Вар Павел Афанасьевич : другие произведения.

Колокольный Борщ

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первый из романов исторической серии "II Украинская Революция"
  
  ПАВЕЛ ВАР
  
  II УКРАИНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
  украинские неформальные хроники
  времен распада Советской Империи
  
  
  
  Аще где в книзе сей грубостию моей просих или небрежением писано,
  молю вас: не зазрите моему окаянству, не клените, но поправьте,
  писал бо не ангел Божий, но человек грешен и зело исполнен неведения
  приписка на полях старинной славянской рукописи
  
  
  
  КАДР ПЕРВЫЙ
  КОЛОКОЛЬНЫЙ БОРЩ
  драма ситуаций в девяти частях с интродукциями
  (июнь 1990 года, 63 часа национальных забав)
  
  
  
  ОСНОВНЫЕ ПЕРСОНАЖИ
  
  ПОЛИТИЧЕСКИЙ АКТИВ,
  ОН ЖЕ ПЫЛАЮЩЕЕ СЕРДЦЕ СОБЫТИЙ
  
  01. Бронислав, около 40 лет, национальность - многодетный слобожанин, бывший учитель математики, частный предприниматель, русскоязычный поэт, украиноязычный политолог, теперь Председатель Правления независимого Профсоюза Литераторов, социальный аферист поневоле, деловой и политический партнер, а также весьма близкий друг Ади
  чем дальше, тем более успешен и оттого не ощущает бремени трудов и забот
  
  02. Адя, около 35 лет, украинка-трехчетвертинка, филолог, донедавна зав. отделом культуры в республиканском журнале "Советская Девственница", романтическая националистка от культуры на многоуровневом распутье, Координатор Украинской Секции Профсоюза Литераторов, надеется въехать на Брониславе очень высоко, да хоть и на эшафот
  пока не успела призадуматься, а потому собрана и энергична
  
  03. Рыжая Камбала, около 30 лет, почти русская красавица-сильфида, и вправду рыжая, экс-лаборантка, уличная поэтесса и правдолюбка с сильно сдвинутой набекрень крышей, покровительница многоразличных бардов и менестрелей, низковысокохудожественная кофейная террористка, но добрая
  
  04. Руф, около 40 лет, поэт-инородец, экс-рабочий театральной сцены, литературный террорист нового призыву, безбрежный пацифист с манией безвредного отъезжанта
  в мистических триллерах таких убивают первыми, чтобы остальных взбодрить и насторожить
  
  05. Хрюндель, 15 лет, любвеобильный столичный украинец, отчасти школьник, эстетствующий младопипловский революционер с двухлетним стажем антисоветчины, и. о. Директора местной полу подпольной профсоюзной типографии, сын Ади от первого мужа... или второго
  мелькает и полезно шумит
  
  06. Евгенчик Белышев, около 30 лет, бывший офицер, грустный столичный украинец, глава Украинской Народно-Деспотической Лиги
  воплощает все национально хорошее и ничего больше
  
  07. Юрко Медовнюк, украинец свеже из Водчины, добивает 3-й десяток, относительно культурный провинциал во столицах, бывший офицер-тыловик, в УНДЛ лидер официальной внутренней оппозиции
  сердится и трудится на износ
  
  08. Аркашка-Какашка, 30 лет, цивилизованный Киевский евреец-красноармеец и не стесняется, экс-оператор университетского ВЦ, Глава Информцентра УНДЛ, еще Глава Объединенного иинформационно-аналитического отдела Профсоюза Литераторов и УНДЛ, потом копошился в собственном независимом от денег Информцентре, потом какой-то еще был Центр, - сам черт ногу сломит, где он только не светился!..
  
  09. Юлик Рыльский, ближе к 30, чуть подполяченный полтавский украинец, партполитработник в отставке по скандальцу бытового плана, сноб с проголубью, постановщик фотоклипов, завсегдатай художественных салонов, шесть европейских языков на 10-15% каждый
  с виду совершенная говядина, но если бы главных персонажей вдруг расстреляли без суда и бросили как собак в речку Лыбедь, только Юлик со своими блядями дерзнул бы их подобрать, омыть, искренне оплакать и похоронить по-христиански за собственный счет
  
  10. Семен Лис, около 30, Борловский украинец, то есть, такой же украинец, как "шуба" в "селедке под шубой", Наказной Атаман Борловского Куреня, неглуп, решителен и скор во всяком деле
  ему здесь не место, он опоздал родиться лет на триста...
  
  ДРУЗЬЯ, БЛИЗКИЕ, СОРАТНИКИ, ПРОЧАЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ СВОЛОЧЬ
  
  11. Марк Бейкин, около 35 лет, без пяти минут белорус, бывший учитель труда, Председатель Правления Одиноких Профсоюзов Украины, тайный сторонник Христа
  очень деловой и обязательный человек без определенного будущего
  
  12. Андрей и Орест, украинцы, примерно 25 лет каждый, бывшие активные атеисты, нынче активисты Православного Братства во имя Апостола Фомы Неверующего
  все видят, все слышат, в основном помалкивают, дружелюбны
  
  13. Санька Ногащенко, калиброванная киевская украинка из разветвленного поднепровского клана Ногащенков, где-то под 30, в самом соку, то есть, бывший микробиолог, хороший товарищ, академическая проблядь и ближайшая подруга Ади
  если бы не такие, как Санька да не такое, как Украина, главные герои подохли бы со скуки или попереженились кто на ком попадя
  
  14. Димелло, живописная помесь украинца с неславянкой, слегка за 30 лет, некогда товарищ Ади по скалолазанию и вообще - возьмемся за руки, друзья, кооперативщик-верхолаз, незаживающая кровавая язва на сердце МамыЖени
  персонаж из других историй, здесь он только часть объективной действительности: появляется, гыгыкает и пропадает
  
  15. ПаниСофийска, то есть, Директриса Софии, почти украинка, 42 года, достаточно известный историк, по-украински упорно и по-советски преданно окучивает какую-то Украинскую Культуру в до самого до горизонта пыльно бурьянящейся ниве Украинской Советской Социалистической Культуры
  персонаж отшумевших романтических историй, здесь она только ископаемый обломок все еще объективной действительности
  
  16. Полковник Киевский, он же Сотник, он же Наказной Атаман какого-то очередного сборища, Черкасский витязь-в-смушковой-шапке, около 50 лет, бывший инструктор ДОСААФ, имя стерто ветром истории
  всегда готов и при том совершенно бескорыстно
  
  17. Его жена, Полковничиха, побольше 40, пожалуй, будет, украинка из хорошей Черкасской семьи, с момента выхода замуж за полковника имени не имеет
  несет бремя жены на посылках у мужа-витязя-в-смушковой-шапке, в ином качестве не существует
  
  18. ПапаГрыша, 60 лет, крутой украинец из-под Чернигова, национальный Член-корр, первоклассный эстетик, очень хороший литературовед и сомнительный дед, блестящий ум, мало подпорченный алкоголем, отец Ади
  живет за кулисами событий, но громко
  
  19. МамаЖеня, 60 лет, полуинородка-полуукраинка, осознанно воссоздавшая себя крутой украинкой, филолог, заслуженно крупная фигура в кругах обучения украинскому как иностранному, мать Ади
  нервный голос из-за кулис
  
  20. Петрушкин, около 40 лет, городской украинец космополитического склада, в прошлом комсомольский скульптор, ныне ваятель безродных кукол-петрушек, имя коим, натурально, - легион, удачливый коммерческий посредник
  издали облизывается на Адю и готов платить... за дело освобождения родного рынка
  
  21. Юрков Папахен, чуть за 50, рафинированный Водчанский украинец, бывший технолог горного дела, ныне тайный совладелец гравийно-щебеночного карьера, заскучавший Тарас Бульба, имя несущественно
  живет за кулисами событий
  
  22. Юрков Мамахен, почти 50 лет, тихая украинка с Полесья, несгибаемая по оси ОХ жена заскучавшего Тараса Бульбы, имя несущественно
  тоже голос из-за кулис, но и этого слегка чересчур
  
  23. Рая, жена Руфа, красивая городская еврейка 30 лет, в повседневности астрофизик
  основная профессия - погонщица Руфа и мать детей Руфа
  
  24. Теща Руфа, еще более красивая (но это бессмысленный секрет...) городская еврейка 55 лет, была и осталась астрофизиком, вся в дочь
  основная профессия - мать Раи и теща Руфа, основное душевное состояние - в ярости, причем, обоснованно
  
  25. Лайма, пассия и боевая революционная подруга Хрюнделя, около 25 лет, продрейфовавшая на Украину сонная прибалтийка, актуально околокофеенная поликультурная хиппарка
  музицирует в подземных переходах и вообще живет
  
  26. Дама-с-Крысой, около 20 лет, украинка из Жулян, является миру преимущественно в кофейнях и только с белой лабораторной крысой на плече
  персонаж из других историй, здесь она только интригующая читателя часть объективной действительности
  
  27. Мира Дуля, 35 лет, полуинородка-полурусская, поэтка, ad Urbi condita и навсегда - безработная, самопальный культуролог, покровительствует Руфу, бешеные знакомства среди отбросов интеллигентного общества, ПЛ-ненавистница
  персонаж из другой истории, здесь она только тяжелая и неповоротливая часть объективной действительности
  
  28. Словолюбы, человеки не выясняемых возраста, пола и образования, преимущественно пригородные украинские тетки, члены и членихи Товарищества Двоюродного Языка имени Отца Всех Поэтов, В Земле Днепровской Просиявших, безымянные, число и состав их непостоянны и в каждой сцене другие
  пушечное мясо для всякого маньяка-носителя какой-нибудь высокой идеи
  
  29. Независимые Студенты, где-то около шестнадцати сотен числом, все от 17 до 20 лет, чаще всего украинцы, в основном сельские или пригородные парубки и дивчины, всегда готовы и доказывают делом, откуда взялись в реальности этой драмы - неизвестно (возможно, Камбала заманила ненароком), без имен, без постоянного пола
  очень активная часть объективной действительности
  
  30. Менты, гебисты, Шмаличане, казаки, украинцы, москали, инородцы и разные прочие шведы, народ, то безмолвствующий, то горлопанящий, иные разнообразные люди и людишки доброй и не очень доброй воли
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ I
  Четверг 23-00 - Пятница 01-30, Киев, Владимирская Горка, Mein Keif (пивной путч по-киевски)
  
  В благовонную ночь на четверг Украинская Народно-Деспотическая Лига наконец-то сподобилась бесповоротно решиться на голодовку в субботу. Будущим действующим лицам и исполнителям вполне рядовое по новым временам усилие - решиться - сулило последствия запутанные и в целом непредсказуемые. Как водилось некогда в романах, а потом завелось и в самой жизни, история эта началась немного раньше своего формального начала - субботы. Не на эпоху раньше, не на 10 дней, которые потрясли мир, а за два только дня до того, до субботы то есть: именно около полуночи со среды на четверг.
  
  Ночь со среды на четверг, ночь бесповоротного решения, ночь пахучая, душная и липкая, ночь, наклоняющая истинно украинскую душу скорее к обильно пенному пиву и расслабленным прогулкам темными пляжами Труханова острова, да с полотенцем вкруг талии, - ночь эта понаклоняла-посклоняла украинские души к приятному, вяло посопротивлялась налетающему противу того украинскому возвышенному, но обессилела, присмирела, закатилась за Владимирский Крест, рассыпалась по горкиным кустам, стекла к Днепровским холодкам, обернулась обычной слабо расцвеченной городскими огнями цветочной темнотой. И ничто уже кроме внутренней лени и нерадивости действующих лиц не вставало на дороге очередного газавата жалкому колониальному Правительству. В лучших традициях Малого Совнаркома, газават жалкому колониальному Правительству провозгласили буквально и дословно в три минуты сорок семь секунд.
  
  В тот уютный предполуночный час, как и в каждую летнюю среду, Адя увлекла Бронислава к бывшей Трапезной бывшего Михайловского и бывшего монастыря, воровать розы для дома для семьи... нет-нет, не воровать, конечно, - резать, так вот ловчее будет сказать: резать. В лоскутном полусвете фонарных бликов у чудесно неистощимых розовых делянок частенько собиралось сколько-то ценителей красоты домашнего интерьера за счет Горотдела по озеленению. Резали розы, потом общались, пиво пили на бордюрах у Фуникулера, то есть жили как живут все нормальные правобережные киевляне. Обыкновенно к куртинам и шпалерам притекало три-четыре законных (чаще полу- или вовсе незаконных) семьи, а тем разом, в роковую среду, томленье Гюлистана охватило мало не все прогрессивное правобережное киевское человечество от инородческого Подола начиная и до москальского запашку площади Побелки включительно. Мистика-с, трансценденция!
  
  Шипя проклятия колючкам, вдоль гряд и сквозь оные циркулировали все сколь бы то ни было значительные правобережные деятели и деятелиссы. И от Профсоюза Литераторов, и от Народно-Деспотической Лиги, и от Словолюбов, и от прочих шайзэ лидеров или вольных творцов современного искусства и культуры шныряло преизрядно. Смутно промелькивали на фоне огненной высыпки Левого Берега не по-духовному согбенные, скорее уж по-пионерски статные, спортивные спины обоих светских старост православного Братства во имя Апостола Фомы Неверующего, - Андрея и Ореста. Шатия-братия стеклась, как говаривал культурный советский писатель товарищ Катаев, - мыдэр киндэр унд бэбэхен. То есть, влачили не только сладкие ожидания нескромных прикосновений к июньской Флоре, но и детей, но и кульки с пикниковыми аксессуарами, но и корзинки с пивом и закуской. Широкой надднепрянской натуры Санька Ногащенко прибуксировала еще и своего Бабуина, - бабушку-антикоммунистку, экс-балерину и вице-мистрисс-Киев в неформальной номинации сороковых годов.
  
  Умеренно и без ощутимого внутреннего раскаяния понарушав восьмую заповедь, как-то спонтанно стеклись племена и языки к Ротонде, к громкоговорителю, бурчащему свое громкоговорительное, закурили. Дети в количестве четырех визгливых единиц синхронно и синфазно вымелькнули в аллею к Планетарию, гнать насмерть автохтонного кошака. Рады до беспамятства, что пока сверстникам моют перед сном ноги теплой водой, пока рокочут над ушком нежное и неинтересное, они, избранники доли, несутся по в меру тревожной и пугающей ночной алее, и впереди - Зверь, Именуемый Кот, и скорое его уловление и растерзание живьем, и сзади никто не кличет грозно, не кычет, не ловит на бегу, не гугукает слюняво, не щекочет покорной выйки усом (папочка) или локоном - мамочка. Счастье.
  
  Унеслись дети рука об руку с отзвуками быстрого своего, под стать обмену младых веществ, существования, не затемненного ничем вредным, всосались в шелестящую духоту Владимирской Горки. Стало почти тихо и совсем молодо. Санькин Бабуин сервировал впоперек лавочки, что сам послал да другие донесли, сделал жест утлой лапочкой, перетек к бетонным перильцам видовой площадки, под тихую сурдинку надежной старости в шеститысячный поди раз глядеть в темные дали заднепровские, пока и войны нет, и Санька не в абортарии, а с хорошими людьми, при пиве всемирного сбору.
  
  Под анемичным куполом Ротонды плюкнули пробки, потянулись руки, да не к перу или бумаге постылым, а к потным бутылкам, к ледяным жестянкам, к плотскому, к привычному превыше всех абстракций любви и ненависти. Бронислав дернулся сквозь фалангу жаждущих, летом просканировал лавку, - "Карлсберга" уже не было. Как пить дать, Ногащенко проворная, плод детского воспитания в студии папашки художника, мародерка! Осадив порыв воли, взял, что оставили. А оставили "Маккаби", немногим и хуже. Пили в полной расслабленности. Почему-то не разговаривалось, а поскольку Димелло отсутствовалло, то даже чавканья и хлюпанья не носилось над выплывавшей в неясные 90-е Владимирской Горкой. Тем внезапнее обвалился из-под купола и раздразительно закрутился по полу, заерзал между туфель вкушающей братии простенький и незамысловатенький с виду вопросишко:
  
  - Евгенчик, ты мужчина? - это у Ади исчерпались второй глоток и первое дыхание
  - Не знаю, не знаю... - довольная Ногащенко не отчуждается привычного женского памятозлобия, а Евгенчик виноват перед нею, ой, крепко виноват!
  - Некоторые говорят, что да, вполне да... и даже что очень даже да - это с виду смиренно дерзит сам без вины опрашиваемый
  - И все же, не уточнишь ли, лапочка котик, по какому, собственно говоря, признаку ты самоопределяешься как мужчина?... Юрко, не ухмыляйся, ты не умен, тебе не идет, не с тобой, кстати, и разговаривают.
  - Не уточню. Бо не хочу. И еще вот... на мой способ предъявления признака ты сейчас может и не согласишься, а потом может и я не соглашусь
  - А вот я тебя сейчас как удивлю, народник ты наш кантианствующий... Не тот у мужчины признак, что висит или стоит, а тот, что мужчина за слово свое отвечает, слыхивал о таком по штабам вашим, да по селам нашим?
  
  Евгенчик даже банкой развел во все стороны враз:
  - Ну, знаешь, никто и никогда еще ...
  - ...Никогда еще Воробьянинов не протягивал руки, - резче уже обрывает неумолимая в сумерках Адя, - стоишь себе, так и не вспенивайся, ты не пенис, а лучше головку напряги: вы что там у себя, среди деспотических отбросов общества месяц тому порешили про оккупационную голодовку?
  - Среди моих товарищей и друзей нет отбросов общества. По крайней мере - ни одного гнилого интеллигента сомнительной национальности. Все люди полезные и порядочные, по чернильницам светлого будущего не ищут, как Бронислав, например... не обессудь уж, Броник... как предки твои высокоумные, да как и ты сама...
  - ...К делу! к делу! романтика третьего сословия объявляется исчерпанной со вторника, Людовик сбежал, - я его сама видела...
  - Я-то как раз к делу. Мы люди последовательные, чувствующие остроту момента, петрящие в национально-освободительных раскладах. Поэтому мы решили в обозримом будущем провести массовую акцию протеста против того, что Софийский Собор, да и вообще все, что вокруг Софии, остатки Михайловского и вообще все-все здесь наверху принадлежит светскому московскому государству. Колониальному. А должно церкви....
  - ... Церкви, между прочим, разные бывают! - симметрично вскинулись апостольцы, но их со всем показным уважением враз окоротили, вмиг принудили до времени в беседы светских не встревать, ливерной молча скоромиться, смиряться и надеяться
  - ... Вот я и говорю: а должно быть достоянием церкви. Какой именно Церкви, сегодня не наше дело. Пусть будущее решит, Украина решает, люди, референдум там, - Бог, наконец. Богу, пожалуй, лучше знать... или Президенту, если его поставят. Пока же будем просто протестовать. Акция, как говорится, развивающая, тренирующая лидеров и менеджеров первичек, наконец, - акция прямого действия, action directe. Частичная оккупация плюс голодовка, но не сухая, пить будем. Что запасем, гы...
  - Да-да, все это мы уже слыхали где-то. То ли от Бронислава, то ли из Смитсоновского Института донеслось. Мне выслушивать совсем недавно присвоенные тобою идеи и тезисы неинтересно. Ты не за тем в сей мир пришел, чужие взгляды коряво излагать, ты мне скажи только в одном слове - когда? Да не выдвигай ты оскорбленную фейсятину из тьмы, Джек-Из-Тени какой-то, не мрачней. Я не держу тебя за пешку, сам знаешь, но и не за источник же идей, в самом-то деле! Ты почитал всякое, ты послушал умных, подумал, затылок почесал, а теперь твой час. Ты и партия - близнецы-братья, разве нет? Во всяком случае, пока Медовнюк не вмешивается и пан Егор не протестует. Вот и огласи, заинька ты наш серенький, свою партийную волю уже как приказ и наказ. Всем вашим приказ, а нам, твоим товарищам и помощникам, ПЛ-овцам, то есть, наказ. Может статься, что и Одиноким понравится, и Словолюбы тоже с нами, в сортир вон нарезают бодро как, вот вернутся, так и призовем, они железно откликнутся. Дело-то общее. А безделье частное. У меня, к примеру, Бронислав уже закис после прошлой акции, снова поэму кропает про переселение душ, так глядишь и единственной на всех половинки мозга лишимся. Так, бекицер, когда?
  - Я думаю....
  - ... Так, поняла... Санька, сколько дадим деспотам на сборы?
  - До утра, - аж закурилась едким полынным полыханьем лихая к ночи Ногащенко, - а то они никогда не разродятся...
  
  Взвыли все: до утра это, конечно же, слишком! Влача пышный шлейф ядерного духа национальной мочи, возвернулись Словолюбки. Рыпнулись было амазонки пойти страдать сразу же и отсюдова же, уповая на эффект неожиданности и извечную свою счастливую планиду. Ведь как никак, а в среднем по семь подсоветских лет протестаций приходилось на среднего Словолюба и разве что с горстью несерьезных приводов в знаменитое 47-е Отделение, в котором больше чем на три часа даже виноватого не задерживали. Бронислав от личного участия в аксьон директ грубовато отказался и его мнения по срокам не спрашивали. Апостольцы вымогали шесть дней говения плюс сутки резерва на устроение телеграфного благословения Митрополитом Святославом. К тому полста долларов на оплату факса: все же Америка, не в Мариуполь звонить. Но поелику среди определяющих дело лиц собственно верующих было только что одна Адя, да и та - католичка без постоянного прихода, так, второй сорт, а единственный у Деспотистов верующий-униат вовсе отсутствовал, то в итоге сошлись на двух полных сутках. До полуночи с пятницы на субботу, то есть. На том и по рукам ударила.
  
  Курултай мигом свернули. Бабуина как носителя психической стабильности и Рыжую Камбалу как профессиональную истеричку с комплексом неудовлетворенной матери послали по кустам, загонять детей в объятья родни. Печальника печатной культуры Руфа угнали выносить отходы совещания к зданию Республиканского Комитета ВЛКСМ и цинично разбрасывать по подъездному плацу. Вскоре и сами разбежались по аулам своим да по кишлакам отчим. Только апостолические фомисты подзадержались и долго еще помигивали сигаретками вслед, но тогда на это как-то не обратили внимания.
  
  Таким макаровичем, субботняя война случилась в субботу почти случайно: из-за всесезонного Адиного нетерпежа и мгновенного всквасу летней скуки. Зато случилось именно летом. Сколько памяти, войны на этих территориях чаще всего и вели прицелом ко временам созревания липы и колыхания тинистых ночных прохлад. Чтобы скоренько отвоеваться - и жито жать. Подсознательно в том же духе поступая, на предмобилизационное развертывание да на собственно мобилизацию и положили ровно два дня.
  
  Запыхавшийся за день июнь лениво приткнулся между Трапезной и Золотыми Воротами, его жаркие бока ритмически подергивались тенями фонарных столбов. Июнь сопел у бордюра выпущенной на променад палевой дожицей, чихал с дерева темным котом, цокотал с перекрестка припоздалой барышней, озирался со стоянки такси одиноким военным, - жил себе и длился, медленно реформируясь в июль. От ночного валютного ларька отпрянула заезженная беззаботными хозяевами "Нива", вздернулась с места беспамятным ночным вскидыванием проснувшегося в кошмаре стукача. Парило.
  
  Осторожно обнимая избыточных размеров букеты, Бронислав с Адей резво потрусили до дому, выглядывая из-за розовых снопов как смешливые персонажи ранних советских музыкальных фильмов. Дорогою устно начертывались последние кроки грядущей битвы змеи с поросенком. Впрочем, поверхностно набрасывались великие планы, эскизно, подробнее потом, утром.
  
  Дома пахло сельдью, но ее и было. Борщом уже только пахло, борщ скончался перед разбойным набегом. Из бокового пенала, изображавшего сыновью комнату, сочилось вживе скрипичное. Следует понимать, что случайный сын Хрюндель приволок очередную случайную из наугад выбранного подземного перехода. Со скрипкой выбирал, эстет. Вскоре, впрочем, скрипке судьба отправиться в угол. Покатятся шепоты и поскрипывания, и тут же перегородит хату полугромкая акустическая завеса над младыми шалостями: Битлы, слащавой своей противностью якобы скрадывавшие должное быть сокрытым. Розы свалили до утра в ванну и залили холодной водой назло блудникам. Вот поведет ночью прелестницу в ванну, с понтом омыть плоть ея пышную от всякия нечистоты, да как наколет она ножку резвую о шипы розовые - во!
  
  Кофе закончился, сахар почти. Все некогда и некогда... Из рамки книжных полок в окно заглядывал издали крадущийся июль, сырой и плоский, как недавно показавшийся на Сенном рынке овечий сыр. Как всегда после решительного шага, мирное настроение тихо поцарапывалось внутри своего настроенничка и для фиксации психокомплекса в Атмане требовало здорового спокойного сна. На него, на сон, здоровьем грядущий, Брониславу попеняли еще, что он до сих пор плохой украинец. В целом, как сапиенс, хороший. Как пиит - тоже вполне и даже очень, больше только писать нужно, чаще, вообще регулярнее. Но вот как украинец пока не тянет. В пределе вежливости, может рассматриваться как Слобожанин, сиречь, националист второго сорта, а украинец и вовсе - третьего. Кстати говоря, вовсе не буржуазный националист или крайне недостаточно пока еще буржуазный. С тем и уснули.
  
  А заутро, проинспектировав невинно пустой сыновний пенал и приняв на грудь в кофейне Банно-оздоровительного Комплекса (помещающегося ровно в одиннадцати метрах от порога) по две двойных половинки по 52 копейки, перед выходом на вечный бой вчинили смотр резерва-запасных-решений-на-всякий-случай.
  
  ИНТРОДУКЦИЯ
  Четверг 08-30 - 08-45, в неком здании совсем недалеко от Софии
  
  - ... Проходите, проходите, Егор Исаевич, присаживайтесь, минуточку еще... Да, так я Вас слушаю...
  - Вот, ознакомьтесь, пожалуйста, последние результаты
  - Так... хорошо... хорошо... а это что еще такое? Почему нет последних результатов сканирования диска Деда?
  - Я не подкладывал на этот раз, я готовился по существу, а последние сканирования все дают "серый шум", такое впечатление, что диска на этом компьютере вовсе нет.
  - С чем Вы это связываете, что это может означать?
  - Одно из двух. Во-первых, вполне возможно, они завирусованы вирусом типа "скр"... точка... еще раз "скр"... Нет, наизусть не помню, не важно... Вирус, в общем, и поэтому ничего не видно. Это маловероятно. У Деда мания вирусов, он каждый день по три раза проверяется, фиксируем четкое эхо работы антивирусных программ. Антивирусы у него новейшие, кстати. Второй вариант - вмешательство кого-то из Звездного Улья. Подкинули Деду внешний джаммер или что-то аналогичное.
  - А если второе, то почему бы, как Вы думаете?
  - Нет никаких объективных причин. Вся информация Витий до сих пор не может квалифицироваться в интересующих нас направлениях, поэтому зашторивание диска объективно ничем не обосновано. Во всяком случае, не вижу объективных причин зашторивания. Подумаем еще об этом, пока неясно
  - Ладно, отметьте себе... так... Почему вмешались в работу Бен-Гуриона в WWW? Это не предусматривалось, насколько я помню...
  - Бен-Гурион в описании заседания Тиранов цитировал некоторые высказывания присутствующих посланцев из Думецка... там поименно есть... Да, так высказывания эти фактически ставят на грань раскрытия совсекретную информацию о структуре и плане развертывания средств усиления 16-й Армии, маршрутирование через Борловку и все такое...
  - Так какая же она, к чертовой матери, совсекретная, если какие-то рядовые члены Тиранов ее знают?
  - Они ее не знают, они ею владеют, что не одно и то же. Если бы мы имели хоть какие-то намеки на то, что они понимают, что случайно узнали, давно бы приняли меры через армейских. Косвенная утечка, но допустить трансляции через Бен-Гуриона было нельзя. В конце концов, этого не я контролировал, однако вполне согласен с искусственным утруднением и в итоге прерыванием связи
  - Бен-Гурион все равно каждый день в сетях торчит, что вы с ним дальше делать будете, память ему отшибете табуреткой?
  - Посмотрите на первой странице, пункты 6 и 7
  - ... Ну-ка ну-ка... А, вот это хорошо, это квалифицированно, и быстро, очень хорошо. Тогда ладно... Но не забеспокоятся ли респонденты Бен-Гуриона прерыванием обмена?
  - Вряд ли, сделано под обыкновенные у нас, к сожалению, "расплывания" вольтажа в электросетях, там все чисто прошло
  - Так, с этим тоже все ясно. Теперь еще общие соображения Ваши послушаю
  - Я полагаю, что мешать им в наступающей Акции не следует по четырем причинам. Во-первых, никому из группы нашей заинтересованности Акция эта реально не нужна. Такой поддержки, которая ставит мелкое правонарушение на грань серьезных общественных возмущений, не будет. Соответственно тому мы вовсе не обязаны вмешиваться. Во-вторых, если это ничем серьезным не грозит, то проблема, по сути, приобретает выраженный полицейский характер. Вот пускай уважаемый Иван Митрофанович со своими орлами и тренируется, ему полезно. Пускай Дуплопедровская могучая кучка в Сизом Министерстве покажет свою эффективность в глазах Партии. А мы и посмотрим со стороны, как они справляются с негрозной ситуацией... В-третьих, Акция наверняка провалится и, значит, пострадает имидж устроителей. Нет нужды этот имидж искусственно снижать, они сами над этим поработают, тоже нам прямая выгода. Наконец, в-четвертых и в-последних, и Дед, и Горилла ненавидят БРЮХо и несомненно постараются вывести его из Акции...
  - ... БРЮХо не по Вашей линии, Егор Исаевич, не отвлекайтесь, пожалуйста
  - ... Да, БРЮХо не по моей линии, но противостояние Витий с БРЮХом как раз по моей. Итак, Дед и Горилла так или иначе позиционируют БРЮХо относительно Акции. В случае позитивного позиционирования у нас открываются и к Витиям, и к БРЮХу некие претензии, что полезно, пусть даже и не по нашей линии пройдет эта претензия. В случае же отрицательного позиционирования БРЮХо не будет иметь влияния на Акцию. Тогда, во-первых, произойдет некоторая потеря лица БРЮХом, что тоже не вредно, во-вторых же, БРЮХо обоим это еще припомнит... что, вновь таки, и по моей линии и вообще в плюс. Реальное ограничение оперативных резервов Витий, отвлечение ресурсов на перепалки с БРЮХом, снижение деструктивной активности Витий - все в плюс. Так я думаю, такова моя позиция и позиция моей группы.
  - М-ммм... убедительно. Согласен... Но все же... все же у нас нет стопроцентной уверенности в том, что Акция провалится, что к нам не будет претензий?
  - Уверенности нет, но вероятность такого исхода значительно более инженерного оптимума - 0,75. Точнее, она составляет около 0,89, смотрите пункты 2 и 3 раздела шестого, страница 2.
  - Да, видел... Хорошо, я утверждаю нашу позицию в Акции как планово-пассивную. Пускай Виктор Викторович готовит обычное антитеррористическое обеспечение и все, больше никаких мер... Пусть готовится без утрирования, так сказать, в плановом порядке. Продолжайте активное наблюдение и постарайтесь все же выяснить, не Звездный ли Улей там мутит... И еще вот что... Вы все не отвечаете мне на запрос об Отступнике: так связан он с Эксгибиционистами*, или нет? Два с половиной года думаете, Егор Исаевич, пора бы и результаты дать, не считаете?
  - Петр Остапович, Отступником с самого начала занимаются смежники, это их огород. Мы со своей стороны как только у смежников что-то накопается, тут же и перехватим, Вы же знаете...
  - А сами уже что, пас?
  - Я что, мне только рапорт на Ваше имя написать, так я и возьмусь. Это Вам его придется через Москву проводить...
  - Вот змей морской... согласен, конечно не с руки будет... А если вообще самому, совсем самому, в порядке не вполне уставной инициативы, а? Или годы не те уже?..
  - Времена уже не те, Петр Остапович, лучше ухо держать востро, чем козырять своими ресурсами и возможностями направо-налево... я так считаю...
  - Ладно, все, поговорили. Оформляйте официальное сообщение наверх и продолжайте работу с Витиями
  - Слушаюсь, Петр Остапович! Могу быть свободен?
  - Да-да, идите...
  - Слушаюсь, до свиданья, Петр Остапович
  - Давай-давай, Егор, дуй до горы, не тушуйся, недолго осталось, скоро уже, скоро...
  - Дай-то Бог, Петя... Все, ушел я...
  -... Э! Слышишь? Виталика мне из приемной кликни, кнопка тут опять заедает...
  
  *) Организация Украинских Эксгибиционистов (хороших) или Организация Украинских Эксгибиционистов (плохих); кто из них имеется ввиду не ясно
  
  
  ЧАСТЬ II
  из культурной истории национальных забав
  
  В раннеперестрелочные времена разнополые злодеи как-то походя определились насчет возможных в будущем голодовок. Уж коли придется поголодать (или своими телами поголодать, или более подходящими, то есть, чужими), то делать этого не стоит на дурацкой раскладушке с белой лентою поперек в совершенные уже лета все еще тупого лба, не в центре города, не на виду у свеже отобедавшего киевского буржуа, дивящегося, проминая нози центровыми стритами, очередной глупости зарвавшихся носителей чуждого миропонимания. Голодать разумно будет вроде бы и вдали от шума городского, но непременно на уютном Правом берегу. Голодать нужно отчасти кулуарно, но при том и не втайне, какие уж тайны от народа своего... Как пример, поголодать, - засев на одной из внутренних высоток Софийского Собора. Лучше всего, конечно, на Южной въездной башне. Так будет теоретически правильнее: и броско (Заборовска Брама, на учете ЮНЕСКО, это вам не кот начихал!), и неповседневно, и с религиозным подтекстом. К сожалению, на всю УНДЛ да на весь ПЛ от начала начал был списочно ровно один настоящий верующий, воцерковленный как следует, а и тот - из Деспотистов, а и тот - униат.
  
  Ближе к кануну июньской войны специфику протестаций уже с полгода предопределял все таки момент иной реальности. Из-за Западных Гор ощутимо протягивало сладковатым кадильным дымком мягкого розыгрыша веры, этого свежайшего катализатора борьбы и профсоюзного, и прочих всяких народцев со слугами народными, с Поллитрбюро, то есть. Если даже и не в Бога будет эта вера, ладно уж, то пусть будет она хоть во что-нибудь светлое и вечное, пока собственно веры и не нашарить ни под рукою, ни под кепкой. В культуру, например, пусть будет эта вера. Мир, мол, свобода и счастье через культуру.
  
  Среди просвещенных киевлян, благословенных обитателей Матери Городов Всехных, мало кому неизвестно, что ко всем бахчам, на которых вольно вызревает вера в светлое (в культуру, например), по таинственным законам политических атмосфер из высот чужих, но не чуждых, устойчиво движутся внесезонные денежные циклоны, периодически накрапывая скупыми зелеными капустнячками. В разе же какой неудачи и возможных, - ой, возможных! - репрессий оттудова же налетают ветры злые и уносят, умыкают огорченных казусом скромных бахчеводов культуры, местных оводов и каляевых, сдувают их с мест подследственности и подсудности в края предгорные, трехъязычные, правочеловечные. Потом понесет их лиса за темные леса, за невысокие горы, в отель "Нард", что во граде Руме, а потом и вовсе куда душа пожелает, куда Кальсонно-Полосатый Румский Консул под настроение пустит. Спасают, то есть.
  
  Итак, для обеспечения минимальной безопасности социального бизнеса в будущем всенепременно понадобится минимальный же суповой набор джентльмена-оппозиционера: чуть подкопченная в гонениях окорочная кость веры, добрячий шмат белой ситной культуры и полбутылки чего светлого. Дабы при случае все это на скатерть-несамобранку ярко и убедительно шмякнуть супротив официального безверия, массово умышленной оккупантами малокультурности, против огосударствленной власти тьмы. Не можем, мол, молчать!.. и - прозит!..
  
  Последние полгода София как место виртуальных страданий постепенно вытеснила из недр теории почти все другие точки: от часто патрулируемой легавыми хлопчиками Аскольдовой Могилы начиная и до обожаемого всеми нормальными людьми, надежно блокирующего Труханов Остров Подвесного Моста включительно. Даже Подвесной Мост победила она, София, украинская народная премудрость. А каков мост, судари мои, какие вкруг него бастионы, дефиле, апроши и конр`апроши - не пройти не проехать.
  
  Чуть что - ух, вскинутся ведь кияне, как окажется, что единственная тропа к пляжным радостям завалена голодными и умирающими, ранеными и крышей съехавшими!... Вот как затопочут ножками соотечественники, как учнут требовать у властей удовлетворить все и всех на свете, лишь бы придурки с моста ушли и купаться пропустили. А все вера, надежда, одежда, обужда, пища, любища, купаща, загораща, манька, танька, гальшка, Катерина, вража маты!... Хорошо могло выйти, да, хорошо...
  
  Но, в конце концов, разве и в Софии не полны чердаки веры? разве там от культуры запасники не ломятся? разве не принадлежит она формально той самой клятой колониальной администрации, которую мы что-то больше месяца как не пинывали со всей дури, не бивали с оттяжкой? Что, не положено им разве пару плюх в морду хамскую за все не светлое, не культурное, за национально недоосознанное? Рабы, подстилки, дескать, грязь Москвы, Варшавский мусор ваши паны, ясновель... ой, что это я?... нет-нет, дальше цитировать не выгодно никому и категорически.. Так что в целом - грязь Москвы, годится.
  
  Окончательно решала дело с локализацией голодного Инферно культурная пятая колонна. Колонна была не просто вам так, а с изящной завитушкой на капители, то бишь на виске. Директрисой Софии нынче подвизалась давняя Адина подруженция, ее же, примерно, лет, из академических барышень. В юности мятежной, невзирая на сходный с Адиным возраст, сколько-то времени предельно близкая спутница Адиного ПапыГрышы. Нет, ясный винт, не за то вовсе в те поры младешенька (и еще не ПаниСофийска) с ПапаГрышею бродила по борочку да по кончертикам гроссо попархивала, что оный ПапаГрыша как раз замминистерствовал, а так... заради счастья на земле, за волю, за поразительную близость эстетических идеалов итальянского Просвещения de modo Veronese и украинского барокко de modo Tzhygiryn. При всем том, записываемом, несомненно, в плюс, ПаниСофийска слыла (тоже на дороге, деточка, не валяется!) ... э-э-э, ну, в общем, почти чистой украинкой. Во всяком случае, никакой кацапии в роду не ночевало.
  
  Борща она не любила и не ела, хотя и стеснялась того из соображений верности национальным обычаям. Пообещала к столу на борщ не напрашиваться, вообще не объявляться. Поклялась сидеть в своей Софии тихо, гевалт поднимать только по сигналу сбоку, а в неизбежных интервью закатывать глазки и ни-че-го-шень-ки в происходящем не понимать кроме очевидного оскотинивания современников и легко домышляемой скаредности хамской власти, скупердяйничающей на ремонты и реставрации, - кроме этой властно зияющей прорехи на в целом культурном Человечестве.
  
  Итак, объективный и субъективный моменты, скрипя и лязгая, сошлись и пробе сил окололитературного пролетариата решено было воздвигнуться, как Пенису из Фекла, именно на Южной въездной башне. Где-то посередке между Богом, Культурой, ПапыГрышиной экс-прелестницей и клятыми большевиками родимого разливу.
  
  Сама по себе проба сил в причине, конечно же, не нуждалась. Во-первых, причина и так очевидна: София принадлежит не тем, кому должна принадлежать, кому бы она не принадлежала теперь на самом деле и кому бы ни должна принадлежать или не принадлежала в какие бы то ни было времена - во, грамматика, правда, шик? А хоть и внучатой теще Ярослава Мудрого принадлежала - извольте вернуть! В порядке реституций, например, или репараций... Нам, как новым (и много лучшим прежних) украинцам, до всего дело есть, так, что ли? В своей, так сказать, ридной хате, так пуркуа бы и не па? Вайль бы и не подать голос свой вольный? Во-вторых, же, в-третьих и так далее - так вам мало и во-первых? И так далее.
  
  Зато из соображений наиболее общих, методологических, что ли, проба сил настырно клянчила трех источников и трех же составных частей себя. Раз - самих голодающих, два - крупных взносов продуктами и деньгами, три - внешней силы, способной просуммировать неочевидные результаты пробы пера и использовать эти результаты с двусторонней выгодой (для себя и для нас) и односторонней невыгодой: для колониальной администрации, для подмосковского государства, то бишь.
  
  Потенциально голодающих, положим, было не занимать стать. Под водочку, да на башенку радовались с песнею взлезть и атеисты, и агностики, и деисты, и сциентисты, и пробабилитики, и единственный верующий-униат. Сиречь, вся УНДЛ, да еще и родня бочком примазывалась, алкала забав и последующей за забавами громкой и тревожной известности, легкого эха н чрез меру страшных книжно-газетных Вихрей Враждебных.
  
  Родню шуганули отмщением КГБ, - ему же социалистическое возмездие, яже однажды возьмет, да как воздаст больно! Временно незанятым личным и вообще творчеством ПЛ-овцам пригрозили отлучением от очередного коллективного сборника. Среди понимающих называется "не пустим в братскую могилу". Одинокие Профсоюзы ловко отодвинули посулом свести накоротко с боссами альтернативного Профсоюза Журналистов, в Исполкоме которого Адя и Бронислав с привычной уже безразличной скукою уныло и неплодотворно заседали в две недели раз. Но и так собиралось народу немеряно, на башне ожидалась толкотня и несерьезность. Кроме того, претендентов на борщ набиралось что-то слишком.
  
  Крупных взносов продуктами и деньгами не ожидалось ниоткуда. В целом деньги в Профсоюзе были и деньги немалые. Были, бывали, текли, утекали... но нигде, верьте мне, не хватало вполне, - как принято, сценически разводя руками, припевать тенором... или баритоном?.. все таки баритоном: барон, однако, цыганский был, это вам не Ленский какой мыршавый... Да, не перебивайте же вы меня глупостями своими! Не о цыганах теперь речь, о деньгах. И дошли мы до того, что деньги были, да? Так таки да, были.
  
  Обе профсоюзные газетки и нерегулярные полуподпольные хулилки-двухполоски второй год кряду расходились как горячие блинчики. И в Киеве, и кое-где по светлых травами перифериям их любили едко-ироничною любовью слегка обманутых жизнью, но все же полнокровных, с детства хорошо питающихся украинских обывателей. Покупали исправно, с улыбкой, без жадничанья, без подглядок в руку продающую об насчет сдачи. За бесплатными изданиями Профсоюза обильно колосящиеся в шестнадцати столицах маньяки изящной словесности и вовсе давились. Не высшей все таки полиграфии литературные самокопания в ноздре сметали за деньги, приближающиеся к ценам на хорошие кроссовки.
  
  Не огорчала и так называемая "Акция "Наглядная агитация". Профсоюзные команды добрых четыре года регулярно засевали колхозы, леспромхозы и прочие Богом и властями спасаемые госпредприятия далекой прохладной Кацапии щедрыми ворохами пластиковых планшетов с самой что ни на есть наглядной агитацией. С бодрыми свинарками, с надежными парнями из нашего города, с отбрасывающими бронзовые блики (от паршивой краски - экономика должна быть экономной, вы не согласны, товарищ?), трудно различаемыми меж собою толстыми рожами, яже во Политбюро прославленными, с прочей советской мифологической талмудистикой. Поначалу было стыдновато. Не по вкусу приходилось приднепровским вийонам воспевать в пластике коммунистический Конец Света в одной отдельно взятой за задницу стране. Зато северо-восточные Русичи и примкнувшие к ним угро-финские выкресты пластиковое дерьмо брали - любо-дорого. И платили тут же, беспрекословно платили, пусть и деревянными. На этом фронте Мамона победила по очкам.
  
  Беден Профсоюз Литераторов и в недолгие подпольные годы не бывал, а теперь и подавно не был. Вместе с тем многоразличные профсоюзные акции, инициативы, публикации якобы за свой счет, аренды, тайные зарплаты и явные стипендии, международный обмен опытом и безразмерные представительские, а то и просто бытовые капризы провинциальных лидерочков и лидеричечек пожирали выручку куда живее. Неутомимый Кредит на корпус обскакивал Легкомысленный Дебет и нулей порою даже хотелось, о нулях мечталось, - не выходило. И официально (в советском банке) и фактически (из тумбочки) литературные профсоюзники национально несгибаемо окопались на красном сальдо. Новых легальных заробитчанских идей не брезжило. Скачиваемые из халявного Интернета, только-только проклевывающиеся MLM-ские разработки подсовывали на первый огнь всякой коммерческой инициативы предков или взрослых родственников, а то и взрослых же детей. Первые страницы записных книжек, то есть.
  
  Предки борцов в расчет, конечно, не входили. Были они или глухих углов рафинированными селянами, или умеренно верхней городской чиновной интеллигенцией. Перепадало или мешок картошки при половине поросюка в обнимку плюс тайные вздохи и явные слезы по родной морщинистой, или логически безупречное (то есть, донельзя нудное) нравоучение при полудюжине стеклянных снарядов с синенькими и помидорами плюс тощая десятка, красная, как глаза назавтра. А не хочешь слушать старших, слезы наши тебе противны, так и вообще выйди вон, ничтожество, беги, спеши к своим дружкам антисоветчикам, Сталина на вас нет... Боже, сколько мы вытерпели с этим ребенком!.. ночей не спали, во всем себе отказывали, ведь как при Хрущеве в ниточку тянулись! - а теперь все псу под хвост... я ведь, между прочим, могла совсем иначе устроить свою жизнь... а ты привычно молчишь, да? ты мог бы быть отцом, а не профессором, кому твоя ничтожная кафедра вспомнится через десять лет!?. . . Такое дело...
  
  Трудоспособная родня второй очереди наследования от дела борцов и вовсе вежливо сторонилась. Да-да, не спорим, покрывала, прикрывала, и словом и авторитетом боронила. Порой из приемников-распределителей, из преддверий оргсобраний изымала силою честнаго и животворящего своего партбилета или мощью страшно бордового академицкого удостоверения, о чем не всегда было ловко вспоминать при разгромных интервью вражьим голосам. Но от явной поддержки уклонялась. Причем, уклонялась родня по соображениям принципиальным и вполне честным: ей при Совдепии было хорошо и рушить Совдепию она не хотела. Всерьез и очень давно уже утвердилась родня в таком, видите ли, мнении, что Украина имеет ровно столько свободы и независимости от Москвы, сколько может употребить, не задавясь собственным хамством, не залив себя огнем и ядом. Большего не хотели.
  
  Борцы и сами - как то повелось между настоящими борцами от начала всех начал - да, и сами чуть не с младых ногтей сподобились стать чьими-ни-чьими, да предками. Порою предками неоднократными, залпового огня предками оказывались они. Что при дешевизне вина, гинекологии и пренатальной терапии вполне логично.
  
  Судите сами: после зашлакованных никотином и амбициями подпольных собраний, вдогон гульбе, вечно сопутствующей бравым решениям, после простудных митингов и тоскливых шествий, вослед взорами прохожих как матом кроемым пикетированиям, - после всего этого, умилительного и жертвенного, противного и привычного, как танцплощадка "Жаба" или нижняя кофейня на Паркомуны (улице Парижской Коммуны, то есть), - после всей этой щекочущей нервы пакости слабый пол шел с присвистом. По водочкиному же умышлению употреблялся слабый пол не только без закуски, но и безо всяких опасений, без опамятования с обеих сторон о возможных последствиях. Так что наиболее социально активные имели и поболее одного наследничка. Да вот незадача, малолетними были грядущие зиновии-степаны-тарасы. Не почитали они усилий отцов за неграмотностью и неразумием. Ели-пили-какали, пугали кошек и стаптывали обувь, вовсю пожирали время и средства жен и подруг - и все только для себя самих. Борцы, вот же, во всей своей финансовой самости, и оставались сами по себе. С них с самих, с борцов многодетных, родная кровь тянула деньги стремительным домкратом.
  
  Фандрайзинг, то есть явное и не стеснительное вытягивание денег и прочих ценностей из посторонних под приличными случаю предлогами, назревал и наваливался неотвратимо. Но его-то, фандрайзинга, как раз никто не страшился: даже спортивно как-то пофандрайзить, веселее и безопаснее, чем просто красть или разбойничать.
  
  Хуже всего обстояло дело с извнешней силой. Результаты голодовки, какими бы они не оказались, похоже, не пригождались никому из оппозиционные нити в лапочках предержащих. Во всяком случае, так втихую заявлял Объединенный информационно-аналитический отдел УНДЛ и Профсоюза Литераторов. А кто же его, Объединенного, слушал? Мы что, "Ненецкая Молва", что ли?
  
  Немногие знали, что Объединенный информационно-аналитический отдел УНДЛ и ПЛ негласно состоял из Ади, такого себе достопримечательного Тигрянина пана Егора с парой вездесущих Шмаличанских профессоров и вездесущего же Бронислава. Гласно он состоял из могучей кучки повседневно потворствующих делу освобождения волонтеров суперспециалистов (которых никто и никогда не видывал) и одного-единственного, а потому очень ответственного формального работника, - образцово рыжего Аркашки-Какашки. Какашка на партийной оргтехнике пописывал что-то свое и подписывал вручную все нужное. Причем, частенько смешивал свое и нужное, не свое, то есть. И ему, его отделу как официальному целому, ни в УНДЛ, ни в ПЛ не верил никто.
  
  Скрытая и от народа и от верхов настоящая жизнь Отдела была проста, как примус с бриллиантами. Сначала Бронислав устно отчебучивал нечто очередное, вздорное, но забавное. Потом Бронислав с Адей смешивали подрывную кашицу в целом, без лука еще и специй. Затем исподтишка утрясали дело с паном Егором и наконец передавали очередной протестантический провоканс в УНДЛ как вовремя предваренный глас народный. УНДЛ силами пресловутого отдела якобы что-то там анализировала и выдавала на-гора итоги, состоящие в первичной адиброньевой разработке с панъегоровскими пометками на полях (донельзя объегоренные, как говаривали коллеги не без яда), но уже искаженные Какашкой до малоузнаваемости. Этим-то итоговым итогам никто и не верил. Неверие было чуть ли не наиболее интересным следствием существования этого самого объединенного и аналитического. Неверие объединяет людей не хуже веры. Неверие же в Отдел инсургентов разъединяло.
  
  Неверие разъединяло членов партпрофсоюзной когорты как бы в зависимости от происхождения, образования и душевного склада на три неравновесных слоя.
  
  Первый прайд не верил потому, что Аркашка-Какашка был рыжим, был инородцем и в быту разговаривал если и не по-русски, то зато на оскорбительно для многих (не чрез меру отягченных образованием) очень правильном украинском, на этаком хох-украиниш. По-троллейбусному выражаясь, был Какашка "а еще в шляпе".
  
  Вторая дхарма не верила потому, что была прекрасно осведомлена об истинных талантах пана официального Главного Аналитика. Таланты эти сводились преимущественно к умению украсть из своей Партии даже то, чего в ней не было изначально. Имелся у аналитика и редкой воды дар так сформулировать самое простое заключение, чтобы при любом повороте событий можно было указать потом хоть на атомарные совпадения предвиденного со случившимся. Иными словами говоря, решительно вне зависимости от истинного названия своей инородческой национальности, Какашка был профессиональным цыганом. К каковому племени вообще редко кто относится иначе, чем к неуемной брехливости гадальщикам и фантастической ловкости ворюгам.
  
  Третья страта не верила потому, что самые смелые из Какашкиных фантазмов время от времени транслировались то по "Ненецкой Молве", а то и по Украинской службе КинДзаДзы. Для этих неверов дело было никак не в том, что Какашка даже за инокупюрные гонорарии врал всегда, врал беззаботно и безответственно. Этого-то как раз ни один настоящий оппозиционер брату-соратнику своему в вину не поставит: что он, сторож соратнику своему, или там редактор? Это нормально, так все делают. Закавыка торчала в самих (пардон!) органах массовой дезинформации. Каковые органы издавна во Граде Сем и в целой Стране-Окраинии прославились тем, что даже пожар в бане расписывали в эфире так, что жертвы пожара после изрядно сомневались: да в бане ли они были? и ожоги ли это? а не переломы ли от разборки фанов на стадионе "Диана"? Одного того, что Какашку пускают на эти бесстыдные и якобы высокомудрые брехаловки, - шипели новые малороссийские белоподкладочники, - вполне достаточно, чтобы верить Какашке где-то наравне с программой "Бремя".
  
  В недалеком уже будущем неверующие в Какашкины аналитизмы (то есть, вся Партия как один муж, плюс столичная и Хрюковская первички ПЛ) разошлись на три группы точь-в-точь по характеру неверия. Первые образовали бодрую военизированную организацию национальной самообороны от кое-кого, вторые прикинулись местными тори, а третьи примкнули к проправительственным объединениям "конструктивного толка", то есть, к когорте недавних политруков. Так один еврей аж три составные части модернового хохломасонства породил, а тем самым и прокормил. Но так или сяк, а Какашке не верили. Не поверили и на этот раз - а зря.
  
  Потом рассудили, это был единственный случай, когда Какашка оказался прав абсолютно. Злую шутку сыграл с панами инсургентами Какашкин имидж, пусть и вполне заслуженным был тот имидж. Сомнительная ценностная структура личности и скромность профессиональных достижений пана Главного Аналитика скрыли от узко партийных взоров по-настоящему важное. Важным было то, что акция всем подряд оказывалась костью в горле. Увы, увы, - уже вот-вот все же будет найден потенциальный покупатель вполне уже кинетических успехов ПЛ. И получен новый успех. И потеряно все остальное.
  
  
  ИНТРОДУКЦИЯ
  Четверг 10-30-10-50, в неком здании совсем недалеко от Софии....
  
  - ... Ну, а теперь Егора Исаевича прошу... Кстати, Егор Исаевич, Ваше направление уже дважды звучало в сообщениях, прошу совсем кратко, только соображения или особо интересные детали
  - Если в такой постановке, то мне, собственно говоря, нечего и добавить. Присутствующие обзор прочитали, а нового ничего нет... Вот если кто-то из товарищей лично захочет уточнить что-то в привязке к своим линиям...
  - Пусть и так будет. Коллеги, есть вопросы к Егору Исаевичу? Прошу... Не копайтесь, товарищи, раз-два и разошлись, дела ждут... Что, никто ничем не интересуется, всем все ясно?
  - Скажите, Егор Исаевич, как вы оцениваете возможность устроителей Акции утратить контроль над событиями? Соответственно, второй вопрос такой: в случае утраты контроля - каковы перспективы перетекания Акции в массовые столкновения и тому подобное?
  - Такая возможность есть всегда, увы. Тем не менее, они продублировали руководство Акцией трижды, классически трижды: Цех, Нора и третий пункт с резервным составом руководителей. Оцениваю возможность потери контроля над Акцией как минимальную. Теперь по второму вопросу, о последствиях выхода Акции из-под контроля. Такие следствия тоже не могут выйти за полицейские рамки, это будут банальные уличные беспорядки без реального развития. Информационное прикрытие беспорядков, особенно закордонное прикрытие, может стать значащим, да, но в сегодняшнем положении вещей это давно уже несущественно. Считаю, что даже в случае потери контроля над Акцией ни нашего вмешательство не потребуется, ни какой бы то ни было реальный вред государству и обществу нанесен не будет. Еще вопросы?
  - Как Вы расцениваете религиозный аспект акции?
  - Общественное мнение решительно не готово оперировать в систематике религиозного мифа. Если что такое и будет будироваться шире, то воспримется народом только и исключительно в русле экзотики культурных предпочтений, что скорее отталкивает... Могу немного углубить, если Альберт Петрович не против, все же его направление... нет? Хорошо, тогда вкратце. У меня один из внешних аналитиков осветил этот аспект парадоксально. Доказал с фактами в руках, что население УССР теперь находится как бы в пред-Рюриковском периоде. Реальная индоктринирующая роль церкви равна нулю. Зато значительная часть городского населения так или иначе причастна к восточной эзотерике, дешевой мистике, даже к столоверчению. Источник полагает, что население имеет отчетливо идолопоклоннический тип психики, так что розыгрыш религиозной компоненты сам по себе невозможен абсолютно. Как своеобразная приправа к деструктивным лозунгам общего типа - да, а как значащая часть дестабилизации государственного правопорядка - нет и еще раз нет. Поправьте, Альберт Петрович, если что...
  - ... Так... Еще вопросы к Егору Исаевичу... резвее, резвее, товарищи, время не ждет...
  - Вот тут у Вас написано... "с подавляющей вероятностью все прокламируемые цели Акции ложны...", - что, собственно говоря, Вы имели ввиду?
  - Дословно то, что написано. И я лично, и мои аналитики не полагаем надежно аргументированной ни одну из открыто обсуждающихся целей Акции. В силу ряда очевидных несовпадений значащих параметров, цель Акции лежит в какой-то иной плоскости. Возможно, акция намечает этакий скрытый призыв к до поры не известным или незадействованным силам поддержки. Мы полагаем, что прокламируемые цели заявлены лидерами для успокоения своих товарищей, эти цели всего лишь логически связны, не более...
  -... Извините, что прерываю, но не преувеличиваете ли Вы определяющую роль отдельных личностей в этой ситуации, - раз, и два, - а каковы же тогда наши действия в случае, если истинная цель Акции попадет как раз в сферу наших интересов?
  - Роль личностей, конкретных личностей, я, извините, могу тут обсуждать до вечера. Кратко скажу так: с подавляющей вероятностью, как минимум Горилла играет в свою игру, имеющую мало общего со всей шумихой. Что же до второго вопроса, то здесь и да и нет. "Да", - в смысле, что и цель Акции и ее основные фигуранты неизбежно войдут в сферу наших интересов... если не интересов смежников даже... А "нет" в том смысле, что ни при каких условиях развитие событий не потребует нашего непосредственного реагирования. Какова бы ни была скрытая цель или цели Акции, нас это никак не озаботит по большому счету...
  - ... Ладно-ладно, товарищи, достаточно, а то все это преображается в какую-то пустую дискуссию... Спасибо всем и прошу по рабочим местам. Спасибо всем, спасибо, Егор Исаевич...
  
  ЧАСТЬ III
  Четверг 9-40 - 23-55, в окрестностях Майдана Независтливости, революционный фандрайзинг и мобилизационное развертывание, сага о слюноточивом антисемите
  
  Для затравки дела доброго побрели приватные сотрясатели публичных основ, пошкандыбали, побулькивая плещущимися в пустоватых животах кофейными лужицами по-Львовски, потащились под самый солнцепек за основными и оборотными средствами. Для делай-раз направились к Петрушкину, издавна и вполне конкретно благоволившему к национальному освобождению вообще и к Аде в частности. К национальному освобождению он благоволил одним манером, а к Аде другим. Соединения манер Петрушкин не выносил и, углядев Адю не в мини, а в мини-бригаде героев освободителей, ни денег ни продуктов давать не заторопился. Впрочем, в память о второй благоволительной манере посулил два ящика водки потом, после успехов, так сказать, after the Skip.
  
  Бронислав стеснялся мужской удачи в заочном гейме с Петрушкиным, поэтому вздохнул только. Как разъездной агент национальной идеи был он так себе. Зато Адя молчать и профессионально, и по половому признаку смочь не смогла и Петрушкина походя, без тени даже человеколюбия, горячо, хоть несколько бессвязно осмеяла:
  - Ты что, русский, что ли? Что там твои два ящика потом на жаждущую голодной смерти ораву уже сейчас? Осада подзатянется недели на полторы, это минимум, так? а раненные? а охрипшие от пения в терновнике? а агитаторы, горланы, главари? Им что, кровь свою пить, или жидкими отходами из Лыбеди через соломинку потчеваться? И это цинично заявляет мне именно тот, чей кот кальмарами гадит, пока национально осознанные кадры не щадят вкруг себя никого и ничего?
  
  Петрушкин немедленно, хотя и не вполне патриотически, устыдился: Петрушкинский кот и вправду гадил кальмарами. Дело в том, что Петрушкину вечно было некогда. Он делал деньги и ему было некогда делать все остальное, то есть, вообще все. В частности же, ему было некогда поесть по человечески. Оканчивая рабочий день нового украинца, Петрушкин, социально полезный попутчик колониального народа, слегка заполночь подъезжал под одну из только-только вылупливающихся ночных колониальных палаток и сметал с прилавков что уж заставал. Денег в Петрушкинском кармане раз за разом оказывалось много больше, чем собственно позиций в ассортименте. Такие события в совокупности буржуазные лжеученые именуют инфляционной ситуацией. Инфляционная ситуация в одной отдельно взятой Киевской лавчонке сплошь и рядом оканчивалась безнадежной двухсторонней бранью и редкого идиотизма собранием продовольственных измышлений.
  
  Самому Петрушкину еще бывало из чего выбирать, зато для обожаемого котика, сухими галетами “Мартель” отнюдь не закусывавшего, отыскивались все больше то мидии, то кальмары. Мидий кот ел редко и с очевидной гадливостью. Кальмаров ел всегда и безропотно. Понимал, шельма, что ничего другого могут и не дать, и вообще не в хозяйских деньгах кошачье счастье. А в мышах оно, которых ни в доме, ни в палатке нет, а ходить за ними лень, да и дворовая оппозиция не дремлет, враз хвост ополовинит. Приходилось жрать полуночных кальмаров. Вот этими-то полуночными кальмарами кот потом белым днем и гадил. Гадил обильно и вонюче, а также, из чувства социального протеста (кот по праву рождения был помоечником), гадил повсюду в хате. Зачастую, в присутствии посторонних. Петрушкину не было стыдно того, что у него много денег и все больше, а у других мало и все меньше. За то же, что его кот гадит кальмарами пока пенсионеры гадят черт те чем или не гадят вовсе за неимением полуфабрикатов дерьма, то есть, еды, - за это Петрушкину было стыдно повседневно. И это знали повсеместно.
  
  Дерьмовый аргумент при всей его бессмысленности в цель попал. Нувориш, краснея и понуриваясь, сунул Аде в лапку нечто мило шелестящее, потом пальчиком выманил из-за офисного компьютера наглую крысавицу, распорядился выставить шесть ящиков прозрачной на 3-й Городской Дом Малютки и немедленно. Ящики забрали тут же, благо два квартала всего, и до начала голодовки дожило больше четырех. При том, что с предварительными бдениями оприходовано было менее одного. Чудеса национальной дезэнтропии, батеньки вы мои, да и только!
  
  Итак, знамение ранних четверговых успехов, ящики то есть, кряхтя и жалуясь друг на друга и на третьих безответственных лиц, довезли те самые два квартала на Петрушкинском халявном Пикапе и соскладировали вдвоем в Хрюнделевом пенале. Картонный бруствер надежно перекрыл подходы к раздолбанному захожими девственницами дивану. Второй удар по неизбежной, впрочем, струнной прелестнице. А нечего на скрипочке фыцкать: в позу имени Делакруа, деточка моя, грудь наперевес и - на баррикады, да-с! Отпыхтелись, жульнически перемигиваясь и припоминая Петрушкинские афронты, догрызли с вечера еще коллаптировавшие МамыЖенины вареники и припали к телефону. Автоответчик за два только с половиною часа усвоил и донес по инстанции немало всякой то дивной, то полезной всячины. Давно обученная профсоюзному орднунгу всякая человеческая всячина, автоответчику, к счастью, представлялась.
  
  Рыжая Камбала:
  Денег - 20 фунтов стерлингов одной бумажкой и три упаковки жевательной резинки от каких-то придурочных англичанок, которых она на Крещатике развела в пользу страждущего украинского народа, а на что конкретно - они, туманные альбионки, естественно, не поняли, где им...
  
  Продуктами - чаю ящик и три пачки какао "Наша Марка", а потом еще дадут, это из Красного Гастронома, от тамошней ячейки Профсоюза Разнообразных Рабочих; еще сахару мешок, и рису мешок, и мацы немножко, она питательная и на вес легкая, от знакомых иудеев с Гончарки, те тоже, по-видимому, не до конца поняли, на что, иначе бы не дали, занесет Кузьма после обеда; консервов домашних, в основном вишневых и черешневых компотов, вишневого и клубничного варенья и крыжовника от обнищавших за Перестрелку бардовских предков - всего 40 банок, занесет с бардами после 22-х часов.
  
  Прочего: устное истерическое благословение и два венских стула (???), почти новых, от Союза Подневольных Мартовских Графоманов Приднепровья, тоже после 22-х; комплект слесарных инструментов фирмы Hotman, 48 единиц изделий из отличной инструментальной стали, в резном деревянном футляре, а с тем еще шестьсот метров телефонного кабеля чешского, в параметрах она ни бум-бум, на бобине, в упаковке-оболочке, дар Независимого Профсоюза работников Завязи, доставят завтра с утра, около 9 часов, скажут, что от Егорова, без расписки; пол тонны бумаги полиграфической, белой, мелованной, плотность 140 г/см2, в рулоне, от Профкома комуняцкого Издательства Бурякова Дунька, подлизы такие, завезут утром прямо Бейкину, под расписку с печатью; 28 индивидуальных медицинских пакетов солдатских, тип "пустыня-полупустыня", полного состава, включая антидоты змеючие и шприц-тюбики со всякой полузапрещенной всячиной, от Региональной Самообороны, доставят Бейкину же завтра к вечеру, позвонят предварительно, плюс обещание выделить шесть самооборонительных пролетариев умственного труда на посылки да на блокирование неизбежно полезущих в драку ментов; двадцать упаковок по двадцать четыре презерватива, в смазке, с усиками, шипами и прочей гнусностью, плюс тридцать отличительных бантиков на булавках для ношения на рукаве, цвета густо-розовый "фуксин" - 15 шт. и голубой "лазурь" - 15 шт., от Гей-Клуба, это Юлик навел, но просили их не упоминать ни в каких в интервью, занесет сама, как придет.
  
  Руф:
  Деньгами - фиг.
  
  Продуктами - фиг, а кроме вялого фига два почти свежих тещиных бутерброда с сыром и малосольным огурцом, и три дыни на закуску на сегодняшнее собрание, если будет чего закусывать, занесет сам, как придет.
  
  Из прочего: шесть бутафорских комбинезонов монтажников-высотников и шесть карнавальных полумасок с блестками типа как у Мистера Икс в оперетте "Принцесса Цирка", это для конспиративного преображения облика голодающих оккупантов, килограмм гвоздей 120 мм. (распять, что ли, кого?), литровая банка ацетона, отмывать длани во время листовочной и лозунговой кампаний, четверть кубометра отборной плоской щепы сосновой, длиной сантиметров по 60 каждая и 40 метров бязи бельевой, белой, ширина 100 см, для шин на переломы и фиксацию конечностей, а также 10 бесплатных билетов на воскресное представление оперы "Запорожец за сараем" (для дезертиров с голодного поля?), - все это от Цехкома бутафорского цеха Театра Опары и Багета им. Клары Целкин; барахло это уже у него дома, обратиться к теще и побыстрее, ее приливы мучают и у нее стирка, она в ярости, а эти мышигенэ понакидывали все под ногами.
  
  Кленовое Посольство благодарит за предупреждение, обещали два комплекта Уоки-Токи неофициально и на время, вопрос о предоставлении убежища кому-либо из имеющих особо пострадать рассмотрят и сообщат дополнительно; в Кальсонно-Полосатом Посольстве сегодня с утра одни уроды на связи, всего боятся и ничего, видите ли, не понимают, а мистера Мэттью опять нет на работе, он вроде заболел, а домашний его знает только Мира Дуля, а ее, кажется, отключили за неуплату; Львиное Посольство благодарит за предупреждение, обеспечит время на государственной программе КинДзаДза и благосклонные комментарии; Селедочное Посольство благодарит за предупреждение и от имени Бело-Голубых гарантирует Аде и Брониславу срочную эвакуацию в Лету, вдруг что, а потом и убежище, и вэлфер ихний бело-голубой, все такое, только чур: и меня припишете с Раей, а детей и тещу потом вызовем, по воссоединению семей, так дешевле.
  
  В подвальном театрике "Под Бочкой" на улице Папаева обещали забить место на резервный координационный пункт или на убежище для раненых, только просили по 10 долларов за сутки, а то они четыре тусовки срывают; и вообще все это дерьмо собачье, ничего вы с совдепами не сделаете, но вы же тупые, все славяне тупые, а украинцы в особенности... а Бронислав, - вот увидите!, - он еще пойдет к власти по вашим же тупым головам!... еще увидите, еще попомните меня!
  
  Марк Бейкин:
  Денег я собрал по первичкам своим и чужим двести сорок шесть долларов, плюс то, что обещал на утоление нездоровой жажды волонтеров.
  
  Координационный Центр готов, телефоны основной городской и мобильный готовы, собрал три смены по двое оперативных дежурных, вполне нормальных, не дебилов, дежурство по 8 часов через 16, три дня бесплатно, потом придется платить, но немного, долларов по 5 за смену на нос, то есть 30 в сутки; продуктов пока нет, но знакомые цыгане обещали пол грузовика отличных яблок, краденые, конечно, хранить не могу, как приедут, переадресую к Аде, свалите в подвале рядом с моим барахлом, если помните еще, там планшеты, плавиковая кислота, сменные картриджи, немного калийных удобрений и графитовая смазка.
  
  Официально я поддерживаю, то есть, в интервью сочувствую и на властей гневаюсь, но людей формально не акцию не посылаю. Мне мою болячку по приему проплат со стороны за финские изоляторы для телеграфных столбов тут же взрежут от хвоста по самые уши, а так добровольцев море, я их даже сдерживаю.
  
  Если придет Теремковская первичка Профсоюза Недообразованных Рабочих, так гоните их, это священные безумцы и стукачи; сегодня или не буду, или ненадолго только, и вообще, звоните теперь сами, все запущено, все на ходу, я дал все указания, присылайте Евгенчика, пусть руководит, бывайте, благослови вас Господь!
  
  Евгенчик Белышев:
  Бронислав, это, видишь ли, я тебе с вокзала звоню, я только что уехал к пану Егору в Тигров, он ночью звонил, очень просил, там что-то срочное, кто-то приехал из Тамберга, Аде привет передавал, вас по телефону не застал. Я передал пану Егору про акцию, они всей Партией поддержат, и Эксгибиционисты плохие тоже. В Одессе их люди тоже, и в Думецке, а может и кого подошлют, я их на Бейкина переориентировал, правильно? Юрко все знает и сам со всем справится. Утром в субботу буду обязательно, но к Бейкину не пойду и к вам тоже, свинтят еще чего хорошего на улице, буду в Эрмитажном переулке, в Самообороне, пока.
  
  Пан Егор:
  Мой поклон, пани Адя! Все это у вас весьма несвоевременно, да и религиозный аспект так себе, Москве только на руку, но мы, конечно же, поддержим. Кое-кто приедет, поддержит в кругах. Денег не обещаю, но прессу мы сделаем. Подробности не по телефону, сообщу пану Евгению с нарочным. Статья пана Бронислава выходит в срок, но передайте ему, что вовсе не обязательно говорить всякую правду при всяком случае, это будет уже не полезная работа политолога, а не полезная читателю гордыня неофита. Пани Куприяна его целует. Слава Украине!
  
  Голос в телефоне:
  Аделина Григорьевна, приветствую Вас, это верный поклонник Вашего журналистского таланта, Свинюк, если помните, ...
  - - Адька, он что, издевается, что за "свинюк", это кличка?
   ( Т-с-с-с, не мешай слушать, он, как раз и есть Свинюк, у него фамилия такая, это мой куратор из гэбэ, слушай...)
  ... представляете, сегодня с утра похвалил Вашу последнюю статью, ну эту, о попытках выйти замуж по объявлению, одному коллеге, так представьте себе, он воспринял мои слова как-то странно критически,... нет, не статью, конечно... он говорит, что у Вас уже почти год без прописки проживает иногородний, да к тому же не вполне ясный для нас иногородний, всякое с ним бывало в жизни... и к тому же он женат и трое детей у него, моральный облик, мол, тот еще... ну, я ему, конечно, все объяснил, habeas corpus, времена, все же, иные, не следует лезть в личную жизнь, что там прописка, грех невелик... но все же, Аделина Григорьевна, я Вас очень прошу, по старой дружбе, Вы соблюдайте все же минимальную осторожность в поведении... ведь Вы известный журналист, интеллигентный человек, патриотка... да вот и батюшка Ваш после двух инфарктов, к чему ему все эти грязные сплетни... ведь мы Вам лично очень доверяем, я уж по старой дружбе прошу, Вы там поосторожнее... а Брониславу Ефремовичу кланяйтесь от меня, я более чем уверен, что он тоже наш человек, вполне порядочный, патриот, у него душа болит обо всех наших неустройствах, но ведь это же вполне нормально, правда? Ну, не буду больше отвлекать, а Вы вдруг какие проблемы, так не забывайте меня, звоните, я всегда помогу, Вы ведь знаете, правда? Ну, всего самого доброго!
  
  Юрко Медовнюк:
  Так, денег - 450 партийных долларов, всю кассу выдавил насухо, хотя я против на глупости их переводить. Большой пан Евген уехамши представительствовать и гуцульские наливки жрать, а мне плевать, я уезжаю к папе на карьер.
  
  Завтра полуднем наши из Водчины привезут до вас харчей грузовик, мама кур передаст, вы их ешьте без меня, мне некогда. В основном мясо копченое привезут да солонину, водки бидон, подсолнечное два бидона, бидоны отдать надо, переливайте, куда хотите, хоть в кишки себе залейте. Смальца будет кил сто, перец зеленый, буряки, спирту гидролизного две бочки просто так, у них неучтенка, потом продадим или обменяем, помидоров-огурцов хоть залейся, угольные брикеты еще, только куда их девать, ума не приложу, предупредите Бейкина, если я не приду вечером.
  
