просыпалась и долго сидела в темноте, разочарованно слушая тишину. Венеция была далеко, далеко, далеко. Руки шарили в пустоте, не дотягиваясь до белого мрамора колонн Ка' д'Оро, глаза наполнялись слезами, не видя очертаний острова Сан Джорджо Маджоре в небе над лагуной, сердце изнывало от одиночества. Не от того, что не было рядом близких людей. Оттого, что не могло успокоиться, покачиваясь в черной лодке на теплых адриатических волнах под скрипачно-клавесинную колыбельную Вивальди из-под сводов Ла Пьета.

Утром она сидела на тесной кухне, подперев рукой тяжелую со сна голову, и помешивала ложечкой кофе, ожидая, чтобы тот подостыл.

-- Ну же, просыпайся, - мама села за стол со своей чашкой. - Как всегда, на автобус бегом бежать будешь! Вроде вовремя легла вчера.

-- Опять Венеция приснилась, - вяло протянула София и принялась за кофе.

Мама, разумеется, все знала. Не понимала, но и не возражала. Напротив, терпеливо выслушивала бесконечные монологи, вздохи, идеи, и помогала копить деньги. Самым главным в жизни она считала счастье дочери, и если оно находилось в Венеции, что ж, надо было сделать так, чтобы София туда попала.

На работе к ее мечтам и планам относились менее уважительно. В общем-то никто против нее ничего не имел, но все считали ее странной, немного блаженной, не от мира сего. Однажды она случайно услышала разговор бухгалтера, маркетолога и ассистента директора. Три работницы фирмы, молодые женщины, вполне симпатичные и с шансами на успех, обсуждали скидки, своих мужей или молодых людей, и коллег заодно.

-- Да у нас, по-моему, только Ирена и София одинокие, остальные все или замужем, или собираются, - говорила бухгалтер, закусывая кофе шоколадной конфетой.

-- Ирена понятно почему, - усмехнулась ассистент директора. - А София вполне могла бы кого-нибудь подцепить, если бы поменьше в облаках летала.

-- Она девчонка-то неплохая, - поддержала маркетолог, - но уж очень странная. Ничего, может, чуть постарше станет, пройдет у нее эта блажь...

-- Пройдет, конечно, у всех с возрастом проходит, - согласилась бухгалтер. - И не такие себе мужика находили.

-- Если за принцем не гоняться, то конечно, - вставила ассистент директора. - София, по-моему, еще из детских фантазий не выросла. Мечтает, наверное, о венецианском графе.

-- А кто не мечтает, - пожала плечами маркетолог. - Да только где их взять-то, графов этих? Реальная жизнь-то, чай, не сказка.

-- Я не мечтала, - возразила ассистент директора. - Меня мой вполне устраивает.

-- Да и София образумится, свадьбу сыграет, детишек нарожает, - заверила бухгалтер. - Не всю же жизнь о Венеции мечтать. Будет и у нее все.

К этим дамам София относилась довольно-таки спокойно, иногда даже положительно, но в те минуты, пока она слушала их беседу, ее переполнило отвращение. Оно зародилось где-то в районе желудка, и противной, тошнотворной волной поднялось к горлу и сдавило его, как петля. "Кого-нибудь подцепить", "перестать мечтать", "свадьбу сыграть и детишек нарожать" (причем, похоже, не суть важно с кем все это делать), - неужели к этому сводилось их видение состоявшегося, достойного уважения человека? А все, что сверх, все, что кроме, - блажь и детство? Чтобы к ней относились, как к равной, надо было поставить крест на своих желаниях, и поддаться чужим?

Не мечтать?..

София смотрела на выписку из банка, от волнения не осмеливаясь даже радоваться. Цифра под чертой была небольшая, но ее хватало. Конечно, ее все осудят. Никто не поймет, как можно столько времени копить, во всем себе отказывать, чтобы торчать две недели в какой-то вшивой гостинице без звезд. Зачем сидеть столько времени в одной Венеции, почему бы не поехать в организованный рейс по Италии, посмотреть и все другие города; а есть и такие автобусные туры, где заезжают на полденька еще и в Амстердам, и в Брюссель, и в какой-то город в Альпах. Все будут задавать глупые вопросы. Она терпеливо ответит на каждый. Ее слова будут бисером, их никто не услышит, все так и будут пожимать плечами и обсуждать ее странности на кухне, ласково пророча ей семейное счастье с каким-нибудь сотрудником из соседнего отдела. Их чужие голоса сольются в смазанный, шумный, единый фон, на котором она услышит только одно: полуденные удары мавров на часовой башне площади Святого Марка. Зов Венеции всегда будет громче, сильнее всего.

II.

Мавры на часовой башне площади Святого Марка гулко пробили полдень. Небольшая стайка голубей, хлопая крыльями, сорвалась с карниза, рассыпалась и расстворилась в прозрачном, безоблачном небе. Карнавал еще не начался, и туристов на площади было совсем мало. Маленькие мраморные столики "Флориана" пустовали, официанты в белых форменных пиджаках скучали в золотистых недрах кафе за стеклянными дверьми. Проходя мимо под арками прокураций, Лио ди Сан Джулиан поприветствовал кое-кого из них легким, элегантным жестом. Во "Флориане" он был завсегдатаем, в администрации работали его друзья, однако сегодня он шел не туда.

С другом Ренцо они договорились позавтракать в кафе "Квадри", что на противоположной стороне площади. А завтракали они в полдень, потому что не имели привычки ложиться спать рано. К чему спать, если ты молод, богат, хорош собой, и ночь предлагает столько соблазнов?

Лио пробрался между рядами накрытых белоснежными скатертями, но никем не занятых столиков, и зашел в услужливо распахнутую перед ним официантом дверь. Ренцо сидел в роскошном, отделанном позолотой и зеркалами зале, пил caffe lungo и читал Il Gazzettino. Лио опустился на стул в стиле рококо, прикрыл глаза и помассировал виски.

-- Долго вчера гуляли? - спросил Ренцо вместо приветствия, выглядывая поверх газеты.

-- Вернулся домой около шести, - хрипловато ответил Лио и небрежно велел подошедшему официанту принести кофе покрепче.

-- Боюсь даже представить, как ты развернешься во время карнавала, - усмехнулся Ренцо, складывая прессу и откидывая ее в сторону.

-- Последний холостой карнавал в моей жизни, - вымученно улыбнулся Лио. - Через год мне уже придется выслушивать распоряжения дорогой Клаудии о том, как стоит украсить зал для бала, что включить в меню, кого пригласить...

-- Заметь, я все еще считаю, что твоя затея жениться на Клаудии - плохая идея, - напомнил Ренцо.

-- Как бы парадоксально это ни звучало, но только женитьба даст мне возможность кутить спокойно, - ответил Лио. - От меня, наконец, отстанут с этими бесконечными расспросами: "Когда же ты возьмешься за ум? Когда остепенишься? Тебе уже тридцать пять, пора бы подумать о наследнике! О тебе начинают поговаривать нехорошие вещи!" Не представляешь, как меня все это достало.

-- Отчего ж не представляю, - Ренцо отпил из крошечной фарфоровой чашки. - Я знаком с твоей матерью, и с бабкой, и с тетками...

-- Похоже, что и отец собирается присоединиться к хору. Вернее, он решил им дирижировать, - Лио залпом проглотил черный горький эспрессо.

-- Я бы спросил тебя, любишь ли ты Клаудию хоть немного, - начал было Ренцо.

-- Но в ответ я захохотал бы так, что нас выгнали бы из кафе, - закончил за него Лио, посмеиваясь. - Нет, ну а чем она хуже остальных? Симпатичная, смышленная, состоятельная, породистая. Пусть будет.

-- То есть, ты не допускаешь мысли, что встретишь женщину, с которой тебе на самом деле захочется быть вместе? - поинтересовался Ренцо.

-- Нет. Это странное дело, я тебе скажу, и ты потом будешь надо мной подшучивать до глубокой старости, - Лио вдруг как-то посерьезнел. - Мне всегда казалось, будто существует женщина, которую я должен найти. Она, одна, единственная, только для меня. Как будто я знал ее когда-то, в прошлой жизни, что ли, и никто не заменит мне ее даже в этой. Я в детстве себе это придумал, и сначала даже верил. С тех пор, как мне исполнилось тринадцать, девицы стали гроздьями на мне виснуть. Я поначалу нос воротил, все они были какие-то не такие, ни одна не походила на ту, которую я искал. А потом до меня дошло, что это чушь собачья. Одной и единственной не существует нигде, кроме моего воображения, зато есть одна, вторая, третья, четвертая.

-- И ты пустился во все тяжкие, - подытожил Ренцо.

-- Пустился, - кивнул Лио. - И не собираюсь прекращать, даже женившись на Клаудии. С чего бы, собственно.

-- Действительно, не с чего, - согласился Ренцо. - Пойдем к Риццарди, я у него фрак заказал. Померяю, ты посмотришь.

-- Пойдем, - Лио бросил купюру на блюдце, после чего двое друзей поднялись и вышли из кафе.

Стоило им оказаться на улице, как они тут же превратились в мишень для заинтересованных женских взглядов. В том не было ничего удивительного: два молодых, с иголочки одетых венецианских красавца являли собой олицетворение того мифа о неотразимых итальянских мужчинах, который любят рассказывать по всему миру. Всякая одинокая девушка, пускающаяся в вояж по Италии, тайно или явно мечтает встретить такого вот представителя нации, и завести с ним бурный роман, - с продолжением или без, это уж как повезет. Почти всем из них суждено вернуться домой, так и не встретив ослепительного Казановы. Не потому, что это байки, и их не существует. Просто таких, как Лио и Ренцо, всегда было мало, их мало теперь, и много их не будет никогда.

III.

XVIII век

Служанка, причитая, ловила одну из болонок, которая тявкала и пряталась то под кроватью, то за комодом. Вторая собачка преспокойно сидела на коленях у хозяйки и круглыми черными глазками из-под длинной белой шерсти наблюдала за шалостями своей товарки. Куафер прилаживал живые цветы в высоко взбитые волосы госпожи маркизы и неустанно посыпал ее прическу пудрой. Горничная вертелась вокруг кресла, на котором расположилась маркиза, держа в одной руке пуховку, в другой - хрустальную баночку с румянами, и пытаясь подойти к хозяйке, но ей постоянно мешал неугомонный куафер. У дверей стоял лакей с позолоченным подносом, на котором дымилась чашечка горячего шоколада. Он переминался с ноги на ногу, не зная, как сообщить, что шоколад имеет неприятное свойство остывать. Среди всей этой суеты восседала сама госпожа маркиза, в полупрозрачном батистовом пеньюаре с кружевами, и была олицетворением спокойствия и невозмутимости.

В комнату вплыл маркиз Альвизе Шарра, без парика, в утреннем халате и домашних тапочках. Это был смешной мужчина с добрым, бесхитростным и совсем не величественным лицом. Он абсолютно не подходил стройной, гибкой, утонченной маркизе, и тем не менее их брак считался одним из самых крепких в Венеции. Он боготворил ее за красоту и изысканность, она благосклонно относилась к его покладистому характеру, позволявшему ей жить, как заблагорассудится, на его средства. А такая мелочь, как любовь, в брачном союзе в их обществе считалась не только ненужной, но и излишней.

-- Вы кого-то ожидаете, сударыня? - спросил маркиз, угощаясь горячим шоколадом, так и не дождавшимся его супругу.

-- Прежде всего, я хотела бы знать, где пропадает Марцо, - не поворачивая головы, маркиза покосилась на Альвизе из-под полуопущенных век. - Если он будет каждый раз являться только к вечеру, мне, чего доброго, придется завести себе другого чичисбея. А я уже так привыкла к его невинным синим глазам, взирающим на меня с детским восторгом!

-- Любые глаза будут взирать на вас с восторгом, сударыня, - заверил ее Альвизе. - Но прошу вас, не изгоняйте Марцо. Он мне нравится.

Только в Венеции галантного века муж мог не только спокойно, но и полюбовно рассуждать о поклонниках своей жены, и даже уговаривать ее не расставаться с ними!

-- Так и быть, - Адельмина Шарра рассмеялась, - раз уж он нравится вам...

-- Кстати, я не просто так явился, а сообщить, что мы приглашены на бал, - с этими словами Альвизе извлек из кармана халата конверт с тисненым золотым гербом. - Граф Мелькиоре изволит ожидать нас в своем палаццо на следующей неделе, планируется грандиозный маскарад.

-- Я не пойду, - Адельмина вдруг надула губки и сложила руки на груди в знак решительного протеста.

-- Но, моя дорогая, вы же обожаете балы, тем более маскарады! - в недоумении воскликнул Альвизе.

-- Да, но я ненавижу графа Мелькиоре. Это невоспитанный, беспринципный трус и наглец! - ответила Адельмина.

-- Ну, знаете ли, говорить так об одном из самых уважаемых людей Венеции, - маркиз приподнял брови в знак неодобрения.

-- Не пойду! - безапелляционно отрезала она.

-- Как вам угодно, сударыня, - Альвизе пожал плечами и встал. - Что ж, моя миссия завершена. Какие у вас планы на день, позвольте поинтересоваться?

-- Пойду прогуляюсь, померяю новые шляпки во французской лавке, посижу в кафе, зайду в Сан Дзаниполо, поприветствовать коадъютора Анафесто, который наконец-то вернулся из Рима...

-- Лучше бы вы его ненавидели, а не графа Мелькиоре, - недовольно пробубнил маркиз. - Вот уж кто в самом деле хуже чумы, так это господин коадъютор.

-- Не святотатствуйте, сударь! - возмутилась Адельмина.

-- Какое уж тут святотатство, - он развел руками. - Коадъютор Анафесто - последний человек, которого можно было бы причислить к святым. Делает вид, что служит Богу, а сам продал душу Дьяволу!

-- Я бы вас попросила не произносить таких речей в моей спальне! - пресекла его маркиза.

-- Слушаюсь, повинуюсь, - Альвизе попятился к двери. - Удаляюсь. А, вот и господин Марцо! Где это вы столько времени пропадали? Маркиза уже изъявила недовольство!

-- О Боже! - в ужасе воскликнул смазливый юноша, напомаженный и наряженный по последней моде.

Он тут же бросился к Адельмине, умоляюще сложив руки и заклиная простить его: какой-то купец перевозил свое добро в другой дворец, и весь канал, на который выходят двери его дома, оказался забит лодками. Несчастный Марцо сначала тщетно прождал полчаса, а потом, поняв, что это надолго, отправился в объезд, что, опять же, заняло кучу времени, да еще и ветер с лагуны растрепал его прическу. Выслушав эту слезную историю, маркиза решила великодушно простить своего чичисбея, и тут же пожелала, чтобы он приказал приготовить ей еще одну чашку шоколада, взамен той, которую осушил Альвизе.

IV.

Дамы устроились за круглым столиком под аркой и принялись с задором разглядывать и обсуждать праздную толпу, гулявшую по площади. Все трое были молоды, прелестны, одеты модно и с выдумкой, и каждая в отличном настроении. Они так и сыпали остротами в адрес проходивших мимо кавалеров, напыщенных как индюки, и синьор, отчаянно молодящихся, чтобы быть похожими на тех лучистых нимф, что сидели за столиком под аркой. Вместе с ними, на специально для него придвинутом низком табурете, сидел юноша. Можно предположить, что он не вписывался в дамский кружок, однако он был такой хорошенький, что и сам походил на девушку. Более того, он, казалось, больше беспокоился о своих румянах, бантиках и прическах, чем любая из них.

-- Ты так ничего и не купила, Адельмина! - сказала Мария Эмилия, на парике которой покачивались экзотические перья. - Неужели тебе ничего не понравилось?

-- Мне понравилось почти все, но везде какая-нибудь мелочь смотрелась не так, как надо, - ответила Адельмина. - Я лучше закажу шляпку у своей модистки.

-- Бедная твоя модистка, - захихикала Розелла, вся в ворохах кружев и розовых оборок. - Ты - самая капризная клиентка, которую я когда либо видела!

-- Но и самая щедрая, так что едва ли мою модистку можно назвать бедной, - заметила Адельмина.

-- Мне сегодня пришло приглашение на бал-маскарад графа Мелькиоре, будет куда надеть новые туфли, - сменила тему Мария Эмилия.

-- Меня тоже пригласили, но я не пойду, - хмыкнула Адельмина.

-- Тебе что, нечего надеть? Я же сказала, стоило выбрать себе что-нибудь, - поддразнила ее Розелла.

-- Причем тут это? Все мои платья, туфли, чулки и перчатки уже некуда складывать, и мне придется долго жить, если я хочу успеть покрасоваться во всех своих нарядах, - возразила Адельмина. - Просто я терпеть не могу этого графа Мелькиоре.

-- Он красавец! - мечтательно вздохнула Розелла.

-- И богач, - добавила Мария Эмилия.

-- И кичливый, заносчивый фат, - кисло высказалась Адельмина.

-- А из какого он старого, благородного рода! - Мария Эмилия закатила глаза.

-- И какой у него редкий, изысканный вкус! - восхитилась Розелла.

-- И сколько он о себе думает, и что себе позволяет! - возмущенно всплеснула руками Адельмина.

-- Если тебе не нравится граф Мелькиоре, то я даже представить себе не могу, кто бы мог тебе понравиться. Мужчин великолепнее него попросту не существует, - пожала плечами Розелла.

-- Ну, вздыхать по графу Мелькиоре - это дурной тон, на мой взгляд, - Адельмина пригубила лимонад из бокала. - Мне по вкусу мужчины совсем иного типа.

-- Например? - заинтересовалась Розелла.

-- Не скажешь же ты, что влюблена в собственного мужа? Вот была бы нелепость! - сказала Мария Эмилия.

-- Альвизе тоже заслуживает любви, - ответила Адельмина. - Хотя, пожалуй, пусть лучше его одаривают ею другие женщины. Я же мечтаю о...

Она поманила подруг пальчиком в узкой перчатке из тончайшей мягкой кожи, и три напудренных завитых головки склонились в тесный кружок. Секунду спустя из этого кружка послышались ахи и вздохи: дамы услышали то имя, которого никак не ожидали, и оказались впечатлены оригинальным сердечным выбором подруги.

Марцо, сидя на своем табурете, заметно заскучал. Как только эмоции по поводу секретного признания Адельмины поутихли, он поспешил вступить в разговор:

-- Хотите, я почитаю вам свои новые стихи, которые я посвятил госпоже маркизе?

-- А там много? - невинно поинтересовалась Розелла.

-- Нет, не очень, - чистосердечно признался Марцо.

-- Хорошо, читай, - дала согласие Мария Эмилия. - Давайте закажем еще лимонада.

Адельмина стояла в полутьме церковного нефа и вдыхала запах воска и ладана. Лампады из красного стекла, спускавшиеся с потолка на длинных золотых цепях, отбрасывали зловещие отсветы на мрачные картины. Алая ткань, которой были задрапированы окна, делала свет в церкви еще более приглушенным и насыщенным. Бордовая портьера из тяжелого бархата, закрывавшая распахнутые двери, не пускала в святую обитель лучи дневного солнца и звуки городской жизни, так что любой, вошедший под эти своды, оказывался словно вдали от мира. За эту атмосферу особенного, отрешенного от всего мирского места Адельмина любила церкви, если только речь не шла о заутрене, к которой требовалось вставать слишком рано. Ей нравилось грандиозное великолепие архитектуры, торжественная органная музыка, таинственный шепот в резных исповедальнях, строгие, но царственные одежды священнослужителей.

Она ждала, пока освободится коадъютор Анафесто, занятый серьезным разговором со старым аббатом. Адельмина не разбирала, о чем они говорили, но до нее доносился звук голоса господина коадъютора, и она слушала этот приятный, глубокий тембр, как музыку. Наконец старик в черной рясе попрощался и расстворился в мире за бархатной портьерой. Коадъютор Анафесто приблизился к Адельмине.

-- Госпожа маркиза! - поприветствовал он ее. - Истинная радость видеть вас в первый же день после столь долгого отсутствия.

-- Ваше отсутствие, пожалуй, даже слишком затянулось, Ваше Преосвященство, - Адельмина едва находила в себе силы говорить, с восторгом взирая на величественного священнослужителя. - Уже давно никто не слышал моей исповеди.

-- Исповедь должен слышать Всевышний, а не его слуги, - ответил он. - Но раз уж вы изволили так долго ждать лишь из верности и уважения ко мне, я с радостью выслушаю вашу исповедь, когда вам будет угодно.

-- Благодарю, Ваше Преосвященство, - Адельмина улыбнулась, но сама не поняла, скромной вышла эта улыбка, или кокетливой. - Как вы находите Венецию? Изменилось ли здесь что-нибудь?

-- Как служитель Господа я говорю: увы, нет! - на его лице появилась неоднозначная улыбка. - А как человек, который слаб, я говорю: к счастью, нет! Это все тот же беззаботный, веселый город, где на каждом шагу люди погрязают во грехе, но они благополучны и счастливы. Нигде больше я не видел столько смеющихся, нарядных, танцующих людей, не слышал столько музыки и не чувствовал столько радости.

-- Оставайтесь здесь насовсем, Ваше Преосвященство, - произнося это, Адельмина заглянула прямо в его глаза, проницательные и непостижимые, и у нее перехватило дыхание.

-- Останусь, если все сложится благополучно, - он благосклонно, по-отечески взял ее маленькие ручки в свои широкие ладони.

-- Когда я увижу вас снова? - она смотрела на него, как маленькая девочка на императора, а он отвечал ей покровительственным взглядом с высоты своего поистине императорского роста.

-- Меня пригласил на бал граф Мелькиоре, - ответил он. - Ведь вы тоже там будете? Такую любительницу маскарадов и красавицу не могли не пригласить!

-- Непременно, - поспешила заверить его Адельмина, начисто забыв, как решительно отвергала приглашение на этот бал до сих пор.

-- Значит, там и увидимся, - подвел черту коадъютор.

-- До встречи, Ваше Преосвященство, - выдохнула она.

Маркиза в глубокой задумчивости наблюдала, как удаляется статная фигура в богатой белой с позолотой одежде, похожей на роскошную мантию. Коадъютор Анафесто был высок, строен, широкоплеч, и умел держаться с королевским достоинством. Ему было не больше сорока лет, в густых черных волосах не проглядывало ни одной серебряной нити, а едва заметные морщинки в уголках глаз только прибавляли ему обаяния. Коадъютор казался любезным, обходительным человеком, но что-то в его лице выдавало жесткость характера, способность идти к своей цели, пусть даже по трупам. Адельмина всегда думала, что в гневе этот человек, должно быть, страшен, и только на милость Божью остается уповать несчастным, которым неповезло стать его врагами. К счастью, ей, хорошенькой маркизе, вражда коадъютора не грозила.

VI.

XXI век

В мутный кружок иллюминатора София видела черепичные крыши, колокольные башни и голубую воду Большого канала, все миниатюрное, кукольное с высоты. Она несколько раз зажмурила глаза, чтобы снова их открыть, ущипнула себя за руку, - видение не исчезало. Оно было реальным. Венеция там, внизу, еще какой-то час - и она вдохнет ее пропитанный влагой воздух. Но София не решалась поверить. Несмотря ни на что, ей все еще казалось, что она спит и видит сон, что на яву это невозможно. Вот сейчас закричит будильник, она с трудом откроет глаза и уставится в потолок темной комнаты, будет слушать, как мама готовит завтрак на кухне, и уговаривать сама себя встать.

Самолет пошел на посадку. Будильник не звенел.

Аэропорт Сан Марко оказался совсем небольшим, и София без проблем нашла остановку автобусов, идущих в город. Она с любопытством разглядывала в окно маленькие домики, читала вывески кафе, магазинов, салонов и пиццерий. Любопытство было праздным: от периферии она не ожидала ничего на самом деле интересного, и потом, ее жизнь обещала начаться только тогда, когда автобус въедет на Понте делла Либерта, соединяющий материк с Венецией.

Миновав пригороды, автобус углубился в индустриальный ад Местре и Маргеры. София в ужасе наблюдала, как за окном поплыли огромные, серые, одинаково уродливые здания, тяжеловесные виадуки, безобразные заборы, кучи мусора на голой земле под ними, подъемные краны, грузовики. Надо всем этим нависало свинцовое небо, холодный ветер гонял мусор по тротуарам, вот-вот собирался посыпаться не то дождь, не то снег. Все это слишком напоминало город, из которого она прилетела.

-- Простите, а до Венеции далеко? - с тревогой спросила она сидевшего рядом мужчину.

-- Мы уже практически приехали, десять минут - и будем на месте, - ответил тот.

София угрюмо поблагодарила попутчика и уткнулась лбом в оконное стекло. Значит, там, в самолете, ей все-таки только показалось. Значит, вот она какая на самом деле, Венеция. Почему никто ей об этом никогда не говорил? Почему никто не предупредил, что ее мечта давно уже стерта с лица земли?..

И тут перед ней широко разлилась акварельная голубизна лагуны, и впереди замаячил в лиловой дымке, словно мираж, силуэт Венеции. Он становился все ближе и четче, и она видела колокольни, и купола, и мосты, и лодки, и старые пергаментно-желтые дома с деревянными ставнями. В чистом, серебристо-розоватом небе кружили птицы, медленно проявлялся прозрачный месяц. София была взволнована, но сердце ее билось ровно. В тот момент она поняла: ее душа наконец-то вернулась домой. Всеми силами старалась она не заплакать, но не смогла, и стоило одной слезинке сорваться с ресниц, как она перестала сдерживаться, и позволила слезам радости свободно течь по щекам. В конце концов, разве это не самая прекрасная слабость на свете - позволить себе плакать от счастья!

Она сошла на пьяццале Рома. Постояв с минуту с чемоданом на тротуаре, посреди суеты и шума, туристов и ларьков, она свернула вбок, перешла свой первый венецианский мостик, и оказалась в приятной тишине и спокойствии сада Пападополи. В этом городе, где самые опытные туристы теряются в два счета, София с легкостью находила дорогу, хотя сама не смогла бы объяснить, как она это делала.

Гостиница, в которой остановилась София, располагалась на кампо Санта Маргерита. Она была дешевенькая, давно не ремонтированная, комнатка оказалась тесная, но в ней стояли кровать и умывальник, и она находилась в Венеции - что еще было нужно? Когда София добралась туда и оставила вещи, над городом уже сгущались сумерки. Она устала с дороги, но даже будь она при смерти, это не заставило бы ее в тот вечер остаться в номере. Она отправилась гулять.

Порядком позже, возвращаясь в гостиницу по хитросплетению пустынных калле, рио и фонтамент, София остановилась на маленьком кампо у церкви Сан Панталон. По ту сторону канала, над черной водой в темноте, тепло и заманчиво горели янтарным светом высокие тройные стрельчатые окна неизвестного палаццо. София смогла разглядеть расписные потолочные балки, поднятую крышку рояля, резной письменный стол, обитый бархатом диван, и человека, который прохаживался от дивана к столу. У нее неприятно засосало под ложечкой, как будто она, стоя ночью на холоде, смотрела на окна собственного дома, в котором теперь жили чужие люди.

VII.

XVIII век

Многие дамы в тот вечер остались бы довольны, если бы маркиза Адельмина Шарра и в самом деле отклонила приглашение графа Мелькиоре на бал. К их сожалению, и к огромной радости всех кавалеров, она все-таки пришла, и была откровенно прелестнее всех. Не зря она не жалела средств на модисток и куафера, на драгоценные восточные ткани и самое редкое кружево, на французские парфюмы и крупные жемчуга. Самого преданного во всей Венеции чичисбея Марцо Ванотти при ней не было, и многие господа уже принялись потирать руки, предвкушая, что нынче ночью будут, всем на зависть, танцевать с неотразимой маркизой Шарра.

-- Тебе стоило надеть маску и оставаться неузнанной, если не хочешь заслужить ненависть всех присутсвующих здесь женщин, - лакомясь марципанами, отметила Розелла.

-- Как, и ты тоже готова меня возненавидеть? - притворно ужаснулась Адельмина.

-- Нет, но после тебя - я здесь самая хорошенькая, - улыбнулась Розелла. - И потом, я видела тебя с утра и знаю, что вся твоя неземная красота - заслуга умелого куафера, удачно подобранного платья, большого количества румян, помады и пудры...

-- Не продолжай, я поняла, - закатила глаза Адельмина. - По-твоему, если меня умыть и раздеть, то ты станешь самой хорошенькой вместо меня.

-- Не вместо, но, пожалуй, тогда мы были бы на равных, - Розелла засмеялась. - Хотя, если тебя раздеть, как ты говоришь... Я еще не встречала мужчину, которого одетая, пусть даже в самое красивое платье, женщина привлекала бы больше раздетой.

-- Позвольте вас пригласить, - к ним приблизился разодетый в пух и прах кавалер в золоченой маске и элегантно исполнил глубокий поклон.

-- Прошу простить меня, сударь, но я уже обещала этот танец другому, - отказалась Адельмина.

-- Какая жалость! Ну а следующий? - не отступал кавалер.

-- И следующий тоже, сударь, - осталась при своем Адельмина. - Боюсь, что все танцы на сегодняшнюю ночь у меня уже расписаны. Возможно, в другой раз...

-- Зачем ты врешь, ведь ты не согласилась танцевать ни с одним, - спросила Розелла, когда кавалер ушел ни с чем.

-- Я жду господина коадъютора, - ответила Адельмина. - Кроме него, меня никто не интересует. Но он задерживается, я начинаю беспокоиться!

-- А меня, сказать по правде, интересует вон тот господин, смотри, что стоит возле входа в игорную комнату, с бокалом шампанского в руке, - Розелла указала туда, где стоял объект ее внимания.

-- Должна признать, твой выбор весьма недурен! - Адельмина отдала должное вкусу подруги.

Их взгляды были устремлены на статного, высокого, с большим достоинством державшегося мужчину, явно молодого, одетого просто, но безупречно изысканно. Лицо скрывала маска, оставлявшая открытыми только волевой подбородок и изогнутые в ироничной усмешке губы. В нем не было ничего, чем любили грешить венецианские гуляки и праздные синьоры, - никакого преувеличения во внешнем виде и поведении, никакого злоупотребления украшательствами, никакой помпы и нарочитой парадности. И тем не менее, в то время как все мужчины пожирали глазами Адельмину, все женщины не сводили взглядов с таинственного незнакомца. И вполне естественно, что эти двое обратили внимание друг на друга. Мужчина поставил бокал на консоль и направился через весь зал прямо к маркизе Шарра.

-- Он идет сюда! - взволнованно зашептала Розелла. - Наверняка хочет пригласить тебя на танец! Ты ведь не откажешь?

-- А ты не рассердишься? - искренне спросила Адельмина.

-- Рассержусь, но уже завтра забуду об этом, - заверила ее Розелла. - Хотя бы одной из нас посчастливится танцевать с ним!

Получив благословение подруги, Адельмина с радостью приняла приглашение незнакомца, и когда зазвучала музыка, они оказались самой обворожительной парой в зале. Некоторые даже спотыкались, во все глаза глядя на двоих, выписывающих па столь плавно и грациозно, словно они родились, чтобы танцевать, а не ходить.

В круговороте менуэтов, сарабанд и полонезов Адельмина совершенно забылась. Поначалу она еще думала, что незнакомец отдаленно похож на коадъютора Анафесто, и гадала, уж не его ли лицо скрывается за маской, но потом позволила прекрасному кавалеру увлечь себя в мир танца, шампанского и ночных грез. Она не соглала, отказав остальным: все ее танцы действительно оказались расписаны, хотя и на одного-единственного партнера. Этот неотразимый и загадочный мужчина покорял и волновал ее воображение.

Когда у Адельмины заныли ноги, он отвел ее на балкон, подышать свежим воздухом, и позаботился о том, чтобы на широком мраморном парапете стояло серебряное ведерко со льдом, в котором охлаждалось шампанское, и два бокала на хрупких ножках. Пригубив искрящееся вино, Адельмина оперлась на парапет и залюбовалась видом Большого канала, где в чернильной воде плескались отсветы сотен факелов и свечей. Внизу проплывали гондолы с цветными фонарями на носу, гондольеры тихонько напевали баркаролы себе под нос, а их пассажиры во все горло распевали веселые песни. Всюду звучали смех и музыка, всюду горел свет и бурлила жизнь. Венеция праздновала очередную благословенную ночь. С бархатного неба завистливо взирали на это веселье одинокие звезды и бледная луна. С моря приятно тянуло прохладным соленым ветерком.

-- Во всем мире нет и не может быть ничего, подобного Венеции, - мечтательно проговорила Адельмина. - Я верю, что если после смерти нам суждено когда-либо переродиться, в другом теле и в другое время, даже если я появлюсь на свет далеко-далеко отсюда, Венеция будет звать меня, и я найду ее. Я обязательно вернусь.

-- Тогда я буду ждать вас, госпожа маркиза, сколько бы веков ни прошло, - здесь, в Венеции, я обязательно дождусь вас, - подхватил он ее романтическую ноту.

-- Не стоит давать столь громких обещаний. Что если вы окажетесь не в силах их сдержать? - усомнилась она.

-- Нет ничего такого, чего я оказался бы не в силах сделать, если я этого действительно захочу, - заверил ее он.

-- А чего вы хотите? - спросила она.

-- В данный момент, или от жизни в целом? - уточнил он.

-- Трудно говорить о жизни в целом в городе, который живет одним днем, - Адельмина пожала плечами.

-- В данный момент я хочу предложить вам уйти из этого душного, шумного, набитого гостями дворца, и прокатиться на гондоле по самым укромным и очаровательным уголкам города, который вы хотите запомнить и сохранить в себе на всю жизнь - эту и последующую, - сказал он.

-- Тогда чего же мы ждем? - она недвусмысленно улыбнулась, глядя в черные глаза, поблескивающие в прорезях маски.

Он взял ее руку за кончики пальцев и увлек Адельмину за собой. Обойдя стороной забитые веселой толпой залы, они спустились по винтовой лестнице, пересекли внутренний двор, миновали несколько пустых помещений непонятного предназначения и подошли к водным воротам палаццо, выходившим не на Большой канал, а на узкий боковой. У ступеней стояла готовая гондола, с каютой-фельце, задрапированной пурпурным бархатом, с зажженным на носу алым фонарем и скучающим в ожидании гондольером. Незнакомец помог своей спутнице взойти на борт и дал сигнал весельщику отчаливать. Оказавшись в расслабляющем и пикантном уединении маленькой каюты, Адельмина с удобством и без особого стеснения устроилась на пухлых подушках.

-- Что ж, господин Маска, теперь, когда нас никто не видит, не изволите ли вы наконец удовлетворить мое любопытство и показать свое лицо? - сказала она.

-- Всенепременно, однако позже, - пообещал он. - Еще не время. Вина? - он откупорил пузатую бутылку и наполнил до краев бокалы из муранского стекла.

-- Подумать только, я была решительно настроена не идти на этот маскарад, - проговорила Адельмина, принимая бокал. - Если бы я последовала этому капризу, то оказалась бы лишена самого приятного вечера за все последнее время!

-- В самом деле? Что же заставило вас передумать? - спросил он.

-- Один человек, которого я очень желала видеть. Но он не пришел, - она вздохнула.

-- Как можно не прийти, зная, что этого ожидает такая женщина, как вы? - удивился он. - Разве существует мужчина, способный на это?

-- Оказывается, существует. И, думаю, даже не один! Например, хозяин бала, с которого мы сбежали, - она сделала маленький глоток терпкого вина и продолжила. - Я его на дух не переношу, и он меня тоже.

-- Да вы что? В таком случае, он просто бесчувственный дурак, к тому же слепой!

-- Бесчувственный - да, дурак - вполне возможно, но слепой - едва ли, - сказала она. - Граф Мелькиоре хорош собой, он смотрит в зеркало и видит это, и это делает его нестерпимым! Никто не позволяет себе обращаться со мной столь высокомерно, как это делает он.

-- Как же он с вами обходится? - полюбопытствовал незнакомец.

-- Он вовсе не обращает на меня внимания, будто я мебель! - с возмущением в голосе ответила Адельмина.

-- Позвольте заверить, сударыня, что если вы - мебель, то исключительно драгоценная, резная, позолоченная, и обитая самой дорогой парчой, какая только есть в Венеции! - насмешливо сказал он.

-- Не смейтесь надо мной! Когда вы так делаете, вы начинаете напоминать мне графа Мелькиоре, - насупилась маркиза.

-- Ну что вы, граф Мелькиоре - последний человек, которого я хотел бы вам напоминать! - он вскинул руку.

-- Давайте не будем больше о нем говорить, - предложила Адельмина. - Зачем портить такую ночь беседами о неприятном? Лучше посвятим ее удовольствиям.