  Эксгибиционисты и плохие и хорошие поддержат издали, из штаб-квартир, из своей чужестрании зажратой, то есть. Здесь будут интервью и отклики во Владиславе, Брудах, Хрюкове и Тигрове, может и Вепредежавск и Битомир пробьют, только просили заранее дать фамилии пострадавших или лучше умерших от голодовки, побоев и еще чего-нибудь такого, может кого троллейбусом задавит в схватке или Санька п...й своей жадной замучает невзначай. Это им для списков помощи семьям и для прессовой поддержки на мировое сообщество их драное.
  
  Еще был в БРЮХе, потолковал с единственным у них в офисе нормальным хлопцем, да без толку, они все трусятся как бы Мурчук не узнал да грошики комуняцкие иудам не тормознул. А пока толковали, вокруг Лариска Вздорик крутилась, вынюхивала, архитекторша х...а, а потом в кабинет младшего Норыня поскакала, доносчица академическая, гад буду, сначала тихо настучат гебистам, потом громко объявят сбор средств, а после тех денег никто больше не увидит, падаль такая, сами с ними общайтесь.
  
  Пусть Грековицкий для меня украинский Лексикон скинет и у вас оставит, а то у Какашки все глючит в русском Лексиконе и двоеточка над "Џ" не ставится, хоть лопни. Хрюнделю скажите, чтобы духом в типографию гнал и алкоголиков своих интернациональных предупредил. Если за время голодовки хоть кто налижется у Рамайоров, то своих парней поставлю работать, не посмотрю, что типография не моя, а уродов долбану сраной метлой в ухо. Вечером буду. Аде привет.
  
  Словолюбы:
  Слава Украине! Мы, конечно, понимаем, что это не телефонная тема, поэтому будем кратки. Наше Товарищество Двоюродного Языка имени Отца Всех Поэтов, В Земле Днепровской Просиявших, официально благодарит вас за прекрасную национально полезную инициативу и горячо заверяет в полной поддержке. Мы и благодарственную грамоту пришлем, или, еще лучше, мы в субботу сами принесем, как будто бы только что узнали.
  
  К сожалению, было решено, что религиозный момент этой акции такой сильный, яркий, ответственный даже, что это уже не вполне по линии Товарищества, мы не сможем участвовать официально. Вы нас, конечно, поймете, не время бросать все в не последний еще бой, так сказал товарищ ...что? да, ты права, конечно, извините, - пан: так нам сказал наш Председатель пан Юрий Шелудько. Но просил поблагодарить за смелость, вы настоящие украинцы, мы вас всячески поддержим. Еще говорил, что в акции мелодически ... что? что ты говоришь? отстань... нет, методически... что, а? отстань же, нет... а, да, методологически ощущается, так, да? ... ме-то-до-ло-ги-чески ощущается инородческое влияние. Мы думаем, он имел ввиду европейский размах этой благородной акции, ее значительную ценность для современного этапа нашего национально-освободительного движения.
  
  Неофициально мы выйдем все, особенно Левый Берег, Двоещина, конечно, и так далее. Что сможем собрать, передаем пану Бейкину, правильно? С деньгами проблем не будет, мы только что получили пожертвования от ... ну, вы понимаете, конечно, скажем, из Очень Северной Украины, и с радостью и низким поклоном передадим вам больше ста долларов сэшэа. Правда, хорошо?
  
  Вечером мы прийти не сможем, у нас лекция о влиянии Бортнянского на пробуждение украинской идеи, а вот завтра с утра наш координатор вашей акции приходит к пану Бейкину и все вопросы будем решать оперативно... вы слышите нас?.. тут трещит, але, але!.. слышите, записывается? ...да, так волонтеры будут в основном с воскресенья клеить, вы понимаете, что... а также давать пресс-конференции. Сам пан Шелудько согласился быть вашим волонтером и даст не менее двух пресс-конференций в защиту голодающих, правда, хорошо? Ну, все, Героям Слава!
  
  Андрей и Орест:
  Слава Господу нашему Иисусу Христу! Слава Украине! Есть о чем поговорить. Мы зайдем только завтра утром, нам нужно как минимум час. Братство полностью поддержит, но есть интересные вопросы, это все приватно, вы слышите нас? Если сможем, заскочим и вечером, храни вас Господь.
  
  Санька Ногащенко:
  Адька, мне некогда до у...ру, я убегаю, так ты слышишь? Я вот что, я с глухого утреца отъимела бывшую свою Лабораторию, а они поддали остатками и проскакали по всему Институту. Было изумительно, все тащились от кайфу, поддержат все, а то скучно. А еще пошли по еще трем академическим Институтам, позвонят потом еще, а еще потом пойдут лично по электронным КБ и по спутниковым КБ, там тоже все еще склеится. Конкретно они ничего сейчас отстегивать не будут, но если до ночи вы составите список вещей там всяких, услуг, дел, ну, вы понимаете, то обещали принять все списком и выполнять по мере надобности, без балды. Мне придется с ними всеми до конца дела координировать, а у меня только что как здрасьте, - первый день, но чем для любимой, так сказать, подруги не потрудишься...
  
  Только просили не впутывать их в одну лямку с хамскими профсоюзами, это они не все так думают, что с хамскими, зато я чуть в дюндель дуре Лариске не дала... тоже мне, крысавица с Подолу... такой диссер просрала... не сиси, не писи и попа с кулачок, спать с ней никто порядочный рядом не встанет, отставная одесситка, твою залетную мамахен, хамов нашла, селянка приморская! Ой, ладно, тут стучат в стекло, я поскакала, мне еще в Гарнизон, там тоже кое-кого обломаю. Адька, ты назвони мне на автоответчик телефон того твоего чиновничка утлого из МИДа, он меня завсегда помнит, импотенто гроссо совьетико, я и там пошустрю. Адька, забери моего недоабортированного из школы, а то маменька гневаться будут и косой тяжелою над плитой мотылять. Адька, ты вот что еще.... а, х... с ним, забыла, годы мои девичьи, грехи мои тяжкие, я уже по...дячила, ба-а-а-ай!
  
  Димелло:
  Мадмазель-стрекозель, я вернулся и снова уезжаю, в Василькове трубу поднимаем, хорошо заплатят, наликом. Ты хоть бы приличия ради вспомнила, что у меня с собакой гулять некому! Да что с вас возьмешь, пугала огородные. Нет на вас Петлюры, но еще будет, дождетесь... Моего Гессе не отдавайте пока меня нет никому и Милкин диссер Милкиному мужику не отдавайте, она еще не платила. На Паркомуне верхней отпил кофею, так пиплы бают, что казаки поклялись на саблях голодать в Лавре до смерти, пока Мурчук не уйдет с поста добровольно, во козлы эти казаки! И вообще, пока меня нет, тут у вас все лажа и туннельные переходы из откудова-то в могилу. Все, чао-какао!
  
  Хрюндель:
  Мумми, типография полностью абгемахт, листовки пойдут край через два часа после подачи текста. Я в школе пацанов и сосок согнал в кучу, наклеим за пол ночи, дашь им потом от моего имени бутылки три водяры, а если Юлик позвонит, то попроси его еще и этих самых, резинтреста для сосок, им по тяге будет. Если что, только пусть дед отмажет потом от ментов, если потребуется, ладно? Пусть задействует своего сама знаешь, кого, ур-р-рода, ладно? Я толкнул мускусные железы кабарги, те, что были в коробке за магнитофоном, купил в типографию краски, крахмалу, валики и два шкива, остатки принесу, только я еще я на них поем в городе и Санькиному коту чего куплю, а хлеб мне уже некогда, ладно?
  
  Слушай, прикол какой мрачный, приперся в типографию придурок Руф, мешал, под ногами путался, бредил что-то про сборник Киевского верлибра, про гранки, я его к Брониславу послал, пусть, говорю, Правление решает, оно владелец. Мам, он Муртазу ни за что свиное ухо из полы пиджака скрутил, правда, ни за что, Муртаз аж побелел и молчит, а Руф ему - ничего, ничего, потерпишь, ваши тоже в погромах участвовали, мам, он что, е...лся ? Ты не обижайся, но я ему в другой раз хавальник начищу. Между прочим, очень неприлично нарочно колючее в ванну бросать, я ведь тебе не мешаю в личной жизни, правда, так за что ты со мной так? Мам, я сегодня приду с Лаймой, она потом, как все сдрыснут, нам на скрипочке поиграет, она латвийка, или там литовка, не помню, она толстая классно, она Консу кончала, а теперь тусуется, на Трубе в основном... ну, все я мигнул, хайль Бронислав!
  
  Директриса Софии:
  Алле... Аденька, я понимаю, мы договаривались не звонить, но скажите мне как интеллигентный человек, как человек нашего круга, я ведь читала вашу диссертацию об ассонансах у Люси Сиротинки, правда ведь, мы понимаем друг друга?.. Эти ваши коллеги, они на башне, извините, мочиться куда будут? Опять же, окурки всякие... Конечно, я верю вам лично и Брониславу, очень порядочный человек, это же сразу видно!.. как хорошо, что вы все еще вместе... Но поймите и вы меня, я ведь не о себе мучаюсь, эти милиционэры будут, вообще военные, - они ведь не станут стрелять в людей или в экспонаты, правда? Вы не можете знать по возрасту, а ведь Софию дважды обстреливали в Гражданскую, это было ужасно, ужасно... так говорит Лидия Тарасовна, моя Главный Хранитель, она сама лично все это видела. Ведь теперь уже люди озверели совсем, окончательно, никаких идеалов, и бомбы больше, чем в Гражданскую, теперь тем более страшно...
  
  Аденька, я верю вам, верю, я больше не буду звонить, правда, но не обижайтесь, позвоните мне, но я как-то странно отношусь к протестациям вообще, ведь все же власть... да-да, власть тьмы, но опять же, рассудите: мы теперь почти свободны, и партии почти нет, правда ведь?
  
  А эти жирные, властолюбивые клирики с аляповатыми золотыми украшениями на животах, все эти черные старухи... ведь они только спят и видят, как бы отнять у народа, у культуры отнять исторические ценности и себе захватить, своим ладаном задымить, расточить, растратить, по кельям растащить, да по провинциальным монастырям распихать, доступ людей к культуре прекратить, это насилие какое-то, правда, я знаю, что говорю. Кланяйтесь папе, мы с ним очень мило поговорили на последнем собрании в Институте Мировой Макулатуры. Он молодец большой, умница, последний, быть может, настоящий украинский интеллигент... Аденька, все, все, я вас всех целую, о-резервуар, ха-ха-ха!..
  
  ПапаГрыша:
  Бронислав Ефремович, я вас бдительно приветствую, я из Института Мировой Макулатуры звоню, у меня окно случайно, но вас всех, как всегда, нет. Мы тут разговорились с Семеном Евгеньевичем и сошлись с на том, что ваша работа стоит пристального внимания и всяких похвал. Говно, конечно, банальщина, даже неуспевающим филфаковкам это со второго семестра известно... но в целом все же раньше об этом никто не писал... после Шеллинга... в таком разрезе, так сказать, и вовсе вопрос не дискутировался. Только алгебры у Вас многовато, это рассеивает внимание, обошлись бы формулами Де-Моргана, про формулы Де-Моргана даже кобылам все известно... а вообще все говно и срака, кому все это нужно в хамской стране?
  
  Да... он будет вас зазывать к себе на рюмку чаю, так Вы не соглашайтесь, денег у Академии все равно на полгода вперед нет, это он зовет Вас этак извиниться в скрытой форме, что денег на издание нет, - чай, мол, без ложечки... так с чего хорошего почти в Пущу таскаться, лучше у меня встретимся. Вы, кстати, обещали мне очертить начала готики в терминах межкатегориальных переходов. Евгеньичу это тоже интересно будет, а если Вы придете, то моя пани выставит, чего обычно нельзя, инфаркты, мол, и тому подобное, договорились? Жду звонка...
  
  ... И вот еще, Вы построже там с Хрюнделем, пожалуйста, не важно, кто биологический отец, важно, кому и в чем он подражать будет. Я на него уже не могу влиять. Не выпускайте его, сделайте уж любезность, на эти их дикие сэйшены, марихуаны, рокакуаны, пикеты-пукеты, лучше пусть девок портит, пока есть чем, да. И лучше всего дома, где чисто, где ванна и все условия. Я их варварскую шатию устал уже вызволять из проблем, я, в конце концов, не полицейский функционер, а профессор. Всего вам наилучшего...
  
  А, еще, кстати, вот смешно: Семен Евгеньевич узнал от своего Ученого Секретаря, что вскоре намечается какая-то смертельная голодовка Словолюбов на территории Феофании в протестацию против засилья русского языка в Киеве. Это что, очередной выплеск кретинизма так называемых "украинцев"? Украинец - это я, ну, Женя, ну, от силы еще вы оба, а они - навоз, хамы, городской псевдоинтеллектуальный плебс без Бога в голове и высшего образования в промежности. Протестанты буряковые, прости, Господи! Надеюсь, что ни вы, ни Адя с этой пошлостью ничего общего не имеете и иметь не будете. Интересно, какой кретин такое придумал?! Узнаете, так расскажите, пожалуйста, а то я вечно все последний узнаю... все, бегу, всего доброго.
  
  МамаЖеня:
  Аденька, вы доели вареники? Они не испортились? Там не свежая вишня была, а из банок, но портиться, вроде бы, не должна, правда? Впрочем, ты все равно матери не скажешь... Бронислав Ефремович, хоть Вы скажите, Вы ведь правдивый человек, с Адиным желудком все в порядке? Вы меня извините за откровенность, у нее нет запора? Боже, воистину, дети, вырастая, только приумножают скорби родителей!
  
  Между прочим, Бронислав Ефремович, Вы должны быть в курсе, но это строго между нами, Вы понимаете, да?.. Вы должны знать, что Григорий Ефимович утром в конце концов таки встретился с академиком Севериным, он мне перезвонил, они обсуждали материал Вашей второй книги, ну, этой, по категориальной эстетике. Семен Евгеньевич очень хвалил, а он скорее задавится, чем похвалит, да... но Григорию Ефимовичу заглазно от вас комментировать отказался, сказал, что с половины тридцатых категориями эстетики никто в здравом уме не занимался, нет решительно никаких академических наработок, устойчивых навыков реагирования на проблемы даже нет. Все это решительно вне академического контекста, разве что по формальным соображениям. Вам с ним встретиться нужно, конечно, глядишь, и в план вставить, похлопотать о части гонорара от Академии и спокойно дорабатывать, хоть на хлеб будет... Ах, да, вы ведь не остепенены... ну, да все равно, но подробнее стоит все же вернуться к теме года через три, когда станет ясно, что именно уже можно говорить, а книга выйдет эссенциально пока что, как предварительное сообщение, что ли.
  
  Вы, Бронислав Ефремович, не понимаете по молодости, но ведь вы интуитивно неплохой ученый, я помню еще Вашего покойного дедушку Николая Игнатьевича, он еще бунтом Наливайко занимался, тоже пострадал при Кагановиче, вы не помните, было такое на Украине. Да, так вы не можете не знать, что категориальная система как абстрактный базис прикладной науки это расхожий вздор для аспирантов. Категориальная система прикладной науки - всегда морфизм идеологии, отражение базисной идеологемы общества в плоскость социализированного опыта ученых данной науки как прикладников, вы согласны? Что же сказать о попытке категориализировать хоть бы эстетику фольклора, пока не выкристаллизовался общественный строй, пока хамы на улицах каждую минуту плюют тебе в лицо, пока армия измучена и власти нет как таковой? Это авантюра! Бронислав, в конце концов. Вы не пренебрегайте моими суждениями, я Вам с Адей добра хочу. У Вас вот будет только вторая большая публикация, а у меня их неделю назад стало 34, я кое-что понимаю, причем, последние две уже в последние полтора года, ведь сейчас уже не вполне Союз, Вы со мной согласны?
  
  Кстати, что это вы там задумали, очередную глупости несусветную? У нас весь дом гудит, телефоны не остывают, все говорят, что Молдавская Секция ПЛ послезавтра приезжает в Киев разрушать Заборовску Браму Софии в память о поражении Карла и Мазепы под Полтавой. При чем здесь молдаване, никак не пойму?... Не сходите с ума, не вздумайте детей посылать или сами лазить на эти дряхлые колокольни. Молдаване - ладно, Бог с ними, пускай себе... Но дети... дети же!... ведь там все сыплется, это опасно, это не эстетично, в конце концов, у вас у самих дети, да в конце же концов!
  
  Ну, все, я бегу на Ученый Совет... а кастрюлю от вареников я убедительно прошу отдать Хрюнделю, пускай занесет мне завтра утром, я его уже сто лет не видела. Я ему кроссовки купила и не знаю, подойдут ли... Адя, он так странно со мной разговаривает по телефону, он ведь уже курит? скажи правду, я все равно узнаю! Ладно, мои дорогие, я бегу, целую!
  
  Петрушкин:
  Адель, ку! Есть столик в Мельнице, сегодня в 20-00, эстрадка, комики, гомики, всякие мандаринессы, все уже оплачено. Можешь Бронислава в хате ненароком призабыть, а Саньку можешь таки да прихватить. Перезвони на мой коммутатор, все, бегу... да, и как там пальба батальонами повзводно? Даешь Соньку Золотой Купол, да? Обосрем Мурчука и его зловонный ЧК с высот культуры? Зиг-шолом-ура! Эх, мне бы ваши заботы!.. пока...
  
  Юрков Мамахен:
  Сыночку, я тебе звоню-звоню, а тебя всегда нет вдома, ....
  (она никак не может взять в толк, что Юрко не только здесь не живет, но не живет, фактически, нигде),
  .... а я так волнуюсь, сыночка, как ты сдал экзамены, ты не голодный, покушать осталось? сыночку, ....... пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи
  
  Рая:
  Руф, ты свинья! Я что, должна бросать все в Обсерватории и как дура с помытой шеей нестись в школу за детьми, и это при зачем-то все еще живом муже? Это уже слишком, я устала от твоих постоянных выходок, от этих бесед с чужими автоответчиками. Между прочим, утром я кинулась поправить вешалку, так чтобы ты не сомневался, - в доме таки да нет ни одного гвоздя, дожили... Кстати же сказать, мама говорит, что те три дыни, которые она принесла для дяди Ефима, куда-то вдруг разом подевались, не знаю, что и думать, вокруг сплошные имбецилы и русские. Боже, зачем я кручусь как вилка кое-где! Адя, я вас прошу, повлияйте на него, он Вас послушает! Руф, ты слыхал? Мама в ярости! А на меня тебе, естественно, наплевать. Так, все, мне надоело метать бисер, у меня фотопластинки размораживаются.
  
  Мира Дуля:
  Добрый день, я надеялась поговорить с Руфом... Будьте любезны передать ему, что несмотря на его в высшей степени сомнительные литературные связи... Я полагаю, Вы, Адя, понимаете, кого я конкретно имею ввиду, так не обижайтесь, я всегда откровенна, что думаю, то и говорю... Так вот, я все же помогу ему, только пусть Руф не зарывается, он ведь так доверчив... Вы же читали его поэму "Смерть языка", правда? Значит, Вы все о нем знаете как бы изнутри... Руф такой тонкий человек... ему категорически не место в ваших безобразных националистических потасовках, из которых все равно выйдет только неопетлюровщина, кровь и очередное унижение интеллигенции, и это еще как лучший вариант! Благодарю Вас, Адя, и еще раз простите.
  
  Юлик Рыльский:
  Алле-уу?! Сэ муа.... Mein Gott! Голод, испытания, выстрелы, тьма в часу шестом, как это духовно! как художественно прозрачно! как это смертельно-нежно, господа! Ведь решительно - прохватывает холодком, как писал герр Бронислав... это сродно с просачиванием света истины сквозь крылышки стрекозы, с Платоновской тенью правды на стене мастерской художника, ведь даже тень истины животворит, да? Спасибо, родные мои, за новые перспективы независимости художественной интеллигенции от гнета варваров и грядущего хама, спасибо за новый всплеск героизма Нации, спасибо!
  
  Конечно же, конечно, вы не думайте, я все знаю, Мира все мне рассказала, решительно все. О, Мира, это святое дитя, блудница, дитя, а какие веснушки! Иезавель, Ван-Гог, parole d`honeur! Как же должен ценить ее Руф, - о, Руф! этот счастливец-левит, этот резкий, но нежный ум... чудесно, чудесно, у него такая линия предплечья, о-о-о!.. Я с вами, с вами, и мои девочки сочтут за честь, Nous son toujour prete a porte!.. всегда!
  
  А так, entre nous, скажите, ведь памятник Хмельницкому как пространственное эстетическое целое достаточно ли адекватно и вместе с тем размыто, символично так замыкает длинный кинематографический взъезд к белому чуду Софии со стороны бывшего Михайловского, n`est se pas? Там еще такая патина по спине Гетмана - чудо, цвет моря, волнующегося под божественным гневом. Я как раз решил менять обивку в ателье, именно под эти сочетания цветов, девочки в истерике от новизны, от неожиданности, от перелома серых будней, это счастье, счастье!
  
  Они так надеются познакомиться с голодающими, помочь им, чем смогут... раны, перевязки, легкие случайные касания, теплые слезы, как бы Вертинский... Правда-правда... они так добры, совершенно неиспорченные сердца, что бы не говорила уличная или там партийная или полицейская чернь об их телах, - что тела, тлен!.. Какие тела! Какие времена, какие судьбы! Как чудесно жить на свете! Как хорошо с вами вместе биться против тьмы, господа! Боже, храни люди твоя! И Царя тоже, да. Я зайду вечор или как всегда. Au revoire!
  
  Это было пока все на автоответчике, неполных сорок минут живых, нервных пошевеливаний неугомонного дня, только-только перевалившего за полдень.
  
  Но и этого выходило вроде как слишком. Серенькая мышавочка тренировочной акции что-то больно уж резво рожала набыченную Каневскую гору поддержки. Конечно, денег пока еще мало, будет значительно больше, но ведь объективно деньги сейчас почти что и не нужны. Разве что нам самим нужны, на поддержку профсоюзных и личных штанов нужны, на новый принтер, допустим, нужны, на Варшаву и Рум, предположим, нужны. А так одних продуктов, которых, конечно, нанесут, как собаке блох, - да, одних продуктов на две голодовки и одну белую горячку хватит. Люди забегали резво и в целом грамотно, молодцы. Всякие ленты-бинты-мортиры-квартиры-клеи-гонореи, - все это тоже соберется в целое уже завтра к вечеру, на все хватит и еще и останется, чего стоят только два идиотских стула (стул с начала Акции был-с?) и шестьсот метров телефонного кабеля...
  
  А результаты Акции? Они ведь даже нам самим не нужны. Это ведь ситуативно как понимать: Евгенчиковых да наших оболтусов поддрессировать, нервы большевизанам пощекотать, ПЛ встряхнуть, оживить, так сказать, внутреннюю жизнь гражданской организации вольных творцов... и что еще? Есть, конечно, и другие соображения, но это уже будет стратегия, это все дальняя стратегия, а на сейчас? Что на сейчас? Впрочем, такие рассуждения не к месту и не к добру в преддверии визита родимой соборной разнокалиберной братии. Это все заполночь, когда не только абстрактный Город, но даже и конкретный Хрюндель отзвучит и отколеблется вверх-вниз... Поэтому, обозрев совокупно деяния дня происходящего, вздремнув мало-мало и вскрыв загодя первый ящик амброзии, приступили к ожиданию и не надолго приступа того хватило. Неиссякаемый человеческий ручеек засочился сквозь щелястые люки корабля дураков уже к половину четвертого пополудни.
  
  Дождались, дождались таки гостей дорогих. На милой каждому нестарому еще сердцу, на привычной всякому мирному совдеповскому обывателю кухне вчерне сервировали, что днем тем послалось, да с музыкальным плебсом переслалось. Посидели-посидели, покурили-покурили, поцитировали-поцитировали знакомые места из не всем знакомых авторов, коварно поулавливали друг друга на неточностях, пожили, то есть, и еще раз пожили полноценной просвещенной жизнью культурных обывателей крупнейшей провинциальной столицы гибнущей Империи, порадовались-порадовались миру и друг другу, ладным хоровым уханьем да немелкими шкаличками-штрафничками встречая входящих. Ближе к сумеркам, задолго еще до полуночи с четверга на пятницу (сплошная реализованная метафора, судари мои, сплошной разгул мистицизма!), вчинили, наконец, брейн-сторминг, посвященный проблеме срочной нужды в повторении ранних подвигов симпатяги Кобы. Типа, где же настоящие деньги и взаправду полезные предметы раздобывать?
  
  Водка опять же - символично оказалась "Старокиевской". Брейн-сторминг оттого сам собою преобразовался поначалу в некий вариант мозгового штурма (и не без дрангу), только слегка деформирован был вариантик тот культурной аурой соплеменной территории, злыми москальскими флюидами чуток запятнанной, а еще сколько-то спустя, вовсе обернулся Чорной Радой.
  
  Неожиданно ввалившиеся студенты-добровольцы имени вездесущей Миры (или Камбалы? не разберешь уже...), жаждали разрушения сберкасс и полового террора применительно к иностранкам (Камбальскому успеху позавидовали?), насколько таковой допустим в пределах прославленного национального гостеприимства. Боевитые тетки из Товарищества Двоюродного Языка имени Отца Всех Поэтов, В Земле Днепровской Просиявших (все обе, которые не пошли на Бортнянского), полуофициально искали случая пораспространять за скромные деньги листовки с выдержками из неких стихов оного Отца Поэтов, - но стихов ведь особых, некогда запрещенных низменной царской цензурой за неприкрытое кощунство на Богородицу и за призывы к физическому террору против Помазанника. Не были тетиссимы противницами и хорового пении обличительных песен у здания Горсовета. При условии, конечно, что вокруг будут размещаться жаркие сердцем и облые чревом казаки с шаблюками и неоантикварными соломенными брылями для пожертвований... на славу, на счастье, на погибель москальским лакизам... а доля Двоюродных составит ровно половину... но это между нами, вы же понимаете, правда?
  
  Хрюндель, шепотом отругался с национально несдержанным Руфом и дрогнуло сердце, и - помирился, полегчало ему. Лез теперь дерзко ко взрослым со всякими веселыми благоглупостями в духе контуженного Музиля, раз за разом одергиваемый пышущей мыслительным жаром Адей, для разнообразия являвшей гостям строгость материнскую. Руф уныло молчал, терпел, не встревал в этот ничтожный, мелочный быт тупых гойских диссидюгентов, только доливал себе и доливал, но по маленькой доливал, вежливо.
  
  Рыжая Камбала потрясала роскошными грудьми и жеманно приставала к жующим-чокающимся с навязшей во всех зубах всего электрифицированного мира идеей массового non stop концерта Независимого Оппозиционного Искусства, часов этак на 72, с non stop же сбором пожертвований. Себе просила только продуктовую часть и 10 долларов на парикмахерский Салон. И педикюр бы не помешал, - ой, когда же я в последний раз делала педикюр, Адя, ты не помнишь часом?... Под рукою ея, длинною и узкою в запястье, между ног ея, давно не педикюренных, бродило и пенилось одиннадцать поэтов, поэтесс и бардов-песенников, три рок-группы и шестнадцать одиночных исполнителей на всяком. Исполнители даже Камбале не открывали смелых своих творческих планов, но безвозмездные выступления - таки да, обещали.
  
  Юрко Медовнюк, все еще восходящая в гору звезда внутридеспотической оппозиции, оказался на приличной ему восходящей высоте и оттого вполне в стиле звезды-в-зените мрачно подытожил:
  - Со всего придурковатого поимеем в пределе полторы сотни баксов, а головной боли два вагона. Минус передачи на ИВС пострадавшим от дури своей долларов на те же полтораста. Если и другие предложения такие остроумные, то я прекращаю мышиную возню и уезжаю к папахену на карьер, отвальщиком. Папахен, я уже говорил, недавно карьер кооперативно прихватизировал разом с дружбанами своими.
  
  Никто никак особенно не испугался, ибо Юрко порывался возвернуться в отчий карьер чуть не каждую неделю. Но не спешил блудный Юрко, не спешил в крепкие объятья ко знаменитому своему отцу-папахену. Конечно, чего стесняться, Юрков Папахен прославился на всю Водчину и даже до Киева долетела легкая его слава. Но слава та легкая явилась миру лишь однажды, единоразовой ярко национальной реакцией на очередное повышение цен на копченую и сырокопченую колбасу.
  
  "Хрен с ними со всеми, с бандюганами партейными, - взрычал неким поздним пополуднем Папахен, с порога адресуя мутный от пережитого (в том числе) взор к вовремя увядшей своей жене (Юрковому Муттеру по совместительству), - будем теперь курями давиться!" - И пухлый букет оных курей, лично с заднего магазинного прохода откупленных, на стол пред хозяйкины очи и метнул. Вот молодец, сказано-то как непримиримо! Наш человек, наш...
  
  В особой же склонности поддерживать сынулю финансово или способствовать сынулиной трудовой карьере как-то иначе Папахен замечен не был. Юрко пугал отставкою от трудов привычно, но при том и был прав стопроцентно. Прав он был в том, что человеческие ресурсы новой юнайтэд оппозишн как были, так и остались попросту жалкими по сравнению с великолепием оппозиционных заявлений о намерениях ея, оппозиции, то есть, во II Украинской Революции. Поэтому упустить случай означало вновь ресурсы не увеличить. И вообще, не заявить себя вовремя, - считай, обочина: дядя, а, дядя, подвези, а?
  
  Думали-гадали вплоть до шестой бутылки или, иным манером исчисляя, долгонько. Не придумалось ничего лучшего, как опять запустить "Ромашку". То есть, разослать добровольцев продавать всякие невинные цветочки-открытки-газетки поштучно и по ценам очевидно несусветным. Продавать, конечно, не для зыску, а под застав употребления средств на возвышенное, всем людям доброй воли понятное и душе милое. При проклятом царизме так собирали деньги на борьбу с туберкулезом. И получалось. Могло получиться и теперь. Без царизма. Кто у нас, в конце концов, мать учения? Правильно, повторение у нас эта мать. Вот и решили повторить. В какой уж раз повторяли и до сих пор выходило.
  
  Прослабившись мудрым и оригинальным решением, задумали приступить к разгону легатов, преторов и особенно контуберналов по хатам. Независимые студенты первыми почувствовали динамические флуктуации поля коллективного подсознательного и удалились сами, да так незаметно - никто и не приметил, когда. Теткам Словолюбкам выгоняться было не отвыкать стать, их вообще отовсюду гнали. Привычка-с. Поэтому во избежание конфуза со своими тетеллы, опять же, сами запросили по последней (наиболее активная на репьястой ниве украинского просвещения ланковая затребовала, настырно хихикая, strzemiannego, для смазки стремени, то есть... но ведь это не по-украински, девоньки, а по-польски, уместен ли космополитизм, пока еще не остыл пепел Пилявы, Конотопа и Батурина?...) и также вывалились без эксцессов. Рыжей Камбале, вечно голодной и вечно свободной, откроили грандиозный тройной бутерброд: с сыром, с ветчиной и с требованием съесть его на улице - 3-0 в нашу. Бейкина и апостольцев и не было. Важный Евгенчик уехал в штормовые предгорья. Руф, так и не забравший детей из школы, уплелся встречать Раю с поздних курсов иврита и получать заслуженное.
  
  Остался Хрюндель, непривычно как-то... Дома он ночевал через три раза на четвертый, с тщанием необыкновенным познавая свинцовые мерзости внешней жизни. Итак, Хрюндель с Лаймой и еще Медовнюк, люди неглупые, не противные, или свои, или в дом вхожие. А коли уж вхожие, то и понимающие, когда выходить настанет пора. И вздохнули, и сели, и налили чаю, и открыли клубничное варенье, почавши тем самым священные запасы, принесенные Камбалой в пользу будущих героев Монте-Кассино.
  
  - Броник, а, Броник... - Хрюндель, как всегда многовато себе позволяет с мягкосердечным и не в меру демократичным Брониславом, но и глядит на него при том, как сенбернар на человека, грустно и преданно. А почему, - кто знает? как постичь душу подростка?... - ... Броник, ты скажи, правда, Лайма очень кайфово-толстая, а вовсе ведь не противно-толстая, да?
  
  (Знал, знал Хрюндель, знал, с кем связаться. Родовитая киевлянка вышкрябала бы очи враз, но прохладная в одетом виде эстонолитовка только улыбнулась смутно и даже взора своего прибалтийского не отвела от пятна на потолке. Каковое пятно имени сержанта Роршаха она давненько уже лениво-добродушно созерцала. Все, собственно говоря, время молча созерцала, пока военачальники и контуберналы расползались с жилплощади.)
  
  - Ну... с одной стороны, любимого тела и должно быть много, а с другой - видели очи, что покупали, так ешьте, хоть повылазит. Это я так, в целом и в общем, общетеоретически, так сказать. Но сколько я понимаю вопрос по существу, она не только телом, но и делом приятно отличается от прочих не истощенных, э?...
  - Ты, дикарь слобожанский, ты что ты себе с безответной девчонкой позволяешь? Кто мне обещал не говорить откровенно ни с кем. Кто божился иммитировать или пародировать манеру любого козлища, хоть бы и Хрюнделя, а? Бронечек, ты зеркалом должен быть всякому, Уленшпигелем. Знаешь, поди, что в ранге зеркала ты менее непереносим, чем в ранге говорящего тела. А девочку мне не моги не трожь! - это Адя мимоходом, ныряя в кладовку с остатками варенья
  - .... во всяком случае, по телефону некто сулил пару Бранденбургских концертов на сон грядущим, было?
  - Так еще не грядем ведь, правда? Нет, Броник, я, конечно, про другое хотел, это я так, слегка прикололся, для балды... Слушай, с голодовкой - это же вы с Мумми несерьезно, правда? Это ведь для приколу, да? - и раскинулся Хрюндель привольно на стуле, дальнего Северу малопочтенной хуторянке подмигнул по-свойски
  - Отчасти да, для забавы, но в чем-то и всерьез. - ответствовал слегка утомленный бесконечными дневными монологами Бронислав, все еще надеющийся отделаться от любознательного Хрюнделя парой общих фраз. - Ты ведь слышишь, что в хате делается, мог бы и сам синтезировать что-то разумное из обрывков разговоров. От тебя никто ничего не скрывает.
  - Я и синтезирую. Это вы проверяете своих забавных уродцев, правильно, да? Вам ведь параллельно, кому София принадлежит, да? И любому нормальному, не козлу, тоже параллельно, правильно? Ученые даже лучше ее сохранят, так что все это про передачу собственности враки, да? А что тогда правда? Я же вас знаю, вы ради кофея только из норы выползаете, если вдруг кофей закончится, стали бы вы трудиться ради Евгенчиковых клошаров! Профсоюзу это тоже, извини, Мумми, до дверцы, разве нет?
  - Да, от негатива ты рассуждаешь удовлетворительно, поперек не скажу. Но ведь это от негатива, а ты интересуешься конструктивной, так сказать, частью замысла, правильно? А тогда все оборачивается совсем иным макароном. Давай тогда проговорим кратенько и по разделениям, как говаривают вояки-собаки.
  - Давай-давай, Бронечек, коли уж заговорил, не смолчал, побудь полезным дома, а не только по агорам, - добродушно ехидничает Адя, задумчиво тиская литровку клубничного с безнадежно присохшей крышкой, - давай... - Подсела к столу, повелительно кивнула Лайме на забулькавший чайник, - нечего сидеть ряженой куклой: кухня, дети, революция... А пока революция не началась, так и стол обслужить...
  
  - Ну-с, если есть с кем жить да работать, если жить при том не скучно (а нам и есть с кем и не скучно), то стоит тебе на будущее твое оппозиционное присмотреться к трем источникам (а-а-аууу... спать как хочется....) и трем составным частям классического политического прагматизма Игры В Общественные Отношения...
  - ... А почему - "игры"? Бронек, вы ведь и кое-что с того надеетесь... э-э-э... - и сделало дите выразительный жест потирания пальчиком о пальчик
  - Это как-нибудь потом... да... Так вот. Мы не сами тут воюем, у нас свое сборище, своя конфигурация общественных объединений, все почти что вылезли уже из подполья, легче стало. Так во-первых, никакая конфигурация гражданских политических объединений не является ни окончательной, ни даже наиболее желательной. Знаешь, какая еще недавно была конфигурация людей и организаций вокруг нас? Пара десятков полунормальных людей вроде нашего Руфа или Московской Железяки Х...й (ты ее пока еще не знаешь), пару сотен полных придурков, возомнивших себя поэтами да прозаиками-прокроликами, безбрежная Совдепия со всеми ее гебизмами, десяток концов в зарубеж, пара жалких шахтерских профсоюзов, сплошь инфильтрированных ГБ... не вполне в нашей конфигурации, им другого нужно было...
  - А чего, Броник, им хотелось? Морд побитых? Поприкалываться перед телками? - Лайма на очередное снижение кавалеровой лексики фыркнула от сахарницы, подтянула прибойные губки в две ниточки, но слова осуждающего так и не вымолвила. Ничего, не такого наслушалась по подземным переходам
  
  - По хорошему, так только денег им дай и чтобы штреки не обваливались на голову, а на поверхности хоть Чингизхановский бунчук над Горсоветом развевайся... (хлюп-хлюп... фу-у-у...) Ну... еще пара-тройка тусовок лесных недобитков из Молдавии и Прибалтики, чистые террористы. Им только мертвого русского посули, так и папу с мамой взорвут или публично опозорят, а потом обо всем о том снимут душещипательное кино "Никто не хотел обсирать"... Десяток мелких шпиончиков и шпионесс, в масс-медиях вежливо именуемых правозащитниками...
  - ... Бронек, что правда? Лайма, слыхала? Клево! Так вы с Муттером и пошпионивали слегка?.. А где же бабки тогда шпионские?.. Или вы даром штирлицевали, за так, за идею? - Лайма мечтательно улыбнулась, но спохватилась, застеснялась минипроявления чувств, повернулась спиной... не удержалась таки, прихрюкнула...
  - Бронище! Думай же головой при детях! - блудная мать, как всегда, пока дома - обороняет нравственность и манеры дитяти - Какие еще шпионы, умом тронулся?.. Хрю, не слушай его, Лайма, не обращай внимания, он забавляется, а вы Бог знает что подумаете... Перестань Бронек, слышишь, что я говорю?..
  - ... Ну Мумми, ну интересно же!.. Бронек, ну расскажи, ну пожалуйста, что тебе, в падло? Я же никому-никому, ей Богу, и вот Лайма, так она совсем дикая, она только на скрипочке и может... - Лайма вновь прихрюкнула, еще ужались ниточки-губки, опять ни слова против... Вот уйдет милый в бурное море II Украинской Революции, там и наговорится с соседками по революционному хутору, а пока подавать на стол и не возникать...
  - Видишь ли, Хрю, это и есть, между прочим, Второй Закон Политического Прагматизма: сидючи в оппозиции, не лизаться с заграницей, себе потом дороже будет. Диссидисты те, конечно, мне не докладывали ни про что такое, они вроде как бы честные протестующие были. Все в ажуре, все по-интеллигентски, все культурно, все душевно, против Совпедии и все такое... Я не прокурор, не обязан, так сказать, бдить.... Никто никогда не докажет. Но вопросы, циркулировавшие между ними и нами, все темы бесед, запросов, исследований ясно обозначали точно и конкретно целенаправленный сбор стратегической информации и распространение стратегической же дезинформации. Вовсе не нужно гебистом быть, чтобы почувствовать и уразуметь. Достаточно головой не только кушать, но и думать. Семинары-конференции... все анкетирования там были вполне соответствующими, все разговоры понятными... Насчет бабок, так мы с Муттером на те дела не пошли, уклонились, так сказать. Потому, кстати, утратили мы шанс нынче стать почетными агентами влияния, не хотелось, гадко было. Ладно, плюнем... так что я там бредил... а-а-аууууу....
  - ... Про резервы ты бредил, про конфигурацию...
  - ... А, про резервы наши... Да, ну, наконец, - еще по погребам прячущиеся тайные хохломасоны типа Хрюковского Хароненка, любителя национальной вышивки, и спеца натравливать своего волкодава на солдатиков сопливых, шипя псюке на ухо: "Маня, москаль!"... В общем, та еще была конфигурация. Что можно в такой конфигурации делать? Так, повод похвалиться перед соседями: мы, мол, не одни такие вояки, есть, мол, есть еще антикоммунистические резервы, и порох есть, и пороховницы... враки все...
  
  (Адя вздохнула, забарабанила ногтями по столу, одежный угол вни-ма-тель-ней-ше разглядывая. Нет, не то говорила она сыну своему случайному, объясняя, почему мама из чистого календарного года дома присутствует от силы сто дней, отчего наполеонствует и где Тулон... Но и продолжать ребятенку очи замыливать опасно, взрослый почти, вон какой типографией крутит и вполне успешно. Опять же, девки... Еще раз вздохнула Адя досадливо, искоса посмотрела на Бронислава, намекнула взглядом... Тут и сам Хрюндель подсобил, попал в тему...)
  
  - ... Бронек, так зачем же, зачем было силы на это тратить? Лучше бы вот поженились и поехали куда со мной на лето, в Болгарию хотя бы... Ничего, что я про жениловку?... Вы там пожалуйста, мне параллельно, хоть и никогда не женитесь...
  - Кгм... да... а вот зачем. Затем, что постепенно из этого всякого начала собираться новая конфигурация общественных организаций. Почти настоящее гражданское общество переходного периода нашими трудами из того выползло. Ну, - конечно, законов гражданского общества нет и не будет сколько-то еще времени. Теперь вот мало ли чего у нас есть с мазэром твоим?.. - и покосился на Адю, - ничего?... так можно?... Адя чуть расслабилась...
  - ... И правда, что у нас есть? А то я по типографским материалам давно уже не врубаюсь, кто кого и в чем дурит. Что все всех и во всем дурят, это я давно усек, а конкретно кто, кого и в чем - я пас. Как пацаны в школе спросят, неудобно же сказать, что не знаю, вру всякое, даже самому неловко...
  - Ну... две партии есть, а если не мелочиться, мол, не полное наше влияние на них, - так и все четыре. Два клуба интеллигенции с отделениями по всей Украине. Шесть культурных обществ, опять таки, с отделениями везде. Две собственных и четыре примкнувших профсоюзных газеты, эфирное время на всех шести крупнейших европейских радиостанциях, в том числе и правительственных. Отменные концы за рубежом, не шпионские какие или слюняво идиотские, настоящие концы, профсоюзные. Созревают казаки как прослойка между городскими охламонами и будущей нашей Национальной Гвардией, возможные вскоре вооруженные поселяне....
  - Бронек, ой, не смеши!... Казаки... сраки... буераки... - и стрельнул глазом на Адю трусовато... и в самое время отшатнулся срамословник от назидающей материнской плюхи...
  - Хрюндель!... вот сейчас по губам дам, ты что это себе позволяешь? Мать рядом сидит, в конце-то концов!... вот уродец какой, весь в отца... Ну Хрюшенька, ну пожалуйста, ну ты же из нормальной семьи, все таки, а?...
  -... Пардон, Мумми, я случайно... Это Бронек сам виноват... Ты их, казаков, видел хоть где-то, Бронек, кроме как в своих речах или там, допустим, статьях? Это что, те немытые уродцы, те это те самые пьяные ничтожества, которые сюда таскаются, пол пеплом пачкают (а мою полы, между прочим, я, всегда я, странно даже!) и глупости на суржике говорят? Это они - вооруженные поселяне, надежда нации?... ой, я воткну сейчас от смеху, Лайма, слыхала, приколись!?...
  
  (Лайма безмолвно кружила по кухне, вытирала, наливала, накладывала, взор хозяйственный только по посудам-припасам блуждал. Нет Лаймы, нет: баба при детях, кухне и кирхе... Адя сомневающимся прищуром отсканировала скрипичную селедочницу... что-то не верится в хорошую невестку... сама еще недавно была невесткой - не дай Бог никому... Да-а-а... невестки только не хватало... глаз да глаз нужен... Намекнуть, что ли, Димелле, чтобы Даму-с-крысой ненароком привел, Хрюнделя как бы между прочим с ней познакомил.. Так ведь кое-что в дом занести может из кофеен своих... да-а-а... Или Таньку-диссертантку, позднее ПаниСофийское женское удовлетворение?.. Говорят, что в постели так себе, ребенку не полезно будет... Что-то слишком смиренна серопенная янтарница... не к добру это... А что, Дама-с-крысой лучше, что ли?... ох, дети-дети... откуда эти проблемы выползли?.. не оглянуться, как... )
  
  - Это, Хрюкодилише, только сегодня они дремучие шароварные ничтожества. Ты вот до полутора лет тоже был хныкающим и писающим в штаны ничтожеством и ничего, вот каков сидишь, душка-корнет... Казаки еще свое скажут... Тут я ничего больше не скажу, не хочу, устал, потом как-нибудь... Перехожу к третьему закону политического прагматизма в Игре В Общественные Отношения....
  
  - Бронечек, все же расскажи ребенку, почему ты называешь наши шевеления не чем-нибудь, а именно игрой в общественные отношения. Он ведь вряд ли понимает, отчего
  - Мумми, как-то странно, однако, от тебя слышать!... Я, между прочим, не ребенок давно уже. У меня у самого ребенки могли бы быть, если бы я захотел, между прочим, Лайма, скажи!? И не нужно мне ничего объяснять, я все и так понимаю, между прочим
  - Ишь ты какой, а ну объясни тогда мне...
  - Адя, Адя, оставь ребенка... ой, пардон, Хрю, пардон... оставь человека в покое. Поймет, куда денется, давай лучше договаривать, а то уже глаза склеиваются... да... Так вот, Третий Закон таков: до наступления того самого единственного момента применения нашей могучей общественной Эскадры на полную мощность ни одна из малых флотилий Эскадры, ни одна из организаций, то есть, не должна даже смутно догадываться, каков же будет этот единственный момент включения всех сил на полную мощность. То есть, какова она, конечная цель складывающейся военно-морской конфигурации. Но каждая организация-корабль, каждый человек, все же, должны всерьез думать о цели Эскадры что-то свое. И про целое думать, про конечную цель, то есть, и про свое собственное предназначение в ежедневных боевых забавах. У каждой из них это самое свое повседневное должно быть тоже разумным, должно нами централизованно пробиваться, пропихиваться, удовлетворяться, но всегда не полностью, отчасти только, понятно, надеюсь, почему? Это потому, чтобы не возомнили, что вся Эскадра только ради их частного дельца и существует.
  
  - Броник, это я догнал, ты об этом еще на сейшене у Недозаклеванных говорил, мне интересно, в каком сейчас состоянии мы, какая часть движения теперь делается? Что с Эскадрой вообще и с нашей флотилией в частности?
  - Период сейчас, Хрю, - полный вперед и эмоций полные штаны! Сейчас оказывается, что в политическом пространстве родной нашей Хохломасонии уместилось почти три недоделанных Больших Социальных Эскадры. В смысле, из существующего плавсостава, то есть, псевдогражданского квазисообщества, можно склепывать нечто и симпатичное и эффективное аж тремя разными способами. Но при этом достроить удастся только одну полноценную оппозиционную Эскадру (ведь и государство одно только, правда?) плюс малосущественные обломки, плавбазы, сторожевики, танкеры и так далее. Сделать это, повторяю, можно ровно тремя различными способами. Соответственно тому, в обломки-танкеры попадут то те, то эти, а то и вон те. В обломки-танкеры, поди, никому попадать не захочется. Поэтому идет бешеная грызня за уловление и осмысление лидирующей флотоводческой идеи. Куда, мол, прем, - жмем на Японию или тикаем от Америки? Каковая лидирующая идея, философически говоря, и оформит одну и только одну настоящую конфигурацию Эскадры. Соответственно тому, кого вознесет в Линкоры, а кого и причислит к обломкам-танкерам.
  - Так что, никто этой идеи не знает, что ли? -
  
  (Гм... - впервые за всю беседу издал сдавленный звук Медовнюк, еще гмыкнул, чуть отодвинул блюдце с клубничным и посмотрел на Бронислав искоса, предостерег, что ли?..)
  
  - Почти так. Это флотоводческую идею можно знать или узнать. Например, из приказа по флоту узнать или через шпионов. Социальную же идею вообще нельзя знать в прямом смысле слова, ее можно только почувствовать. А как почувствуешь, когда чувствилка у всех подряд не развита?
  
  Так что то, что мы наблюдаем вокруг себя сплошные интриги и идиотизм вовсе не говорит о том, что деятели Украинского гражданского общества идиоты. Это, как раз, говорит об обратном, о том, что они по-скотски этак, по-хлевному, но все же очень мудры, куда мудрее нас с мазэром твоим. Каждый из них ничего и не тщится понимать на стратегическую перспективу, не учен стратегиям, но по-своему очень даже разумен и предусмотрителен. Поэтому и старается ни под каким видом не двигаться никуда, ни вправо, ни влево, но при том как-то умудриться тихонько пролезть везде, всех мягко так растолкать и отовсюду повынюхать, что же взаправду будет? К кому же в итоге попроситься в наймиты?
  - А ты, Бронислав (ого, впечатлился юноша, перешел на почти официальное обращение, скоро и на-Вы услышим!), - ты знаешь, что и к чему?
  - Я как раз знаю, такая уж моя идиотская планида, домыслить, вычислить и точно знать. Но я еще до конца не верю. Слишком оно ужасным представляется для меня лично. Кроме того, ест у меня слабая надежда дестабилизировать некоторые сегменты сегодняшней украинской политической конфигурации. Внести, так сказать, в неестественные построения некую стратегическую неопределенность. А на анализе этой неопределенности, - как знать! - может быть и удастся заметить щелочку в потоке военных событий, да в эту щелочку хоть часть Эскадры и завернуть. Удивить и победить. Технически это не сложно, была бы щель. Пока я ее не вижу. Бравые Деспотисты нынче (Юрко, ты этого не слышал, ясно тебе?) - Деспотисты у нас и есть самый дорогой и любимый военно-морской контрольный инструмент, нащупывающий нужную щель в бессмысленно-хаотическом боевом построении судов. Евгенчик, кстати, об этом почти догадывается: не умен, но весьма чуток!
  - Бронек, извини, конечно, а причем здесь, все таки, София, а?
  - Ты знаешь, Хрю, смешно сказать, но я ведь человек верующий. Правда, в церковь редко хожу, не нравится она мне, слишком земное учреждение, но в Бога уверовал с тридцати с чем-то лет. Наверняка несовершенна, пожалуй, в чем-то глуповата моя вера, да. Но даже глупому верующему, такому вот, как я, вполне ясно, что храмы должны быть местами благоговения и молитвы, а не складами или перерабатывающими пунктами так называемой художественной культуры так называемого народа.
  
  (Адя переглянулась с Медовнюком, оба приоткрыли было рты... но сдержались... не их это позиция... а чья?.. Ясно, что и не Брониславова, а раз так, то зачем он такое на уши ребенку вешает?...)
  
  Церковное - это слишком интимно, не на показ, и не понимать того может только тупой, узколобый, некультурный человек, то есть, - советский ученый или культурный чиновник. Все, что стояло в церквях, навечно должно быть предметом поклонения верующих, а вовсе не предметом изучения неверующими или поводом для тупого разглядывания подхмеленными туристами. Но все же ради того, чтобы Софию передавать Церкви, я пальцем не шевельну. Церковь ведь тоже не особо шевелит, правда? Мне просто интересно, что с этого будет в целом? Кстати сказать, есть ровно два варианта того, что будет. Очень красивые они, варианты эти. И мне весьма важно увидеть, какой из них будет реализован. Вот тебе и все по теме. И отцепись теперь, дай спокойно побездельничать.
  
  Принялись мирно бездельничать. Безделье состояло в том, что Бронислав читал чужую диссертацию, нуждающуюся в кардинальной переработке за злато-серебро. Адя писала бесплатное предисловие к "засвойсчетной" подборке недостихов одного препротивного, но небесталанного киевского панка. Хрюндель наскоро царапал в тетрадях уроки. Опасающийся упустить последний троллейбус 18-го маршрута Медовнюк спешно рожал сразу дюжину воззваний на все время голодовки - авансом, по-Остапбендеровски, и ржал над ними от души. Лайма допила чай и теперь смирно курила, с истинно прибалтийским упорством рассматривала далекий (4.6 метра это вам, судари мои, не куры насрали!), слегка припаутиненный потолок.
  
  Посуды же при этом не мыл и со стола не вытирал тоже никто. И пылей-паутин из углов никто вымести не удосуживался, и ведро вынести. Это было прекрасное, подлинное городское безделье. Так бы и притекло все мирно текущее к растворению Юрка в шорохах заоконных листьев, ко книжной тишине в доме, к далекому шевелению слабенькой еще пятнички-серые-ушки, к малому концертированию и ко сну невинному, сладкому, - ко в человецех благоволению, в общем. Но тут нечистая сила учинила штурмовой налет на слабое еще, недовылупившееся будущее юной Акции.
  
  На лестнице прочавкало (если кто-то с улицы в темнючий подъезд впал, то что там, лиман разлился? бомжи напрудили? дождь мы прозаседали?) и сквозь летом расступившиеся страха ради иудейска двери впал насквозь мокрый и при том зримо и радикально одичавший Руф:
  - Там.... там Райку избивают антисемиты!
  - Давно бьют? - автоматически процитировала Остапа Бендера Адя, - Бронислав, Юрко, хватайте что можете тяжелого и погнали ловить и карать!
  - Мумми, я тоже, чур, я тоже, у меня кастет есть, настоящий - это Хрюндель, непостоянный как все мужчины всех женщин, отшатнулся от мимолетной своей любови удали младой ради, крови и ярости для
  - Стоять, то есть, сидеть! - одернул битый-тасканный по райотделам Юрко, - Руф, сию минуту останови тремор и блей внятно!
  - Говорю, Райку избили антисемиты, что тут неясного? Тебе, конечно, плевать, не твоя жена, тебе лингвистические тонкости вместо живого человека подавай, петлюровец какой-то
  - Так все же как, уже избили или все еще избивают? - это пыхтит от наспех шнуруемых туфель упорный Медовнюк, либерально пустивший мимо уха оригинальное обвинение и так всему на свете виновных петлюровцев (дед у него, кстати, по юному задору нагрешил, слегка, попетлюрствовал...) еще и в особой чувствительности к филологическим оттенкам
  - О Боже меня, Бабеля и Врубеля! Да какая разница, ее били, над нею издевались, у нее все болит... в душе болит... а я даже не могу закрыть ее своим телом, умереть за нее, боюсь... Мандельштам, между прочим, тоже боялся насилия и милиционеров... меня никогда еще не били на улицах... не убивали... я вообще в жизни не встречался с зоологическим антисемитизмом, разве что с вашим дурацким интеллигентским безразличием, да с вас что взять, потомки хама Палия... но не бить же... да, я боюсь, я путаюсь в словах, да, - и что теперь, с порога выгоните, сами наброситесь? И теща в слезах...
  - Так ты уже и дома успел побывал, красавицу-тещу уже поутешал? - высунулся было из-за всем обильным телом оттирающей его Лаймы - Хрюндель, рыжего медного кастету счастливый обладатель, бодрый и боевитый после викторией завершенного сражения с алгеброй, восторженный в виду предстоящего по битве сладкого юношеского блуда, как бы не замечаемого предками, то есть, блуда вдвойне сладкого - не пихайся, Лайма, я все равно пойду...
  - Это же очевидно, Хрю, вейз же ж ты мир, это же просто невероятно, насколько дети разучились мыслить, - брезгливо отбуркнулся Руф, Хрюнделя, впрочем, нежно любивший, - зачем мне быть дома, чтобы узнать о том, что я и так знаю уже одиннадцать лет как?!
  - Так, - снова Адя, - а теперь я, лично я, слышишь? я тебе обещаю всю и любую помощь, но мы не тронемся с места, пока ты не выймешь слезливые сопли из кривых жвал и не заговоришь внятно, фабульно точно, понял?
  - Что уж тут не понять, фабула-мабула... сюжет, конечно, не для тебя, сюжет это слишком сложно для журналиста... ладно, только налейте... нет, чай нет, я весь дрожу.... (буль!)... да, так вот, идет Рая, то есть, вышла с курсов, идет на перекресток, а навстречу антисемитская какая-то морда... и он угрожал, он оскорбил, наконец, он плюнул в нее...
  - И попал? - это снова Адя и снова не к месту, не сдержалась, - но уже понятно стало всем, что ни Рая не пострадала, ни погромов на началось, ни спешить особенно некуда...
  
  Немедленно после того все наличные бездельники спешно выметались из дому призабытым в совершенные лета детсадовским паровозиком, толкаясь и тайно хихикая (и правда, дождь лил, как с большого ночного изумления! Вау, так Второй Потоп можно прозаседать, не то, что II Украинскую Революцию!), - ловить Руфа, умолять, каяться, ворочать в хату, искать сухие шлепанцы, давать умыться, подсовывать еще стопарик, хлебницу подсовывать да горчицу, выслушивать, утихомиривать, умасливать случайными эстонолитовскими шпротами... В итоге полуночным филосемитам и юнайтэд человеколюбам прояснилось такое вот дело.
  
  Рая вышла с курсов иврита и направила стопы свои иудейские на ближайший перекресток, где они с Руфом и уговорились встретиться. Механически переставляла ноги, по сторонам не глядела, никак не шло из головы, забрал Руф детей, или нет. На какое-то время она утратила контакт с действительностью и поэтому почти грудь в грудь наткнулась на невосстанавливаемой уже внешности (но очень противного!) незнакомца. Как ей показалось, незнакомец, во-первых, посмотрел на нее крайне оскорбительно, а во-вторых, уже после оптического оскорбления, - плюнул. То ли на нее, то ли на землю плюнул, но если и на землю попало (ибо слюней на пальто потом обнаружить не удалось даже теще, которая оттого пришла в большую только ярость), то решительно несомненно, что плюнул он все же в ее, в Раином, то есть, направлении. Он плюнул на нее, в нее он плюнул. И это было ужасно, низко, отвратительно. Так с ней никто еще и никогда не поступал. Читала - да, читала, но чтобы наяву, знаете, так это уж несколько чересчур, не 19-й все же год!
  
  Рая окаменела и провела в петрифицированном состоянии неопределенное время, минуты вроде бы пол. Потом, вголос рыдая от злобы и ничем таким не заслуженного унижения, рванула совсем в сторону от нужного перекрестка, к свету и многолюдности метро, и тут же снова наткнулась, - на этот раз на собственного Руфа, каковой был где-то не там (на профсоюзном собрании он был, отец называется!), уже опаздывал на встречу и теперь бодро нарезал не с той стороны, а поэтому, - и так далее.
  
  Конечно, Рая высказала уже Руфу все. Все высказала и ушла без него домой. По дождю пешком, да, пешком. Пешком по городу, в котором всякая жирная украинская свинюка только и забот имеет, что разъезжать на жлобских своих Мерседесах. Руф уверен на все сто, что этот антисемитюга пошел за нею следом и теперь уже знает, где они живут, а дома дети. Впрочем, нет, детей он забрать забыл, а теща из принципа, из мутной климактерической злобы не заберет. Или, все же, уже забрала? Боже Кия, Щека и Хорива, отстаньте от меня, я ничего не знаю!
  
  Сам же Руф пойти за Раей секретно подстраховывающим не догадался или не дерзнул. Попадите в мое положение, вам бы тоже в голову все эти рейнджеровские штучки не полезли. Впрочем, вам все нипочем, вы все каменные, что в вас живого, в украинцах? Ваш Бейкин вот даже иконку бумажную в ящике стола держит, чтобы никто не узнал... Вы все русские, русские, я говорю! А Рая теперь начнет звонить по родственникам, узнавать, может кто детей забирал, стыда не оберемся, потом еще тащиться за детьми, а эти ублюдки запросто ее дорогою перехватят... вазочку передайте, нет, не ту, другую, с малиновым, от простуды, спасибо...
  
  Все это глупо и нелепо как вся современная жизнь. Как моя жизнь, яркая, как пасхальное яйцо, и ненужная, как скорлупки от пасхального яйца. Как я сам есть, зеркало окружающей среды и собою уже чуть призабытая самость. Поразительно все это не ко времени. Они все взбесились, они навалились, они давят со всех сторон, вспучиваются и валятся под ноги грудами событий. Причем, события все больше и люди все чаще такие, которых даже на порог пускать не следует. Все тащатся недолюди какие-то, глазами лупают, умного хочут, а потом это самое умное (если предположить, что я сподобился на умное) засовывают себе кое-куда и бегут рысцой по знакомым. Хвалятся, - а вот чего я сегодня умного слушал! - и ничегошеньки больше с этим умным не делают. Как засунули умное, э-э-э, скажем, в задний карман джинсов, так там и таскают, пока не истреплется оно, это умное. В ход умное не пускают, зачем бы? Ритуальное приобщение к умному произошло - и ладно.
  
  Что здесь этот мнимый инородец, этот два поколения как дотла и в быту и в культуре сначала украинизированный, а потом поверх украинизации и русифицированный Руф, - что он тут вообще делает? Ну, прибился однажды, совсем случайно, к литературному террору, ну возжелал себе публикаций и справедливости всем прочим. В особенности возжелал справедливости всего мира к неопрятной и истеричной Дуле. Для каковой Дули высшая справедливость - шлепнуть наотмашь комнатным тапком, которого у нее нет, по изредка умываемой морде, которой у нее есть...
  
  ... Ну, ладно, литтеррористы взялись воз везти, ухнули, наскандалили, самого Мурчука потревожили, комиссия из Московского ЦК ездила разбираться. Опубликовали Руфа, и иже с Руфом, и иже за Руфовой спиной, - геть усех тиснули, кроме безнадежной Дули, правда. И не раз всех тискали, но не плоскую Дулю, хе-хе-хе... И что дальше? Лучше бы вот Райкой занялся, хороша ведь, чертовка, и запястья у нее тонкие, порода, видать, древняя... Но нет, нет, несет его, несет, уже рядом со мною несет... а куда?
  
  А я, - куда меня несет? Практически все делаемое в общественном секторе и в Киеве, и на половине почти Украины задумываю я, определяю я, планирую я, благословляю я - для правды, как бы. Но делают все равно они и для себя. Я ведь и пальцем не шелохну, мыслитель я этакий, Диоген Лопанский. Я только мыслю и тростником прилопанским прикидываюсь. Я мыслю и, следовательно, - что? Я мыслю и, как следствие того (не странное ли следствие акта мышления, коллеги?), помогаю пес знает кому разваливать Совдепию, которая и так уже, без меня почти развалилась. Я мыслю и, как следствие того, помогаю выпереть с Украины полумифических москалей, на чьем москальском языке потом и разговариваю перед сном, и пишу свои стихи. Посплю, попишу, а потом помогаю москалей с языком их москальским выгнать и установить свое правление, свой строй, свои ценности.
  
  А "свои" это чьи? Мои? Люблю ли я вообще Украину? Нелепый вопрос, конечно, люблю. Этак по Мандельштаму люблю, потому, что другой не видал. Но что для меня Украина, какая она, из кого и чего состоит? Не из теперешних же хамов (тут ПапаГрыша и иже с ним до обидного правы!), не из грязных вокзалов, не из дешевых стукачей и национал-предателей из БРЮХа, не из Мурчука, не из... не из... Нет, не так, так я ничего не добьюсь, давай иным манером.
  
  Вот сидят странным ветром запутанной отечественной истории принесенные товарищи мои и даже женщины. И даже женщины некоторые отчасти мои. Или полностью мои, что намного сложнее... Они именно на меня полагаются, на меня надеются, и те и другие, и товарищи и даже товарищи женщины. Бронислав, мол, придумает, подскажет, успокоит, вовремя подтолкнет, на шлях широкий выведет. Бронислав, мол, наш, навсегда наш, где-то даже лучший из нас, мы с ним и поживем интересно, и дело наше сделаем хорошо, надежно, лучше, чем без него. И что, спрашивается, - что же такое "их" или "наше" я делаю вместе с ними?
  
  Porca miseria gratia plena, ведь мы с ними стремительно закладываем изрядный шмат фундамента под созидание мечты хамоватого Шофера Тузика из Стругацких - "повыпиливать лобзиком часа два, а остаток дня слоняться между хрустальной распивочной и алмазной закусочной", - кажется, так там было? Вэйз жешь ты мир, хайлэсэнький гитлерочок, как сказал местный полукультурный полуинородческий зубоскал, гнать и гнать, поганой метлой гнать их всех из дела освобождения Украины! А еще лучше, гнать меня, ибо им-то как раз и повыпиливать и послоняться в самую жилу. И чтобы хлеб назывался "хлиб".
  
  Так, впадаем в высокомерный имперский расизм. Или в слобожанский экстремизм имени окраинного сепаратизма? Спокойно, еще спокойнее, что за самоедский понос, что за простацкие выводы из моральных теорем некоего пресловутого Спинозы? Спокойно, братья-слобожане, деваться некуда, нужно управлять процессом пока процесс, как Черчиллевский тигр, не сбросил со спины, не подмял. Успокоимся и отсечем лишнее.
  
  Лишний сейчас Руф с идиотской своей проблемой, придуманной до полной тупости изострившимся умишком в эмпиреях живущего инородца. Гнать Руфа, попросить Лайму попилить на скрипочке и пойти пройтись перед сном вниз к набережной, потом к памятнику Магдебургскому Праву зайти. Подняться мимо Констерватории, потолкаться на Майдане Независтливости среди ночных полутрезвых полулюдей, с томной яростью освобожденного от уз совести плебея смакующих то гнойные раны Московии, то бледные розы Подолии. Позвонить из автоматов (понаставили совдепы междугородних, любо-дорого, почти Европа) в Хрюков, или там в Воровск. И что сказать, дозвонившись, - бай-бай, леди? Да-с...
  
  ... Ладно, неважно ибо безнадежно. Сначала гнать Руфа. Но ведь и Руфа, придурка в кожанке комиссарской, жаль, и Раю жаль с ее тонкими запястьями и щиколотками, ни в чем они, собственно говоря, не виноваты. В своем мире живут, как и все мы. Не в какой-то там объективной, а во вполне субъективной действительности живут, у себя, среди своих привычек и ожиданий, страхов и радостей, как среди унаследованной мебели: и неудобно, и некрасиво, и выбросить жалко, и денег нет новую купить. Ни времени, ни сил нет создавать себе новое представление о мире. Да и с чего бы новое представление о мире составлять, когда они насиделись среди своих гормонами подгрызенных душевных шифоньеров-козеток, а теперь только спят и видят какой-нибудь Лонг-Айленд, или пляжи Хайфы, или, на худой совсем конец, хайвэй вдоль Великих Озер.
  
  Если скудные фантазией интеллигенты из тридцати осознанных лет двадцать пять ожидают погромов, то даже если забить на колбасу всех русских, всех татар, всех немцев, - вообще всех неевреев, то голограммы виртуальных погромов все равно будут раздразительно пошевеливаться в их сером, как пожарные штаны, мозговом веществе, под дряблой пленкой ненужных и неприятных сегодняшних впечатлений. Вновь и вновь многоразличные фатаморганы будут напоминать о не случавшемся, тревожить невозможным, но страшным, опасливо требовать самовоплощения и воспоследующего отмщения. Пусть даже и не за антисемитов оно обетовано, отмщение это, и не семитам оно обетовано и не им воздавать...
  
  Так думалось Брониславу, косовато притулившемуся между Юрком и холодильником, на самом краю размеренно жужжащего салона Анны Павловны Шереренко, на мысу жужжащего-позвякивающего водочными емкостями Ареопага, - так думалось ему, устало вертящему в руке вилку, на которой давно уже и не было ничего: то ли съел что-то и не заметил, то ли это что-то наколоть забыл. Так думалось, то есть, думалось никак, ибо что это за думы? Это, прости, Господи, заочное состязание с паном Захер-Мазохом в пресловутом его захеренном мазохизме.
  
  Теперь бы в сабли всю виртуальную сволочь, всю сволочь, все сволоченное гулящей моей судьбою во всею мою преинтересную и преглупую жизнь. Вон, чу, - запашок сзади, горит все, горит сзади, все сзади горит и сгорело уже, не утешайте, я-то знаю, что сгорело... Там, значит, сзади, теперь черно и тихо. А и впереди чернеется, но не тихо там, - там воют. Это они, это все они, ватаги какие-то, разбой, мрак, сама объективная реальность валит всей своей объективной чернотою навстречу. Сгорело все сзади, только вперед теперь, значит, ибо больше некуда.
  
  Самое, значит, время откатить правый рукав до половины, хрустнуть спиной, разминая замлевшее в ожидании тело, медлительным полукругом сверху вниз указать перначом вперед и с верными гусарами за плечами (как зашелестит при этом полк заспинными крыльями, забумкает копытами, зазвякает железом... все же шестьсот громил в полном вооружении и шестьсот же лошадок чуть не по полтонны весом каждая...) стронуться с пригорка. Сначала шагом, шагом, легким скоком, как на прогулку, а потом, метров за полтораста, когда можно различить глаза скопом валящих навстречу скотопотамов, рявкнуть гуманитарное "Бей-убей" - и в карьер! Как изломаются копья в первом столкновении, - мечами, мечами, в капусту шинковать, полосовать всех и за все вместо меня виноватых хамов, саблями!
  
  О-о-о, как сказал бы Руф, - Боже меня, тебя и Хмельницкого, месиво, какое варварское месиво в бедной моей голове! Dolea caput mea, ведь гусары с крыльями - у поляков, а лавой, кучей, то есть, атаковали как раз наши, украинские повстанцы. Буржуазный романтик Сенкевич со мною глупую шутку сыграл, это я как бы против своих же братьев рубиться задумал, хорош украинский националист! А братьев, напротив того, - защищать нужно, а не шаблюками им отвечать на все их невинные братские чудачества...
  
  Как-как-как?... Не саблями братов-хамов рубить, а саблями же и защищать? О, это мысль, - и щелкнуло, и срослось частичное решение с необозримыми, но многоплодотворными последствиями.
  
  - Э, любезные, со всем моим уважением, но перестаньте-ка гудеть, теперь мое слово. Слушай, что Чапай говорить будет!
  
  Никто и не противился высадке экспедиционного корпуса с траверза холодильника. С четверть часа лен языками чесали, скорее, по привычке, нужно же общаться. Ну, положим, Руфа поддержать словом да тостом, а так сказать было нечего и не к чему. Ареопаг наставил уши перевернутым покоем, - ну?
  
  - Знайте же, о, коллеги и соратники, а также будущие сокамерники (тьфу-тьфу-тьфу, - заплевали дружно просвещенные материалисты-агностики-конфуцианцы, по дереву стола забарабанили костяшками пальцев), что для нас решительно неважно, был ли антисемит взаправду, или это астрофизические аберрации киевским стронцием траченной собственной Райкиной психики (конечно, - горько засопел уязвленное Руф, - не к твоей жене приставали! хороши аберрации!), для нас важно теперь то, что такое быть могло. А почему бы и нет?
  
  Во-первых, Райка отменно красива и не приставать к ней на улице попросту ненормально. Она ведь могла не успеть сообразить, что агрессор возжаждал не жизни ея якобы семитской, а лона ея якобы девичья. Во-вторых, Райка вечно носит на фейсятине вид столь надменный и неприступный, что помимо и прежде всякого прочего так и тянет ей профилактически вклеить в хобот пару горячих. Мне так нет, мне не хочется, я уже привык, но другим мужчинкам, полагаю, что и очень да, что хочется. Суммэ суммарум, - быть такое могло. Вот и рассмотрим ситуацию, не под углом зрения "что мы на том потеряли", а под углом "что это нам дает или может дать"?
  
  Сия раздача нам, многоуважаемые, дает или может дать (при минимальном, конечно, умственном усилии) возможность в обозримом будущем отыграть сразу четыре крайне выгодных взятки:
  1) оградить стайку Руфов, руфочек и соплеменных руфенят от примерещившихся опасностей, но оградить зато реально;
  2) дать живое дело Сотнику-Полковнику с его сотнеполком, он же Кош, он же что-то еще таинственное; на башне от шаблюк толку не будет, а под башней они на ровном месте сцепятся с ментами и прольется глупая да буйная кровь задаром, и сказок о них не расскажут, и песен о них не споют;
  3) подмигнуть Бело-Голубым и параллельно заткнуть глотку их местным поганым подголоскам; притомились, уродцы, ждать идеологически выгодного местного холокоста, денюжки зеленые с бело-голубым отсветом, антихолокостные, все проели-проблудили-прокрали, а теперь боятся гнева работодателей, зачинают на ровном месте поскуливать о грозной туче грядущего разгула антисемитизма, - и это в Киеве, имбецилы лапсердачные! это в Киеве, в котором на погром каждого русского погромщика (как один тут юный пиит сказанул) должны с поклонами вести под руки белые по два еврея, ибо киевские русские обленились настолько, что до места погрома самостоятельно не дойдут;
  4) сделаем нечто такое, на что БРЮХо никак отреагировать не посмеет, ибо Мурчук еще сценария возни около Бело-Голубых не имеет (я точно знаю, из МИДа прискакала ксива, что просчитывают, а чего нет), без Мурчука они даже пукнуть не смеют; ведь если на современной Украине и найдется дюжина настоящих антисемитов (в чем я, кстати, серьезно сомневаюсь), то сидят они не в ЦК КПУ, не в КГБ и не в армейских казармах, а в том самом БРЮХе, среди инженеров человеческих душ, мать их инженерскую промасленную-недомытую штангенциркулем и при том трижды! Таким образом, мы еще до начала основной акции ставим БРЮХо в проигранное оперативное положение: не реагировать на нашу бело-голубую подачу нельзя, реагировать себе дороже, а из соображений последовательности и системности они не смогут отреагировать и на основную акцию, на голодовку, то есть, так как подача наша будет истинным началом голодовки....
  - Все гит, все сходится, - Адя первой уловила обзорный смысл гамбита пяти Руфов, - но что же мы подаем как вступительную часть акции? Руфа междусобойно забьем и прилюдно похороним с казачьими плясками и присвистом? Жидочки, мол, рубленные по-Буденновски?
  
  Руф даже не оскорбился тому, как лихо начинают распоряжаться его судьбою и судьбой ассоциированной астрофизической семьи. Он вовсе никак и ни на что не реагировал, только жевал да кивал главою непросохшею. То ли соглашался авансом на все подряд, то ли молча здоровался с чем-то, прямо в лоб ему пристально глядящим из кошмарного субъективного будущего
  
  - Возможность забить наконец Руфа, пусть разве на холодец, лично мне симпатична. Но на этот раз еще нет. Пусть его забьют позже, где-нибудь на вонючей окраине Беер-Шевы. Пусть его забьют его же драные соплеменные арабы. Дабы, подыхая, он не смог злобно провизжать, - мол, так я и знал, славяне все-таки меня достали... В общем, с забоем поголовья, увы, погодим. Однако, прошу не забывать, что Руф не только пуганный муж антисемитами попорченной Раи, а еще и формальный Председатель Киевской первички ПЛ. Итак, на Райку наезжают антисемиты, Райка наезжает на Руфа, брызжет слюной и молит о защите, дети воют, теща злобно лает, кошмар какой-то, явно составная часть мести наименее культурного крыла издательской мафии за подвиги Руфа на литтеррористическом фронте. Руф наезжает на свою первичку, первичка жалуется в Правление, в Хрюков, и так далее...
  - О, а гордый, но слабосильный ПЛ мчится за поддержкой по коллегам, из всех коллег реально откликаются только Деспотисты и казаки, а поскольку Деспотисты все на пороге голодовки, то спихивают ПЛ на казаков... и так далее, - класс! Класс! Не зря я тебя, Бронислав, за человека держу и на порог пускаю! - Адя даже если и похвалит, то не без амикошонства, вся в сына своего случайного
  - Да, но не только это, не только. А вот послушаем звезду оппозиции: Юрко, считай ситуацию дальше
  - Да что там, для детей задачка. - Поморщился благостно распаренный бесконечным чайком Медовнюк. - Руф живет за пять кварталов от Софии, казачьи заслоны у дома Руфа, первые скандалы у того же дома, насозываем слащавых крикунов апостольцев, перед ними запустим Словолюбок диких, те за культуру межнациональных отношений, эти за милосердие, Бога помянут, апостольцы пообещают месяц за угнетенных братьев молиться, а где им молиться, в сортире? Трапезная ничья, в Лавре Московский Патриархат непримиримый, смикитят помаленьку, что и к чему, где, мол, гнездо порока, - вот и вся лягушатина, аист подан!
  - То есть, уравновешиваем симпатичной такой еврейско-казацкой дружбой не только невыгодность религиозного аспекта всего дела, но и вставляем религиозно-национальный пистон БРЮХу, которое забьется в нору и не только на религиозный аспект, но и на целое, отреагировать не сможет. - Мечтательно прокомментировала Адя, БРЮХо потомственно ненавидящая. - Очень скоро им это припомнят... Таким образом, мы выбиваем из акции наиболее крупное и, вместе с тем, всеми нормальными людьми ненавидимое общественное объединение. Это нам первое внешнее очко, еще до акции
  - А что, - взбодрился Руф, - все это, как всегда, невыразимо глупо, но если казаки и впрямь помогут, защитят, во что я, конечно, ни на миг не верю, то уже пусть, уже хорошо. Но ведь это когда еще будет, а что этой ночью с нами станется, это всем, конечно же, до лампочки, так ведь?
  
  Но нет, нет же, не было им до лампочки здоровье и процветание национально терпимой и общественно полезной Руфовой семьи. Просто понад головами всех актеров некое Целое разом совпало, стянулось, срослось.
  
  С чего бы это вдруг Деспотистам что-то начинать, так, психологически говоря? Почему именно послезавтра должна взыграть исполненная всякия алкогольныя благости кровь робких, в сущности, Деспотистов, почему не полгода назад, почему не через месяц? Теперь же акция защиты Руфа свободно перетечет в акцию защиты Софии, всего народа, всей веры, всего-всего вообще. Никто, конечно, не ожидал, что психологический выход будет выложен на блюдечке посторонней, в сущности, веснушчатой двудетной астрофизичкой. Но выход выложила именно она. Точнее - ее мифический антисемит с гиперактивностью слюнных желез. Выход нам сплюнули, выходом в нас плюнули. И попали.
  
  Все метнулось и завертелось. Хрюндель отскочил на не засвеченный в ГБ (тьфу-тьфу-тьфу!) флэт, обходить телефонным дозором владенья свои подростковые, переносить расклейку листовок на пол суток раньше, потом уже, по дороге домой, - в типографию, заказывать вставной (духом тут же сочиненный) текст про страдания молодого Вертера и жены его Юдифи. Юрко получил в зубы десятку, прикарманил еще одну, зеленую, из собранного Партией (на всякий пожарный случай), и кубарем откатился на дальнюю Оболонь к Полковнику, подначивать пана-брата вонзать фециальский жезл во чужу землю, взывать к бою и походу. Томный с переедания и от предчувствия грядущей выволочки Руф уплелся к семье своей сирой и скорбной, понес в клюве радостную весть о грядущем конце эпохи Гонты и Палия, о наступлении эпохи Раисы и Полковника, о приходе времен сердечного братства украинцев с инородцами, эры точно просчитанного милосердия. Остались только свои.
  
  День трудовой истек наконец, пролился теплыми струйками в водостоки и посвежевший воздух манил ко сну прозрачным пальчиком не хуже "Старокиевской". Посуду убрали вмиг (противная работа заполночь всегда споро идет), но на сон грядущим какой уж раз поставили подогреть чайник. Заваривали молча: столько наговорено за день, что и друг с другом невмоготу. Лайма отлепила взор от потолка, вытащила из-за обувной подставки футляр, извлекла скрипку, профессионально повозилась над нею, то подправила, это подкрутила. Еще посидела, выпрямившись, помолчала, что, впрочем, и так делала весь вечер напролет, и вдруг, в упор глянув на Бронислава, с резковатым каким-то сожалением провозвестила: "Бронислав, а ведь Вас убьют когда-нибудь...", - и с тем заиграла "Пляску ведьм" в трактовке Юлиана Ситковецкого.
  
  
  ИНТРОДУКЦИЯ
  Четверг, 16-20, Объединенный информационно-аналитический Центр ПЛ и УНДЛ, маленькая незаметная история с необъятными последствиями
  
  - ... Аркадий, тебя... Аркадий, да брось ты свои цацки, тут междугородка... пожалуй, даже международка, Аркаша, ты слышишь?...
  - ... Сейчас-сейчас.... Объединенный информационно-аналитический Центр ПЛ и УНДЛ на проводе, слушаю, Аркадий на проводе
  - Господин Аркадий? Это Вена на связи, референт господина Шильгаузена, меня зовут Эли, Вы помните меня по голосу?
  - Да-да, говорите, господин Эли
  - Мы вчера получили по электронной почте Ваш обзор этнической ситуации в Киевской области, спасибо. По поводу текста в нашем Агентстве появились некие соображения, есть два вопроса, Вы не против небольшого уточнения?
  - Прошу Вас, слушаю
  - Первый вопрос будет у нас такой. Учитывали ли Вы в статистике этническую раскладку в воинских частях окружного Гарнизона?
  - Впрямую нет, конечно. Если такая информация и есть где-то, то она закрытая, у нас все же гражданская организация, не специализированная. Я предположил, что в частях гарнизона та же статистика, что и по всему Союзу среди гражданского населения
  - Да... понимаю... хорошо, тогда второй вопрос. Вопрос такой: у Вас в приложениях к обзору нет корреляции между этнической принадлежностью и конфессиональной. Конечно, это несколько выходит за рамки Вашего интереса, но все же не могли ли бы Вы как-то обозначить эту связь?
  - ... М-ммм-да... в принципе, мог бы... Но это потребует дополнительных работ, исследований... мой Отдел не вполне приспособлен к такого рода деятельности... скромные аппаратные и кадровые возможности, то да се, Вы, вероятно, меня поймете, правда?...
  - О да, конечно, конечно, мы высоко ценим то, что Вы ухитряетесь сделать в условиях отсутствия свободы слова, притеснений и ужасной скудости обеспечения... Но господин Аркадий, может быть, мы смогли бы Вам чем-то помочь... Конечно, помочь вне связи с обыкновенными гонорарными переводами, во имя науки, международной солидарности исследователей, из соображений, так сказать, гуманитарных... как Вы думаете?
  - Весьма признателен за добрые намерения... я подумаю... я перезвоню Вам послезавтра... или нет, лучше Вы мне перезвоните... нет, не послезавтра, делать, так делать, звоните сегодня до 23-х часов Москвы, не позднее, хорошо?
  - Нет проблем, господин Аркадий, конечно я позвоню. А Вы приготовьте план расширения исследований, прикиньте расходы, ну, Вы сами понимаете... так именно сегодня и не позднее 23-х часов позвонить, я правильно понял?
  - Да, от двадцати двух до двадцати трех Москвы, жду звонка, всего хорошего, господин Эли
  - Всего хорошего, господин Аркадий
  
  
  ЧАСТЬ IV
  Пятница, 09-00 - 19-20, Бронислав-Шанце на Дустышева 5, расписывание боевых постов, организация ресурсов, дележ шкуры никому не нужного медведя, которого нет
  
  Утро, натурально, окрасило нежным цветом. Солнце наваливалось сверху, асфальт парил снизу. Троллейбусы бодро взлетали вверх по улице имени Сталинского Гауляйтера Украины товарища Дустышева с молодеческим электрическим взвизгом: любо им было понежить тронутые старостью шины в недосохших с ночи лужицах. С Майдана Независтливости проколоколило девять. Беззаботный Хрюндель, манкирующий школой в преддверии великих дел, угодливо шебуршал на кухне, сбирал за компанию с торопящейся в пипловский мир Лаймой завтракоподобное, звякал и хихикал, чмокал в пухлое невзначай и украдкой. Утренний сон поцеплялся коготками за бороду, пискнул и отлетел туда, куда отлетают по утрам все сны. Пятница обещала труды и забавы, хлеб наш насущный и вздор ваш вездесущий. Утренний чай еще доплескивался в разномастных чашках, как первые сигналы и рапорты потекли в Fuhrerbunker, начала складываться новый кадр покадрово демонстрируемого введения в независимость.
  
  Итак, Хрюндель после десяти перехватывает из подземного перехода под Майданом Независтливости ("Трубы" на местном молодежном арго) и бросает в бой эту вот самую, свежайшего посола пассию свою, Лайму, живописно соединявшую в едином теле несомненную прибалтийскость (78 кГ массы покоя, как выяснил жадный до пикантных подробностей аманат), скрипку в объеме Консерватории и навыки дикого цветка городских прерий, хиппарку, то есть. Балтийской национальности. А также иже с нею до двух дюжин Бременских музыкантов из других подземных переходов, кофеен и закоулков, включая Даму-с-крысой. Это все многоразличные партайгенноссе и партайгеноссихи Лаймы и самого Хрюнделя, всех их Лайма предварительно изловит, не выходя из Трубы, кого лично, из-за раннего халявного кофе оттащит за уши, кого по телефону или с нарочными достанет, и к делу приставит. Юликовы бантики она взяла с собой, глупо, но притягивает внимание.
  
  Поуспокоившийся после торжественной порки (свершилось - и ладно, проехали, забыто) Руф, наш единственный принципиальный пролетарий - ибо вице-рабочий театральной сцены, - записной сонетчик, литтеррорист второго призыва (уже Брониславовского) и покровитель сирых-недомытых бабцов, сообщает, что еще вчера распропагандировал очередного сирого-недомытого, все ту же Милу Дулю (знаем-знаем, она вчера звонила), поэтку с двадцатишестилетним стажем писания в стол и стойким отвращением к Профсоюзу. Отвращение родилось, как все родится, от папы и мамы. В данном случае, от Дули и от порочного профсоюзного пристрастия к эстетике как точной дисциплине. Особенно же - о, ужас и мерзость запустения! - из попытки (типичный мужской шовинизм!) поверить какими-то пошлыми эстетическими категориями ее творчество. Что уж там Руф ей наплел, затенено-покрыто самим Руфом как мысом Фаросским. Факт, что согласилась. За "совой" Мирой, еще на постелях, поди, возлежащей, в "Ромашку" к полудню вливается чреда театрально-просветительской полуинтеллигенции, никого не любящей и не почитающей, но зато никого и не ненавидящей. Гарантирована известная неточность в расчетах при кристальной честности в сборе плодов.
  
  Источник Руф сообщает, что казачий пост выставлен был в пятом часу пополуночи, на раннем рассвете то есть, всех побудили, какая беззастенчивость, право! Казаков пока шесть, в том числе одна коренастая казачка с косой до попы, но без других примет пола. Наставили у подъезда помидорных ящиков из ближнего Гастронома, забаррикадировали вход в подъезд и арку, курят вонючее, ржут громогласно, беременных пугают, песни грустные поют. Жильцы с утра шарахались, но быстро привыкли, стали с пугалами огородными заговаривать, интересоваться, что за цирк и где директор? Потом обыватели разбежались, кто на службу, кто сплетни разносить о диве интернациональной солидарности. Были Словолюбы vel Словолюбки, присоединяются к сбережению отсутствующих дома руфенят где-то с 11-ти.
  
  Полковник звонил недавно, рычал невнятное, подбадривал, обещался быть к обеду, говорит, - проверить караул и вообще. Это что, мы его еще и обедом кормить должны? Только полковника в доме нам не хватало! Теща, конечно, в ярости. Рая махнула на все рукой и ушла в свою звездочетку, теща тоже ушла в нее же, простите за рифму. Я детей в школу отводил, так казаки и не шелохнулись, ручками только сделали этак, а если бы кто за нами пошел? Правда, у школы тоже караул стоит, приличный караул, человек десять, все трезвые, откуда вы таких берете? Ладно, я погнал по Посольствам, материалы там дать, про Уоки-Токи еще нужно напомнить, а потом к Мире и с Мирой по ромашкиным местам, а потом и к Бейкину. Псорри, если что не так...
  
  В отсутствие Евгенчика утренний Юрко, помолясь Гнедичу и исторгнувши меч из влагалища острый, встречных не рассеивал и на властелина Атрида не рыпнулся. Зато занял пост у Бейкина, принимает звонки и распоряжается. Оперативных дежурных, распустил по хатам до вечера, зеленую тридцатку мечтает сэкономить и пропить. Словолюбский пан пока не пришел, но уже звонил и посулил помогать координировать, урод комнатный. Деспотисты выводят на линию Ромашкового огня двоих неголодающих из своей Киевской первички и, посменно, тех, кто пока не у Руфа, - поднадзорную казачью Сотню в составе двадцати шести шаблюк, включая и Сотника, назвавшегося (Юрко, оказывается, и не подозревал) по совместительству и Полковником Киевским и Наказным Атаманом еще чего-то. Полковник-сотник-злой жестянщик официально приставлен пока только к Руфу, но уворачивается, говорит, маловата задача. Его успокоили, пообещали кровь и гром, взломы мануфактурных лавок и медленное оскопление Мурчука как возможный вариант, - расцвел. Кстати сказать, его немалая порядковым номером казацкая жена борщ умела варить дивно. Бронислав с первой встречи ей завидовал жутко, вплоть до улучшения манер. Даже ручку обцеловал ровнорожской дворняжке, чтобы кислой миною не выдать тяжелой зависти доморощенного кулинара.
  
  Остальные Деспотисты готовятся к ночному рейду, очистительные клизмы ставят, мантры народные поют, с дитями-предками прощаваются навек, бодры. И вообще. Мамахен должна была звонить, если звонила, то хоть передайте, что сказала.
  
  Лидер Одиноких Профсоюзов Украины Марк Бейкин наконец раззадорился, сбросил маску независимого наблюдателя и, как ранее и обещал, в своем офисе устроил таки настоящий координационный центр. Конечно, - язвил потом истомленный битвою с Дулей и страхованием от антисемитов Руф, - координировать сбор денег труд из трудов, я вам скажу! Боже меня, Исаака Ньютона и Иакова Компостельского, кто из нас тут я и кто из нас тут национально безукоризненный лидер национально монолитного профсоюза!? Всех явившихся в офис с отчетами или за указаниями бейкинские девочки поят Оболонским из расчета до тридцати долларов в сутки на всех. Оболонское с желтой наклейкой, грубовато, но сойдет. Девочки вежливы, как и не киевлянки будто, что им Бейкин сделал? И посуду моют за всеми. Ни в чем не подставил Бейкин. Поят. Моют. И волонтеры-оперативники были, и мобильный поднесли и подключили, по нему и звоню. Хоть что-то в этом жутком Городе делается по-человечески. Только на компьютер зачем-то иконку дешевую налепили, это все Бейкин, тайный Христолюбец, небось, придумал. Поможет им эта иконка, как мне моя кошка
  
  Юлик Рыльский, постановщик таинственных фотоклипов, бывшая ключевая жертва гонений на Украинский Историологический Клуб и уволенный из рядов без абшиду душка-корнет, тоже не ударил в грязь ничем: распустив своих натурщиц и прочих любвеобильных и национально несомненных крысавиц подменять профсоюзных офеней в торговле подрывной прессой. Девочки (кто не по электричкам раскиданы) с утра стоят по местам как штык-флэйш и газеты у них уже почти закончились. Еще бы - Тело! Тело-то какое, Боже ж ты мой, Степа, что может продавать с утра барышня с таким телом и в таком прикиде, подойдем, посмотрим?
  
  Словолюбки-комсомолки-доброволки (нужно верить, любить беззаветно, видеть солнце порой предрассветной, только так можно счастье найти...) умотали за новой порцией газет-листовок, а кому и принесли уже. Муртаз лихорадочно допечатывает клеветоны, но бумага кончается, послать апостольцев, когда объявятся, пусть Фомы Неверные в долг скинут еще полтонны. Бумаги, обещанной Буряковыми Дуньками, все еще нет. Зато к Бейкину прибыл кабель от Завязистов. Кабель не забирали, сунуть некуда, дали расписку и попросили завезти в профсоюзную типографию. Завязисты попили пива, смягчились душой и поехали. Хоть бы дорожные менты не замели парубков за пивной дух!
  
  Эжен Черешневич сообщает, что Профсоюз Литераторов временно приведен к молчанию, Адя с Руфом с раннего вечера постарались. Нечего под ногами путаться во вступительной части акции болтунам благородным, витиям высоким. Пускай отдохнут до субботы, а там будет им что делать: пресс-релизы, агитация, шум-гам, налево-направо, мало не покажется. Санька и Рыжая Камбала скоро придут, принесут котлы-сковородки, со всех сторон продукты повалят. Девицоиды, ворча и шутливо перелаиваясь, будут готовить полуфабрикаты на борщи и по соседским холодильникам распихивать.
  
  Камбала с утра успела отметиться, насмешила автоответчик. Еще до посудных дел вломилась в Украинскую Спилку Советских Кусателей, навела очередного тубану. В Спилке Камбалу спазматически боялись с недоброй памяти времен, когда Камбала при ясном небе и на ровном месте нагнала под стены кусательские тучу наклюкавшихся шмурдяка и обкуренных бардов-пиитов-хиппарей. Нагнав же, учинила всекиевский, а потом и всеукраинский скандал с пикетами, пением чуждых гимнов и разных обижалок, битьем стекол, истериками родителей задержанных сопляков под 47-м Отделением и прочей веселой ерундой. В итоге глухо и потомственно ненавидящая вся и всяческих инородцев Спилка выделила - впервые за полвека! - мнимому иудею Руфу советскую украинскую творческую стипендию сроком на пять лет. За многодетность и многоталантливость. С ума сойти!... Да... так о чем бишь я?.. а, вот, о новом курбете Камбалы...
  
  Камбала потребовала от спилчан доступа к факсу, под скрежет зубовный таковой доступ получила и с козырного факса Спилки с форсом переслала на факс Бейкину список участников акции художественной поддержки, - бардов и менестрелей (брехливый), перечень всех мест проведения сэйшенов, чтений-пений-звяканий (тоже брехливый), а также перечисление (наиболее брехливое) имеющих исполняться произведений. Якобы, для высочайшего утверждения репертуара. Спилка замерла и привычно трусливо пригнулась. Камбала только выходила за двери тяжкие, дубовые, на крыльцо полукруглое, ко грубым цементным шарам, в народе именуемым "яйцами обрезанного Редколлегией Кусателя" (украшение подъезда), а за спиной ее стройной вовсю раззвонились телефоны. Телефонный коммутатор ГБ, должно быть, наглухо заблокирован бдительными и всмерть перепуганными патриотическими советскими кусателями. Тоже хорошо. Хорошая утечка, хотя и несистемная.
  
  Нужно, кстати, сказать, что в УНДЛ, как, впрочем, и во всякой себя уважающей неоукраинской партии, стукачей было треть списка. Все о том знали и никто тем никогда не озаботился. Любая партия, извергнувшая стукачей и сумасшедших, рисковала остаться в позиции диванной. Кроме БРЮХа, конечно, в каковом до 99% членов были возвышенно обманутые сельские или окраинные простаки и художественные полуинтеллигенты, а стукачи и сумасшедшие сидели исключительно в одном проценте высших партийных эшелонах. Зато стукачи и составляли оные высшие партийные эшелоны на полных 100%.
  
  Итак, из УНДЛ стукачей не выгоняли. Еще, кстати, и потому, что Евгенчик пуще грому боякался планирования партийных акций, предпочитая вдохновение момента. Поэтому стукачи передавали по службе разве что заметки о выражении Евгенчикового лица на последнем партсобрании или несвежие сплетни о моральном облике партийных функционеров. Все равно планируемое никогда не выполнялось и не было ни у кого пионерских порывов планируемое выполнять. Внеплановое всегда подбрасывали Адя с Брониславом, всегда внезапно, не давая при том никаких разъяснений, но зато и не ставя никаких условий ни во времени, ни в пространстве. Скромность и покладистость консультантов партийцам нравилась, а поскольку предложения все были неглупыми, то и принимались как собственная инициатива Партии почти безоговорочно. В этот раз условно тайным был только срок голодовки, места же и обстоятельства разрабатывались открыто, хотя и тоже ложно: все места были подставными, ненастоящими.
  
  Стукачи, конечно, оповестили своих уже через час после окончания закрытого и крайне секретного партсобрания. Власти, допингованные стукачами, но не верившие своим брехунам на слово, потянули кота за хвост и не приняли заблаговременно даже вялых контрмер. Видимо, не поверили ничему. Хоть бы задержали кого за неправильный переход улицы, - мало ли за что можно задержать! Ограничилось тем, что спустили указание перепроверить.
  
  Сами стукачи, нимало не утрудившись новыми начальственными вказивками, наперебой бросились готовиться голодать, жаль Киевлянину терять дармовое развлечение. Естественно, сами стукачи, сидя на своей башне, неизбежно переходили на казарменное положение и на близкую перспективу выходили из эфира в тираж... Свои профсоюзные стукачи, тоже всем известные, отодвинуты от дела до субботы и мало что знают. Словолюбы ничего выгодного в утечку информации вложить не способны, а контролировать их деятельность может только участковый психиатр. Казаки за предложение настучать что нужно и кому след могут и шею побрить кривыми своими национальными аргументами. С кампанией дезинформации пока не выходит, ладно, время есть, может быть, апостольцы выручат.
  
  Тут и апостольцы подоспели. Улыбаются оба, туфельки начищены, мордочки намыты, тихие такие, сосредоточенные, собранные изнутри в точку, как будто исподтишка наброситься изготовились. Бронислав враз ощутил себя беглым попом Гапоном, к которому в укромный домик заглянули по вечерней зорьке тихие, культурные гости. И веревку с собой принесли в сумочке, только не на виду она пока. Сумочки у апостольцев не было, но все же принесли они в себе что-то тревожащее, четко продуманное, одобренное в верхах и потом тщательно отрежиссированное. Прохватывало холодком, таки да, прохватывало. Вот и в беседе менялись они правом голоса с необыкновенной легкостью, один начинал - другой продолжал и наоборот. С любого места и при любом повороте событий. Так история и не сохранила ни точной последовательности участия в беседе вежливых Братчиков Андрея и Ореста, ни того, кто именно из них сказал то или иное. Отздоровались. Бронислав поставил телефон на автоответчик, подсели под окно, ближе к сквознячку, к успокаивающему шелесту абрикосовых деревьев-дворняжек, Бронислав закурил, приступили.
  
  - Вы не обессудьте, Бронислав Ефремович... или лучше называть Вас "паном Брониславом", как? - и улыбки во весь фасад...
  - Ваш выбор, коллеги
  - Ладно, тогда Вы, опять таки, не обессудьте, Бронислав Ефремович, для нас очень важно просить Вас прояснить для нас кое-что, ответить на пару вопросов, быть может, немного личных... но поверьте, не от дерзости, а очень нужно, очень ко времени
  - Нет проблем, коллеги. Правила игры вы и сами знаете. На лишнее не отвечу, а на личное очень даже запросто, в одни игры играем, в конце концов. Кстати, заметьте, даже не спрашиваю, кому это именно "нам"? Из товарищеской скромности исходя, буду думать, что это именно вам двоим и нужно...
  - Да-да, именно, Бронислав Ефремович, потом мы проясним. Для начала, не откажите уточить, Вы в Бога действительно веруете?
  - Так, давайте тогда пакетным способом. Крещенный я или нет, представьте себе, - не в курсе. Предки у меня были остро партийные, сами знаете, могли и не окрестить. Разве что социально чуждая прабабка из оппоненции сподобилась, но она умерла давно. Со мной на эту тему не заговаривали, да и я до недавнего еще времени был завзятым атеистом, не интересовался. В Бога верую, да, как-то по своему верю. Полагаю себя христианином. В церкви не хожу, не выношу посредников между мною и Богом, да и бабуины там еще этакие, черные, противные... и вообще. В целом ясно?
  - Извините, но в целом, как раз, и неясно. Это Вы, Бронислав Ефремович, как бы для прокуратуры проговорили, для протокола, тьфу-тьфу-тьфу, не накликать бы... А если глубже копнуть? Ладно, давайте издалека. Вот, например: Вы знаете, конечно, что почти все наши священники подчиняются, так сказать, по службе, Московскому Патриарху. Это Вам как, нормально?
  - Да ведь я уже сказал. Пусть, по-вашему, неявно высказался, но ведь совершенно очевидно в следствиях, разве нет? Как верующий, я по этому поводу никаких мнений не имею и иметь не могу, мало приобщен. Как украинцу, как оппозиционеру, как крайне правому националисту, наконец, мне это, естественно, не нравится, но в плоскости светского действия создавшееся положение ни отменено, ни изменено быть не может, это, я надеюсь, очевидно? Для меня очевидно. Поэтому я ограничиваюсь краткими утверждениями и не пытаюсь углублять ответов
  - Ну, что уж там можно отменить, а чего нельзя, это еще посмотреть нужно. Ладно, Бронислав Ефремович, а Вы знаете о том, что такое "схизма"? Или может что считаете нужным сказать по этому поводу?
  - Не мне об этом рассуждать, при вас-то, при Братчиках... Но уж коли проверяете меня на необразованность, то извольте...
  - Нет-нет, что Вы, Бронислав Ефремович, какие проверки, Вы ведь знаете нашего Братства о Вас мнение, правда? Это для другого, с другой целью, вскоре поймете, не ищите подвохов, Вы говорите, говорите...
  - ... да, так вот, схизма - это один из вариантов отпадения группы людей, отдельной территории церковной, племени, народа, наконец, от церковной полноты какой-либо Церкви. Отпадающие в схизму сохраняют всю догматическую полноту учения Матери-Церкви, но при этом совершают какие-то там тяжкие грехи, к смерти, вроде бы, или к погублению души, не помню. Там есть что-то такое... не в курсе я... в общем, они совершают очевидный личный грех каждый и очевидный же, так сказать, разрыв в технологической цепочке восприятия Благодати все вместе.
  
   Это, панове Братчики, по глубине и захвату последствий скорее тема для хорошей докторской диссертации по богословию, чем вопрос для меня, знакомого со всем этим разве что книжно, то есть, не сущностно, скорее на уровне интеллектуальных абстракций. Или я чего забыл, так поправьте
  
  Братчики переглянулись, помолчали, снова переглянулись, похоже было, на что-то без слов решились:
  - Да нет, Бронислав Ефремович, изложили Вы все это на удивление точно. Конечно, для мирского, невоцерковленного человека точно, но ведь многие из наших истовых даже прихожан и этого не знают и никогда не узнают. Сами понимаете, заботы, хлопоты земные, предпочитают доверяться окормляющим священникам, не копаться в теориях, и правы, пожалуй, в этом. Но вот Вы, вот если бы Вы были ревностным, благочестивым, глубоко воцерковленным прихожанином, православным, Вы бы пошли на схизму? Не так просто, конечно, не от скуки, а ради чего-то большего, более существенного для Вас, чем полнота Церкви?
  
  Бронислав помолчал, точнее, приумолк на время, хотя - ой, не стоило этого делать, не стоило показывать затруднения. Происходящее ему все менее нравилось. Было как дважды два четыре, что если себя не обманывать, то эти типы вот-вот в чем-то переиграют, поймают, даже закабалят. Сказанным словом закабалят, если уж не воспоследующим делом. С другой стороны, со второго уже вопроса насквозь понятно, к чему ведут Братчики, к чему клонится доброжелательный их, теоретический, якобы, интерес к познаниям Бронислава в том, что они, конечно же, знали куда лучше его. Зачем им его теоретические экзерсисы, если ответы на все естественно поступящие далее вопросы догматически очевидны... но ведь эти ответы и политически очевидны, не так ли? Да, политические составляющие и вопросов и ответов тоже очевидны. Эти составляющие, - догматическая и политическая, - ярко, непримиримо противоположны, где-то диалектически противоположны.
  
  С третьей стороны, Бронислав очень не любил по-дурацки отставать от событий. Ему было почти безразлично, если тот-то или сей-то аналитический Центр, отдельный аналитик, чей-то Штаб переиграет его вследствие превосходства в деньгах, в доступе к информационно-аналитическим ресурсам, к разведывательной или иной конфиденциальной информации. Этого так же не стыдно, как не стыдно проиграть в футбол командой из шести человек команде в сорок шесть человек при пяти мячах с противной стороны. Но не привык, ой, не привык исполненный гордыни и отчасти обоснованного практикой чувства собственного превосходства Бронислав к тому, чтобы его переигрывали в нащупывании и набрасывании стратегической перспективы, для понимания которой умному человеку достаточно честно отучиться в школе-Университете, уметь читать между строк доступных изданий и не лениться хоть изредка шевелить мозгами. Но уже витало по комнате чувство, что его уже переиграли и переиграли именно стратегически. Причем, переиграли на том самом поле, на котором он как довольно опытный политолог чувствовал себя вполне уверенно: на поле межконфессиональных противостояний, в пространстве лимитрофных анклавов, самообразовывающихся на основе несовпадения основных культурообразующих векторов.
  
  Проигрывать Бронислав не так и стыдился. Навык обращать проигрыши, как минимум, в ремизы. Будучи игроком, принужденным почти без средств и при решительно мизерных человеческих, организационных, научных, наконец, ресурсах вести не только личные или групповые стратегические исследования (поначалу для собственного удовольствия), но и групповую оперативную социальную деятельность (поначалу для лабораторной проверки выводов), он привык в области оперативного искусства, еще чаще в тактике, раз за разом получать наотмашь в хобот от более сильного. Но, просчитывая системные варианты, наловчился по-дзюдошному гибко уклоняться, использовать свежий синяк для завоевания позиции столь приятной тактически, так четко основывающей новую оперативную перспективу, что раздосадованный сильный порой долго еще не в силах был понять: стоило ли Брониславу давать в хобот, если из подбитого хобота выскакивают такие выгоды?
  
  Мысленно выполоскав рот от горького привкуса очередной плюхи, решил Бронислав занять позицию вроде бы безнадежно оборонительную, но вместе с тем идеальную для грядущего контрнаступления. Идеальную в том, конечно, случае, если противник хоть в чем-то да ошибется, разыгрывая свое неоспоримое в эту минуту преимущество. В том, что Братчики где-то да ошибутся, Бронислав был уверен совершенно. Поэтому и принял с виду глупую позицию гордого резания правды-матки безотносительно к тому, чем это будет для него чревато. Фух, трубим отбой, кукиши в ножны, складываем подзорную трубу и сдаемся...
  
  - ... Для человека полноценно воцерковленного, особенно в Православную церковную общность, ничего дороже полноты Церкви быть не может. Ну, разве что, спасение души. Но это экзотика и так называемые "мнения". Невозможно теоретико-догматически представить, что Бог поставит пред человеком альтернативу: погубишь душу или погубишь Церковь. В конце концов, сказано же, что "врата адовы не одолеют ее", так что же о человеке говорить? Человек тем более не может ее погубить, не может перед человеком возникнуть такой альтернативы. Так что верующий на схизму идти не может ни при каких обстоятельствах. Или я уже вообще ничего не понимаю...
  - Нет-нет, понимаете, очень Вы правильно понимаете... отчасти... не может человек погубить Церковь, не в силах. Были уже случаи мнимого действия на пагубу, а потом все успокаивалось, утишалось, примирялись все со всеми. Ведь и Патриархатов изначально было не пять, и не все теперешние Поместные Церкви сразу стали поместными. Сперва были отчасти только самоуправляемыми церковными территориями, а потом пришла и полнота самоуправления, в том числе и каноническая полнота передачи священства и так далее. Так что Вы это очень правильно рассмотрели. А теперь отодвинем сказанное и с другого вовсе конца спросим Вас. Вот скажите, вот как потенциальный Гетман Украины...
  
  (Бронислав даже голову вздернул при таком обороте речей... что? Не ослышался ли я?... Курва, опять застали врасплох... вид показал... так... и-раз-вдох... и-два-выдох... и-раз...)
  
  -... что Вы полагаете наиболее интересным и насущным для Украины, для ее независимости, силы, славы?
  - Это, дорогие мои, во-первых и в-основных, никак не вопрос для обсуждения между нами. Между мною, просто себе таким Брониславом, и вами, просто себе такими Братчиками Орестом и Андреем. Я не Президент, тем более никакой не Гетман, а вы не члены Кабинета Министров, даже не из Генеральной Старшины вы. Так что на таком ответе официально и остановлюсь: не ваше это и не мое дело. Но из чистой уже дружеской вежливости добавлю полунамеком.
  
  Не тем родители благо творят детям своим, что дают или разрешают, не тем, какие средства на них отпускают, не тем даже, сколь горячо их любят. А в том родители полезны детям, что именно они детям запрещают. Что им не велят иметь, на что не позволяют и глаз поднимать, чего не рекомендуют знать, от кого или от чего требуют сторониться, от чего приказывают отказываться ценою самой жизни даже. Аналогично, на Украине категорически не может быть только четырех вещей: а) управляемой из-за рубежа Церкви, б) иноплеменных на высоких должностях государственной службы, в) ложных отношений с потенциальным противником и г) либерального верхоглядства по отношению к врагам ее независимой национальной государственности. Этого всего быть не может. Все прочее быть может. В той или иной форме и при тех или иных раскладах, но может. Так что все прочее приложится с течением времени
  - А как же тогда Америка, Бронислав Ефремович?
  - Вот-вот, именно Америки мне тут и не нужно. Строить на сегодняшней украинской территории The New American World, это все равно, что юному писюнцу, только-только вырвавшемуся из-под гнета родителей, незамедлительно жениться на спидоватой курвище с толстым кошельком и глубоким... пардон, - постельным опытом. Конечно, радостей плотских дурачок отловит полную вершу. Но при этом обалдуй-переросток в прикупе получает также и твердую гарантию того, что много в пять лет сгниет заживо и умрет в жутких и позорных мучениях. Хотя гнить ему поначалу будет, скорее всего, изрядно приятно и совсем не скучно
  - Что ж, спасибо Вам большое, Бронислав Ефремович, мы услышали больше даже, чем могли ожидать. Со своей стороны мы, Братство, уже приняли закрытое решение полностью поддержать акцию. До утра субботы нас в акции нет, а потом мы включаемся как бы сами собой, как только узнали. Подробности, как мы знаем, с Вами обсуждать нет смысла, так что если Вы не воспротивитесь, мы сразу отсюда же поедем к Бейкину и все огласим Белышеву, все с ним согласуем и вообще. Хорошо?
  - Хорошо-то хорошо, только Евгенчика вы не застанете, вместо него Медовнюк, но он ничуть не хуже, а в чем-то и лучше, сработаетесь. Мне подробности коррекций оперативного плана и впрямь не очень интересны. Но вот не чувствуете ли вы, уважаемые, этакого привкуса несимметрии в наших отношениях? Ведь для того, чтобы сообщить о поддержке, вам и заезжать не нужно было, все это решаемо по телефону. А опрос ваш - как он связан с вашим участием в Акции? Ведь если опрос не преследовал проверки моего умственного здоровья, или там факта моей приверженности Украине, или, допустим, степени моей пригодности как светского, слабо верующего человека для кооперации с Братством, то для всего этого часовой разговор куда как излишен, не считаете? Ладно, пусть я сам у вас ничего в ответ не спросил, так поинтересуюсь только одним: а не желаете ли, любезные, в свою очередь тоже поотвечать на какие-нибудь вопросы? Сами их себе подберите от моего имени, да сами и ответьте, идет?
  - Бронислав Ефремович, Вы, конечно, знаете, все в Братстве делается не с потолка, а с благословения отца Мефодия, нашего неформального Главы и окормляющего духовного лица. Он благословил нас на эту встречу, на беседу. В пределах наших полномочий мы можем Вам сказать вот что. Братство ценит Вас лично и Ваш Профсоюз, считает Вас настоящим украинцем. Братство верит в то, что Вы в свое время неизбежно придете в Святую Соборную и Апостольскую Православную Церковь уже на полном основании, с полным к ней доверием, мы будем за это молиться.
  
  Мы также хотим Вам сказать, что, зная Вас, Братство никогда не станет Вам или ПЛ в чем-то мешать, где-то перебегать дорогу, не такие мы люди. Почти всегда мы вас поддержим, чем сможем поможем. Естественно, в рамках полномочий и интересов Братства, во славу Господню и на благо Украины. Чего же можно еще желать? Если хотите, считайте, что мы сегодня расспрашивали Вас для того, чтобы отец Мефодий уже после принятия им решения о поддержке смог глубже понять Ваши личные намерения, лучше уразуметь, что Вами движет, к чему мы вместе с Вами можем идти, а к чему будет устремляться порознь, хотя и параллельно, в дружбе и согласии. Все Ваши слова мы передадим ему в точности, да он и сам примерно этого от Вас ожидал. Так что в самом лучшем смысле слова, мы сегодня не узнали ничего принципиально нового, и это нас радует. Хотя кое-что новое и крайне интересное мы, все же, узнали, и за это Вам огромное спасибо
  - Это про Америку?
  - Прежде всего. Ну, на том и спасибо, побежим мы, храни Вас Господь!
  
  Испарились доброжелательные Братчики, унесли с собою так и не довыясненную пока что тайну отца Мефодия. И про полтонны бумаги забыл совсем... А тайна была. Или не было ее? Нечто вроде Автокефального Украинского Патриархата (как рабочее название) есть дело совершенно неизбежное для широкой государственной автономии. Так чего, спрашивается в задаче, пытать меня вопросами о схизме? А то им самим не ясно, что немедленно воспоследует со стороны бывшего Сергиевого Посада за слабейшим даже писком об автономии Украинской Церкви за рамками Украинского Экзархата? Из всех калибров воспоследует, только ризы полетят да камилавки запорхают над Днепровскими кручами: Под Тверь, в Тверской Отроч Монастырь, каяться и смиряться!
  
  После залпа спасти инициаторов схизмы сможет только крайне враждебный Москве с одной стороны, с другой же - крайне удачливый на международной арене Президент Украины. Заметьте, никакой не ничтожной Украинской ССР ничтожный Председатель ничтожной Верховной Рады, а совершенно независимой Украины сильный Президент. Да и то сказать: спасти лицо - да, спасти церковное имущество - конечно, а вот охранить от неизбежных и бесспорных с экклезиологической точки зрения церковных прещений - вот тут-то и нет, от церковных прещений светский владыка не укроет. Чем они компенсируют церковные прещения? Только самим фактом схизмы?
  
  И что это за пошлая мизансцена с намеком на Гетмана? Вот уж глупость, подманивать меня как маленького мутными и неявными обещаниями. То же мне, ловушка для дурака, - Бронислава, мол, в Гетманы! А народ пред новостью такой поставленный как, побезмолвствует?.. Да и кто таков отец Мефодий, чтобы этакие ловушки ставить, Булаву направо-налево раздавать, пусть только устно, нормальное дело, а? Не столь и велика птичка в иерархии, Булавами швыряться... Но с другой стороны, в иерархии редко какая птичка насвистывает от себя, так откуда песнь сия ниспорхнула? И была ли песнь вообще? Так, ладно, просуммируем их подачи, они же, как видно, их первые тактические ошибки.
  
  Первое. Некие Киевские (как минимум, а скорее всего и Шмаличиною там попахивает...) круги уже постановили церковное разделение с Москвой, то есть, - схизму. Сами они слабоваты. Мурчук им не годится на актуальном своем партийном посту, не укроет даже от светских контр-акций. Следовательно, кругам нужны фигуры для внецерковной подачи, для розыгрыша схизмы как бы по желанию народному. Желательны фигуры из числа не вполне воцерковленных или мало что понимающих в церковном аспекте государственной политики. В дело это по послушанию всей мордой уже вставлено Братство. По извечной человеческой слабостишке тягать каштаны из огня чужими руками, Братство, в свою очередь, пытается решить вопрос о том, как и самоубийственное распоряжение свыше исполнить, и как можно меньше своих в сече положить. Вот и ищет возле себя дурачков с рвением не по разуму. Среди меня тоже ищут...
  
  Второе. Явление новой схизмы именно теперь, во времена краха капээсэсии, это, конечно же, само по себе нечто большее и значительнейшее, чем три независимых Украины вместе взятых. Возможное появление на всемирной арене новой (признанной, не признанной, полупризнанной до времени, и так далее) Церкви, этакого пистолета у груди Московского Патриархата, сдвигает не только Европейское, но и межконтинентальное политическое равновесие. Опять же, подача к розыгрышу Американской Автокефалии, всех зарубежнических приходов и парафий. Под схизматический плэй-гейм не грех и потрудиться, разыграть какую фигурку почти до самого верхнего уровня. Разыграть и бросить, натурально. Есть даже смысл профинансировать проводку кого из дурачков с рвением не по средствам на пост то ли реальный, а то и вовсе мифический, но вполне в русле национального мифа. Каковой национальный миф неизбежно заменит у сбитой с толку Нации живой образ реальной жизни со всеми ее свинцовыми мерзостями.
  
  Следовательно, вскоре кто-то неизбежно станет Гетманом Украины. Хотя нет, это уже чересчур... скорее некие шалуны пойдут по пути процедурного становления первого настоящего Гетманства. То есть, структурно воспроизведут властную историю Хмельницкого: Гетман Войска Запорожского - Гетман Всего Украинского Казачества - Гетман Украинский - Гетман Украины. Первый член секвенции суть фигура полу мифическая, харизматический бунтарь и только. Зато последний член уже не что иное, как полноценный Самодержец одной шестой части одной шестой части света.
  
  Первый член отпадает, поскольку нет социально весомого Войска Запорожского и время тратить на создание оного тоже нет. Значит, начнут с Гетмана Украинского Казачества, а пообещают Гетманство Украинское, второй и третий члены секвенции. Казачество как факт, кстати, уже есть. Вон Вовка Хароненко по моему Уставу и моим тезисам добрых пяток лет как из полусотни восковых фигур местной мадам Тюссо Хрюковский Полк обустраивает, резвится. Вовку, что ли, им подсунуть?... нет... Вовка вполне состоявшийся пьяница, да и жалко парня... ладно, погодим еще соваться в игры... Итак, проводят Икса в Гетманы Украинского Казачества. Потом, по мере развития ситуации с национальной государственностью, в зависимости от сговорчивости Гетмана и расклада светских политических сил его могут провести и чуть выше. На какой-либо пост, вроде главы обширной и неопределенной по сути общественной организации, каковой пост, конечно, назовется уже под третий член - "Гетман Украинский".
  
  Наши жулики, рассказывал Какашка, недавно отчебучили: открыли на Шипре вполне дюжинное коммерческое Общество с ограниченной ответственность под названием "Первый Шипрский Национальный Банк, лимитед". На печати у них написано "Первый Шипрский Национальный Банк" большими буквами, а "лимитед" разбросано по всей печати и о-о-очень маленькими. Какашка показывал оттиск, смешно. Болваны видят название "Первый Шипрский Национальный Банк" и писают кипятком от уважения к Национальному Банку Шипра. А на маленькое словцо "лимитед" им указывают уже ревизоры и следователи в процессе обревизования безвременно погибшего болванского бизнеса...
  
  Итак, появляется Гетман Украинский... Высокопарному дураку намекают при этом, что он - реальная контрфигура в противовес неизвестно какому будущему Президенту. Гетман поднимает волну народную и с молчания Председателя Верховного Совета реализует основу будущей схизмы. Разводит шум-гам, народ, мол, требует, Казачество вымогает. Схизма и является послушно как актуализированная публичная идея.
  
  А потом невзначай выясняется, что Президента (как и независимой Украины) все еще нет, что Председатель ВС сидит крепко и что ему, Гетману, Председателя со стула высокого спихивать никто помогать не будет - да и зачем бы Гетману дурацкий стульчак Председателя Верховного Совета? Такое дело... Ну, мол, не вышло, хлопчик, ну, извини, так получилось... Во-вторых, выясняется, что звание "Гетмана Украинского" можно получить хоть от трудового коллектива пивной "У трех Гарпий", но звание "Гетман Украины" означает ни много ни мало, как статус Помазанника Божия. Между столь похожими названиями зияет пропасть, которую заполнить можно только Помазанием. А какой же, прости, дорогой друже, из тебя Помазанник, когда схизма? Наш Лжеархипастырь тебя пусть со всей дури и помажет, так ведь все равно никто и не признает, - не Архиепископ Кентерберийский помазывал, чай, не Патриарх Константинопольский, не говорим уже, Московский! Все, аут. Пора на заслуженную солидную пенсию, на Шипр тот же, ничего, дачку подарят, за глупость и национальную ревностность.
  
  Итак, подытоживая, вскоре быть у нас для начала Гетману Украинского Казачества.
  
  В-третьих, все реальные дивиденды от акции достанутся именно Братству, каковое Братство с нами дивидендами поделиться не сможет. Не то, чтобы не захочет, это само собою, что не очень захочет, но ведь и не сможет. Дивиденды будут в виде первых подкопов под Московский Патриархат, а что нам, Профсоюзу Литераторов или Деспотистам, - Московский Патриархат? А ничего. Итак, мы всякое многотрудное понаделаем, а результатами, истинными результатами, с нами не поделится никто. Сойдут летучие дымы пустопорожней словесной пальбы, отгремят интервью, отвоют скудные числом и разумением толпы, отгремят песни-танцы непримиримые и национально сознательные, а настоящей, долговременной прибыли мы с того иметь не будем. Конечно, Братство будет нам признательно. Но на том и все.
  
  Наконец, в-четвертых. Я, оказывается не просто неплохой стратегический планировщик и средненького калибра общественный деятелечек с приемлемыми в целом перспективами, как мне раньше казалось. Я, оказывается, еще и взятое на особую заметку калиброванное дурбецало, которое можно поманить булавой Гетмана - смотри выше. Прискорбно. Но вывод ли это? Это так, проходная констатация. А что из того можно выжать, только время покажет.
  
  Но нет, не время пока этой дурью маяться, другие события на носу, - решил Бронислав. Решил, и тем самым отсрочил свою погибель на какие-то четыре года. Невелика была отсрочка, но ведь и о той не знал слабо еще осведомленный о церковных интригах Бронислав. Как не знал и о неминучей своей погибели. Ну, и ладно, не знал, и не нужно. А нужно было встречать мадамов общепитовок. Мадамы общепитовки, как неслышным собачьим свистком высвистанные, уже гоняли малопочтенными выражениями гулкое эхо в проходной арке, ведущей с улицы во двор, прямо под окно, у которого нахохлившийся Бронислав пытался проникнуть в туманное свое будущее, в странное грядущее Профсоюза, во времена новые и новейшие, в общем. Да так и не проник.
  
  Кухонные дивы ввалились, зазвякали котлами-мисками, распихивая звонкую дребедень по углам, захлопотали, нажаловались на труды знойные и грехи тяжкие, наскоро покормились и Бронислава покормили, перекурили и впряглись в изготовление полуфабрикатов будущих борщей. Бронислав же лег вздремнуть перед боевой ночью, перед неизбежно бессонными следующими сутками.
  
  Когда выплыл из легкой послеобеденной дремоты с непротивными армейскими воспоминаниями, спали уже прелестницы. Тихо спали, мирно, как нормальные женщины спят. Ничего в спящих дамочках не было такого, что могло бы объяснить, зачем они спят днем, и про запас, и не с мужчиной, а друг с другом на одном неудобном диванчике. Телефон стоял на автоответчике, помигивал лампочкой и пошуршивал кассеткой. Солнце в упор рассматривало внутренности Fuhrerbunker`а, значит, около восемнадцати по ихнему собачьему времени. Кухня сверкает, вычищена, как бараньи тестикулы, отходов деятельности не видно. Все сделали, прибрали и по холодильникам соседским растолкали, орлицы, хвалю! Бронислав припомнил еще с брезгливостью свой неудачный сэйшен с апостольцами, но внутренне встряхнулся, почесал шерсть на носу, перетащил телефон на кухню и приступил к осмыслению вновь поступившего. К этим самым восемнадцати по ихнему собачьему времени склеились кое-какие предварительные результаты.
  
  Итого ромашечных волонтеров вышло на широкие колхозные нивы под сотню и принесли они не много ни мало - две с половиной тысячи зеленых в эквивалентном или даже прямом исчислении. При том, кстати, что особо урожайный вечер и первых три денежно супер-урожайных дня Акции все впереди. Предметы и продукты, сведения обо всех появлениях и приходах, даже вовсе неожиданных, вроде залпового перечисления на счет Профсоюза от банка "Вырождение" (что? кто? какой хвост собачий это сделал? кого просили выставляться? впрочем, ладно, пусть будет, раздадим единовременные пособия, спишем заграничные командировочные и суточные), доставлены к Бейкину и теперь только переносить их сюда по мере надобности.
  
  Караул возле Руфа не устал, стоит. Были менты, получили заверение в том, что это никакой не пикет, а культурная акция интернациональной дружбы, ушли от греха подальше. Умные менты пошли. Сразу же позвонили из ментовки (из другой какой-то?), поинтересовались, какого ляда? Руф тут же забыл про культурную акцию, закатил по телефону истерику. Хулил и топтал всех неинородцев, обещал вооруженный десант ЮНИСЕФ на Крещатик, бредил, в общем. Аккомпанируя планшетом по заднице, прибежал взволнованный участковый. Рая с ним сквозь зубы поговорила, но писать заявление высокомерно отказалась. Написала теща, будучи при этом, конечно, в ярости. Приняли к сведению, обещали разобраться, но неубедительно как-то обещали. Естественно, как прикажете расследовать бред? Как присоветуете ловить и карать фата-моргану? Еще участковый просил распустить казаков, но руфоиды здраво ответили, что над казаками они не властны. Казаки при подаче заявления присутствовали в лице косы-до-попы. Счастливы, полны решимости и так далее.
  
  Сразу после того Словолюбки учинили пробный скандал. Прямо у пикета взялись раздавать прохожим листовки с заверениями в том, что настоящие украинцы всегда пребывали в тесном общении (это в каком же, в плотском, что ли?) с иноверцами и иноплеменниками, любили их, руки под них подкладывали и с ложечки кормили. А если что где и бывало малогуманное, то это свинячили чужие, сами должны понимать, - кто. Листовки ксероксные, с поганого качества машинописи. Значит, дело рук собственных, теточных, официальные Словолюбы техники тетуганкам еще не дали.
  
  В процессе раздавания шуршащего вздора кто-то из прохожих (из приезжих русских, что ли, камикадзе такой?) возмутился намекам, встрял и воспротестовал устно и громко. Тетофеи зашипели, оскалились. Раскатилось ритмическое цитирование приличествующих случаю строк Отца Всех Поэтов, толпа киевских бездельников радостно сбежалась и заклубилась. Дошло и до скандирования знаменитого "хай живэ КПРС на Чорнобыльський АЭС", вспухли гнойные нарывы группок по интересам, пошли пересуды, споры, перебранка, выяснение, кто тут настоящий украинец, а кто жалкий наймит Москвы... Про Руфа никто и не вспоминает, конечно, чего и требовалось. Приступили было к устным похоронам культуры, цивилизации, Украины, схлопыванию всего Универсума в эту самую... в точку, ринулись проклинать москалей и друг друга. Взвинтившие себя теткомобили уже поплакивали и помахивали кулачками на Север, как явились какие-то залетные менты, третьи уже по счету, и все опошлили: стали разгонять. Тут-то и закрутилось...
  
  В сумме раненых нет, казаки оборонились за ящиками и остались бдить. Тетки как один муж гуськом пошкандыбали под охраной во все то же незабвенное 47-е - не по территориальности, но зато по характеру деяния, туда всех протестантов пихают. Руфовы соседи балдеют и немножечко боятся. Слухи, небось, уже поползли. Вовремя это, но особенно удачно, что раненных нет.
  
  "КинДзаДза" и "Голос Могикана" будут в засаде, а "Ненецкая Молва" в 21-00 нашего даст первое сообщение об инциденте и мягко намекнет на истинную причину страстей. После 21-00 нужно ожидать мистера Мэттью с корреспондентской бригадой. Следует понамекать, напоказ побояться говорить откровенно и переадресовать их на Штаб, на Медовнюка. Если и там все пройдет хорошо, то к полуночи "Голос Истерики" перескажет сообщение "Ненецкой Молвы" со ссылкой, а от собкора в Киеве уточнение и комментарий. Появления намека на взрывное развитие событий на гарантируют, но постарается разъяснить кому следует, что такой комментарий особенно в жилу.
  
  "Кленовый Шум" к 21-00 тоже пришлет официального репортера прямо сюда, нужно ввести его в курс дела, это Какашка постарался. Какашка советует дома с "Кленовыми" не разговаривать. Во-первых, хата и вправду давно не осматривалась, может быть, и заклопили опять, с них станется, а во-вторых, лучше ему (ей?) сразу так и сказать, что хата не очищена, они это влет понимают. Потом увести на беседу под Ярмо. Очень метафорически, и погода хорошая, Днепр видно здорово, настроение должное создается страхованиями от злых гебистов. К беседе под Ярмо подъедет, демонстративно чуть запоздав, сам Какашка. Случайно, конечно, подъедет, для маскировки - с барышней. Attention, please: барышня - круглая дура, с ней лучше даже не заговаривать. Просит без него существенного не говорить и не спрашивать.
  
  Юликовы прелестницы вместе с Юликом, немного казацкой родни, а также Белосурковская первичка ПЛ в полном составе (кроме двоих боссов) с одиннадцати и до победы будут тусоваться в скверах напротив Софии. Вдруг что - сообщат или отвлекут правоохранительное внимание. Со следующего полудня Белосурковцы переходят в распоряжение Белышева и в дальнейшем подчиняются ему непосредственно.
  
  Со Шмаличины приедет кое-кто (так штирлицы поляками обавстрийщенные и надиктовали, - "кое-кто"), прибудут к нам за общими согласованиями и инструкциями, а потом присоединяются к Словолюбам: подталкивать, стыдить, вынуждать, ободрять. В целом, они автономны, действуют по линии Украинской Наивной Партии, со своих баз, то есть хат, флэтов и малин, и за свой счет.
  
  Мирины интеллигенты прознали про грозовое полуночное будущее (что за Город, языки шириной в Черное Море!) и разворачивают дома у Миры полевой госпиталь. Дежурства уже расписали, распотрошили Медсанчасть 36-го Отдельного Батальона ППС (мамочка, и к ментам интеллигентки подкрались?), натащили медикаментов, с полуночи ждут особо облученных и сраженных пулями "дум-дум". Живут же люди, это ж какое нужно иметь счастье, чтобы настолько ничего не понимать...
  
  Остатки Сотни к 23-00 на всякий случай наглухо блокируют типографию, чтобы ненароком тиража не конфисковали и не вывезли насильно... э-э-э, скажем, - пожарники. К 23-30 летучая школьная Бригада имени Беззаветного Хрюнделя забирает листовки и немедленно выдвигается к месту общего сбора на Площади Побелки, на исходные позиции. Карманы у них будут проверены, чтобы травки кто по глупости не прихватил или ножа. С собой позволено взять только немного денег, кисти, клейстер, ученические билеты, сигареты, спички и карманные радиоприемники. Будут ожидать полуночного выпуска "Голоса Истерики". Сразу по окончанию краткой сводки новостей, еще перед аналитическим обзором приступают к расклейке по шести микрорайонам в разных концах центрального района города плюс на Печерске.
  
  В 3-30 остатки тиража и недоклеенное тинэйджерами под охраной тех же казаков вывозят неофициально примкнувшие Словолюбские и апостольские волонтеры на своем автотранспорте и с четырех часов утра листовки начинают клеить в крайних точках города: на Оболони, на Лесном, на Минском и так далее, всего в шести, опять таки, районах. Так что Деспотисты должны к четверти первого быть на башне или насмерть укакаться и не жить. Иначе пацанов потенциально может ожидать масса неприятностей: отловят, - так подпадают под подстрекательство беспорядков и тому подобные излишества. Могут и из школы турнуть. После четырех часов утра или башня окончательно захвачена и заблокирована, или вся акция теряет смысл.
  
  Все собранные деньги к 21-00 будут у Бейкина в Штабе, кроме Камбальских и банковского безнала. Камбала свое занесет сюда к 21-00 (к Ярму ее тащить - нагородит там сорок бочек комбатантов... лучше переадресовать на 23-00 к Медовнюку, все равно туда ехать), задумала дополнительную блокирующую акцию против Спилки Кусателей, хочет обсудить.
  
  Еще было два сообщения, но неразборчивых, может быть, Белышев с дороги на Тигров пробивался. Медовнюковский Муттер звонил, но сорвалось. В целом, итоги более, чем удовлетворительные.
  
  Полегчало. Пятница прокатилась сквозь колечко Ярма и примеривалась нырнуть под памятник Магдебургскому Праву, по-бомжачьи ночь проживать. Все сошедшееся да сросшееся исполнилось и знамена властелина сопротивления малозаметно пока еще, но все же начали выдвигаться вперед.
  
  ИНТРОДУКЦИЯ
  Пятница, 16-10 - 16-16, с виду малозначительный разговор
  
  - Трень-трень-трень...
  - Аллеоу...
  - Здравствуйте, Вы меня не знаете, меня зовут Евгений Иосифович, я проездом тут в Киеве... с вокзала звоню...
  - Э-э-э... извините, милый незнакомец, Вы случайно не ошиблись номером? Мне Ваш голос не знаком, да и имя ничего не говорит...
  - Так я же и говорю, не знаете Вы меня, а я, между прочим, от Вашего свояка, от Ивана Евгеньевича, такое, видите ли, совпадения... я Евгений, а он Евгеньевич... забавно да?...
  - Да-а-а... забавно, правда... прелестное совпадение, изумительно, да... и что же, что свояк мой, милейший Евгений Иосифович? Что он, как он, что вообще слышно в этом, так сказать, лучшем, где-то изящнейшем из миров? Только кратенько, прошу Вас, Вы не обессудьте, Вы меня как раз в дверях ателье поймали, я весь в движении, лечу-лечу... так что?
  - Да ничего особенного, так, глупости. Сон ему приснился позавчера, плохой сон. Курицу серую он во сне видел... такое, понимаете ли, суеверие... но как откажешь соседу! Вот проезжал Киев, вот, звоню... просил он Вас себя поберечь и друзей поберечь, не знаю уж, что и хотел этим сказать...
  - Да-да, конечно, конечно, суеверие, но и соседу не откажешь, гениально, прелестно, как верно сказано!... А еще... простите, конечно, он ничего больше не уточнял, нет?
  - Да нет, так вот и сказал, будешь в Киеве, так позвони свояку, расскажи сон, поостереги... глупо, но ведь и понять можно, правда?
  - Ну конечно, конечно, очень Вам признателен за беспокойство... Надеюсь, у Вас лично все в порядке, может быть в чем нужда есть... так Вы не стесняйтесь, скажите... по городу там поводить... достать чего... на балет, допустим, а?...
  - Нет-нет, спасибо, Вы ведь спешите... ничего... порядок... только помните, что я передал и все. Всего Вам наилучшего...
  - Всего Вам самого хорошего, добрый путь, арриведерчи, мой душевный незнакомец!... Свояку привет передавайте...
  - пи-пи-пи-пи....
  
  
  ЧАСТЬ V
  Пятница, 23-05 - Суббота, 01-55, Киев, Левый Берег, офис Правления Одиноких Профсоюзов Украины, суетня вокруг сексуальных свобод, разброд и моральные шатания в среднем командном составе, невнятное дыхание грозы
  
  Даже в 23-05, за час до начала Акции, штаб Бейкина мало походил на Смольный. Шуму-гаму не Бог весть сколько, куда меньше, к примеру, чем на профсоюзных собраниях. Народу в целом и типажей в частности - тоже меньше. Курить, видимо, позволялось только в первой из трех комнат хрущевской "распашонки", но зато и накурено, несмотря на открытые окна! Приемная по самую форточку исполнена эманациями нервного восторга, броскими пятнами сосредоточенных лиц и прочими приметами деятельного присутствия заинтересованных в драчке сторон.
  
  Киевская первичка ПЛ, Белосурковская первичка, Хрюковская первичка да Думецкая первичка, - ишь, как "восточная" литература активизировалась! Словолюбы в количестве как всегда двух тетоидов. Орест улыбается, вся братская поддержка Братства из его улыбки так и пышет. Два не голодающих Деспотиста с видом слегка смущенным. Трое безнадежно старых по теперешним понятиям олдовых пиплов при своем пиве (зато не Оболонское, - Хенесси) и совсем сопливая хиппарка от группы Лаймы-Хрюнделя при своем же эклере. Рыжая Камбала с сигареткой и со знаменитым забавником и скандальной известности аэдом, певцом стремительно устаревающей социальной тематики (Песнь Љ16: "вот идет-замерзает хиппи.../ вот идет-замерзает хиппи.../ вот идет-замерзает хиппи.../ Ом-м-м-!" ) - Кузьмой. Сладенький, палаческого вида хливкий шорек с вежливым выражением скуластой Черноградской мордочки, - пожалуй, наблюдатель от БРЮХа. Двое озабоченных ветеранов со значками "Одинокие Профсоюзы Украины" уткнулись носами и авторучками в одну на двоих общую тетрадь, шепчутся... Это что, на случай, если менты всех свинтят, так чтобы в Райотделе оказались в том числе и герои-медаленосцы? Здраво, молодец Бейкин.
  
  В защищенном от сквозняков углу, в шикарном представительском кресле, нечувствительным к хромающей поступи истории детским сном объята, сопит в обнимку с огромным древнего виду альбомищем (гравюры Доре? анатомический атлас? карты древней Согдианы?) девчушечка лет шести в аккуратно подогнанном, чуть только примятом новеньком эсэсовском мундирчике с молниеносными петлицами, - пес его лизал! никогда в ихних петлицах силен не был, - оберфюрера, что ли?... Оп! Уже серьезнее. Где-то рядом имеют место быть посланцы Шмаличины. В парадном составе, раз прихватили даже маньяка национальной и военной символики пана Греся, а тот, как водится, прицепил на поводок мученицу-дочь. Из двери справа - умеренный гам и звяканье стеклотары, за левой дверью простерта полная тишина.
  
  Ближайший медаленосец завидел Бронислава и в служивом прыжке поднес ему под самый нос свою навылет доброжелательную улыбку:
  - Товарищ.. виноват... пан Бронислав Ефремович? А я Вас знаю, помню, мы встречались. Вас уже ждут, вот, налево, пожалуйста... я тут вместо пана Марка... ну, Вы же знаете, до утра мы официально ни о чем не ведаем... Вот еще, подпишите, пожалуйста, вчерашнюю, якобы, просьбу от Фонда бесплатно предоставить помещение для проведения акции интернациональной солидарности с детьми-инвалидами сроком на две недели
  - Так ведь Фонд еще недорегистрирован, и печати, соответственно, нет, и пану Марку я заместитель, - как кто же я подпишу?
  - Вот и замечательно, что недорегистрирован, значит нас грубо обманули, значит, снижается, так сказать, общий уровень неприятностей... для нас... вот от обеих сторон и подписывайте...
  - Да-да, разумно, конечно, давайте, - и подмахнул, не глядя в текст.
  
  Поблагодарил Бронислав предусмотрительного укротителя призабытого тевтонского нашествия (интересно, как ему смотрится мундирчик эсэсовский на дитяте невинном?) и для разгону для сугреву заглянул направо, в комнату курьеров и оперативных дежурных, нужно понимать.
  
  Там шло хорошее, неосуждаемое, то ли веселое рабочее делье, то ли веселое рабочее безделье. В дальнем углу возились с компьютером, не далеко отрываясь от мобильника. Остальное пространство представлялось организованным на классический, ветром времен и побед испытанный славянский лад. Из чего попадя собранный, этакий вроде бы стол, окруженный, опять же, чем попало, - от новеньких офисных стульев и до растрепанной стопки листовок, исполняющей, видимо, роль пуфика. На столе - чем жены-предки-детки расстарались, есть и пиво имени Бейкина, а есть и она, чистая, как в забавное совпадение, - "Старокиевская". Курьеров и дежурных, кто со значками, кто в папахе (ненько, по такой жаре!) и шароварах, человек восемь, да один с национальным значком, но не в желто-голубых, а в красно-черных колерах - ну кто же, как не шмаличанин! Все малознакомые кроме одного, точнее, одной, кроме Бейкинской секретарши Оксаны - лучшая грудь Двоещины, два европейских и три славянских языка, а также одна единственная собственная мысль: Oxana und Ukraina - uber alles!
  
  Заметили, возгласили славу Украине, то есть, поздоровались. Предложили и Брониславу присоединяться, но это так, из вежливости, понимают, конечно, что не до того. Бронислав, тем не менее, стопку принял, поблагодарил за сердечное подношение, ответил, мол, героям слава, и высосал медленно под молодецкий мануфактурный закусь, не без нервного, щекочущего удовольствия высосал. Это же кем нужно быть, чтобы без удовольствия выпить посереди хорошо организованной нерабочей суеты, между своими, перед делом интересным! Выпил, ухнул добрым парубком или, как кому, - вещим филином, и вышел, и завернул в левую комнату, в комнату собственно Штаба.
  
  Там все глядело на входящего очами мирными, по-домашнему этак из углов поглядывало. Верхний свет выключен, светят лампа на столе и торшер возле стационарного радиоприемника. На столе пиво и сухарики на подносе, фломастеры, большая ватманская простыня сетевого графика грядущих деяний имени далекого американизированного господина Исикавы. Окно открыто, табачищем не воняет, занавески красивые ночным бризом с канала пошевеливаются. Дни Турбиных в новом антураже. А я тогда здесь кто - Шервинский, что ли? Да хоть бы и Мышлаевский...
  
  Юрка не было. За угловым журнальным столиком одиноко подмигивал синим Какашкин lap-top, но самого Какашки, опять таки, не наблюдалось. Зато при командирском столе бок о бок чинно сидела Шмалицкая делегация (включая чадолюбивого пана Греся сам-третьего), спинки ровные, рученьки на столе и параллельны друг другу, но локотки, заметьте, вне стола, свисают локотки. Ресторанно так сидела делегация, скромно и с достоинством прихлебывала общественное Оболонское. Конечно, не вся делегация у нас налицо. Глава делегации, как это у них завсегда бывает, сидит где-то на якобы чистом, вроде бы не засвеченном флэту (откуда у шмаличан не засвеченные?) и ожидает первых результатов, а вторые лица проворачивают вступительный политический гешефт. Если дела пойдут хорошо, с уважением к Шмаличине, к спасительному локтю и живому сердцу Украины то есть, то назавтра явится и глава, пан-какой-то-там-очередной, очень уважаемый дома и очень дружелюбный здесь. А пока поговорим со вторым эшелоном, чай не графья, корона с одинокими земляничками не спадет.
  
  Опять таки поздоровались национальным манером. Бронислав по простоте своей барственной vis-a-vis с делегацией не присел, вяло обрушился в Юрково командорское кресло, перевесил ногу через подлокотник (стойкие оловянные делегаты и усом не дрогнули от развязной американщины), принял от припорхнувшей Оксаны непочатую бутылку, заулыбался соратникам приличествующим случаю манером. Но голоса первым не подал. Ждал гостевой инициативы и дождался. Говорили, естественно, по-украински, как и все в Штабе, кроме, разве, медаленосцев.
  
  - Рады, рады хозяевам, Вас только и дожидались, пане Брониславе...
  - Взаимно, взаимно, панове, пожалуйте к нам, в теплые комнаты, в низкие пороги, и я рад, душевно рад, что Западный блок национально-патриотических сил тоже с нами... впрочем, кто бы сомневался... где у нас, кстати, пан Координатор и пан Глава аналитической службы?
  - Вышли, давненько уже будет. Просили передать, что с кем-то из Кальсонно-Полосатого будут встречаться в поле (на западынском арго, - не в доме, не в кафе, а в каком-то открытом месте, откуда хорошо видны все подходы к точке встречи и откуда легко дать деру; если бы встреча назначалась в закрытом помещении, сказали бы, что ушли "в город"). Еще хотели Уоки-Токи забрать, скоро вернутся. Но их отсутствие к пользе будет. Мы как раз хотели с Вами поговорить кулуарно. Нет-нет, конечно, не в смысле недоверия отсутствующим, но Вы ведь понимаете, в нашем деле всегда есть о чем кучкою потолковать, правда?
  - Правда ваша, панове, если дело общее, то и разговоры доверительные ждать себя не заставят. Слушаю, внимательно слушаю
  
  Переглянулись шмаличане, помялись, помедлили... странно. Обычно у них так отрепетировано, такая партизанская дрессура, что порой представляется, будто и в темноте могут конферировать, и с залепленными ушами... нестандартные нынче шмаличане... все красавцы, в теле, глаза серо-голубые, как то редко у них бывает, причесаны по-военному, а не по-шмалицки... Очень странный состав, скорее на стойких потомков наших эсэсовских дивизионцев похожи, чем на мелких околополитических бибичей... что же их так смутило - и отчего такой состав делегации?...
  
  - Собственно говоря, у нас было два вопроса, но тут совершенно неожиданно, как бы сам собою, возник третий...
  - Вот с него, с неожиданно возникшего давайте и начнем, если не против, - растекся Бронислав еще шире по креслу, руки разбросал по подлокотникам, выглянул из-за центрирующей мизансцену пивной бутылки, улыбнулся...
  - Хорошо. Тут вот недавно совсем заглядывал какой-то странный панок, высокий, худощавый и... как бы это сказать, не вполне нам понятный...
  - Юлик, что ли? Блондин с этакой проседью? Изящный как Версальский паж и совершенно некоммуникабельный, погруженный в себя, но одновременно и говорливый, так и сочащийся словами... довольно, впрочем, выспренными и несвязными словами?
  - ... Да-да, именно. Только мы не решились бы сказать, что он изящен, напрашиваются тут иные сравнения... Он, извините... конечно, мы не стали бы лезть не в свое дело, но задачи у нас, сами понимаете, нешуточные... напрашивается нехорошее сравнение. Он, простите великодушно на резком слове, не извращенец ли часом, не содомит? Еще раз извините, но в деле, к которому мы приступаем, далеко не все равно, с кем мы. А ведь этот панок коньяк принес дорогой, импортный, цветы, пирожные всякие, оставил угощение для товарищества, как для своих. Всех тут подбадривал, странное всякое говорил на смеси московского, французского и немецкого - очень странно было это все видеть и слышать
  - Э, тут все очень просто, панове, если знать факты. Юлик Рыльский, седьмая вода на киселе небезызвестному Рыльскому, фотохудожник и эстет, хозяин частной фотостудии, по основной профессии постановщик фотоклипов. Из кругов весьма влиятельной части Киевской богемы. К нам, к Профсоюзу Литераторов, то есть, по-доброму расположен. Порой незаменим во многих смыслах и при том абсолютно надежен, абсолютно. Бывший офицер, уволен из совдеповской армии, большевичков любит не более, чем мы в вами. Никакой он не содомит, зато напоказ бисексуален. То есть, гласно и принципиально не делает различий между своим и противоположным полом. Глава нелегального Гей-клуба - "Гей - Славяне", клуба поклонников однополой любви. В широком смысле однополой, лесбиянки у них тоже там есть, отдельной секцией, так сказать
  - Так-так... но ведь это же скандал, пан Бронислав! Это скандал, когда к делу борьбы за волю и независимость Украины притираются такие отвратительные субъекты, ведь это грязно, это бросает тень на все движение, Вы не находите?
  
  Сказано было мягко, бесстрастно и безгневно. Настолько отрешенным каких бы то ни было эмоций прозвучало сказанное, что призадумался на миг Бронислав, - что такое? Отчего перед вполне рядовой раздачей игровых карт вдруг не присело не упало, - такая острая постановка совершенно постороннего вопроса? С чего бы культурные все же шмаличане, презрев манеры, открыто тявкали на львенка в его собственном логове, поссориться хотят перед самой Акцией? Картинно поссориться и переметнуться еще до Акции? Куда им переметаться, не к совдепам же, в самом-то деле? БРЮХо выведено из дела... Стачкомы... нет... Братство?... вряд ли... а если Братство... Так зачем ссориться, могут вполне открыто переблокироваться в продолжение самой Акции, и не такое у нас выкручивают, и не такое себе позволяют на голубом глазу... Что же это такое?... Голову пока поморочу, посмотрим, на чем проколются...
  