Гондольер снаружи дополнил плеск воды звуками баркаролы. Шампанское, вино и красота тихой лунной ночи ударили в голову. Красавец в маске наклонился, и его губы оказались в опасной близости к нежному лицу Адельмины. Он поцеловал ее, и у нее внутри все затрепетало, задрожали руки, ей стало трудно дышать. Никто еще не целовал ее так: ласково, но решительно, требовательно, но с восторгом, умело, но так, будто она была первой и последней, единственной женщиной на земле. Она не помнила себя от волнения, она готова была сдаться без боя, пропасть без вести в его руках, продать душу дьяволу за то, чтобы провести эту ночь с ним в каюте его гондолы, бесстыдно предаваясь любви. Но он вдруг отстранился, оставив ее, почти что бездыханную, лежать среди подушек.

-- Почему вы остановились? - простонала она.

-- Теперь - самое время, - ответил он.

-- Я не понимаю... Я замужем, вы не погубите мою репутацию, ничто нам не мешает... Ведь вы желаете меня, я это вижу, а я желаю вас, как не желала еще ни одного мужчину, даже того, которого ждала сегодня на балу...

-- Самое время, чтобы снять маску и открыть вам свое лицо, - сказал он.

Адельмина приподнялась на своем ложе. Значит, он не отвергал ее, напротив - наконец был готов стать ближе, сбросив завесу тайны! С оглушительно бьющимся сердцем смотрела она, как он поднял руки, завел их за голову и потянул концы бархатных лент. Маска отделилась от лица, он отложил ее в сторону, и теперь дерзко смотрел прямо в лицо маркизе хитрыми, смеющимися черными глазами. Секунды назад она задыхалась от волнения, теперь же она едва могла вдохнуть от негодования. Волна злости захлестнула ее с такой силой, что она схватила серебряный нож для фруктов, лежавших рядом на подносе, и, не осознавая своих действий, занесла руку для удара. Для него не составило труда успеть перехватить эту тонкую, изящную ручку, и удержать ее с силой, которой она не могла противостоять. Адельмина выронила нож, высвободилась из стальной хватки мужчины и закрыла лицо руками, чтобы не видеть, как на нее, ухмыляясь, глядел граф Амадео Мелькиоре собственной персоной.

VIII.

XXI век

Утром София зашла в одно из незамысловатых кафе возле кампо деи Фрари, взяла треугольный бутерброд трамеццино и чашку маккьятоне, устроилась за столиком у окна и долго смотрела на неторопливую жизнь за стеклом. Она видела красновато-коричневую стену огромной церкви, и отчего-то находила ее прекрасной. Трамеццино был таким мягким, что таял во рту, как пирожное. В нем была руккола и тонкий, прозрачный ломтик настоящей пармской ветчины. Кофе оказался крепким и насыщенным, София наслаждалась каждым мелким глотком, и когда чашка опустела, она заказала еще одну. За окном проходили люди, обычные люди в теплых темных одеждах, среди них затесались несколько попытавшихся нарядиться туристов в дешевых поддельных масках и простеньких плащах, и ряженая в хитроумном костюме старинной почтовой открытки.

Был февраль, Венеция праздновала карнавал. София еще не ходила на площадь Святого Марка, она дичилась толпы, ей больше нравилось бродить в одиночестве по тихим пустынным улицам. Они вели вникуда, они заканчивались в воде, они были непредсказуемы, и каждая - по-своему интересна. Что может скрываться за этим поворотом, и что таит вон тот темный проход под домом? Укромный дворик с колодцем, или фонтанчик в виде льва с питьевой водой, или витрину с кружевными зонтиками и вышитыми бархатными кисетами, или мастерскую художника, расписывающего маски? Все манило к себе, все волновало, и вместе с тем все - до боли знакомо. Венеция тихо, шепотом, одну за одной раскрывала ей свои тайны, и София с замиранием сердца обнаруживала, что все это уже видела - в своих снах.

Она была одна, но не чувствовала себя одиноко. Никогда в жизни не доводилось ей испытывать большего счастья, чем теперь, беспрестанно и безо всякой цели блуждая по запутанному лабиринту венецианских улиц. Это была не бурная радость, лишающая покоя и способности в полной мере воспринимать происходящее, но самое настоящее, теплое, возникавшее в самой глубине души счастье, дарящее покой. Она слушала плеск волн, воркование голубей на карнизах, мяуканье кошек, которых ненароком сгоняла с насиженных мест, нарушая уединение какого-нибудь тихого дворика. Все это было музыкой самого невероятного чуда света, песней города на воде, которую она могла бы слушать веками.

Наконец она отважилась отправиться на площадь Святого Марка. Уже на подходе туда толпа сгустилась, замедляя движение и в некоторых особо узких местах образовывая заторы. Тут на темном полотне зевак появились и яркие пятна ряженых: все они шли на площадь, красоваться под арками прокураций и дворца дожей, упиваться восторгом, которым их щедро одаривали гости карнавала. И вот София оказалась в самом эпицентре празднества, в прекраснейшем салоне Европы, на огромной, ослепляющей величием и великолепием площади Святого Марка. Тут она совершенно потеряла голову, не зная, куда смотреть.

Только такой город, как Венеция, мог породить эти образы. Они были подобны видениям из снов и фантазий, закрадывающихся в воображение лунными и сырыми венецианскими ночами. В тяжелых складках бархата, парчи и атласа, в легких ворохах органзы, шифона и кружев, в огромных шляпах и париках, они чинно прогуливались по площади, сквозь толпу зачарованных созерцателей, не составлявшую им препятствий, рассыпавшуюся перед их горделивой поступью. Иллюзию их сверхъестественности короновали знаменитые маски. Идеальные, нарисованные на папье-маше белые лица, с вишневыми губами и золотыми орнаментами; задумчивые, меланхоличные, таинственные. Они будто знали что-то, чего не знает никто из простых смертных. Секрет вечной жизни или жизни после смерти, например. Ведь черты масок никогда не меняются, как не меняются эмоции, которые они выражают - бесконечная печаль при взгляде на мир вокруг. Да, они не только меланхолики, они еще и философы.

Они склонялись с мраморных парапетов, стояли на мостах, прижимались к столбам розовых фонарей и колоннам портала дворца дожей, чтобы все желающие могли ими вдоволь налюбоваться. Кого там только не было! И китайские императоры в шитом золотыми драконами алом шелке, и восточные султаны в высоких тюрбанах. Величественные дожи в тяжелых мантиях и мадам де Помпадур в феерическом платье. Были там саркастичные арлекины и беспрестанно грустные Пьеро. И фантастические птицы, и ведьмы и чернокнижники, и духи всех четырех сезонов, и ангелы и демоны рука об руку, и венецианские куртизанки в роскошных одеяниях. Все это было усыпано не снегом и не дождем, а разноцветным конфетти. И когда на фоне этого во всю силу своего великолепия зазвучала ария "Nessun dorma", София подумала, что поистине, весь мир - театр, а Венеция - одна из самых непревзойденных его сцен.

Вдруг в толпе промелькнул молодой мужчина. Он был одет довольно просто, в почти строгий серый камзол без золотого шитья, каменьев и даже кружева. Только крупные серебряные пуговицы, широкая тесьма, и белоснежное жабо, заколотое драгоценной брошью. На нем не было парика или шляпы, только маска какого-то зловещего персонажа, с черными перьями, закрывавшими волосы. Маска оставляла открытой только нижнюю часть лица, подбородок и рот, уголки которого слегка приподнимались в насмешливой улыбке. Он ничем не выделялся среди множества ряженых, кроме как разве тем, что под маской скрывался явно красивый мужчина. София не имела склонности терять рассудок при виде эффектных мужчин, но в тот момент сердце ее отчего-то приостановилось, а потом принялось колотиться с удовоенной силой. Ее бросило в холод. Незнакомец через минуту уже расстворился в толпе, а София, не шевелясь, все смотрела туда, где он только что стоял. Это мгновение, в которое ничего не произошло, и которое само по себе ни к чему не привело, перевернуло всю ее жизнь. "Амадео," - откуда-то из тьмы вырвалось и пронеслось в ее сознании имя.

IX.

Одна капля в море туристов, София протискивалась через толпу, не зная, как бы охватить глазами и воображением то, что творилось вокруг, когда армия зевак внезапно расступилась, давая дорогу паре в необъятных, ослепительно роскошных розовых костюмах. Среди множества масок, поразительных, замысловатых, грандиозных, они были потрясающи, они были незабываемы. И явно не для одной Софии, судя по тесному кольцу поклонников, неотступно окружавшему их. Они торжественно и решительно вышагивали к сцене, не останавливаясь, чтобы позировать восторженным зрителям. Конкурентов было много, и каких! Но ни за кем толпа не следовала так отчаянно, как за Марией Антуанеттой и Людовиком XVI, катившим перед собой старинную кружевную колясочку с двумя прелестными собачками.

Позволяя потоку увлечь себя, София последовала к ограждению вокруг сцены, и наблюдала, как королевская чета поднималась на подиум, как Мария Антуанетта говорила что-то в микрофон. Она замерзла, но не обращала на это внимания. Хотелось ухитриться подойти к ним поближе, рассмотреть в деталях то произведение искусства, которое они собой представляли. Когда они вышли из-за ограждения и вновь оказались среди толпы, София мало-помалу постаралась приблизиться. Она думала, что если представится случай, то она решится подойти и заговорить. Однако когда она смогла рассмотреть лицо Людовика XVI, ее решимость как водой смыло. Он шел, держа на руках белую болонку с бантиками на ушах, и ни на кого не смотрел. Казалось, его так утомило внимание, что теперь он испытывал отвращение к рукоплещущему народу вокруг. Он не был ни молод, ни строен, ни красив, напротив, невысок ростом и тучен, но смотрел он так, как могут смотреть только короли. Брови слегка нахмурены, губы крепко сжаты, в глазах - пренебрежительное равнодушие. Нет, определенно, этому монарху не стоило докучать.

София не сразу поняла, что, размышляя в таком ключе, продолжала пристально глядеть на короля. Тот, заметив ее взгляд, улыбнулся, и Софии показалось, что из-за туч выглянуло солнце. Она сама не поняла, как так получилось, что она с ним заговорила. И тут же поняла, что под личиной высокомерно отрешенного короля скрывался милейший собеседник, в котором она вскоре почувствовала друга.

XVIII век

Герцог Леоне Беллисарио угощал маркизу засахаренными вишнями из прелестной бонбоньерки, украшенной изумрудами. Он был большой болтун и сплетник, но, как ни странно, все его за это и любили. За это, и за его веселый нрав, за склонность все обращать в шутку. Рядом с ним жизнь казалась нелепой, смешной, и бесконечно приятной.

Герцог никогда не был хорош собой, к тому же к своим сорока пяти годам он обзавелся порядочной тучностью, но женщины его обожали, и он отвечал им тем же. Он был знатный эпикуреец и гедонист. Никакие войны не могли занять его мысли так, как изысканный обед и хорошее вино. На парики, кружева и помаду он тратил, пожалуй, поболе иной молоденькой модницы. К тому же, герцог любил сыпать куртуазными любезностями, которые ни одна дама не была прочь послушать.

Когда Адельмина Шарра увидела герцога впервые, она не поверила, что это его вся Венеция называла очаровательнейшим из весельчаков. У него было такое сердитое, хмурое лицо, что к нему боязно было подойти. Однако стоило им завести беседу, как лед мгновенно расстаял, и уже спустя полчаса Адельмина с трудом представляла себе, как жила и не умирала со скуки без такого друга, как герцог Беллисарио. Позже она услышала, что многим он поначалу казался неприветливым, и каждый раз это впечатление было глубоко ошибочным. Видимо, герцога развлекали противоречия и эффект неожиданности.

В тот день Адельмина пожаловала к нему, чтобы как следует повозмущаться последней выходкой графа Мелькиоре.

-- Что ж, моя несравненная фея, выходит, вы чудовищно сердиты на графа Мелькиоре, - мягко проговорил герцог, выслушав ее.

-- Я его чуть не убила! - развела руками Адельмина.

-- Это я понял. Я не уловил только, чего такого бедняга натворил, чтобы спровоцировать в вас, таком прелестном и нежном цветке, такую лютую ненависть?

-- Да он насмеялся надо мной! - с негодованием воскликнула она. - Он выслушивал мои нападки на самого себя, ухмылялся, паясничал, и продолжал ломать комедию! Неужели он не мог сразу снять маску, и не ставить меня в столь несуразное положение?

-- Но, дорогая, вынужден признать, что я поступил бы точно так же! - сознался герцог. - Все это кажется предельно развеселым. Граф, наверное, до сих пор смеется, стоит ему вспомнить о позапрошлой ночи и о том, как вы...

-- Прекратите! - прервала его Адельмина, насупившись. - Если бы вы так потешились надо мной, я бы и вас попыталась убить в припадке ярости.

-- Ох, что за ужасы вы рассказываете, право. Убить! Меня! Но разве я не самое приятное создание во всей Венеции?

-- Именно так, и именно поэтому вы не позволяете себе быть столь невыносимым, как господин граф, - подтвердила Адельмина.

-- А почему, собственно, вы считаете его невыносимым? - поинтересовался герцог.

-- Потому что он невыносим! - капризно сказала она.

-- Маркиза, душа моя, должна быть причина. Людей не пытаются убить просто так.

-- Я бы и не попыталась, если бы он не провоцировал меня. Он всегда ведет себя провокационно! Этот его шлейф поклонниц, женщин явно лишенных гордости, которые в ногах у него валяются... Эта его постоянная демонстрация богатства, балы, казино, галеры, роскошные наряды...

-- Роскошные наряды! - в притворном смятении схватился за голову герцог Беллисарио. - Какие вещи вы говорите! Если хоть один его камзол вышит лучше моего, этого наглеца и впрямь необходимо заколоть, да поскорее.

-- Эти вздохи из-под каждой арки прокураций, "граф Мелькиоре, ах!" и "граф Мелькиоре, ох!" и "граф Мелькиоре, эх!" - продолжала Адельмина. - Он считает себя королем мира! И, что самое досадное, никто не спешит его в этом разубедить. Самовлюбленный, напыщенный индюк.

-- Стало быть, вы ненавидите его за то, что он может позволить себе не обожать вас, - сделал вывод герцог и положил в рот засахаренную вишню.

-- Ваше счастье, что рядом нет ножа для фруктов, - мрачно пошутила она.

-- Какое кровожадное у вас нынче настроение, прекрасная маркиза, - покачал головой он. - Мне это совсем не по душе. Вы такая хрупкая, словно статуэтка, такая тонкая и беленькая, и вдруг столько злости! Она вас не красит, поверьте. Что же касается господина графа Мелькиоре, то мне он нравится.

-- Вы предатель, Ваша Светлость, - сказала Адельмина.

-- Ничуть, - возразил он. - Потому что вам, моя разлюбезная, он тоже нравится. Как бы вы ни силились доказать самой себе обратное.

XI.

XXI век

Короля звали Серафино Беньи, его супругу - Изаура. София не смогла бы объяснить, отчего он нашел ее достойной внимания, однако сам факт ей льстил и весьма радовал. Медленно и торжественно, Серафино и Изаура прогулялись под арками, и во время этой прогулки он поддерживал непринужденную светскую беседу с Софией. Когда же они собрались зайти в пунцово-золотистое кафе-музей "Флориан", чтобы выпить кофе с приятелями, Серафино предложил своей новой знакомой составить им компанию. Прикинув, что на чашечку кофе в самом старом кафе Европы денег у нее все-таки хватит, она согласилась. Ей показалось, что Изаура осталась этим не очень довольна, и это ее слегка обескуражило, но не лишило желания продолжить знакомство.

Ей казалось, что она попала в компанию старых друзей. Эти люди так разительно отличались от тех, кого она видела вокруг себя каждый день! Они не стеснялись мечтать и фантазировать, воплощать свои фантазии в реальность, создавая потрясающие по сложности и великолепию костюмы, самозабвенно играя роли, изображая галантное общество восемнадцатого века. Большинство из них приезжали на карнавал далеко не впервые, у них с этим событием была связана долгая, захватывающая история. София выглядела в этой компании резко чужим элементом, и если бы она задумалась, то задалась бы вопросом, что она вообще делает в таком обществе. Но она не задумывалась, она просто наслаждалась, впитывала и запоминала каждую секунду этой сказки. Она вовсе не была уверена, что нечто подобное когда-либо повторится в ее жизни. Возможно, этот кофе во "Флориане" она станет вспоминать до самой старости.

-- Марко Малгарини тоже идет, - говорил кто-то. Речь шла о маскарадном вечере в одном из дворцов на Большом канале. София с интересом слушала обсуждение празднества, на которое не смела даже мечтать когда-либо попасть. - И Джанлуиджи Карроне. Да все там будут.

-- А во сколько открывают двери? - уточнил другой.

-- В восемь, - был ответ.

-- Значит, к девяти можно подходить, - сказал Серафино. - Что ты делаешь завтра вечером? - внезапно обратился он к Софии.

-- Все то же, что я делаю каждый день в Венеции: гуляю, гляжу по сторонам, восхищаюсь, - ответила она.

-- Пойдем с нами на бал в палаццо Пизани Моретта? - тут же предложил он.

-- Я бы с огромной радостью, тебе и не представить, - вздохнула София. - Да вот боюсь, что на такие дворцы мне можно только снаружи смотреть. Бал в Пизани Моретта - это для меня, признаться, очень накладно, да и платья подходящего у меня нет.

-- Это ерунда, у Изауры их сотня, - махнул рукой Серафино. - Правда, дорогая?

-- Что? Я не поняла вопроса, - Изаура одарила мужа и его новую знакомую холодным взглядом. - Ты хочешь предложить девушке одно из моих платьев?

-- Да конечно, чего они у тебя в шкафу лежат, хоть порадуют кого-то, - словно не замечая недовольства Изауры, с воодушевлением подтвердил он.

-- Правда, мне безумно приятно, что вы это предлагаете, но я не могу согласиться, - вконец стушевалась София. - По-моему, это как-то слишком...

-- Разве что слишком прекрасно, - засмеялся Серафино. - Но кто же отказывается от чего бы то ни было только из-за того, что это нечто - слишком прекрасно? Какая глупость! Ты идешь с нами, вопрос решен!

XII.

XVIII век

Лакей несколько раз переступил с ноги на ногу на пороге, прежде чем объявить:

-- Ваша Светлость, пришли с визитом, желают непременно вас видеть.

-- Кто? - излишне резко бросила маркиза, не торопясь вставать.

-- Господин, он не назвал своего имени, - в замешательстве ответил слуга.

-- Он мог его и не называть, в Венеции все друг друга знают в лицо, - раздраженно сказала она. - Ты служишь мне, а не ему, так что будь добр прекратить эти глупые церемонии. Я не сделаю ни шага, если не буду знать, кто явился, чтобы решить, хочу ли я его вообще видеть.