  - Я, как раз, так не думаю, - по-волчьи оскалился слегка заведенный, после прокола с Братчиками, жаждущий реванша Бронислав, - но все же вы походя умудрились затронуть все три аспекта именно в эти времена возникающей и весьма в перспективе болезненной для всей Нации моральной проблемы. Очень актуальна проблема, так что Ваше недоумение для меня вполне выгодно теоретически, как задел на будущее. Давайте подробнее, ладно?...
  
  (Кивнули настолько симметрично, что густым прусским духом чуть колыхнуло блакитные шторы...)
  
  - ... Во-первых, меня лично прямо выворачивает от одной мысли о том, что они там у себя в Клубе откалывают. Но при том, знаете ли, есть и нечто почти смешное. Меня порой ничуть не меньше мутит как представлю себе - не будем никого называть, ладно?! - да... как представлю себе кое-кого из вполне добропорядочных своих коллег в постели со вполне же добропорядочной феминой. Знаете, общепринятого толка постельные забавы мужчины и женщины могут быть со стороны стократ противнее псевдолюбовной встречи между мужчиной и мужчиной, или, например, мужчиной и ослицей. Глубже не буду, увольте.
  - Но разве в виде дело, пан Бронислав? Разве в виде?... - и все то же холодно вежливое поднимание соколиных бровочек над неподвижными загорелыми лицами...
  - Не торопитесь, уважаемые... Во-вторых, так. Не так и много моего христианства, увы, но даже я четко понимаю, что гомосексуализм не просто грех, а грех смертный, к смерти, к погублению души то есть. В этом смысле, конечно, Юлик доживает как бы последние свои привольные деньки в Вечности. На том свете его существование вряд ли можно будет уверенно назвать жизнью, да и завидовать такому загробному существованию - ой, не стоит!..
  
  (Покивали головами морально стойкие подгорные революционеры, чуть расслабились... зря расслабляетесь, почтенные!...)
  
  - ... Но этот смертный грех выглядит в наших глазах достойным особого негодования вовсе не потому, что мы столь уж ревностны по Бозе. Мы ведь Бога чаще вспоминаем или под Пасху, или в болезни, или к войне. Походил я бывало по Тигрову под праздники, посмотрел... Не многих соратников отметил во храмы входящими... Ладно, оставим пока... Грех этот для нас есть нечто неудобоваримое только как весьма неэстетичное отклонение от среднечеловеческой нормы половых отношений. Если бы Юлик, например, насмерть насиловал канареек под Радецкий-Марш, над этим посмеивались бы как над изысканной прихотью, капризом богемного кавалера. Посмеивались бы, но не осуждали. Пожалуй, только сильное внутреннее ощущение того, сколь именно психофизиологически, что ли, нам, нормальным мужчинам, противно было бы даже издали видеть здоровенных дядяшек, сюсюкающих друг с другом и... э-э-э, и так далее... Да... оно нам противно, зрелище это... но только неэстетичностью, только противностью и возмущает, да! То есть, нас возмущает, скорее, наш внутренний эстетический образ гомосексуального акта, чем гомосексуализм как таковой. Да-да, это так, панове, худшее всякий день делаем без всякого ощущения греховности, разве нет? Как пример, - Златоуст говорил, между прочим, что уклоняющиеся от милостыни будут осуждены тяжче, чем содомиты, вы в курсе, да?...
  
  (Холодно вежливое молчание... интересно, кстати, какой они конфессии?... Гром меня побей - униаты... тогда есть такая шпилечка... только бы не настоящие православные... ну-с, проверим...)
  
  Еще по второму аспекту. Вот как кликну оперативного дежурного, да как пошлю его принести с улицы большущий ком грязи, да как попрошу поднять руку того из вас, кто не совершал смертного греха, как, а? Хоть одна рука поднимется, - обещаю лично доставить сюда Юлика, еще и лично его за шиворот придержу, пока безгрешный этот швырнет в него комом грязи, прозрачная аллюзия? Я, конечно, не оригинален, но ведь кто оригинальный автор, помните? Правда же, вполне достойная доверия и уважения личность впервые сказала?
  
  (Наконец-то... чуть суетнулись внутри... нет, не православные, отлично... хотя... как сказать... с православными я бы скорее сошелся даже в пределах одного только Феофана Затворника... а униатам даже Златоуст - так, тьфу, цитатки без покрытия... а если униаты, тогда и получите... )
  
  Наконец, в-третьих и в главных, как по-моему. Вы шмаличине, я - слобожанин. Я вырос в регионе, находящимся под трудно преодолеваемым русским влиянием, вы - под австрийско-венгерским и польским, вовсе никем никогда и не преодолевавшимся. Если выбирать из двух ненормальных культурных ситуаций, если выбирать себе одно из двух культурно-религиозных давлений, то я лично предпочел бы австро-венгерско-польское. Хотя не хочу, конечно, ни одного из них. Но мне не было дано выбирать, вам тоже...
  
  (Кивнули, улыбнулись мирнее, да, согласны, а как же... рано улыбаетесь, шановные, вы все еще в моем логове... во всех смыслах...)
  
  - ... Итак, я подвергся сильному культурно-религиозному влиянию Москвы, увы, это так. Для русского же, то есть, для восточного славянина и ортодоксального православного, быть гомосексуалистом, геем, как теперь говорят, - это не только страшный, невозможный грех, но и не в меньшей мере социально унижающий поступок, публичный позор. Вспомните хоть бы отношение хорошего общества к убийце Распутина Князю Юсупову... Для меня гомосексуализм неизмеримо хуже даже сталинских массовых истреблений: там хоть тела убивали, а тут губят души. А для вас как, если совсем искренне? - ноги Бронислав с подлокотника сбросил, сел попрямее, руки выложил по сторонам пивной бутылки, надел на фас задумчивую улыбку удовлетворенного заканчивающимися изысканиями начальника расового отдела НСДАП: жид? цыган? славянин?... сжечь или, все таки, повесить?... или на опыты пустить?...
  
  (Переглянулись подтянутые потомки дивизионцев, и еще раз переглянулись... пан Гресь отвернулся и демонстративно начал ковыряться в оловянном портсигаре с кинжалом в венке-короне на передней части... остальные поблестели глазами друг на друга... кажется договорились, кому отдуваться... )
  
  - Не вполне ясно нам, что Вы, пан Бронислав, имеете ввиду? Разве мы неясно высказали свое отношение к этому... с позволения сказать... пану...?
  - Отношение высказали вы, панове, мгновенное, поверхностное. Даже впечатление это было, а не отношение. Настоящее отношение всегда заключает в себе воспитание, культурные традиции, оно порой не близко и лежало от отношения, высказанного мгновенно, в суете спора. Вот вы от рождения постоянно находились под австро-венгерско-польским влиянием, в том мы согласились. Чем же скандально громким двести лет подряд отличались высокородные фланеры с Пратера, бульвара Магеру и Новэго Швята? Вот-вот, именно: лесбийством, гомосексуализмом и прочими прелестями в том же духе. Юлик, между прочим, родом не из последних, сородич его, известный вам Рыльский, не из поселян был, вы в курсе, да? Юлику, в личной жизни даже и положено чудить...
  
  Мы с вами одним фронтом выступаем против Москвы, правильно? Сегодня Москва атеистическая, а завтра, Бог даст, будет православной. Что несколько затруднит наше дело... но я не о том. Вы можете себе представить, что где-то в Москве, Киеве, Екатеринбурге или даже Хрюкове живет и свободно распространяет свои писания не гей даже, а, допустим, почти сексуально нейтральный пан Захер-Мазох? Да москали как прознают, так тут же его сожрут живьем, бессудно зашлют на Камчатку, ежели вообще доедет, если сограждане из города живым выпустят... А пан Леопольд ведь на Шмаличине весьма свободно эгзистовал и писания свои не таил, я не ошибаюсь? Вы поправьте, вдруг что...
  
  (Не поправляли... чуть насупились, но вместе с тем парадоксально чувствовалось какое-то расслабление. Как будто все обязательное и неприятное сделано и можно запросто поперебрехиваться, менее обязываясь протоколом... )
  
  - ... Ну-с, и что же мы в итоге видим на этой красивой картиночке? Для вас подобные извращения натуры должны быть, - пусть только как культурный обычай, но все же скрыто приемлемы, историко-культурно знакомы. Для меня они обязаны быть по всем параметрам позорными и непростительными. Но именно вы возмущаетесь Юликом вплоть до непризнания за ним права на его часть в хорошем общественном деле. А я его защищаю, в шеренги национальные втягиваю, так? А почему такое противоречие? Возможно, конкретный я лично терпимее конкретных вас. Но скорее всего тут другое и об этом другом давайте поговорим еще немного, пока коллеги по конспиративным встречам собак гоняют, лады?...
  
  (Кивнули, да... не по плану беседы, но все информация... да и перебой в обострившейся беседе полезный... даже пивка отхлебнули... прослабилось им...)
  
  - ... Мне представляется, что в этой грязноватой и вправду-то несуществующей "проблеме Юлика", как, простите, в капле мочи, отобразилось общее различие между, так сказать, центрально-восточными и западническими психологическими тенденциями оппозиции что до свободы осмысления типа будущего государствоустроения Украины. Вашу позицию вы сами знаете, а вот о центрально-восточной скажу.
  
  Мы здесь, как это ни парадоксально, быть может, прозвучит, чувствуем себя хозяевами всей Украины. В том нет ни грамма неуважения к украинскому Югу, или к Думеччине, или к нижнему Поднепровью, тем паче к Шмаличине. Мы чувствуем себя уверенно не как территориалы, а как личности. Нет за нашей спиной ни танков, ни миллиардов, ни тайной полиции. Зато за нами нет и многовекового заячьего импульса соотносить свои действия с тем, что станет говорить какая-нибудь княгиня Марья Алексевна. Русская ли княгиня, австрийская ли, польская ли, американская ли - на всяких княгинь довольно простаты, как шутит все тот же Юлик.
  
  Мы чувствуем себя вполне компетентными и вполне же независимыми. Всякий по своей причине. Есть среди нас представители хороших старых дворянских родов, есть люди из центрально-украинских селянских и мещанских кланов, этакий украинский младший баронат, есть отвязанная интеллигенция, которой, сами знаете, ничто не указ, есть политзеки, все повидавшие, просто хулиганы подворотенные есть. Но каждый из нас чувствует себя в деле освобождения полностью раскованным, свободным. Поскольку же покусился этот каждый на дело немалое, то для нас "раскованно" равносильно "властно", даже "властно-независимо". Поэтому нам все вокруг видится несколько не так, как идейными мелочами раздраженному южанину или, допустим, вечно внимательному к невесть таким ковам да подвохам шмаличанину.
  
  (Отодвинул бутылку Бронислав, подсобрался внутренне, посмаковал легкую горечь свободно струяющегося в жилах адреналина, посмотрел на оппонентов чуть укоризненно, как комбатант на слегка провинившихся комбатантов... шмаличане тоже внутренне подтянулись, но не закаменели лицом, нет, смотрят совсем уже как на своего боевого товарища... готовы... готовы? Тогда поехали!...)
  
  - Теперь о проблеме инакового поведения, непривычных мнений или редких состояний психики. Мы, люди, частенько порицаем, осуждаем друг друга, порой несправедливо, порой вполне обоснованно. Жид, пидор, курва, старая вешалка, урод, алконавт, москаль, бандюга - чего только не говорим... Так вот, Украина - моя территория, мой дом. В нем все мне по-своему нужно, все по-своему незаменимо, каждая мотузочка, всякий винтик, любая какашка на удобрения пойдет. Жид, говорите? - это мой жид! пидор? - это мой пидор! москаль? - это мой москаль! - и так далее. Я им всем применение найду, ибо это мой дом, мое хозяйство и все они как бы мои подданные. Никакие они не уроды, не старые вешалки, не алконавты, а подданные Украины. Маленькие частички нашего державного организма. Какие уж нам судьба дала, Бог попустил по немощи нашей и недостоинству. Вот так и дело с Юликом. Это мой Юлик, - и все тут: руки прочь от моего! Ясно вам? Руки прочь, панове!
  
  И еще. Правильно сказал - не помню, кто именно, то ли тот же Златоуст, то ли Святой Киприан Карфагенский: "Ничего общего у нас нет только с Сатаной, с любыми людьми у нас очень много общего". Кто бы ни сказал, были тогда Отцы как бы оппозиционерами в условиях поздней Римской Империи, но при том и устроителями мира нового. Я мало что знаю в патристике, но как один из устроителей нового украинского мира, - эту максиму запомнил крепко.
  
  (Дошло до бравых вояк, дошло. Позиция вельможного рачительного пана - совсем не то же самое, что позиция развязного, безродного демократа. Им, претендентам на возвращение наследственных сел и фольварков, такая позиция как родная. Как бы свой со своими хозяйственными заботами-хлопотами поделился. Это уже не политика, это господский хозяйственный быт, можно и понять и принять... Первые улыбки просочились сквозь дубленные армейскими одеколонами шмалицкие ланиты. Бронислав вернул усмешку, подмигнул, еще шире и казарменнее осклабился, протянул над столом бутылку... двинулись навстречу ополовиненные бутылки, чокнулись по-блиндажному, ничего, на войне-походе и пивом можно чокнуться...)
  
  - Замечательная у Вас позиция, пан Бронислав, достойная уважения и внимания, я искренне говорю. Но не примешалось ли к ней чего космополитического, а то и конкретно русского, восточно-деспотического, монархического? И люди все Ваши подданные, и всякому жиду-москалю у Вас применение найдется...
  - Вот! Вот это вы, коллеги, очень точно угадали. Только угадка ваша сильно осовременена по источнику и тем безнадежно искажена. Я космополит, никогда того не скрывал, а как же? Как осознанному националисту не быть одновременно космополитом? Ведь он, националист, предпочитает свою нацию другим, а каким другим? Таким, которыми он свысока пренебрегает и поэтому их не знает или знает недостаточно и глубже знать не хочет? Космополитизм - это всего лишь другой конец палки, на первом из которых написано "национализм". Что же касательно деспотического монархизма, то при внешней сходности картин тут-то и серьезная поправка на время. Та позиция моя, с "жидами" и "алконавтами", - отчасти, конечно, от недавней еще по времени части, - суть ведущая идеологическая линия русского абсолютизма, да. Но только отчасти, в несерьезной и не всегда честной мере и степени. Вообще же у этой линии иной прародитель, совсем иной...
  
  (... И попались подрасслабившиеся шмаличане в детскую ловушку-одноходовку... теперь получите, любезные, в самое здрасьте!...)
  
  - ...И кто же, интересно знать?
  - ...Верю, что интересно, но не могу допустить, что и впрямь не знаете имени родоначальника этой линии социального рассуждения. Вы ведь Евангелия от Матфея не чужды, так? Помните еще, - "Приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененнии и Аз упокою вы"? И еще сказал, что пришел спасать не праведных, но грешных. Ведь Он заповедовал не отрывочное и одним только Апостолам, а все и всем, не так ли? Я не могу даже предположить, что после семидесяти лет непрерывных тяжких грехопадений, обусторонних предательств и всякого такого мы, неприятели Советского Союза и сторонники независимого национального Украинского Государства, будем склепывать свои шеренги из агнцев и голубиц белых. Кстати, если какого агнца или голубицу у себя на просвещенной Шмаличине найдете, так уж не поленитесь дать знать. Я себе запишу персоналии, а как над Горсоветом расплещется наконец желто-голубое знамя с Тройдентом, так мы с вами вскорости и заглянем рука об руку в архивы КГБ да КПУ, а там и полюбопытствуем об оттенках белизны вашей голубицы или, опять же, же овна круторогого, юбилейного.
  
  Наконец, главное: давайте впредь не будем смешивать национализм и расизм, национализм и остаточные психические поллюции с детства не успокоившегося либидо, национализм и ксенофобию, наконец, - ладно? Национализм, по-моему, - это устремленное в нормальное будущее предначертание живой, веселой, полнокровной жизни здоровой, невырожденной Нации. А все названные мною только что противные фобии всего только психический метеоризм слабаков или недоумков, поганая аура национальной неконкурентоспособности, родом с нищих окраин распадающейся империи
  
  (Посидели шмаличине молча, достойно выдержали паузу, пива отхлебнули... Но все же другое теперь настроение, ушла тяга допрашивать ничтожного восточника, теперь или примирение, или встречный бой, схватка на контркурсах и побежденному вовсе не горе, - а всего лишь поражение... да и то, - до первого ответа...)
  
  - ... Да-а-а, пан Бронислав, правильно говорит пан Егор, что дискутировать с Вами одно удовольствие. Дискутант Вы резкий, уверенный в себе, и очень откровенный. Не то, чтобы Вы нас убедили во всем подряд, но многое прояснили в своей позиции и скажем прямо: нам эта позиция не чужда, вовсе не чужда. Вот еще только скажите: а что, если в результате наших усилий, если Бог благословит, если победим, - тогда Ваши шансы стать монархом украинским ничтожны, правда? Как же Вы будете себя чувствовать на новой Украине с этими Вашими порывами на сосуществование со всеми подряд, на полное распоряжение всем, на самовольное хозяйствование всеми, извините, пидорами и москалями, не будучи при этом монархом?
  - Отличный вопрос, панове коллеги, прекрасно ваше мышление показывает, с самой лучшей стороны, спасибо. Но я полагаю, все же, что это два вопроса, а не один. И поэтому на них я дам два противоположных ответа. Во-первых, мне на моей, на нашей с вами Украине дел на две жизни хватит. Не стремлюсь я так уж прямо и тупо к Гетманской Булаве, как, по-видимому, вам отчего-то померещилось, есть мне чем и без Булавы позаниматься. Для начала, я уйду от широкого общения с кем попадя, как это вынуждено у меня происходит сейчас, и поэтому хорошо я буду себя чувствовать, нормально, уверенно, радостно. Но теперь же нужно дать и другой ответ.
  
  Если, как вы справедливо заметили, Бог все же благословит и на Украине будет не дерьмократия, не парламенты подлые, а воцарится на ней фактический монарх, Гетьман, допустим, или пусть до времени неформальный монарх, Президент, то тут есть два варианта. Если он тоже будет рассматривать всех и вся как свое почти наследственное, законное хозяйство, как родной дом свой, то тогда смотри первый ответ. Если нет, то есть, или воцарится ничтожная дерьмократия или будущий наш владыка не будет чувствовать себя сильным и поэтому снисходительным хозяином, равно заботливым и к сирым и к великим, и к хорошим и к плохим, если станет он очередным временщиком, раболепствующим перед другим сильным, перед Москвой, Вашингтоном, перед женой своей, наконец, - то мне на Украине не будет никак. Ни плохо мне не будет, ни хорошо. Я тогда буду не вполне и на Украине, а или в украинской тюрьме, или в изгнании, или в добровольной эмиграции. Или и вовсе в земле. И давайте на этом вопрос закроем
  - Уже закрыто, пан Бронислав. - Кивнули опять синхронно, пивка отхлебнули... но уже не симметрично хлебают, кто когда хочет, отпала дисциплинка лесная, отпала... - Мы ведь тоже не очень за демократию. У нас, в наших Шмалицких газетах вся демократия это так, чтобы из-за рубежа заслуженные эмигранты не ворчали. Мы - да, мы не чувствуем себя столь раскованно, как Вы, например, мы применяемся к обстоятельствам. Ко многим обстоятельствам приклоняемся, ну, да Вы и так все знаете. Судьба!
  - Да-да, конечно, не обессудьте и вы за слова откровенные, ведь как коллегам говорю, правда же, вы это понимаете? Теперь поскорее к двум другим вопросам, а то времени уже ушло уйма, вот-вот хлопцы подойдут
  
  ( Снова переглянулись... видимо, наглый вопрос окончательно снят, теперь неловко в чужом логове старую линию гнуть.... Сейчас спросят что-то с виду важное, а в сущности - так, информационные отбросы для начинающих репортеришек... пан Гресь прокашлялся... лучшее тому подтверждение, пан Гресь завсегда заведует подчисткой хвостов и пережевыванием всякой возвышенной ерунды для заполнения пауз...)
  
  - Да знаете, пан Бронислав, второй и третий вопрос как-то сами собою разрешились, еще при обсуждении внепланового. Вот разве уточните, пожалуйста, как Вы намерены парировать крайне неблагоприятные для Украины возможности влияния Московского Патриархата на эту историю или приобретение Московским Патриархатом своей пользы?
  - Никак. Московский Патриархат из этого не получит ни атома пользы. Даже на агитационном уровне. Ведь Деспотисты не будут выпячивать конфессиональную идентификацию, не станут уточнять, к какой именно Церкви должна принадлежать София, правда? А что София должна принадлежать Церкви, так с этим никакой Патриархат не поспорит. Даже Ватикан, к примеру, или Далай-Лама согласится с тем, что церковное должно быть у церкви. Что же до подробностей этого аспекта дела, то вам лучше все же поговорить с Братчиками, с отцом Мефодием, например, или вот тут в приемной пан Орест Коцык сидит, это к ним.
  - Ну, тогда это уже и все - паном Гресем все начиналось, паном Гресем и заканчивается. Чистый ремиз, судари мои... - Без Вас мы с паном Юрком все обсудили, все порешили, такое, тактическое, Вам доложат после. Со всеми корреспондентами тоже отговорили, тоже Вам расскажут. Мы тогда, наверное, пойдем до хаты, ладно? Глава нашей неформальной делегации, пан Северин, прихворнул, мы его оставили у друзей, болеет. До утра, надеемся, выздоровеет. Ему, конечно же, все это очень интересно, нужно поскорее рассказать, поделиться впечатлениями. Мы думаем, что завтра он будет рад с Вами встретиться, если выздоровеет, конечно, так Вы не против будете? Вы здесь до самого утра, наверное?
  - Да, конечно, я здесь часов до девяти-десяти, пока в Управлении Внутренних Дел по городу и области смена не произойдет, да пока сменившиеся полицмайстеры не доложат наверх первые итоги и рекомендации по нашей наглой вылазке. Потом, если все будет хорошо, то уйду спать. Но часам к восьми-девяти вы непременно звоните, я еще буду здесь, договоримся... (... Попробовать перехватить инициативу?... Или, хотя бы, раскрыть шановных, расколоть на пару неосторожностей?... да, стоит...)... На дорожку, кстати сказать, еще один вопрос, но уже с моей стороны, не против?
  - Помилуйте, пан Бронислав, когда же мы отказывались удовлетворять Ваше всегда полезное любопытство? Вы и так знаете о нас, о наших намерениях, о думах наших столько, сколько не все киевляне знают. Спрашивайте, спрашивайте, всегда рады ответить.
  - Спрошу косвенно, опять таки, аллегорически. Вот представьте себе: вот воскресенье, солнце, идет по Крешатику, допустим, - водитель метропоезда. Обыкновенный водитель метропоезда люд крещатиковский разрезает, здоровенная, довольная, родная украинская морда шесть на восемь. Зарплата у него хорошая, уходить с места никуда не хочет, не думает даже. Если чуть подвезет, то и до Начальника Депо, глядишь, дорастет. Все у него хорошо и незыблемо, вокруг воздух, цветочки, барышни порхают, все такое. И вдруг подходит к нему цыганка и печально так говорит: "Парень, знаешь, а ведь не выйдет у тебя... никогда тебе не бывать знатным говночерпальщиком!", - тут и становится ему и смешно и обидно. Смешно, так как он дерьмо черпать не помышляет, у него и работа, и деньги, и почет, и перспективы - все в Метрополитене, а не при дерьме. А обидно ему по извечной человеческой, очень понятной слабости. Ведь понятно, почему, да? Так и толкает его что-то изнутри не посмеяться над нею, нет, а с обидой этакой спросить: "Это же почему из меня не может выйти говночерпальщика, трам тебя тарарам?! Да я, может быть, с детства лучше всех на свете именно в черпании говна!", - я внятно намекаю?
  
  (Младодивизионщики только ухмыльнулись в короткие палевые усики, не по их статусу замазывать неловкости, на то есть любитель, формальное прикрытие с дочкой на коротком поводке... Заинтересованно посмотрели на формальное прикрытие с поводком... ну, друже, как ты разгребешься с ситуацией?... Пан Гресь даже покраснел, полохливо поерзал глазонками по коллегам... Нет, не помогут, изволь сам расплачиваться за коллективную попойку, за битую посуду... Повертел пан Гресь шеей в узковатом парамилитарном пиджачке-френчике, втянул воздух... взвинтил нервы... неумело изобразил вежливую улыбочку...)
  
  - Куда уж внятнее. Попробую ответить... Вот, Ваше окружение Вас любит, да-да, мы знаем, любят они Вас, и поэтому правды никогда не скажут. А у нас на Шмаличине Вас не любят, хотя и очень ценят. Тем самым мы и право на правду имеем, и возможность ее говорить имеем. Мы скажем Вам запросто. После победы, - а будет победа, будет, это почти наверняка, это уже не фантастика... Так вот, после победы, допустим такую чудасию, происходит гетманская элекция. Знаете, тогда никто из западников, это гарантия, никто из восточников, это тоже гарантирую, да и мало кто из слобожан или поднепровцев подаст за Вас голос. Вы очень плохой политик, совсем никудышний. Да и не за кого будет голос подавать. До победы Вы уж как-нибудь дотянете, а там или в тюрьму Вас усадят свои же, или сбежите. Сами вот только что сказали...
  
  Но это, конечно, не та правда, которая до сердца доходит, это вроде гласа ниоткуда, какой-то вещуньин лепет, - мне, дескать, открылось... Поэтому мы скажем еще иначе, тоже намеком, но как литератор Вы нас, конечно, поймете, ясно поймете. Я отвечу в Вашем же стиле, аллюзивно, так сказать. Знаете, что один из очень уважаемых у нас австрийских Императоров (только без имен!) сказал будущему герою и трагическому лицу австрийской военно-государственной истории (тоже без имен!) уже после битвы при Садовой? Он сказал ему: "Имярек, Вы совершенно невыносимы!". Вот Вам и весь сказ. Вы нас поняли, правда? - И надулся явно вне рамок компетенции высказавшийся пан Гресь, как жаба на дождь...
  
  - ... Ну, пан Бронислав, - все, Слава Иисусу Христу, - гвардейским рывком встали молодые подгорные львы, руки доброжелательно потянули, теперь не стыдно и поручкаться... Одно дело поговорить и доложить результаты, а другое - все же оказалось, что почти свой тут сидит, тоже в хозяйстве понимает, своих бережет... и ростом за 180, мог бы 1-м Бронедивизионом командовать, не будь слобожанином... Как знать, может и встретимся еще в одном окопе... или в противоположных... не важно, как свои встретимся... - Храни Вас Господь, пан Бронислав!... - И глянули еще мгновенно друг на друга... на игрушечного пана Греся... тот понял, выскользнул из Штаба как обмылок из распаренной руки... Повернулись к Брониславу, щелкнули каблуками, молча, без проговаривания необходимой формулы, четко сделали правыми руками небезызвестный жест... Взглянули на Бронислава, ястребиными своими взорами прямо в сердце ему воткнулись... Бронислав ни секунды не помедлил. Все раздражение последних дней рухнуло к его ногам, вспухло гнусным духом окружающего ничтожества, все отчаяние волшебной игры с негодными средствами вознеслось вверх, ударили в голову, опьянили... Щелкнул и Бронислав каблуками, вздернул голову и с ощущением буйного драгунского счастья рявкнул - Зиг Хайль, камарады!
  
  Камарады четко развернулись, промаршировали три с половиной шага до двери, вышли, лающим голосом призвали чадолюбивого придурка, щелкнули еще по разу каблуками (перед Олесей, конечно, еще бы... такая грудь!...) и рявкнула входная дверь.
  
  Откланялись вежливые и решительные шмаличине, глас правды, сокрытой от любящих глаз и открытой глазам не любящим, но зато объективным. Остался Бронислав в нарастающем тяжелом недоумении. Хорошо, конечно, что с пацанчиками боевитыми друг друга поняли, они этого не забудут... и я не забуду... Три тысячи чертей и одна ведьма, лучше уж с ними попартизанить, чем с этим отребьем игры кукольные устраивать... Ладно, может и сподобимся еще... А эти уродские веянья шмалицийского лаврирования - зачем это? Не достаточно ли всего происходящего? Мало мне, что ли?
  
  Во-первых, на одну и ту же тему три раза "кар!" за одни сутки, - это уж, батеньки, слегка чересчур, не полагаете? И во-вторых, почему они там у себя вдруг решили, что мы ровня и что у нас сходные интересы и цели? Разве независимая Украина может быть целью? Это ведь как выйдет, как Бог даст. Силы вложить в таком направлении нужно, нормальная гражданская позиция, но ставить себе целью такое дело, так это нужно совсем диким большевиком быть, или маоистом-троцкистом, право слово, узурпатором правды истории, или наглым недоучкой, кроме антикоммунистических брошюр да "Чесалки Костровой" в жизни ничего настоящего не читавшим. Нет у нас общей цели, судари мои!
  
  А какие у нас общие интересы? Что им интересно, я знаю, к сожалению. Им нужен... нет, даже и думать не хочу о том, что им интересно. А что интересно мне? Ну, например, мне интересны винтовые лестницы флорентийской Санта Марии дель Фьоре и фасад равеннской Санта Мария Новелла, в которой похоронен несчастный Константинопольский Патриарх Иосиф. Мне интересно то титаническое соревнование в хитрости и упорстве, которое вел очень мною ценимый, трагический воистину герой пан Степан Бандера с собственными товарищами, с такими же шмаличанами, как эти. Мне интересно, как он, знающий шесть языков, мог играть в одной песочнице с ними, с поверхностно знающими один родной, как сыграл, - и не сбрендил при этом, потерял только жизнь, но не честь. Мне интересны далеко не очевидные причины Новгородской ереси жидовствующих и очевидные параллели между военной подготовкой запорожцев и системой Шаолинь. А еще Реконкиста, а еще родственные связи между украинскими и польскими шляхетскими родами доунийного периода. Всякое мне интересно ненужное. Или нужное? Мне нужное. А им?
  
  А они, а им интересен явственно чувствуемый ореол нечеловеческой красоты вокруг Санта Мария дель Фьоре? А интересно ли им, что "гопак", это немного откорректированный на месте, из Тибета родом военный танец-разминка-тренировка под аутентичным названием "гопа"? Впрочем, нет, это я уже установил достоверно: не интересно, не знают и возмущаются от самой постановки вопроса - какой Тибет? у нас ведь и сам пан Бог был украинцем, если не ошибаюсь! Интересно ли им, какие последствия в украинском нравственном богословии имело оставшееся от "мандривного дьяка" Григория Сковороды?... Нет-нет, это, снова таки, я точно знаю, нет, не интересно. Это интересно ПапеГрыше и иже с ним, ученым черниговцам, яже во граде своем пребывающим и яже в рассеяние до Киеву удалившимся. А беззаветным борцам за новую Украину это нисколько не интересно.
  
  Как это некто совсем неглупый сказал?... примерно так: я ненавижу Гитлера не за то, что он деспот, а за то, что он враг всему, что я люблю. И вот как раз кое-кто из наиболее бедовых и резвых моих друзей-однополчан похуже пресловутого Гитлера будут. Они-то и есть скрытые враги всему тому, что мне дорого, что мне интересно, что мне полюбилось в земной нашей, временной, изумительной жизни. Забавно, правда?
  
  И они еще смеют иметь мнения о том о сем! Из чего же, из какого, простите, места и материала извлечены эти мнения? из окраинных трущоб больших, космополитизированных, мало в чем украинских городов? из вязкой глуши пригородных сел и мутного рокота пригородных же ГПТУ? из злобных шепотов дедов-бабок, заглушающих дитю не только пошлое бряцание совдеповских фанфар (что хорошо), но и торжественный рев космических ракет? из еретического толка бытового деизма под прикрытием привычных субботних посещений "костела" или "церквы"? - из чего сделаны их мнения? А сделаны они из того же дерьма, из которого сделаны всякие мнения всякого Третьего Сословия. Следовательно, ближайшие полста лет мы будем иметь не Монархию (что почти очевидно), не Автократию, а банальную Олигархию. И олигархи наши будут родом не из аристократии вовсе, как и положено порядочному олигарху, а из Третьего Сословия. С мнениями... Ладно, все же лучше, чем совдепия, нужно успокоиться, расслабиться нужно, сейчас конспираторы придут, дело будет пора делать...
  
  Так порассуждал внутренне все еще избыточно демократичный Бронислав, понедоумевал, да и успокоилось неразумное его сердце. И то сказать, не было у Бронислава Его Собственного Конвоя, Лейб-Казаков, скажем, или Гетманских Сердюков. Не мог он кликнуть хлопцев-молодцов и приказать отпустить Тигровскому Третьему Сословию вместо душевной беседы по полста горячих и препроводить на чугунку до Тигрова за казенный счет. Ну, нет, и не надо, не очень-то и хотелось. Поэтому и успокоился быстро, сердце вообще отходчиво. Тем более, никто его не тревожил, хотя времени уже 23-52, пора бы, пора и потревожить. Не тревожили и сидел Бронислав, расслабленно, бездумно совсем смотрел на окошко, на голубые шторы, ожидал дальнейшей жизни. И ожидания того встало всего только в восемь минут.
  
  Ровно в полночь, в ведьмацкое время, события загалопировали. Сначала в кабинет процокотала, извиняясь улыбкой, Оксана, включила приемник, заранее настроенный на "Голос Истерики", и вышла, вильнув роскошной грудью и вторично извиняясь улыбкой за вторжение. Точнее, попыталась выйти, но смел ее из дверного проема и вообще с лица земли штурмовой влет пары пикирующих подпольщиков, Юрка и Какашки, не очень-то секретутку и заметивших. Юрко махнул рукой Брониславу и нырнул к приемнику, как бравый повар в блиндаж. Какашка в дверях успел заложить парадный вираж, подбодрил, успокоил собравшееся общественное представительство, на певучем своем, надменном хох-украиниш пообещал координационное собрание ровно в двадцать минут первого и уже спокойнее скользнул на крыло к голубым шторам, к рысьему глазку радиолы.
  
  "Истерики", как водится, звезд с неба не нахватали. Обычное сообщение. По внутренней позиции в структуре новостей такое, которое в подробном освещении событий никак особенно развито не будет. Подождали подробного. И вправду, ничего особенного. На взрывное развитие событий не намекали, зато туманно сбрехали, мол, власти начинают проявляют определенную нервозность, - это наши-то хохломасонские власти нервозны? Это из-за Руфа с Казаками? Да им хоть весь Иерусалим пожги, хоть пол Украины голодом вымори, усом не моргнут! Но это эмоции, так или иначе, а дело пошло. Если все будет как следует, утром выскочит из засады "Кленовый Шум", невнятно намутит воды и унырнет от моральной ответственности назад, в родное озеро Ванибоба. Там уже и "Голос Могикана" нежно так, по-братски вцепится в атеистические загривки, учнет слащаво сокрушаться, призывать к любви и братскому соединению мерина с нейтроном, косвенно подколет промогиканские организации оказать гласное сочувствие, содействие какое... И окажут, пусть и ничтожное и уже после того, как... Параллельно тому, "Простор" и "Раздольная Ойропа" засвистят в дерзкие кукиши из-под выживших еще глушилок, запричитают, аналитиков насозывают, один другого пошлее и бессвязнее... с одной стороны... с другой стороны... следует, все же, учитывать....
  
  Несколько после того, силами скрытого спичрайтера очередного сенатского подголоска бравых "Истериков" выступит из-под пленки наших ночных хихиков и веселых плюходеяний, выступит и явится миру большая ПРОБЛЕМА. Никогда, конечно, реально не существовавшая проблема явится миру, проблема надуманная по аналогии, домысленная по стандартной западной привычке за всяким восточным семейным скандальчиком прозревать штормовые возмущения мировой Ноосферы как следствие попрания прав человека и придурка на свободу быть недочеловеком и архипридурком. И тогда все будет зависеть от КинДзаДзы: на сколько дней хватит ее терпения и внимания ко Всеподольской Кататонической Революции, Перманентно Перетекающей В Скромное Метафизическое Похмелье.
  
  Отулыбались удачливые воины, потерли ладошки довольно и присели теснее на обмен дымком трубки Винстоновского мира, информацией и мнениями. Оба автохтонных Оцеолы, оказывается, кроме малопродуктивной встречи со ставленниками западного капитала успели развести Уоки-Токи по расклейщикам да по Юликовым оперативным заслонам (хренову тучу бабок по частникам спалили, аж жалко... зато гуманитарные террористы теперь связаны напрямую, если менты, то предупредят друг друга), высвистать резервы в лице быстро найденной Голосеевской Сотни и случайно выловленного под пивным "Пеналом" Овручского Куреня неполного состава. Курень гастролировал в Матери Городов-Никак-Не-Русских с мелким разносным товаром. Овручцы в восторге, собирались было домой ехать в 0-40, но теперь какой дом? До победы, до усеру, до полного истребления! Одного только услали бедолагу домой курьером, остатки товара увозить, созывать братию, так поверишь ли, - заплакал, так не хотел, так жалел... во, бойцы пошли!
  
  Теперь побыстрее отстреляться от установочного собрания, лишних выпнуть по хатам по боевым постам и садиться мозгами крутить, просчитывать сомнительные варианты, телефонные сообщения принимать до утра, каковое утро немало и определит. Перевернули на всякий случай бумажную простыню со схемой Исикавы лицом вниз и кликнули шановное панство-товарищество. Панство вплыло, скромно светясь всеми надеждами и чаяниями, немножечко при том конфузясь от величия общественно-исторического момента и неопределенности личного будущего.
  
  Расселись вокруг командирского стола, на бытовом автопилоте разложили и по-казарменному ровно поправили блокноты, защелкали масс-продакш`нскими авторучками, готовы записывать руководящие указания. Все живое миг один пошуршало, посовало задами и стихло. Все вкруг - внимание и напряженное ожидание: камо грядемы? А ну, как поведут отцы-командиры сдуру в лоб на пулеметы, на побои, на увольнения, на изгнание из квартир, в ссылки (какие квартиры? какие ссылки? Совдепия валится, она сама уже в ссылке!), на тот свет? Но готовы они и к такому, заранее согласились с любыми последствиями игрищ наших политических...
  
  ... Нет, нет, вздор, не так, это для них никакая не абстракция политическая. Смирились они с натуральным последствиями вялого в прошлом болотного струения приднепровской их жизни, так неловко выбравшей время и место воплощения в кренящейся на оба борта сразу полуразвалюшистой лайбе Советской Украины, телепающейся по своему колхозному прудику то под белым флагом, то под черным, а то и под обоими одновременно. Притихли вкруг стола они, называемые между собою привычными смешными кличками, отчасти юмористически, а когда и не вполне почтительно, но не от неуважения, - от осознания особого уважения к делу.
  
  Молчаливый от прихлынувшего токсикоза последней решимости, немолодой уже поэт-песенник Семен, рабствующий круглых 15 лет на пана знаменитого украинского коммунистического "песняра", человек без права авторского имени и при малых деньгах, но при знаменитых под чужим именем песнях, а с ним трудно различаемый в толпе сутулый и резкий драматург Павел, чьи изящные, слегка ностальгические по дореволюционным временам пьесы идут где угодно кроме его Родины, кроме этого самого Союза, этой самой Украины, тоже человек без имени-подписи, но уже не по воле панской, а по вечному паническому страху семьи, потерявшей за полвека три четверти родни убитыми да замученными, - Киевская первичка.
  
  Оля и Валентин, супружеская пара даосствующих украиноязычных верлибристов, преподавателей украинского языка и литературы, злобно третируемых в школьном коллективе и за то, что до сих пор не развелись как все нормальные люди, и за то, что невесть зачем и откуда знают, что Кафка - это не только название колпачка для шейки матки, противозачаточного, металлического, легко съемного, но и небезызвестное в прогнивших интеллигентских кругах имя собственное, в чем-то даже и литературное, но в особенности же ненавидимых за то, что живут в собственной трехкомнатной кооперативной квартире - Белосурковская первичка.
  
  Нервный, недоученный, недалекий и оттого особенно громогласный экс-политзек Иоганн, автор полутора сотен чудовищной наивности обличительных антипартийных баллад в духе сбрендившего Блейка, нежный бытовой опекун половины своих литпрофсоюзных товарищей, - то на базар для немощного сходить, то за больным присмотреть, а с ним Дорошкундель, уличная бардесса и вечный добровольный сборщик секретных налогов в пользу семей посаженных диссидентов, человек без страха, без упрека, без семьи и без слабого даже понимания ценности денег, - Хрюковская первичка.
  
  Алла и Володя, совсем еще молоденькие супруги-драматурги, из ничего поднявшие и свою первичку, и стремительно разрастающееся профсоюзное минииздательство, смешливые, но при том и незаметные какие-то, скромные да укромные, а чего выставляться? всего-то и авуаров, что девять слабо идущих в стране пьес, да восемь всего-то европейских языков, да четыре всего-то диплома о высшем образовании на двоих - Думецкая первичка.
  
  За длинный вольнолюбивый язык резко выброшенная на улицу из стремительно разваливающегося государственного Агентства новостей, моложавая переводчица-синхронистка Марина, а с ней энциклопедических познаний украинского и белорусского фольклора филолог, отличный культуролог, трижды кандидат и дважды бабуин, но все еще исполненная ярко эманирующей сексуальной силы пани Ганна - Словолюбы.
  
  Некогда сельский участковый уполномоченный, изгнанный из пречестных ментовских шеренг за неумение смолчать о главном, потом матрос-речник, потом учитель труда в колонии для несовершеннолетних, потом еще церковный чтец и певчий, а теперь приходский Староста, болезненной честности и малого смирения новый городской self made man старого запорожского бунтарского рода Орест - Братство.
  
  Еще один Орест, каменно спокойный бывший Киевский окраинный хулиган, потом афганский коммандос, теперь бригадир грузчиков Киевского Речного Порта, вечный защитник любой завалящей правды - один из неголодающих Деспотистов, званных не за пост-чин, а за нужность и заслуженность.
  
  Мило и на редкость вмеру хиппующий уличный минитеатр бурлеска "Вот!" в составе трех профессиональных актеров и музыкантов-на-всем-что-звучит Олега, второго Олега и еще одного, третьего уже Ореста, они же совладельцы, они же автура и актив, а также расклейщики афиш и объявлений, а с ними шефиня неофициального центра детоксикации и снятия ломки у наркоманов, старейшей медицинской профессорской семьи единственная наследница, блестящий (уже на втором курсе!) диагност и Стипендиатка Совета Министров СССР, она же сопливая хиппарка Олеся - группа Лаймы-Хрюнделя.
  
  Изрядно покосившаяся крышей от унижений, пережитых в знакомстве с советской карательной медициной (диагностировавшей одержимость сверхценной идеей равенства граждан и ответственности правящих), неописуемой красы бездомная (насильно выписали из квартиры за сверхценную идею и протестансы) детская сказочница, чьи самиздатские сказки на ночь родители читают мало не половине украинских детей, а стихи читать не стоит вовсе, - Рыжая Камбала, она же Света, а с ней Кузьма, он же взаправду Кирилл, ведущий родословную от одного из Правобережных Гетманов и, кажется, порешивший остановить оную родословную на себе, единственный настоящий, олдовый хиппи, немножко поэт, немножко наркоман, немножко мужчина, немножко ходячая свирель Пана - группа Рыжей Камбалы.
  
  Двое поживших лишнее ветеранов с лицами, затертыми долгой и сложной долей рядовых победителей в кого-то когда-то вроде как бы победившей стране, вечные безотказные дежурные по профсоюзному офису, записные доморощенные евромарксисты-теоретики, безмерно деды, вмеру мужья, чуток алконавты и поудить чтобы, то есть, просто нормальные киевляне, - Одинокие Профсоюзы.
  
  Аркашка-Какашка, он же Какашка, он же просто Аркадий, широчайшего горизонта мышления рафинированный интеллектуал, расхититель всего подряд и зубоскал над всем подряд, вечный штык в бок всякой Деспотической глупости, серый, так сказать, лесной санитар Партии, единственный, кто мог бы работать и в настоящей партии, и в настоящем аналитическом Центре, если бы в партию эту настоящую хоть на минуту поверил, а с ним Юрко Медовнюк, редкой укупорки мрачное чувство собственного достоинства плюс безукоризненная честность и лояльность, один из немногих вокруг воистину настоящих украинцев, - Деспотисты.
  
  Хливкого шорька Оксана не впустила, правильно, молодец, пусть шорек с ней Луну наблюдает по Кама-Сутре. Они оба ни на что другое не годны, как на Кама-Сутру.
  
  Дзинь-дзинь-дзинь! - запредседательствовал винтовочным патроном по бутылке Оболонского Юрко, - пани и панове, друзья, прошу внимания!...
  - ... Пани и панове, друзья! Разрешите открыть установочное собрание очередной протестной Акции. Акция коллективная, основные участники - Профсоюз Литераторов и Украинская Народно-Деспотическая Лига. Официально нас поддерживают православное Братство во имя Апостола Фомы Неверующего, Украинская Наивная Партия, оба крыла Организации Украинских Эксгибиционистов, ...
  (о-о-о, прошелестело над столом уважительно)
  ... Киевская городская Самооборона ...
  (о-о-о....)
  ...и Одинокие Профсоюзы Украины. Остальные вам известные поддерживают неофициально, мы им тоже признательны, большое им спасибо. Конечно, мы не будем делать никаких дискриминаций между поддерживающими силами и лучшим доказательством тому пусть послужит приглашение всех вас на установочное без формальностей. Сначала рассажу о готовности Акции, а потом будет об идейно-политическом аспекте, о целях и задачах. Кое-какие подробности подготовки я пропущу, надеюсь, вы не в обиде будете.
  
  Волонтерами Акции к этой полуночи собрано 3.360 долларов, и в эквиваленте и самими долларами. Смешная деталь - принесли 20 фунтов стерлингов. Типографской бумаги на все время Акции с верхом, продуктов различных почти на 800 полноценных обеденных порций для волонтеров и... э-э-э для прочих лиц, включая и спиртные напитки...
  (гы-гы-гы...., - запрыгали вдоль стола довольные смешки)
  ... привлечены неофициальные возможности поверхностного лечения или первой медицинской помощи для 10-15 человек в сутки. Определены четверо врачей, которые не побоятся, вдруг что, принять пострадавших, официально подписать медицинские акты и протоколы. Определен запасной координационный пункт и предложен резерв добровольцев из Самообороны на случай нехорошего развития событий, отбиваться, например. В день "икс минус один", то есть, уже вчера, по "ромашке" работало 116 волонтеров. Кое-кто сделал свое дело и ушел, спасибо им, но почти 70 человек остается волонтерствовать на ближайшую неделю, так что с людьми и деньгами порядок. Из Казаков участвуют личная Сотня пана Полковника, Голосеевская Сотня, Овручский Курень, Владиславская, Тигровская и Брудская Паланки...
  (что-что?, - прошелестело слева, - какая еще "паланка", что это за такое?)
  ... для не знающих уточню: Паланка это больше, чем сотня, но все же меньше, чем Курень... хотя исторически там все наоборот, сначала курень, а потом уже сотня... а, ладно, не важно... Кроме того, Паланка не военно-административное, а территориально-административное казацкое образование, понятно?...
  (тишина, признательные, якобы понимающие тетистые кивки)
  ...Так я продолжаю про казаков?.. Еще Хрюковский Полк, но не весь, Борловский Курень, Ровнорожская Сотня, Черноморцы, но какие именно - я пока не знаю. С Водчины обе Паланки и какая-то из двух Водчинских Сотен, точно тоже пока не знаю. Поддержат в городе шесть НИИ, шесть КБ и два Академических Института, пока большего сказать не имею права. Из школьников две Киевских школы средними или старшими классами уже работают в Акции и в трех еще будут сопровождающие забастовки учителей и школьников на рабочем месте. Одно ГПТУ, речников. Из рабочих мы не приглашали никого, но Речной Порт, несколько экипажей пассажирских судов, Ракет там всяких, Метеоров, - будут, тоже сопровождающие забастовки у них, тоже на рабочем месте, без прекращения работы. Метрополитеновцам мы отказали резко и просили не лезть, все таки военно-гебистское предприятие фактически, сразу выгонят с работы или даже прикроют, там не побастуешь...
  
  Освещают акцию из украинских - обе газеты ПЛ, газета и еженедельник Профсоюза Журналистов, разовое издание Словолюбов даст пару выпусков, Братство дает материалы во все знакомые парафии числом что-то около 90, так, пан Орест?...
  (угу...)
  ... и в готовящийся выпуск Братского Ежемесячника пойдет материал. Кроме того, все казацкие постоянные и разовые листовки, малотиражки НИИ, школьные стенгазеты. Из крупных негласно обещали "Вечерний Киев", "Вечерний Хрюков", "Думецкие Зори", "Социалистическая Одесчина", "Голос Водчины", а также все девять Шмалицких и Закарпатских крупных газет. Очень возможно, что местный выпуск вояцкой "Звезды-Дверцы" плюс шесть специализированных узкопрофильных изданий типа "Животновод". Из всесоюзных или республиканских только "Зори Молдовы" и "Московский Космополит", первое сделали литпрофсоюзники, второе пан Аркадий. Наши украинские радиостанции пока осторожничают и ничего не обещают. Телевидение тем паче. Зато "Кленовый Шум", "Голос Истерики", "Ненецкая Молва" и "Голос Могикана" все с нами, все будут освещать, уже, собственно говоря, начали это делать, мы только что слыхали по радио. От различных благотворителей получено для обмена немало разных вещей от угольных брикетов до стульев. Все пока хранится, но уже подвалы по швам расползаются, некуда класть, прошу в виде поддержки быстренько найти кого-нибудь, кто бы все это или со значительной скидкой купил, или на что нужное обменял. Подробности оперативно у пани Саньки и пани Оксаны...
  
  (Тут ворвалась Оксана с четырьмя сразу записками и сунулась прямо к Юрку; Юрко прострочил глазами каракули и с тайным самодовольством не промахнувшегося этим разом Акелы продолжил литанию...)
  
  ... А вот и первые приятные новости, пани и панове, также товарищи. Позвонили, что все участники акции вторжения закончили проникновение на башню, все 26 человек... Впрочем, второй источник говорит, что их 24, ладно, потом разберемся. Никто их, по-хорошему, так не заметил. Было там немного неприятно, было, но вторая группа пана Юлия отвлекала хорошо...
  (гы-гы-гы, ... дали там всем ментам ... стоя, гы-гы-гы... ну как вам не стыдно?! что значит "дали"?! нельзя же так примитивно, это все таки наши девушки, украинские, интеллигентные девушки! Стыдитесь, пан Олег, стыдно обоим вам Олегам... а Вы, пан Орест, Вы же офицер, хоть бы Вы одернули! пан Аркадий, Вы там ближе, дайте им по шее... Дзинь-дзинь-дзинь!...гы-гы-гы...)
  .... да, так вот... Группа Киевской первички устроила образцово показательную драку по Станиславскому или по этому... как там его... по Немировичу-Данченке, не знаю, по кому из них. На самом углу площади устроили, где комуняцкие Профкомы, ну, знаете, там, где троллейбус к Майдану спускается, а пока менты за ними гонялись, все и произошло. Кстати, литераторов никого не словили, все смылись благополучно. Группы первого прикрытия ушли по домам. С четырех часов выступают блокирующие посты Самообороны и Голосеевская сотня, будут патрулировать издали, соберутся у Золотых Ворот и на Гончарке соответственно, оттуда будут присматривать. Еще есть сведения о том, что Директорша Софии даже если кто и заметит посторонних или там ее охранники огоньки сигарет увидят, шума не поднимет до особого указания или до позднего утра.
  
  Тираж листовок из типографии ПЛ вынесли беспрепятственно, школьники уже клеят под прикрытием первой полусотни пана Полковника Киевского. Вторая полусотня ожидает возвращения детей и поедет сопровождать следующих волонтеров на окраины. Агитационно-листовочный материал в образцах и основные тексты предполагаемых интервью или заявлений можно получить у пани Оксаны, а кто чего этакого придумает, так тоже сдавайте пани Оксане, или потом пригоните по факсу. Только следите за датами и временем в верхних колонтитулах. Не выскочите на публику с чем-то скандальным еще до того, как оно должно быть пущено в ход, или и вовсе до того, как оно случилось, а то всякое уже бывало, кое-кто знает. Вот с подготовкой и все. Вопросы по подготовке?..
  
  Ладно, пан Аркадий сообщений не имеет? что? нет? после выступления пана Бронислава? ну, тогда передаю слово Председателю Правления Профсоюза Литераторов и основному консультанту Акции пану Брониславу ...
  
  (... просим, просим... давайте, Бронислав Ефремович, давайте!.. Бронислав отодвинул справки-рапорты, отодвинулся и сам от стола, но вставать не вознамерился, не велик и парад...)
  
  - Коллеги! Чтобы не было неясностей, сразу четко говорю вам - НЕТ! Нет, это не последний и не решительный бой. Ни под каким видом в случае успеха не будет он продолжен, не должен он разрастаться, так сказать, до преображения в бунт или во Вторую Украинскую Революцию или Гражданскую Войну... шучу-шучу. Ибо за нами нет ни должных сил, ни ясной конечной цели, ни сколь бы то ни было полного и честного права валить большевичков на спинку вплоть до той самой Второй Украинской...
  
  (... запыхтели коллеги и коллежки, задвигали стульями, немного обидно, все же, но и завлекательно, фабульно этак, развивающе; зная же Брониславов резкий нрав вопросов задавать не спешили, посучили локтями-стульями и угомонились...)
  
  - ... ценю вашу сдержанность, спасибо, что со стульями наперевес не набросились, и на том ладно. Но все же вопросы о праве и цели, как самые для вас неожиданные и неприятные, отставлю на потом. Если кому аж так обидно стало, то позднее отвечу на вопросы и вообще дам любую сатисфакцию, кроме кулачной или там пистолетной. Теперь поговорим о другом.
  
  На Украине миллионы людей уже осознанно хотят полной государственной независимости от Москвы. Среди этих миллионов, к нашему с вами счастью, почти нет маньяков и придурков, а поэтому никто не заигрывается в заговор, в бунт, в тому подобные глупости, чреватые кровью. Но миллионы эти, о которых я сейчас сказал, в своем недовольстве не разделены, как то было еще пять-шесть лет тому назад. Они теперь объединены в организации, в партии и такое прочее. Соответственно, есть и долгосрочный, очень приблизительный план проявлений гражданского недовольства своими колониальными властями и программа гражданского неповиновения Москве. Плана заговора нет, а общий такой, естественный, что ли, природный рисунок этапов возможного гражданского неповиновения есть, ибо он один и тот же при всяком переходе к демократии в любой стране. Поэтому наша Акция только отчасти наша, а отчасти она есть не что иное, как естественная деталь общего начертания гражданского неповиновения.
  
  Все делается без регулярной секретной общеукраинской подготовки, но зато быстро, с соображением. Выигрыш состоится тогда, когда голодающие окажутся вне колокольни и на свободе, живые и здоровые. Но это, конечно, не все. Хвастать, мол, красиво вошли в акцию и вышли из акции красиво, без человеческих жертв, - это не есть еще признак осознанного народного недовольства, это как раз признак вполне профессиональной, но все же домашнего плана самодеятельности. Дескать, поквакали-поквакали и лихо ноги унесли от неприятностей... Поэтому в нашей акции есть и другой акцент, я полагаю, намного более важный.
  
  Я говорю о Национальной Церкви. Ведь по сути дел София пока что никому особо глаза и не колет. Стоит себе и стоит, даже уродское и национал-предательское наше колониальное Правительство нет-нет, да и отпустит какие-никакие денежки на консервации с реставрациями. Спасибо, хоть не все в Софии пропадает, хоть что-то останется будущему. Дело, повторюсь, не вполне в том, кому сейчас принадлежит София, хотя мы именно об этом и говорим открыто. Дело в том, что не может быть Национального Государства без своей Национальной Церкви.
  
  Сказать это сейчас вслух никому не с руки. Но ведь что-то делать в этом направлении нужно, правда? Так вот, наша акция и есть, так сказать, первая ласточка в борьбе за Национальную Церковь. Весьма почетно начинать, не правда ли? Но все ли мы понимаем, почему это дело начинаем именно мы, а не сама Церковь? А вот почему. Наши священники и миряне не имеют права чего такого даже начать по своим каким-то церковным правилам. Мы же, в свою очередь, как свободные граждане, начать можем что угодно, но не можем это дело длительно вести, ибо мы все же светские люди, не церковные, в целом не вполне и наше это дело на перспективу. Вот мы с ними и поделимся задачей. Мы начнем, а они потом продолжат как бы естественным путем. Так будет и правильно и не слишком опасно для национально сознательных священников и причта. Прошу обратить внимание еще и вот на что. Явно не все в курсе, но около суток тому назад ночью было антисемитское нападение на жену Председателя нашей Киевской первички ПЛ...
  
  (... кто? как? на жену Руфа? невозможно! она такая умница, такая красавица! и что, что с ней?.... посыпалось, как из дырявого мешка, враз отвалилась пластами вся торжественная ночная дисциплина, в спокойном только что, сочном ночном воздухе запахло не пивом, но Зрелищем...)
  
  ...Спокойнее, спокойнее, панове!.. Пока все обошлось, нападение было неудачным. Вернее, наоборот, удачным для жены Руфа, она не пострадала. С сегодняшнего утра их дом охраняла полусотня личной Сотни пана Полковника Киевского, да и другие казаки помогут, наверное, уже и стоят у дома. Видите, как-то вроде бы само собой на ровном месте дошло чуть ли не до погромов, а винить потом во всем будут украинцев, может быть, нас с вами. Но из чего следует, что нападающий был украинцем? Он вполне мог оказаться и приезжим, саратовцем, например, или ганноверцем, - как теперь узнать? Во всяком случае, отсутствие Национальной Церкви явно сказывается на нравах людей, это всем известно, общее место. Точно так же все знают, что никогда Православная Церковь не поддерживала ни идеи погромов, ни вообще духа расовой неприязни, ксенофобии. Тем более ясно, что Церковь Национальная быстро бы вмешалась, остановила, вразумила. Так ведь нет ее, Национальной, а пока из Москвы как-то отреагируют... да и захотят ли реагировать именно в Киеве, - тоже не факт. Поэтому параллельно с основной Акцией проходит длительное оборонительное пикетирование дома, в котором живет Руф. Мы рассматриваем это пикетирование именно как составляющую основной Акции по уже понятным вам, надеюсь, причинам ...
  
  (... закивали... да-да, конечно, понятно, чего уж там не понять!.. Хорошо им, все им понятно... а я так вот только вчера вечером придумал, почему это хоть более или менее "понятно"...)
  
  ... Итак, я подвожу итоги. Мы с вами будем в этой акции стремиться к двойной цели и на пути достижения этих целей постараемся решить четыре задачи. Теперь конкретнее.
  
  Первая цель - добиться того, чтобы вопрос о передаче Софии от государства к Церкви был возбужден в Парламенте, в Раде дурацкой, пообсуждался-пообсуждался, да и утонул в промежуточном вопросе о том, какой именно из Церквей его передавать, если уж вообще передавать. Мы, естественно, не хотим, чтобы он утонул, но ведь и слепому ясно, что сегодня еще утонет, так пусть себе тонет пока что. И чтобы вся страна и полмира при этом увидели, чего мы хотим и в чем именно застрял вопрос о передаче храмового комплекса. Вторая цель - мягко склонить Церковь выступить с осуждением антисемитской выходки, поддержать требование передачи Софии, вообще усовестить всех украинцев и само государство касательно справедливости, толерантности и человеколюбия, что ли, - это уже лавочка пана Ореста и отца Митрофана, они лучше подскажут и сами смонтируют.
  
  В рамках достижения указанных целей мы решаем четыре задачи. Во-первых, большой смотр наших сил, средств и ресурсов в привычном смысле слова...
  (это что значит, в привычном? - засипело из кучки актеров)
  ...в смысле - резервов, запасов, то есть, да... а также умения координировать действия весьма непохожих друг на друга частей единого национального Движения освобождения. Во-вторых, тоже проверка, но теперь проверка эффективности наших связей в сфере паблик-рилэйш`нз, сиречь, смотр наших возможностей при нужде широко и оперативно осветить для многих в стране и за рубежом то, что нам очень нужно, а совдепам нужно не очень. Третья задача самая трудная: нам очень полезно бы сделать так, чтобы оккупационная голодовка закончилась успехом. Под успехом я понимаю не только вмешательство высших органов...
  
  (... знаем мы это вмешательство органов, потом ребра болят, - почти хоровым шепотом оба Ореста, и грузчик и бывший тюремный педагог)
  
  ... да нет, это-то само собою будет, или не будет, посмотрим... я о другом. Нужно, чтобы вмешалась Верховная Рада...
  
  (... "зрада" она, а не "рада", все предатели и крысы тыловые, избранники гадовы - это ветераны рады-радешеньки порцию после войны нажитого-накопленного яду впрыснуть в относительно спокойное течение речей)
  
  ... Ну и что, что зрада? зато Верховная Зрада. Вот пусть верховно и вмешивается. Вероятность вмешательства именно Верховной Рады пан Голова аналитической Службы оценивает как 0,88 или, чтобы привычнее, в 88 процентов. Могут, конечно, вмешаться и другие, например, идеологический Отдел ЦК КПУ, кто из Министров, - Культуры, например, но в основном все же ожидаем мирового вмешательства Верховной Рады. Однако, мирового вмешательства как такового нам сейчас никак не достаточно. Нам недостаточно даже обещания посредничества или самого посредничества в переговорах. С кем, собственно говоря, переговариваться, с ЧК КПУ? с Мурчуком переговариваться? Пустое! Рада должна сама вынести некие нужные вопросы на свое текущее заседание, ну, а дальше я уже говорил. Пускай и не решат ничего, пусть вопрос топят и утопят, но пусть обсуждают, а мы уж их в этом поддержим, поможем пообсуждать подольше...
  
  (... гы-гы-гы, - поможем, поможем, еще и подушечку из-под головы выдернем...- зажурчали, заклокотали, потекли неудержимые уже ядовитые ручейки из всех углов в общую ядовитую лужу всеобщей любви к совдепии...)
  
  ... Наконец, четвертая задача, самая, быть может, для вас всех странная, может показаться очень даже дикой эта задача. Отчасти, кстати сказать, задача выполненная, хотя пока только отчасти. Нам нужно как-то так исхитриться, чтобы ни БРЮХо, ни объединенный Стачком в итоге никаким боком в эту акцию не вошли, чтобы они фактически остались вне акции...
  
  (... забурлило сразу и ключом - почему? что плохого сделало нам БРЮХо? - это Словолюбки о своем родном... здрасьте! с чего это мы, расплеваться хотим со Стачкомом, что ли? вот те на! что, все лавры себе, а товарищам дулю? да у нас что, сил, что ли, немеряно? как? что за перемены курса без какой-никакой даже Конференции, почему без Стачкома? ... и так далее, - это уже дружный, полногласный хор...)
  
  ... спокойно, спокойно, пани и панове, повозмущались и затихайте, сейчас особо обсудим. Недаром я эту задачу вынес в самый конец, хотя мог бы и в начало поставить. Так вот....
  - ... Пан Бронислав, позвольте уж лучше мне... - пикирующий Какашка решил без тевтонского боевого разворота, сходу спикировать на больную для всего казацкого товарищества, но очень лакомую для себя цель.
  - Да Бога ради, пан Аркадий, прошу, прошу, а то у меня уже и горло пересохло, давайте, разъясняйте, а я пока схожу позвонить дорогому нашему товарищу Барбичеву...
  
  С веселым облегчением выпорхнул подуставший было Бронислав из ночного гнездовья только-только отпадающих от травоядства нового племени хищников и браво повиражил в туалет. На оппозиционерском арго посещение туалета как раз и называлось "звонком Генсеку". Отправился поквитаться с несдерживаемым уже Оболонским (и свежего будет куда добавить) пока пан Голова втолковывает мало искушенным боевым друзьям-подругам некоторые этапы кабинетного коварства, отдельные приемы борьбы под ковром, наиболее броские особенности деликатного процесса снимания пенок с дерьма. Это, кстати сказать, пан Голова умел, да, умел он изложить этакое куда лучше броненосного Бронислава. Брониславу, если уж до какого дела вплотную доходило, так подавай горн серебряный впереди, да пыль золотую вокруг, да медного душка лошадиные попукивания следом вихрящиеся, - прямую атаку, то есть, ему подавай!
  
  Этим разом подан ему был квартирный туалет, вычищенный бейкинскими волонтерами на глянец, приведенный в европейское почти состояние туалет, даже салфетки наличествовали обоих видов: для рук и, так сказать, для не рук. Порадовавшись отсутствию привычных (увы нам всем, увы!) запахов и с тем расслабившись, толкнулся Бронислав в середину украшающего изнутри клозетную дверь плаката "Вперед, к победе Капитализма!" и выплыл в приемную, с освеженным ощущением быстрого, легкого течения интересной ночной жизни, помурлыкивая "Bandiera Rosa" в полуоригинале. Выплыл - и тут же накрыл его встречный залповый огонь коллективного хихика.
  
  Вольно расположившиеся на стульчиках вдоль стен малые ночные обитатели приемной откровенно таращились на него как клакеры и нескрываемо усыхали со смеху. Италийская героическая песнь сама собою исполнила невидимую пометку и где-то в малой октаве примерзла ко Брониславовым устам, - что? что такое? чему они так рады, спрашивается? Тем более подозрительно, что на углу секретарского стола вольной и раскованной Мерилиной присела синхронистка Марина с телефонной трубкой в руке. Присесть присела, держать трубку держит, - а не звонит. С лупоглазыми сумеречными обитателями оппозиционных джунглей живо перемигивается и тоже глазками исподтишка посверкивает, смеется, но не в наглую.
  
  - Ну, и что вы такого достойного юмора обнаружили в выходящем из сортира мне, комбатанты вы мои негрустные?
  
  Ржание окрепло, исполнило , перешло в несинхронное всеобщее хрюканье, ничьим попечением уже не направляемое. Мотали прическами и фенечками, махали руками, ныряли размашисто к коленям, как записные мусульмане, делая при том невнятные, но ободрительные жесты. Мол, - ничего, ничего, Бронислав, это мы не ко плохому, не к насмешке недоброжелательной, это так, о своем мы, не обращай внимания.... Да уж, как же ж, не обратишь тут...
  
  - Ой, Бронислав, уй, правда, не бери в голову... - это Марина стоически сдерживает и себя и ситуацию, - ... правда, это не в насмешку над тобой конкретно, так, пари, по-товарищески, шутка, не сердись... ты не сердись, конечно... но я только что на тебе 6 долларов выиграла... Ой, ой, спасибо, дорогой Дель Монако! ой, удружил! ... - и не сдержалась таки, залилась, а с нею и вся честная компания вновь пустилась смехачествовать осмеянно и засмеиваться смехотически, - все, уже не контролируют себя вовсе, массовая истерика... что ж за оказия такая, прах меня побери?!
  
  - И все же, шановные, ширинка у меня, вроде бы, не расстегнута, слюна из пасти не течет... ну!?
  - Ладно, ладно, Бронислав, не вращай глазами так грозно, я сейчас, я все объясню. Я вот тут только что поспорила с народом: может ли взрослый, вполне солидный и чрезмерно даже ответственный деятель оппозиции сам, без всякого нажима извне, в шестисекундном устном тексте допустить сразу три грубых ошибки: идеологическую, филологическую и политическую? Я говорю - да, они - нет. Сыграли по доллару и я, естественно, выиграла
  - И как же именно? Из чего это, из какого это текста выпятились страшные мои и многоразличные ошибки?
  - А из песни... Ты вышел в туалет, а я выскочила мужу позвонить, чтобы встречал на Нивках. Из туалета в хрущобах сам знаешь, все слышно. Чу, - Бронислав в туалете расслабляется, распевает марш итальянских коммунистических партизанских бригад. Поскольку ты в итальянском, деликатно говоря, слабоват, то поешь с памяти и в каждой строке две ошибки сделаешь наверняка, это раз. Поскольку всюду уже нарисовался антикоммунистом, то радоваться жизни сортирной путем воспроизведения коммунистического марша идеологически самое малое - ошибка, это два, да? И, наконец: ты вот как раз припев гундосил, а что там у нас? Там явственно звучит "...да здравствует свободный строй и коммунизм!", так? А кто же не знает, что коммунизм - это прежде всего диктатура Коммунистической партии, а никакая не свобода? Вот тебе и политическая ошибка, три. Так что я быстренько забила на тебя пари, тут ты и выпорхнул на крыльях песни, как бы неся в клювике мои шесть долларов. Вот и спасибо, дорогой потомок Гарибальди, как раз зеленой пятерочки мне на сегодня и не хватало. А теперь ее хватает
  
  Все еще мелким бисером рассыпающееся общество впродолжение объяснения приутихло. Начало доходить, наконец, что знание - сила, что объегорила их интеллигентка, что играла не в азарт, а наверняка ставила, - а кто ж вам виноват? Не бейтесь об заклад с интеллигентами! Да и один доллар не деньги. Брониславу, конечно, слегка обидно стало за уловление на плохом итальянском, но, впрочем, был то не упрек, был то, скорее, косвенный и не вполне честный комплимент. Брониславов итальянский был не то, чтобы как-то специально плох, итальянского Бронислав не знал практически совсем и при случае спасался только улавливанием на слух общеизвестных латинских корней. Так что этакого штилю публичный упрек - напротив того: неявно давал понять шановному товариществу, что Бронислав, мол, итальянский знает, не ахти как, но все же знает.
  
  А что марш коммунистический? ... Да слыхивано ли где хоть сколько пристойный некоммунистический марш, не считая, конечно, фашистских, которые, опять таки, те же коммунистические? Нет, не слыхивано, нет таких. Хоть бы одна вдохновенная собака за последние полста лет удосужилась сочинить в маршевом стиле что-нибудь пристойное и вместе с тем не коммунистическое. Ну, и ладно, буду петь, что знаю, а вам всем цветок в дуло!
  
  Подмигнул публике лживо демократический Бронислав, приветливо осклабился закоперщик в сторону товарищей своих копровых и юркнул в оперативную. В оперативной наблюдался полный ночной порядок, он же Ordnung. Пять человеков всякого полу чинно-благородно спали рядком-ладком на надувных матрасах, ожидая своей смены. Ровно мафия какая, только оружейным маслом не пахнет (зато совершенно неожиданно густо пахло борщом) и бутылок не видно, сдать успели, что ли? Двое парней, вооруженных всегда готовым мобильником, ссутулились над компьютерной клавиатурой. Судя по звукам и судорожным движениям локтей - гоняют Sextris на двоих.
  
  Бронислав оперативников отрывать от виртуального сиськодрома устыдился, пошарил по укромным местам, извлек из коробки с титлом "Аптечка матери и ребенка" кусок несвежей пиццы, из холодильника свежую Оболонь, открыл и смиренно присел на листовочный пуфик дожидаться game over`а. Игроки, Бронислава боковым зрением все же засекшие, не отрывая взоров от экрана, задергали плечами-подбородками в сторону левого края стола, глаза прямо в экран - подбородки рывками влево, как слаженно сигналят: цирк на дроте! Бронислав понял, пиццу отложил, потянулся, снял с ближнего к себе края стола тощую стопочку рукописных и распечаточных донесений, со вздохом отхлебнул... ну-с, что пишут?...
  
  Адя с корреспондентами разобралась, к Ярму водила, с Какашкой, Какашкиной дурочкой и болезным нашим мистером Мэттью лирической купочкой гуляла. Туману напустили, тулумбасами набряцали, вернулась на хату, кормушку завела, ждут с Санькой алчущих и точат лясы про всякое срамное, аллес моралес и никакого сексу. Звонил Юрков Папахен, но ничего разобрать было нельзя, Папахен пьян в шторц и линия трещит. Потом еще звонила Юркова Мамахен, - с тем же результатом. Заходила Дама-с-крысой, интересовалась Хрюнделем, с чего бы это?...
  
  Студенческий Радиоклуб "Ключ" сообщает, что на частотах ментов и пожарников никакой особой активности не наблюдается, обычные переговоры, слушают дальше и будут слушать non stop до самого Дня Победы, который, вроде как, порохом, да в самый пах! Хорошо, мониторинг идет, но пока рано для скачка активности в радиодиапазонах.
  
  Казаки с мест дважды звонили, сообщают, что расклейка идет беспрепятственно. Город как вымер. Ни мента, ни хулигана, ни случайного полуночного блудохода со сладкой отдушкой чужих парфюмов за спиною и тлеющими запоздалым стыдиком оченятами спереди морды, - пустыня. Тоже хорошо.
  
  Только что из последнего поезда с Фастова в 0-46 вынырнули две последних запоздалых Юликовых прелестницы. Все хулительное-разоблачительное продали, назабавлялись по пригородным электричкам от души, всласть позадирали контролеров, суя им подрывные листовки и укоряя в нелояльности к Украине, а в лояльности к Советской Матери-уродине. Пообщались с простым людом - они все такие лапочки, такие вежливые, такие сельские, чудо! Не то, что наши дурачки уличные, ох, как клево было!... Благодарили за приключение, деньги отдадут Юлику, и еще они на эти деньги от духоты Пепси себе купили, ничего? Желают завтра еще и еще чудесного, жаждут еще и много экзотического, чмок-чмок, ба-а-а-й!
  
  Ночная смена "Украинских Несуразностей" отправила с курьером кассету записи всех упоминаний об Акции, начиная с 21-00 и до 0-40 включительно, будут писать радиоперехваты постоянно и по возможности передавать с оказией. Курьера просят покормить, но пива или там водки не давать и у стола не задерживать, слабоват, а так очень порядочный человек. Это был выпускающий номера, физкульт-привет!...
  
  Шесть звонков от здешних городских приходов и 46 от сельских общин, в основном с Полесья, Водчины, Пригорья, Одессчины, Хрюковщины и Шмаличины. Все поддерживают, все кланяются ПЛ, Братству, лично отцу Мефодию и Оресту, сулят безвозмездно принять покалеченных и скорбных духом на отдых и лечение, по семьям разобрать и всем миром пользовать, все молятся за успех дела и благословляют.
  
  Фу ты, свинство, как стыдно! Нам забава и тренировка, а кто-то за эту нашу забаву всерьез перед иконами на ночь глядючи стоит, не спит, молится, может быть даже на коленях стоит, благое слово нам посылает, как письма на фронт... на кукольный наш фронтик. Сучье вымя она, эта объективная действительность, большое горе от малого ума... Ой, как же нехорошо на сердце стало... И даже внутренне поблагодарить искренних и благорасположенных людей никаких моральных сил нет, - ну не верю, не верю я в эти коллективные бдения у икон, ну не верю! Боже, да когда же я наконец хоть тень Твою уловлю, я же ничего, ну решительно ничего не ощущаю, когда сам изредка молюсь... Боже, да есть ли Ты? Верую, Господи, верую, что есть, помоги неверию моему!...
  
  А если и вправду Бог услышит и поможет?.. А если я однажды и впрямь вживе и въяве ощущу Благодать Его, тогда что? Я ведь тогда все это социально полезное отброшу как сальную бумажку от беляша... Ну, нормально будет? Нормально ли молиться фактически об угробливании всего социально полезного дела? Бред какой-то, фу-у-у-у... да-а-а... Ладно, попали мне в самое здрасьте... пал и взгремели на павшем доспехи... и поскакали дальше, отряд, мол, не заметил потери самца. Что там еще?
  
  Мирины врачи без границ и без крыши над чердаком беспокоятся, когда уже валом повалят обожженные, обмороженные и ослепшие от зомана-зарина-табуна в одном отдельно упавшем с этажерки на дурную голову боезаряде. Еще одни психи благородные, Гиппократа вашего да в левое Турецкое седло!
  
  Оружейный магазин "Самсон" прослышал от неформальной пока Гильдии национальных адвокатов (не я буду, - Ванька Выезд, стерва болтливая, язык вырвать и в зад засунуть!) о надвигающейся оккупационной голодовке БРЮХа на крыше гостиницы "Леблядь", разнюхал, что к тому имеют какое-то отношение Одинокие, вот и звонит. БРЮХа они терпеть не любят, а Одиноким доверительно предлагают два нелегальных слегка бэушных боевых арбалета от заморских Зеленых Беретов, с шестью полными комплектами стрел, двумя запасными тетивами, шкивом, двумя боевыми перчатками на левую руку и отдельно шестнадцатью бронебойными наконечниками из карбокерамики. Можно использовать для выстреливания секретных записок с земли на крышу гостиницы, а в разе чего и мента можно подстрелить бесшумно. Только обязательно сообщите об эффективности и убойной или там пробойной силе стрел в условиях ношения летних мундиров и легких хлопчатобумажных брюк... Хотя, что там, и так все ясно: пролетит мента насквозь - только чавкнет. Кстати, целиться лучше в самый низ живота или чуть ниже подбородка, в верхнюю часть груди, в области максимально интенсивного кровотока то есть. Еще позвонят утром, переспросят, - так берем арбалеты или нет? Отдают арбалеты бесплатно, только статистику убойности представьте как компенсацию. Хороший мент, все же, это мертвый мент, йес? В худшем смысле, хоть бы густо истыканный стрелами и очень сильно плакающий, горько зовущий мусорскую свою мамочку.
  
  ... Красивые партнеры, очень гуманно, что дальше будет? Начнут предлагать компактные свинцовые блоки с целью быстрейшего погружения мешков с коммунистами в Днепровские воды в процессе профилактической очистки Нации?...
  
  ... Так, что там еще, в конце пачки? Из Хрюкова звонил сын. Домой приходил участковый, грозил статьей за тунеядство, - не может быть, так быстро не реагируют. Наследник молодец, орел, настоящий сын красного командира. Сказал, что папахен старый алкоголик и вообще гад, шесть лет, как дома не живет и пошел бы вообще господин полицейский (вот молодец!) куда домой. Вздор, тревожащий огонь, профилактика, наплевать и забыть.
  
  Из Москвы звонила Железяка Х...а, просилась в гости и на воды раздольные, рукопись показать и вообще с Немышкиной давно не видывалась. Деликатно и ни с чего внятного посомневалась в разумности националистической позиции некоторых членов и члених Украинской Секции ПЛ. Позиции, могущей (каковая позиция может, каковствующая позитура имеет возможность... тьфу, бред грамматический...) осложнить отношения внутри ПЛ. Так, приехали, эль бреддо собаччио баббо московито поэтико, - как хорошо, что это послание последнее... нет, не последнее...
  
  ... Еще из типографии звонят. Вышла ночная смена ПЛ на дежурство, на возможные написание, правку и пособление при наборе и верстке, утренние листовки делать на случай чего. Это хорошо, пусть себе.
  
  Встал Бронислав, все более раздразняющийся нелепостями и дешевой суетней вокруг простейшего, давно отработанного дела. Отложил депеши, излишне, пожалуй, резко призвал секссотрудников, раздевающих на экране трехсотую импортную прелестницу. Те учуяли момент и кисаньками блеклыми, голубоглазенькими возникли пред властны очи, с блокнотом один, с диктофоном второй. Исполнены деловитости и умеренной покорности. Ишаки Карабахские, дырок мохнатых в жизни мало, на экране ищут... Так, спокойно, спокойно, скотословие пока отставить, к делу, панове добродии, к делу!...
  
  - Так, красавцы-бунтовщики, корнеты, валеты, и сперматозавры, - мрачно зачастил Бронислав, - слушайте, пишите и запоминайте. Я в Штабе ничего существенного говорить уже не буду, так что народ к вам придет за инструкциями. Пан Аркадий, конечно, тоже придет, поруководит оперативным совещанием, но и вам следует все знать и точно передать под запись. Диктую по разделам... что это у вас за бумажки, что за графление такое дикое, а?
  - Да это, пан Бронислав, Дама-с-крысой забегала, притарабанила подарочек из Констерватории, бумагу для текущих записей. Какая там у них была, такую и подарили, с этим, как его... с нотоносцем... ничего, так тоже можно писать, даже музыкально...
  - Ладно, тогда и диктовать буду музыкально ... пишите... Примо. Немедленно свернуть благотворительный дурдом у Миры Дули. Врачей разогнать по домам, назначить первую смену с полудня завтрашнего... нет, уже сегодняшнего, запретить звонить сюда, нечего светиться. Припишите, что ответственный - пан Аркадий
  
  Секундо. Утром будут звонить из "Самсона". Арбалеты принять с благодарностью через подставных литераторов, цепочка не меньше, чем из трех посредников, Руф даст посредников. Бронебойные наконечники (ох, как повылезли на лбы глазоньки секретарствующих... что они там, не читают, чего принимают?) взять, простые тоже, расписок не давать. Арбалеты передать лично Полковнику, велеть в боевых целях не использовать категорически, но всегда иметь в очередной группе отсечения недалеко от моей хаты и башни соответственно. Имеющим арбалеты в снаряжении иметь к тому нитки суровые и листки из блокнота, а также жесткий фломастер... что? какая вам в жопе разница, зачем, - иметь и все! Ответственный пан Юрко, а как приедет пан Евгенчик, то он
  
  Терцио. Группу оперативных дежурных располовинить с момента, как разбредутся все отсюда. Половину смены с мобильником и вторым компьютером направить на Папаева в резервный координационный пункт и отныне сменяющихся туда отсылать. Матрацы там, всякое с собой взять, продукты, пиво... Папаевской группе затаиться, никуда не звонить, ничего не делать, играть в Тетрис без сексу и ожидать команды, ответственный пан Юрко. Юрка туда же отослать еще до утра, он знает схему.
  
  Кварто. Радионаблюдение продолжать, но сюда не звонить и вообще никак не проявляться. Звонить только если будет скачок активности в переговорах или если удастся явно перехватить переговоры, имеющие отношение к разгону, к штурму башни или к чему такому. Включить в дело резервных неформалов из кружка "Новая волна", еще кого-то там, я не в курсе, Кузьма знает... Да, так подключить их, чтобы попытались вычленить диапазон, в котором вояки переговариваются в чрезвычайной ситуации невоенного характера, волнения, бунты и прочее. В общем, постараться контролировать радиопереговоры в военных секторах. Там все шифровано, но не в содержании радиопереговоров дело, а в повышении активности радиообмена или в появлении в эфире новых передатчиков, ответственный пан Юрко
  
  Квинто. Портовый Орест знает в черте города четыре явных и два подозрительных гаражей... что? объясняю, четыре гаража, явно обслуживающих ГБ и МВД, да два вполне могущих обслуживать этих лапочек. Так вот, с утра отобрать десяток Киевских пээловцев, перемешать их с наиболее немощными, не боевитыми кадрами из Овручского Куреня (как доедет весь Курень, естественно) и поставить посменно наблюдать за всеми этими гаражами круглосуточно. Поставить на довольствие не к Аде, а в Порт, связываться будут сначала с Адей, потом через Петрушкина. На ближайшие двое-трое суток все подозрительные гаражи должны быть под непрерывным присмотром, ответственный пан Орест портовый
  
  Сексто. С утра бросить геть усех свободных школьников на приготовление смеси гвоздей с осколками толстого стекла и прочей шинобойной дрянью. Предупредить казацкие заслоны, где лежит, чтобы забрали и вдруг что оперативно отсекали пути доезда-отъезда ментовских или пожарных машин. Пусть заслонные казаки продумают форму временной блокады двух-трех крупнейших пожарок. Гвоздями забить двери, или ту же смесь рассыпать, или двери поджечь, но этого всего мало... в общем, пусть сами думают... Впрочем, пункт о шинобойной смеси есть, кажется в оперативной схеме... ответственный пан Евген
  
  Септимо. Остатки Киевских пээловцев, всех, кто не будет дежурить в типографии и работать с текстами, кто не на гаражах, до начала "Слезы" бросить на пригородные электрички, продавать и раздавать Словолюбское печатное. Резко агитировать, билеты на электрички не брать, всячески нарываться на неприятности с контролерами, хоть полпервички мне посадите на 24 часа, но чтобы скандалы на транспорте были. Опять же - троллейбусы и трамваи... Впрочем, нет, городской транспорт тоже есть в схеме, это вычеркните, ответственный по пригородам пан Андрей из Братства
  
  Октаво. Найти среди волонтеров одного-двух самых противных и некультурных, с утра заслать в БРЮХо просить помощи в защите Руфа. Противных инструктировать настолько невнятно, чтобы они даже при желании не смогли внятно прокрякать БРЮХовцам, о чем свист. После того камикадзев тех из Акций вывести и приказать забыть напрочь, что они делали и где, дома, мол, сидели, пьяны были, не помнят. На всякий случай готовить дезавуирование их визита в БРЮХо, мол провокация, ответственный пан Евген
  
  Ноно. Активизировать Словолюбов на защиту Руфа, все вздорные старания Словолюбов ориентировать именно на баррикаду возле Руфа, это весьма важно, а в схеме не отражено. Ответственный пан Аркадий, он поймет.
  
  Децимо. Если я успею договориться с Камбалой, акцию вольных художников от централизованного руководства отстранить, совсем ими не руководить, только принимать сообщения... Ну конечно же, правильно, чтобы не втравливать. Общаться с ними, как с пекинесами: гладить по шерстке, восторгаться, побуждать продолжать свои художественные соплизмы. Если куда и посылать, то только в места, где ожидаются раздоры, пущай чувства добрые лирой своей хромой возбуждают. Ответственный я сам
  
  Ундецимо. Белосурковцев и Думецчан поделить между оперативниками, лично познакомиться, голоса запомнить, дать мелочи на телефоны, бросить гулять по городу. Пусть останавливаются, собирают группки любопытных придурков, раздувают культурную истерику вокруг исторической Акции. Привлекать внимание общей культурностью, человеколюбием и опрятностью, маслом мазать струпья и тому подобное. Это предварительная фаза "Слезы". Ответственная Адя с момента, как проснется, а до того пусть одни барахтаются
  
  Дуодецимо. Деспотистов не трогать и никуда не посылать иначе, как по прямому приказу Евгена или Юрка, это их кадры и скорее именно кадры, чем пехота акции. Ответственные за неиспользование Деспотистов по пустякам - вы сами.
  
  Со шмаличанами, если явятся, всерьез не разговаривать, ничего им в оперативном не показывать. С громким чмоком целовать в разные места, восхищаться исторической ролью Шмаличины в деле украинского освобождения, гладить по пушистому и немедленно выдворять к Евгену или Юрку. Если боссов под рукой нет, то тащить пиво, наливать озеро водяры и поить насмерть, я потом деньги отдам. Повторяю, ничего не показывать и существенного не говорить, это однозначно! Во исключение: если будет звонить пан Егор (впрочем, он не такой болван, чтобы сюда звонить), звать немедля Юрка или Евгенчика и пусть они разговаривают; ответственные вы сами
  
  Наконец, последнее. Если пока я днем буду спать начнутся силовые акции разгона и усмирения, меня не будить. Общая тактика оборонительная, только блокировать автотранспорт и спокойно сидеть в осаде. Не пробовать даже всяких глупостей вроде прорыва блокады, все такое. Самообороной в случае столкновений не руководить, никаких приказов или советов им не давать. Казаков удерживать от столкновений, кроме Голосеевцев. Голосеевцы сами знают, когда отступать, а когда и в морду пластиковую ломом.
  
  В общем, меня не будить и придерживаться выжидательной тактики, ответственная пани Адя, в крайнем случае, - Бейкин. Еще себе запомните накрепко: никто из наших не смеет дать отбой всей Акции, - пусть там хоть трупы по Андреевскому спуску валяются. Вдруг что, какая явная катастрофа, так пусть акцию сворачивает Бейкин своим именем. Если же сунется к телефону кто из наших отбой давать, так смело лупите его по черепу бутылкой Оболонского... только пустой... там разберемся, Бог простит - Мурчук не заметит. Ответственные вы сами - и крепко ответственные! - все записали, партайгеноссе?
  
  Записали они - да, записали все-все. На то ли осмыслившихся, то ли посерьезневших, то ли поумневших лицах записных секстрисников веселыми литерами начерталось, что понравилось оперативникам новое распределение предвидений. Оживил их не ожидавшийся боевой поворот в скучной, в сущности, схеме вздорного Киевского уличного скандальчика. Силового элемента противостояния они не ожидали. Вкомпоновки в акцию "линии прерывания", то есть, введения права решающего голоса для постороннего, тем более. Пола Андерсона читали невнимательно. Если, конечно, вообще что-то кроме "Вечернего Киева" и партийных листовок читали... Вот и ладушки, пусть поважничают, пущай пофантазируют, понадеются на страшное и щекочущее, полезно для развития ума и активизации желез внутренней секреции.
  
  С тем и вернулся генетически неуемный и в своих, и в заимствованных ковах Бронислав в Штаб, к голубым портьерам, к свету тихому да коллективу взволнованному.
  
  А коллектив таки да (тьфу, как сглазил!), - волновался. Во-первых, имела место распростираться странная тишина, неестественная какая-то тишина, откуда такая парафиальная тишина на сборной солянки установочном собрании? Так... еще, кое-какие герои классовых боев подозрительно розоваты с лица, эмоции остаточные, что ли? Эмоции от чего, собственно, с какой радости-гадости они остались, эмоции, в без пяти минут половину второго ночи? А кто и вовсе с виду безразличными, но явно недобрыми оченятами по углам посверкивает как поплевывает...
  
  Какашка ли перегвоздичил-перемускатил в изложении причин партманевров, сказанул лишку? Тоже странно: Какашка обычно весьма предусмотрителен и крайне осторожен, что же он им такого не кошерного в мозги втер? И сам Какашка смутно молчит, с этаким молчаливым пацанячьим вызовом голубенькие шторы гипнотизирует, носки сапог Каменного Гостя за ними ищет или затаившегося санитара с полным шприцем? Что за притча?! Спрашивать впрямую не вполне прилично ситуации и уж конечно поперек корпоративной этики. Так что Бронислав с неестественной бодростью штабного ли дурачка-писаря, скрыто ли опасающегося справедливой опалы интригана-царедворца заехал на кривой козе с левого для начала боку:
  
  - Ну, что, пани и панове, все тут коварное без меня утрясли?
  
  Ответом дурачку-царедворцу распростерлось выразительное безмолвие, и глазки долу или горе, и полный ступор в неестественных позах этаких "гостей моей Барби". Так, не с того краю коза моя въехала, клопс, попробуем иным манером:
  - Пан Юрко, - вновь развернулся невинно Бронислав неопальным пока писарем, но уже направо, - мне еще что нужно говорить, как-то участвовать, или я могу уже собираться и уходить к оперативникам?
  
  Юрко мрачно собирал бумажки в явно бесполезные кучки, тут же кучки эти разбрасывал и переформировывал, тасовал входящие-выходящие, даже труда себе не доставил внятно ответить... промурчал малым муром решительно вежливости для, намеренно невнятно промурчал, ... так, придется радикально...
  
  - ... Ну, родимые, что тут за скандал в благородном семействе, что за игра-молчанка, что за массовое надувание щек на детсадовских горшках, всех, что ли, боячка обсела? Высказаться некому? Все твари дрожащие и никто права не имеет? - и вновь беременная взрывом тишина в ответ... пока по-женски решительно не прокашлялась Белосурковская Оля, самая ярко-розовая из всех сдержанно-розовых от невесть каким ветром надутого внутреннего гнева:
  
  - Видишь ли, Бронислав, мы тут вообще перестали понимать, стоит ли все это делать...
  - Ой, ой, лапочка моя, ой, как своевременно, ой, ну как же здорово! Ну, конечно, ну как же! Сей же час расходимся по хатам, забодай их комар, тех голодающих! Слава тебе, Господи, наконец-то до вас дошло.... - немедленно глупо и даже очень взвинтился Бронислав, разом по самые уши втянувшийся в психоз окружения
  - ... Бронислав!!! Слушай, ну чего ты, ну еще ты будешь тут нам нервы демонстрировать, мало что ли нам сегодня за целый день всего хорошего? В конце концов, кто возглавляет акцию? ...
  - Как это кто?! Евген, porca e porca!! - а пока Евгена нет, так Юрко возглавляет...
  - ...Бронислав!!! Перестань немедленно, я тебе не гебня какая, не правдовский журналист, ты мне по ушам официальной брехней не прохаживайся. Слушай, ну подожди ты, дай высказаться, ведь ты хотел услышать, что случилось, да? Так что же ты нежность своих нервов выказываешь, несдержанность чисто мужскую? В конце концов, кто в этом всем здесь больше всех заинтересован? Ты здесь еще заинтересованное лицо, или уже нет?!
  - ... Да, Олечка, да, буду. Извините великодушно, господа, устал, срываюсь. Так говори, Ольга, - все согласны, чтобы пани Ольга из Белосурковской первички ПЛ сформулировала возникшее недоразумение?
  
  (Закивали малодушно, с облегчением, - хорошо, что меня лично пронесло, пусть выскажется этим разом кто-то другой, абы не я...)
  
  - Кратко могу сказать так. Тут всем почти одновременно пришло в голову, что дело, оказывается, вроде бы, вовсе и не в Софии, и не в колониальном положении Украины, вообще дело в чем-то таком, чего мы не знаем и не понимаем. Создается такое впечатление, что кто-то извне... ты только не обижайся, не о тебе или там Аркадии речь, правда, ... так вот, кто-то извне просто подергивает какие-то невидимые ниточки, а мы тут, как дураки с помытой шеей, на них и дергаемся. А что выудим кукловоду, того и сами не знаем, может, Золотую Рыбку, а может и драную калошу. Хотя, опять-таки, мне лично... да вот и Валя, я же его чувствую... вот и Валя как-то так внутренне поежился пока Аркашу слушал... пока тебя слушал, - тоже немножко было, если уже совсем вправду... да...
  
  Ганна это первая почувствовала и спросила Аркашу, перебила, конечно... а он - нет бы ответить просто, по существу, так мигом полез в бутылку, мол, не позволю прерывать себя. Не очень хорошо, между прочим так даме отвечать. Ганна снова встряла, Олеги оба, может, резковато немножко, обратились к Юрочке, как к арбитру. Тот тоже странно как-то себя повел, начал напирать на то, что Аркаша ответственный работник, доверять нужно и всякие такие глупости... Начали мы внутренне волноваться, это же чувствуется, чужое нервное... а еще слышно, как ты поешь в приемной, все там хохочут... В общем, чувство такое, что тебя используют втемную и не очень того и скрывают... Я, конечно, именно так об этом не думаю, но все же нечто не очень чистое проскочило, не вполне искреннее такое, ты понимаешь, да? Вот тогда-то все и испортилось, вкривь-вкось все пошло. Но тут, слава Богу, ты подоспел. Вот, я все сказала, что почувствовала. Извини, если что не так...
  
  (Снова дружные кивки, но уже не просто согласие облегчения от высказанного нехорошего и, - вот удача! - высказанного кем-то другим. Пошло какое-то разделение. Мужчины делают вид, что им все параллельно, они бойцы, стерпят, и не такое видывали. Дамы наоборот, клином гусиным изнутри себя налетают, общей рыцарской свиньей наступают, зацепило их. Может статься, не так сильно их зацепило, как мужичков, зато глубже. Дамы-социалки, они ох как не терпят темных игр, ни с другими, ни с собой... да-а-а, приплыли...)
  
  - Да-а-а, лихие дела, товарищи проститутки и прочая антисоветская сволочь (риск, риск! - но выхода нет...), немилосердные делишки сделались в нашем доме публичном-очень приличном. Ладно: вам, компаньеросы и партайгеноссихи, как ответ мне держать, в присутствии согрешивших панов главнораспоряжающихся, или попросим их удалиться, дабы после никто не сморозил, что из дружества или из внутреннего неудобства я говорил не совсем то или даже совсем не то? ...
  
  (... Нет-нет, конечно, пусть остаются... какие тайны, да никто и не подумает... ну, ты уже вообще даешь!...)
  
  - ... Хорошидзе, но тогда извольте не перебивать. Реагировать битте-дритте, фрау-мадам, хоть матом кройте, хоть плюйтесь на пол или в шторы, ничего, Оксана постирает. Только ротики на замочки, пока говорить буду. После и к линчеванию, глядишь, приступим. Может быть, вы меня будете линчевать, может быть мы все разом Аркашку с Юрком отлинчуем, а может быть и я вас, чуткие вы мои, полинчую... уж не обессудьте, гут? Итак, ближе к телу, как говаривал не менее вас социально целомудренный правдолюб и заслуженный всея Франции сифилитик Гюи де Мопассан...
  
  ... Тяжелое чувство пролетело, говорите, нечистое? Согласен, еще как порхнуло по хате, еще как нечистое. Только не пролетело оно, а вонзилось, в самое ваше здрасьте воткнулось. Это у вас, дорогесенькие-золотесенькие, произошла обыкновенная социальная дефлорация. Только что вам мощным толчком проломили еще совдепами слегка надорванную гражданственную плеву и стали вы почти настоящими гражданами, что всегда больно по первости.
  
  Что мы себе в головах своих думаем, каждого своя забота. На самом же деле мы года уже полтора как все чаще и наглее вмешиваемся в работу государственного аппарата страны-члена ООН - Украинской Советской Социалистической Республики, особенно и конкретно - в работу ее аппарата управления. Это, надеюсь, всем известно, да? А где пределы вмешательства частных лиц или групп лиц в жизнь государства, специально же вмешательства неприязненного, враждебного - где пределы, вы их знаете? Знаете-знаете, со школы знаете. Этим пределом является тот не вычислимый загодя момент, когда ни с того ни с сего начинается моментальный обвал системы внутренней стабильности страны, падение Правительства, мгновенное разрушение вчера еще незыблемого общественного строя и вылупливание зародыша нового общества, нового строя, вылущивание нового Правительства из нутра победивших толпищ.
  
  Не потому только это виртуально новое Правительство я называю новым, что старое уже по далеким дачам от недоброго случая разбежалось. Потому, что в новое Правительство подтягиваются люди, ранее не очень обремененные социальной ответственностью, а теперь ответственность, вроде бы, взять на себя согласные.
  
  Вы как, вы люди социально ответственные? Вы что это себе вздумали, социально вы мои ответственные, что наши игры-шалости это и вправду так, - игры-шалости литературной или профсоюзной тусовки? Вам на то похоже? Так сами ведь литераторы, знаете, поди, что "на свете все на все похоже", - и так далее. Мы же не в компьютере живем, результаты наших деяний не в “дисководе B” своего часу ждут, а в жизни они, рядом, под боком у семей наших, у детей под боком. Украина, Киев - вот-вот взорвутся негодованием, революцией, это в воздухе висит, этого даже вокзальные поблядушки не упустили заметить и цены для проезжих взвинтили. Тоже понимают, хоть и не имеют на вокзале Киев-Пассажирский своего блядского Объединенного информационно-иналитического отдела...
  
  А когда он, Киев этот, взорвется, кто знает? Никто. А ну, как взорвется Киев именно во время этой нашей акции? А ну, как армия смолчит, милиция по Райотделам отсидится, Москва от впечатления опупеет и не среагирует вовремя и так далее?... Что, не ясно разве, что на карте мира из ниоткуда возникнет страна, по территории и населению равная Франции, но в отличие от Франции - с кучей бесхозных ядерных боеголовок без кодов к ним и не ведающая даже понятия о политической стабильности? И как тогда, кто сядет в Правительство этой новой Франции? Те же Мурчуки? Клево вам будет, по-современному говоря?
  
  Вот мы тут, дражайшие, как вам кажется, балуемся... всем тут делать нечего, забавляемся... Так не оскорбительно ли будет вам лет так через этак объясняться с детьми, отвечанькать им на вопросишко детскенький-наивненький, - что, мол, предки-заиньки, зачем это вы нам на голову вместо в целом, все таки, просвещенной Москвы посадили этих щирых жирнобрюхих ублюдков?
  
  Прямо и честно вам говорю, воплю даже, вещаю и взываю: никто из нас не ведает дня ни часу! Украина может взорваться с минуты на минуту. Революция на носу, мать вашу коллегиальную так и еще разэтак, интеллигентики вы мои дорогие, товарищи вы мои старые да привычные, как триппер пехотному сержанту, - Революция на носу! Хоть вы "за" революцию, хоть вы "против", хоть вы в деле, хоть вы около дела. А хоть вы в знак протеста и лопни сей же час напополам и кишечным дерьмом своим шторки голубые забрызгайте, - а я вам снова и снова говорю: Революция на носу! Родина в опасности! Нация в опасности!...
  
  (... и взмыл внезапно над мизансценой внутренне ослабевший весь, даже отчаявшийся Бронислав, вскинулся с места, забегал вдоль голубенького водопадику, от лампы до лампы, левый угол рта и правая рука мелко, по-гитлеровски, задрожали, сдерживал...)
  
  ... Нация в опасности!... И вовсе не от врагов она в опасности, - о, если бы! - от нас самих. Мы и есть настоящая опасность для нашей украинской Нации. Всякий раз, как явится мне эта страшная опасность. Как только вас всех завижу в купочке, так и хочется мне заскулить трусливым скулом свежеиспекаемого диссертанта этак по-французски, навыворот, - "спаси, мол, Господи, придурки твоя и благослови скудоумие твое, победы инсургентам ни в коем разе и ни на кого не даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жалкое и ничтожное наше жительство"... Так, опять меня несет, не обращайте внимания, компаньеросы...
  
  (... Компаньеросы-то, как раз, очень даже обращали, но при том видимым образом не обижались. Чувствовали, что Бронислав предельно искренен, не на них зол, не хочет обидеть; видели, что сам он чем-то обижен и совершенно беспомощен, поэтому несет злую бессвязицу, зубоскальствует и ерничает, тем успокаиваясь и лисьим шажком подбираясь ко главному...)
  
  - ... Ладно, умирим сердца и селезенки. Вот, послушайте притчу, литератторе росси оппозицьоне. Хорошая будет притча, полезнее аборта, ручаюсь!
  
  Представим себе, что наконец рвануло... Армия отсиделась в теплых до вонючести казармах, героически уничтожая сухой паек и вяло браня нас с вами на последних в ее истории комсомольских собраниях. ГБ порешило выждать, - а не дадут ли новые больше воли-власти, чем прежние? - и тоже попряталось по конспиративным саунам с девками-лейтенантками, вооруженными табельными презервативами. Москва подзасиделась в реанимации, не успела смаху придавить танками и все тому подобное. Состоялось...
  
  ... На улицах праздник, желто-блакитные сарабанды да фарандолы, дети спят на руках, радостно пьяные экс-десантники тупо ликуют, всех от всех защищают. По Крещатику в сторону Горсовета Национальный Прапор несут десять человек, по пяти с каждой стороны Прапора, несут и плачут посереди толп и кликов, опять же, вполне искренние слезы. Народ мороженное-беляши вагонами жрет от прочувствования, каштаны воняют, все такое. Вы себе ясно представьте, пожалуйста, я как раз теперь и не шучу, потому, что все так и будет, и даже каштаны будут вонять... представили? Что Мурчук не том ничего изначально не теряет, это тоже представили? Представляем дальше, представим себе бытовые мелочи момента.
  
  Вот Мурчук сносит почтенную партийную сраку в подземный гараж ЧК КПУ, - ан шоферов нет, охрана разбежалась. Не с кем и не на чем ему ехать в Верховную Зраду или в Телерадиокомитет, вещать на весь мир, что, де, Вторая Украинская Революция победила и он, Мурчук, готов принять непосильное бремя. Так, звонит он в Зраду, а там тоже никого, а ГБ охрану отозвало, а Слуги Народные на всякий случай еще с вечера по погребам сидят, пока не выяснится, что уже можно назад, в парламентский буфет, историю делать. Звонит в Штаб Округа - пи-пи-пи-пи, - в ответ ему: вояки телефоны поотключали и пулю пишут под Хольстейн. Звонит в ГБ - пи-пи-пи-пи, - в ответ: опять же, все ушли в сухой пар навсегда. Звонит ментам - исполняющий обязанности Дежурного по городу младший сержант Сиськина знать ничего не знает, а приемные панов мусорских Генералов с утра не отвечают, там ремонт, вот! Власть, то есть, лежит на земле, наклоняйся, - бери! Мурчук и сам не дурак, он сделает драматическую паузу длиной этак в сутки, посмотреть, кто у нас будет такой шустрый, кто потянется лапочкой своей хилой власть поднимать? И кто?
  
  В условиях молчания сильного в любой стране и в любую эпоху начинается истерический перебрех между малыми и средними оппозиционными группами и тусовками. Кто, мол, и с кем, мол, делал эту самую Вторую Украинскую, часом не знаете ли?
  ... а вот вас тут не стояло...
  ... уберите, панове, этого хама, этого московского подголоска - гражданина Имярека....
  ... пригласить бы, господа, этого благородного старца, этого верного сторонника славянского единства - пана Имярека...
  ... правда же, мы всегда стояли именно за ваш уважаемый и очень народный блок Козы-С-Капустой?...
  ... нужно принимать меры, чтобы туда-то не прошел кровавый бандеровец - гражданин Икс....
  ... ой, срочно нужно принимать меры, чтобы туда-то именно и прошел незаслуженно пострадавший инвалид национальной культуры - пан Икс...
  ... мы же всегда были с вами, плечом к плечу - прыщом к прыщу, вы же нас помните, правда?...
  ... а знаете ли вы все, почему военные ружья не выстрелили? - это наша заслуга, это наши девушки ружья перетискали на урины.... - и все такое, столь же подлое, дикое, алчное и по-человечески вполне понятное...
  
  Постепенно доходит дело и до того, кто кому рабинович, кому, мол, какой пост вкусен, как договариваемся, как портфельчики распишем, да поскорее нужно, пока блок Болта-И-Гайки не спохватился, не засадил декабристов малыми вохровскими силами на Лукьяновку... В общем, - когда встречаемся?.. кто какое историческое воззвание подписывает, а кому подписывать не дадим? и вообще: сбор в здании Верховной Рады через сорок минут и чтобы все трезвые.
  
  Перезванивались, конечно, и мы, и вот мы приехали. Вестибюль без охраны, так что прошли махом, как бронированные рыцари сквозь крестьянские шеренги. Двери хлоп, - и мы уже в Зале заседаний Верховной Зрады. Все оппозиционеры и прочие шелудивые сползлись, расселись, кому сидячих мест хватило, ибо наползло сволочи преобильно. Так, двери храбро на швабру закрыли и запыхтело первое неформальное заседание Временного Комитета Национального Спасения От Самих Себя...
  
  И вот сидят они рядом с вами, слава и надежда новой независимой Украины:
  ... мелкая НИИшная лахудра и патологическое брехло, ради поломаться на экране на всякий тупой брех скорая, - Лариса Вздорик
  ... вредители мелкие амбарные, славные на малой родине тем, что с ними красть завсегда сладко и успешно, - норные кузены Норыни
  ... блягородный и несгибаемый борец с совдепией, он же экс-юрисконсульт небезызвестного Гуковинского Райкома КПУ, - Беломул, к чужим идеям толерантный и в деле своем плодотворный точно как давшее ему пол фамилии скромное животное
  ... великий аэд родной Коммунистической Партии и лично товарища Ленина, Рыцарь-охранитель большого Каневского притока малого Кастальского ключа и за то всех партийных орденов и премий недавний еще лауреат, а нынче пришиванный Батько созданного согласно Уставу "в защиту Перестрелки" БРЮХа, - этого, надеюсь, и без фамилии приметили и узнаете, да?
  ... опять же, высокий душою Паладин Снопа и Тяпки, клинический украинец Шелестовского призыва, лучший друг слесарей-пекарей-бухарей-трахарей, - Ванюшка Хрящ...
  
  ... Это только самые очевидные, самые без пяти минут новые парламентарии, самая-разсамая будущая Совесть Нации, будущие Председатели Парламентских Комиссий, авторы законов и всего нового национального порядка. Вы их тут же каблуками пораздавливайте в слизкую лужу, - неотличимые копии как из-под земли повылезают и стеной встанут, их есть у нас в Украине, мало не покажется. А там еще в задних рядах амфитеатра маячат Хуан Палий, Леонидас Писюковскис, Падлик Лазоревый, Гришенька Гончарковкер, Игорек Ухвамский... нет им ни числа ни краю... И все герои молчаливого сопротивления клятой Москве, все как один - украинцы. Все они красавцы, все они таланты, все они поэты, курва мать. Общество достойное вложенных нами усилий. Все то, о чем мы так долго мечтали...
  
  Мы, ясное дело, с бодростью свежеостриженных пуделей впиваемся в косточку споров-разборов. Я не спрашиваю, какие, собственно говоря, карты у нас на руках, какие акции мы провели во славу нашего оружия и все такое. Пусть этого у нас полные торбы, все видят, что мы и только мы валили совдепов, а без нас... и так далее. Что само по себе настраивает всех против... Вот с трибуны и говорят, слегка внутренне покривившись: "Э-э-э, отмечая несомненные заслуги независимого литературно-профсоюзного блока, предлагаем им самостоятельно (внимание! я повторяю - самостоятельно!) определить степень и формы своего участия в Парламенте и Правительстве." Зал скрежещет стесанными о бесчисленные котлеты по-киевски зубишками, но до поры молчит, ждет нашей подачи. Ну-с, что мы подаем?
  
  А подаем мы, дорогие мои Барбудосы, Большой Хрен Собачий. Мы переглядываемся, краснеем с умственной натуги, локтями пихаем один другого, усы разглаживаем непримиримо или пейсы гордо крутим и молчим. Ибо нет у нас ни одного годного ни в Парламент, ни в Правительство. Горлопаны есть, поэты есть, бабушки есть, бляди и хулиганы есть, даже хорошие люди есть, а профи государственного строительства с последней зимы не заготовлены и в бурты не сложены: нет их...
  
  - ... Так у них же тоже нет профи, - сурком выскочил из ближних бурьянов один из бурлесковых Олегов, но его вмиг зашикали. Во время зашикивания пошипели еще и друг на друга и, снова внутренне взвинтившись, обратили недовольные лица опять к Брониславу, ожидать продолжения речей и неприятных, и никак не уразумеваемых в связи с заданным вопросом. Но тут в тихий общий скандальчик вползла на дрожащем брюшке как бы злой совою зашуганная лесная ласочка - Белосурковская Оля:
  
  - Бронислав, погоди, погоди, у меня голова кругом пошла... плакать хочется... Да, может быть, я дура... Но я ведь и вправду об этом раньше не задумывалась. Ты прав, прав, бунт в воздухе висит, даже у нас в Белом Сурке погромыхивет, страшное будет время, хамское время и хамские дела, все опять будет по Мережковскому. Но поверь, пожалуйста, я... мы вот с Валей никогда об этом не задумывались... Наверное, мы как-то самоудовлетворялись в нашем литературно-террористическом деле, не представляли даже, что Союз может между делом треснуть по швам. Я только теперь вижу, что висит у вас за спиной, у руководства ПЛ, у Одиноких, у Деспотистов, какая ответственность на вас... но что же нам делать, нам, Белосурковцам, например? Ведь понятно, что нам нужно все это бросать и опять садиться за стол, писать дальше, не мараться во все это. А как мы теперь бросим вас всех? Столько сделано, передумано, стольким вы нам помогли, такие мечты были...
  
  ... Не обращай внимания, Марина, я не плачу, я не плачу... это они сами как-то текут... дай платок, дай, я постираю потом, спасибо тебе... (хлип-хлюп!) Получается, что мы вскоре расстанемся, разойдемся в стороны, так? Вы, сколько-то человек от нас, вы пойдете в Парламент или в Администрацию какую-нибудь, все такое, а мы, а что нам делать? Только писать? Мы же для самих себя навсегда останемся вашими друзьями... нет, бывшими соратниками, это ясно. И что? Как какой-нибудь мифический Эйно Рахья, у которого Ильич чаи гонял, будем вас видеть только с экранов или по праздником на трибунах по соседству, только вы чуть повыше на трибуне, а мы чуть пониже, так, что ли? Валька, отстань, да не плачу я, это нормальный слезный рефлекс на нервы...
  - Бронислав, Юрко, Аркадий, наконец, - я вполне понимаю Ольгу, у самой в носу мурашки гуляют, - это отряхнувшая сексэманации и откатившаяся в свои законные и правильные 52 года баба Ганна, - но все же не о том речь шла, так? Конечно, какие из нас всех тут такие министры, как из собачьего хвоста сито из нас министры-депутаты, это так. Ну, разве ты или Аркадий, но и вы там не будете, вас не пустят, я так считаю, это мое личное мнение. Но спрашивали же у тебя вовсе не о том, а спрашивали о том, зачем нам все эти маневры паркетные, вот о чем спрашивали. Там люди голодают, а мы тут хитрим, со вполне порядочными людьми из Стачкома (это я как пример говорю, не в Стачкоме дело), как пьяные вокруг одного столба ходим, подличаем, какие-то пошлые очки себе зарабатываем на чужом голоде, на воодушевлении ни о чем не подозревающих людей. Недостойно так поступать, об этом речь шла, а не о том вовсе, о чем ты только что. Конечно, ужасно и я не знаю, что мне лично дальше с этим делать, что с этим всем будущим бунтом посоветовать... Но я снова спрашиваю: зачем нам эти идиотские маневры вокруг честного дела?
  - Ганночка, деточка, я, конечно, мог бы предложить тебе хирургически чистую правду: мол, мало тебе разве уже сказанного? Все эти эволюции и эвольвенции вокруг дохлого кота, мол, и проистекают из необходимости маневрировать в предвидении поворота сюжета, в предчувствии кулуарного перезвона и пошлого дележа портфелей. Это была бы этакая себе, хирургически чистая правда, правда серпа, с хрустом едущего по гениталиям. По твоим гениталиям на этот раз.
  
  Можно бы и углубить слегка, сказать, что уж коли ты внутренне согласилась с тем, что кто вернется за письменный стол, а кто и пойдет дальше в социальном действии, то что тебе в маневрах? Если ты после переворота как бы возвращаешься за свою преподавательскую кафедру или там к заждавшимся бравого бабуина внукам, то и на что тебе эти смыслы? Ведь или веришь мне на слово, что так нужно, или нет! Так сказать было бы и правильно и честно.
  
  Но ведь и тебе, и Ольге нашей, глазками многоводной, и многим еще молчащим в тряпочку не о правильной работе деталей революционного механизма шло, а о доверии, о понимании и доверии, так? А ежели так, то скажу с виду совсем другое...
  
  ... Процокало по приемной дробное непарнокопытное эхо, толкнулось в дверной проем и верхом на эхе без стука вломился младший из оперативников, бледноватый, гордый и смертельно серьезный, как эпический поэт перед неминучей клизмой:
  - Юрко, там менты двоих школьников на Папаева, в самом низу, свинтили, отняли документы, уже забирали в Райотдел. Казаки отсекли ментов, хавки им начистили, школьников похватали под руки и смылись проходняками мимо ПЛ-овской типографии. Теперь звонят из клуба в подвале фирмы "Флибустьер", под помещениями Фонда, на Мудановского. Порастеряли по улице кучу листовок, шапку одну казацкую... Спрашивают, что делать дальше?
  - Ну, и что? - Юрко раздраженно, - чего по такой мелочи звонить? Ну, отбили пацанов, ну смылись, - и что дальше, чего по подвалам хорониться? Шли бы себе домой, мальчишек проводили до дому и сами ушли, что я им, нянька?
  - Так бобик же горит!
  - В смысле?...
  - Пока там мутузились с ментами, ненароком подожгли бобик милицейский, теперь ментов понаехало, как говна.
  - А менты хоть все живые?
  - Да менты живые... Полковник перед экскортированием у своих сабли поотнимал, но одну все же проворонил, он так по телефону говорит. Пока одни казаки ментам плюхи раздавали, другие с ихним бобиком побаловались, антенну там скрутили, дворники... этой саблей по капоту влупили... раз пару... оно и бухнуло враз. А менты саблю увидели и смылись мужественно, а потом враз подвалили еще четыре машины, еле перебрались казачки через Бульвар Шевченко и бульвар заблокировали тут же за ними, но не заметили... Так что им дальше делать?
  - Слушай, Юрко, - встрял Бронислав, не намеренный терять нерв интимного и очень нужного обсуждения, - шел бы ты к своим оперативникам, разговариваем ведь? Как рассосется, вернешься да и расскажешь, ладно?
  
  Пан Главноуполномоченный молча выпал из Штаба рука об руку с радостно взволнованным младым оперативничком. Кадетского пошибу революционеры с тоской проводили взорами удачливых Мамонтовцев, - все ж новизна, кровь да бензин, блики огня на мраморном заду лошади Котовского, синие полицейские подмигивания и тупо топочущая сумеречная беготня, сущий полицейский блюз Беверли-Хилл родимого возгону...
  
  -... так заканчиваем, господа кадеты на палочку надеты? Заканчиваем, уже и так вам домой только на такси. Ганночка-панночка, слушай, голубочка, я теперь тебе и всем скажу по самой совести, не по бессовестному смыслу.
  
  Начну, значит, с доверия, то есть, - начну с совести. Времена ведь теперь насквозь и эпохально бессовестные, какие-то ленинские, разве не видите? Чуть что, - долой самодержавие! Лошадь курсистку лягнула - долой самодержавие! Под Цепным мостом городовым Федьком Самодуренко обнаружено тело мещанина Васыля Золотопупа, скончавшегося, предположительно, от хронического пьянства - долой самодержавие! Благоверная, холера ей в бок, котлеты пережарила - долой самодержавие! Теперь ведь все равно, чем ты вне дома занимаешься, что ни сделаешь, - все плевок в Москву. Котиков-кошечек желаете бездомных призревать, милосердие призывать к братьям нашим меньшим волохастым? Извольте, но ведь только заведешь котолюбские свои песни, так разом сбежавшаяся толпа прохожих фаунофилов тут же тебе в поддержку и завоет: да, да! Слава! Воля! Спасем наших украинских котиков и... - геть з Москвою! В лучшем еще случае, ибо скорее всего возжелают поспасать котиков только до ленча, а на сам ленч немедля "утопить жидов в крови москалей".
  
  А вы кто, собственно говоря, братья мои соплеменные, - ленинисты? троцкисты? или вы - васыли золотопутенки и во имя вашего пьяного умирального несчастья вам на шею мурчуки и присядут, пока вы тут словами своими ловкими думы свои чистые-непорочные изъясняете, коварного иноплеменного Какашку на чистую водку выводите?
  
  Так знайте же: вы опаснее всяких ленинцев, ибо вы - интеллигенты с больной совестью. Не с душой болящей и жаждущей света, заметьте, яко таковых есть Царствие Небесное, а с совестью больной. Лучше бы у вас геморрой побаливал, но аккурат болит совесть. Больная ищет себе утешения, задает проклятые вопросы, больные вопросы задает больная ваша совесть. Под всплывшим нынче больным вопросом вашим явно скрывается не истинный интерес к предмету, а теоретическая проблема моральных пределов гражданского действия. Отвечаю сразу, их нет. Как только возникает чувство морального неудобства от гражданского акта, так сразу ясно, что это уже акт не гражданский, а государственнический, государствоустроительный. Надеюсь, филологи различия зрят?
  
  Вы вот говорите, мы вот-вот разъединимся, так? Согласен, вот-вот разъединимся и ничего ни страшного ни плохого в этом не будет. А с каких ранее объединявших позиций мы будем разъединяться, подумали? Что нас до сих пор объединяло, не ненависть же, надеюсь? Я полагаю, что нас объединяла честь, которая в нашем внесословном положении может быть только нелюбовью к нечестию. Мы объединились на отторжении окружающего нас массового нечестия. Мы этакие новые поздние остготы, поздние первоукраинцы. Мы как первохристиане: нам не будет дано устроить Царство Украинское на земле, да и не возможно оно, увы. Можно только громко свидетельствовать о скромной национальной части Божественной Истины. Конечно, это будет свидетельство о "национальной истине" с маленьких букв. Вот это и есть гражданское действие по совести. А вскоре и оно кончится, гражданское действие по совести, начнется действие государствоустроительное. Кто уйдет домой, а кто и в Мариинский Дворец. И это нормально.
  
  Из долгонько уже пережевываемого исходя, расскажу теперь о том, о чем с самого начала стон стоял: о несимпатичном нашем маневре имени злокозненного Какашки. Вам, по-видимому, не ясно нечто такое, для Аркадия, например, как день ясное. Поясню этаким предвидением.
  
  Вот пусть Стачком пару раз собрал сливки с нами сотрясаемой старой комуняцкой сливы, подкормился имиджем, похорошел в мнении масс. В ближайшем будущем он неизбежно и наглухо сблокируется с якобы реформирующимся прокоммунистическим Украинским Соцпрофом, Младшим Братом КГБ, не замечаете такой перспективы? А зря, ибо Маркс вовсе не всегда и не во всем был неправ. У них, у героически протестующих неопролетариев, нет, как известно, ни Отечества, ни Родины, у них есть только тарифные ставки и коллективные договора.
  
  А что сделает любой, - подчеркиваю: л-ю-б-о-й, новый Батько Украины? Он учнет инфляцию сдерживать, дабы и москалям к зиме за газ заплатить, и хоть что-то мусорам-воякам в пасть вкинуть. Чтобы украинские дома вскоре не примерзли к жопам обывателей, а украинские улицы не превратились в ад кромешный. А где он деньги на это возьмет, на сдерживание инфляции? Родит, что ли, или станок печатный запустит? Или у кого-то добренького навсегда выпросит на бедность и хорошесть нашу украинскую? Да ежу ясно, у нас с вами отберет: пенсии посрезает, зарплаты ополовинит, пособия-льготы у недовымерших старичков-сталинистов поотбирает, - уменьшит, то есть, расходную часть бюджета.
  
  Ну, и как на то отреагируют славные Стачкомы, не ясно разве?... Во-во, правильно головами киваете, вот именно. Для начала отреагируют новой общеукраинской забастовкой против уже своего нового Батьки Нации, против гада этакого, о пролетариях да бабушках не радеющего. А вследствие забастовки кто их срочно полюбит, кто их захочет поддерживать? С кем сразу после забастовки они общий язык найдут? Правильно, опять правильно головами мотаете. С ними, с радетелями за счастье народное в семье вольной, новой, с украинскими неокоммунистами, то есть. С блоком КПУ-Укрсоцпроф-КГБ. Очень вам спешно в пособники блока КПУ-Укрсоцпроф-КГБ? Аркадию, думающему, конечно, вовсе не о сегодняшней Софии, а о будущей ситуации в целом, Аркадию поделить выигрыш нашей Акции со Стачкомами, - так лучше ему сразу на всех на нас в ГБ настучать и застрелиться из калькулятора. Я с ним в том вполне солидарен.
  
  Наконец, почему Аркадий так подозрительно маневрирует и - главное! - почему начинает очень заметно нервничать, как только кто-то эти маневры мимо внимания не пускает? Тоже ответ простой: от горькой бедности. У него, у Аркашки, на работе, - горькая бедность, он трясется за каждый кусочек достояния своего профессионального...
  
  (...что?... как?... это у Какашки бедность?... да он всякой буржуйской электроникой как хохол дерьмом завален... что это за такое, Олег, что это за "хохол", а мы здесь все кто, русские, что ли?... ну, выдал Бронислав... Бедный Какашка с бедным Интернетом на бедных ста сорока квадратных метрах офиса и с кучей телок, одна другой симпатичнее - бедствует... Бронислав, что ты говоришь, ты подумал, а? Почему это...)
  
  - ... Шановные, шановные, дайте же продолжить!... То есть, как это, почему? Да просто потому, что нет ни у него, ни в его профессии ничего личного, собственного, кроме специальных знаний и умения маневрировать. У всех у нас есть что-то главное, свое. У Семена есть свое главное, песенное. У Ганны свое, ганское, бабуинское есть, есть и свое филологическое. У меня свое, мойское, эстетическое. А у Аркадия главное вовсе и не от Аркадия и не от профессии. У него главное - это мало от него зависящее наличие вокруг нас относительно свободного общества и права оперировать в этом обществе по минимально современным нормам в рамках высоких информационных технологий. Аркадий - это информационные связи, предвыборные технологии, технологии опросов общественного мнения, менеджмент партий и общественных организаций. Где все это у нас? Увы, можно ответить только в мало приличную рифму, где... Но коли этого у нас в реальности нет, то нет и утвердившегося во множестве голов навыка узнавать в личных вроде бы поступках другого человека не проявление личного характера, хорошего или там плохого, а явное знамение профессии.
  
  Профессия Аркашки - политологическая аналитика и политический менеджмент. Поэтому нет смысла разбираться в его действиях с точки зрения, например, морали грузчиков, или нравственности стихотворцев, или этики католических миссионеров. Аркадий - чуть ли не единственный из нас всех, кто ведет себя попросту профессионально. Не более и не шире, чем профессионально. Именно так и следует относиться к его попыткам объехать на повороте Стачком.
  
  Чтобы уже совсем понятно было, условно разверну ситуацию на 180 градусов. Представьте себе Какашку, который сладенько и, вроде бы, не без оснований подозревает, например, - Сему. Подозревает в грязноватых попытках цинично проигнорировать в его, Семином, песенном творчестве великий и плодотворный паузированный анапест. Кто, мол, тайному гаду Семе и что пообещал за необоснованное зашикивание анапеста, а? ... Что?... И вовсе не чушь, а полное, стопроцентное подобие. Наши попытки судить деяния Аркадия вне сферы его профессии ничуть не умнее. По-человечески понятны, но не умны... ладно, скажу мягче: ошибочны. Еще вопросы?
  
  Нет вопросов? Очень правильно, что нет. Тогда пять минут на сортир, на мазюканье губок-глазок, обзвон семей и нашаривание медяков по карманам насчет такси. Потом всех, кроме Камбалы, милости прошу к оперативникам на раздачу-прием персональных планов участия в Акции на завтра. Камбала и Белосурковцы уходят со мной и почти немедленно. Аркадий... Если начались силовые моменты, то я ухожу на хату, ближе к событиям, сами здесь справитесь. Позволь еще на три минуты на уточнение оперативки... Всем спасибо и до встречи под виселицей.
  
  ИНТРОДУКЦИЯ
  Суббота, 00-15, окрестности Майдана Независтливости, полку любопытствующих, кажется, опять прибыло....
  
  В последнюю предвоенную полночь бар вояцкой гостиницы "Звезда-Дверца", окопавшейся в самом начале Дустышева, напротив троллейбусной остановки, буквально лопался в швах. Единственное место в округе, где можно недорого посидеть заполночь (формально закрывали в час, но это формально, известное дело, вояки, свой мир, свои права...), где под принесенное под полой дадут не в морду, а закусить фантастически дешевой курагой, где музыка по-монтановски шепчет, а не по-кобейновски завывает, где курить можно, где... ну, в общем, любил "Дверцу" окрестный люд, особенно средней состоятельности полуолдовые пиплы. Под негласное обязательство "никакой травки!" пиплы взамен гарантировали никаких скандалов, ежевечерний аншлаг и приятную атмосферу чуть придеревенщинного Монмартра.
  
  В четверть первого в бар с усилием ввинтилась дамочка лет тридцати пяти. Невысокая, крепко сбитая, страшно некрасивая, но при том броско приметная именно притягательной некрасивостью неотразимчика Бельмондо, - барышня притягивала взгляды даже в измученной ночной июньской жаждою толпище. Провертевшись сквозь жаркую гогочущую очередь у входа, раздав нетерпеливым согражданам по паре улыбок и по парке едких советов об насчет как жить умеючи, полуночница полавировала между окопавшимися бездельниками и вынырнула из груды бездельников перед единственным столиком у окна. За этим именно столиком искать места и днем бывало бессмысленно: столик как бы эксклюзивный, на двоих, окно рядом, проигрыватель далеко и вообще. Но не зря дамочка походя поучала жаждущих об насчет как жить умеючи, не зря. Только приблизилась она к столику, как один из сидевших встал, откланялся собеседнику и повернул к выходу. Тут же уходящий джентльмен дамочку приметил, отсек плечом оживившуюся было, густо увешанную фенечками пару молокососов, выпивающих на стоячка, стул даме картинно пододвинул, снова раскланялся и ушел, оставил своего визави с полуночной посетительницей пипловско-вояцких забегаловок.
  
  Соседи по столику сразу повели себя так, будто сто лет были знакомы. Значительного роста толстенный, вальяжный мужчина с предобродушной рожей явно прикарпатского замесу улыбнулся приветливо, пододвинул пепельницу, пощелкал над головой пальцами, принял у подскочившего бармена (диво! диво! когда бы то еще бармен скакал между столиками как официантишко рядовой?), налил барышне, нисколько вкусами ее не интересуясь. Еще шире улыбнулся, скрестил руки на груди, ровно какой разночинствующий дворянчик начала века, довольно вздохнул. Барышня закурила, отхлебнула, поморщилась, посмотрелась в окно, - ничего, ладно, годится, - еще раз затянулась, еще отхлебнула, отставила бокал и внезапно набросилась на собеседника, как на собственного мужа. Разговаривали на сильно овенгерщеном, чуть припорошенном поляцтвом простонародном украинском, характерном для Северо-Западной приграничной Украины, но никак не для Киева.
  
  - Ну, ты нормальный человек? Где горит, что в лесу сдохло, ты что себе позволяешь, а? Я же ясно сказала, что мне минимум на два года нужен полный покой. У меня своя жизнь, я дело делаю, в конце концов, де-ло, понимаешь? Тут вам не цацки-пецки, тут у меня новое дело на самом на подъеме... Ну что же это, в самом-то деле, такое, а, пан Виктор? Вот так бы когтями в рожу и вцепилась... улыбается он, весело ему... пся косьць!
  - Но пани Зофья, но что пани так нервничает, право слово? Ночь, лето... Коньяк, правда, "Белый Аист", зато натуральный, почти "Двин", весьма и весьма... нет? Почему бы симпатичной пани не оставить на время пост при телефоне и не выскочить на филижаночку кавы? Уверен, что пан Бронислав...
  - Так! Ты только мне Бронислава не трогай, у меня и так с ним хлопот полон рот. Не нужно никуда спешить. Из него еще будет отличный Батько переходного периода, только не нужно спешить. Некуда спешить, и так кацапы под шахом стоят... Пан Виктор, ладно, не будем времени терять, говори сию же минуту, зачем тебе все это, слышишь?
  - Да так, просто так... встретиться... посидеть... кавы попить... разве не рада родичу?
  - У-у-у... родичи... рада-рада, сам знаешь, что рада... и что с того, что рада? Слушай, ну некогда мне, у меня как раз теперь все так закрутилось, я не могу от телефона отойти, ну, понимаешь ты меня, нет? Ну говори же, не скалься, ну!?...
  - Зосенька, цветочек мой, не нужно нервов, еще жить и жить... хлопче, кавы мне и пани, попрошу!... Слушай, такое дело... Чем там у вас все должно закончиться, ну, с башней этой, просветишь?
  - Ох, и не знаю даже... На первый взгляд это так, тренировка, не более. Однако, выходит, что все достанется Братству, все плоды, так сказать. Мне не жалко, они и так того не разыграют, пусть... Я другое вижу... но не скоро еще... не скоро... а башня - так, пустяк, не обращай внимания. В общем, ничем это особенным закончиться не планировалось.
  - Тебе лично верю, да. А ваши все, они что, согласны впутаться в дело, от которого ничего реального не получат, так что ли?
  - Смотря какие наши... да и не мои они, не наши... так... мелкие фигурки... забавляются...
  - Все же странно, не находишь? Не кажется ли тебе, что с их стороны странно ввязываться в дурное дело, нет? Или они тоже что-то свое имеют под фалдой?
  - Деспотисты ничего не имеют, они вообще ничего не понимают, им только протесты подавай, известность, публичную возможность покрасоваться, поохорашиваться... Одинокие примкнули на слабо. Знаешь, как в школе бывает: а слабо, мол, тебе то-то сделать?... Бейкин уклонялся-уклонялся, да и сломался, тоже из мальчишек не вырос. Самооборона, конечно, свое думает, им кадры боевиков школить нужно, им только подавай драку, да чтобы с приличным менеджментом. Они безмозглые, им все равно пока что...
  - ... Минутку-минутку, а их связи с нашими друзьями-оппонентами, ничего тут не задействовано, как думаешь?
  - Мне-то зачем думать, кто из нас на региональном проводе сидит, я или ты? Вот ты и думай, тебе и карты в руки... Но так, от себя, полагаю, что если что и есть, то разве формально, не серьезные у них завязки с нашими оппонентами... ну что, дальше? Я спешу все же...
  - Да-да, продолжай, Зосенька...
  - Братство непонятное делает. Возможно, кто-то им скомандовал начинать мутить против Сергиева Посада... иначе не влипали бы в мелкие скандалы... я так думаю... И все, больше никого и нет.
  - А разве Словолюбы, БРЮХо, Стачкомы и Казачество это что, это - "никого"?
  - Брось, пан Виктор, какое БРЮХо, вздор! БРЮХо мы с Брониславом из дела вывели, очень даже изящно вывели, нет в деле БРЮХа. Стачкомы тоже выведем, как раз Аркадий этим занимается. Словолюбы, так они как бы возле БРЮХа не тусовались, но тяготеют все же к нам и к Одиноким, от них помощь будет, а вреда не будет. А ума у них сам знаешь... ничего у них нет под фалдой.
  - А насчет Казачества как?
  - В целом мы его контролируем, но пока ведь Казачества как такового и нет, сам знаешь, поди, так, кучки разрозненные. Вот если начнется интенсивное саморазвитие Казачества, то мы его упустим, сил и времени не достанет. И денег. Мы и так с Брониславом на пределе. Упустим, увы, не справимся.
  - А не время ли тебе свести пана Бронислава с паном Егором покороче, с паном Петром подружить, всякое такое, как думаешь?
  - Никак не думаю. Нет реального дела, так нет смысла и сводить короче. Ты пойми, мы и так занимаемся в основном дерзким мифотворчеством. Половина наших, с позволения сказать, сил - это миф, обыкновенный миф, кунстштюк дезинформации. Я вообще поражаюсь, как мы ухитряемся крутить в четырех руках... раз, два... шесть... вот, одиннадцать организаций и движений, не считая собственного ПЛ, и не поронять все на пол, не побить все яйца. Тут ты еще размечтался сделать подключение к Шмаличине... нет, решительно не ко времени.
  - А кадры ваши, разве они не помогают? Почему ты говоришь только о вас двоих? Хоть бы пан Юрий, или пан Аркадий...
  - Можно подумать, ты сам не понимаешь, почему... Им ведь главного не скажешь, правда? Они полезны, они очень полезны всякий по-своему, но все же ограниченно полезны. Мало нас. Двое нас на все профсоюзы, против всего этого комуняцкого отродья. Братец мой, сам знаешь, сгорел, выпал...
  - Но ведь и пан Бронислав всего не знает... или выболтала ненароком? Ты не стесняйся, время не военное, ничего тебе за это не будет, просто скажи: выболтала?
  - Ничего я не выболтала. Знаешь, таких, как Бронислав, раз в полста лет встречаешь. Ему ничего знать и не нужно, он сам на каком-то автопилоте выбирает оптимальные для нас пути развития ситуации. Хотя... не знаю даже... иногда мне кажется, что он и сам все понимает... порой так на меня посмотрит... Нет, не может он знать. Я не говорила, а больше неоткуда ему. Не знает.
  - Точно ли ему неоткуда больше узнать?
  - Ну ты и... что ты себе позволяешь, ты нормальный человек? Ты еще меня заподозри, ты еще на мне погоны начни искать... курче, пан Виктор, ты здоров ли, рыбки не поел несвежей в обед?...
  - Ладно-ладно, не кипятись, я ведь так... предположительно... очень уж высока цена теперь... Ладно, тогда так. Для страховки я к вам в бунтовщицкий коллектив ввел предпоследнего Серого. Только не озирайся, пожалуйста, глазками не стриги, не важно, кто это. Просто знай, что тебя подстрахуют.
  - А Бронислава?
  - Пан Бронислав, все таки, чужой... нет-нет, ты не горячись... Отчасти и за паном Брониславом присмотрят, но только отчасти. И еще... главное... вдруг что - постарайся предельно обострить ситуацию, постарайся...
  - Да у нас и так это предусмотрено на крайний случай...
  - ... Так то на крайний, а я прошу - пос-та-рай-ся... ладненько?
  - Ладно... вымогатель... а Серого тебе не жаль?
  - Серый бессмертен. С этим что случится, так другой будет... Ничего, все знаем, во что играем... Вот и спасибо... горячий... спасибо, хлопчику, спасибо... вот... да ладно, какая сдача... Пей, пани Зося, смачная кава у вояк краснопузых...
  - Сам пей свою каву, залейся кавой, я пошла.... все-все, пока... сам пей... кланяйся там... всем...
  - Зося! Зося... от холерный бабштыль.... егоза...
  
  
  ЧАСТЬ VI
  Суббота, 01-55 - 03-10, окрестности Майдана Независтливости - Софийская Площадь, первые превратности военной Фортуны
  
  Боже Всещедрый, какие ароматы делали променад просторными улицами Киевского левобережья в первую боевую ночь! Неужто и вправду все еще лето на дворе? Люди себе по хатам по чужим сидят, заговорщичествуют, заговариваются до полного обомления натуры, а природа себе цветет и пахнет, а природа ну никак не отзывается на судьбоносные словопрения и возвышенного штилю деяния. Вот молодечек она какой, эта природа, вот мне бы так... не дай Бог, конечно, тьфу-тьфу-тьфу... но ведь запахи, - каковы запахи, шельма!
  
  Несомненно, в первом запаховом эшелоне победоносно валила зелень. Всякая и разная зелень. И тихая зеленушечка, и бурливая зеленища, и средненькая зеленявка. И та, покорно вплюснутая в шершавый земляной низ зеленка, и другая зелень, шелестяще вырывающаяся в темный с прозолотью ночной верх мира. Как праздничный торт, со всех сторон облит восторженной детской глазурью, Киев не стоял на холмах, не размещался вкруг мутно, по-золлингеновски взблескивающих Днепровских садовых ножниц, - именно выступал он, сытным слоеным холмом возвышался из зеленой сладости парадных его кондитерских украшений. И пахнул Киев соответственно. Плодовито зеленым пахнул, первозачатьевым, надеждой широких урожаев и уверенной тишиною хорошего взгляда в ответ на хорошее слово.
  
  Сквозь видимые не глазом даже, - кожей, что ли, тафтяные полотнища зеленящих запахов, привкусов и отдушек хитроумно проскальзывали, внезапно выпрыгивали наперерез перехожему, толкались в лицо суетливые запахи человека. Ни в грош не ставимые, конечно, в сравнении с победительными оркестрами живого листа, разобщенные дудочки бессмысленных и бессмертных людей настырно попискивали с улиц струйками отработанного бензина, поаукивали из окон россыпями котлет-борщей, трусливо шебуршали в подворотнях стыдливыми душками послепивной несдержанности, нагловато перекрикивались от тротуара к тротуару нескромными портвейными замечаниями и окончательно уже хамскими водочными выкриками. Мягко плюхались в обостряющееся к ночи обоняние сложные фантомы липких росползней губных помад с тяжелыми карамельными блестками, сопели в две дырочки раскормленные мятные чуингамы, смирно покряхтывали смущенные корвалоловые трубочки, сквозь зубы насвистывали неопределенно гордое ложной кожи пластины легких курточек, глухо сетовали на судьбу потно изнывающие в колготках-носках ноги, по-японски преданно семенили за припоздалыми прохожими горькие стайки верных ночных сигареточек.
  
  А бывало еще, что на перекрестке или иной какой случайной розочке ветров все душистое как прибоем смывалось холодным и безличным валом не знающего человеков, сверх всякого естества пребывающего присутствия Великой Реки. Все эти люди, жилища, предметы, даже преобильная эта, необъятная зелень, стушевывались тогда, отлетали в свои дальние берега и враз кольцом обступали ночного путника, в упор смотрели на него выжидающими, зеркально зеленеющими зеницами и чуть подсохшая по урезу воды тина, и перегнивший на пригреве плавник, и нечаянно слущенная о сваю чешуя, и бесстрастный рачий хитин, и грустная бакенная ржавь, и сытая куркульская солярка развязных катеров на посылках, и, наконец, - жесткого медного вкуса поднебесный холод все пространства неодолимо заполоняющей Воды.
  
  Как раз на этом, поверх человечков глядящем, бесстрастном отвержении и всех и самое себя, именно в этом месте земной тропы его вздрагивал бывало заплутавший в дневных воспоминаниях полуночный путник, внутренне подбирался смущенным дикобразом, отпихивал зыбкое наваждение, со щенячьей бодростью ронял в прихлынувшие было пространства совсем уже детские слова - ...рекой пахнет... И тогда все только что в самые очи ему заглядывавшее вздыхало разочарованно, оттекало в свои начала, к своим причинам, а в освободившемся от горних знамений и дольных присутствий теплом ночном воздухе серединного мира впрямь начинало отчетливо пахнуть рекой.
  
  Вяло растабаривая с подуставшими за долгий революционный день Белосурковцами о хороших публикационных видах в Кхмердловске и о несуразных ценах на ускорители высокой компьютерной графики в Киеве, не без малых удовольствий пешеходства дошагали до метро Левобережная. Там Белосурковцы случайным частником поехали на Лесной ночь ночевать, а Бронислав с Камбалою подсели в мимобегущую на бульвар Дружбы Уродов Скорую помощь, на два только перегона, до станции метро Днипро. Там отпустили краснокрестный микробус восвояси, обошли пустую ртутную башню станции, спустились к набережной, сверкающей другого оттенка ртутью. Тут же резко забрали они направо, к устью Петровской Аллеи, круто сбегающей с Правобережных круч, давно уже смиренных жестоковыйными Горотделами.
  
  Аллеею ничто не ездило, фарами не слепило, выхлопами не бурчало. Под длинным темным шелестом в бесконечную горку шагалось нетрудно и достопамятно молодо. Собственно говоря, вечно младой Камбале, как всегда, негде было спать. Следовало забрать ее домой, а дорогою и поговорить, о чем днем недосуг. Да вот опять к тому не склонялось. Камбала бодро шлепала по наплевательски уложенному асфальту истинно по-парижски, с туфлями в руках, то есть. Никаким, самым дальним даже уголком естества не удерживала в себе вольная и беспечная Камбала ни потной дневной беготни, ни переперченных полуночных нервотрепок в Бейкинском Штабе. Выбросила все революционное дело из памяти. Шла себе и шла, шлепала ступнями и шлепала, ойкала и хихикала, беззаботно проливала в пространство лунным светом раскрепощенную свою самость, разливалась струйками, ручьями, реками, всеми болтливыми приливами ночной планеты Киев, извечно податливой верткой, рыбьей тяге Луны.
  
  - Бронек... а я хокку какую вчера слыхала... хайку, то есть... хочешь?...
  - М-м-м....
  - Ну, слушай:
  "Возник! Возрос! Восстал! Безмерно!
  Стойкий! Гордый! Близкий! Здесь!
  Я размешиваю океан чайной ложечкой", -
  ... клево... правда, классная хайку?
  - Хренайку это, а не хайку.
  - Ну, может быть и не хайку... тогда просто верлибр... но все равно, хороший стишок, самоутвердительский такой, бодрый...
  - Хренибр это, а не верлибр.
  - Ну Бронек, Бронек, ну зачем ты такой противный, непримиримый такой, а? Это ведь не какой-то коммуняка мафиозный написал, это наш киевский поэт, Саша Вялый, ты его тоже знаешь, классный мальчик... он недавно такую консерваторочку где-то подобрал.. просто птичка... Слышишь, как кусты пахнут?.. Из твоего Хрюкова, между прочим, барышня...
  - Слышу... пахнет... здорово... Пусть твой классный мальчик не только головкой думает, но и головой. Путь между восхождениями на консерваторочку откроет калиточку в мозжечочке и впустит туда парочку-троечку фактиков о формообразующих константиках верлибрика... или для него что, "верлибр" - это если не отягчено рифмой и вообще не в стыц не в дрыц? Тоже мне, характеристика: наш киевский классный мальчик... Совдеповские издательские мафиози тоже так говорят: наш, мол, советский писатель, реалист и всякое такое хлевное... Мальчики... девочки... подростковый какой-то трах скорозрелый, а не литература.
  - Ой, Бронечек, тебе не угодишь... а я сказку написала новую...
  - С собой есть?
  - Да, кажется в сумке есть, показать? Темно только... Где-то она... зараза... ой, камень какой-то... чуть стопу не вывихнула... от шампанского пробка... оп!.. смотри, Бронек... полетела... а потом ее мыши найдут и сделают себе подсвечник... нет, не сыщу...
  - Вот до дому доковыляем, обязательно цапну и прочту. Сказки ты писать можешь, Камбалища, качественные у тебя сказки. Вот в сказках ты и есть - автор. Настоящий автор настоящих художественных произведений, не стыдно показать кому угодно
  - Фу, опять ты за свое... Я и стихи, между прочим, пишу классные... Такой воздух, а ты все ворчишь...
  - Я не ворчу, я говорю как есть. Хренасные ты стихи пишешь, а не классные. Камбалюга, не заплывай-ка ты не в свой коралловый риф. Ну с чего ты такая всеядная, а? Знаешь, поди, что "у кожного своя доля, свЁй шлях широкий..."? Вот и топай своим шляхом широким... пока воздух летний и мятой пока пахнет.
  - Пока мятой... необмятой... так себе рифмочка... и вообще... Там, в примере твоем... там у Шевченко все больше про всякие его любимые социальные гадости... "... той неситим оком за край свЁта зазираЊ...", - про плохих помещиков, про плохого царя и вообще всякое такое дурацкое... Плохой пример, не стихи это
  - Это-то, как раз, очень даже стихи... и вовсе не плохой пример, и вовсе не пример, а точное наблюдение украинского классика над будущей долей грядущей Камбалы. Ты вот тоже "за край свЁта зазираЊш, чи нема ще якоЏсь лЁтературизованоЏ дурнЁ, щоб загарбать Ё з собой узять у домовину"... Представляешь ситуевинку?.. Вот воткнула Камбала, наконец... Вот все обрыданное пээловское человечество рыбку-камбалку в гробик коптильный влагает... а на грудь ея, никак не плоскую, вместо иконки-свечечки шлепает пачечку дешевых ее стишачьих поделок... Вот проплыла рыбка мытарства воздушные кое-как, вот выныривает пред Святым Петром, протягивает ему это свинство свое якобы рифмованное и говорит: ...
  - Бронек, замолчи немедленно! Я мнительная, я боюсь...
  - Да ничего ты, Камбалакула, не боишься. Совдепов же не испугалась, правда? Вот и молодец!... боюсь, тоже...
  - Совдепы не страшные. Их жалко, они несчастные дураки... сам же об этом писал, забыл уже? - "Мне жалко большевиков, внуков Авелевых...", - ... ну и дурак, нельзя забывать, что сам написал... Совдепов я не боюсь... я сульфы боюсь... и аминазинки я боюсь... и этой... с рукавами... бр-р-р... а вот фиг им сизый, все равно буду писать, что хочу, и говорить, что хочу! Бэ-э-э вам, бэ-э-э, засранцы-комунянцы иродские!.. (вывалила белый язык, потыкала во все стороны)... Но страшно бывает иногда, Господи, как страшно... Не боюсь я, вроде бы, отбоялась свое, а все равно - страшно... Когда одна остаюсь... как под одеялом тогда бывает, как в детстве... Так страшно, Бронечек, так страшно!..
  