-- Это... это господин граф Мелькиоре, Ваша Светлость, - лакей с неохотой назвал гостя.

-- Отлично! - Адельмина вдруг порывисто поднялась на ноги и вылетела из комнаты.

Ее глаза горели злостью, изящные ручки сжимались в маленькие крепкие кулачки. Словно хищница семейства кошачьих, она легко и грациозно неслась вперед, чтобы загрызть жертву острыми зубами. Дело было в том, что незадолго до прихода графа она поссорилась с мужем, и довольно сильно. Альвизе опять позволил себе весьма дурно отзываться о коадъюторе Анафесто и настаивать, чтобы Адельмина не компрометировала себя его обществом. Маркиза, не привыкшая, чтобы ей указывали, что делать и с кем проводить время, очень рассердилась. Чем больше упорствовал Альвизе, тем больше выходила из себя Адельмина. Она не постеснялась наговорить ему массу нелицеприятных вещей, высказала все то, что думала, и чего в общем-то не думала, но что в тот момент подсказала ей ярость. Их ссору слышали все слуги, и она была вполне уверена, что с их любовью к сплетням, вся кухня уже судачит о том, что маркиз решил приструнить женушку, а маркиза в ответ на это рвала и метала. Из кухни их палаццо сплетня переползет в кухню соседнего, и к завтрашнему дню уже вся Венеция будет в курсе, что в доме Шарра нелады.

Граф Мелькиоре явился вовремя: на нем она могла сорвать злобу. С этим человеком позволительно было не церемониться и не скрывать свое истинное настроение под елейной светской улыбкой, и поэтому она даже обрадовалась его появлению. Войдя в комнату, где ее ожидал визитер, она протянула ему руку для поцелуя, при этом демонстративно глядя в окно, и уселась на оттоманку. Она ничего ему не сказала и ни о чем не спросила, только устремила на него колючий взгляд холодных голубых глаз.

-- Я так понимаю, вы желаете знать цель моего визита, - предположил он.

-- Зачем-то вы пришли, ведь не смотреть же на меня, - равнодушно ответила Адельмина.

-- Почему бы и нет? - граф приподнял брови. - Я бы с удовольствием заходил почаще, только чтобы посмотреть на вас, маркиза!

-- Прекратите ломать комедию, меня она не забавляет, - отрезала она. - Что вам нужно?

-- Я явился, чтобы умолять вас простить меня, - сказал он. - Я вовсе не намеревался ввести вас в заблуждение и воспользоваться этим. Вы ведь не станете упрекать меня в том, что на маскараде я был в маске?

-- Вы могли снять ее, когда я впервые попросила об этом, - заметила она. - А не ждать, пока я выставлю себя дурой.

-- Извольте, в этом вам моя помощь не понадобилась, - усмехнулся он.

-- Вы глумитесь надо мной! - воскликнула она в негодовании.

-- Что вы! - в притворном ужасе вскинул руки граф. - Если бы я позволил себе неуважительно относиться к прекрасной даме, я и сам не был бы достоин уважения!

-- Так знайте, что я вас и не уважаю, - ядовито проговорила Адельмина. - И я не постесняюсь высказать вам все, что о вас думаю! Я вас не уважаю, я вас презираю, и будь на то моя воля, я никогда больше не имела бы неудовольствя видеть вас! Вы - единственный недостаток этого города, вы омерзительная язва на лице красавицы Венеции! На фоне всего прекрасного, одухотворенного, истинного, вы - пошлый, напыщенный, лживый, и вы омрачаете этот светлый фон! Вы пришли просить прощения за то, что вели себя со мной недостойно? Так я тоже прошу прощения, у Венеции, за то, что не убила вас, хотя и замахнулась сделать это! Я знаю, что дерзка, и что многие из-за этого придерживаются обо мне плохого мнения, но так уж я устроена, что когда чувства переполняют меня, о них нестерпимо молчать. По крайней мере, это честно. Так что нет никакой возможности мне сейчас сдержаться и не сказать: сударь, я вас ненавижу! - выпалив эти слова, Адельмина закрыла раскрасневшееся лицо руками и... разрыдалась.

Во время ее монолога граф сидел молча, терпеливо и внимательно выслушивая все, что маркиза имела ему высказать. Сначала на лице его играла ироничная усмешка, потом легкое удивление, затем он посерьезнел, а под конец брови его нахмурились. Теперь он смотрел на плачущую Адельмину с сочувствием.

-- Маркиза, - прошептал он, наклонившись и ласково отняв ее руку от лица. - У вас стряслось что-то дурное? Я пришел не вовремя?

-- Уйдите, прошу вас, - всхлипнула она, умоляюще заглянув в его черные глаза.

-- Хорошо, - согласился он. - Только обещайте, что не будете больше плакать. Вы такая красивая, что вам идут даже слезы, но улыбка идет все-таки больше. И знайте: вы всегда можете рассчитывать на меня, если вам вдруг понадобится помощь.

-- Ах, уходите же! - выдохнула она.

Без лишних слов граф Мелькиоре поднялся, исполнил поклон и удалился. Адельмина же зарылась лицом в подушки и продолжила рыдать. Теперь она могла не беспокоиться, что кто-то увидит ее с покрасневшими глазами и растрепанными волосами, и она дала волю слезам, с их помощью изгоняя из души все обиды, превращавшие ее в фурию.

XIII.

XXI век

Мгновенье -- в зеркале старинном

Я видела себя, себя...

И шелестела платьем длинным

По ступеням -- встречать тебя.

София в приступе благоговения замерла перед парадной лестницей, ведущей на второй этаж палаццо Пизани Моретта. Когда-то по этим помпезным ступеням поднимался российский император и супруга Наполеона Жозефина, а теперь на них собирается ступить она, София. Впрочем, она ли это была? Проходя мимо старинного зеркала в резной позолоченной раме, она взглянула на отражение, но не узнала себя.

Она и не представляла, что может так выглядеть. София была моложе, красивее и стройнее Изауры, одолжившей ей наряд, поэтому смотрелась в шикарном платье восемнадцатого века еще лучше, чем сама его обладательница. Корсаж затянули так туго, как только он позволял, и София была поражена, увидев, какая тонкая у нее талия, и какой королевской может быть ее осанка. Глубокое декольте пикантно подчеркивало высокую грудь, огромный парик, весь разукрашенный орхидеями, оставлял открытой взгляду лебединую шею. Из-за юбки в пол, затканная серебром парча которой переливалась при каждом шаге, ноги казались длиннее. Она сложила изящные руки на широком панье, взмахнула пушистыми ресницами, приоткрыла тронутые розовой помадой губы, и сама собой залюбовалась.

Никаких укоров совести София не чувствовала. Ни за самолюбование; ни за то, что на этом особом вечере она присутствовала из милости, тогда как сама не смогла бы себе этого позволить; ни даже за то, что сверкала, как бриллиант, в платье, которое ей одолжили скрепя сердце. Изаура вовсе не была в восторге от того, что ее супруг потащил за собой едва знакомую девицу, и тем более недовольства вызывала в ней его просьба предоставить этой девице одно из своих знаменитых на всю Венецию платьев. София отдавала себе отчет, что, строго говоря, согласиться было довольно невежливо с ее стороны. Ей стоило бы отказаться. Отказаться, и весь вечер проблуждать в одиночестве по темным пустым улицам, как она делала это в каждый из предыдущих вечеров. Время от времени заходить в одно из непримечательных кафе, отогреваться чаем, и вздыхать о том, что теоретически сейчас могла бы пить просекко на балу во дворце Пизани Моретта, любоваться плафонами Тьеполо, флиртовать с галантными кавалерами в вышитых атласных камзолах. Это было бы проявлением хорошего воспитания, деликатности и... глупости, потому что испытываемое ей счастье, во много раз превосходило неудобства, которые она доставляла Изауре. В конце концов, та все равно получит от бала все, на что рассчитывала, вскоре потеряет Софию из виду среди множества гостей, а месяц спустя и вовсе забудет, кто она такая. София же будет вспоминать этот вечер всю жизнь, каждый день, каждую ночь перед сном перебирать в памяти жемчужинки мгновений самого волшебного праздника.

Цветочное готическое кружево дворцового фасада было подсвечено алым и голубым, разноцветные искры купались в мелких волнах канала. Они подплыли на гондоле, и лакей в парадной ливрее и парике помог им сойти. Пройдя сквозь распахнутые двери, София едва не упала в обморок от восхищения. Все ослепляло, все кружило голову, всюду была безумная роскошь, богатство, красота. Зал полыхал теплым янтарным светом, в уму непостижимых огромных люстрах горели сотни свечей. Дамы, поблескивая глазами и драгоценностями, о чем-то перешептывались, прикрывая соблазнительные губки расписными веерами. Кавалеры прогуливались, попивали вино, приветствовали друг друга. София улыбнулась сама себе и чуть не замурлыкала от удовольствия.

Серафино представил ее некоторым из знакомых, те - еще некоторым, и вскоре София могла уже вполне самостоятельно проводить время, ведя светские беседы с разными людьми. На этом исключительном фоне, среди такого необычного общества, она теперь уже вовсе не чувствовала себя чужой. Напротив, впервые ей казалось, что она наконец-то на своем месте, там, где и должна быть, окруженная теми, кто и должен составлять ее естественное окружение. Остальное - далекий дом, невзрачный город, темнота и холод, монотонная работа, коллеги, - в те часы все это вдруг стало далеким и нереальным. Там, в прошлом, была усталая одинокая София, в своей аскетичной темной одежде предельно похожая на безликую толпу вокруг, проживающая день ото дня безо всякого смысла. Здесь, в великолепном палаццо, была неотразимая маркиза, прекрасная и желанная, светская и искушенная. Она стала тем, чем втайне мечтали быть все женщины, которых она знала, забивавшие эти желания в самые глубины души и вслух отрекавшиеся от подобных мечтаний, потому что, по их мнению, они не могли осуществиться. У Софии они осуществились.

Ее внимание привлекла чья-то фигура, промелькнувшая среди гостей и тут же исчезнувшая в золотой дымке, наполнявшей зал. Она почувствовала уже знакомый странный холод изнутри и учащенное сердцебиение. Может ли быть?.. София аккуратно протиснулась между дамами в пышных платьях и вышла в фойе. Нет, ей не показалось! По лестнице действительно спускался эффектный незнакомец в сером камзоле и маске с черными перьями, которого она заметила позавчера на площади Святого Марка. Не раздумывая, она зашелестела платьем по ступеням, устремившись вниз, вслед за ним.

Она настигла его на улице. Он стоял на крыльце, о нижнюю ступень которого глухо бились несколько гондол, и курил сигару, выпуская в синюю ночную тьму облачка дыма с вишневым ароматом.

-- Амадео, - не успев совладать с собой, прошептала София.

-- Простите? - незнакомец обернулся, и его черные глаза изучающе уставились на девушку.

-- Это вы меня простите, - опомнившись, извинилась она. - Вероятно, я вас с кем-то перепутала.

-- Меня зовут Лио, - в черных глазах появилось одобрение, и он протянул ей руку. - Лио ди Сан Джулиан.

-- София, - она вложила нежную ладонь в кружевной перчатке в его сильную руку, и волнующее тепло разлилось по всему ее телу.

-- Откуда вы? - поинтересовался он.

-- А это важно? - она слегка наклонила голову.

-- Нет, - пожал плечами Лио. - Просто пытаюсь поддержать разговор.

-- А вы? Вы венецианец? - спросила София.

-- Это важно? - поддразнил ее он.

-- О да! Если вы, впридачу ко всему, еще и венецианец, то мне лучше поскорее скрыться, иначе слишком велик риск, что вы разобьете мне сердце! - поддержала она несерьезный тон беседы.

-- Я венецианец, - улыбнулся Лио. - Но это еще не значит, что я позволю вам так легко ускользнуть. Не согласитесь ли вы потанцевать со мной?

Он затушил сигару и повел Софию в зал, где оркестр начал играть полонез. Принимая исходное положение, она изрядно нервничала. Она много раз видела, как танцуют полонез в кино, читала об этом в книгах, внимательно смотрела несколько специальных передач, но никогда не делала этого сама. Становясь в пару с Лио, она осознанно шла на риск опростоволоситься, и у нее дрожали колени. Однако стоило заиграть музыке, как все сомнения и колебания испарились. Теперь у нее возникло чудесное ощущение, будто она с детства только тем и занималась, что танцевала полонезы.

-- Это Лио ди Сан Джулиан не отходил от тебя весь вечер? - лукаво полюбопытствовал Серафино, когда, уже под утро, они сели в гондолу.

-- Во всяком случае, он представился именно так, - с улыбкой подтвердила София.

-- Ты вполне можешь быть польщена, моя драгоценная, - заверил Серафино. - С первого же раза привлечь внимание самого завидного мужчины Венеции! Впрочем, я поторопился. Самый завидный - это я, ведь я король, - Серафино засмеялся. - И я тоже не преминул тебя заметить! Да и как иначе: у тебя глаза, как у феи.

-- Спасибо, Серафино, я благодарна вам с Изаурой сверх всякой меры! Вы даже представить себе не можете, какой счастливой меня сделали! - в эти слова София вложила столько искренней признательности, что даже Изаура расщедрилась на благосклонную улыбку, и как будто стала меньше жалеть одолженного платья.

-- Ну что ты, ангел мой, я так рада, что тебе все понравилось, - почти ласковым голосом сказала она.

-- Что говорил тебе Лио? - продолжал расспрашивать Серафино.

-- Бесстыдно флиртовал и предложил завтра посидеть в кафе "Кьоджа", - отчиталась София, и глаза ее при этом светились безудержной радостью, а на щеках цвели розы.

XIV.

XVIII век

Было свыше сил Адельмины послушаться мужа и не искать более встреч с коадъютором Анафесто. Также свыше ее сил было выслушивать новые попреки и устраивать новые скандалы. Она решила пойти на компромисс: делать по-своему, в то же время уверяя Альвизе, будто делает, как угодно ему. Так, решила Адельмина, и волки будут сыты, и овцы целы.

Отправляясь вечером в ридотто, где, как ей доложили по секрету, намеревался присутствовать и господин коадъютор, маркиза ничего не сказала супругу. Альвизе должен был провести вечер в святой уверенности, будто его жена лежит у себя в спальне с головной болью. Вернувшись под утро, Адельмина воспользовалась черным ходом, поднялась по служебной лестнице, прокралась по коридору в кромешной тьме, и открыла дверь в свою комнату как можно тише. Слуги спали на своей половине, и эта часть палаццо была погружена в молчаливый мрак. Ни единого шороха не донеслось до ушей маркизы, пока она проделывала свой путь. Однако стоило ей оказаться в своих апартаментах, как что-то неуловимое заставило ее насторожиться. Да, было тихо, как и полагалось, - и все же, пожалуй, чрезмерно тихо. Почему при ее появлении не проснулись и не прибежали навстречу, как они обычно это делали, ее болонки? Адельмина напряглась и пошарила рукой на каминной полке, зажгла свечу и огляделась. На полу в дальнем конце комнаты темнел какой-то крупный продолговатый предмет, которого там не должно было быть. Она осторожно приблизилась, и когда наконец поняла, что это, ее прошиб холодный пот.

Маркиза Адельмина Шарра упала на колени на мягкий восточный ковер. На замысловатых персидских узорах, обычно серебряно-синих, расцветал страшный багровый цветок. Она испачкала новое платье, но не обратила на это внимания. Как могла она думать о нарядах, когда у ног лежал труп ее собственного супруга, кровь из его ужасной раны зловещим пятном растекалась по полу, а под боком у него валялись два бездыханных беленьких тельца любимых собачек! Она хотела закричать, позвать на помощь, но у нее не получалось выдавить из себя ни единого звука. Протянув дрожащую руку, она дотронулась до тела, уже начавшего остывать. Альвизе был мертв. Кто-то убил его, пока ее не было дома. Убил в ее комнате... И она затруднилась бы ответить, что пугало ее больше: сам факт его смерти, или то, где это произошло. Учитывая, что недавно они сильно поссорились, о чем теперь знал каждый фонарный столб в городе, и с тех пор охлаждение отношений между ними не скрылось от посторонних глаз, становилось очевидно, что первой в списке подозреваемых окажется именно она, Адельмина. А свою свободу она любила больше, чем Альвизе, каким бы удобным мужем тот ни был.

XV.

Адельмина слышала рассказы о тюрьме. О темных, холодных, сырых камерах с крысами и грубыми тюремщиками. О помоях, которыми кормили заключенных, о жестких койках с дырявыми простынями и изъеденными молью одеялами, которые не согревали зимними ночами. О казематах, расположенных ниже уровня воды, которые иногда затапливало по щиколотку зловонной мутной жижей. О бряцанье цепей и засовов, будящих среди ночи, не позволяющих забыть о том, где находишься. О том, как в заключении люди сходили с ума и вешались на полоске ткани, оторванной от ветхой постели. И о том, как осужденных на повешение на площади между двумя колоннами, волокли за волосы по тюремным коридорам, сдирая им кожу. Адельмина не знала, что из этих россказней правда, а что - городские басни, но чем страшнее ей было, тем более ужасные рассказы ей вспоминались, и тем сильнее казалось, что все они соответствовали истине.

Она не могла представить себе, чтобы ей, изнеженной патрицианке, привыкшей сладко спать на перинах, есть изысканные яства, носить шелка и жемчуга, вдруг пришлось оказаться брошенной в подобный кошмар. Еще сложнее было уместить в голове мысль, что такая ужасающая расплата могла постигнуть ее за то, чего она не совершала. Требовалось во что бы то ни стало убедить судей, что она не убивала Альвизе. Да вот только от страха у нее помутился рассудок, и когда ее начинали расспрашивать о случившемся, она только сбивчиво мямлила в ответ что-то нечленораздельное. Единственная фраза, которую судьи смогли разобрать, была: "Я невиновна". Однако никаких деталей происшествия, никаких дополнительных сведений выудить у нее удавалось. Ситуация начинала выглядеть угрожающе.

Когда двери в душный зал распахнулись, и в снопе светящейся на солнце пыли появилась величавая фигура графа Мелькиоре, маркиза Шарра едва не потеряла сознание. Губы его были крепко сжаты, глаза выражали непоколебимую решимость, когда он твердым шагом приблизился к судьям и юристам. Даже глядя на него через весь зал, любой мог сказать, что граф Мелькиоре очень зол. Адельмина поняла: ей пришел конец. Сейчас граф расскажет о том, как она в ярости набросилась на него с ножом, и засвидетельствует, что она вполне способна на убийство. Тогда, даже если к ней вернется дар речи и она сможет оправдываться, никто ей уже не поверит.