  - Ладно, тетя, прости засранца, забудем, выпьем и снова нальем. Вот придем на хату, сказочкой новой меня попотчуешь. Ты мне сказочку, а я тебе халявной нашей Старокиевской хлюпну... Плавники не наколи, обуйся лучше, подпрыгиваешь же...
  - Ничего, не колко, это я просто так, от удовольствия... я стройная и гибкая... и вообще - девственница... да-да, не смейся, в космическом измерении я девственница... так и быть, попотчую сказочкой, хотя ты того и не заслуживаешь... ворчун, пурист какой-то, вещий ворон... Боже, какая ночь!.. Бронечек, вон, смотри, что у причала стоит...
  - Ничего не стоит, дальнозоркая ты моя. Речной Вокзал отсюда не видно... обуйся, я тебе говорю...
  - Бронек, ты скотина приземленная, механизм какой-то революционный, а не поэт... Как ты вообще стихи пишешь?.. Надо бы у Адьки спросить. Может и вообще не ты их пишешь, а она. Например, она сама пишет и за твои выдает... А я говорю - стоит. Стоит напротив Фуникулера у пристани, огромный такой, белый-беленький и весь в огнях... хочу по Днепру покататься... бриз прохладный... и чтобы в баре бесплатно все давали для пээловцев... Нет, вообще всем чтобы бесплатно... и мороженое, и музыка... Как бы он мог называться, этот пароход?
  - Это я тебе, как раз, могу сказать совершенно точно. Он называется очень романтически: "Обер-бургомистр Хакен".
  - Вус? Какой еще Хаген, из Нибелунгов, что ли? Ну, у тебя и ассоциации... варварские какие-то... Правильно Мира тебя подозревает... Забыла уже, в чем она тебя подозревает... но правильно подозревает... Можно подумать, что у Вагнера среди героев и богов были какие-то бургомистры средневековые, вот чушь дурацкая!
  - Не-е-е-е... не "Хаген", а "Хакен", "Обер-бургомистр Хакен". Что, всю уже голову на вялые верлибры променяла? Ты же со школы золотая медалистка, Камбалетяга, стыдно-с!..
  - А что... ой, да... что-то в памяти сидит, было же... помню... в 88-м, на семинаре в нашем Историологическом Клубе... ну, пока их еще не разогнали... Юлик еще читал и фотоклипы показывал... и этот... пан Филько... а, вот! Вспомнила: так назывался пароход, на котором совдепы вывезли философов в 20-м году, да?
  - Да, почти в двадцатом... 26 сентября 1926 года.
  - Ты смотри, помню еще... Дурак! Боже, какой же ты дурак, Бронек! Что за намеки перед самой Акцией?
  - А это не намеки вовсе, это так, музыка твоя навеяла пароходная и вкус мороженого. У меня автоматически случается, для красного, так сказать, словца... Не бери в голову, лучше покайфуй еще, представь себе и вправду бар теплоходный, музыку...
  
  - С тобой покайфуешь... Слушай, Бронек, а что с нами будет в Акции? А потом, после Акции?
  - А ничего не будет
  - Выиграем мы?.. Ты хоть чуть-чуточку боишься?.. Как ты думаешь, выиграем?..
  - Не выиграем мы, нечего нам выигрывать, приз забыли купить. Как с нами будет... да ничего особенного не будет. Кто нормально выйдет из дела, кому голову открутят... А так ничего особенного не будет, проиграем мы, вот и все тут
  - Так почему же ты не прекратишь все это, если проиграем? Зачем тебе эта головная боль тогда? Делать нечего? Стихи бы вот лучше писал...
  - Не могу я, Камбалошадь, Акцию отозвать... и не хочу
  - Да что ты, в самом деле, придуряешься тут, все и так знают, что вы с Адей все крутите. Что тебе, постов не хватает, регалий маловато, спать колется?
  - Нет, Камборовища, мне регалии спать не мешают, тут в другом дело. Отозвать, скомандовать "назад!" я могу только своим подчиненным. Своим, личным. Тем даже, кто мне не просто в подчинение отдался, а как бы поддался, как бы в подданство отдался мне душевно, стал чуть ли не так называемым "домочадцем". Перед внешне только своими, а по сути - посторонними, перед примкнувшими ко мне на время, я объясняться на каждом шагу не хочу... Вперед, - так объясню, почему вперед, назад, - так тоже извольте слушать, отчего именно назад... Кому объяснять-то, полуинтеллигентной сволочи? Я им кто? Я им этакий "дженерал менеджер", как бы наемный специалист по управлению общественными организациями. Умный, расторопный, свойский, да, но все же наемный. Я должен придумывать акции и руководить акциями. Что я и делаю. Придумываю и руковожу. А сигналы вперед-назад пускай вот Юрко раздает или Евгенчик, это уже моральный момент, не для меня...
  - А ты кем бы хотел быть, если не дженерал менеджером, царем, что ли?
  - Боже меня, БРЮХа и Мурчука, как сказала бы Руфова теща, если бы умела говорить, а не шипеть злобно!... Каким царем, Камбипотамеон!? Тут люди сто лет как позабыли, что такое Гетман, или, как тогда говорили - Батько... а ты - Царь... Что мне до звучания слова? Я тебе про существо дела... вот ты - ты единственный в Киеве человек, который меня не дергает всякую минуту, зачем, мол, и для чего ты то делаешь или другое... Представляешь? Единственный в Киеве!?
  - Так это потому, что мне все это по барабану, все ваши планы, схемы и варианты. Я с вами просто потому, что мне с вами хорошо, вы мне свои. А что уж там делать и когда, так это ты лучше знаешь, ты и скажешь.
  - Вот-вот. Только тот, кому это до лампочки, только тот и не сует носа за пределы своей компетенции... В том-то и дело... Хамское семя, демократы центровые, разлюли их в малину!...
  - Ладно, я все равно ничего не поняла... Поняла только, что ты хочешь быть каким-нибудь царем. Ну и будь себе, мне не жалко...
  - Камбалеонна! Ты гениальная! Ты только что повторила ответ лакедемонцев по поводу самообъявления Александра богом...
  - Поцелуйте вы все меня кое-куда со своим Александром! Я просто жить хочу без придури вашей... Я пить, между прочим, хочу... Я мечтать хочу...
  - Мечтай, Камбалоид, мечтай, для того и мечты созданы, чтобы когда чего нет, чтобы было как будто есть... Как пароход, виден еще? Там в баре, между прочим, все таки да, - бесплатно...
  - И чтобы в баре и вправду было бесплатно... хочу... Я, вообще-то скромная, а так хочу!.. чтобы бесплатно... напьюсь...
  - Сашу Вялого закадришь...
  - И закадрю... Я барышня свободная, хотя и мозгами сумасшедшая. Но в постели это даже к лучшему будет. Мы, сумасшедшие поэтессы, знаешь ли, весьма изобретательные... куда бледным консерваторкам... Интересно, а пароходные кровати не скрипят?... Ѓ ясЁнь раз-у-раз рипЁв...
  - И "сичЁ в гаю перекликались"... - тьфу! Сошлют тебя, Камбабуиниха, с неньки-Украины на хрен, закатают тебя под Желтые Воды, на пресловутый глиноземный урановый комбинат за профанацию шедевров национальных гениев...
  - Самого вышлют, сам первый начал... ну тебя... ночь - моя... ночь... и никакой войны, и никакого сексу липкого... только ночь... и мята... и подошвам щекотно... здорово...
  
  И помолчали разнополые и разнопоколенные, дружественно влачась в горку рядышком, нога за ногу. Пустыми руками размахивали по-детски, пустыми головами крутили по сторонам бездумно, привычно прислушивались к нешумной городской ночи, а больше все же каждый к себе внутреннему.
  
  Через сколько-то времени природный сторожевой автомат отключил канал восприятия от развесистых ушей, передал управление сканированием пообвыкшимся было к окружению носам: спутники рефлекторно начали принюхиваться к пролившемуся из-за крутого поворота Аллеи запашку плохой жирной еды и резкого недорогого питья. Пожалуй, доходим до всему Киеву знаменитой пошлой парочки - пиво-шашлычный Пенал и вечный на этом месте (почитай, с самой немецкой оккупации) ресторанчик с часто меняющимся названием. Это они оба-два делают вклад в конкретно-чувственный фон. Дошли до угла Аллеи и свернули за оный. Конкретно-чувственный вклад усилился, сей же момент пополнился слуховыми и зрительными раздражителями. Задвигал шлягерным задом гаденький мотивчик, затираемый шарканьем нетвердых во хмельках подошв, бренчанием посуды, кряхтением заждавшихся на стоянке автомобилей, - но это все фоновое, не важное. Оптические каналы отработали свое не в пример полезнее.
  
  Оптические каналы менее чем в полторы секунды засекли цель групповую, гражданскую, не изменяющуюся по дальности и углу возвышения, идентифицировали по основному каталогу целей и рядом с иконкой цели поставили отсечку-маркер цели групповой, неподвижной: Димелло, Юлик, Петрушкин и Лайма, - бип-бип-бип, цель захвачена, идентифицирована, на запрос "свой-чужой" не отвечает, пии-и-и-и, перехожу на автосопровождение по дальности и углу возвышения, ба-а-ба-а-ба-а, автосопровождение по дальности и углу возвышения не производится, по дальности и углу возвышения цель неподвижна, ту-ту-ту-ту-ту, прошла команда на установку упреждения, бип-бип-бип, огневая ось батареи направлена в точку упреждения, бип-бип-бип-бу-у-у-у, прошла команда на автоматическое открывание огня по сигналу прибора...
  - Эй, коллеги, ты ба, да никак блудный Броник с рыжейшей раскрасавицей из-за кустов выползает! Вот она, Последняя Надежда Независимой Украины и все ее гнилостное облико морале, щас листья-травинки на филеях пошукать... Что, Адьке доложим сразу, или в зависимости от как заплатят? - Петрушкину мнится недостойный благородного кабальероса дешевый реванш... Да-а-а, жаль, мы ведь их первыми заметили, а огонь они открыли первыми... а то б я ему про Лайму тоже приладил...
  
  И смешались встречные-поперечные, и расхихикались, и потыкали друг в друга гостеприимно разверстыми пачками сигарет. Простой как наша с вами правда Димелло ныркнул назад в кабачок, вмиг вернулся с керамическим бочонком, безразлично поплюхивающим вполне понятным содержимым: недопито-оплачено, а теперь жаба давит - как оставлять, ежели трезвые геноссы подтянулись?! Петрушкин аристократически поморщился, но смолчал. Затем уже сладковатый флер братской Трансильванской Палянки разом покрыл имущественные расслоения, вмиг стесал острые края психологических стыков. Так что допивали внаглую, прямо у врат ресторанных, резных, допивали душевно, всей новою на все пять минут родней допивали. А допивши, тут же как-то вроде бы сами собой стремительно рассредоточились в три из четырех возможных сторон света.
  
  Юлик, ветром колеблемый мотылек, отпорхнул к длинной и чертовски крутой лестнице наверх, в сторону метро Арсенальная. Петрушкин с Лаймой неприлично заторопились-засуетились, да и скрылись в том самом направлении, с которого только что приплыли Бронислав с Камбалой. В "Салют" допивать, что ли? Или кто бы там мог жить - приют блудный давать? Бронислав и Камбала, со всех сторон обросшие давно не битым, а потому говорливым и неспокойным Димелло, двинулись направо, пересекли площадь перед гостиницей "Дидро" и нырнули в Крещатик, давно уже дорогою ожидаемый, уютный и привычный, как старый школьный друг-гайморит.
  
  В протяжении всего пути их недолгого крещатого Димелло бурлил и плавился, растекался бытовой мудростью обожравшегося водянистой капустой кролика-производителя, обмахивался радужным веером утренних мнений дождевого червя-аксакала. Хохотал румяный, смелый и просвещенный Димелло над старой, толстой и неопрятной кармой, брезгливо пинал отощавшие в постах и молитвах зады неохристианских мракобесов, выказывал фундаментальные познания в щекотливой области гинекологической профилактики подростков, ставил на вид лакеям-БРЮХовцам ожидаемое падение уровня художественного творчества и корил генерала Громова за 20-ю его Армию, за безобразное отступление из Афганистана, уточнял реальное альбедо Венеры и домышляемое либидо Ногащенко, - забавлялся пьяной ездой по свежим ушам. Так под аккомпанемент густо шибающего сливовицей интеллигентского бреха и вступили подорожные люди в большую, теплую остаточным асфальтовым теплом лужу Майдана Независтливости. А следовало бы вам заметить, что на Майдане как раз в тот час мало не решались судьбы и Акции в целом, и главных персонажей в частности. Как все и всегда в жизни нашей с детства удивленной, делалось это и никак не ожиданно и решительно не вовремя.
  
  На Майдане Независтливости сгустком ночного детского ужаса окостеневала огромная, как бы на долю мига магическим мановением в порыве остановленная, толпа непонятного роду-племени людей. Вовсе не тех, поздними сумерками на Майдане обыкновенно обитавших ублюдков, в целом безвредных, всезнающих и всепьяных, - нет, других каких-то людей, не отсюда людей, чужих. Тихим прудовым зеркалом в середине Майдана, за большим фонтаном стояла темная толпа, и только где-то в середине как от тяжелого речного холода слипшейся в кучу, живой массы лысел просвет, этакое живое око застывшего циклона. В просвете том вполне отчетливо виднелись как бы два кочковатых островка-выступа, верхушками своими наклоненные друг ко другу. От выступов тех сквозь всю толпу явственно тянуло негромкими голосами, помелькивало из последних сил сдерживаемой жестикуляцией.
  
  По всем приметам, дело шло к близкой уже, жестокой и бессмысленной плебейской потасовке. Далее к схватке классической дело клонилось, как то в деталях прописано в импортных спецкурсах по управлению групповым взаимодействием в условиях жесткого противостояния властям. Поначалу, конечно, - к долгому площадному вою не человеческой уже решимости близилось дело. А там и к набеганию стенки на стенку, к дюжине до полусмерти задавленных слабаков, к разбегающимся во все стороны расхристанным дамочкам с размазанными лицами в дрожащих ладонях, к беспорядочно ползающим по заплеванной земле подросткам, глухо рыдающим от не книжной - не песенной новизны жизни, к оттаскиванию в фонтаны покалеченных и утапливанию их в мелкой воде, к метанию пивных банок, кусков разломленного асфальта и вывороченных бордюров во все стороны, в случайные окна Почтамта или мирных обывателей, к избиению нежданного ментовского патруля и к немедленной газовой контратаке со стороны в трехстах только метрах расположенного 47-го Отделения - они к такому обороту дел и тренируются, годами готовятся!
  
  Потом уже придет черед рефлекторному втягиванию в беспроглядную сумятицу побоища скорого на расправу Борловского Куреня, где-то в Михайловском переулке затаившегося в стратегическом резерве. К нескольким саблям дойдет дело и ко многим ножам, наконец, - к взрыву ясным смертельным заревом плодоносящей, давно созревавшей национальной ненависти. К полноценному слепому взрыву ничем разумным не объяснимого бунта уличной черни в центре крупной Европейской столицы.
  
  А совсем уже потом, конечно, никто и не вспомнит, чего ради полетели первые оплеухи. Мертвых зароют, случайных посадят, урожай идеологических итогов и политических перестановок соберут... и все. Тогда все со всеми нами, ибо мы еще никто, щенки, пыль дорог и шарики репья. Мы ко внезапному силовому противостоянию с властями не готовы, а к сдерживанию толп тем паче. На том нас и подловят, в том немедленно обвинят и на том нас и съедят. Навсегда. Если, конечно, не произойдет чего спасительного...
  
  Камбала с Брониславом (ибо Димелло удачно притворился модернового стиля мобайлом, этаким памятником Неизвестному Зеваке, Димелло отвердел на полушаге и на полувздохе позади) рефлекторно ускорили шаги и, все еще бок о бок, смутно ощущая один другого, как из ветреной дали полей долетающее тепло, пошли прямо на толпу. Только и успели мимолетно глянуть друг на друга, попрощались. В самом деле - да, стоило попрощаться. И друг с другом на всякий случай попрощаться, и вообще.
  
  Прощаться именно и конкретно Брониславу и Камбале особых причин, вроде как, и не было. Не переспали ни разу, и не собирались даже, и жизнь друг друга знали поверхностно. Но поскольку один для другого оказывались, возможно, последними человекообразными перед вполне реальным опусканием последнего занавеса, то и попрощаться следовало как с давно и окончательно любимым человеком. Длинным тихим взглядом следовало попрощаться, как бы с трудом уже дотягивающим с той далекой и правильной стороны, где вечным солнечным вечером хлопотливой Марфе помогает по хозяйству тихий мальчик Иоанн, от тех теплых вечерних пасек, где и любовь не отдает влажными простынями, и честь не различает ни рода ни пола. Так они один на другого и посмотрели. И враз стряхнули друг друга с сердца, уже расталкивая потно закостенелую стену, покрикивая при том на плоском уличном псевдоукраинском нечто невнятно предостерегающее, навроде классического вокзального "посссссторонисссссь!".
  
  Когда, ни на дюйм не увеличив дистанции, все так же бок о бок, выпали они в око циклона, Камбала оказалась при чужой гитаре, а Бронислав без своей левой туфли. Камбала слету взяла атонический какой-то аккорд, взметнула гитару над головой и до самой до Одессы вскричала никогда не слыханным у нее криком всмерть перетрусившего полкового недоросля-барабанщика: "Слушайте, люди!", - и шлепнулась задом на заплеванный асфальт, и заплакала. Толпа, как и следовало ожидать, повела себя именно как толпа: вмиг смолкла, подобралась, ужалась даже в брегах своих заболоченных. Засим стало ясно, что у Бронислава есть еще как минимум двадцать секунд до наступления всякого остального:
  - Люди, смотрите и запоминайте! Вот эта вот девушка сейчас может умереть и перед смертью хочет высказаться, нельзя не дать сказать, слушайте! - и шепнул, наклонясь, Камбале: "Светка, "Ще нэ вмэрла Украина...", мигом и не слишком громко!"
  
  Камбала по-лошадиному подалась вперед фигурным своим задом, с хмельной замедленностью воздвигаясь от заплеванного асфальта, ступила вперед, неожиданно косо-криво (непривычно потому что) перекрестилась, подняла лицо вверх, к далекому еще железному Августу в длинных сапогах, бесстрастно глядящему на эти грустные детские нелепости с подернутого золотой пылью невероятно высокого июньского неба, негромко запела. Запела Камбала негромко, спокойным речитативом заговорила она с плотно обступившим ее киевским людом.
  
  О том заговорила с киевлянами Камбала негромким речитативом, что Украина еще не погибла окончательно, нет-нет, вы не тревожьтесь, не погибла... о том, что все плохое вокруг нас еще переменится на что-нибудь хорошее... о том, что враги наши, такие же маленькие, в сущности, смешные вражишки, как и все другие взрослые печальки взрослых дядь и теть, - вскоре развеются эти враженьки паром над лугами, как бы сами собою истончатся, рассосутся на полевом утреннем припеке... о том, что постелим мы тогда свои скатерти-рушники под сливой и будет что на скатерть поставить, да, будет-будет, всегда было, что поставить на рушник, и теперь будет... о том, что если и придется еще потулиться по далеким сторонам, повоинствовать, понищенствовать, поунижаться, поголодать-похолодать, - то это мелочи, это так, чтобы служба медом не казалась, это даже хорошо, это своевременно, это горячит и нудит... а то подзабыли поди и чужие и свои, что мы, все же, из казацкого роду-племени, так не дурно и напомнить... о том, что никакие мы не "хахлы", а пусть и смирные да мирные, но все же исстари и по-всякому славные люди с пышных благовонных полустепей, с разливанных речных низин, с теплых хвойных полонин, люди с синим крестом Апостола Андрея за спиной, с высоким Ее Покровом над головой и наследственным клинком у бока... о том, что над нами можно долго и почти безнаказанно властвовать, но нельзя нами вечно свысока и пренебрежительно помыкать... о том, что все ваши претензии на нас и на нашу землю глупее даже притязаний дюжей дебелой молодицы на нежное внимание странного, чуточку не от мира сего, юного поповича... о том, наконец, что если братской громадой не бить, а петь, то и проблемы у нас будут с тональностью хорового пения, а не с обустройством братских могил.
  
  В общем, пела Камбала давний, не признаваемый властями, но никем и никогда на этой земле сто лет как не забываемый Гимн Украины. Толпа с самого начала подпевать Гимну, да, конечно, но не только как Гимну она подпевала Камбале, а и как Песне. Ибо таков был этот Украинский Гимн, что только по соображениям международной вежливости и по национальной простоватости слыл он повсюду неофициальным гимном Украины. А так, по всей по полной правде, была это не очень и затейливая, но очень человечная народная Песня о незлобивой надежде на лучшее.
  
  И толпа, при звуках всякого гимна остающаяся толпою, оказывалась теперь не вполне толпой, раз подпевала не столько Гимну, сколько народной Песне. Камбалу теперь окружали совсем свои люди, совсем украинцы, по своему разумению поющие на одной из ночных площадей своего Отечества старую Украинскую Национальную Песню. Пели они свою Песню, и с тем пением рожи их шакальи, с городских окраин трамвайными потоками выблеванные, разглаживались и никак не ожиданно приоблекались глубоким, мирным выражением непостижимо мистического украинского спокойствия, облачной тенью высокой степной задумчивости, тихим светом несуетливой рыцарской туги-журы.
  
  Камбала допела, и замолчала, и оперлась на гитару, как на тупую косу в полдень, и голову спустила на грудь, как душу гитаре извергши. И недавняя еще толпа-стая тоже допела, и тоже замолчала, и головы свои дикие грустно поопускала на груди, как то бывает в мире только с украинцами. Разве где ни где на далеких окраинах стесненной человеческой массы припоздавшие голоса невпопад допевали последние фразы и, смущаясь, замолкали один за другим, пропадали, как жирные дрофы в щедрых травах. Тогда вновь выступил вперед хоть выжимай мокрый от недавних предчувствий Бронислав, с не забытой еще педагогическим его нутром добродушной строгостью поднаторевшего классного руководителя в полный голос поинтересовался у неразумных второгодников:
  
  - Киевляне, я, конечно, не в курсе, что вы тут забыли, но извольте, все же, знать, что вы очень мешаете нашим украинским казакам. Совсем рядом, на углу Софии, на башне, только что засели голодающие из Украинской Народно-Деспотической Лиги. Они протестуют против всего московского, они решили голодать. Вон там, посмотрите (рукой ткнул через плечо), там сзади, на Михайловском переулке сосредоточен резерв сил нашего сопротивления москалям, знаменитый Борловский Курень украинского Казачества, резерв на крайний случай, если менты-гебисты начнут штурмовать Софию... вы себе представляете, что будет, если москали полезут штурмовать беззащитную Софию? А вы тут еще немножко сопли пожуете, так на вас наедут легавые из 47-го Отделения. Казаки тоже живые люди, не сдержатся, прибегут на гвалт помогать своим и тогда нашему стратегическому резерву будет гаплык, София останется беззащитной. Поэтому как украинец украинцев, как киевлянин киевлян прошу вас, шановные, расходиться по домам, не отсвечивать тут. Все, все! Барышень разобрали и по-быстренькому разошлись, шановные, разошлись!...
  
  - А кто ты, пан-товарищ, собственно, такой, чтобы тут нам указывать? - выкрикнули еще из людской гущины с последней надеждой незаслуженно притесненного сатаненка
  - А называйте меня, шановные, Главным Дворником Крещатика га-га-га... украинец я, ясно? И всех украинцев прошу отправиться по домам
  - А если я не украинец? - упорствует внутренний сатаненок
  - А если ты не украинец, то отправляйся в сраку, сучье рыло! - позволил себе нагрубиянить развинченный отступлением опасности Бронислав
  
  Га-га-га, в сраку! О цэ дило, - в сраку, мать его нехай! - га-га-га!... - согласно ответила толпа и тут же послушно начала истаивать, расползаться, запорхали смешки, заплюхали в урны веселые матюки вослед бумажкам-палочкам от мороженого (о-о-о, что это они, и насмерть биться удумали и украдкой при том еще мороженое жевали пред битвой? Мадонна миа, вот люди, вот племя!), закрутились фабричного манеру хихики щедро вкрапленных в толпищу беззаботных Киевских барышень, - растекалось, щуплело на глазах... все, выжили... на это раз... будь все оно трижды счастливо...
  
  Брониславу поднесли и подали туфлю. Надел с отвращением, ибо и носок мокрый (в плевок, что ли, вступил? бр-р-р-р, пакость!) и спички-камушки. У Камбалы отобрали гитару, зато сунули закурить. Оба взяли, оба прикурили и с нарастающим ощущением неизъяснимого звона в самой глубокой глубине все силы враз выработавшего тела повернули было к вылету улицы Дустышева. Но проход уже заграждал широкий полумесяц добрых молодцев сумрачного виду, числом никак не менее хороших трех десятков. Заезженная убойными демострастями психика никак особенно не среагировала, притупившаяся в трудах фантазия кошмаров не выстроила и не подсунула, поэтому спросил только насухо выжатый событиями Бронислав безо всякого удивления или опасения:
  - Что вам, шановные, слушаю?
  - Борловского Куреня Куренной, Наказной Атаман Семен Лис, - очень с виду буднично ответил стоящий несколько поодаль (как бы за стеной этакого заслона из хлопцев) шахтерских габаритов муж, - если не ошибаюсь, пан Бронислав?
  - Javohl, - вяло отозвался Бронислав, - то есть, - Yes, доктор Ливингстон, вы не ошиблись, джентльмены. А что это вы тут забавляетесь, до смерти меня перепугали кучкой своей могучей, заскучали в переулке?
  - Да нет, не то, чтобы очень скучали, - дернул могутными плечами Куренной-Наказной, - такое, знаете ли, дело... выманили нас сюда как маленьких... хитро так выманили, как раз под разгон, как я понимаю, выманили, под палки... так что вот-вот бы и понеслось... Спасибо, конечно, выручили... только зря Вы встряли, мы привычные. Этим вот разом пронесло, так следующим не срастется и останется от Вас, да от дамочки Вашей пара пуговиц и лампочка, как у нас говорят на Борловке. Ваше место в Штабе, так-то.
  - Ну, тут еще как сказать... я сам не скор Горация с Куриациями из себя корчить, это так, от большого детского перепугу, автоматически вышло... Ладно, кто там кому рабинович потом сочтемся, пошли, что ли, нам пока по пути, вы ведь назад на Михайловский? а я тут на Дустышева 5, пол улицы вместе пройдем, двинули?
  - Вот Вы и двигайте, хлопцы проводят. А нам, Куреню, собственно говоря, двигать и некуда пока не возвернется джура-посыльный от телефона, пока Штаб не распорядится, куда нам теперь деваться и что делать
  - Это почему же вам некуда деваться, что, Михайловский под землю провалился от стыда за площадные ваши забавы?
  - Менты на Михайловском, пан Бронислав, все заблокировано от углового Гастронома аж по ментовскую Управу. Там наверху недавно кричали очень сильно, наверное, какую-то из блокирующих групп поймали и в говно забили, но мы без приказа не решились дергаться, да и не положено без приказа карты выкладывать...
  - Так, пикантно, пикантно, а какова же наша картишка, штабс-капитан? Сколько вас здесь, боевых казацких единиц?...
  
  Тут подскочил задохнувшийся на бегу вьюноша в ярчайше оранжевой пластмассовой каске, мимолетно глянул на Бронислава с Камбалой, решил, что не чужие, бодро выпалил Лису:
  - Штаб говорит, чтобы по-быстрому оттянуться к какому-то пану Брониславу во двор, Дустышева 5, квартира 2, там дадут повечерять и потом располагаться на дворе спать, тепло, говорят, ничего. Если менты будут брать Брониславову хату, так стоять до последнего, или ОМОН... а если пехтуру приведут, то сдаваться безо всяких и как уже отпустят из ментовки или из казарм, тут же уезжать на Борловку, от греха подальше. Сейчас привезут два каких-то Вольки-Тольки, так вынести дозорный пост в Пассаж, лучше девок, дать с собой вторую эту... Вольки... пива дать, трохи денег, пусть там тусуются, хипов из себя показывают, чтобы вдруг что враз позвонили с улицы в Штаб, подмогу вызвать. Отрядить кого, чтобы с длинным и грязным языком был (это они, гад буду, сами так сказали), погнать домой к какому-то Руфу, Ленина 26 квартира 2, там тоже наши стоят заслоном, пусть с Руфом по Посольствам по Корпунктам прозвонят и телефонное интервью дадут швыдэнько. Если у Бронислава телефон еще не отключили, то каждые полчаса позванивать, говорить, что к чему. Добрый вечер, пан-товарищ, не знаю имени-отчества, извините... и пани...
  - Ясно, - сквитовал Куренной, - слыхали, пан Бронислав, и как, одобряете?
  - Вообще-то оперативной частью Акции командует пан Евген, а временно замещает пан Юрко... но что ж, вполне разумно, без авантюрности, видно кунктаторскую руцю Медовнюка-тыловика. Пойдемте, пан Куренной, теперь нам совсем по дороге. И, кстати, - сколько же, все таки, вас тут на доллар сублимированных, сиречь на рупь сушеных?
  - Девяносто два человека парней, со мной считая, шесть девчонок и тетка-повариха, потертостей нет, больных и отставших нет, патронов тоже нет, а уж ума и подавно, - четко отрубил явно потершийся на сержантщине Куренной, и отвернулся, и шепнул нужное своим, и подал галантную борловскую лапищу еле на ногах держащейся Камбале. С тем и двинулись в горку, все еще без Димеллы, как бы уже навеки запропавшего в случайной расщелине меж своих кошмарных ментальных декораций и вполне реальных сцен группового насилия.
  
  
  ЧАСТЬ VII
  Суббота, 03-10 - 05-40, Бронислав-Шанце - Софийская площадь; дела интимные; кто тут настоящий украинец? говенный выстрел национальной Авроры
  
  Улица имени Сталинского Гауляйтера Украины товарища Дустышева безразлично пустовала. Троллейбусам поздно уже, кафе-ресторанов, кроме вояцкой "Звезды-Дверцы", окрест нет, да и закрылись кафе-рестораны. Площадной люд рассосался через Крещатик, ни души залетной. Только слабенькие душеньки интернационалистом Дустышевым погубленных, роднею еще не отмоленных украинцев витают у мемориальной таблички на втором доме с нечетной стороны. Впереди, на первом перекрестке с Михайловским переулком, - редкая цепочка мундирных спин. Спиной к Майдану стоят, вот чудасия, почему бы это, к Майдану и - спиной? Никаких движений со стороны Софии в принципе быть не может, что очевидно! Впрочем, кто этих ментов поймет... Из минуемых по ходу подворотен и закоулков почти бесшумно выныривали казаки-казачки, пристраивались сзади и сбоку. А менты впереди, вдоль Михайловского, на то ноль внимания, хотя как ни скрываемое, но шарканье полутораста, поди, пар подошв ночью со ста метров не услыхать невозможно...
  
  Подплыла и подворотня дома номер 5, узкая, изогнутая, неприятно низкая, DOOM`овская какая-то. Димелло бывало шутковал, мол, идеальное место для заказного политического убийства. Так что, ребятенки, поспешите бунтовщицкого реноме набрать. Представляете, какой фурор будет, как вас тут бледным утречком найдут дохленьких, ручка в ручке - писька в письке, Во`одюшку с Наденькой? Подворотня махом всосала трио вожаков, за ними почти бесшумно втянулся Курень. Борловцы враз перекрыли оба выхода со двора (подворотню и проходной подъезд наискосок) и низкую каменную стенку, отделяющую двор от проходняка с Паркоммуны - тоже мусора могут перелезть! Отсекли возможные внешние неприятности, да и взялись неспешно рассредоточиваться по двору, обустраиваться. Все же сотня дебелых тел, тоже какое-никакое пространство нужно хоть отчасти приспособить. Бронислав с Куренным и Камбалой внырнули в адскую темь и адскую же вонь подъезда, века уж пол как напрочь позабытого и ленивыми горслужбами и непримиримыми жильцами, поднялись на второй этаж к Fuhrerbunker`у numer eins, или к Бронислав-Шанце.
  
  В прихожей, она же кухня-столовая, перегорела от эмоций верхняя лампочка. В отсутствие Хрюнделя (единственного мужчины в доме) из проема в ванную комнату пропустили переноску с настольной лампой, трогательной синтоистской соплею поникшей на конце страшного багрового шнура. По высоченной прихожей-кухне-столовой беспорядочно метались триллерные тени. В лад с ними металась у пылающей всеми конфорками плиты потная, истекающая макароническими эмоциями Санька, без складу и ладу добродушно рассказывала кипящей пище все, за что ее в школьные годы нещадно, но бесполезно шлепали по губам. На плите наискосок меж трех конфорок примощенные булькали две сельских габаритов бельевых выварки борща, шкворчала сковородка с зажаркой. Пахло разнообразно и вкусно. Из ванной тянуло ровным гулом водогрейной колонки, звяком посуды и, опять-таки, недетсадовскими словами не видного от порога Кузьмы - заступил уже в наряд по кухне, молоток, гетьманыч! За коротким коридором в спальне виднелась коленопреклоненная Адя, что-то прямо на полу спальни разворачивающая-заворачивающая в телевизорном отсвете компьютера, упорно гонящего на скрежещущий Epson неосторожные, а то и подрывные слова. Имел место быть пик ночной активности N-ского гвардейского тылового подразделения.
  
  На Бронислава, ничего особенного в картину тылового мира не привносящего, умученная Санька особого внимания не обратила. Пропела "Ха-а-й!", посулила невнятно эрзац-ужин в Хрюнделевом пенале, только чтобы меня не трогал, что найдешь, то и лопай. Зато пана Семена мимолетно и невнятно же обворковала, понудила усы скромно подоить, предложила кликнуть хлопцев, снимать с плиты обе выварки. Это на сорок человек, еще выварка на двадцать будет через четверть часа в квартире напротив, а остальным питаться через час или пусть вообще катятся, неженки такие... Гадить будете во дворе, не в нашем, через дорогу и прямо, там сортир есть... И еще чтобы забирали из пенала двадцать бутылок водки на всех, Бронислав вот выдаст, больше двадцати не ждите. Хлеб свой, ложки и пасти алчные тоже свои, нечего тут мне.. Выварки швыденько отдать взад, если хотите получить еще жорева... А - да, - еще пару казачек скоренько погнать на второй этаж, в четвертую квартиру, к бабе Рае, она не спит, знает, что придут. Пусть тащат оттуда полуфабрикатов и чтобы быстро мне. Половник вот, держи, и - геть отсюдова!... А-а-а... ты, Камбала, приплелась... Ты топай к Адьке на подмогу, похряцаешь после... Что-о-о? Ни-мне-хрена - спать!... Спать будешь однажды, деточка моя! Спать ей... не с кем тут спать, одни герои...
  
  Бронислав с опаской протиснулся между фигурами авансцены и проследовал в орхестру, в пенал, то есть. Выволок, покряхтывая, расползающийся всеми двенадцатью картонным ребрами ящик водки, сунул в отдельно от прочего тела ожившие и задвигавшиеся клешни Наказного Лиса, подмигнул по-свойски и вернулся в пенал потчеваться. Этим разом на базе торпедных катеров давали бельевой таз вареных кальмаров, другой таз вечного киевского блюда, иностранного салата-вроде-как-бы-Оливье под соусом вроде-как-бы-Майонез, картонный ящик франзолей, борщовую кастрюлю чищенного чеснока-москаля и вялую груду подкалиберной зелени на подносе из второй зимней оконницы. Мало потерявший в объеме стеклянно-картонный бруствер Старокиевской надменно высился пред блудодейным топчаном, не сникло еще гордое его старокиевское знамя... Горчицы и вилок тыловики не давали... Ладно, спасибо и на том, что есть целая одна ложка и та столовая. И свет горит, пусть и тусклый.
  
  Бронислав поглощал видимое без разбору и без пустых мечтаний о невидимом, запивал жгучим, вздрагивая и просвежаясь всею умученною плотью. Очень глубоко внутри него все еще стояла не страшная совсем мультипликационная толпа, пела не старая совсем мультипликационная Камбала, инородческими своими глазами совсем уже безнадежно смотрел на простодушных дураков-коллег кроткий Какашка, а в самой-разсамой глуби рассеивающегося в прошедшее, отгудевшего дня ватной подушкой между миром и ним, Брониславом, помещались безнадежно вежливые шмаличане. Как швыцэр в академической библиотеке помещались они: сам швыцэр тупой, прости, Господи, как сапог, но до книжных полок не пущать законную власть имеет.
  
  Одного только не давалось в ясные реминисценции усталому его мозгу - образа реального врага. Враг никак не давался в образ, не обретал понятной формы и нужной противности. Враг виден не был, а как же - был он, Брониславов враг, именно там, где вроде бы нужно располагаться не самому врагу, но образу врага: враг был внутри Бронислава. И был он сильнее Бронислава. Именно оттого и не давался Брониславу образ врага, что как раз настоящему врагу образ Бронислава был ясен вполне и ненадолго предан в руки неизследимым попущением Господним.
  
  Однако, плотоядный Бронислав понимал это инако. В конце концов, - думал он, - если некая видимая мною бабочка не есть мой сон о бабочке, то этот я есть именно я, а не сон бабочки обо мне. А если я никак не могу увидеть сна о бабочке, то следует ли из этого, что и бабочка не в силах теперь же увидеть сна обо мне? С точки зрения того, что отрицание простой бинарной конъюнкции есть простая же и бинарная же дизъюнкция отрицаний, это не так. То есть, что: я не вижу образа врага. Конъюнкция у нас как, может быть глагольной по оператору? Пес его дери, дыра в голове в полжизни размером... Ладно, пусть может. Итак, отрицание "я не вижу образа врага" равноистинно "не я видит не образ не врага", или "не я видит друга вживе, как он есть", или "если это не я, то этот не я вполне способен увидеть своего друга", - а я что, я не способен узреть друга? Пень я от вездесущими москалями спиленного бананового дерева Басе, что ли? Или конъюнкция все же может не быть глагольной? Враг мой, враг, где ты?....
  
  Так раздумывал Бронислав, подумывал и пожевывал, слабо различая вкус сморщившихся от сумасшедшей сухопутной жизни кальмаров (котик Петрушкинский кланялся!), а когда ненароком сфокусировал взгляд, перед ним сидела Адя. Тихо-тихо сидела в задвинутом за водочный редут кресле, по-детски поджав ноги, руками обхватила колени, клейменые ярко-бордовыми пятнами. Сидела и смотрела на питающегося Бронислава, как заново изучала... нет, как высматривала что-то, как насильно припоминала давно знакомое, как выискивала нечто слабо прошуршавшее над полупустой памятью. Так добрые моложавые подруги вдруг в упор посмотрят через чайный стол на все еще бодрых и жизнерадостных своих мужчин... Так могла бы посмотреть до слез уставшая за громокипящий день богиня Диана на случайно упавший с буфета - и прямо на ногу! - портрет все молодого и молодого Антиноя. В общем, был ее взгляд полон той оскорбительной доброты и ничем доступным не объясняемой кротости, которые лучше всяких слов говорят, что все прошлое прошло.
  
  - Бронь, а Бронь, я очень старая, да?
  Слышать это было так нестерпимо, что Бронислав даже сглотнул лишку и промолчал того же лишку, прежде чем ответить невозможными словами, которые они оба давно уже мысленно произносили каждый в себе и которых ни один не хотел услышать от другого:
  - Адик, у тебя от меня народилось слишком много детей...
  - Да, Бронечка, много... но я-то хотела обыкновенных детей, человеческих детей, правда, ты согласен?
  - Правда, Адик, правда. Ты хотела. Но обыкновенных, человеческих у нас с тобой не должно было и не могло быть, сама знаешь, а вот эти родились. Профсоюзы всякие, заговоры, акции, декларации, дегенерации, такая себе общественно полезная дрянь. И эти вот дети наши есть просят каждый день, в том-то и дело.
  - Другими словами, это значит, что ты меня разлюбил... я знаю, разлюбил, я давно знаю, женщины всегда это знают заранее. Что же теперь делать?.. Вот ты умный, вот ты мне и скажи, что мне теперь делать?
  - Адик, слушай, уймись, у меня и так уже в носу щиплет. Тоже нашла себе в толкователи миазмов души местную помесь Фрейда с Аристотелем - меня! Ты посмотри сама, ну просто посмотри, как именно мы с тобой реализовались вдвоем. Это ведь у нас уже какая-то пресловутая "такая дружная, советская, рабочая, еврейская, спортивная, противная семья" - и налицо и на лице. Когда-то, мол, мама и папа чувствовали друг к другу что-то высокое, что-то хоть на миллиметр выше линии трусов... правда, правда, они так чувствовали, было... А потом пошли дети, пошли как вошли, откуда-то они вошли и уже остались насовсем. Их кормили, купали, уму-разуму учили, - если он аккурат был под рукой, ум этот и разум, - всякое с ними делали. Делали мама и папа это что-то уже не друг с другом, а с детьми. И постепенно оные детушки перемололи саму плоть страстной, романтической любви предков своих, перекрутили ее на хороший, жирный фарш доброго семейного уюта. Всякое будет еще у предков человеческое, а страстной любви уже не будет. Она если и была, то вся изошла из них телами детей. Страстная любовь теперь живет в телах детей и для других детей, а в телах предков должны жить иные чувства... если есть они... или если были они, эти иные. Что нового я тебе сказал, Аденька, а?
  - Ничего. Ничего нового. Но я и не просила нового, мне бы и старого хватило вполне. А быть-то как, как-мне-теперь-быть? Ты ладно, ты в Воровск свой украдкой позвонишь, или в Хрюков, и успокоишься. И вообще ты мужчина, ты как заскучаешь, так пойдешь и сдохнешь на каких-нибудь своих баррикадах и тебе потом хоть бы хны. А как мне теперь?
  - А никак...
  - И это все, что мы можем сказать друг другу? Столько того и осталось, правда? Ничего другого уже нет?
  - Да, Адя, ничего другого уже нет. Хотя я бы сказал вообще не так. Я бы сказал, что у нас с тобою есть во-о-о-т столько еще другого и нового, сказал бы и начал перечислять, - до утра бы хватило разговоров. Но ведь ты сейчас не вполне именно Адя, ты этакая безымянная женщина, сплошное Ewig Weibliche и все такое прочее, личное да интимное, эвиг интимное. Вот и не говорю я тебе обо всем том, что нас с тобою соединяет теперь и может, и даже должно соединять очень надолго. А говорю я совсем просто и с большой печалью: ничего другого уже нет. И слава Богу, что нет, а то еще хуже бы было.
  - Panie Wszechmogacy, как же я тебя любила... - прошептала, качая головой, Адя, прошелестела сквозь никак ей не обычные слезы, то ли сама себе прошептала, то ли на ушко подшепнула догматически невозможной иконе католического ее Господа Всемогущего, - ... почему так не может быть всегда, как раньше было, ну почему, Panie?!... Ну что я сделала не так?...
  
  И замолчали оба. У Бронислава в руках скучала суповая ложка с куском кальмара и доверчиво прильнувшим к кальмаровой тушке ложным оливье. Пара случайных соседей по ложке стыдливо укрылась от нескромных взоров густым майонезом и майонез тот невнятно сулил вскоре оставить ложку и переместиться на брюки. Держать ложку было глупо по ситуации и небезопасно для одежды, а делать какие-либо жесты ложкой не прилично высоте момента. Так и держал Бронислав свою ложку, как дурак Библию: с опаской, слегка торжественно и отчаянно не к месту. Потом ему вдруг представилось, что пока они тут с Адей друг другу говорят всякое грустное и окончательное, кальмар и оливье как бы обнялись в ложке и выделяют любовный майонез. Подпорченная недавними эмоциональными излишествами психика принялась выкидывать низковысокохудожественные фортели.
  
  Одной частью бодрствующего сознания Бронислав замечал набухающие в Адиных глазах слезы, видел полное ее равнодушие к тому, что Бронислав этим слезам свидетель, что он некрасивой ее позе свидетель, грубым алым пятнам на коленях свидетель, что он вообще очевидец ее поражения, чего женщины не прощают. Он ясно понимал, что происходит то самое, после чего ничего уже хорошего не бывает, что этого только не хватало именно ему и именно в этот момент жизни его дурацкой... Многое, и грустное, и вместе с тем приземленное судорожно регистрировал он как бы одной стороною себя. Вторая часть сознания наскоро проектировала четырехстопным ямбом краткую и донельзя скабрезную историю о предсмертном соитии Мессира Кальмара с Мадонной де Оливье в открытой нескромным взорам ландшафтной ложке и о последующем поедании несчастных любовников неким гигантским монстром Брониславом в момент для парочки наименее подходящий. Выходило ловко, смешно и матерно, хотелось записать, дабы не запамятовалось в пылу боев и походов.
  
  Все же вместе выходило просто по-человечески гадко. И Адины слезы, и убегающая в никуда хорошая человеческая близость никак не годились в фон трахающемуся кальмару. Но только фоном трахающемуся кальмару они и служили - и грустно удивлялся Бронислав этакой третьей жилкой сознания, что в момент, когда скрипнул перелом привычной, доброй жизни, что именно в этот глухой миг человек внутренне способен на такую интеллектуальную гадость, на такое извращенное, скотское бесчувствие. А четвертая часть сознания еще и контролировала наклон плоскости обреза ложки относительно условной плоскости земной поверхности, верноподданнически охраняя Брониславовы брюки от не подобающего по чину запятнания любовными выделениями кальмара.
  
  А Санька все материла жестоко посекаемый лук и заливалась невинными слезами. А Кузьма все мыл и мыл, грубо ворча, звякая фаянсом и плюхаясь водой, все драил нескончаемые ряды мисок, кастрюль и тазов. А водогрейка все гудела мрачным ночным гудом. А Камбала все назойливее и все противнее шуршала в соседней спальне нескончаемыми бумажками. А матричный Epson за стеной все скрежетал хулительное. А казаки под окном все наполняли двор ровным негромким шумком обустроенного военного тыла. А ночь, тихая и ясная, как все украинские ночи, все длилась и длилась. А жизнь, - тоже хороша! - тоже все длилась и длилась, все не желала заканчиваться пусть и на грустном, но зато драматически точно выверенном моменте.
  
  Поскольку ни Адя, ни Бронислав не были ни русскими, ни прозаиками, импульс немедленно застрелиться миновал, взблеснув за окном, - не близко даже и пролетело. Жизнь длила творить свое и таки сотворила это свое, не извольте сомневаться!
  
  Из спальни Камбала заколотила кулаками в стенку, призывая не вполне властвующий собою, но все еще руководящий люд к власти и руководству. Момент истины мигом схлопнулся, съежился, просеменил в сторону и сгинул в углу за гитарным чехлом. Значит, договориться не удастся. Вздохнув синхронно, подались многодетные и бесстрастные в основную комнату, в спальню, в селе бы ее обозвали "залой". Старались при этом даже плечом плеча в дверном проеме не коснуться...
  
  Немалая часть спальни превратилась в склад всякой боевой всячины от плотных рядов аккуратных бумажных пакетов с литерами "РР" (разовые рационы?) и мотков бечевки с самодельными гвоздевыми крючками в середках до связок бэушных носков, нитяных перчаток, кульков с шинобойкой и марлевых масок. Плюс, конечно, бессонный компьютер с его мерцаньем и игольчатым скрежетом. Все знаменовало полную готовность поддерживать любые нужды Акции и полную невозможность жить здесь по-человечески. Снятая трубка телефона выразительно давала понять неприятное: Штаб возжелал консультаций. Иными словами говоря, Штаб чуть-чуть забоялся ответственности. Бронислав трубку взял, да, и как бомбу, и как ежа, да, конечно, но, в основном, как нечто несвоевременное и совершенно бесполезное.
  
  Для начала Юрко сообщил, запинаясь от усталости, что утром отправляется к папе на карьер, от всего этого дремучего идиотизма подальше. Однако, верность долгу велит еще до отправления в родные рудники несколько все же конкретизировать положение дел. Положение дел представлялось ему безобразно запутанным. Инцидент с порубанным милицейским бобиком видимого развития не получил, флибустьерский подвал оставлен, расклейщики возвращаются в полном порядке, сомкнутыми шеренгами, все расклеили и рады как свиньи в дождь. Новые расклейщики вот-вот выезжают. Ни один из казаков, как не дивно, все еще не пострадал и сам никому здоровья не попортил. Винтики крутятся, штандарт скачет, запевалы поют-запевают и уже охрипли. Но есть и непонятное.
  
  Во-первых, Дулины эскулапы расходиться отказываются, у Миры предчувствие нехорошее, известно, каким местом она предчувствует. В общем, окопались и вьются, вороны в белом, трупов наших растерзанных ожидают, не к добру это.
  
  Во-вторых, знаешь уже, поди, борловских выманили из укрытия по-детски легко, как молоденькую гениталию из ширинки: только юбчонку поддернули, и - все: выползла. Теперь куда их девать, выползков? Все карты попутали. Ладно, об этом еще помозгуем, до первого поезда на Водчину время есть.
  
  Так, еще, куда-то запропастились вторая и четвертая группы отсечки из Самообороны, не звонят, ничего такого. Наверное, сквозь собственную глупость в тартарары провалились. А Лиса вашего выносной пост позвонил и говорит, что обе, видать, уже в Управе наручниками к батареям прикованы и с побитыми мордами. С чего бы это менты на группы отсечки накинулись? Они ведь должны были ничем себя не проявлять, не подставляться до утра... да кто их поймет, хулиганов иногородних.
  
  Будто мало этого, так сам знаешь кто только что сообщил о скачке активности радиообмена у ментов. У вояк, кстати, тоже. Так что держитесь там, может и приедут какие дяденьки поздоровкаться с вами душевно... А эта блокада дурацкая, - что это значит, я вас спрашиваю? Что это вообще все значит? Еще лисисты говорят, что менты фронтом стоят к Софии, это уже, тля, вообще рекбус с краксвордом. Ну, и что ты о том думаешь?
  
  А, нет, пока помолчи. Паныч Евгенчик звонил, кто-то от него, то есть, звонил. Паныч выехали из Тигрова в 23-44. Как так может быть по времени? Он ведь туда еще даже не доехал... бред какой-то... Но так или иначе, а до полудня его не будет, сам понимаешь, поезд почти 12 часов тащится, скорый, мать ихнюю большевицкую скорую в скорое место молодым шустрым дельфинчиком да поскорее... Ну, так что скажешь?..
  
  А, нет, еще помолчи. Еще я узнал от Удовиченка с городского пульта, что остановка двойки на Софийском Майдане как бы все еще в действии. Троллейбусы туда проходят, ночные дежурные троллейбусы, то есть, подходят, останавливаются и пассажиры, кто уж есть, входят и выходят. Значит, блокада не плотная и вообще, может быть это никакая не блокада, а только отсечка от Майдана Независтливости?.. Ни хрена я в этом не понимаю... А, да, еще Руф звонил: интервью у них никто брать не пожелал, ночь говорят, потом говорят, утром, мол, а этого ихнего цацы Мэттью дома нет. У него там, у Руфа, всех побудили, теща его сильно астрофизическая в ярости, - в коросте она злобной с головы да жопы, а не в ярости. Ладно, вот теперь можешь говорить, я запись включаю, - пик-пик-пик...
  
  Бронислав и сам в происходящем мало что понимал, батяня-комбат из него был так себе. Как чуть коснувшийся армии вояка, Бронислав должностью ненадолго побывал всего только командиром мелкокалиберной зенитной батареи, да и то, сколько-то уж лет тому. Зато он хорошо учился и в средней школе, и на военной Кафедре Университета, и вообще - читал всякое. Помнил, что изрядное число не самых ничтожных полководцев всех времен и народов если в чем друг с другом через века и соглашались, то сходились они в том, что в неясной ситуации нужно или пить горькую и плакать, или немедленно атаковать. Горькая уже в горло не лезла, слезы разумно бы поберечь, мало ли что впереди. Поэтому решили тупо и без какой ясной цели атаковать, применив в самом начале Акции (несколько опрометчиво...) лучшую из трех заранее приготовленных на лихой случай палочек-выручалочек - вариант "Говно".
  
  Резервный отвлекающий и диссипирующий вражьи тьмы тем вариант "Говно" был задуман как квинтэссенция неуважения к ментам как противнику в частности и к обществу в целом. В этом качестве вариант "Говно" обещал результаты широкие и непредсказуемо симпатичные. В соответствии с неблагозвучным вариантом в некоем очень открытом, очень потенциально людном и совершенно беззащитном от внезапной атаки месте нужно было свести воедино человеков и человеческое говно. Слить, так сказать, тела и какашки в едином хоре. Вот так просто слить, механически соединить, столкнуть их лицом к ...э-э-э... ну, скажем, к не лицу, а там и смотреть, как все это дальше разыгрывать. Так вот просто. Естественно, люди при говне должны быть свои, понимающие задачу, а говно чужое, задачи не понимающее, безразличное, то есть, говно, не свое, политически нейтральное, что тоже немаловажно.
  
  Совсем уже просто излагая, некое публичное место требовалось залить говном залповым выбросом. Залить так, чтобы как бы случайно присутствующие там свои люди получили не опровергаемую возможным впоследствии дознанием причину якобы перепугаться, с перепугу начать творить всякие безобразия и за то потом не поплатиться. Структурный элемент "люди" был приготовлен заранее в виде полутора сотен студентов-добровольцев. Структурный элемент "говно" тоже запасен заранее, в виде трех пристыженных и после пристыжения завербованных водителей Горкомунхоза с цистернами их золотарскими. Оставалось срочно активировать координатора варианта "Говно" и отдать ему приказ из двух только пунктов: там-то и тогда-то. Остальное координатор знал сам и на то имел все полномочия.
  
  Кстати сказать, за должность координатора экзотического аварийного варианта меж инсургентами некогда развернулась самая настоящая битва, со взаимными оскорблениям, даже и с набычиванием хари фейса, - так понравился веселым зубоскальским Киевлянам истинно варварский военный проект. Победила тогда Камбала и ей завидовали страшно, особенно Кузьма. Каковой Кузьма тогда же и напросился в заместители. Вдруг там у Камбалы внематочная, или внепапочная, или в ментовке она, или в дурке, в общем, - на случай, если что не срастется. Так удачно выходило, что и говенный босс, и его говенный заместитель были под рукой оба два.
  
  Кузьму немедля отозвали от занятий посудных имени молодого изгнанника, будущего Наполеона III, поставили в известность: Родина, мол, смотрит с надеждой, ты уж, парубок, помогай рыжухе, подстраховывай, все такое. Кузьма впервые за шесть поди лет знакомства просиял всей сущностью своей, отягченной многими и в рифму завязанными грехами, просветлел наблюдаемой частью крайней сверху плоти и выпал в коридор, как юркая карамелька из дрожащих дланей алкоголика. Тут же вернулся с полусонной Камбалою, на подспудном животном хамстве вырвал у Бронислава телефон и впился в трубку.
  
  Еще высвистали со двора Наказного Лиса, велели переодеться во что не казацкое, взять пару своих прелестниц, вторую Уоки-Токи (так нет же второй, пост в Пассаж выставлен, сами же хотели! - так и снимите пост, так нас всех и разэтак липкой каштановой почкой да в пыльный нюх!), кулек с бутылками и бутербродам для маскировки и сопровождать панов начальников на выносной наблюдательный пост к Софии. Лис еще повыпучивал оченятки, поразевал жаркую шестифутовую пасть на ширину ружейного приклада насчет подвергания опасности почтенных отцов-женералей, был осечен, приведен к норме общения со старшими и прогрохотал каблуками на двор, командовать.
  
  Экс-супруги накоротке переоделись, этак стыдливо полуотворачиваясь друг от друга, пробегом отхлебнули кофею из двухлитрового термоса имени временно смиренной и целомудренной Саньки, да и вышли из хаты. Оставили умученную временным смирением и целомудрием Саньку сдавать пищеблок прибывшим на смену казачкам во главе с настоящей теткой-поварихой.
  
  Камбалы с Кузьмой во дворе не углядели, ускакали, поди, на запасной КП на Папаева. Трио безбандурных батек соединилось с вялыми со сна казацкими дамочками, минули затейливо увитый ядерным самосадовским дымком пост, прошли мрачную кишку подворотни и тут же уловили за свободно болтающийся на бегу хобот полуживого от усталости и не сдерживаемых младых эмоций Хрюнделя.
  
  Да-да, у Хрюнделя, натурально, все О`К. Пацаны и соски целы, листовок наклеили тьму, казаки важные такие были, опекали, кайфово, всякая такая этцэтэра, вот только Лайма куда-то запропастилась - Бронислав при тех словах все внимание перенес на соседнюю крышу: интересно, что там есть такого, на крыше, в три сорок пять утра?... Он занырнул питаться и спать, а то завтра с первого же урока забастовка на учебных местах, за партами, то есть... Как это, - каким образом? А отвечать у доски не будем в знак протеста! Все, Мумми, чмок-чмок, Бронек, чао-какао!.. и юркнул в подворотню неслучившийся юный Лазо, ни дела революционные его не спалили, ни паровоза под вражьей рукой не оказалось.
  
  Впятером пошкандыбали вверх по Дустышева, издали нацеливаясь на левый угол перекрестка, от ментов подальше. Менты в настоящий момент стояли на Михайловском двумя кучками: на перекрестке с Дустышева и в отдалении, на перекрестке с Паркоммуны. Похоже, теперь блокирован только маленький отрезок Михайловского. А сие как понимать? В этой части переулка вообще ничего нет кроме ларька приема стеклотары и полуподвальной вареничной - что тут перекрывать? Но менты явно перекрывали именно этот отрезочек переулка. Были они при двух бобиках по углам... а там что?... А там у стеклотарного киоска стоят четыре солидных военных ЗИЛа с брезентовыми верхами. Что еще за пирек в лампасах, ОМОН что ли в засаде сидит? Тогда понятно, чем им борловцы на Михайловском помешали. Зато еще непонятнее, кто именно борловцев выманивал. Менты на такие субтильности не способны, они бы простецки наехали с дубинками-демократизаторами. Чекисты, что ли, казачков подманили-подвели? Так чекисты не кликнули бы ОМОН, нет у них с ОМОНом горячей товарищеской спайки... Да, есть вещи, друг Брониславцио на свете...
  
  Менты покосились на рассветных гуляк, но не тронули мнимо мирных обывателей, с места даже не стронулись. Выносной наблюдательный пункт прошлепал десятью разнокалиберными ногами вдоль малого Гастрономчика, славного в дустышевском народе своим изумительным, почти базарным творогом (в отдельных фольговых кулечках, представляете, Эсфирь Соломоновна, как гигиенично?!), мимо тихой известности в том же народе чекистской прослушки на четном углу Дустышева (нет-нет, Филипп Карпович, нет, не говорите мне сказать, эти чэкисты окончательно потеряли совесть: ведь даже дети знают про этих телефонных пиратов в штатском... безнравственность какая...), завернул налево по бульварчику, миновал любому люду полезный общественный сортир и устремил пятистопный свой хорей в сторону победительного Гетьмана, обронзовевшего разом с верным военным кобылом. Полутораста каких-то метров не доехал до Софийских ворот, бедняга, антибронзин у него весь вытек. Нашел тоже время и место обронзоветь, думал, что как он Гетьман, так и все позволено, так и запаркует своего кобыла где вздумается? Так ведь и запарковал!...
  
  Тем временем, почти рассвело. Предутренняя прохлада растекалась малыми струйками по отдыхающему от звериных и человечьих детенышей бульвару. Время от времени дозорные ноги, босые или в национально непротиворечивых вьетнамках, пересекали неглубокие лужицы холодного воздуха. Между серебрящимися пышной украинской росой, стрижеными то в шар, то в каре мелкими кустиками посиживали, выпятив тощие зады, надменные от возраста окрестные плебейские кошки. Шелушащиеся бульварные лавки фигурно окаймлялись обильными предметными свидетельствами недавнего ночного присутствия человека разумного. Утренние бульварные бродяжки-бабуины еще не сбирали звонкого своего урожая и поэтому щедро рассеянными по влажным газонам банками-бутылками удалось бы выложить на пустующей площади не одну саркастическую фразу. Распространялись первые утренние цветочные запахи. Раздавались первые просоночные трепетания птиц.
  
  Но кроме слабых этих пошевеливаний ничто не двигалось вокруг. Все, от мрачного утюга милицейской Управы до коврика маргариток у подножья обкаканного голубями Национального Мифа, - все покоилось внутри жемчужной раковины утренней неподвижности. Даже тени в последнее предсолнечное время не отделялись от основных красок и главных рельефов, не двигались, не переменяли объемов пространства, не подчеркивали движений, не смущали покоя. Поэтому и пребывал вкруг площади покой.
  
  Недвижимо стоял окрест гетманской клумбы ничем не смущаемый покой искусственного, но чем-то неуловимым одушевленного городского архитектурного ландшафта. Напротив же всего этого, по-хорошему спокойного, уютного, обывательского, сквозь полупрозрачную утреннюю белесость, сквозь водянистую зелень ожерелья мелких сквериков проступала неприступная белая цитадель Софийского Собора.
  
  Собор выступал на овал площади настолько нечеловечески уверенно, так пространственно неотменимо, столь чувственно окончательно, что казалось, никого и ничего кроме себя не подразумевал. Он был где-то. Теперь он вышел сюда, на площадь, и остановился. И все тут. От свышнего спокойствия светлого крестоносного бугра подрагивающим от утренней дрожи городским герильясам призабылись все оперативные планы. Захотелось просто посидеть, покурить, получить скромное удовольствие почтенного горожанина от расслабляющего созерцания чего-то созданного чужими руками. Чему, собственно говоря, и предались. Распинали ногами от ближайшей лавки культурный пласт, расселись, всерьез разложили хлеб насущный с национально неизбежными колбасами-балабасами, почпокали водочной и пятью пивными пробками, закурили и с тихим удовлетворением цивилизованных лентяюг осознали, что минимум час делать нечего.
  
  Связались еще только коротенько с гвардии Куренем, геройски отдыхающем во дворе Бронислав-Шанце. Курень спал... да, спят в обуви... варта стоит... да, все поели и выварки пустые сдали, давно уже... бутылки составили рядком к мусорке, бумажки тоже... что? нет, бумажки не составили, бумажки стоять не могут, их в смысле тоже туда же, в мусорку.... да, в окнах второй квартиры свет погас... да, дежурный бодр, не спит и не кемарит... курит, - а что, не внешний же пост!... нет, из Штаба не звонили больше... да, телефон видит, телефон стоит в открытом окне на подоконнике, с места караульного бдения его и видно и слышно, вдруг что, так добегу... да, до связи, Слава Украине!
  
  Не чокаться за успех стопочками, а хоть бы и пластиковыми, конечно, неправильно, не по нашему, - но как чокнешься, имен не зная?
  
  Лилия... очень приятно... Ну, Семен я... Бронислав, к вашим услугам... Для вас я просто Адя... Очень приятно... Изабелла... О, экое у Вас истинно казацкое имя!... Да нет, это мои родители - дети испанских эмигрантов, тогда еще, в конце тридцатых приехал будущий дед с будущей бабкой из Сарагосы... Прозит! На счастье! Эй-юхнем!... Опять ты выделываешься, интеллигентствуешь?.. Увы мне, сирому, увы... Ой, майонез какой у вас тут хороший, да, Лиля? У нас тощий какой-то, аж синий... А вообще, у вас тут в Киеве как, ничего, если говорить по-русски? У нас все только по-русски и говорят... Да нет проблем, со временем везде заговорят по-украински... Ой, мы, наверное, до того не доживем... Бодрее нужно быть, Белла, все же ты моего Куреня кадра, а прибедняешься. У тебя здоровья на две жизни и три кобылы хватит, еще у меня со временем и по-шведски залопочешь... Ей бы по-русски от акцента избавиться... Ну тебя, Лилька, вечно ты!... Да правда же, говорит по-городскому, а акцент ну чисто хохляцкий, даже смешно...
  
  ... Ну, пани Адя, пока до драки еще не дошло, не очертите ли нам общую картину, что тут делается, ну, кто тут с кем кумается, всякое такое, ну, чего ждать, в конце концов, лады?... Это, пан Семен, вот, попрошу к панычу Брониславу, его огородик... Аденька, золотце, ну я тебя умоляю... хоть на рассвете освободи от речей. Я вот лучше с паном Семеном молча выпью. Ты ведь только что сбросила войс-клип "Кленовому Шуму", часов восемь тому, даже меньше. Просто повтори коллеге. Я после суток боевых никакой, если начну рассказывать, то только матом... Ну что Вы, пан Бронислав, Вы и вдруг - матом!... А что, пани Адя, а и вправду, пан Бронислав вон с лица совсем никакой и вообще борода навкруг седая, может Вы?... Ну, ладно, опять мне за все расхлебывать, опять женщина должна работать... нет-нет, это я не вам в укоризну, пан Семен, это я вот этому Че Геваре нашему, двести фунтов слобожанского бездельника... цитатки крадем... Ладно уж... Ничего хорошего не происходит, люди добрые... Ну, что у нас тут... есть комуняки, сами знаете, есть мы, то бишь, независимые профсоюзы, есть партии всякие, есть Словолюбы, есть эмиграция, еще Эксгибиционисты есть, плохие пока что, и, конечно же, БРЮХо...
  
  ... Да-да, вот про БРЮХо у нас больше всего и знают, но все как-то из газет... Ну, если вы не знаете, то БРЮХо это самое простое. БРЮХо - официально дозволенный выплодок Украинской Спилки Советских Кусателей, союзик такой "в защиту Перестрелки на Украине". Рифмоплетствующие стукачи, да жополизы партийные. С этими с самого начала все было ясно. Они только конгрессы разные лепят как вареники да деньги с диаспоры гребут под залог вечного счастья Украины, во славу Перестрелке своей любезной. Речи, статьи, митинги, выезды за бугор и так далее, а толку с того ни для культуры, ни для освобождения Украины как не было, так и нет...
  
  Извините, Аденька... можно? Да, Лиля, давайте... Ну, что, вздрогнули, девчата? Пан Бронислав, я Вам тоже доливаю, да?... Героям слава? Так куда же денешься, - навеки слава!...Ух, хорошо!... Венцеремос-нэ-всэрэмось!... Хи-хи-хи... Пани Адя, я опять влезу: ну как же пользы нет, когда весь мир узнает о нас, о нашей культуре, обычаях, о нашем народе, разве это не польза?... Так зачем для этого БРЮХо, а, Лиля? Мало, что ли, было нам всяких околокультурных штучек-дрючек при большевиках московских - да и сейчас еще есть? Дней культуры там, допустим, народных ансамблей, поездок по всему миру и всякого такого - мало было? Было все это и раньше, регулярно делали комуняки, и сейчас есть. За наши с вами, между прочим, деньги, за деньги украинских налогоплательщиков делалось. И что нам с того пригодилось? Разве вообще сделало БРЮХо такое, чего бы не было и под Москвой? Вот Вы мне, Лиля, скажите: что БРЮХо сделало такого, что Советы бы не делали раньше? И лучше Советы делали, и куда как профессиональнее... ну, я слушаю, что? ...
  
  ... Ну, как что, ведь они все же за свободу... Лилька, отстань от Ади, какая там в сраку свобода! БРЮХо - горожане все, накрали народного, богатые и не украинцы вовсе... Белка! Не цепляйся к Лилии и не затрагивай всяких тем, дай пани Адю послушать... А что я? Я же не про жидов говорю, не про русских или поляков, я знаю, что эти темы поднимать пока не рекомендуется. Я про ворюг говорю, про городских богатых... Нет-нет, Сема, спасибо, пусть, мне не мешает... Все же, знаете, девчата, сложную вы с утреца тему затронули. Не чужие люди, не годится от вас отмазываться общими фразами, трудно что-то сказать наверняка. Ведь все каждый день другое, все меняется, как в калейдоскопе. Это уже не такое, о чем можно просто так взять и рассказать другому человеку, это уже очень запутанная шахматная доска получилась из Украины. Я, между прочим, по основной профессии журналист, обозреватель, но даже мне очень трудно...
  
  Да нет, пани Адя... можно просто Адя?... Какие проблемы, конечно, я же уже сказала!... Вот, Адя, вы тут в столице живете... мы, может быть, многого не знаем, не доходит до нас, только телевизор и смотрим, да и то из Думецка... и листовки читаем... Но есть что-то совсем простое, ясное, даже если ты издалека приехал, правда? Например, кто поименно за независимость, а кто против, кто лично и фактически за комуняк, а кто против... ну, такое вот, совсем простое. Можете хоть чуточку разъяснить?
  
  За независимость Украины говорите... ладно, сейчас скажу, кто... Аделина, остынь, пожалуйста, успокойся, дай лучше я расскажу... Отстань, Броняка-собака, не зли меня теперь, ладно? Теперь я говорю!.. Так, во-первых, конечно, за независимость Украины Гиммлер с Риббентропом, потом Сталин с Хрущевым, еще Франц-Фердинанд, Император такой был австрийский, Габсбург...
  
  ... Ха-ха-ха!! Ой, ой, уморили, Адя, ой, умру!... Аденька, ну я же серьезно Вас спрашиваю, ну не просто же так, ну расскажите нам, что Вам, жалко?...
  
  ... Нет-нет, Лиля, я на полном серьезе, подождите, не сбивайте с мысли... забыла еще Ярему Вишневецкого с Янушем Радзивиллом, с тем из четырех, кажется, Радзивиллов, который лютеранин был... ну, этот, Гетман, что ли, Великий Литовский, кажется, в Шведскую войну... да. Это так, в первом приближении основные. А вообще-то могу назвать еще с десяток очень известных и очень противных имен сторонников независимости Украины. И Бронислав подкинет. Он у нас многостаночник, не только политолог, но немножечко и историк, он подскажет, если я чего забуду...
  
  ... Вот как здрасьте!... Белка, успокойся, счас все выяснится, погоди ты... Да не мешай, Лисюк, что ты мне все рот затыкаешь, начальник, так можно, да?! То, понимаешь ли, поводья у меня не так подобраны, то акцент не тот, то Аде мешаю...
  
  - Кгм-м-м... извините, пани Адя, что-то я Вас не вполне разумею, Вы всерьез, что ли? Ярема же наших на кол сажал... и про Радзивиллов знаю, читал... Радзивиллы столько крови нашей выточили!.. А про Гитлера и не знаю вообще, чего и говорить...
  - Не Гитлер, а Гиммлер, кстати говоря, пан Семен. Ладно, поздравляю, вам таки удалось меня разозлить. Так слушайте же. Вам не известно разве, что в гиммлеровские да в риббентроповские планы в разные времена всерьез входила независимость Украины? Так вот, представьте себе, было такое. В конце концов, всякий раз эти планы перечеркивал Гитлер, как уж там его Гиммлер с Риббентропом не подталкивали к независимости Украины. И не только Украины. С Власовым у них, по-хорошему говоря, тоже дело не вышло. Но это потому, что Гитлер вообще терпеть не мог славян, нас разве поленьями в печке видел в романтических своих мечтаниях, или бессловесными рабами на поле бауэрском. А так, помимо этой манечки, так очень даже многие в Рейхсправительстве соглашались с необходимостью независимости Украины. И от Москвы эта независимость планировалась, конечно же, но в какой-то разумной мере от Берлина. Под Гауляйтером своим, разумеется, да, но, все же, планировали такую-сякую независимость.
  
  Теперь про Сталина. Это что, вы мне тут хотите сказать, что не Сталин разве при Кагановиче удержал Украину от окончательной ассимиляции в Россию? Скажете, нет? Вы мне только не качайте головоньками своими казацкими, нечего мне укоры демонстрировать, сама знаю, каков фрукт был Рябой Йоська. Зато и другое знаю. Знаю, например, кто палачу Дустышеву голову укрутил. Знаю, кто взбесившегося Кагановича с Украины убрал. Знаю, кто кровавого нашего Наркома НКВД Балицкого в расход пустил именно за лишнюю кровь. Я это все знаю, а вы, дружочки вы мои национально осознанные, вы знаете?
  
  А кто украинскими кадрами половину партийно-государственных должностей в Союзе обсеял и тем спас и укрепил национальные кадры? Кто окончательно утвердил передачу Крыма Украине? Кто бесконечно терпел местечковые националистические шалости не менее себя лысого и тоже очень дорогого нашего товарища Шелеста? Кто... эх, да что там! Это все Хрущев. Ясно, что ни о какой полной, государственной независимости Украины у него речи быть не могло, известное дело, комуняка, совдеп, сволочь. Но ведь и от полной зависимости уберег, что уж вы тут мне не калякайте со ссылками на говенные оппозиционные газетки или большевицкие учебники. Это все Хрущ, Никитушка наш Кукурузный. Украинец, между прочим, был, роду почище вашего будет.
  
  - Ну и что, что украинец?...
  - Цыц, милочка, я именно к этому и веду, что все равно, что украинец... так... Ярема с Янушем наших, говорите, на кол сажали? Это по-вашему аргумент? Это по-вашему аргумент за что именно? Или против чего аргумент? Хрен это собачий, а не аргумент, дичь какая! Тогда выходит, что наши Богун или Кривонос, которые дохлыми поляками полевые дороги устилали как гать гатили, оба были против независимости Польши от кого-то там? Что за детский вздор! Им та Польша вообще была до причинного места! Кто кого бил-вешал, это не аргумент ни за что и ни против чего. Это вообще так называемый argumentum ad hominum, то есть, довод, основывающийся не на объективном положении дел, а на особенностях личности одного из участников этих дел. Пускать в ход такой довод это пошлая глупость, знать забудьте. Именно Ярема Вишневецкий и, кстати сказать, позднее тот же Януш Радзивилл просто таки слюни пускали о независимости Украины... Что? Не слыхали такого? Не те книги читали, не те хрестоматии. Вообще мало вы читали, соотечественники. И не слишком историей своего Отечества вы интересовались, кстати сказать... что, времени насчет почитать не было? Плясали и нравились, казачки-красавчики?
  
  Именно эти жестокие и циничные люди, вовсе не дружелюбно относившиеся к нам, к украинцам, спать ночами не могли от неутолимой тяги к независимости Украины. Конкретно от Польши, а между прочим и от Москвы. А знаете, почему? А потому, что и тот и другой вполне могли со временем стать полноправными властителями этой самой независимой Украины в тогдашних границах, были у них такие возможности, были. А какой же потенциальный властитель захочет властвовать зависимой территорией? Дурной он на всю голову, что ли?
  