-- Я хотел бы знать, синьоры, какого дьявола здесь происходит? - не скрывая своего недовольства, начал говорить граф.

-- Происходит допрос госпожи маркизы Шарра, как вы можете видеть, - терпеливо ответил один из юристов. - Необходимый в связи с лишением жизни ее супруга, маркиза Альвизе Шарра.

-- Это длится уже часа два, - сказал граф Мелькиоре. - Неужели за это время она не рассказала вам всего, что могла знать?

-- Госпожа маркиза еще ничего не сказала, - всплеснул руками тот. - Она отказывается говорить.

-- Извольте, я бы тоже отказался говорить, если бы на меня посмели возвести столь тяжкое обвинение, - возмутился граф. - Разве маркиза не сказала вам, что невиновна?

-- Это единственное, что она сказала, но нам необходимо узнать как можно более подробно обстоятельства произошедшего преступления, чтобы вынести вердикт.

-- Она не может знать никаких подробностей, потому что ее там не было, - произнес граф.

-- По какой причине вы говорите об этом столь уверенно? - спросили его.

-- По той простой причине, господа, что она была со мной, - невозмутимо ответил он.

По залу прокатилась волна шепота и удивленных вздохов. Адельмина ошеломленно уставилась на графа Мелькиоре, не веря своим ушам. У нее, верно, начались галлюцинации, ведь этот мужчина пришел сюда засвидетельствовать ее способность убить человека, а вместо этого оправдывает ее! Ее враг внезапно встал на ее защиту. Где-то здесь скрывалась ловушка, и Адельмина в смятении не знала, в какую сторону бросаться, где выход, а где погибель. Она отказывалась что-либо понимать.

-- Она была с вами? - юрист, казалось, тоже был поражен. - Почему же она раньше об этом не сказала?

-- О подобных вещах не так-то просто заявить публично, - усмехнулся граф. - Маркиза Шарра - моя любовница.

Вторая волна шепота, еще более громкая и продолжительная, прокатилась по залу. Судьям с трудом удалось угомонить возбужденную публику. Граф Мелькоре швырнул в благодатную почву такое плодотворное семя, из которого уже к вечеру должен был вырасти непроходимый лес сплетен. Вокруг бушевали эмоциональные восклицания, которые эхо помножало в десять раз, а он в это время смотрел на Адельмину, застывшую и белую, словно мраморное изваяние, среди всего этого безумия. Глаза ее горели.

-- Я не могу понять, - сказала она, когда, час спустя, полностью оправданная перед законом, сидела в гондоле графа Мелькиоре, направляясь домой. - Почему вы это сделали? Если враг спасает меня от виселицы - стало быть, он уготовал для меня нечто еще более страшное. Скажите же, что вы собираетесь со мной сделать?

-- Вы не можете понять, потому что называете меня своим врагом, - улыбнулся граф. - Но так считаете только вы. Я же никогда не испытывал к вам никакой ненависти. Напротив.

-- Верно, вы даже никогда не считали меня достойной вашего внимания, - с тенью обиды припомнила Адельмина. - Так к чему теперь такое самопожертвование?

-- Поразительно, что такая неглупая женщина, как вы, может столь глубоко заблуждаться, - мягко проговорил он. - Я вам не враг, это вы так решили. Я заметил вас и выделил среди всех сразу же, во время нашей первой встречи, но вас это только возмутило. Как ни прискорбно это было для меня, но к вашему возмущению я отнесся с уважением, и не делал дальнейших попыток завоевать вашу благосклонность, чтобы не вызвать у вас раздражения. И тем не менее, я его вызвал. Как прикажете понимать вас, госпожа маркиза?

-- Поймите это, как заверение в моей искренней неприязни и в том, что я надеюсь как можно реже видеть вас, - холодно ответила она, отворачиваясь к воде. - Я благодарна вам от всего сердца за оказанную мне услугу, однако вынуждена просить еще об одном одолжении: как только я сойду на ступени своего палаццо, постарайтесь по возможности не попадаться мне на глаза.

-- Это будет невозможно, - спокойно возразил он.

-- Что вы имеете ввиду? - нахмурившись, маркиза повернулась и требовательно посмотрела на него.

-- Еще раньше, чем мы доберемся до вашего палаццо, вся Венеция будет говорить о нашей связи, - пояснил он. - Теперь она ни для кого не секрет, даром что ее никогда не существовало. Супруга у вас больше нет, и было бы чрезвычайно странно, если при таком раскладе вы вдруг отказались бы от своего любовника. Нас должны видеть вместе, маркиза, и чем чаще - тем лучше. Или вы хотите, чтобы судьи усомнились в правдивости моих показаний, и обвинение против вас возобновилось?

-- Нет, но должен же быть какой-то еще способ свести на нет всю эту историю, - с надеждой сказала Адельмина.

-- Возможно, ваша фантазия найдет этот способ, - пожал плечами Амадео. - Я, сколько ни думал, пришел к одному выводу: я могу спасти вас от суда, но взамен вам придется сносить мое общество, более того - делать вид, что оно вам донельзя приятно.

-- Что ж, - она хитро прищурилась. - Я готова потерпеть вас разок-другой. А потом я закачу вам публичный скандал, после которого не будет ничего удивительного в том, что наша интрижка закончится!

-- Попробуйте, - он ухмыльнулся. - Вы можете скандалить, сколько душе угодно, но я вам не отвечу. Буду успокаивать вас, нежно касаться вашей руки, говорить вам ласковые слова и терпеть любую вашу выходку!

-- Почему? Господи, почему? - она с досадой ударила кулачком по сиденью.

-- Да потому что мне так хочется, что в этом непонятного? - вскликнул он. - Вы самая соблазнительная женщина из всех, кого я знаю, и самая неприступная - по крайней мере, для меня. Что вас озадачивает в том, что я хочу добиться вашего расположения?

-- Таким путем? - вопросила она.

-- Любым путем, - кивнул граф Мелькиоре. - Смиритесь же, я не остановлюсь ни перед какими препятствиями.

-- Очевидно, если вас не остановило даже то, что я подозревалась в убийстве, - она опустила глаза.

-- Ну, это сущая ересь, - махнул рукой граф. - Я уверен, что вы этого не делали.

-- Как вы можете быть в этом столь уверены? Ведь я не была с вами, как вы утверждали на допросе. Более того, вам лучше чем кому-либо известно, как далеко может завести меня приступ ярости.

-- Вы что, хотите попробовать убедить меня в том, что убили маркиза? - он засмеялся. - Нет, сударыня, вы этого не делали. И, если позволите, я хотел бы не только вызволить вас из неприятностей, но и помочь выяснить, кто виновен на самом деле.

-- Можете не утруждаться, - пожала плечами она. - Я знаю, что никого не убивала, и этого мне достаточно. Дела Альвизе касаются только его самого. Я не хотела в них лезть при его жизни, и не имею ни малейшего желания копаться в них теперь, когда его не стало.

-- Хотите оставить все, как есть? - он смотрел на нее испытующе. - Не знать, было ли это следствием делового конфликта, заговора, мести, или просто роковая случайность? Вы сможете жить спокойно в доме, где совершилось убийство, не думая о том, почему оно совершилось, и не грозит ли опасность вам самой?

-- Думаю, это в любом случае не ваше дело, - отмахнулась она, поднимаясь, так как гондола причаливала к мраморному крыльцу ее палаццо.

-- Хорошо, этот вопрос мы обсудим позже, - вынужденно согласился граф. - Я заеду к вам послезавтра, и мы отправимся сначала в кафе "Араб", а затем - в один из самых веселых ридотто. Будьте готовы к девяти часам вечера!

-- Прощайте, граф, - только и сказала Адельмина, покидая его гондолу.

Он смотрел ей вслед, улыбаясь. Маркиза была строптивой, капризной, переменчивой как вода, но именно это ему в ней и нравилось. В отличие от всех других женщин, эта заставляла его кровь кипеть. Она злила его, выводила из себя, но стоило ей исчезнуть за закрытой дверью - как все вокруг тут же становилось пресным, пустым и скучным. Тем лучше, что теперь у него появился неоспоримый предлог видеть ее почаще.

XVI.

XXI век

Пьяццетта во время карнавала была полна народу с утра до вечера. София слишком рано пришла на место встречи, у нее оставалось около получаса на то, чтобы погулять по набережной Скьявони и поглядеть на костюмы и маски. В итоге она так ими залюбовалась, что чуть не опоздала на свидание в кафе "Кьоджа". Почти бегом, насколько возможно было бежать через такую толкотню, она бросилась обратно на пьяццетту, и, подходя, обнаружила, что Лио уже ждал ее за одним из столиков. Он был дивно хорош в строгом пальто с поднятым воротом, с безупречно уложенными густыми волосами, источая легкий аромат со вкусом подобранного парфюма. Сидя за столиком под колонной, он курил сигару, пил эспрессо и отрешенно глядел на бело-розовый ажурный дворец дожей. Прежде, чем он заметил ее, София успела насладиться созерцанием его задумчивого лица, и сказать себе, что ради такого мужчины она поступилась бы своими принципами, и позволила бы себе любовь на одну ночь. Лучше одна ночь с Лио, чем вся жизнь без него. К тому же, может статься, в этом есть своя прелесть: за время мимолетной интрижки не успевает прийти разочарование, и светлый образ любимого - пусть недолго, но всем сердцем - человека остается в памяти, ничем не омраченный.

-- Ты совсем другая в этой одежде, - заметил Лио, когда они поздоровались, сели за столик, и он заказал для нее кофе.

-- Это не похоже на комплимент, - улыбнулась София. - Естественно, в нарядах восемнадцатого века все выглядят выгоднее. На балу я мысленно пыталась представить себе некоторых гостей в их обычном, повседневном виде. Там были грузные немолодые женщины, которых парики, драгоценности и парча превращали в пикантных и притом довольно величественных дам. И мужчины с пивными животами под складками тяжелого шелка, скрывавшие проплешины под белыми пудреными локонами. Ни дать ни взять, герцоги!

-- А ты молодая, стройная, у тебя нет ни проплешин, ни тем более пивного живота, - засмеялся Лио. - Можешь себе представить, как ты была красива?

-- И как подурнела теперь, - не упустила возможность поддразнить его София.

-- Это неправда. Я все еще вижу в тебе маркизу. Только теперь это маркиза в изгнании, инкогнито явившаяся в Венецию, замаскированная под простую горожанку, - не растерялся Лио.

-- А вот я тебя узнала бы где угодно, в чем угодно, когда угодно, - призналась София. - Даже если бы с момента нашей встречи прошло триста лет, я не забыла бы тебя и узнала бы из тысяч других людей.

-- Я, конечно, хотел бы прожить долгую и хорошую жизнь, но триста лет - это несколько амбициозный срок даже для меня, - усмехнулся Лио.

-- Значит, нам пришлось бы родиться заново, - и я все равно вспомнила бы тебя и узнала, - не сдалась она. - Ты веришь в возрождение душ?

-- Не могу сказать, что верю, хотя иногда мне нравится думать, что было бы, если, - ответил Лио. - А ты?

Они говорили о перерождении, о призраках Венеции, о карнавале и его традициях, об увлекательных безумствах галантного века, горячо спорили о достоинствах и недостатках Пьетро Аретино и Джакомо Казановы, пили крепкий насыщенный кофе и спритц с дольками красного апельсина, купили огромный рожок мороженого с четырьмя шариками и ели его, как дети, кормя друг друга с ложечки и задыхаясь от смеха. Каждый раз, когда София смотрела на Лио, ей казалось, что она спит и видит сон. Попасть в Венецию - это одно, но попасть туда, и, оказавшись на балу, встретить графа из своих фантазий - это уж слишком хорошо, чтобы быть правдой! Во сне или наяву, она спешила испить эту чашу до последней капли, жадно впитывая каждое мгновение. Пусть бы это ей снилось, самым страшным было не проснуться, а все забыть, пробудившись. Она напомнила себе, что записная книжка лежала на прикроватном столике, и что нужно записать сон сразу же, пока он не стерся из памяти. Однако она все не просыпалась, а вкус фисташкового мороженого был предельно правдоподобным.

Лио предложил ей прокатиться на лодке. Сначала София недоверчиво посмотрела на него, решив, что он дразнит ее. Потом вдруг поняла, что для венецианца прокатиться на лодке - дело такое же обыденное, как для жителя ее города покататься на машине, и она согласилась. Небольшая лодка Лио стояла у обочины одного из узких каналов неподалеку от кампо Сан Джованни ин Брагора. София расположилась на сиденье, Лио завел мотор, и постепенно, одна за одной, из-за каждого поворота ей начали открываться тайны Венеции, которые можно было увидеть только с воды. Город выглядел несколько иначе, он как будто подпустил Софию ближе к себе. Рассекая зеленую гладь каналов, они скользили вдоль осыпающихся фасадов старых домов, сумрачных арок, тесных набережных, с которых туристы глядели им вслед. Блики солнца, отражаясь от волн, переливались на каменных сводах мостов, свежие брызги долетали до вытянутых рук Софии. Попетляв по городу, Лио вывел лодку в спокойный залив Сакка делла Мизерикордия, и там, заглушив мотор, устроился напротив Софии, и извлек из ящика бутылку просекко и два бокала.

-- Спасибо тебе за все, - поблагодарила София, блаженно щурясь на солнце и чувствуя себя самой счастливой девушкой на свете. - Не знаю, за что мне так повезло, за что мне все это дано, но я очень рада. Если только можно прожить целую жизнь ради одного дня, то я появилась на свет ради сегодняшнего.

-- То, что я делаю, София - сказал Лио, - мне это ничего не стоит. Тебе не за что меня благодарить. Я вижу, как ты радуешься, и этого более чем достаточно.

Он забрал из ее пальцев наполненный вином бокал и отставил его в сторону. Затем наклонился, обеими руками обхватил ее голову, и поцеловал. У Софии была гордость, и не было иллюзий. Она не имела привычки целоваться с первым встречным, романы заведомо кратковременные ее не интересовали, и она не верила в любовь со второй встречи. Она прекрасно осознавала, что через полторы недели уедет из Венеции и, скорее всего, никогда больше не увидит Лио, который на следующий же день после ее отъезда забудет о ней и продолжит жить своей увлекательной жизнью. Конец этой истории был легко обозрим. Но разве кто-то отказывается читать хорошую книгу только потому, что она неизбежно закончится? Кто не слушает музыку только потому, что после нее непременно наступит тишина? И кто не рождается, наверняка зная, что умрет? София закрыла глаза и отдалась во власть Лио, и чем требовательнее он был, тем больше ей хотелось ему отдать.

Он сильно прижимал ее к себе, в его крепких объятиях было больше страсти, чем нежности. Это не пугало ее, напротив, кружило голову и сводило с ума. Она чувствовала его тепло сквозь толстый слой одежды, но ей хотелось чувствовать его еще сильнее. Никогда еще мужчина не пробуждал в ней столько желания, она и понятия не имела, что способна так хотеть близости с кем-то. Судя по словам, которые он прошептал, целуя ее возле уха, он испытывал то же самое.

-- В каком отеле ты живешь?

-- Это на кампо Санта Маргерита, - пояснила София, сказав название.

-- Прости, эта дыра не подходит, - Лио с сожалением свел брови. - Ко мне тоже никак. Я что-нибудь придумаю, милая моя, хорошо?

-- Только не думай слишком долго, - почти простонала она. - У меня и так немного времени! Всего полторы недели, чтобы быть счастливой...

-- Я позабочусь о том, чтобы все превзошло твои ожидания, - пообещал он, и продолжил целовать ее нежную тонкую шею.

XVII.

XVIII век

Адельмина затылком чувствовала, как на нее все смотрят, и ей не нужно было слышать, чтобы знать, что о ней говорят. "Не успела похоронить мужа, как уже разгуливает с любовником по ридотто," - возмущалась какая-то дама, как будто она сама не сделала бы того же самого, случись ее супругу отойти в мир иной. "Я на бальные наряды столько денег не трачу, как она на траур!" - негодовала другая дама, недовольная роскошным платьем Адельмины из черного атласа, разукрашенным кружевом шантильи, и черным жемчугом у нее на шее и запястьях. "И это она кричала на каждом углу, что ненавидит графа Мелькиоре, как же!" - усмехалась третья. На это Адельмине нечего было ответить, оставалось только вздохнуть.

На людях граф Мелькиоре вел себя с ней безупречно предупредительно. Такому чичисбею могла бы позавидовать любая женщина, и при иных обстоятельствах Адельмина не сочла бы за грех гордиться особым расположением такого человека. Только вот она-то, в отличие от остальных, знала, что это всего лишь игра на публику. Она не позволяла себе обманываться и считать искренними его влюбленные взгляды: она знала, что он умел смотреть так на любую, кого желал обольстить, а таких было бесчисленное множество, и каждая велась на эти полные обожания глаза. Адельмина давно уяснила для себя, что нельзя верить ни единому слову графа Мелькиоре, и теперь не расслаблялась ни на минуту. Когда они оставались наедине, граф становился самим собой: нахальным, насмешливым, дерзким. В течение двух недель они то и дело появлялись на людях, и он ласково касался ее руки, а потом провожал ее домой - и издевался в своей обычной манере. Адельмину весь этот фарс разозлил до такой степени, что она решила выяснить правду о смерти мужа, и таким образом обрести шанс освободиться от увязавшегося за ней демона.

Начала она с того, что обыскала рабочий кабинет и спальню Альвизе. Ночью, когда все слуги ушли к себе, она зажгла свечи и перевернула в этих комнатах все вверх дном. Она проверила все ящики и шкатулки на предмет двойного дна, пролистала все книги, заглянула за каждую картину, посмотрела под ковром, пошарила в подушках и даже в мебельной обивке. Когда она закончила обыск, за окном уже занимался рассвет, а она так ничего и не обнаружила. Через пару часов пришли слуги и Марцо, и нашли маркизу полулежащей в постели, бледную, слабую и усталую. Она сослалась на головную боль и сообщила, что нынче никуда не пойдет. Именно так и передали графу Мелькиоре, когда тот явился с ранним визитом. Но граф не привык, чтобы ему отказывали, поэтому он стремительно взлетел на второй этаж, ворвался в спальню маркизы и по-хозяйски всех оттуда прогнал. Слуги, будучи уверены, что у их госпожи роман с этим невоспитанным наглецом, поспешили ретироваться, а Марцо геройски остался.