  Князь Иеремия так и выложил как-то в частной переписке, - мол, ночей не спит, крутится в постели как вошь на тулупе. Все грезится ему просвещенная светом Евангелия, оцивилизованная, богатая, привольная, крепко защищенная со всех сторон и не зависимая ни от кого Поднепровская Украина. От всех стран-царей-королей независимая, а от него, от Князя Иеремии, - зависимая. Но ведь от Москвы и Варшавы все же независимая, все же просвещенная да защищенная, - вот чего он хотел. И что теперь, красотулечки вы мои боевитые, скажете, если я вот сей же час и выложу вам: сегодня в Киеве наиболее влиятельная и острее всех жаждущая независимости Украины фигура - Мурчук, теперь как, поверите?
  
  Не обижайтесь, хлопцы-девчатки, наорала я на вас... Так и вы хороши. Вы же казаки, люди с оружием в руках и национальной идеей в сердце, так ведь должно быть, разве нет? Так какая же у вас в сердце, к хренам котячим, национальная идея, если вы явной глупости от меня добиваетесь: кто, дескать, независимости Украины самый большой друг?! Дядя Джорджик и тетя Маргаретка Украине самые большие дружбаны и сторонники ее независимости, пся крэв!.. Ясно вам?! Привыкли, видите ли, весь мир в две краски красить и обе черные, манихеи приграничные...
  
  Теперь как, про комуняк тоже чего подрассказать? Про отцов и матерей ваших набаять, про братьев-украинцев с деда-прадеда настучать? Про тех про самых, да? Про семьи ваши, про родную кровь вашу, про всех ваших и моих, кто лично и персонально смолчал, когда продавали Украину большевичкам, да? Или про тех ваших и моих, кто и вовсе сам ею торганул, за идеалы свои за хамские продался, да? Про всех, кто русифицировал нашу Родину, сраку Москве лизал полвека за выгоды свои личные, за спокойствие, за деньги и за власть над нами, над народом украинским, - про них вам тоже рассказать? Да?... Вы не стесняйтесь, я расскажу, месяц во сне вздрагивать будете, я на хорошей информации сиживала, есть мне чего рассказать... ну? Не извольте молчать!
  - Э-э-х, пани Адя, хорошенькое Вы мне тут утро устроили, все с ног на голову перевернули...
  - Так, очень мило, душевно рада. И что, уж раз перевернула, так сей же минут и говорите, Сема, конкретно: с чем не согласны?
  - ... Да нет, я не к тому, что не согласен... У меня мозги кипят... Я ведь казак, я Атаман, а вовсе никакой не политик... и в школе я учился.... да... не очень... Хотите сказать, что если кто за волю Украины, то это еще ничего не значит ни для Украины, ни для нас, так, что ли?
  - Да, голубчик Сема, да, именно так. Для тупой толпы все, что я сейчас высказала, конечно, страшная крамола. Но вы ведь не толпа, я надеюсь, вы ведь в будущем крепкий средний класс Украины. Вы с оружием будете. Вас, вооруженных, всякий сучий хвост сманивать станет под знамена свои якобы благородные да национальные. А что у нас первое благородное? Любовь к независимости, вот что у нас, дурней несчастных, первое благородное. Вот вам всем, казакам, и нужно крепко понять, что больше всего хочет независимости не обычный гражданин, не просвещенный вольнодумец, не национальный герой даже, а тривиальный псих. Самый обыденный придурок, психический больной. Ему зависимость от санитаров горше всякой муки, а уж врачиха Леночка так похуже Костлявой будет. Ему только бы обрести личную независимость, только бы через дуркин забор махнуть... а там и посмотрим, может и загрызет кого на свободе от радостного осознания независимости... вот уж кому и вправду - свобода или смерть!
  
  Свобода, между прочим, никакая вообще не ценность, нет такой ценности. Свобода может быть огромным благом, может быть ужасной трагедией, может быть вовсе ничем, так, пустым местом. А вот ценностью не была она никогда и не будет. Кроме, разве что, в дурке, среди узколобых вояк или в наиболее легкомысленной художественной литературе. Там, в литературе, - да, там свобода вечный пряный соус к любому гнилому страдальцу, ко всякому эстетствующему бездельнику приправа, вообще приложение к главному дураку, зачастую - ко главному герою. А если герой произведения вынужден - подчеркиваю: в-ы-н-у-ж-д-е-н, бороться за свободу, то дело это никак не нормальное, это трагедия для героя. Если, конечно, он и впрямь герой, не сукин сын или помешанный. У нормальных, порядочных писателей, кстати, свобода никогда и не показывается ценностью. Крестом человеческим она показывается, тяжким, но неизбежным бременем, порой святым долгом - и не более того.
  - Адя, да как же свобода может быть трагедией, а?
  - А так вот, Лиля, а вот так: легко и неназойливо. Вот ты, кстати сказать, замужем, извини, конечно?..
  - Да при чем здесь?... А-а... я, кажется, поняла... Это ты больно меня достала... Я еще не замужем, пока... Правда... Я свободна... Да... Понимаю. Мою клятую свободу я бы врагу своему отдала и еще и сверху приплатила... Но Адя, это же про меня, про женщину... а про целую страну, про народ, про нацию, - разве там свобода может быть трагедией?
  - Представь себе, что может. Вот тебе, вот вам всем простейший пример. Очень болезненный это пример, потому что не книжный и не чей-то там, а наш собственный.
  - Адя, ну что Вы все примеры...
  - Цыц, третий раз говорю, хотите знать, так слушайте, нечего мне тут... слушайте. Слепоглухонемой от рождения - и тот знает, что независимости мы от времен татарского нашествия уже не знавали. Не было у Украины независимости. Земля богатая, обширная, еды вдоволь, вина-меду, людей сильных и умных - всего было вдоволь, а независимостью не благословил нас Господь, увы. Но кто у нас не отвык еще вдумываться в смысл слов "не благословил Господь", кто кроме монахов? Никто. Никто и не прислушивался и не вдумывался. Ручаюсь, что и вы тоже... а?
  - ...
  - ... Вот-вот. Зато всякий сильно умный или сильно жадный спешил халдействовать, добывал эту самую независимость, как головастика из мутной лужи. Реальное государственное и геополитическое положение страны борцам по боку: хочу, мол, независимости, и все тут... помните еще, только что напоминала о самых жарких друзьях нашей независимости, Маргошке и Джорджике?.. Нет условий, так и не надо, сам, дескать, условия создам. Присягу кому дал уже - плевать, нарушу присягу, как Наливайко, например, и все такое. А как Бог поступает с нарушителями присяги, как вы сами думаете?... Вот так и с борцами за волю за независимость и со всеми нами заодно Бог - Ревнитель клятв и благочестия - так и поступал. Как с собаками, то есть, поступал Он с нами, так и до сих пор поступает. А за дело справедливо побитому все неймется... А знаете, что мне вот, лично мне в глаза бросается, как перечту писания высокоумных предков?
  - А если мы не читали, так как же мы Вас, Адя, поймем?
  - Куда вы денетесь... все равно, или вам в пушечное мясо, или пора понимать даже если и не читали. Прочтете еще... так слушайте все же, слушайте и на ус мотайте.
  
  Все написанное ими про нас и нашу историю писано было так, будто бы никто и никогда не восходил волею на Крест. Или так, будто бы Спаситель восшел на Крест за кого-то одного, за самого хорошего, за одного отборного украинца, а вовсе не за всех за нас. Не за тех, якобы, распинался Спаситель, кто этот умный вздор писал и не за тех, кто его украдкой от Венской, Варшавской, Московской (потом уже Советской) полиции читал. Не за польских полицейских вроде бы на Крест восходил Царь Мира и не за советских диссидентов. Не за Тамерлана и Берия волею распялся Он, не за Антона Лотоцкого или Яна Сапегу, не за Иова Борецкого или Никиту Трубецкого. Ну, разве что за Зиновия-Богдана Хмельницкого... отчасти... Но якобы вовсе не за Иеремию Вишневецкого, не за Иосифа Сталина и не за Генриха Гиммлера пострадал Он. Зато, якобы, именно за меня и тебя лично Он пострадал. Слышите, девочки? Сема, я понятно говорю?...
  - .....
  - ... Ладно. Молчите себе, а я все равно скажу. Хотя мне и не вполне удобно вам этого говорить, католичка я, да ладно, Пан наш не выдаст, Лупихвост ваш не ославит... Вы, якобы православные и якобы украинцы, - вы отличаетесь, пожалуй, полным отсутствием православного, да вообще христианского отношения к своей и всемирной истории, полным нашим латинского манеру польским "зером", нулем, то есть. Зеро у вас покорности властям, зеро взаимной толерантности, зеро обязательных для верующего сравнений между своей и Священной историями, зеро простого бытового правдописания.... Извините, конечно, за дюже вумную терминологию, но как иначе скажешь? Не говорить же по правде, что почти все вожди и вождики наши, да и мы сами были.. э-э-э... не вполне христиане по способу мышления?!
  
  Я не москвофилка, у меня вообще все двоюродные-троюродные от младенчества в Эксгибиционистах хороших сидят, а тогда за такое комуняки и к стенке ставили запросто. Но люди добрые борловские, да гляньте же, наконец, непредвзятым оком, как расставлены принципы духовной истории у "нас" и у каких-нибудь "них", уж москали это там, поляки или венгры, - не важно. Москалям, например, в соблазн или во испытание, ниспослана не вполне изящная эстетически, простоватая, но все же какая-никакая государственническая идея - Третьего Рима. И при той идее "они" стояли крепко и долго, аж до так называемого Великого Октября. А чем на это ответили миру "мы"? Да ничем! Братским кружком гордо смолчали. В духовном смысле смолчали, ясное дело.
  
  Те или иные обеты давали все народы и всегда. От последнего, гласного, записанного и на показ всякому выставленного в варшавском Костеле Св. Яна обета приклонения поляков под омофор Богородицы и до кровавых круговых порук каких-нибудь батакудов. А мы, украинцы, мы что же? Лет двести тому приобещали защиту войска Запорожского некоему полузабытому православному Братству, да и все на том.
  
  Мы, украинцы, смело и гордо соревновались друг с другом, с поляками и московитами за ранговые маетности, за крепостных, за своевольную мать-волю, а между делом обманывали всех подряд, кому выпадала печаль войти с нами в дипломатические сношения. Мы всегда были разумны и конкретны, в точности как Исав: мы обменяли духовную историю Нации на материалистической выделки историографию борений нашего племени со всеми племенами Евразии по очереди... Пардон, опять же, за терминологию... Ну чисто евреи! Хотя уж они-то о Божиих обещаниях ой как помнят, а над нами, невежами-атеистами, и по сей день в бороды посмеиваются... Племенные борения мы имеем и нынче. Зато всемирная История про нас в основном помалкивает. Это вам, девочки, кстати и о БРЮХе.
  
  - Но пани Адя, я тоже кое-что читал... да что-то в том вашем слове есть, но все же нельзя, пани Адя...
  - ... Что это, Семочка, за вялое детское "все же" у тебя спереди повисло и качается? Ничего четкого и ясного не встало? Жаль-жаль... Что, неприятно? Так ведь и это печальная материалистическая норма для всех материалистов-безбожников. Вы там у себя как в Борловке, насколько осознаны именно как борловцы и, главное, - почему?... Да, конечно, вы, так сказать, - просто население Борловщчины. Понимаю. Каким то уж там этническим узваром население ваше борловское булькает себе тихо-мирно, и пусть себе тихо-мирно варится. Оно, видите ли, как раз на это место на-село, при-село. Хотя само место его о том не просило, население само пришло. Из России в основном пришло, между прочим, в период второго, Николаевского подъема тяжелой промышленности. Ладно, пришли и пришли, было дело, проехали. И что же вам там всем от жизни положено?
  
  Вам, нам всем, которые променяли историю горнего духа на историю родимой макитры - что положено? Всякий день бурчит и пучится живая история, в которой место Бога занимает украинский, извините великодушно, этнографически фиксированный плебс. Кто родной плебс любит, тот и есть настоящий украинец. Кто панов Гетманов и Старшинку вровень с образами в вежливых рисуночках вешает, тот и есть настоящий украинец. Кому казатчина мила или Шевченковы о ней стихи любы, тот и есть настоящий украинец. Кто москалю, немцу, поляку или большевичку гордую дулю кажет, тот и есть настоящий украинец. Хам он посполитый, окраинная дешевка он, а не украинец! И правильно нас москали жмут, и правильно в морду нам плюют, правильно, пусть плюют, пока не выдавим из себя атеистического раба истории и не посмотрим в небо Национального Долга.
  
  Вот такие вам пирожки с котятами. Такая вот вам и нам всем нужна историческая свобода национального духа... как осознанная необходимость провинциального брюха, уж простите за невольную аллюзию... Все? Всем все ясно, все довольны? Морду подставлять, или даме простите великодушно?
  - Пани Адя, так что же выходит, что и мы все зря тут воюем? Или мы тоже все полудурки? А как же вы с паном Брониславом?
  - А это уже, милейший мой Сема, от каждого из нас зависит, воином он будет подневольным в нашей государственной трагедии или полудурком в гнилом политическом скетче. Для меня - да, это трагедия. Только я даже и не воин в этой трагедии, я уже сейчас ее жертва... Я ведь никакой не борец, не революционер, не защитник прав угнетенных собственной тупостью плебеев. Я литературовед, журналистка я и вообще женщина. Не совсем уже, увы, и женщина... что-то еще осталось женского... мне кажется... чуть-чуть. Мне эта наша вечно зудящая государственная независимость - во, где сидит, сто лет она мне снилась! Я просто жить хочу, сын у меня есть школьник, дом разгромленный да захламленный борцами за волю. Я свои мозги в ход пускать хочу каждый день и в соответствии с образованием. Хочу писать и пользоваться заслуженным уважением, а не воевать с одними дураками против других дураков. Но у меня выхода другого нет, вот я тут с вами и валяю ваньку на рассвете. А не то - шли бы вы все со своей свободой подальше, а я бы пошла дело свое делать, статьи писать.
  - Да отчего же у вас выхода нет? Кто вас неволит? Вот и шли бы себе... извините, писать, - разве нет?
  - Увы, Сема, эту возможность мы уже проехали. Писать мне уже не с руки и не по чести. Время так сошлось, слова мы с Брониславом кое-какие вслух сказали, попались: теперь нужно быть на высоте задачи. Глупо встревать в черт те чего, да. Но непорядочно, раз случайно встрявши, - уклоняться.
  
  Знаешь, Семочка, как китайцы ближнего проклинают, вдруг кто на ногу наступит невзначай? А вот так: чтоб тебе, - говорят, - жить в эпоху великих перемен! Кто-то меня и проклял еще до рождения: живу я в эпоху великих перемен. И учти, пожалуйста, еще и еще раз вот что. Нас с Брониславом как бы мимоходом поставили перед выбором: так или этак. Коли поставили тебя фасадом к выбору, то выбирать нужно, исходя из чувства чести, а не из каких других соображений. Так что мы с ним выбрали вовсе не то, чего взаправду хотели, а то, чего нельзя было не выбрать без потери лица. Ясное дело?
  - Но ведь и нас всех...
  - ... Че-е-е-го!? Нет, нет и нет, ни хрена такого, неправда твоя, Сема! Никого из вас перед выбором не ставили. Вы там скучаете в отвалах своих ядовитых, любопытно вам: чего этакого в столицах делается, а не поучаствовать ли? Вдруг ощутили себя, понимаешь ли, украинцами, зажимали вас кацапы, видите ли, культуры родной, якобы, лишали... или как? Ну, не слышу ответа!...
  - ... Да в общем... в общем нет, никто... ничего такого...
  - Вот! Спасибо, Сема, спасибо тебе, дорогой мой пан Наказной, что не врешь нагло в глаза как кафешная пьянь уличной интеллектуалке. Я ведь тебя насквозь вижу, прекрасно вас всех понимаю. Я классная журналистка, я порепортерствовала изрядно, я вас таких понавидалась по далеким уголкам Украины нашей несчастной за шесть лет работы. Ты ведь живой, ты теплый, ты огромный, ты красавец, шкаф ты настоящий, крови в тебе сто литров и вся ярко-алая, артериальная. Тебе нужно пятьдесят баб, озеро водки, один футбол в неделю и две работы плюс шабашка, иначе захиреешь. А еще лучше тебе три малых войны и два средних форматов потопа. Иначе заскучаешь и помрешь от нехватки афферентных сигналов (...что-что? каких еще ...ферентных, Семочка?...)... Лилька, не важно, дела ему не хватает, вот что! Я чувствую, я знаю, вот у меня Бронислав, - не смотри, что худощав, в нем тоже кровь лишняя, тоже дела требует...
  
  Тут как на грех, - предреволюционная ситуация, холера ей в бок. Начали к вам таскаться всякие мелкие бессовестные неудачники-полукровки с ворохами агиток и жаждой отличиться, флагами своими размахались, глотками своими развопились, распризывались к славе и воле, гыцели смрадные... такое дело. Вот ты и попался.
  
  Поначалу начал ты шутейно как бы баловаться, в казака рядиться... Ты? Ты?! Да ты только посмотри на себя, какой ты украинский казак, сиськин клюв!? Ты же типичный Вестфальский горняк, или Силезский сталевар... на худой уж национальный конец, - дальневосточный атлантический краболовец, да чтобы волны горой, камбуз поближе и теща подальше. Но нет, решил именно показаковать, именно поукраинствовать. Что ж, хорошо: ты сам это сказал. Пацан сказал - нашего, значит, полку прибыло.
  
  И вот попробовал ты казаковать, что-то да получилось, потом и люди тебя слушаться стали. Есть кого слушаться, ясное дело, я бы тоже послушалась, если б или твоей бабой была или хулиганом местным. Дальше больше, пару стычек из-за пустяков с дохляками вашими, якобы русскими... Так и стал ты понемногу из обыкновенного благородного уличного хулигана никакой национальности - окраинным украинским казаком, Атаманом стал, борцом. Ты, Сема, не дурак, конечно. Но и не трагический герой. Ты и никакой не борец за волю народную. Ты Гусев, вот что...
  - И никакой он, пани Адя не...
  
  ... Цыц мне тут, крысавицы! Молчать, пока я с мужчиной разговариваю! Распустились, понимаешь ли, казачки затисканные, маркитантки пригородные... Лиля, ну что ты лезешь поперед меня в пекло? Помолчи, пожалуйста, пани Адя, вроде, дело говорит. Неприятно, конечно, но все же... Семчик, а почему это ей молчать? А я вот... Цыц, Белка, пани Адя правильно говорит, не догоняете вы... помолчите... Скажи пожалуйста, можем и помолчать... Ты мне, Лилька, рожи не строй, это тебе не ночь на дворе... Семен Семенович, как Вам не стыдно!... Лилька, Лилька, погоди, Лилечка, ну давай послушаем... А ну их!... А мне интересно... Тебе, Белка, все интересно, а я, видите ли, молчать должна! ... Все! Баста, девки, а то сей же час до Куреня прогоню! Говорите, пани Адя, говорите...
  
  - Ты, Сема, есть не кто иной, как Гусев. Читал красного Графа Толстого, Алексея который, "Аэлиту"? Был там такой персонаж, из крестьян, красный боец, рубака, рисковый парень, полнокровный, но малообразованный. На войне все равны, всем весело до смерти, да вот как окончилась Гражданская, так он и заскучал. Ходил-ходил, маялся, жене сердце сосал, аж пока не встретил на стене дома на улице Красных Зорь объявление про набор желающих лететь на Марс. Представляете? На Марс! Не в какую там Гватемалу, Мировую Революцию среди шоколадненьких делать, это бы еще и понять можно, а - на Марс, такое дело... И что бы вы думали?.. Как думаешь, Лиля, что он сделал?
  - Пошел, конечно, и обратился добровольцем, как же еще!
  - Бедная ты моя совдеповская женка... Вот-вот, я о том и веду. И Семен твой тоже пошел и обратился добровольно, стал приграничным Наказным Атаманом. Теперь против Москвы воюет, меня прикрывает с тылу, а то и с фронту.
  - Что, неправильно сделал?
  - А мне теперь по барабану, правильно он сделал, или неправильно. Это пусть его бабу и его батюшку-исповедника волнует. Но я теперь от его решения крепко зависима, он для меня опора, все, приехали. Так что пусть воюет.
  - Это ж как это так, - пусть воюет? Сами понарассказывали про всякое, а Семен пусть воюет? Странно даже как-то...
  - Что задело за слабенькое местечко? Да, теперь Семен пусть воюет, он слово дал, он клятву дал, теперь будет воевать как миленький. И я с ним буду, и Бронислав, и много еще людей вместе с нами будет воевать. Не к тому же было говорено, что, мол, лучше морды по кустам ховать, пока другие на бруствер лезут. Я к тому веду, что даже воюя за что хорошее нельзя завоевываться, нельзя заигрываться, нельзя считать себя самым правым и самым хорошим оттого только, что воюешь. Эка невидаль для мужчины, - война! Для того мы вас и рожаем, чтобы вы воевали за нас, чтобы умирали за нас да за Отечество наше. Но не за тем мы вас рожаем, чтобы вы потом головой не думали, чтобы всякое говно вас могло сманить об насчет кого бить и чего спасать...
  
  Такая вот с утреца лекция вам миленькая, детушки вы мои, казачки. Если живы будем и все наладится, то завсегда милости прошу на чай с разговорами. Больше расскажу. Пока же дело свое делайте, но не заноситесь, не надувайтесь, как жаба на дождь. Неровен час победим, так я и не знаю, что вы там в Борловке с победою делать будете. Кого гнобить будете, победив, кого ласкать, что и как устраивать... В общем, ладно, поговорили и хорошо. Вы мне только попомните, что быть украинцем, быть казаком - это никакая не медаль на грудь. И вообще: быть частью подневольного народа - это еще о тебе самом ничего ни хорошего, ни утешительного не говорит. Такие дела...
  
  И замолчали, и помолчали сколько-то времени. Свежерасклассифицированные затисканные маркитантки натужно рыскали злючими взорами по окрестностям. Старались ни с Адей, ни с Брониславом, ни друг с другом глазами не встречаться: неровен час вспыхнул бы опять разговор о больном, о противном, о неожиданном. Адя демонстративно высокомерно уставилась куда-то поверх троллейбусных проводов, пережевывала в себе нечто тайное, что-то не до конца народное, не вполне национально утешительное. Бронислав внутренне хихикал внеплановой экспресс-лекции по национальному вопросу и текущему моменту, а при том хихике рассеянно созерцал провинциальные щиколотки северовосточных Валькирий, цинично использовал момент отвлечения красотулечного внимания. Щиколотки ни на что повыше коленок лакомое не намекали, так себе были щиколотки, не без праха дорог и походов, увы.
  
  В общем, почти все почтенное казацкое товарищество тихо злилось и лупало глазками кто куда. Слабенькое еще после затяжных патологических родов чувство национального единства, трусливо отползшее от ярых речей прочь, только помаргивало из-за соседнего куста да похныкивало. Слабо ему было поучаствовать, не решалось, синюшное, как подскочить, да как снова внедриться в коллектив, да как соединить сердца и голоса!...
  
  Только Наказной Лис спокойно откинулся на шелушащуюся спинку лавки и нескромно, без тени джентльменства рассматривал Адю. В упор рассматривал окраинный казак Семен Лис столичную журналистку, такую себе "просто Адю", и в очах его каменноугольных медленно прирастал некий очевидный вопрос. Недурно бы Брониславу хоть мимолетно заглянуть в темные недра северовосточных зерцал души, уловить отсвет немого вопроса, обдумать, да и меры превентивные принять. Но упустил момент созерцатель провинциальных щиколоток, упустил, ладно, проехали, так уж тому и быть. А то и к лучшему может статься...
  
  Тем временем, развиднелось окончательно. Разочарованные пассивным трофическим поведением сапиенсов кошаки разошлись, зевая и встряхиваясь, по своим подвалам-чердакам. Птички-бабочки успели и распеться на полную катушку, и нагомониться, и свернуть концерт, как то завсегда происходит ранними летними утречками в маленьких сквериках большущих городищ. Из скрытых домами кривых уличных далей притянулся взвизг троллейбуса. Последний, наверное, дежурный троллейбус-шатун перед началом массовых дневных перевозок человечины к местам утилизации. Притянулся далекий взвизг, поскользил по ушам и отбился налево, в гулкую Владимирскую, пропал. Солнце показалось и свету разом прибыло - главный софит включен, прошу смотреть и радоваться, если есть чему порадоваться!
  
  Вездесущие активные эгрегоры малой национальной государственности отзевали спросонок, закурили по первой, щурясь от раннего дымка небесной Примы и запустили инженерно-метафизические свои пальцы в просыпающийся далеко внизу механизм реализации общих и частных судеб. Высоко-высоко, под бело-голубым клочкастым утренним беретом внахлобучку, инобытийствующие идеи и идейки заканчивали формирование, отладку и настройку игры на поражение одних и во торжество других. На необъятной инженерной площадке определялись и фиксировались (как водится, поименно) герои и трусы, везучие и жертвы, устанавливались новые рубежи групповых противостояний.
  
  Из зубчатых линий новых рубежей противостояний задиристо выплывали друг другу навстречу кривые синие и красные стрелы новых идеологических атак, крепчали и обустраивались будущие клановые тылы этнических оппонентов. Тут же (для равновесия) планировались и приказывались кавалерийские рейды по новым клановым тылам. В мытарских воздушнопарламентских коридорах переустанавливались и уточнялись свежайшие правила старинной игры швайнов с кошонами в социальный бисер. Правил этих на Земле никто и никогда не узнает. Но считаться с ними придется хочешь-не хочешь, знаешь-не знаешь, такое дело... Первый военный день вступал в свои военные права, не милосердные ни к падшим, ни к павшим. Война надвигалась, борщом пахло все интенсивнее. Говном пока не пахло.
  
  В предчувствии романтических звуков-запахов боя и похода, под легким благом свежевыпитого, выносной командный пункт более или менее смирился, вытеснил ощущение мимобежной розни, до поры заместил ненужное, но правильное ощущение неправильным, но нужным боевым братством. Народ-борец прекратил подчеркнуто безразлично озирать городские виды, уклоняться от взглядов товарищей, враз завернул взоры в кучу, вздохнул разом. Героически затисканные маркитантки (и матери, и сестры, и жены, и многое еще другое, походно-полевое) засновали ручками по походной скатерке, смели остатки в мутный кулек, потащили к ближайшей урне. Урна была устроена в форме пеликана, широко раскрытым железным клювом о чем-то птичьем немо вопиющего ко всем прохожим доброй воли.
  
  - Девочки, девочки, я Вас умоляю, только не туда, не в рот!... Можно Вы кульки оттащите во-о-он туда, к сортиру, там тоже урна есть?! - это Адя с трепетом детской брезгливости переживает видение насильственного кормления беззащитного пеликана отбросной гадостью, фантазия у нее, видите ли, переразвита... Впрочем, и впрямь, - гадость, и кто такую дрянь спроектировал?
  
  Тридцати-плюс-минус-с-гаком-летние девочки развернулись и послушно потащились к сортиру, пошлепывая подметками вьетнамок, позвякивая кинжалами на ремнях. Диво какое, - переобулись, блузки-рубашки партикулярные накинули, а шаровары (пусть и с подвернутыми штанинами), ремни и кинжалы оставили. Во как блюдут уставной внешний вид боевитые борловки... или борловчанки... или борлушки... кто в них там разберется, в этих топонимических производных... Так, судя по часам, вот-вот на игровую доску будет подана первая перемена блюд: структурный элемент "люди". Интересно, сотни хоть три сберут за полтора часа? Ведь и доезду из ближайших общежитий минут за тридцать...
  
  Нужного народу не наблюдалось. Зато пропавший было на холмистой Владимирской жалостный взвизг вновь зародился в не видной отсюда фигурной извилине Большой Житомирской. Проклюнулся, окреп, разросся до привычного подвывающего ноя старенькой электрической Шайтан-арбы, целеустремленно вскарабкивающейся от крутого подъема улицы Очень Доброго Комиссара Дяденьки Артема ко Львовской Площади, к сомнительной целомудренности лепным фигуркам на фронтоне Дома Халявщика, ближе к театру говенных действий. Ну и что, это ли вам, судари мои, не везение? Обыкновенно регулярное троллейбусное сообщение начинается в половине шестого, а теперь только 5-02, здорово, наша берет!
  
  Адя тоже услышала выходную техноарию коммунального транспорта, склонилась над Уоки-Токи, нахально забубнила что-то командирское, не положенное по чину-званию. Куренной Лис прислушался к бубонению, закивал главою подбритою, подшепнул пару слов не блистающей родным акцентом Белле. Та тоже закивала, заулыбалась, дернулась было к Лилии - Атаман шикнул, фыркнул, - и вспорхнула коренная испанохохлушка, и поскакала в сторону Дустышева.
  
  Лиля разом посерьезнела, размеренно и деловито зашебуршалась в походной сумке. То вынимала, то засовывала назад всякое полезное: длинное, неприятное видом шило, гребенку, бинты, два кастета, две пары скрученных в косу колготок, ампулы йода и картонный резачок с наждачной насадкой для вскрытия ампул, шприц-тюбик с чем-то непрозрачным, вазелин, пригоршню пачечек стрептоцида, мелькнула даже малогуманная с виду нагайка... готовится... ишь ты, добрая подруга полевого командира, одобрям-с. Тем временем звук Шайтан-арбы окреп, сложился в двое-, потом в троезвучие... Как минимум, три... да, три троллейбуса въезжает. Ну правильно: 18, 18-к и 16 маршруты, все трое подъезжают, всей электротусовкой.
  
  Вместе с троллейбусным унисоном en face проклюнулся как бы вторящим эхом другой звукоряд, сзади. Гороховый перещелк вываливающих из кузова каблуков, звяк алюминиевых щитов, по инерции тычущихся в асфальт, почти слитно - несколько повелительных выкриков, а затем настоящий стрекот каблучиных стай, в пять секунд переформировавшийся в мерный рокот бегущих в ногу тяжело снаряженных людей.
  
  Так, злой от недосыпания ОМОН покинул засадные грузовики и колонной по четыре побежал... Куда, собственно говоря, обратил стопы свои жестокие спросоночный ОМОН?.. До Бронислав-Шанце от грузовиков у нас метров 60 было, до поворотни... Значит, считаем в уме... и-раз...и-два...и-три...и-четыре... вот! уже сейчас должны столкнуться ОМОН и Курень... Но нет... звуков свального побоища не слышно, а рокот каблуков слабеет... Не на нас нацеливался мусорской люд. Значит, на площадь валят оливковые береты, на Майдан вестимо направили стопы свои подкованные, а зачем? Фу ты, вот еще загадки лишние... Не остывшая после назидающей выволочки Адя не выдержала загадок, бросила в пространства - я счас!.. - и умелькнула домой, уточнять ситуевину. Только отдалилась она за предел выкрика, вновь ожила Уоки-Токи. Лис схватил, поднес зачем-то к уху, хотя слышно и так отменно:
  
  - Пан Куренной, пан Куренной, чуешь?.. Это Левко Иванчук, дневальный... туточки вломились какие-то сопляки дрожащие, сказали наблюдатели они, к пээловцам, так мы впустили... Так говорят, что это, ну, Сверхнациональная Студенческая Спевка никому не сказываясь, чтобы неожиданно... ну, чтобы врасплох застать... выперлась Спевка на Майдан голодувать в поддержку Церкви и против комуняк. Только что ОМОН на них наехал, все там ломает, плакаты рвет, палатки, студентов мочат как пацюков... кульками их укладывают, рядочками, мордами вниз и раскладушками ихними сверху покрывают... лихое дело... вот... Что будет за наказ, пан Куренной?
  
  Лис покосился...
  - Ну, что, располовиним Куреня, а, пан Бронислав?.. жалко студентиков... Да и хлопцы все равно проснулись, поди, так чего бы по мусорским мордасам не поездить перед завтраком, а? Потом уже, если с удачей выйдем, то и на этой площади дадим просраться москаликам, а?...
  - Так... половинить вряд ли стоит, а подсобить - да, следует. Все одно от вас в ближайшее время ничего реально силового в этом месте не жду, тут не число решит дело, а хитрость... Так, пан Семен... выкликай человек десять сюда отборных, самых бойцов, сам оставайся, а Есаулу своему командуй атаку и чтобы уж не стесняться в средствах... только Штабу перед атакой пусть доложатся, что атакуют - и сразу выходить из дела... сойдетесь где-то на окраинной платформе железной дороги и - кыш на Борловку, от последствий подальше... После, как комуняк в их же слезах потопим, встретимся... или раньше... Маршруты отхода и платформу погрузки вам порекомендовали?
  - Дали-дали, пан Бронислав, к отходу и эвакуации со Штабом все заранее постановили. У платформы Протасов Яр, в низинке у Лыбеди, за сараями-гаражами соберемся... Электрички каждые 20-25 минут ходят... ладно, это я, значит, сейчас... пик-пик-пик!... Але?!... Левко, чуешь?! Левко, цуцененок такой, пипочку отпусти на корпусе, не жми пальцем, нехристь!.. Левко, вели Есаулу, пятерку Брыля ко мне и чтобы мухой... потом так... Сей же минут мне ОМОН на Майдане атаковать, метелить гнидов, пока краснопогонники не посинеют, только не до смерти, так... до легкой усрачки... потом отход врассыпную по штабной схеме... да... Еще пусть Брыль походом шины что ли ментюкам пропорет... но это не обязательно, это как ему сподручнее будет... Все, конец... Связи больше не будет, рацию отдашь пани Саньке лично в руки... Слава Украине!
  - Героям Слава! Счас мы их ка-а-ак взъе...м! - рявкнул осчастливленный Левко и радостный его драгунский рявк вывалился из маленького чужеземненького агрегатцу таким туберкулезным хрипом, что Лис даже поморщился. Впрочем, Лису бы не разговоры тут разговаривать, а со своими людоедами заодно рявкнуть, гикнуть, ударить кое-кому в тыл, а то и с фронта, - плевать... Но нет, нет, писано ему на роду участие в специальных операциях, не в лобовом столкновении, извечно любезном каждой усатой украинской душеньке. Лилия, - так та даже людей не постеснялась, погладила Лиса по локотку в добрый пудовик размером... тоже жалеет хлопца... Не досталось дитю этим разом крови, хряску зубного и гику победного. Оба глянули на Бронислава, - ну, что дальше?
  
  - Позову, - кивнул Бронислав, отвернулся и босым легким утренним шагом пошлепал наискосок через газоны, к площади и через площадь, к Мифу Всех Наших Героических Времен и его верному цветнометаллическому кобылу, заботливо прикрытому от небесных рос двуцветной попонкой: старая бронзовая патина с новыми голубиными заплатками. Подошел Бронислав ко клумбе, присел на прохладный поребрик спиной к Гетьману, закурил, повел глазами по площади. Решил осмотреться, сосчитать до шестидесяти, - а там уже и начинать, подмигнув неведомым Мойрам и сплюнув в невидимые шеолы...
  
  Раз потревоженный угрюмыми ментовскими гоплитами, премудрый софийный покой утренней площади сей уже минут доразламывался на многоразличные калейдоскопические кадрики. Не будите, революционеры, давненько спящую софиистическую премудрость, ой, не будите, - не обрадуетесь... - подумал еще Бронислав, да и втуне подумал, не ко времени. Пробуждаясь, стряхивая не всегда полезную премудрость, многое началось одновременно, многое несофийное чертиками повыскакивало из благостной софийной тишины. Но уж выскочив, ничем зато не огорчило последнего командирского рекогносцировочного взора.
  
  Из разверстого справа от Бронислава пустого вылета Владимирской, еще напротив, из узенького горла от Майдана поднимающейся Софийской, еще слева сзади, из-за угла, со стороны Стрелецкой, от РОВД, почти одновременно вытекли первые группки студентов, всего раз-два... шесть групп человек по 25-30. С гитарами, сачками, парни кто в чем, девицы в спортивном и в парадных национальных лентах. Ясно: боевые легкие одеяния и ирокзеская ленточная раскраска по-нашенски. С сумочками народ, сумками и сумищами в руках, через плечо и за спиной, веселятся, кто и приплясывает на ходу... Интересно, им и вправду весело перед битвой змеи и поросенком, или это для отводу глаз?.. Да чьих, собственно говоря, глаз для отводу - один я тут, не считая телекамер на торце ментовской Управы и Лиса в скверике. Студентики как один направляются в только что мною оставленный лисий скверик. Правильно, так и должно было быть... еще донедавна...
  
  Три троллейбуса, влача электрические унисоны, как раз выехали со стороны Большой Житомирской. Два остановились на углу Владимирской, у кондитерских киосков, третий выкрутил на площадь, к крытой остановке возле Авиаагентства "Малев". Из троллейбусов вывалилось добрых полторы сотни молодняка с рюкзаками, опять же, с сачками, при ведрах, бадминтонных ракетках... умницы. По внешнему виду - на пикники-рыбалки собрались подрастающие кадры национальной интеллигенции. Пусть докажут потом ментюки, что и обыкновенное пластиковое ведро, и невинная бадминтонная ракетка, и совсем уже набоковский сачок при столкновении в уличных и дворовых узкостях поопаснее саперных лопаток будут! Со стороны Михайловской площади тоже какие-то шевеления, тоже ржание молодое, гитары... Пусть бы и это студентики наши были, первое неплотное замыкание кольца...
  
  О-о-о, а вот из-за бульварного сортира и пятерка лисенячьих убийц показалась, Адя с ними, да Белла. Не захотела заядлая испанохохлушка пропустить зрелище. Если поживет еще сколько-нибудь, детишкам рассказывать будет. В рассказках старушечьих будет употреблять все больше выражения мало уважительные, вроде "такой цирк был!...", то есть слова подберет такие, которыми легче всего прикрыть воспоминания по-настоящему удивительные, в чем-то даже страшные. Встретились... Адя с Лисом кратенько прожестикулировали... маркитантки шмыгнули налево-направо, одна к остановке троллейбуса, ближе к Пожарке, другая на угол Владимирской и Софиевской, к Гастроному. Ясно, Адя выслала их тормозить структурный самоходный элемент "говно", как только элемент тот прибудет внутренне-кишечным самоходом.
  
  Нет, не успели легконогие. Три долгожданных цистерны на умеренной скорости уже въезжали слева по Владимирской, от Гастронома на Большой Житомирской, огибая медленно отползающие от остановки троллейбусы. Эх! Ведь и водители изменений в ситуации еще не знают, и боевые подруги не успеют тормознуть. Придется под чутким оком телекамер и самому порезвиться.
  
  Бронислав вскочил с бордюра, круговыми движениями замахал руками, как и было оговорено на крайний случай. Цистерны вильнули, противу всех правил срезали угол, тормознули у памятниковой клумбы, вплотную к Брониславу. Водилы дорогою отбоялись и теперь выглядели вполне бодро, ухмылялись: черт, мол, с ними, и с работой, и с ГБ. И работу новую найдем, и от старых гадюр в штатском отобьемся, профсоюзники помогут, зато ка-а-а-к наговняем!!.. Десять секунд матерных консультаций и цистерны развернулись, разделились, поддали газку. Одна нырнула в Дустышева, вторая, подрезав корму шарахнувшемуся троллейбусу, - в Софиевскую, третья, описав почти полный круг около клумбы, вскричала двигателем бодро ругательное и намерилась на ворота ментовской Пожарки. Бронислав еще успел махнуть рукой рыжехвостой группе поддержки: давайте, мол, ко мне, пора пришла, охотный рог трубит в бору! Рыжехвостая группа ринулась на клумбу, как зимние воробьи на навоз, крутя при том головами по сторонам, - жалели зрелище упускать...
  
  О, как же это складывалось красиво! Впрочем, нет, это складывалось не красиво, нет, не так: это складывалось звучливо, да-да, именно звучливо. Не столько видения ласкали взор и грели душу, не говоря уже о запахах, - сколько звучания. Хотя не в оптических или там акустических красотах и правота и лепота дела нашего, а в самом замысле, правда же, товарищ прокурор?
  
  ... Далекие вопли и раскатистые трески второй порцией припорхнули со стороны Майдана Независтливости. Не девственные ли плевы героических студенток солидарно разрываются на пике боевого экстаза?.. Те, вроде бы, глуше потрескивают при дивной и редкой удаче их встретить... Наборщевавшийся и отчасти даже отдохнувший за малую июньскую ночь Курень наконец-то показал себя: ударил в спину закоченевшему в грузовиках, расслабившемуся с негрозными студентиками ОМОНУ. Отлично, все как в учебниках тактики и никакой рыцарской показухи a la наглючий Князь Святослав. Надеюсь, Штаб догадался отменить мое устаревшее распоряжение, выдернул Дулиных гиппократиков аварийно. Удачи вам, регионально осознанные и национально монолитные борловские костоломы, дайте просраться сбродным ОМОНовским костоломам!...
  
  ... Из устья Дустышева донесся редкого музыкального строю глухо-звонкий удар. Слегка искривленная эхом, выкатилась чуть ослабевшая, но безошибочно узнаваемая гамма национально чуждого мата. Очень мило: первая цистерна боезапас выгрузила и сама погибла в железных объятьях протараненных и обгаженных ментовозов. Ремонт капитальный даждь ей днесь, Горкомунхозе благий... хорошо...
  
  Еще не снизилось уровнем похабных обертонов взывание раздраженных мусорских водил ко всем матерям планеты Земля, а со стороны далекого Майдана дружной кучкой вскарабкались по Софиевской новые треск и скрежет, перемежаемые глухими ударами и визгом случайно подвернувшихся ранних субботних бездельников... Очень гут: вторая боевая машина голоты смела пару киосков на краю троллейбусного разворота и прет, подскакивая на гранитных надолбах бордюров, рвется мимо фонтанов, через беззащитный утренний Майдан Независтливости, неся в облом чреве грозную и пренебрежительную силу горожанского вторичного продукта... Стремится, неудержимая, ко Крещатику... через Крещатик... к памятнику Очень Доброму Товарищу Присяжного Поверенного... в гущу драки... ну, просто очень и очень гут!... Сей же час тяжущиеся за лучшие места в реанимации Курень и ОМОН получат с фланга и тыла две с половиной тонны отборного жиденького компосту плюс тот самый расплох, в который только и нужно атаковать превосходящие силы или превышающие умы. Только Курень об этом заранее предупрежден, а ОМОН так таки да - нет... Паки и паки гут, и даже очень и очень гут, прямо таки гутиссимо какое-то, Слава КПСС? Так ясно же, навеки Слава!!
  
  ... Адя вовремя завидела издали мановение агрессивной Брониславовой длани, завернула с полпути, поскакала к зданию комуняцких профкомов, на бегу держа руки горизонтально, самолетиком. Студенты заметили условный сигнал и также все вдруг (экая сыгранность, прямо тебе Kriegsmarine какая-то!) искривили траектории мнимых прогулок, перенацелились на тот же угловой, недоброй памяти дом. В доме том до сих пор в неучебное время встречались гебисты с самыми слабыми или самыми невезучими из студентов. Встречались, увещевали, пугали, сулили... Туда и завернулись логарифмической улиткой студенческие траектории, туда, в близкий уже эпицентр отвлекающих событий. Немного нервничающие в преддверии малопонятных забав преторианские лисицианцы подскочили к Брониславу, обступили, изображая недоброжелательную встречу народных дружинников с мимохожим придурком. Подталкивали друг друга и Бронислава в бока очень картинно, совсем неестественно, выкрикивали на потребу потенциальных наблюдателей разное бранное и одновременно украдкой озирались - откуда могут неприятности явиться?...
  
  Слева как раз взрыкнул движок третьего сознательного дружка-камикадзенка. Шарового цвета дерьмовместилище на колесах черепашьим шагом отъезжало от дверей Пожарки. За ним волокся, виляя и подпрыгивая, грустный серенький брезентовый хвостик, исторгающий в светлый субботний мир пышный фонтан отменных фекальных вод. Двери и выездной плац Пожарки обгажены капитально, выехать никому не удастся, скользко... да и не захочется им. Приятнее даже чрез пламя выезжать (как в американских боевиках), чем чрез дерьмо народное, отстоявшееся, диспергированное. Теперь цистерна должна описать полуэллипс большого эксцентриситета (источать при том! источать, непрерывно источать потоки липкой нашей подростковой любви к старой деве - Социалистической Родине!) и с половиною примерно дерьмозапаса влепиться в стенку угловых Профкомов, где и сгинуть, окутана душистой славою, с лязгом и хлюпом пасть за волю, за счастье, за национальную культуру и на погибель тупым северным уродам, у которых слово "пиво" пишется не через логически очевидное и мелодически приятное взыскательному слуху "ы", а через решительно несуразное "и".
  
  ... Все теперь творилось, звучало и двигалось одновременно. Неумолимо параллельно галопировало действие, в реальном времени летело, как в новомодной компьютерной игре "Red Allarm", разом и вдруг происходило вокруг все, некогда в тиши Бронислав-Шанце предначертанное как очередная шутка. Все разом полыхнуло твердотопливным ускорителем групповой ярости, взлетело в каузальное небо событий, а оттуда не в дисковод В выплескивалось, а вниз, в плотноматериальный мир, на наши с вами головы. Раздумывать над получающимся не выходило, реального времени не хватало. И средств верных не наблюдалось. Не было у левой руки возможностей произвести магические пассы вроде Control+X - Control+ Z или Alt+F4, не нашлось у правой покорного трехкнопочного мышачка с длинным умным хвостиком, между брюхом и Waterproof-клавиатуркой не стояло реденьким парком увитой шестидесятиграммовой филижаночки растворимой кавы азиатского роду-племени, не маячила в пределах досягаемости до слез свойская полка академических справочников... Эх, что там растабаривать!... Если что и было вот-вот рядом, так безразличное кинематографическое белое солнце площади - вот оно, большой уголовный процесс - почти наверняка, и маленький шансик на до сих пор не осознанный и никому же не слишком нужный успех - под вопросом.
  
  Поэтому побежал Бронислав босой американизированной трусцой от задницы гетманской кобылы к воротам под Южной въездной башней, этак по наитию туда порысил, не вполне понимая, почему именно туда. Джоггировал бодрый Бронислав (в легком палевом мире его юности, не замутненной еще ни сочинительством ни оппозиционностью, был он недурнецким десятиборцем республиканского значения), с удовольствием трусил по приятной подошвам теплотой и гладкостью, равномерно облитой утренним, нежарким солнцем Софийской Площади, бежал по касательной к линиям студенческих перебежек, спешил проскочить перед говновержной цистерной. Бежал он и слышал за собой гулкое побухивание казацких буцяков, мягкий пришлеп дамских вьетнамок, бежал и бежал, и по старой десятиборской привычке отсчитывать ритм бега во враз опустевшей его голове кто-то обезсмысливший бодренько так припевал: "Ой-пи-шов-я-у-ко-мыш... раз-два... там е-...-ся-дэ-сять-мышъ... раз-два"... Дотрусил он до ворот Заборовской Брамы, остановился и обернулся - набежавшие борловцы вмиг разделились на три группочки... справа... слева... спереди прикрыли секунд уж двадцать как пустующий Мозг Акции...
  
  ... Из Дустышева вывалились полдесятка галдящих ментовских водил, таща за собою помятого и скрученного ремнями пилота в неравном бою поверженного геройского трехзвездного говнолета Number One. В сторону близкой Управы тащат, к радиаторам наручниками прикуют, по сопатке ездить примутся...
  
  ... Тут же десятка два студентиков, только-только расположившихся прохлаждаться на лавочках перед "Малевом", в резерве, повскакивали, похватали ведра и замелькали пятками на перехват тела. Шутки кончились, пора драться. А ведром драться самый цимес, самое новье. Особо в Институте Бескультурья младые боевики с Фолклендского Факультета ведра употреблять полюбляют. Школа у них такая, такой у них Шао-Линь, знаете ли, Поликарп Янович, - ведрами убивать... И эффективно как, и эффектно... Вот Вы, примером сказать, никогда ребром пустого ведра по яйцам не получали, э?... а по горлу, э?... ваше счастье...
  
  ... Стайка девицоидов в желто-голубых лентах вскарабкалась на боевого Гетманского кобыла и орали оттуда прелестницы как не в себя, подбадривали своих и не своих мужчин, побуждали к подвигам, сулили дорогие романтическому сердцу ночные награды...
  
  ... Основная масса волонтеров добралась до профсоюзнического скверика и теперь тупо клубилась, поджидая приближающуюся цистерну, с величественной медлительностью влачащую за собой длинную, темную, очень ароматную полосу... Из жерла Стрелецкой, от местного РОВД, выскочило полдесятка дико озирающихся ментов... Волонтеры встретили новых действующих лиц заливистым свистом и раскатистым обидным хохотом... Девицоиды с высоты Гетманского кобылоида ментопотамам навстречу немелодично завизжали, завращали нещуплыми задиками, руками замахали якобы пригласительно... Над площадью все явственнее пованивало... Впрочем, еще Клаузевиц подметил, что война пахнет вовсе не порохом и кровью, а преимущественно гвардейскими экскрементами...
  
  ... Адя, наскоро втолковала младонадднепрянцам азы дальнейшего поведения, оставила матушку-пехоту ожидать зловонной артподготовки и боя на контркурсах с малой ментовской бандочкой, тряской женской развальцей припустила через площадь к своим...
  
  ... Вдали слева из оскверненной Пожарки кто-то геройски выбежал на рекогносцировку и тут же рухнул, поскользнулся на неаристократической субстанции... О-о-о, как же это чувствительно, побарахтаться не в крови атакующих, а в их к тебе искреннем отношении, представленном художественным приемом уподобления чуждого тебя родимому своему калу!..
  
  Далее наслаждаться зрелищем не получилось. За спиной неожиданно скрипнуло, по ногам засквозило, будто из открывающихся дверей... Железные длани сдернули восьмидесятишестикилограммового Бронислава с законного его места в партере как легкую тряпичную куклу, вбили в овальную нишу подле входа. Вывинтив голову до отказа, полузадохшийся Бронислав углядел из-за бугристых борловских плечей диво дивное: из неширокой щели чуть приоткрывшихся ворот на поле боя змейкой выбегали голодающие Деспотисты...
  
  Подбадривая себя выкрикиванием бравых пошлостей, протестайцы-голодайцы рванули в сторону профсоюзного скверика, нимало не поинтересовавшись притиснувшейся к воротам группкой, - кто, мол, такие и зачем таким тут с бледного утреца околачиваются? Дрогнули романтические и глупые сердца Деспотистов. Как завидели, зеваки клятые, сбирающуюся кутерьму, так разбираться и не стали, так и покинули пост свой, юдоль голодных страстей, так в бой их понесло... а кто будет с голоду подыхать, Пушкин?.. или Шевченко с Франком, а? Молчать, я вас спрашиваю?!...
  
  ... Набегающая Адя еще попыталась перехватить бравых дезертиров, еще хватала за руки, еще выкрикивала что-то совсем уж комиссарско-сталинистское, грубое и несправедливое, - тщетно. Оббегали ее Деспотисты, охлопывали на бегу по плечам, подбадривали. Все, мол, хорошо, пани Адя, щас дадим прослабиться агрессору и возвернемся... щас-щас... вот только налакомимся жабами москальскими, насытим каблуки ментами гнойными... Акция на глазах скукоживалась, как детский шарик с дырочкой в правом боку, таяла... Двери снова скрипнули... Закрываются, - отстраненно подумал Бронислав, - ну и хрен с ними! И с Акцией, и со всеми нами тоже явный и несомненный хрен.
  
  " Мы, летописцы, видели немало...", - отчетливо и бесшабашно произнес приумолкший было по прибытии ко вратам соборным внутренний голос. Alter Ego отставило национально безукоризненные похабные лимерики, решило поскандировать инославного, но в интеллектуальном плане не менее похабного Олжаса Сулейменова, - "Ты не сумел быть Ханом до конца, а жаль. Пройти б от края и до края..."... Спины группы прикрытия, как бы услыхавшей неуместный этот внутренний спич, напряглись, хотя головы никто не повернул. Ждали команды. Хоть и молча, но явно ждали. Как же иначе? Им выполнять, но мне-то командовать... Слышь, не галди мне тут, без тебя тошно, - осадил распоясавшееся Alter Ego подвыпавший из потока событий Бронислав. Эго обиженно заткнулось, а на оставленное эгом место с приятным щелчком сам собою встал простой ответ на все ближайшие вопросы.
  
  Внутрь, ходом! - хрюкнул придушеный непривычными к ремеслу бодигардами слобожанский Денис Давыдов. Куча-мала сорвалась в места, вломилась в закрывающиеся было врата и Бронислава с собою втащила, как ядерный чемоданчик. Следом и Адя с Беллой на хвосте ворвалась, радостная и злая одновременно, растрепанная и пышущая жаром жестокой неудачи, - этакая Теруань де Мерикур, размером бюстгальтера только вдвое поболее Мерикурихи будет... пожалуй... Высокие железно-деревянные двери безо всякой команды захлопнул замыкающий-страхующий и горсть повстанцев, выброшенных на обочину событий, оказалась внутри комплекса Софии, куда никто из них, в сущности, не спешил и где делать им было решительно нечего.
  
  Когда Бронислав перевел дух и вновь обрел способность выдавать бесценные свои указания, группа прикрытия успела сделать нечто наиболее близкое сердцам их байроническим и - о, нежданное чудо приятных совпадений! - самое теперь нужное сделали они: приветственно набили морды геть всем в поле зрения.
  
  В поле зрения выявились сорокалетний где-то унылый вохровец и совершенно зеленый мусоришка, рядовой необученный. Оба уже получили вступительную часть разъяснений и теперь стояли навытяжку с верноподданнически вытаращенными зенками. Скудные пока струйки крови из свежерасквашенных клювов только-только коснулись грудей их молодецких и в миг сей как раз начали медленно впитываться в грубое сукно казенных воротников. Малогуманный по утрам Бронислав и сам бы рад парной ментятинки отведать на первый завтрак. Но в жизни своей авантюрной наиболее агрессивным актом числил - увы! - показывание дрожащего кукиша родному Ректору в ответ на предложение прекратить пьяные безобразия и немедленно покинуть крышу родного же Хрюковского Университета. А ежели нет моральных возможностей в мордобой встрять, то надлежит оный немедленно прекратить, это же элементарно, Ватсон! Поэтому шагнул вперед надлопанский Пико де Мирандола, немногими добрыми словами и упростил и разом гуманизировал ситуацию:
  - Шановные, мне персонально глубоко безразличны как ваше физическое здоровье, так и вообще вся ваша дальнейшая судьба, - это во-первых. Во-вторых, мне лично пора на башню, дела, знаете ли... да и вам, пожалуй, пора... Вам пора или дальше получать свое, или оказать нам всю потребную помощь. Подчеркиваю для тугоухих: мне лично и персонально вполне параллельно, на какие кусочки вас разнимут мои парни, но если на очень уж маленькие, то потом им самим придется многое делать, а некогда будет. Поэтому предлагаю сойтись вот на чем.
  
  Ту легчайшую пи....лю, которую вам выписали казаки как своеобразную э-э-э... интродукцию... спишем на их всему миру известный, глубоко демократичный казацкий гуманизм. Ментов, как вы понимаете, нужно мочить геть всех без разбора пола и звания, это очевидно даже вам самим, а казаки с вами только поздоровкались слегка. Гуманно с вами поступили, хоть и зря, пожалуй. Ну-с, а чтобы казаки мои после интродукции не приступили к куда более вдохновенному исполнению на свинских ваших рылах изящного рондо каприччиозо, будьте любезны мигом собрать по территории собора, что я скажу, и мигом же доставить нам на башню. Потом пасти вонючие извольте заткнуть и о нас позабыть: не видели, не слышали, не знаете, забыли... Но не забудьте при этом, что это вы сами между собой по дурочке передрались и мордуленции друг другу чуток покривили. Тогда рондо оставим на когда-нибудь однажды и потом. Как вы отнесетесь к моему предложению, панове падлы мусорские, а?
  
  Панове мусорские падлы не исторгли из горящих глоток три только слова - "да здравствует коммунизм!" Скорее всего, они и самой героической поэмы в шестом классе не читали, не ведали даже, что можно из горящей глотки исторгнуть такую нелепицу. Вот она, польза непросвещенности, Победоносцев - ну как в воду глядел! Аналогично, ни одна из мусорских падл не выступила вперед и не сказала (очень кстати для системности художественного образа присутствующему) Куренному - "я комсомолец, стреляй!" Может статься, что и этого классического стиха отца-идейного вдохновителя БРЮХа они в школе наизусть не учили, или учили, но не выучили. В общем, вместо искрения очей, непримиримого вздергивания курносых профилей к высокому небу, вместо гордых и величественных ответов, исполненных литературного высокомерия и театрального чувства морально-идейного превосходства, панове мусорские падлы закивали чуть побитыми головенками столь живо, что капли свежеокрашенных благородным кармином соплей даже несколько разлетелись вокруг, а на кого из белобандитов так и попало. Теперь лилькам-белкам отстирывать... В общем, панове мусорские падлы были готовы на все и сразу.
  
  Разочарованные борловские гуманисты выпустили враз оживших, просиявших лживо-смиренными глазоньками ментюков (плюнули только разочарованно, кто только в сторону жертв, а кто и недомученникам на брюки) и занырнули в ужайшие двери башни. Минуты через пол вернулись и сообщили, что вражья на пути-дороге нет, шлях свободен, а двери наверху не то чтобы не заперты, а и вовсе дверей никаких не наблюдается. Бронислав, как раз закончивший краткий инструктаж панов мусорских падл, Адю вперед пропускать не стал, первым вскользнул в дверную узкость и вскарабкался на второй этаж. Там уже расположились у темнично-келейных окошек трое несытых убивц Лисового роду-племени, уже тешили очи праздные продолжением скандального и захватывающего площадного зрелища. Направился Бронислав и выше, полез по длиннейшей приставной лестнице, скрыто страдая от невозможности вживе наблюдать схватку, лицезреть источники воя, лязга, треска и бабцовского писка, несущихся с площади непрерывной волной, пролез в люк и оказался на неожиданно обширной площадке, непосредственно под полукуполом.
  
  Подкупольное помещение до двух третей высоты человеческого роста огораживалось деревянными стеночками и вполне годилось для многодневной голодовки. Свет, воздух, дождь на лысину не нальется, от ветра защита есть - чего еще желать неоромантику-натуралисту? Такими хоромами и сам Генри Торо бы не побрезговал. Только мышами зачем-то пахнет...
  
  Кроме умеренной защиты от непогоды помещение оказалось снаряженным изрядной горкой всякой утвари первого пользования в одном углу и аккуратной стопой не надутых еще пластиковых матрасов в другом. В третьем же углу на вяло накачанном синем матрасике в веселенькие желтые ромашки, под кальсонно-полосатым спальником внакидку глубочайшим и беззаботнейшим сном якобы праведного спал отчетливо пьяненький пан Глава Украинской Народно-Деспотической Лиги и Дженерал Менеджер голодного сидения Евгенчик Белышев, по всем расчетам только-только подъезжающий к Виннице на очень, ну очень-очень скором поезде Тигров-Киев.
  
  За Брониславовой спиной вскарабкавшаяся Адя также узрела вкушающего не вполне заслуженный отдых пана Главу Партии, он же Дженерал Менеджер благополучно издыхающей Акции. Об устойчивом зрительном контакте засвидетельствовало тихо выпорхнувшее из уст ея целомудренных слово "п...ц!". Слово легкое в произношении, мелодичное на слух и весьма многозначное в категории обозначаемого, а потому очень любимое академическими филологами и филологинями. Да, согласен, это был настоящий, качественный и полноценный п...ц. Во всяком случае, где-то как минимум, - это был полный п...ц сколь бы то ни было здравому пониманию происходящего.
  
  ИНТРОДУКЦИЯ
  Суббота, около 06-40, Объединенный информационно-аналитический Центр ПЛ и УНДЛ, мелкое недоразумение с неопределенными, но многообразными последствиями
  
  - Господи, вы меня когда-нибудь до инсульта доведете... Алла, Алла, иди сюда... посмотри сюда... кто это переписывал?
  - Я переписала, а что?
  - Деточка моя, да сколько же тебя учить еще, а? Что ты себе позволяешь, кто тебе разрешил править мой текст, ты в уме ли?
  - Но я и не правила вовсе, я только исправила ошибочные цифры в статистике... вот... вот и вот тут еще. В конце концов, это входит в обязанности ночного аналитика... Потом я исправила грамматическую ошибку в адресе и поставила запятую во втором предложении... вот тут запятой не было, ты вчера поспешил, наверное, не заметил. У этих австрияков хорошо знают язык, я же читаю переписку, так что... А что случилось, чего ты засуетился, не догоняю я?...
  - Алла, ну Алла же! Никто тебя не просит понимать ничего кроме того, что мои тексты правлю только я, ясно?.. Ну-ну... ну что ты сразу слезы выдавливаешь из глазок, слезы-мимозы, то да се... Аллочка, ну я тебя прошу, ну не лезь больше в мои тексты, хорошо? Ну будь хорошей девочкой, не сердись на Какашку... так же вы меня за глаза зовете, да? Ну... мир?... Ну иди-иди, все, домой пора, поздно, солнце уже во все небо. Все, я сам теперь тут справляться буду, все-все, иди, иди... Компьютеры я сам потом выключу... Нет-нет... автоответчик не подключай, дневной аналитик придет вот-вот, сам подключит. Все-все-все, до послезавтра... ба-а-ай!...
  
  
  ЧАСТЬ VIII
  Суббота, 22-40 - 01-40, а также (ретроспективно) весь день субботы, Киев, общее начертание разворачивающегося сражения, первые боевые потери и приобретения
  
  Если подходить к повседневной жизни формально, без трепета души, без умиления тела, то следовало бы сухо отметить, что время приклонилось к ужину. Есть, однако, не хотелось. Несколько поколебавшись, решили пока что не есть, погодить решили. Не так давно и отобедали по закатному солнышку, а при длительной и непримиримой голодовке известная сдержанность даже для сытых похвалительна. Копить в себе вторичный продукт для неудобного химического туалета тоже не хотелось... Поэтому и тощие разовые рационы, и симпатичных лягушачьих тонов вояцкий термос с борщом, и пузатый мешок цыганских яблок с отталкивающей черной меткой "2-й Городской психоневрологический Диспансер, приемный покой, белье грязное", - все это несвоевременное отодвинули в укромный угол, от соблазну подальше. Отодвинули и продолжали бездельничать. Семнадцать как с лишечком часов напряженной, грубо фальсифицированной и очень нелепой жизни - кто такое выдержит без нервных аберраций? Лениво перемывали кости отгремевшему боевому дню, никаких оргвыводов делать не собираясь. Да и времена пошли такие, что не до выводов, ноги бы унести...
  
  С момента вторичной оккупации башни ход событий тут же решительно перекувыркнулся с ног на голову. Судя по всему щедро данному всякому встречному-поперечному в ощущение, такая каузальная конструкция событиям нравилась, этакое расположение на оси "пятки" - "макушка" им вполне годилось. Хорошо было им, событиям, на голове стоять, уютно. Такова, видать, она, селява жизни нашей семихолмистой.
  
  Чуть шарахнутые ОМОНом, но тут же вызволенные неудержимыми Борловцами придурошные студенты отступили с обгаженного и пристыженного Майдана в полном боевом беспорядке. Перегруппировались на Эрмитажном переулке, подлечили несерьезные раны, пожрали чего там поднакопили Словолюбы для поддержки башенных голодов-холодов, отпыхтелись. Подождали, пока совдепы отмоют Майдан.
  
  Совдепы отмыли за неполных три часа. К восьми утра троллейбусы бегали Крещатиком беспрепятственно, только попахивать будет до первого большого дождя... Посидели, значит, провокаторы, на Эрмитажном, пока мрачные дворники не отодрают площадь до бликов, до сверкания, до пресловутых бараньих тестикулов. Дождались - да и воспользовались фактором неожиданности: выкатились на Майдан снова, суетливо разбили палатки и вновь засели голодувать. Было это настолько нелепо и неуместно, что 47-е Отделение того никак не ожидало, среагировать не успело, а потом стало поздно.
  
  Теперь томные вьюноши и вдевушки с камикадзевскими беленькими полосочками поперек слабовыпуклых лбов ловят тихий кайф всеобщего внимания, соблазняют интуристов новациями поздней Перестрелки, оттягивают излишнее внимание властей от башни. Впрочем, столь же явственно оное внимание к ней и притягивают: развесистые плакаты "Поддержим голодающих Деспотистов!" и "Софию - народу, а не Москве!" присутствуют преобильно.
  
  Завершив секретное проникновение на башню, профсоюзные боссы еще несколько надеялись, что инцидент рассосется, что можно будет улизнуть и по штабам да по хатам разойтись - не тут-то было. Глупо побарражировали Деспотисты вкруг шаманствующих студентов, чуть помешали прискакавшим на алярм комуняцким профсоюзникам наводить порядки, да и поняли, что происходящее их-то, как раз, нисколько не задевает. Тогда кинулись мелкие хулиганы назад, к насиженному было голодному гнезду. Импету рывка того хватило только до врат деревянно-железных, ибо умудренные Борловским гуманизмом паны ментовские падлы ворота наглухо заблокировали и смело спрятались в здание Администрации. Расположенное, натурально, глубоко внутри соборного комплекса. Никто Деспотистам не открывал. Брылевы коммандосы ключей не имели, а ломать ворота и не подумали. Да и для кого ломать, для дезертиров? Обойдутся, чертовой души матери дурачки!
  
  На башне погоревали-погоревали, да и задействовали Уоки-Токи на пределе дальности связи. Снеслись с тупою спросонок умом и неповоротливой телом, но враз пробудившейся-возбудившейся от таковских новостей Санькой, та со Штабом. Сорока минут не прошло, как примчался черный от злобы Медовнюк, прилетел на отловленном за зеленые грошики левом Интуристовском Икарусе. Свечечками стоящих пред вратами храмовыми (очень образно!) Деспотистов сгреб, грубо нарушил правила очередности движения автотранспорта по площади и умчался. Судя по кое-как различимому с башни выражению Медовнюковского лица, умчал он их прямиком в Аушвиц, непосредственно к печам. В лучшем случае, - в Оймякон, на полюс холода и пожизненно. Потом прознали, однако, что вывез он как в воду опущенных самобеглых драчунов всего только на платформу Дарницкая-Депо, где и сбросил, ни слова не говоря, с парохода современности, дверью пароходовой пренебрежительно клацнул, плюнул в морды черным солярочным дымом венгерского народного выхлопа, умчался. Дезертиры внутренне поджались и раз в жизни поступили разумно: кинулись по электричкам и рассредоточились по сельским родичам. До конца Акции о них не было ни слуху ни духу.
  
  Менее, чем через полчаса после экстренной эвакуации незадавшихся жертв гладных истин и хладной справедливости, сориентировавшиеся в ситуации менты (а кто когда говорил, что менты все дураки?) наехали на Бейкинский офис. К счастью, часов шесть как руководством покинутый. Сначала вежливо попросили объяснений, - чего, мол, тут у вас происходит, нет ли жалоб, мыши-тараканы не мешают ли, соседи не беспокоят? Получили от не вовремя засуетившихся и - вот: лопухнувшихся, медаленосцев филькину... нет, не филькину, конечно, - Брониславову грамотку, "про детей". Бегло прочитали, кивнули фуражками-пилотками, грамотку спрятали во глубину офицерского планшета и приступили к уточнению прочитанного. В порядке уточнения быстренько набили морды всем подряд, включая Оксану. Только Оксане (даме все лучшее!) подрали еще и блузку и бретельку от лифчика оторвали... Я бы тоже оторвал, замешкайся она чуток... да-а-а... Что?... Про ментов?... А - да-да, конечно... Ну, так поломали, значит, менты все, что поддавалось деструкции без спецтехники, разбили принтером унитаз (или, по Третьему закону Ньютона, - унитазом принтер), отодрали с системника иконку, а в системник помочились, грохнули об стенку монитор со сканнером и выволокли всех присутствующих на улицу, предусмотрительно не опечатав за собою двери офиса.
  
  На улице один из шокированных внезапным насилием медаленосцев собрался с остатками сообразительности, успел крикнуть в сбежавшуюся на звон и визг толпу - "братья-украинцы, видите, что эти фашистские суки, кацапские жополизы вытворяют? Передайте нашим, как приедут, что теперь по плану 04 и 041! Это я говорю, меня зовут...", - и тут же получил демократизатором в говорильное отверстие, захлебнулся и фамилией своей и кровью. Но даже кровавого пузыря носом пустить не успел, как мелькнул зад его ветеранский в дверном проеме ментомобиля, мелькнул и пропал, как четвертый приятель томиноккеров в жутком американском романе.
  
  Совершенно случайно прохлаждавшийся под каштаном, через дорогу напротив офиса, неприметный Хрюковский юноша с четырьмя еще менее приметными хрюковчанами зрелище терпеливо досмотрел, расслышал странные цифры, пошептал тайное землякам, потом вдруг перебежал проезжую часть и махом вскочил в ментовоз. Последовал за упрятанными с глаз народных долой и как раз добиваемых сапогами всякого полу-возрасту обитателями подрывного офиса, грязными наймитами и диссидентами. Власть им наша не нравится, видите ли... так сапог тебе мой счас понравится, сучья лапа!...
  
  На запыханный от тяжелого кулачно-сапожного труда рявк, - дескать, кто таков и какого х...? - сообщил юноша, потупясь, что он взаправду-то вовсе не человеческое существо, как это могло бы показаться невнимательному взору. Что он вполне типичный представитель семейства парнокопытных, самец лошади, то есть. Облаченный, заметьте, в верхнюю одежду, парнокопытным мало свойственную, а среди людей частенько называемую "пальто". Естественно, тут же получил дерзец стальные браслеты на подхалимски подставленные руки и пару горячих на переднюю часть наглой физиономии. При нанесении плюх на обозначенную часть тела удивительный юноша не огорчался вовсе, не протестовал, не плакал, но зато совершенно случайно и очень профессионально двигал головой вперед-вкось к направлению ударов, так что боли было чуть, а гематомы в пол-лица феерических цветочно-выставочных расцветок были ему гарантированы железно. Кроме того, юный ныряльщик в ментовозы внезапно и совершенно случайно прорезавшимся (ранее никак ему не свойственным) трусливым театральным фальцетом стал выкрикивать: "Только в карманы не лазьте... не имеете права... по карманам не шарьте!...".
  
  Естественно, охранители мира, прогресса и коммунизма от нас с вами ухмыльнулись и дружно кинулись шарить по карманам, по ходу дела их с одежды громко обрывая. Вскоре извлекли они (заранее наслаждаясь расплохом дрянного хлюпика: вот как выяснят они сей же час, что там... да как дадут еще!...) удостоверение члена Хрюковской Областной Коллегии адвокатов, лицензию частного адвоката и редкое по нашим временам удостоверение Международной правозащитной организации "Статья-129", офис Lancaster House, 133 Isington Low Street, London N1 8LH, United Kingdom, Наблюдатель в Украинской Советской Социалистической Республике. На десерт сыскались закатанные в твердый пластик невиданной формы (но юридически вполне действительные) доверенности на ведение дел от вполне легальных Профсоюза Литераторов и от свежеотметеленных Одиноких Профсоюзов Украины. Наконец, уже медленнее, как-то все более опупевая, что ли, вытащили киевские копы из внутреннего кармана и донедавна недорогого, а теперь и вовсе на выброс пиджачишки подрывное по сути удостоверение члена Правления Украинской Национальной Гильдии частных адвокатов.
  
  Что было дальше мало кому известно и вовсе неинтересно. Главное, что юноша уехал на ментовозе вместе с задержанными в какую-то ментовку в сторону Проспекта Мира, вместе с ними же через два часа оттуда вышел и враз растворился в жаркой громаде Мачехи Городов Разных. Проинструктировал еще на прощанье кое-как отмытых от крови и соплей профсоюзников, к кому и как им немедленно идти, что оформлять и вообще как жить дальше. Проинструктировал, поклонился потрясенным советским людям (с трудом очухивающимся от глубоко прочувствованного, но не до конца еще осознанного унижения), этак по дореволюционному поклонился и растворился. А коли растворился, значит нет ему больше места на этих страницах. Ничего, на другие страницы он еще вернется, уж можете мне поверить. Так просто, для лучшего запоминания, скажу напоследок, что звали его Анатоль. Кажется...
  
  Спутники юного любителя вныривать в таинственные и вредные здоровью глубины ментовозов тоже зря времени не теряли. Трое из них тут же принялись пошло скучать на углах всех трех улиц, подходящих к поверженному офису. Вскоре один из них перехватил возвращающегося на базу Медовнюка, дальше его не пропустил, зато тут же и наябедничал про увиденное, да уж, не удержался, наябедничал, - а ведь взрослый, казалось бы, человек! Подтянулись двое других бездельников, окружили Капитана разбитого корыта, Директора погорелого театра, поймали частника и отъехали вместе в какое-то другое место. В место хорошее, тихое, обломками мебели да осколками электроники не заваленное. Возможно, что и на Папаева поехали они.
  
  Четвертый юный Слобожанский Чайльдгарольденко, угрюмый, томный, дождался отъезда подельников, тоже поймал машину (и тоже частника, заметьте, знаковый момент!), доехал до переговорного пункта на улице Габриэля Гарсия Маркеса и поочередно накрутил одиннадцать номеров: четыре в Киеве, три в Хрюкове, два в Москве, один в Лондоне и один в Нью-Порке. Рассказал собеседникам, что уж хотел рассказать, время от времени нажимал киевским абонентам на числа 04 и 041, покинул невыносимо душную и непристойно вонючую переговорную кабину, вышел на волю раздольную и тоже навсегда для нас пропал в трехмиллионном городе. Туда ему и дорога, болтуну!
  