-- Я не сделаю ни шагу, пока меня об этом не попросит сама госпожа маркиза! - заявил он, сложив женственные руки на узкой груди.

-- Марцо, мой дорогой, не стоит! - обреченно протянула Адельмина.

-- Никто и ничто не обладает властью, способной заставить меня покинуть женщину, которую я люблю, если она сама не пожелает этого! - запальчиво упорствовал Марцо.

-- Мальчик мой, из тебя вырастет настоящий мужчина, - граф хлопнул его по плечу, от чего юноша чуть пошатнулся. - А теперь, будь добр, исчезни.

-- Вырастет! - возмутился Марцо; он был похож на болонку, нападающую на волкодава. - Мне двадцать один год! Я уже мужчина, и готов доказать вам это!

-- Умоляю, Марцо, только не в моей спальне, - простонала маркиза. - Уйди, пожалуйста, раз уж господин граф не намерен уступить и оставить меня в покое. Лучше покончить со всем этим поскорее.

-- Как пожелаете, маркиза, - покорился Марцо и отступил.

-- Что я слышу? - накинулся на нее граф, когда юный чичсбей покинул спальню. - Головная боль? Но я уже обещал, что мы будем сегодня в казино герцога Беллисарио!

-- О, герцог, - вздохнула Адельмина. - К нему я бы пошла с пребольшим удовольствием, только не с вами, и только не сегодня.

-- Вынужден признать, вы и впрямь неважно выглядите, - покачал головой граф. - Неужели вы не придумали больную голову, чтобы избежать встречи со мной?

-- Как будто не очевидно, что вас бы это не остановило, - пожала плечами она. - Я в самом деле чувствую себя отвратительно. Я всю ночь провела в поисках истины о смерти моего супруга, чтобы иметь возможность быть оправданной независимо от вас.

-- И где же вы ее искали? - поинтересовался граф.

-- В его комнатах, я проверила каждую щель, разве что не разобрала мебель, - сказала Адельмина.

-- И что, ничего не нашли? - спросил он.

-- Ничего, - угрюмо подтвердила она.

-- Значит, маркиз был хитрее, чем все думали, - сделал вывод граф. - Продолжайте искать. Не то чтобы мне неприятно ваше общество, напротив, я с ужасом думаю о том дне, когда нам больше не нужно будет притворяться влюбленными. И все же было бы весьма бесчеловечно с моей стороны не желать вам найти ответы на вопросы, отравляющие вашу жизнь.

-- А вы что-нибудь знаете, граф? - с надеждой подняла на него глаза Адельмина.

-- Я кое-что подозреваю, но говорить об этом вслух пока что рано, - ответил граф. - Вы ведите свои поиски истины, я буду вести свои. Если какие-либо из моих догадок подтвердятся, я сразу же сообщу вам об этом. И, прошу вас, будьте осторожны!

-- Вы думаете, это опасно? - обеспокоенно спросила маркиза.

-- Я думаю, кое-кто уже поплатился жизнью, и одного трупа вполне достаточно, - сказал он. - Постарайтесь собраться с духом и все-таки посетить сегодня казино герцога. Но если нет - так и быть, отложим выход в свет до завтра. Герцог Беллисарио ваш друг, он поймет.

XVIII.

Темная накидка с широким капюшоном скрывала ее лицо и делала всю ее фигуру практически незаметной в ночи. Одной рукой в черной перчатке придерживая капюшон, а другой сжимая под полой накидки конверт, Адельмина пробиралась по темным узким улицам. Было бы ложью утверждать, что она не испытывала страха, вовсе нет: она вздрагивала от каждого шороха и нервно оглядывалась. Ее пугали случайные запоздалые прохожие, шебуршащиеся в углах кошки, плеск нырнувшей в канал водяной крысы. Путь от ее палаццо до дворца дожей был не такой уж и близкий, а угрожающе темной ночью, наполненной призраками этого странного города, который и сам был как призрак, путь этот казался втрое длиннее.

Наконец она дошла до цели. Адельмина остановилась под одной из колонн и помедлила, внимательно осматриваясь вокруг. Фонари под арками прокураций уже давно погасили, и теперь вся площадь Святого Марка напоминала чудовищную пасть с черными зубами. Нигде ни души, ни звука не нарушало ночной тишины, кроме поскрипывания пришвартованных кораблей. Откуда-то издали донесся взрыв смеха гуляк, возвращавшихся из борделя, но увидеть их было невозможно, они шли слишком далеко. Луна и звезды на бархатном небе мерцали тоскливо и молчаливо. На какой-то миг Адельмина почувствовала себя в безопасности и поняла, что нужный момент настал. Тогда она подошла к разверстой пасти каменного чудовища, которого городские власти почему-то назвали львом, устроенного в стене для разнообразных доносов, и быстрым решительным движением опустила конверт в щель. Затем, не задерживаясь, пересекла площадь и вновь углубилась в мрачный лабиринт. Дело было сделано. Отступать было некуда.

Несколько дней Адельмина изводилась, стараясь сообразить, что могло бы натолкнуть ее на разгадку убийства маркиза. Сначала у нее не было никаких идей. Она еще раз обыскала все его комнаты, и даже порылась в библиотеке, но все тщетно. И вдруг ее осенила мысль: труп был найден в ее, Адельмины, спальне. Что понадобилось Альвизе там? Безусловно, никому не могло показаться странным, что муж находился в спальне жены, она и сама поначалу не придала этому значения. А потом стала думать: ведь Альвизе заходил к ней довольно редко, и никогда - без приглашения или предварительной договоренности. Эта договоренность не всегда достигалась на словах, иногда достаточно было взглядов или намеков, но она всегда знала, когда его ждать. Ни разу, за все время их брака, не приходил он к ней неожиданно. В ту ночь Адельмина его не ждала.

Она начала с той комнаты, на полу которой был обнаружен мертвец. Там ей ничего найти не удалось. Ничего не было и в следующей комнате. Адельмина уже начала было разочаровываться в своей идее, когда в будуаре взгляд ее упал на статуэтку на консольном столике. Миниатюрная скульптура изображала кавалера, галантно целующего ручку даме в огромном платье, у ног которой прыгали две собачки. Статуэтку ей подарил герцог Беллисарио, объяснив это тем, что дама чертовски похожа на саму Адельмину. Теперь она стояла слегка под другим углом, нежели обычно. Маркиза подошла и взяла статуэтку в руки. Под ней было пусто, однако к постаменту был приклеен какой-то конверт.

Это оказался донос, подписанный именами ее покойного супруга и двух свидетелей, как того требовал закон. В доносе во всех подробностях раскрывался заговор, возглавленный коадъютором Джакомо Анафесто, который должен был пошатнуть власть нынешнего Совета Десяти и, в конечном счете, помочь коадъютору добиться должности патриарха Венеции. Если бы этот донос был отправлен, коадъютору и всем его приспешникам грозила бы виселица. Не оставалось никаких сомнений в том, что маркиз Альвизе Шарра был убит именно потому, что проник в тайну этого заговора. Неизвестным оставалось, знали ли убийцы о существовании доноса и свидетелей. Судя по тому, что оба подписавшихся под документом синьора были еще живы, о доносе преступники могли не знать. Но если бы им пришло в голову что-то заподозрить, в опасности находились и эти господа, и сама Адельмина.

Она закрыла глаза и представила себе коадъютора Анафесто. Высокого, красивого, величественного, с отблесками пламени в глазах, которое в нем разжигали силы свыше человеческих. Он был священником, а она видела в нем демона-искусителя, падшего ангела, прекрасного и страстного, с широкими черными крылами за сильными плечами. У нее по-прежнему захватывало дух от одной мысли об этом мужчине, она пошла бы в ад вслед за ним, если бы там они могли гореть вдвоем. Но отправляться в преисподнюю вместо него - это было бы слишком. У нее не оставалось выбора. Либо она доставит этот донос по адресу, либо рано или поздно заговорщики придут и по ее душу. Раз уж вопрос встал таким образом, выбор Адельмины был очевиден. Превозмогая парализующий страх, сомнения, сожаления, она глубокой ночью покинула палаццо, чтобы решить судьбу коадъютора трагическим образом. Единственным, что поддерживало ее в тот момент, было осознание, что совесть ее может быть чиста, что таким образом она всего лишь наказывает виновных и спасает, возможно, не одну жизнь.

XIX.

В ридотто в тот вечер собралось много народу, - впрочем, не больше и не меньше, чем обычно. Дамы в бархатных полумасках пили шампанское, какой-то авантюрист в женской шляпке настойчиво выигрывал огромные суммы, вызывая недовольство остальных, у двери стояли и шептались две баутты, за портьерой уединилась какая-то сладкая парочка. Граф Мелькиоре и маркиза Шарра зашли в шумное, душное помещение. Их лица скрывали белые маски, хотя ни для кого не было секретом, кто они такие. Граф скинул плащ, не прекращая весело болтать, уселся за карточный стол и принялся понтировать. Адельмина какое-то время постояла у него за спиной, держа руку на его плече, а потом отошла в сторону, выпить шампанского и побеседовать с другими дамами. Вскоре она потеряла графа из виду и почти совсем позабыла о нем, ей даже становилось весело.

В крошечной комнате, куда Адельмина отошла, чтобы поправить платье и прическу, горела только одна свеча. При таком тусклом свете она почти ничего не видела, и ей пришлось уткнуться в зеркало, чтобы разглядеть свое лицо. Из отражения на нее глядели круглые голубые глаза с непривычно расширенными зрачками. Она достала из кисета пудреницу и дотронулась пуховкой до кончика носа. Какой-то шорох заставил ее вздогнуть. Адельмина напряглась и прислушалась. Шорох не повторился, и она снова склонилась к зеркалу, но тут же по спине у нее пробежал холодок от испуга: чья-то фигура в белой маске возвышалась прямо за ней. Справившись с первым приступом страха, Адельмина глубоко вдохнула и тихо рассмеялась.

-- Вы хотели напугать меня, граф, и вам это удалось, - сказала она и спокойно продолжила поправлять локоны, узнав плащ и маску графа Мелькиоре.

Он не нарушил молчания. Вместо ответа он вытащил руку, в которой блеснул стилет, и Адельмина ощутила холодное прикосновение металла к горлу. В зеркале она видела смутные очертания нависшей над ней черной тени. Все конечности у нее свело от ужаса, она боялась даже дышать.

-- Граф, шутка зашла слишком далеко, - через силу выдавила она сиплым шепотом.

-- Что вы, маркиза, все серьезнее некуда. В моих делах шутки неуместны, - мужчина ответил тоже шепотом, но даже так она поняла, что голос принадлежал не графу Мелькиоре.

-- Кто вы и чего вы хотите? - стараясь не терять самообладания, спросила Адельмина.

-- Я думал, сударыня, вы меня узнаете даже в темноте и в маске, - он рывком развернул ее к себе, не отнимая стилета от шеи дольше чем на секунду, и открыл лицо.

-- Ваше Преосвященство! - и без того большие глаза Адельмины стали непомерно огромными.

-- Вы опустили донос в пасть льва, - грозно проговорил он, устрашающе нависая над ней.

-- Какой донос? - в ужасе переспросила она.

-- Вы читали его? - продолжал допрос коадъютор.

-- Это какая-то дурацкая ошибка, Ваше Преосвященство, я не могу взять в толк, о чем вы говорите, - отпиралась она. - Если вам сказали, что я сделала что-то противозаконное, кого-то оклеветала, то, поверьте, вас обманули! В последнее время у меня было столько забот, что мне при всем желании некогда было бы писать доносы.

-- Я знаю, что вы не писали его, мне нужно знать, читали ли вы его? - упорствовал он.

-- Да как я могла прочитать то, чего в глаза не видела? - не сдавалась маркиза.

-- Если не вы, тогда кто? - прошипел коадъютор. - Документ хранился в вашем доме, из-за него был убит ваш супруг. Кто, как не вы, мог обнаружить его и опустить в пасть льва?

-- Ваше Преосвященство, у меня полный дом слуг, не говоря уже о том, что ко мне постоянно заходят куафер, чичисбеи, аббат Бертони, подружки и прочие гости. Да кто угодно мог найти то, что вы ищете! Но если я могу вам чем-то быть полезна, дайте знать. Я помогу вам искать.

-- Искать уже поздно, - мрачно произнес мужчина. - Донос попал в лапы Совета Десяти, мне конец. Если только я не успею сбежать до рассвета, и никогда больше не появляться в этом городе.

-- Как? Вы навсегда покинете Венецию? - выдохнула она.

Анафесто смотрел прямо в ее кристально чистые голубые глаза и не видел в них ничего, кроме искреннего восхищения и сожаления. Такие глаза не могли столь хладнокровно лгать, и он поверил ее словам. Он убрал кинжал, но его лицо все еще было так близко к ее, что она чувствовала на щеке его теплое дыхание, и он все еще держал сильной ладонью ее тонкую руку. От Адельмины сладко пахло весенними цветами и малиной, ее полураскрытые губы заставляли себя целовать, взволнованно вздымающаяся в крепких тисках жесткого корсажа грудь лишала последней решимости сопротивляться. Обеими руками схватив ее за талию и оторвав от земли, словно она весила не больше подушки, Анафесто повалил Адельмину на софу и принялся вымещать всю свою злость на шнуровке корсажа. Он раздевал ее порывисто, бесцеремонно, поворачивая так и этак, как большую куклу. Она не сопротивлялась, но и не помогала ему. Ей нравилось то, с какой яростью он срывал с нее одежду, нравилось, с какой силой хватал за руки, плечи и бедра, нравилось ощущать, что такое хрупкое создание как она могло пробудить в мужчине такую дьявольскую, безудержную, не поддающуюся контролю страсть. Под его весом ей было трудно дышать, она запрокидывала голову и хватала ртом воздух, пока он не лишал ее и этого последнего источника, накрывая рот жадными, требовательными поцелуями. Его ласки были почти жестоки, его пальцы оставляли на ее нежной коже красные следы, которые на следующий день обречены были стать синими, и она чувствовала тупую боль, но никогда еще ей не приходилось испытывать ничего приятнее этой боли. Все тело Адельмины охватили волны жара и холода, она металась и кусала губы, чтобы не стонать слишком громко, она впивалась ноготками в его широкие плечи и била кулачками его твердую грудь, безжалостно прижимавшую ее к софе. Она сходила с ума в его руках, и когда он наконец смог оторваться от нее, Адельмина еще долго лежала, не в силах отдышаться.

Прежде, чем исчезнуть из ее жизни навсегда, он исполнил ее заветное желание. Невинные глаза Адельмины никогда не лгали, коадъютор Анафесто всегда знал, что она приходит к нему не за исповедью, а в надежде, что однажды ради нее он презрит свои обеты, как наверняка не раз делал это ради других. Он дал ей то, к чему она так безоглядно рвалась. Только она так и не узнала, что все это время он исступленно желал того же самого, балансируя на грани безумия, не позволяя себе воспользоваться ее готовностью отдаться, потому что она могла стать его единственной слабостью. Он дождался момента, когда терять было уже нечего. А когда взошло солнце, коадъютор Анафесто исчез из Венеции, и больше о нем никто ничего не слышал.

XX.

XXI век

Согревая замерзшие ладошки дыханием, София зашла с холодной улицы в тесное лобби гостиницы. У стойки ресепшена она попросила ключ от своего номера, но администратор только развел руками в ответ на ее просьбу.

-- Ваши вещи забрали, синьорина, - ответил он удивленно, не беря в толк, почему она вообще явилась.

-- Что значит забрали? - глаза Софии вылезли на лоб, она в шоке уставилась на администратора.

-- Два часа назад пришли из Палаццо Сант'Анджело и забрали ваши вещи, а за вами прислали такси. Вон оно ждет, прямо напротив выхода, - служащий через застекленную дверь указал на водное такси, пришвартованное возле гостиницы.

-- Это какая-то ошбика, - в растерянности пробормотала она.

-- Вы ведь София? - администратор уточнил ее имя и фамилию.

-- Да, я, - подтвердила девушка.

-- Никакой ошибки нет. Спросите у водителя такси, - заверил ее служащий.

Начиная сердиться, София снова вышла на улицу. Заметив ее, водитель такси поднялся и протянул руку, чтобы помочь пассажирке сесть в лодку.

-- Подождите, подождите, - она не торопилась воспользоваться его услужливостью. - Дело в том, что, я уверена, здесь какое-то недоразумение. Мне сказали, что мои вещи из гостиницы забрали...

-- И перевезли в Палаццо Сант'Анджело, да, - водитель вторил словам администратора. - Теперь я и вас должен туда доставить. Вы София, верно?

-- Я ничего не понимаю, - ее голос начал звенеть. - Палаццо Сант'Анджело - это замечательно, это прекрасно, но я...

-- Кузина синьора ди Сан Джулиан, - подхватил таксист, улыбаясь во все тридцать два белоснежных зуба.

Все мгновенно встало на свои места. Услышав имя Лио, София на секунду-другую застыла, а потом вдруг засмеялась, да так заразительно, что даже водитель, не понимавший, что ее так развеселило, посмеялся вместе с ней. Не прекращая усмехаться, София сама запрыгнула в лодку и велела отправляться прямиком к Палаццо Сант'Анджело.

Новая гостиница оказалась небольшой, скорее уютной нежели помпезной, оформленной в истинно венецианском стиле: обитые деревянными панелями стены, решетчатые окна с ромбовидными вставками из цветного стекла, мебель под старину, приглушенный янтарный свет. В ее комнате обои оказались веселые и теплые, в пунцово-желтую полоску, пол устилал мягкий ковер, а за тяжелыми гардинами, подхваченными крученым шнуром с кистями, балкон выходил прямо на Большой канал. На резном комоде красного дерева стоял огромный ароматный букет, на журнальном столике с гнутыми ножками - корзина сочных свежих фруктов. София закопалась в этот букет лицом и глубоко вдохнула. Затем прошлась по комнате, погладила мягкую обивку дивана, подошла к окну и посмотрела на блеск голубой воды внизу. Перед ней вдруг возникло видение: она, в нежно-желтом платье в стиле рококо, стоит у похожего окна, с похожим балконом, выходящим на Большой канал, а внизу вместо моторных лодок и вапоретто в изобилии скользят гондолы с каютами. Видение было таким ярким и насыщенным, что на какое-то время София совсем утратила ощущение реальности, словно провалилась в какую-то временную дыру.

Опомнившись, она отошла от окна и зашла в спальню. Там, на огромной кровати, застланной узорчатым покрывалом, лежали две коробки и золотой конверт поверх них. Сначала София раскрыла коробку поменьше, и с радостно забившимся сердцем, как у ребенка в день рождения, извлекла оттуда пару атласных туфель на высоком каблуке. Затем, затаив дыхание, она откинула крышку с коробки побольше. Под шуршащим полупрозрачным покровом оберточной бумаги там лежало вечернее платье из невесомого шелка, отделанное потрясающим кружевом, вероятно сделанным вручную мастерицами с острова Бурано. Такое платье было боязно держать в руках, настолько оно казалось неземным. Осторожно разложив его на покрывале, поставив туфли на диванную подушку, София взяла в руки конверт и достала из него карточку с гербом.

"Я желаю, чтобы сегодня вечером Вы были маркизой во всем блеске, Ваша Светлость. Л."

XXI.

София перевернулась на другой бок и зажмурилась: в окно светило яркое солнце. Она видела, что в гостиной на столике ее уже ждет завтрак: горячий кофе, апельсиновый сок, свежие круассаны, масло, тонкие прозрачные ломтики сыра и ветчины. Кофе распространял по комнате магический аромат, но под одеялом было так хорошо, а матрас и подушки были такими мягкими, что, провалившись в них, София не хотела вылезать. Наконец, взяв себя в руки, она откинула одеяло и ступила босыми ногами на пунцовый ковер. Выйдя из спальни, девушка села на диван, налила себе кофе со сливками, добавила немного сахара, и стала медленно вкушать горячий бодрящий напиток, задумчиво глядя в окно на дворцы по ту сторону канала.

Лио в тот день пришлось уйти пораньше. София даже не слышала, когда это произошло, она сладко спала после очередной ночи вместе с мужчиной своей мечты, и видела сны о том, что они вместе навсегда. С тех пор, как он переселил Софию в палаццо Сант'Анджело, Лио проводил с ней каждую свободную минуту. В тот вечер, когда он подарил ей платье, они ужинали при свечах в одном из лучших ресторанов города, и София имела возможность распробовать множество венецианских деликатесов, в основном приготовленных из свежайших даров моря. Не все они пришлись ей по вкусу, и иной раз Лио смеялся над тем, какое лицо она делала, если что-то ей действительно не нравилось. К обеду подавалось вино, много вина, поэтому когда они вышли из ресторана, Венеция показалась Софии сюрреалистической, нарисованной, воображаемой. Она не могла твердо и уверенно идти на высоких каблуках, так что Лио подал ей руку. То, что случилось потом, когда они добрались до гостиницы, было похоже на сцену из любовного романа. Во всяком случае, София была уверена, что ни один мужчина не будет для нее достаточно хорош после того, что она испытала с Лио. Она поняла, что после него останется одна навсегда, однако это не печалило ее. Лучше так, чем всю жизнь подбирать первое подвернувшееся. Лучше неделя любви, чем годы ее имитации.

В один из дней Лио спросил, что ей еще хотелось бы увидеть в Венеции, и она ответила: остров Бурано. Не Мурано, где производят стекло, а кружевной Бурано, с его разноцветными домами и живописными двориками. Не откладывая дело в долгий ящик, Лио отвез ее на Бурано, и они долго бродили по тихим улочкам, фотографировали ажурные зонтки в витринах, кошек и цветные швабры. Нагулявшись, они зашли в маленькую рыбацкую тратторию, совершенно не похожую на те рестораны, куда Лио водил ее в Венеции. Там было сумрачно, тесновато, на грубо сбитых столах из массивных досок не было скатертей, по стенам висели рыболовные сети и украшения в виде рыб. Лио заказал огромную порцию спагетти с дарами моря, которую они вдвоем с аппетитом съели до последней мидии. На обратном пути Лио остановил лодку напротив береговой линии Венеции, чтобы София могла полюбоваться ее завораживающими очертаниями в ожерелье фонарных огней. Он сел рядом и обнял ее за плечи.

-- Знаешь, дома мне не уставали повторять, что я мечтаю о несбыточном, - тихо сказала она. - Что в жизни нет места сказке, что пора встать обеими ногами на землю и прекратить мечтать, согласиться на лягушку вместо принца, и радоваться, что хоть лягушка досталась. А я мечтала о тебе, и нашла тебя.

-- София, - он поцеловал ее голову, лежащую у него на плече. - Мне очень хорошо с тобой, это правда. Но я не могу обещать тебе слишком многого, и не хочу обманывать твои ожидания. Не хочу разочаровывать тебя, понимаешь?

-- Понимаю, - она печально улыбнулась. - Еще совсем немного, и я вернусь туда, откуда приехала, а ты останешься здесь. Я снова начну мечтать, а ты будешь продолжать жить. И кто я такая, чтобы ты ради меня свою жизнь ломал и менял.

-- Не говори так, - он погладил ее по волосам. - Никогда не говори и не думай так о себе. Ты удивительная девушка. Просто прошло слишком мало времени, и я... я собираюсь жениться, София.

-- И она еще более удивительная, чем я, - со вздохом договорила за него она.

-- Это не совсем так, - мотнул головой Лио.

-- Только не начинай говорить мне гадости о своей невесте! Мало того, что это было бы очень некрасиво с твоей стороны, так я тебе и не поверю.

-- Почему гадости? Я не собирался говорить о ней никаких гадостей, - возразил он. - Она неплохая. Не могу сказать, что люблю ее, но я вообще не уверен, что способен любить в полном смысле слова.

-- Зачем же ты женишься? - спросила София.

-- Когда-то надо это сделать, - пожал плечами он. - Она подходит по всем статьям. Наши семьи давно знакомы, моя родня поддерживает идею нашего брака, им она очень нравится. Как по мне, так она ничем не лучше и не хуже остальных. Симпатичная, приятная, неглупая.

-- Но ты не любишь ее, - завершила она. - Хотя я не верю, что ты не способен любить. Скорее всего ты, сам того не зная, тоже придумал для себя идеал, до которого никто не дотягивает, и продолжаешь искать воображаемый призрак, пренебрегая живыми людьми.

-- Ты удивишься, но я иногда сам так думаю, - подтвердил Лио. - Только речь идет не об идеале. Мне не нужен образ для поклонения.

-- Что же тебе нужно? На что она должна быть похожа, - женщина, способная остаться в твоем сердце?

-- Я и сам не знаю, - вздохнул он. - Раньше мне казалось, что если встречу ее - то пойму. Я думал, это обязательно произойдет. А потом... повзрослел, наверное.

-- И ты туда же! - воскликнула София. - Поздравляю, взрослый и несчастливый.

-- Я счастливый, - тихо засмеялся он. - Счастливый, потому что сейчас я с тобой. Все остальное не важно, - сказал Лио, и запечатал эти слова поцелуем.

Попивая кофе в номере гостиницы и любуясь дворцами Большого канала, София вспоминала тот вечер. Мерцающие огни Венеции в отдалении, тихий плеск воды, почти полная луна в небесной глубине, поцелуи Лио, его теплые руки, терпкий аромат его парфюма, и эти слова. Когда она улетит, он будет продолжать каждый день пить кофе и устремлять глаза на похожий вид за окном: цветочная готика соседних палаццо, зеленоватая вода, гондолы с туристами и шумные вапоретто. Он останется в Венеции, и все же продолжит искать что-то эфемерное и неуловимое. Даже здесь, в прекраснейшем городе на земле, такому удачливому по жизни человеку, как Лио ди Сан Джулиан, может чего-то не хватать.

Раздался стук в дверь. София поставила чашку на столик, поднялась и поспешила открыть. Она ожидала увидеть за дверью служащего гостиницы или неожиданно вернувшегося Лио. Однако на пороге стояла молодая женщина, невысокого роста, стройная, одетая просто, но со вкусом. У нее было приятное лицо, большие глаза, нос, возможно, немного крупноват, но он ее не портил. В ней легко с первого взгляда узнавалась итальянка.

-- Добрый день, чем... - начала было София, но гостья ее прервала.

-- Добрый день. Меня зовут Клаудия Маркон, - она устремила на Софию пронзительный взгляд. - Вам ни о чем не говорит это имя?

-- Нет, простите, едва ли я его слышала, - извиняющимся тоном ответила та.

-- Очевидно, туристка, заводя роман с венецианским красавцем, едва ли будет интересоваться именем его невесты, и даже ее наличием, - усмехнулась Клаудия и без церемоний вошла в комнату. - Лио не говорил вам, что он не свободен?

-- Вы считаете, что я должна поддержать этот разговор? - холодно спросила София. - Чего вы хотите? Я улетаю послезавтра, вот большее, что я могу для вас сделать.

-- Откровенно говоря, мы с Лио еще не обручены, - Клаудия сложила руки на груди. - Он собирался сделать мне предложение после карнавала. Мне стало любопытно, угрожает ли что-нибудь этому замыслу.

-- Ему ничто не угрожает, - заверила ее София.

-- Хм, - Клаудия поджала губы и довольно долго просто смотрела на Софию, изучая ее во всех деталях, а потом коротко попрощалась и ушла.

Когда вечером явился Лио, София встретила его с хмурым выражением лица и не ответила на поцелуй. Он обеспокоенно спросил, в чем дело.

-- Утром заходила Клаудия, - сказала она.

-- Клаудия? - брови Лио поползли вверх. - Какого черта? Что ей было нужно? Что она тебе наговорила?

-- Да почти ничего, зашла и тут же ушла, - ответила София.

-- Какая дурацкая ситуация, - процедил Лио, морщась и массируя виски.

-- Согласна, довольно идиотская, - кивнула София. - Послушай, Лио... Пока не объявилась Клаудия, я старалась не задумываться о том, что мы делаем, но теперь, когда я не просто знаю, что у тебя есть невеста...

-- Еще пока не невеста, - поправил ее Лио.

-- Не суть. Теперь, когда я знаю и имя, и лицо, я не могу продолжать в том же духе. Мне это уже не в радость, у меня на душе не спокойно. Муки совести, знаешь, что это такое? Ясно, что об этом стоило подумать раньше, но тут уж как получилось. Осталось всего ничего времени, и, пожалуй, будет лучше, если мы больше не будем видеться до моего отъезда.

-- Понимаю, - подавленно проговорил он. - Мне этого не хочется, но если так будет легче для тебя...

-- И тебе не нужно больше платить за всю эту роскошь, я могу переночевать в хостеле, мне не привыкать к спартанским условиям, - предложила София.

-- Об этом не может быть и речи, - он решительно пресек ее затею. - Номер оплачен до твоего последнего дня в Венеции, и, пожалуйста, останься здесь. Я обещаю не искать встреч с тобой, если ты этого не захочешь, но съезжать совершенно ни к чему.

-- Ладно, - она выдавила из себя улыбку. - Спасибо.

-- Не знаю, как нам прощаться, - он смотрел ей в глаза, и она видела в них что-то настоящее, что-то свыше слов и обещаний.

-- Никак. Я ненавижу прощаться. Секунды длятся вечность, сердце разрывается от боли, а в итоге ничего не меняется: один уходит, другой остается. Просто встань и уйди. Совсем без слов.

Лио положил руки ей на затылок и притянул к себе. Он ощутил прикосновение ее длинных ресниц к щеке, словно бабочка пролетела слишком близко. Он прильнул к ней долгим, крепким поцелуем, который все не кончался. Столетия промчались в эти их последние мгновения вместе. А потом Лио поднялся и вышел, как она и просила - без единого слова.

XXII.

XVIII век

Комнату заливал теплый свет, в котором плясали золотистые пылинки, оконная решетка разрисовала пол узорчатой тенью. Было тихо, душно, сонно, воздух наполнен леностью и негой. Слуга зевал, опершись о дверной косяк, Марцо сидел за клавесином и что-то вяло наигрывал, Адельмина развалилась на оттоманке, читала поэзию и пила горячий шоколад, чередуя сладкие строки со сладкими глотками. Так проходил полдень маркизы, когда явился лакей доложить, что пришел с визитом граф Мелькиоре. Марцо закатил глаза, выражая таким образом крайнюю степень возмущения несправедливостью: в последнее время его то и дело стали выгонять из-за этого фата.

Граф вошел и поклонился. Когда он опустился на кресло напротив маркизы, она отметила, что в его глазах не было привычной насмешки, напротив, он выглядел необычайно серьезно настроенным.

-- Вы пропали вчера, - начал он. - Я долго искал вас, но никто не видел, куда вы подевались.

-- Неужели я должна докладывать вам о каждом своем шаге? - она хотела выглядеть раздраженной, но у нее это получилось не вполне убедительно.

-- Дело не в этом. Я очень беспокоился о вас, - сказал граф.

-- Я не ребенок, чтобы вы обо мне пеклись, и вполне способна на самостоятельность, - строптиво возразила Адельмина.

-- И опять вы меня превратно поняли, - вздохнул он. - У меня были особые причины беспокоиться. Вчера в Совет Десяти поступил донос, раскрывающий весьма амбициозный заговор. Этот документ был подписан вашим покойным супругом, и в Совете уверены, что именно это стало причиной его смерти. Некоторым из заговорщиков удалось скрыться, и они наверняка намерены покинуть Венецию, но вчера вечером они были еще здесь и могли заподозрить ваше участие в том, что донос попал по адресу. Вы меня понимаете? Вас могли убить!

-- Но не убили же, - с напускным безразличием хмыкнула она.

-- Вы что-то не договариваете, - с уверенностью заявил он, смотря ей в лицо.

-- Я и не обязана, - пожала плечами она. - Не думаю, что это ваше дело.

-- Как пожелаете, Адельмина, как пожелаете, - он встал, явно разочарованный. - Сколь бы жаль мне ни было оставлять вас без надежного тыла, беспомощной, уязвимой, одинокой, мне не остается ничего, кроме как подчиниться вашей воле.

-- Неужто в вас проснулся здравый смысл, и вы, наконец, оставите меня в покое? - она выпрямилась и напряглась, как струна. - Поверьте, я вовсе не столь беззащитна и уязвима, как вам хотелось бы думать. Я с легкостью справлюсь без вашей поддержки, более того, избавиться от нее будет большой радостью для меня.

Граф приложил руку к груди и откланялся. Он был уже у двери, когда Адельмина встала.

-- Правильно ли я поняла вас, сударь, что отныне мне не придется более тяготиться вашим обществом, и мы можем закончить этот чудовищный фарс, будто бы вы мой чичисбей? - спросила она.

-- Вы меня поняли отлично, - ответил он, не оборачиваясь, и вышел.

Адельмина не торопилась звать обратно Марцо. Если бы она сейчас увидела этого юношу, во всем являвшего прямую противоположность графу Мелькиоре, она, наверное, возненавидела бы его. Она подошла к окну и впала в состояние, близкое к небытию. Ей казалось, что волны Большого канала внизу качают ее, баюкают, и она засыпает, и что проснется она через много-много лет, когда все будет иначе. В душе у нее разрасталась черная дыра, которая новорила поглотить Адельмину без остатка и без надежды на спасение. Она сама не заметила, что по щекам у нее текли слезы.

XXIII.

XXI век

В последний день Софии в городе Венеция укуталась туманом. Было холодно, сыро, угрюмо, как будто Венеция вместе с Софией грустила о расставании. Даже карнавальное веселье приутихло, масок было совсем мало, туристы бродили сонные и замерзшие. Завернувшись в свою самую теплую кофту, шарф и пальто, София с утра до вечера гуляла по запутанным улицам и переулкам. Она прикасалась рукой к лепной отделке зданий и фигурным дверным ручкам, стремясь пальцами запомнить то, чего никогда не забудут глаза. На рынке Риальто, у одного из немногих оставшихся после полудня торговцев фруктами, она купила кулек желтых слив и вымыла их в студеной воде уличного фонтана для питья, ненароком разогнав купавшихся в нем голубей. Затем долго сидела на понтоне напротив Ка' д'Оро, ела сливы и слушала, как плещется вода, облизывая борты пришвартованных лодок.

Было уже около шести часов вечера, солнце клонилось к западу, когда на одной из улиц квартала Сан Поло София набрела на кованые ворота, проделанные в скошенном углу каменной стены. Ворота были наглухо заперты и обмотаны толстой заржавевшей цепью. Их черные чугунные прутья опутывала паутина завядшего плюща. За решеткой виднелся запущенный сад, столь буйно разросшийся, что невозможно было судить ни о его размерах, ни о том, что скрывалось в его глубине. Довольно долго вглядывалась София в темноту заброшенных зарослей, но они верно хранили свои тайны.

Напротив ворот находилась маленькая мастерская масок. Ее витрина, заваленная лицами из папье-маше, с застывшими навеки выражениями и провалами вместо глаз, заманчиво светилась в синеватом сумраке промозглой улицы. София толкнула дверь, звякнул колокольчик. Внутри пахло лаком и древесиной, на полу лежал потертый ковер, полки с масками вдоль стен были из темного дерева, и оттого создавалось ощущение, будто в лавке царит полутьма. Навстречу посетительнице из подсобки вышел пожилой мужчина в фартуке, вытирая испачканные краской руки.

-- Добрый день, - поздоровался он и уселся за антикварный письменный стол, на котором стояла касса старого образца.

-- Добрый день, синьоре, - София не стала разглядывать товар, а сразу подошла к продавцу. - Я хотела бы спросить у вас, не знаете ли вы, что находится за теми воротами, - рукой она указала за окно.

-- За теми воротами находится палаццо, - глядя на нее поверх очков, ответил мужчина.

-- Не подскажете, как он называется? Я хотела бы найти о нем какую-нибудь информацию, - спросила София.

-- Не думаю, чтобы о нем было много какой информации, - пожал плечами масочник. - Это маленький палаццо, и он давно заброшен. Моя бабушка говорила, что когда-то он назывался палаццо Шарра, но уже лет сто, как его переименовали, и, признаться, я и сам не помню, как он теперь называется.

Поблагодарив, София вышла из магазинчика. Она помедлила, прежде чем идти дальше, и даже когда она отошла от таинственных ворот, палаццо Шарра не покидал ее мыслей.

Солнце зашло, настала сырая безлунная ночь. София вернулась в гостиницу, чтобы собрать вещи к отъезду. Вещей было немного, и когда она закончила их укладывать, ложиться спать еще совсем не хотелось. Она села на кровать и стала слушать, как в тишине тикают часы. Потом встала, накинула пальто, и спустилась на улицу. Она не вполне понимала, что делает, просто следовала указаниям своего сердца, которое вело ее в недра венецианского лабиринта. В то время, как у нее не было осознанной цели, какая-то неведомая сила влекла ее вперед, не сбиваясь с направления. Стемнело, многие магазины и кафе уже позакрывались, людей стало мало. София не останавливалась, пока не дошла до того самого места, где в срезанном углу высокой стены зияли запечатанные черные ворота.

Мастерская масочника к этому часу уже закрылась, равно как и соседняя с ней табаккерия. София была в полном одиночестве, и ночь вокруг царила столь безмолвная, что она слышала шелест сухого плюща на воротах. Подойдя ближе, она обхватила закоченевшими пальцами чугунные прутья и уткнулась в них лбом, вглядываясь во мрак заброшенного сада. Призраки прошлого выползали из-под кустарника, некогда бывшего живой изгородью, и шептали ей о том, что когда-то происходило за этими воротами. София закрыла глаза, и ей причудилось, будто она идет по посыпанной гравием дорожке этого самого сада, и вместо зарослей сорняков вокруг пышно цветут и благоухают гортензии. Палаццо Шарра - он называется именно так, и никак иначе - встречает ее распахнутыми дверями. Она входит в просторный холл, где всюду в фарфоровых вазонах расставлены огромные букеты, а у дверей стоят лакеи в вышитых ливреях. Она поднимается по широкой лестнице, ведя рукой в кружевной перчатке по резным перилам. На стенах галереи развешаны картины великих мастеров, под ее легкими шагами тихо поскрипывает паркет. Вот она входит в будуар и видит, как служанка в чепце с оборками подшивает роскошное парчовое платье. Бросив кисет на кушетку, она садится за зеркальный столик, и видит в отражении смутные очертания самой себя, в высоком белокуром парике, в кружевах и лентах, в чем-то нежно-голубом и неимоверно прекрасном. На столике, среди пудрениц, духов и заколок, валяется лист бумаги с чернильной надписью, сделанной витиеватым почерком: "Я заеду за вами сегодня в восемь. Нехорошо с моей стороны так думать, но иногда я почти рад, что несчастный маркиз позволил себя убить, ведь благодаря этому я имею возможность видеть вас чаще. Искренне ваш, Амадео Мелькиоре." Потом вдруг все темнеет, исчезает служанка с платьем, наступает ночь. Она полулежит на оттоманке, сжимая в руках тот самый лист с запиской от Амадео Мелькиоре, и думает, что он больше не будет к ней приходить и ждать ее по вечерам в своей гондоле, чтобы отвезти на очередной бал, где она будет пить шампанское и танцевать до боли в ногах. Она сама лишила его этой возможности, сама захотела все прекратить. Какой это было ошибкой с ее стороны! Необходимо все исправить, пока еще не поздно, необходимо заставить его вернуться. Как она хочет, чтобы он вернулся!

-- Синьорина, с вами все в порядке? - чей-то чужой голос пробудил Софию от этого сна наяву; она открыла глаза и обнаружила, что вот уже минут десять стоит, вцепившись в ворота, и плачет.

-- Да-да, все хорошо, - она смахнула слезы с лица и улыбнулась прохожему, которого остановили ее всхлипывания. - Я просто задумалась и даже не заметила, что... что плачу.

-- Ладно. Вам точно не нужна никакая помощь? - на всякий случай уточнил незнакомец.

-- Точно. Я в полном порядке, - уверенно подтвердила София, и прохожий ушел восвояси.

София тоже, постояв еще недолгое время, поплелась в сторону гостиницы, находя дорогу с легкостью, невероятной для гостьи этого города. Впрочем, с самого первого дня здесь она вовсе не ощущала себя туристкой. Венеция - это не путешествие. Венеция - это домой.

XXIV.

XVIII век

Адельмина тщетно силилась заснуть, полночи ворочаясь на смятых простынях. У нее ныло все тело, было душно, начинала болеть голова. Вконец измучившись, маркиза встала с постели и настежь раскрыла окно. На нее дохнуло прохладным соленым ветерком. Вверх по течению в одном из дворцов завершался бал, и от крыльца, в свете догорающих факелов, разъезжались в стороны гондолы последних гостей. Адельмине подумалось, что среди них вполне мог быть и граф Мелькиоре, в компании одной из своих многочисленных пассий, которая весь этот вечер зазывно смотрела в его черные глаза и томно посмеивалась над его остротами, пока она, вдова Шарра, заставляла себя спать в холодной постели в пустой комнате.

Она отошла от окна и открыла дверь в будуар. Там, среди пудрениц, духов и заколок, валялась забытая ею записка от графа Мелькиоре, в которой он обещал заехать за нею вечером и дерзко утверждал, что почти рад убийству Альвизе, ведь благодаря этому он имеет возможность чаще видеть Адельмину. Маркиза развернула эту записку и несколько раз перечитала. Затем полулегла на оттоманку, сжимая лист в руке и думая, что он больше не будет к ней приходить и ждать ее по вечерам в своей гондоле, чтобы отвезти на очередной бал, где она будет пить шампанское и танцевать до боли в ногах. Она сама лишила его этой возможности, сама захотела все прекратить. Какой это было ошибкой с ее стороны! Необходимо все исправить, пока еще не поздно, необходимо заставить его вернуться.

С первыми лучами рассвета она разбудила служанку, чтобы та помогла ей одеться, и велела подготовить гондолу. Весь город еще крепко спал после очередной ночи, полной веселья и порока, а Адельмина Шарра уже сидела в лодке напротив палаццо Мелькиоре. Поглядев на зашторенные окна, за которыми располагалась спальня графа, и на запертые двери, она приказала гондольеру грести в сторону акватории Сан Марко. Ей там ничего не было нужно, она просто хотела убить время. Гондола медленно продвигалась вдоль линии дворцовых фасадов, Адельмина любовалась их архитектурой, безупречной, изысканной, без огрехов дурновкусия и чрезмерной помпезности. Они обогнули остров Сан Джорджо Маджоре, свернули в канал делла Джудекка, и, преодолев его, вернулись на Большой Канал с западной стороны. Этот вояж занял порядочное количество времени, на Большом Канале уже успела завертеться жизнь: гондолы богачей и лодки люда попроще сновали туда-сюда по водной артерии Венеции. У раскрытых дверей палаццо Мелькиоре теперь прохаживался заспанный лакей.

-- Доложите господину графу, что я желаю его видеть, - сказала Адельмина, когда ее приняли и проводили в приемные покои.

-- Сию минуту, Ваша Светлость, - слуга тут же отправился выполнять поручение.

Не прошло и десяти минут, как в дверях появился граф. Он выглядел свежим, отдохнувшим, был с иголочки одет и причесан, и в целом не подавал никаких признаков бессонной ночи. Приблизившись к маркизе, он поцеловал ей руку и уселся напротив.

-- Ваш визит - большая неожиданность для меня, - начал он. - Чем обязан подобной чести?

-- Скажите, сударь, были ли вы вчера на балу в палаццо Контарини? - спросила Адельмина, в надежде, что его рассказы о весельях предыдущей ночи приведут ее в чувство, то бишь разозлят.

-- Не был, - лаконично ответил он.

-- А в палаццо Орсеоло? - не сдавалась она.

-- Нет, не было меня и там, - мотнул головой граф.

-- Тогда где же вы были этой ночью? - в растерянности вопросила маркиза.

-- Я был дома, - последовал его простой ответ.

-- Дома? - удивилась Адельмина. - Что же вы делали весь вечер дома?

-- Читал книгу и спал, - сказал граф. - А почему, собственно, вы хотите это знать?

-- Я рассчитывала, что услышу о ваших похождениях и вспомню, что вы - нахальный, лживый дамский угодник, и это заставит меня забыть о том, что доставило мне столько переживаний в последние недели, - чистосердечно призналась она.

-- Продолжайте, ради Бога, - он придвинулся ближе к ней. - Что же не давало вам покоя?

-- Ваше отсутствие, сударь, - Адельмина потупила взор, и даже сквозь белую пудру он мог видеть, как она зарделась.

-- Насколько я понял, от него ожидался эффект прямо противоположный, - припомнил граф.

-- Да, но я кое-чего не предусмотрела, - проговорила она.

-- Чего же? - учтиво поинтересовался он.

-- Я люблю вас, - прошептала она так тихо, словно надеялась, что он ее не расслышит, однако он услышал ее прекрасно.

-- Сударыня, вы меня ненавидите, - мягко напомнил ей граф.

-- Ненавижу, - кивнула Адельмина, ресницы ее дрожали от волнения, она нервно мяла пальцы. - И всегда ненавидела, и всегда буду. За то, что вы так красивы, и перед вами не может устоять ни одна женщина. За то, что вы так галантны, и не можете разочаровать ни одну из них. За то, что вы столь жизнерадостны, и готовы любить каждую. За то, что у вас слишком большой выбор, чтобы вы могли полюбить лишь одну. За то, что вы никогда не могли бы оставаться мне верны. За то, что рано или поздно вам суждено было разбить мне сердце. За то, что по всем этим причинам я не могу верить ни единому вашему слову. За то, что я не могу жить без вас, а вы без меня - можете.

-- Моя дорогая, - он ласково взял ее трепещущую руку и поднес к губам. - Возможно, я и красив, но у меня есть сердце, которое умеет чувствовать. Возможно, меня и обожает множество женщин, но вы - одна, другой такой быть не может. Возможно, я и бываю лжив, но вам я еще не сказал ни слова неправды. Возможно, вы меня и ненавидите, но я люблю вас с самой первой встречи, и буду любить до самого последнего своего дня. Вы верите мне, Адельмина?

-- Нет, - выговорила она, изо всех сил стараясь остановить слезы, градом катившиеся по ее лицу и горячими каплями падавшие в декольте.

-- Отлично, - улыбнулся он. - Не меняйтесь. Я люблю вас такой, каждую вашу черточку, каждый вздох, каждый порыв и каждое слово.

-- Амадео, - она успела только выдохнуть его имя, прежде чем он притянул ее к себе и принялся покрывать поцелуями ее глаза, маленький носик, пухлые губы, нежную шею, точеные плечи, хрупкие руки.

Впоследствии у Адельмины было много недоброжелательниц, так как из-за одного ее существования многие женщины лишились возможности испытать любовь графа Амадео Мелькиоре. Когда им говорили, что он предан одной-единственной даме своего сердца, они смеялись и не верили, и предпринимали одну попытку за другой сбить его с пути верности, но каждая раз за разом терпела фиаско. Ему не приходилось прилагать никаких усилий, чтобы противостоять соблазнам: ни одна женщина просто-напросто не могла сравниться с Адельминой. "Покуда она принадлежит мне, - говорил Амадео, - я - счастливый человек". И счастливым человеком он оставался до самой смерти.

Ему было сорок пять лет, когда он вызвал на дуэль некоего барона, посмевшего домогаться его возлюбленной. Эта дуэль завершилась трагически: погибли оба противника. Дело было зимой, Венецию настиг необычайный холод, выпал снег. Мрачным серым утром, под низко нависшим свинцовым небом, маркиза Адельмина Шарра лежала на снегу, смешавшемся с кровью, обнимая труп своего возлюбленного. В тот момент будущее казалось ей беспросветным, нескончаемым мучением. Однако ей не пришлось долго страдать. Несколько недель спустя маркиза воссоединилась с Амадео: она умерла в монастыре от пневмонии.

XXV.

XXI век

В ту ночь Лио ди Сан Джулиан увидел странный сон. Он никогда слишком не увлекался ни историей, ни фехтованием, ни романтической литературой, но ему приснилось, будто он был графом и бился на дуэли за некую даму. Дело было на окраине Венеции; сразу за кампо, на котором он дрался, коротенький канал заканчивался морем, и оттуда виднелся Сан Микеле, остров мертвых. Стоял февраль, холод пронизывал его насквозь и сковывал движения, лишая обычной ловкости. Его противника, казалось, не смущал ледяной ветер, он бился яростно и нападал, как дикий зверь. И, в конце концов, соперник одолел графа. Падая, он видел мрачное небо над собой, и смутный силуэт бегущей к нему женщины. Когда она опустилась на колени рядом с ним, жить ему оставалось считанные секунды. Все, что он успел сказать ей перед смертью, были два коротких слова, признание в любви. И прежде, чем нить жизни оборвалась, он в последний раз увидел ее милое лицо. Она была бледна, губы ее дрожали, большие голубые глаза наполнены слезами. Он со свистом втянул воздух в последний раз, а потом все оборвалось.

Лио резко проснулся. Уже наступило утро, ясное и солнечное. Он сел в постели и еще раз прокрутил в уме увиденный сон, от начала до конца. Странно, обычно он забывал все свои сны, а этот помнил с поразительной четкостью. И лицо женщины, склонившейся над ним в последний момент, было ему знакомо: то была София. Бросив взгляд на часы, он вскочил с кровати и стал поспешно приводить себя в порядок. Времени хватало, но медлить не стоило.

Пришвартовать лодку прямо у пьяццале Рома было невозможно, поэтому он оставил ее на рио деи Толентини и бросился бежать, на лету перескакивая мостики, минуя сад Пападополи. Путь был совсем близкий, но ему казалось, что он внезапно растянулся в десять раз. На пьяццале Рома, как обычно, было шумно, людно, пыльно. Расталкивая людей и не обращая внимания на нессшиеся ему вслед красочные ругательства, он лихорадочно оглядывался в поисках Софии. Несколько раз оббежал он по кругу всю площадь, и уже готов был отчаяться, решив, что она уехала в аэропорт пораньше, как вдруг заметил ее: она сидела на скамейке и читала книгу, рядом стоял небольшой чемодан. Вмиг преодолев разделявшее их расстояние, Лио сел рядом и стал смотреть на нее, не зная, с чего начать.

-- Ты пришел попрощаться? - так и не дождавшись от него ни слова, сказала София.

-- Не совсем, - ответил он. - Я не хочу прощаться.

-- Но я уезжаю, - она кивнула на чемодан.

-- Не обязательно, - возразил Лио. - Я хочу сказать, что тебя там ждет, ради чего возвращаться?

-- У меня там дом, - обреченно проговорила София. - Работа, мама.

-- Дом? Ты ненавидишь эту страну, - со страстью выпалил он. - И работу, на которой тебе платят разве что не миской риса, ты не любишь. Мама - это другое дело, но в моем палаццо для твоей мамы всегда найдется место! Она может приехать хоть завтра.

-- Прошу тебя, Лио, это вовсе не весело, - София отвернулась от него. - Попрощайся со мной, и я поеду домой.

-- Твой дом здесь, - уверенно заявил он. - В Венеции. Рядом со мной.

-- Не думаю, что Клаудия была бы рада слышать такие твои речи, - невесело усмехнулась она.

-- Ты кое-чего не знаешь о нас с Клаудей, - улыбнулся Лио. - Когда она приходила к тебе, она сказала, что хотела бы знать, способна ли ты изменить мое решение жениться на ней?

София кивнула.

-- Она не сказала тебе, что сама изменила свое решение? Она не очень-то хочет за меня замуж, София, - продолжил он. - Мы долго разговаривали об этом в тот день. Я собирался устроить ей скандал после ее появления в Сант'Анджело, но она только печально улыбнулась и сказала, что давно хотела поговорить начистоту, честно и откровенно. Мы встречались по инерции, мы сами и все окружающие просто привыкли думать о нас как о паре. Но когда речь зашла о браке, Клаудия засомневалась. Ей стало казаться, что оба мы принимаем это решение под давлением, а на самом деле уже давно не испытываем друг к другу никаких чувств. Ей нужен был только повод, чтобы убедиться в обоснованности своих сомнений. Мы расстались друзьями, и нам обоим это расставание принесло облегчение.

-- И поскольку ты остался без невесты, то решил, от нечего делать, предложить мне занять ее место? - кисло произнесла София.

-- Я что, похож на мужчину, у которого нет особого выбора, готового хватать что попало? - спросил ее Лио.

Ответ был очевиден. София подняла взгляд, и, посмотрев в его черные глаза, поняла, что ему можно верить.

-- Я все вспомнил, моя дорогая, - он наклонился ближе к ней, и они соприкоснулись лбами. - И теперь ни за что не соглашусь потерять тебя.

Он вспомнили! Неужели? Адельмину и Амадео, их безоблачные счастливые годы вместе, их громкие и не нарушенные клятвы, его гибель на ее руках, и ее смерть вскоре после этого? Неужто и с его памяти спала слепая завеса веков, и он помнит их любовь, которую они обещали пронести сквозь столетия, чтобы возродить, когда бы им ни случилось жить снова?..

-- Тот образ, что я придумал себе еще в детстве, - прошептал он. - Та женщина, которую я искал годами, а потом решил, что никогда не найду... Ведь я едва не забыл, какой она была. А сегодня, увидев странный сон, я вспомнил. Она была такая, как ты. Твои глаза, - он прикоснулся губами к ее ресницам. - Твои щеки, - он поцеловал ее скулы. - Твои волосы, - он глубоко вдохнул их приятный аромат. - Твой голос, - он приник к ее губам нежным поцелуем. - Твое имя, - завершил он, оторвавшись от нее. - Это была ты.

В тот день София никуда не уехала. Полчаса спустя она сидела на алых подушках гондолы, импульсивно нанятой Лио в романтическом порыве, слушала скрип весла в уключине, плеск воды за черным лакированным бортом, и ласковый шепот влюбленного в нее венецианца. Она осталась там, где ей было самое место, ее душа после долгих скитаний наконец вернулась в Венецию. Ей было спокойно и радостно: все сложилось правильно. Всю дорогу мечты вели ее за собой, парящими в темноте огнями розовых венецианских фонарей освещая путь. И вот ажурные палаццо, белокаменные церкви, тесные переулки, живописные площади со старинными колодцами, торжественная просторная площадь Святого Марка вновь стали ее домом.

Адельмина Шарра в ее воображении улыбалась, гордо вышагивая под руку с Амадео Мелькиоре. Возможно, она очень ярко придумала себе все это холодной венецианской ночью, которая должна была стать последней. Возможно, и в самом деле в одной из прошлых жизней София была маркизой. Кто знает?..

FINE

Комментарии: 2, последний от 30/12/2014. © Copyright Валуа Вероника (airpacific@ymail.com) Размещен: 03/02/2013, изменен: 03/12/2014. 171k. Статистика. Повесть: Проза, История, Любовный роман Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: София вроде бы ничем не примечательна, ее не заметишь в толпе. Но у нее есть мечта: однажды попасть в Венецию. И когда эта мечта сбывается, с Софией начинают происходить странные и прекрасные вещи. Она как будто вспоминает, как триста лет назад была блистательной венецианской маркизой... да вот только была ли? И в самом ли деле в прошлой жизни знала и любила таинственного незнакомца в маске, встреченного посреди восхитительного безумства карнавала?

Валуа Вероника : другие произведения.

Возвращение в Венецию