  Сразу после залпового трезвона в шестнадцати разных местах Города и Мира забулькало быстрыми переговорами, застрекотало старыми и загудело новыми принтерами, зашипело бумагорезками, зазвякало ложечками по краям экстренных кофепитийных чашечек, раззвонилось телефонами, расстрекоталось телетайпами, заколотило каблуками в лестницы, зашлепало подошвами дорогих или дешевых кроссовок по внутренним дворикам, лоджиям и гаражам, - началось, в общем. Началось, наконец, то, что и должно было начаться. Разве что начаться оно должно было или никогда, или на полсуток хотя бы позднее. Но это ведь как: человек предполагает, а Чэ-Ка располагает, правда ведь, Дора Семеновна?
  
  Прежде всего, в конторе Лесного Кладбища, в дирекции Киевского речного Порта и в одном из основных градообразующих аэрокосмических КБ прозвонили телефоны. Звонящий умеренно культурным голосом (случайно очень похожим на голос пани Полковничихи Киевской), не представляясь, собеседниковым именем-отчеством не озабочиваясь, поинтересовался: не знает ли уважаемый собеседник, кто именно написал вряд ли известный малокультурным людям прогрессивный роман "Местами гололед"?
  
  Кладбищенцы и грузовые портовики совершенно случайно знали, четко ответили, что написал этот замечательный и прогрессивный роман хороший немецкий писатель Макс фон дер Грюн и трубочку вежливо на вилочки отложили. Зато в КБ случившийся при телефоне и от этакого враз обалдевший Замдиректора по режиму рыкнул было в микрофон, что, мол, здесь вам не Союз Писателей, а нечто совсем другое... - но был невежливо оборван. Малосведущему в изящной словесности Заму предложили не выкобениваться, если жить еще не надоело, а поспрашивать у кого рядом, может они знают? И чтобы быстро мне... Зам, в тот час насмерть рубившийся с расклейщиками настенных подрывных материалов, обалдел еще больше, обалдел до такой степени, что напрочь запамятовал, кто он таков и какую силу тут имеет, - да и вправду пошел по кабинетам расспрашивать.
  
  В четвертом по счету кабинете скромно чаевничающая с ремингтонистками из Секретной части секретарша Московского Военпреда при КБ мило покраснела, заизвинялась, объяснила, что это, видимо, ей звонят... а она на миг отошла вот на чай... всегда так, знаете ли, такие нелепые накладки... и что роман вышеупомянутый написал Макс фон дер Грюн, - так вот им и скажите. Еще вот что, - добавила неприметная секретулька грозного Московского Военпреда на неконвенциональном великорусском языке, ласково глядя в одуревшие от диких событий глазки Зама и робко трогая его лацкан наманикюренным пальчиком, - а если ты, б...ь краснопузая, как поговоришь, так обо всем не позабудешь тут же и навсегда, то следующей же ночью в твоей халупе вонючей по адресу Проспект Комарова 6 квартира 106, второй подъезд, твоими кровавыми ошметками а-кку-рат-но прикроют все то немногое, что останется от твоей тощавой супружницы Анечки, 1947 года рождения, русской, урожденной Евсеевой, курвы такой, и сопливой доченьки Люсеньки, 1980 года рождения, украинке по метрике, дуры набитой... понял меня, тварь партийная?.. (да... да!..) А ежели понял, то и пошел вон, москаль смрадный, порядочные люди тебя ждут у трубки. Кыш, я сказала!
  
  Шестнадцать только секунд тому назад многоуважаемый и многосильный в своей конторе Зам, все еще не веря ушам своим, закивал бессознательно, выпал из кабинета спиной вперед (дабы к ласковой дивчине спиной не поворачиваться), рванул, запинаясь о коридорный линолеум, к телефону, голосом ефрейтора-деревещины пролаял чужеземное имя... ошибся, бедак... вместо "Грюн" сказал "Грун"... заставили повторить... повторил. Дождался, пока на том конце невежливо бросят трубку, осторожно положил свою и потерял сознание. Как говорили позднее, это был последний в его жизни табельно отмеченный рабочий день. Бывает, такое дело.
  
  В результате и в начале всего дальнейшего из ворот бывшего Санькиного НИИ выехал простецкий полукрытый грузовичок с намонтированной крафт-балкой и шестнадцатью бетонными столбами в кузове. Грузовичок не спеша проехал маршрутами трамваев, соединяющих Оболонь и Минский массив с Центром. В некоторых совершенно случайно приглянувшихся ему местах останавливался на перекрестках, осторожно поднимал талями столбы и небрежно ронял на перекрещение трамвайных путей. Разгрузившись, хулиганский столбовоз мирно вернулся в родной НИИ. Водитель и два грузчика отметили путевку, перекурили и покинули родной НИИ, ушли в заранее обещанный трехдневный отгул датой от вчера. Скромные труженики ушли к семьям, а около шестисот тысяч других скромных тружеников после работы добирались к семьям не по сорок-пятьдесят минут, как обычно, а часа по два-три. В почтовых ящиках многих из них ожидало формата А5 донельзя лживое объяснение случившегося, чуть менее лживое - настоящих причин случившегося. Еще кое-что там было написано, совершенно уже правдивое, - да уж ладно, всего ведь не перескажешь.
  
  Из врат лесистого места последнего упокоения тоже и почти в тот же час выехал другой автомобиль. Был то неприметного виду автобус с печально известной всем взрослым людям надписью "Ритуальное обслуживание". Причудливой змейкой проехал скорбный автобус мимо шестнадцати из двадцати двух воинских частей, имеющих расположение в черте города, от казарм напротив Фекловского женского монастыря начиная. Всякий раз вестник смерти подъезжал прямо под ворота и бибикал. Высунувшемуся солдатику велели сей же момент позвать Замполита или дежурного по части. Еще лучше, так и того и другого. Таковые и выходили вскоре к предполагаемому поместилищу бренных останков, зябко передергивая плечами от нематериалистических предчувствий и внутренне недоумевая, залезали внутрь, разговаривали с шофером и шестью шоферскими попутчиками.
  
  В пятнадцати случаях из шестнадцати офицеры, объяснившись, мирно выходили из автобуса и оставались стоять перед воротами вверенной их заботам воинской части. В шестнадцатом случае Замполит не вышел и куда-то с автобусом уехал. Навсегда. Вместо него автобус покинули двое пассажиров и разошлись по улице вправо-влево от части. Но недолго ушли, метров за двести-триста ушли, остановились у края тротуара, закурили и принялись скучающе рассматривать выцветающее от наливающейся июньской жары, розоватым смогом укутанное киевское небо.
  
  Наконец, в тот же почти что час, что и в двух предыдущих случаях, из широченных, крепко защищенных всякой мудрой сигнализацией металлических ворот только-только осиротевшего режимом главного градообразующего аэрокосмического КБ выехали три самоходных мазутных цистерны. Цистерны совершенно случайно повторили замысловатую траекторию кладбищенского посланца и проехали мимо всех ранее посещенных гробовозкой мест расположения защитников социалистического Отечества. В пятнадцати случаях из шестнадцати цистерны неторопливо подъезжали под ворота части, направляемые нервной, но умелой рукою дежурного или Замполита, аккуратно разворачивались, сливали на выездную площадку литров по пятьсот мазута и неспешно уезжали прочь. В шестнадцатом же случае путь цистернам преградил один из ценителей июньского киевского неба. Сказал он шоферам что-то, по-видимому, неприятное. Цистерны обиделись, фыркнули глушителями и проехали мимо части, ничего в память о себе не оставили. Что ж, не все цистерне мазутница.
  
  В результате, к 11-45 Московского времени 68,18% воинских частей, размещенных в черте столицы, временно утратили возможность покинуть расположение по тревоге, буде таковая случится.
  
  Еще в четыре воинских части около 11 часов приходили дальние родственники некоторых военнослужащих, тоже беседовали с Замполитами или дежурными по части.
  
  Как на грех, вскоре после их мирного ухода восвояси в одной из частей внезапно и совершенно случайно полетели оба пожарных гидранта и территория части в полчаса превратилась в тихий украинский прудик б/у. То есть, "без уток". Во второй части выезжающая по хозяйственным нуждам хлебовозка по совершенно случайной нерасторопности водителя (15 суток губы перед строем и 10 суток отпуска на родину не считая дороги конфиденциально, и чтобы духу твоего через полчаса в части не было, друже!) врезалась в свес ворот под редким в шоферской практике углом 76 градусов и заклинилась в воротах часов на шесть минимум. В третьей части второй хозяйственный взвод (водителей) чем-то отравился, солидарно почувствовал страшные рези в области пупка и был немедленно в полном составе госпитализирован военврачом, совершено уже счастливым случаем как раз дежурившим по части. В четвертой части не произошло ничего кроме того маловажного, что несколько временно свободных от несения службы офицеров битых полчаса душевно кое-что разъясняли дежурному по части. Что ему совершенно не нужно никуда звонить по телефону - это раз. Во-вторых, что ему еще служить и служить, а службу ему служить на территории Украины. В-третьих, что даже в диком Среднеазиатском военном Округе всегда найдется какой сбрендивший от анаши украинец с задатками немотивированного убийцы. И вообще, что офицерское дружество выше мелких событий на КПП. Разъяснили. Но все же в части той не случилось ничего этакого.
  
  Так: 15 плюс 3 равно 18 из 22-х. То есть, - 81,(81)% всех расквартированных в городе частей временно вышло из боевого строя. Обратите внимание, кстати: не просто 81 или 81 с чем-то процентов, а 81 целая и 81 сотая в периоде. Думаете, это я подтасовал факты или числа так, что вышла бесконечная периодическая десятичная дробь 81,(81)? А вот и не угадали: это получилось совершенно случайно! Но так или иначе, а Киевский Гарнизон как-то разом утратил боеготовность. Ненадолго утратил, нечего буржуинам заморским ухмыляться, до утра только. Это буржуинам нужно, чтобы уважаемый в серьезном военном мире Киевский Гарнизон утратил боеготовность навсегда, - вот фиг им! Нам хватило бы и до следующего утра. Опять же, личному составу малое послабление.
  
  Что же касается грузового порта, то из его ворот ничего не выезжало. Зато в ворота - так таки да, въехало. Въехал пресловутый Петрушкин на своем пресловутом Пикапе, имея на борту пресловутую Полковничиху, четверых Борловских девчат, четыреста порций борща полуфабрикатами и шестьсот сорок две порции сухого пайка при шести мешках цыганских яблок, полубочонке смальца, столитровой бутыли спирта, с овощами россыпью и с кучей всякой звонкой кухонной дребедени. Все это (кроме быстренько умотавшего с места событий чуждого портовикам Пикапа) поместилось в грузовом складе Љ6-А и немедленно начались странные хождения девчат туда-сюда между помещением Љ6-А, Љ6-Б и 6-В, а также помещением Љ22. Потом стали стягиваться к территории какие-то бледные, утрудненные ночной таинственной жизнью типчики. Выходили они с территории где-то этак через полчаса довольными, вспотевшими и краснорожими. Почти на целую неделю такое закрутилось. А еще какой-то мелкий конторщик вышел за ворота и прикрепил к оным бумажку с надписью криво-косо: "Товарный двор сегодня не работает. Профилактика взрывоопасных предметов. Следующую неделю работаем по специальному графику. Администрация Речного Порта. Военкомат"
  
  Плавная череда счастливых совпадений на этом только начиналась. И несчастливых совпадений чреда тоже только начиналась. Такой город это, Киев, что если в нем чего совершенно случайно начнется, то вряд ли прекратится до наступления самого интересного. Украина - дело тонкое, Петруха... и загадочное... наливай!...
  
  Вскоре после выезда столбовозки во вредительский ее рейс на голодающих на Майдане студентов совершенно внезапно и для голодающих никак не ожиданно напали хулиганы. Хулиганов было человек 15, студентов же, еще не иссохших гладом, человек шестьдесят. Тем не менее, Суворовской закалки случайные хулиганы не обеспокоились численным превосходством неприятеля и ринулись на студентов как сельские хлопцы на городских барышень: нервно хихикая и грозно вращая глазами. Две палатки (только что совершенно случайно освобожденные от вещей голодающих и от самих голодающих) облили растворителем и подпалили, самых хилых неедяк кинематографически убедительно побили, на цоколе памятника Очень Доброму Товарищу Присяжного Поверенного вывели аэрозолем "хохлы - свиньи!" и "Да здравствует СССР!", а на асфальте между лоханками фонтанчиков - "Москва - столица нашей Родины" и "кровавому украинскому национализму - НЕТ!". После чего с Майдана трусливо (как все хулиганы!) утекли, промелькнули в сторону гостиницы "Дидро", дерзко прошмыгнули через валютный бар и скрылись в номере 616, в котором проживал тогда Федор Карлович Грубер. Лицо это столь примечательное, что мы еще вернемся к нему. Пока же задержимся еще ненадолго на забавных неожиданностях, случайно происшедших на Майдане.
  
  Пока хулиганы подбегали к слегка только проголодавшимся студентам, мимо совершенно случайно проходил пресловутый мистер Мэттью. Естественно, он прервал движение по касательной к событиям и остановился посмотреть на нисколько им не ожидавшееся безобразие. Одновременно и тоже совершенно случайно из первого в Киеве Перестрелочного платного туалета (в народе называемого "Гривенник"), из мужского его отделения вышел под щедрое июньское солнышко худощавый, отвратительно моложавый бонвиван в гадкой видом женской кофте. Выходя, бонвиван снял и швырнул в урну у входа противные свои блондинистые локоны, светлую, еще более противную бородку и вдруг превратился во вполне миловидную сорокалетнюю переводчицу Кальсонно-Полосатого Посольства мисс Сюзанну де Фо-Па (для полиглотов литерирую: m-s Susanne de Faut-Pass). Из мужского отделения Гривенника мисс Сюзанна вынесла не только разнообразные впечатления эстетического плана, но и случайно в отделении том завалявшуюся профессиональную видеокамеру системы Betacam. Рефлекторно нацелив объектив на не характерную в целом для Советской Украины безобразную сцену, мисс случайно захватила в кадр и мистера Мэттью. Мистер Мэттью как раз случайно обернулся, мисс завидел и как истинный джентльмен решил даме помочь, начал комментировать происходящее в случайно оказавшийся под рукою микрофон.
  
  Гнусная сцена немотивированного насилия продолжалась около шести минут. То есть, слитного материала четыре минуты шесть секунд плюс 34 секунды отрывочного материала для дальнейшего домонтажа и врезок. В середине шестой минуты к репортерствующей парочке устремились из Трубы недобдительные милиционеры, а от углового магазина "Украинские Колбасы" - какие-то резервные хулиганы. Хулиганы оказались резвее разожравшихся на коммунистических харчах мильтонов. Подскочили хулиганы к иностранцам, грубо выдрали из грязных империалистических щупалец микрофон, камеру, погрозили кулаками очень страшно, проорали очень громко, что будут-де сволочных обижателей добрых Дядей Томов резать и топить в Днепре в память Великого Сталина, нашумели и ускользнули в направлении все той же гостиницы "Дидро".
  
  На секунду запоздавшим на перехват милиционерам осталось только сочувствовать огорченным иностранцам, препровождать в 47-е, писать протоколы и обещать щедрые сатисфакции по скудному закону и по обильной благодати. Хулиганы же повторили путь своих предшественников (тоже хулиганов) и в итоге совершенно случайно оказались все в том же 616 номере, в гостях у Федора Карловича Грубера. Вот теперь самая пора и о нем слово украинское сказать.
  
  Федор Карлович Грубер (Theodor Karl Gruber), 1909 года рождения, уроженец города Эйдкунен (Eidkunen), расположенного черт его знает где в гуще недобитой еще буржуазии, в году 1932 по зову библейской составляющей буржуйской его натуры приехал на Советскую Украину. Приехал он, какой-то редкой масти то ли баптист, то ли раскольник, точно и конкретно в раскольничью общину села Подгайное Черниговской Губернии, приехал помогать раскольникам в налаживании передовой агрикультуры. Как-то он им помогал, что-то повышал, что-то, напротив, понижал, засорнякованность, наверное, понижал, - как грянул славный 38-й.
  
  Ясное дело, Федора Карловича взяли. Краткое следствие неопровержимо установило, что мнимый Федор Карлович взаправду есть не кто иной, как Theodor Karl Gruber, 1909 года рождения, уроженец города Eidkunen, расположенного черт его знает где в гуще недобитой еще буржуазии. Но к тому же еще близкий родственник бешеного Фюрера, для маскировки отстригший себе первую часть фамилии - "Schickl", диверсант, сельскохозяйственный террорист, а также украинский буржуазный националист и презренный наймит недавно только шлепнутого Параллельного Центра. Тому были предъявлены, повторюсь, доказательства совершенно неопровержимые.
  
  Конечно, под давлением неопровержимых доказательств обманщик Карлович собрался было чистосердечно признаться, но не успел. Не успел, поскольку поскользнулся на кожуре фрукта авокадо, упал и получил двойной перелом бедра, проникающую травму черепа, травматический паралич нижних конечностей и посттравматическое отъятие способности писать, говорить и вообще сообщаться с внешним миром.
  
  Наглого симулянта под конвоем доставили в знаменитую на Советской Украине психбольницу с романтическим названием "Белый Аист". В больнице установили, что Федор Карлович действительно злостный симулянт, но все же с внешним миром сообщаться не может и, скорее всего, не сможет уже никогда. Дело его было следствием приостановлено и до поры отложено. До поры. А человек с двойным дном, Федор Карлович, въехал в Белый Аист временно-постоянным пациентом, въехал навстречу двум чесоткам (1940 и 1955 г.г. соответственно), регулярным диспепсиям (каждый год), полной деменции (с 1969 года), анальному свищу и банальному забвению как родными, так и всем цивилизованным миром.
  
  Но совершенно случайно полтора дня тому назад Федор Карлович подвсплыл из деменциальных глубин под перископ, осмотрелся, ощутил некую нехватку внешних раздражителей, поколебался чуток, всплыл полностью, да и махнул под дизелями в Киев проветриться. Заметьте, махнул не в смехотворный свой Эйдкунен, а в самый Киев, Мать Южной Чрезвычайки, Двоюродную Свекровь Гестапо. Ошвартовавшись в Киеве, истосковавшийся по внешним раздражителям Федор Карлович прямиком заявился в гостиницу "Дидро" и как будучи иностранец потребовал валютный номер из трех комнат. В подтверждение чего Федор Карлович выложил на стойку регистрации паспорт гражданина Веймарской еще Республики. Затем вынул из элегантной дамской сумочки изящную матово-зеленую расческу редкой формы и прямо у стойки принялся поправлять медного оттенка челку, критически поглядывая в маленькое зеркальце вмеру подведенными глазками семнадцатилетней девчушки и нетерпеливо постукивая каблучком крохотной модной туфельки.
  
  Завидев расческу, дежурная Администраторша чуть дрогнувшей рукой немедленно вписала Федора Карловича в книгу, выделив ей, Федору Карловичу, лучший из номеров, резервный, для врасплох приехавших столичных бонз. Еще получила она от Веймарского гражданина $ 206, вернула паспорт, выдала ключ и квитанцию, пожелала приятного времяпрепровождения в столице Советской Украины, дождалась, пока Федор Карлович отошла от стойки к лифту и принялась нашаривать во втором сверху ящике корвалол. А нечего, а нечего происходить с Гуковины и иметь в родне всякий сомнительный человеческий элемент!
  
  По прибытию в номер Федор Карлович сразу заскучал по Белому Аисту, вновь поколебался миг один, да и вернулся в дом родной. За неполных четыре с половиною минуты вернулся, так что как раз успел к вечерним процедурам. К вынужденно отделившейся от него медной челке вскоре присоединились те самые раскольники, давнишние товарищи и подельщики Федора Карловича, обыкновенно проживающие в Быковне, совсекретное спецзахоронение Љ6-т, сектор 2. Поэтому отделившейся медной челке скучно не было. До самого до следующего утра бормотали серьезные беседы, раз за разом звенел телефон, тоненько попискивал присоединенный к федоркарловичевому lap-top`у Toshiba минипринтер, щелкали ножницы... в общем, да, скучно не было. Утром, понятное дело, товарищи Федора Карловича вернулись по месту постоянной прописки, но дело свое успели сделать добротно и своевременно. Поэтому вломившиеся в его номер хулиганы и первой и второй волны смогли за смешных десять минут кардинально видоизмениться, чудесно превратились во вполне законопослушных студентов все того же Фолклендского факультета Киевского Института Бескультурья и поспешили на третью пару, срывать лекцию по марксистско-ленинской этике.
  
  Еще в продолжение акта преображения хулиганов второй волны в мирных студентов, номер Федора Карловича посетила противная Мира Дуля - кто ее только, недомытую, пропустил к почтенному иностранцу!? Забрала со столика у входа отобранные у иноплеменников камеру и микрофон, второпях покинула номер, ни с кем из хулиганов не заговаривая даже (да и что с хулиганами разговоры разговаривать!), юркнула через кухню, пробежала технический дворик, вышла на Эрмитажный переулок и немедленно погрузилась в скромный Линкольн, управляемый личным шофером мистера Мэттью. Успокоенный похвальной вежливостью, проявленной к его работодателю со стороны представителей закона и порядка, шофер мистера Мэттью хозяйские предметы с благодарностью у противной Дули принял и поскольку был не просто шофер, но шофер джентльмена и сам джентльмен, Дулю до самого до дома ее и подвез. А куда он дальше поехал, я не знаю. Мне на это наплевать.
  
  Но кто бы и куда не уехал, а к часу пополудни все задействованные голоса дистанционной поддержки располагали либо полной копией, либо наиболее любопытными вырезками из загадочно вернувшейся к хозяевам вредной видеокассеты. И видеоряд и звуковая дорожка были задействованы немедленно, очень профессионально и весьма вовремя. Если не касаться конъюнктурных словесных украшений, то на короткой, а где и ультракороткой радио- и телеволне каждый час всем людям доброй воли сообщалось, что: а) в Киеве началась кампания ненасильственного гражданского неповиновения с национально-религиозным подтекстом, б) немотивированно жестокая реакция властей провоцирует участников кампании к массовым беспорядкам, в) еврейские погромы в последний момент чудом пресечены (немыслимо!) новыми украинскими казаками, г) и Москва и Киев по этим поводам молчат, как заклятые, д) до сих пор неясно, что или кто за всем этим стоит.
  
  За всем этим стояло, конечно, большое и разнообразное Ничего. Штаб Папаевский стоял, скорее уж, как пресловутый запорожец: за Дунаем он стоял. Штаб координировал всех вымогающих координации, подталкивал в спину всех, нуждающихся в подталкивании, благодарил всех, нуждающихся в признательности. Хорошо дело бытовое делал Штаб. И ничего более. Зато все, что за шалостями этими изначально стояло, а также лежало, сидело, хохотало и забавлялось, - все это еще до начала раскрутки событий оказалось глупо и не вовремя заблокированным на какой-то паршивенькой башенке над какими-то, пусть и парадными даже воротцами, и головы боялось поднять над дощатой стеночкой.
  
  Головы не высовывали, но умом все же продолжали пользоваться. Во второй и в последний раз снеслись через деловитую Саньку и ее посыльных с резервным Штабом на Папаева, все объяснили, обо всем посоветовались и постановили запустить третий резервный вариант - "Акиро". Остались при этом профинтербригадисты (по использованию первого варианта "Говно") с одним только резервным вариантом, увы... естественная убыль...
  
  Дезориентирующий и дезинформирующий врага вариант "Акиро" основывался на знаменитом кинофильме Акиро Куросавы "Тень воина". Точнее, вариант этот рабски фильму подражал во всех существенных деталях, лень было когда-то подумать глубже и точнее... Речь шла о том, что в условиях внезапной смерти (ареста, изгнания, съезжания крыши) всех или основных руководящих лиц следовало выстроить такую линию публичного поведения, будто бы ничего не случилось, будто все живы, свободны, руководят себе, как ни в чем не бывало.
  
  Двойников основного руководства, ясное дело, в наличии не имелось, не тот масштаб, не тот размах... В таких условиях единственным выходом само собою напрашивалось массированное применение современной техники: коллажирование звуковых дорожек, создание ложного эфирного эха, параллельный монтаж видеорядов и все такое умное. Не отвергал вариант и простых средств, как то гримирование третьих лиц, распускание слухов, вмонтирование родных и близких в цепи нарочитых утечек информации (якобы только-только видевших того или этого...), ссылки в устных приказах на запропавшего важного менеджера и всякое такое забавное и щекочущее пацанячью фантазию компаньеросов и геноссих.
  
  Все это немедленно пошло в ход, хотя плоды массированной дезинформации по простым схемам так никогда и не стали известны. Даже на Бронислав-Шанце никто не наехал, но ведь отчего не наехали? Не сочли нужным, или узнали таки, что лидеры безобразий отсутствуют - это еще вопрос... Зато технические средства варианта "Акиро" сработали явно эффективно и не без мелкого удовлетворения для мало все таки повзрослевших к началу Акции боссов и шефов. Позднее удалось узнать, что все-все-все (даже и майор П. Я. Тачок и подполковник В. Пух) были четыре дня подряд уверены, что руководящая банда ловко и неуловимо кочует по сменным штабам, а на башне сидят таки да, - дурачки Деспотисты.
  
  Первый день и вся его боевая суета, как уже говорилось, прошли в хлопотах и неразберихе. В целом обошлось без какого-то особенного управления свыше. Впрочем, так и бывает в первые дни всех больших наступлений. К закату София окончательно поместилась в кольцо добрых и недобрых объективов, глаз, рук и тел. Решительно все бездельники пяти материков узнали о Большом Правобережном Фарсе все потребное и непотребное. Дулины эскулапы изнемогли от тщетного ожидания кровавых прелестей полевой хирургии и вновь, в третий уже раз, разошлись по унылым хатам своим. Киевский Гарнизон невоенной какой-то вялостью и неэффективностью отмывания выездных площадок неявно, но окончательно ясно показал пассивный нейтралитет. Менты затаились в ожидании внятной политико-оперативной диспозиции. Партия и Верховная Рада молчали, как Москвою заклятые и заклятьем тем заклейменные. Сверхнациональная Студенческая Спевка прочно утвердила стопы свои первым гладом тронутые на Майдане Независтливости. Все хоть чуть-чуть значительные оппозиционеры хочешь не хочешь определились в симпатиях-антипатиях к происходящему. С разных сторон к голодайским местам потянулся всякий люд и откладывать натуральные следствия из варианта "Акиро" более возможности не стало.
  
  Первым деянием всякого люда было, конечно, установление регулярного сообщения с якобы отсеченной от контактов с внешним миром горделивой твердыней. Сначала, еще до полудня, прибежала ПаниСофийска, понаскандалила плачливо, попеняла на возмутительное обхождение с ее служащими... Адя... Бронислав Ефремович, но вы же интеллигентные люди... Кошмар! Немыслимо! Наши ведь, родные хлопцы, украинцы, умницы, порядочные и вдруг - их бьют! За что, я вас спрашиваю, за погоны, что ли?.. Ну как можно, ну в самом-то деле, а если широкая общественность узнает, как тогда, а?.. Не говоря уже о загранице... И дети ведь с вами, все видят, понимаете вы меня - д-е-т-и!.. Адя впервые за долгое дамское знакомство проявила холодную стойкость и пораженная ПаниСофийска отступила, удовлетворилась всего только обещаниями впредь морд не бить, а морды любить. Извиняться никто не стал, хватит врать друг другу.
  
  Чуть поуспокоенная ПаниСофийска забрала пару лисенячьих убивц, полутрусливо-полугорделиво косясь на залетных неоварваров, секретно провела оных неоварваров по территории, по подвалам-чердакам и вскоре был установлен постоянный и non stop охраняемый полуподземный путь "с воли".
  
  Начиналась Дорога Жизни на Стрелецкой, в двух шагах от районной ментовки, в подвале скромного Общества с крайне ограниченной ответственностью, принадлежащего когдатошнему супругу ПаниСофийской. Раз уж проклюнувшись на оперативной карте, путь-дорога ныряла из подвала в мусоропроводный люк, выныривала во дворе, виляла между двух частных гаражей, вновь ныряла, на этот раз - в сточную канаву за вторым гаражом, поднималась на поверхность уже на территории Софии, тут же в третий раз ныряла в отдушину поземного хранилища керамики, протискивалась другими подземными ходами в Административное здание, в помещение охранной сигнализации, металась коридорами, в последний раз заныривала в кабельный коллектор и, наконец, появлялась из коллектора вплотную к стене надвратных сооружений, в полуметре буквально у входа на башню. Это было самым слабым местом трассы: вход на башню виден был отовсюду - а что поделаешь, война!.. А ля хер ком а ля хер, мон шер... ох, пардон-пардон, сорвалось нечаянно... все Юлик развязный...
  
  По Дороге Жизни первыми, как на смех, явились Руфовские бутафорцы из театра Клары Целкин и Бейкинские мязисты. Вновь таки, очень знаково... Моментально оборудовали нижний (сержантский) этаж под спальный, установили бело-голубыми через селедочников вздаренную пустынных батальонов тихую радость - компактный химический туалет на 600 гарантированных до перезарядки дефекаций, протянули временные проводные коммуникации, перекурили с повеселевшими Борловчанами и испарились, утекли легким паром в сторону Бронислав-Шанце, к щедрой Саньке, к жгучей старокиевской сладости обильной ее Старокиевской.
  
  Нервно расталкивая уходящих мязистов, вновь заявилась ПаниСофийска с выраженьем на лице и шикарного полутвердого пластика конвертом с двумя боевыми арбалетами и причиндалами к ним у груди обильной. Сунула отвратительное это варварство Брониславу в грязно-белы руци, гордо отвернулась и без слова покинула разбойную малину. Обиделась.
  
  Это вам уже не вообще цацки-мацки. Это уже вам не пытливо критически щурясь и задумчиво причмокивая, разглядывать в теплом свете настольной лампы стародавнего производства гравюру "Взятие Киева москалями Андрея Боголюбского". Это уже вам самой бы не попасть под взятие Киева Борловчанами Бронислава Лопанского. Это уже вам небось как бы и тебя саму со всеми твоими учеными регалиями походя не трахнули как простую советскую интеллигентку где-нибудь в твоей же приемной на секретутском столе... А то трахнут мимоходом, да и прирежут тут же вторично кожаным ножом на глазах у Главного Хранителя Лидии Тарасовны... Это вам уже не высокая культура... Это вам уже живая, подлинная история... ужас какой, падение нравов и ожесточение сердец!..
  
  Зачем притащили арбалеты, кто его разберет... А кто конкретно с Папаева или от Полковника их приволок, так никогда и не узнали: доброжелатель инкогнито...
  
  Часу не прошло, как пленительные формы ПаниСофийской вновь величественно выплыли из проема. Ускоренного военного выпуска офицерская вестовая, ПаниСофийска этим разом привела томную от важных и опасных заграничных связей Дулю. Томная Дуля, умученная подземными норами и крутым подъемом, очень натуралистично пыхтела, а от презренного мира бескультурья и неопетлюровщины как щитом отгораживалась толстенной спортивной сумкой с до странности откровенным сообщением - "I`m fuck Mao Tse Thung!".
  
  Дуля сунула Брониславу сумку с таким выражением, с каким, вероятно, суют стодолларовую купюру таможеннику в Борисполе: две пинты ледяной вежливости высшего существа плюс щепотка кислого заячьего щавеля нарваться на отказ, интенсивно взболтать и добавить мышьяк по вкусу. Бронислав, сумку ту давно ожидающий, от удовольствия даже подмигнул дамцу по-свойски, по-кобелиному он ей подмигнул, вот что. На Миру Брониславов подмиг произвел действие воистину не предусмотренное высшими диспозициями. Мира задохнулась от стародевической ненависти и брезгливости, крутанулась на стесанных каблуках черт-те какой обувки и от гнусного Бронислава подальше рывком шагнула прямо перед собой. То есть, в проем. Пять целых восемь десятых метра свободного падения дряблого бабского тела, судари мои, да-с... Если верить Исааку Ньютону и Галилео Галилею, дряблое бабское тело падает точно так же, как, например, нежное лебединое перо или ядреное красное яблоко. Но ведь это же в пустоте, а не в Киеве!
  
  Без двух унций четыре пуда культурологической дулятинки II-й категории обрушились вниз с первобытным воем, который напугал бы и мужественного Джеймса Фрезера, случись он вдруг под рукой. Джеймса под рукой не случилось, зато под ногой свободно падающей Дули оказалась замешкавшаяся ПаниСофийска. Дуля обрушивалась в проем как парашютист-недоучка: ноги спазматически сомкнула и вытянула, но согнуть не удосужилась. Поэтому ПаниСофийска получила двумя сомкнутыми дульскими ногами в правое панисофийское бедро и панисофийская бедренная кость просто не смогла в этой ситуации смолчать - громко треснула.
  
  Нужно сказать, что ПаниСофийска не стала пищать, охать или каким-то иным привычным манером по-дамски сетовать на глупый случай. Драгунским гласом выкрикнула она некое смелое о себе предположение, уложившееся в одно распространенное и одно простое придаточное предложения (всего шесть слов), и вслед за тем немедленно потеряла сознание от нешуточной боли.
  
  Отпрянувшие от бойниц Борловские гуманисты долгонько не подавали руки помощной пострадавшим дамам: все рыскали глазоньками по углам, все искали источник смелого предположения, все не верилось им, что источником ЭТОГО могла быть дама, женщина-мать, доктор исторических наук, директор Музея, коммунистка, хороший товарищ, украинская красавица, наконец. И только сопливый взрыд вовсе не пострадавшей противной Дули вернул потрясенных Борловских гуманистов к реальности. Дулю невежливо вышвырнули вон, ПаниСофийску бережно унесли на малярном поддоне. Да-а-а, положеньице с комсоставом, трясця его матери в печенку!
  
  Бронислав драгунским матом и немелодичным взрыдом нисколько не озаботился. На то боевики есть: разберутся, зароют и донесут. Вскрытая впопыхах сумка обнажила столько технических прелестей, такую сумасшедшей робертладлемовщины инструкцию на мнимо-украинском языке о шестнадцати страницах петитом плюс сортирного пошибу рисунки на полях, что только и оставалось гуманитарно перепрофилированному Брониславу дивиться, чесать в затылке и уныло сопеть.
  
  Тем не менее, часу в десятом ввечеру Бронислав, Адя и Евгенчик уже бодро переговаривались, рядком сидючи, но каждый в свою трубку смеху ради вещая. Инструкция гарантировала, что повстанческие их переговоры будут не вполне и простыми. Во-первых, никто не расшифрует возможный перехват, во-вторых, нелегко и перехватить. Да это семечки, хлопцы, это даже рядовые мафиозо имеют, подумаешь, цацы какие!... Нет-нет, не спешите пренебрегать щедрым цацей мистером Мэттью... В-третьих же, инструкция уверяла, что ненароком оттрассированные военными спецами телефонные переговоры (если вообще оттрассируют, ничтожества совдеповские!) дадут три телефонных адресации: 1) Кофейня на Виа Алеппо 80, город Нарни, Провинция Перуджа, Италия, 2) запасной канал теплохода "Академик Королев", Восточно-Китайское Море, вчера было 124 градуса 33 минуты Восточной Долготы и 33 градуса 24 минуты Северной Широты и - 3) телефон общественного доступа на космической станции "SkiLab", в настоящее время - где-то над Перу... Номера вождевских телефонов сообщены на Папаева и, на всякий случай, на Эрмитажный. К сожалению, попытки дозвониться до вождей и стоить будут, примерно как попытки дозвониться на космическую станцию... Но это ничего, деньги потом вернутся, ладно, и сами не бедные, а при удаче из госбюджета вообще все и всем вернем...
  
  Так или иначе, но засекреченная связь установилась, с толку сбивала (даже самих пользователей, никак не способных запомнить, кто и где якобы находится) и вскоре уже можно было подводить настоящие итоги Первого Субботнего Удара... Эх, ни одного араба под рукой, кто оценит?!.. Может Руф бы выручил? Да что он там помнит, кривляка киевский, тоже мне, еврея нашли!..
  
  Прежде всего прочего забавного случилось именно то, на что втайне надеялся насквозь проагностицированный Бронислав. В условиях временной утраты прямого и эффективного (а как же!) его руководства Вариант "Говно" сработал куда удачнее, чем того следовало ожидать при неусыпном его руководстве.
  
  Ну, для начала, потери инсургентов в живой силе оказались равными нулю. Обыкновенному такому нулю равнялись горькие утраты. Сивоусым отцам и безвременно сгорбленным безутешным матерям полный отбой на этот раз. Курень, мужественно ударивший в спину ОМОНу, оный ОМОН чувствительно помял, ментовской мордой по внезапно поданному из-за сцены говну повозил, студентов отбил, отделался синяками и разодранными одеждами, после чего растворился в муравьином скопище как надежды русского на братание с поляком. Совсем недавно Курень позвонил доложиться с глушайшей исторической судьбы станции Нежин, где тем моментом погружался в поезд на Борловку через Хрюков. Все живы, здравы, отставших и потертостей нет, всегда готовы, просят не забывать при случае, а то они даже и размяться как следует не успели. Просили Наказного своего не обижать, а всячески любить. И девчаток любить, но не насмерть, гы-гы-гы...
  
  Группы отсечки из Самообороны под шумок-запашок площадного соития двух структурных элементов ("говно" и "люди") внезапно и без комментариев выпущены из Управы. С побитыми мордами, что да, то да, с побитыми. И батареи были, и знаменитая "решетка", и наручники, - все было. Такое дело, мелочи игры. Группы отсечки поклялись на Бейкинском телефаксе, что теперь усерутся-не-раздерутся, а за все мундирной Родине-Мачехе отплатят. И отплатят, с них станется... поскорее бы. И чтобы я лично этого не видел... брррр. . .
  
  Потери в технике, продолжая приятное, совпали с плановыми на все 100% и составили в сумме три (прописью - т-р-и) интерактивных штурмовых дерьмоносца. Чиф-пайлоты штурмовых дерьмоносцев свободны, снабжены сотней баксов на нос (на лечение расстроенных нервов приемом чего внутрь, даже скуповатый Медовнюк денежку отдал легко) и экстренно эвакуированы в провинцию к родне. Менты к ним домой заходили было дело, но ментов выпхнули в шею бдящие Самооборонские группы личного прикрытия. При том выпхании ментоидам прозрачно намекнули, что-де, если они, менты этакие, свободно приходят к нашим ребятам домой, то и к ним, к ментам к этаким, домой тоже кто ни кто да и придти может, правда ведь? Менты этакие поняли, больше не приходили и не придут: украинцы все же, хоть и менты!.
  
  На золотарской работе начальству оч-ч-чень рекомендовали принять заявления водил на неделю за свой счет датой подачи за пару дней до Акции. А дерьмовозки, мол, просто украли, бывает... Начальство, в чей кабинет с бледного утреца взрывом ввихрилось полтора десятка не столь уж добрых молодцев с шаблюками и при выражениях анфасов родом из середины XVII века Нашей С Вами Эры, обмочилось в прямейшем и обиднейшем для взрослого мужчины смысле. Лживые заявления начальство раболепно приняло, прямо таки в собственной луже сидючи. Да тут же и резолюцийку подмахнуло начальство, да в глазки позаглядывало малосимпатичным казачкам (по начальству ходили парнишечки из Брудской Паланки, известные подгорные грубияны и чиновников городских-равнинных с австро-венгерских еще времен истовые недоброжелатели), да лихорадочно попыталось вспомнить хоть пару приличествующих слов по-украински, да слова эти приличествующие, искрясь очами, героически и оч-ч-чень честно проскандировать... Этот пункт прошел гладко и потерь в дальнейшем не предвидится.
  
  Битва у Козьего Брода, сиречь, сражение при Гетманском Цветного Металлу Кобылоиде, сыграно вникак. Не вничью, а именно "вникак": никто по серьезному в драку со студентами не полез. Управа (кроме суматошного освобождения Самооборонцев) героически проигнорировала инцидент. Пожарные мрачно отмыли подъезды к сонному своему царству от привнесенных дерзкими повстанцами ароматных обстоятельств и спрятались бесконечный пожарный сон досматривать. Вот разве только второй подошедший троллейбус 18-к маршрута заскользил на изумрудного оттенку влажной еще памяти героического дерьмоносца Number Thwo и впилился боком в остановку. Было немного крику, пару-тройку подбитых глазочек, зашатавшихся зубиков и все закончилось оттаскиванием поврежденного вегикула в ремонт.
  
  Разочарованные малым напряжением борьбы (только водителя лихо отбили у ментов) студиозусы исполнили несколько диких плясок вкруг могучим какашечным ударом протараненного здания комуняцких Профкомов, поиздевались над экстренно прибывшими отмывать родное осиное гнездо мелкими профкомовскими трутнями, позвонили в Штаб, посоветовались и перешли к блокированию Площади вперемежку с рисованием нехорошего на стенах и агитацией-пропагандой прохожих-перехожих. Зато к половине девятого подоспевшие Белосурковцы, Ровнорожская Сотня и решительно уже опереточные Черноморцы пришли как на готовенькое. Никто их не шугал, никто ни во что не вмешивался, никто и ничего от них не хотел и ничего не запрещал. Последнее обстоятельство, впрочем, площадных рыцарей чуть смутило: а где трудности и опасности, я вас спрашиваю?
  
  Руфоидальные спасители дождались таки светлой годины. В половине десятого утра, через четыре коротеньких часа после нанесения каловых масс на стратегическую карту событий, к многоквартирному руфопоместилищу изволил прибыть некий видом клинически вежливый и манерами благостный серокостюмчик с рожей (как говаривали по киевским кофейням) "фифти-фифти". То есть, половина выражения анфаса партийная, а половина гебешная. Шерочка с машерочкой с крупным милицейским чином и парой лакеев в штатском прибыл слуга народный. Поговорил с нагло и непримиримо развалившимися у подъезда казаками, порасшаркивался с косой-до-попы, поулыбался с высыпавшими из дому жадными до зрелищ соседяйцами и соседяйчихами, повозмущался, заверил в том, что антисемитизм совершенно не характерен для благовонных наших равнин подсолнуховых, что государство наше достаточно сильно и решительно, чтобы самому дать отпор вдруг что, просил зрелище сократить до минимума и вообще передал слово и дело милицейскому чину. И сгинул. Абы навсегда!..
  
  Высунувшаяся в форточку (в дом партийного гоя пускать дурных нет, потом три дня окуривай жилье индийскими палочками!.. и детям вредно...) Руфова теща все уже им рассказала, будучи с утра в ярости от всего этого думмкопфствия. Сошлись на том, что милицейский чин дал в залог зуб и лампасы - выставить к дому полупостоянный патруль и впредь лично сдувать с руфодильчиков все случайные пылинки. Антисемитов так и вовсе божился рвать собственными вставными зубами на ходу или даже на лету. Вот только мелькни вдали какой антисемитишко, пусть иногородний, мыршавый или скорбный главою, так сразу лампасник как подскочит, да как зубами в него вцепится, да как задерет - наглой смерти предаст, - а дорогих наших жидов в обиду не даст. Лампасник витийствовал на неплохом украинском, в коем слово "жид" как раз и означает - "еврей", а никакого другого еврея в этом языке нет лет уже с полтысячи как, вывели.
  
  В итоге Полковника-Сотника доверенный Есаул купился на приличный украинский через силу унижающегося старого милицейского пердуна и банду свою разочарованную увел на Софийскую Площадь, к новым событиям поближе. Остаточные Словолюбки еще чуть-чуть потусовались-потусовались, да и пропали бесследно в тихих переулках близ Папаева. Руфова теща ничего против того не имела, как равно ничего не имела и за. Проскрежетала в форточку что-то явно обидное про "цудрейтеров" и форточку свою с треском захлопнула. Ни Руф, ни Рая, ни плоды их любви инородческой в беседе не участвовали и в доме вообще не наблюдались.
  
  Штаб, узнав обо всем о том, тяжко призадумался и думает до сих пор. Казаки же, напротив того, отнюдь не думают, а мечутся между Софийской Площадью и Майданом, хватают народ за лацканы и все назойливее рассказывают такое разное жалостное и гуманное. И про трижды погромами благословенных украинских инородцев бают, и про то, что Гонта не во всем был прав и не всегда, не говоря уже про Кривоноса... Фланирующему народцу они успели порядком поднадоесть, да что ж попишешь: рвение оно всегда похвально, особливо, если не по разуму.
  
  Братчики соединились с местными пээловцами и за половину только суток наделали пользы больше всех. Ну конечно, ежели культ скрестить с изящной словесностью, тот еще будет выплодок, скажу я вам!
  
  В час "О+8", то есть, за четыре часа до знойного бойцовского полудня, запустили плановый Вариант "Слеза", самый многоресурсный, рассчитанный на 460 человек на двое с половиною суток и при сугубо личных расходах. По всему городу стоят группки благостных и умильных бабусей-дедусей вперемежку с вечно юными и до сих пор подающими надежды литераторами. Рассказывают людям такое, от чего даже на пятке волосы встали бы дыбом, ежели бы они там, к примеру сказать, произрастали. Благодаря грамотно выстроенному одна-баба-сказальскому менеджменту (разместили плакальщиков в основном возле детских молочных кухонь, районных поликлиник, Райсобесов, школ, студенческих общежитий, Посольств, редакций крупных газет, у мелких церквушек и возле проходных всех основных оборонных НИИ) плоды пропаганды множатся как кролики.
  
  Для начала по РОНО пронесся шквал испуганных бабуинско-дедуганских звонков - это еще до полудня внезапно вернулись по домам отчим с наслажденьем вздорной младости забастовавшие школьники и... и покатилось...
  
  Трижды за ночь битые по сусалам менты нажалились куда след и после краткого согласования наверху все роты ППС плюс средства усиления профилактически выкатились по предварительной тревоге в боковые улицы-переулки, в зоны активного ожидания, где их тут же засекли рассеянные по городу чуткие воины Хрюнделевой Бригады и свеже освободившиеся из 47-го Словолюбки. Засекли и, в соответствии с подпрограммой психологического провоцирования "Дедушка, что же это творится?.." рванули жаловаться по заранее намеченным знакомым ветеранам и дворовым ветеранским Клубам.
  
  Самореанимировавшиеся медаленосцы ничего не поняли, но автоматически оскорбились и наехали на ЖЭКи, на центральное Отделение Совета ветеранов ВОВ, на Отделы пропаганды и агитации всех поди городских Райкомов и на Райвоенкоматы с требованиями немедленно прекратить произвол и провокации против трудящихся, а то они напишут лично Самому и сегодня же! Нервно посланные отовсюду и куда подальше, оскорбились еще пуще. С удвоенной маразматической силой навалились дедофеи на редакции газет, чем поставили комуняцкую прессу в принужденное положение. В каковом положении она, собственно говоря, пребывает с Anno Domini 1918 - и до сих пор ничего, не родила. Тем не менее, скупые материалы про невесть чьи бесчинства повисли на самом краю гранок, появился шанс на косвенную поддержку Акции самой комуняцкой прессой.
  
  В оборонных и космических НИИ, по Вузам и КБ стенгазеты с оперативной информацией о голодных перипетиях вывешивают каждые полтора-два часа - давно не пуганные парткомовцы и второотдельцы нервно срывают, но обильно отъэренные бледные копии упорно появляются вновь. Народ инженерский дела свои космическо-оборонные в угол закинул и вообще ведет себя так, как вели себя их отцы в далеком 1961-м, когда следили за полетом Гагарина: пьют, радуются и не работают. Замдиректора по режиму, а где таковых нет - парторги, трусливо подгибая пальцы в ботинках, позвонили Кое-Куда и сообщили, что две трети космическо-оборонных НИИ Киева и половина КБ бастует. Что уже полная неправда...
  
  Про народ в целом и по отдельности и говорить нечего. Народ и так всегда заинтересован, всегда готов позабавиться за счет ЧК КПУ, ничего неожиданного в этом плане не произошло. Но вот оппозиция... да, оппозиция вдруг проснулась и немедленно отличилась.
  
  Все как один муж официозно депутатствующие оппозиционеры, скрипя всем своим скрипучим (кто и послевоенным дармовым протезом-костылем, но в основном, все таки, зубами), бросили текущие дела, нацепили на личины наиболее приличествующие светлой-культуре-в-опасности похоронные выражения, а на верхние части тела - ордена, причесались и рванули визитировать Софийскую Площадь. Даже единственный среди Официальной Его Мурчуковского Величества Оппозиции порядочный человек, Левко Смутьяненко, и тот забрел ненадолго и с видимым отвращением. Заметьте, кстати, на Майдан никто даже и не пожаловал, все прямо к нам, на наше им сверху вниз здрасьте!
  
  Приплывали, радетели, выгружались где-нибудь за углом из скромных автомобилей, последние метры пехом демократично дотопывали. Кто дерзнул, тот издали (как непредсказуемому медведю-гризли) кланялся Собору. Кто посмелее, так и крестился коряво, неумело. Было это тем смешнее, что оскверненный в Гражданскую Собор с тех пор никем не освящался, так что крестился бывало предусмотрительный партийный оппозиционер ни на какой не на Православный Собор, а на с 1934 еще года вполне светское, государственное учреждение - на Государственный Архитектурно-Исторический заповедник "Софийский Музей". Крестясь, исподтишка кривились от остаточного запаха утреннего Доростольского противостояния, окидывали наметанным взором скопища (какое попредставительнее?), умело-незаметно примыкали к казацким таборкам, все больше к опереточным Черноморцам. Братались с народом своим, штыки-перья (я хочу, чтоб к штыку приравняли перо!...) совали в заасфальтированный плац, штыки не лезли, гнулись от стыда. Били в иссохшие на страде служенья народу груди свои, исподволь озираясь, - возмущались партийными нестроениями, сулили хорошее и вскоре... вскоре... Вот увидите, только немножечко еще терпения, хлопцы, ладно?.. Источали скрупулезно отмеренные дозы слезной жидкости из профессионально искренних гляделок, как же без того!..
  
  Чадным смогом заклубилась над свежепристыженной Софийской Площадью химерическая завеса чудного в других устах и ситуациях, по-рыцарски скромного, но по-рыцарски же и горделивого, а теперь на сто хамских ладов коверкаемого, украинского языка. Тут же рядом импозантно колыхалось, мало не до маковок куполов доставая, уродски перекривленное ментальное облако Напрашивающихся Сами Собою Идей И Выводов. Легкий ветерок семи холмов постепенно сдувал оба психических выделения в сторону Республиканского Комитета ВЛКСМ. В целом атмосфера на верхнем, на вождистском уровне башни оставалась терпимой.
  
  Вожди и терпели, куда деваться! Уже ясно было, что выиграли, что в понедельник на Верховной Раде неизбежно возникнет некий вопрос. Считая Майдан, так даже два вопроса. Впереди ночь с субботы на воскресенье и все воскресенье, поможем вопросу, подтолкнем, втолкнем вопрос без вазелина и по самое здрасьте. С дезертирством с оперативного руководства тоже послабилось. Евгенчик под угрозой запытания насмерть путем щекотания подмышечных впадин признался, что очень уж хотелось "с хлопцами побыть", победствовать, авторитет свой в партии подвинтить. Ну, и подвинтил, вацулек такой сизокрылый...
  
  Деспотические хлопцы, хоть и попрятались по далекой родне, но официально все были здесь, все 26: Адя, Бронислав, Лис и 7 Борловцев (с дамочками считая), неизбежный Юлик (припрется, будьте благоуверены, кто же осмелится его не пропустить!) и неизбежная же (см. только что) Камбала, да он сам, Евгенчик Белышев, - так бы и дал с размаху по дурной милой морде! Вот. Вот с таким ком-, а также рядовым составом ему и воевать-голодувать. И чтобы никто-никто, сказал он, намылив руки мылом, чтобы никто-никто не узнал, что это не они, а вовсе мы - тс-с-с-с!.. а перил не было, вот он никуда и не съехал.
  
  За теми заботами-забавами субботний день и соскользнул в свою задневную дырочку, просочился в подземные ходы Дороги Жизни, вышел в Город и пропал. Далеко внизу, на растушеванной сумерками Софийской площади, пятнадцатисуточным сленгом перекликались пятнадцатисуточники, согнанные ментами плац додраивать. Гоготали в сквериках дежурные Черноморцы. С Майдана порой припархивали смутные звуки голодных песен. Отбивал часы отдыха радиоколокол на Облсоцпрофе. Повизгивали редкие мимобегущие троллейбусы, погавкивали частые мимогулящие собаки. Водяным серебром посверкивал вдоль гладных бастионов светлым киевским пивком переливающийся хохоток слоняющихся бульварами барышень и портвейное гыгыканье сопроводительных кавалеров. Было завидно, глупо и скучно. И комары, гадский папа!...
  
  Если бы внутренние составы души неотаборитов могли въяве зазвучать, то над башней глухим унисоном стояло бы недовольное ворчание невзначай разбуженного ранним вечером тигра. Не того тигра, который тигр Тома Трейси, это бы еще ладно, а настоящего тигра, которого пыльного и полосатого, которого голодным будить как раз и не приходите. Тигра в себе задавили простенько - легли спать.
  
  А ночью еще и спать не давали раз за разом...
  
  ... Борловцы не знали, троечники такие, что высокие тона ночами слышнее низких. Сменяясь, перешушукивались они в нижнем этаже мнимо деликатным шепотком, запросто могущим принадлежать нехлипкому Циклопу Каку, шепотком, слышным, поди, на самом на Очакове...
  
  ... Потом Санька приперлась с борщом, с цыганскими яблоками баронета Бейкина и с пылающим всеми капиллярами полуночного тела Юликом. Как-то он там ей дорогой помогал, тяжелое, что ли, нес... разогрелся, бедняга... Тоже шептались, уродцы, топотали по-ежиному, наступали на все хрусткое, роняли все звонкое, хихикали, умотали, наконец, фу-у-х... о-о-о... нет, Юлика Санька отставила и оставила... судя по не слабеющему духу чуждых парфюмов...
  
  ... Еще позднее утомленную солнцем площадь посетили нимало не притомленные звонкострунным и шумнопесенным днем художественные камбалисты с руководящей и направляющей своей Камбалою, ясный винт. Опять пели. Ржали малохудожественно. Пионерской речевкой под аэдские струнные встреньки выкрикивали похвальное героям Азовского сидения...
  
  Разбуженный не ожидавшимся по плану Акции взлетом былинного гущенародного искусства, Евгенчик рассвирепел. Злобно дергаясь всеми частями тела, выпутался из кальсонно-полосатого спальника, схватил, поднял, кряхтя и скрежеща зубами, поднял, да и вывалил на музыкальные головы целый мешок цыганских яблок с двенадцати, поди, метров. Вывалил плоды садов душистых горным обвалом, проорал на чистом москальском, - где, мол, он их всех видел и что там с ними со всеми делал... Нет, не разобрали слов его недружелюбных мелководные камбалисты, эти гидры бекаров, аксолотли манонтроппов, кистеперые пособники пиццикатов, нет, не поняли... Еще пуще захороводились под башней, пустились с пятнадцатисуточниками и охранными ментами всостязанку яблочки подбирать, благодарить, на лирах новомодных, опять же, бряцать... "Бра-во-бра-во-/-Ев-гЭн!..." спели на мотив "Happy birth day tu you"... А после, похрустя дарами свышними, под дирижанс пьяненькой Дамы-с-крысой и печальную Лаймову скрипочку нетрезво, но край как душевно завели любимую Брониславову - "Wonderfull life"... век бы ее не слыхать...
  
  О! О! О, преобильный многообразными меленькими любвишками некрупный Кот Леопольд, где ты, где, мелкоулыбчатый примиритель, сирого с тупым?!... Вразуми, наставь на путь благостный к любой драной опушечной твари, на дух доброты ко всякому потомственному придурку!...
  
  ... Совсем уже утром нашли на полу осажденной твердыни, меж полевых лежбищ (с неба сшедшую, что ли? а охрана где была?) Камбалу. Безо всего нашли, в одной рыбьей ея кожице - ненько моя! влажный палевый бархат, а не кожа... а линии, линии какие, porca maladetta!, - в сиську пьяную нашли, на Адином бывшем чистом платье прикорнувшую нашли... Чистюля такая, подстелила... Как только впотьмах сыскала!... А свое куда проконцертировала?... Волшебная сила искусства, Сима Гилелевна, никак иначе!
  
  Утро... утро... утро... где ты?... воскресенье... на земли мир, в человецех благоволение.... ничего хорошего с того благоволения киевского не будет... а куда деваться?...
  
  
  ИНТРОДУКЦИЯ
  Суббота, 20-20, в неком здании, расположенном ровно в двухстах шестидесяти шести метрах от осажденной твердыни; мелкие коррективы, которые кое-кому будут стоить жизни
  
  - Егор Исаевич? Соединяю с Павлом Остаповичем... говорите...
  - Егор Исаевич?
  - Я, Павел Остапович, слушаю Вас
  - Егор Исаевич, я вот тут прочел Ваши выкладки и полагаю, что недурно бы несколько повысить степень готовности группы Виктора Викторовича. Что Вы на это?
  - Да знаете ли, неловко признаваться, но я это уже сделал. Все равно дежурю. Вот как только направил Вам соображения с Игорем, так и сделал сразу. Виктор Викторович уже разворачивается по схеме 2х2.
  - Что ж неловкого, право у Вас есть, вот Вы его и употребили, одобряю. А двух не мало ли будет?
  - Как бы много не было, потом отдуваться за перерасход средств... С кем, в сущности, состязаемся? Это же все дилетанты. Как бы мы их не обзывали в отчетах, а все дилетанты, одного бы за глаза хватило
  - Ну ладно, Вам виднее, все, спокойного дежурства и до связи
  - Всего хорошего, Павел Остапович
  
  
  ЧАСТЬ IX
  Воскресенье, 08-40 - 12-20, Южная въездная башня Заборовской Брамы, в первых рядах партера; все то, к чему так долго стремились...
  
  Безыскусно вела себя с перепою тихая, в аварийном порядке по-казачьи прикинутая Камбала. Расковыривала Брониславовым лейтенантским Viktorynox`ом подзорную дырочку в дощатой стенке, вполголоса комментировала услышанное-увиденное в духе обычного в киевских кофейнях вежливого пренебрежения и к самим событиям, и к чьему бы то ни было мнению. Включая несуществующее собственное. Евгенчик, до половины вдетый в кальсонно-полосатый спальник, полулежал, опираясь на левый локоть, правой рукою играл сам с собой "в бутылочку", вращал десятиунциевый пузырек "Guinness"`а, чуть слышно насвистывал народно-лирическое "О, сизокрылый птах...". Адя с Лисом над не лучшей свежести листочком сосредоточенно перебрасывались всякими "бэлами" и "дэтэрцами", играли в классический неукраинский "дэбэрц". Томный с недосыпу-недолюбу Юлик примостился на куче надувных матрацев, и потягивался, и вздыхал, и упивался раскладыванием-раскручиванием-скручиванием всевозможных телефонных приставок, насадок, глушилок и шифровалок имени цацы Мэттью. Проводил время с пользой для Акции. Заодно освежал в памяти офицерские навыки свои. Бронислав скучал без кофе, без компьютера, без возможности впилить связку Hellfir`ов в ливийские аэродромные бункеры... Нескладешными интеллигентскими ручонками разбирал арбалет. Пытался постичь логику конструктора - раз, и убить хоть сколько-то времени - тоже полезно.
  
  На нижнем ярусе младший офицерский, а то и сержантский состав проводил жизнь осадную проще и куда как веселее. Там пели и смеялись, дымили едучим табачищем немилосердно - все в проем поднималось. Время от времени, нацепив маску многострадального Этьена Варнье (кто призабыл - цирковой скрипач-акробат, мечтательный адепт приятного греха Рувимова, светскому человеку более знакомый под оперативно-опереточным псевдонимом "Мистер Икс"), высовывались из бойниц, помавали руками, выкрикивали в реденький воскресный перехожий народ бодрые лозунги... однова живем, хлопцы!..
  
  - Аделина, ты почему мне бэлу не присчитала?
  - А ты не объявлял...
  - Так ведь бэла же не объявляется!
  - Здрасьте, моя радость, кто это тебе такую чушь сказал?
  - Ты сама вчера говорила, когда правила объясняла
  - Не говорила я такого, что ты нагло врешь мне в глаза!?
  - Аделина!...
  - Молчи, хвост рыжий, я вас спрашиваю!...
  - Аделина, так нечестно!!..
  
  - Что-то, хлопцы, мне все это не нравится... тихо как-то... и вообще... мы явно ничего не контролируем в ситуации... плохо...
  - Эженилло, милочка моя, что тут может не нравиться? Все идет чудесно, славно, какие блестящие перспективы.... и техника - супер!.. Если бы ты только мог оценить, какое тут изящное переключение на внешний декодер... Совдеповские хамы ввек не додумаются до такого... Когда я служил, вроде бы не было ничего подобного...
  - Ты лучше скажи, товарищ Фучик, за каким хреном здесь этот выступ на пластинке... у ложа, вот, видишь? Чтобы рамку отсоединять от ложа, что ли?... Юлик, ты глухой?..
  - Аделина!! Ну так же невозможно играть!
  
  - Мальчики, мальчики, смотрите чего я вижу...
  - Прелесть моя светоносная, Светлана моя ясная, что же там, что, благоуханная моя?... и-и-и... щелк!... есть контакт!... пикает...
  - Юлик, не отвлекайся, не строй из себя Эдисона... ясная ему, видите ли... художественные зады Булгакова... Что это за такое у меня тут вот? На шептало похоже, как в автомате Калашникова... или в некогда любимом моем карабине СКС... ты слышишь, что я тебя спрашиваю, Юлик?...
  - Момент-момент, мон женераль, дама требует не только поклонения, но порой и внимания... Ну, Карамболетточка моя мякенькая, что же там у тебя нового, в грешном низу нашего лучшего из серединных миров?
  - Из-за Управы от Трапезной колонная показалась какая-то... вот!... слышите? Поют... Здоровущая колонна!..
  - Не нравится мне все это... Изобьют их зазря прямо у нас на глазах... и задаром... Зря мы во все это ввязались... нужно было получше подготовиться... И зачем вообще мы именно про Софию завелись?.. Теперь Братство все плоды захапает...
  - Не каркай, деспот!.. Хвостик рыженький... на, спрячь карты, сейчас позабавимся... Юлик! Куда полез без маски? Под объектив гэбэшный хочешь?.. Я кому говорю, да Юлик же, да ну Господи, твоя воля!... Ну дети, ну сущие дети...
  - Вроде бы, без икон идут... и хоругвей нет... вряд ли, Братство. Мальчики, у кого слух хороший, что они там поют?
  - Камбалочка, пусти к дырке, а?
  - Свою прокрути, премудрый пескарь... лентяй... не прислоняйся ко мне... Отодвинься, Евгенчик, от тебя до сих пор водярой штынает... мне и так тошно со вчерашнего... отстань..
  - "Ой, на горЁ..." поют... но это все бездельники завсегда поют, ничего это не значит... Вот если "Рэвэ та й стогнэ" запоют, тогда - да, тогда уже серьезно... хотя погодите...
  - Нечего годить, Словолюбы это, как пить дать... Хвост рыжий, не суйся, ты все равно никого в лицо тут не знаешь... Словолюбы это, век нобелевки не видать! Иди лучше своих предупреди, пусть смотрят и бдят
  
  - Ой, ребятки, ментищи справа с Владимирской валят... Слышите, - каблучищами как бацают по брусчатке?.. По голове бы их дедушку так бацали... строятся... нет, не строятся... Нет, это они перед памятником этак вроде бы разгибаются... не идут на колонну... остановились... и щиты у них... алюминиевые, что ли...
  - Не могут быть менты со щитами... но мне это все равно не нравится, вы уже как сами там хотите, а мне тревожно как-то...
  - Да Камбалище нашей все, что вечно под Луною, - менты. Если не народные кусатели, не барды, да не санитары в сером, то сразу и менты... ОМОН это недобитый. Джентльмены, бросьте и мне маску... Да где же в этом православном блиндаже маски поскладывали, в конце-то концов!?... А - ладно, чего смотреть, серая повседневность... Юлик, слушай, будь хоть ты взрослее этих деятелей, не лезь выглядывать, лучше вот помоги мне дрек этот отсоединить от феффера...
  - Сей минут, мон онкль... пардон-пардон, я имел в виду - мон прэнс... Никаких проблем... гляди... вжик-вжик-вжик - уноси готовенького!.. Это чтобы крючок фиксировать при стрельбе... вуаля!
  - А не "вуаси" ли, мон сганарель? "Ля" к "вуа" - это разве не когда нечто расположено там где-то, в неопределенном далеке? А тут в определенном близке, вроде бы... Впрочем, твой французский может сравниться только с моим французским... Слушай, а почему оно все еще держится?..
  - О-о-о, соле мио, да какая, в сущности, разница, май дарлинг, язык только разъединяет людей, сэ ту! Отдай!... Вот и все, никаких технических проблем, майн тойер Кулибин...
  - А тебя с твоими, с позволения сказать, - девочками, тебя с ними твой язык никак не объединяет?.. Телесно, например, э-э-э... орально-корпорально, нет?
  - Бронек, перестань, Семен же слушает... Не растлевай мне тут невинных казаков, нашел тоже предмет словоблудничать. Война еще по-хорошему и не начиналась, а уже совсем от рук отбился, стихию походно-полевую почуял, бурбон восточный!...
  - Фу, мон мэтр... как это приземленно... Но и верно ведь подмечено, каррамба!... Ведь и вправду - объединяет... э-э-э... корпорально... и как корпорально!.. перорально... перанально... феноменально!.. Впрочем, я давненько уже хотел тебе показать некоторые из наших мемуариальных альбомчиков... Как ты на это, интересно тебе? И фотоклипы у меня есть прелестные... там все очень эстетично... Так чуткие люди говорят, во всяком случае... а?
  
  - Ай-я-яй!.. Казаки... наши, что ли... выбегают из Софиевской... Как до хрена их... Целая толпа... Как тараканчики отсюда сверху... и все в черно-сером... Ой, - и с саблями, и с палками какими-то!...
  - Это, мабуть, Водчинские Паланки, они сегодня обе в отсечке. Там где-то и Брудская должна быть, ближе к Золотым Воротам, я их сам помню на схеме Исикавы, вертикальная ветвь в линии "привлекаемые извне средства", сам расставлял... узлы второй, третий и седьмой... плохо дело... плохо...
  - Так ведь и ОМОН со стороны Золотых Ворот пришкандыбал, да, Камбала?..
  - Ну да, я же сказала, оттуда, справа...
  - ... И вот, сигноры и сигнорины, теперь же и попрощаемся с Брудчанами мысленно. Сожрали, небось, ОМОНовцы наших приграничных сэттлеров. Раньше, чем через две недели не увидим, пока с суток не выпустят... А кстати, кто-то минут пять-десять назад шумов каких оттуда не слыхал? Тоже ведь даром бы не дались, поди... там у них бандит на бандите... Визгу матерного не слыхали?
  
  Нет... Не помню... Только мне вопли ваши дурацкие слушать... Точно не было... А я что-то слыхала, мальчики... не помню точно...
  
  - А не Овручцы там разве? Евгенчик, где сегодня Овручцы?
  - Наизусть не помню, Адя. Везде они сегодня, но кажется.. и на блокаде ментовских гаражей, и на "Дяденька, что же это делается?", и "Слезу" прикрывают...
  - Что значит, "наизусть не помню", а Citizen у тебя зачем, вшей бить? Загляни, так и узнаешь, Адя ведь тоже не просто так спрашивает
  - Да входного пароля я не помню, и вообще с похмелюги забыл, как с ним орудовать... Голова у меня болит... Не все вам равно?.. Ладно, если тебе так уже свербит, то сейчас позвоню на Папаева, у Юрка узнаю, момент...
  - О, Боже Энея, Сцилла и примкнувшего к ним Харибда, - как сказал бы временно национально близкий Руф, - куда ты, грустец такой, позвонишь? Ты же сам сейчас по диспозиции сидишь на Папаева, забыл?! Ты мне что, засветиться хочешь? Всю систему "Акиро" положить хочешь?
  - А - да, точно, я - там, с ними... Да Бог с ними, с отсечками, в конце концов. Слушай, это я тут Главный оперативный менеджер, отстань. Вот копайся в своем арбалете псовом рыцарском, не мешай руководить. Небось и без тебя небо на землю не обвалится...
  
  - Граждане! Вы нарушаете закон Украинской Советской Социалистической Республики о шествиях и демонстрациях! Ваша демонстрация незаконная, прошу немедленно мирно разойтись!...
  - Рэ-вэ-тай-стооо-гнэ Днипр шырооо-кый....
  - О-о-о!.. Началось, вроде бы, пэан свой боевой запели... Ну, комт Лис, теперь без травматической поживушки ноги не унесете...
  - -трр-р-р-р-р! Пинь-пинь!
  - ... Да... алло!.. ну пронто же, пронто, сучий потрох!
  - Здравствуйте, мистер Бронислав, это Матфей говорит...
  - Че-е-го? Что, одного Евангелия мало показалось? Решили дописать вторую адаптированную версию? С персональным воскресением Вас, господин бывший налоговый инспектор! (Бронек, Бронек, ну что ты себе позволяешь, Бог ведь все слышит!.. Бронек, ну я тебя прошу, ну не кощунствуй ты, ну хоть ради меня, а?... Кто там на проводе?)
  - ... Сэрды-тый виии-тэр заааа-вы-ваааа...
  - Ха-ха-ха... Очень смешно... ценю... ха-ха-ха... Нет, мистер Бронислав, нет, это не Евангелист Матфей, это весьма другой Матфей... Вы подумайте немного и поймете...
  - Что за грамматика такая?... А-а-а... понял, это Ваша трубочка у меня теперь в руках, да?
  - Именно!
  - Приветствую, приветствую, благодетель наш (Адька, это цаца Мэттью, слышишь? Дать тебе его? - Да ну его, он тупой как все американцы и глаза наглые по коленкам распускает, сам с ним говори...), слушаю, камрад Матфей...
  
  - Граждане! Вы нарушаете закон Украинской Советской Социалистической Республики о шествиях и демонстрациях! Ваша демонстрация незаконная, прошу немедленно мирно разойтись!...
  - До-о-до-о-лу вэээ-рбы гнээээ высооо--ки го-ра-мы хвыыыы-лю пиии-дий-мааааааа
  - Мистер Бронислав, там на каждом отдельном устройстве есть инсталлед полосочка такая светловатая голубоватая... видите?
  - Ну, есть, вижу... Но послушайте, вовсе не все они...
  - ... Вот именно! Слушайте меня Вы...
  - Мальчики, мальчики, а что теперь я вижу... От кофейни на БЖ еще колонна выходит... нет... бежит колонна... Пристраивается голова к голове со Словолюбами.. похоже, братская колонна... О-о-о... это даже не колонна, это колоннища целая... И с флагами нашими... и с черно-красными... с Тигровскими, что ли?..
  - ... Так вот... Если полосочки есть голубенькие, то пользователь имеет полную вероятность, что линия чистая есть. Если полосочка немножко началась зазеленеть, то это говорит всем людям, что линия оттрассирована пробабли энеми... противником... да... хорошо... Но есть гарантированная вероятность, что пассивные способы противодействия устройством задействованы и достаточны. Разговор не может быть распознан, ясно говорится мною?
  - Да ясно, ясно, говорите дальше, мистер Евангелист (Бронек, ну я же тебя просила, а?...) и покороче, мы тут есть становимся немножечко занятые... (Бронек, да не кривляйся же, он и так сравнительно прилично по-русски говорит...)
  
  - Граждане! Вы нарушаете закон Украинской Советской Социалистической Республики о шествиях и демонстрациях! Ваша демонстрация незаконная, прошу немедленно мирно разойтись!...
  - ... И блиии-дый мииии-исяць наааа ту поооо-ру...
  - Юлик, Юлик, не высовывайся, иди лучше сюда, тебе только одному и дам (... гы-гы-гы... Евгенчик, ты осел! ... Эженилло, кэль оррер!.. Опомнитесь, кабальеро, Камбалина все же дама, а Вы, - ведь Вы образец для всей деспотической молодежи!... гы-гы-гы...)... Плюнь на него, Юлик... вот... загляни... видишь? .. Да нет, вон, левее... как ты думаешь, что это такое они делают?
  - Нечего и думать, моя легкокрылая и ... э-э-э... нет, полножабренная... это, с позволения сказать, Самооборонские пращники строят "огненный угол"... Термин такой есть имени Бригатэ Росси... Способ такой подготовить накрытие противника узким сектором залпа... Сейчас сама увидишь, моя вожделенная... будет весьма звонко и ярко... Боже, какое будет зрелище!... Коллеги, милые мои воители за истину в последней инстанции, хе-хе-хе... бросайте свои малоэстетичные занятия, надевайте эти чудесные маски и высовывайтесь... Сейчас ОМОН получит минимум четыре привета коктейлем Молотова... Во-о-он оттуда, из-за деревьев со двора Профкомов, пока Самооборонцев не погонят... ах, вы же не видите... Да высовывайтесь же, компаньеросы... О-о-о, какое чудо жить на свете... оп!... полетело первое "люблю"...
  - ...И тихий Ангел пролетел...
  - Лисяка, я тебя выгоню, ты мне еще тут будешь образованность демонстрировать... так глядишь, ненароком в интеллигента превратишься... Дай мою маску... нет, не под спальниками... за голенищем она у тебя...
  
  - Граждане! Вы нарушаете закон Украинской Советской Социалистической Республики о шествиях и демонстрациях! Ваша демонстрация незаконная, прошу немедленно мирно разойтись!... Не слушайте провокаторов, расходитесь по домам...
  - ... Если полосочки окончательно глубокого зеленого цвета, то это должно говорить нам, что линия оттрассирована и весьма вероятен перехват секвенции сигналов, однако пассивные и активные средства защиты...
  - Короче, я Вам сказал! Нам тут некогда, начинается уже!...
  - Извините... Если вся полосочка станет радикального желтого цвета, то самое лучшее всего устройство тщательно деструктировать и обломки незамедлительно удалить с места последнего беспроводного контакта посредством устройства, а также...
  - Все! Хватит! Сэр Евангелист, Вы в своем уме?! У нас тут бой идет, а Вы занудничаете... Инструкцию же передавали, хренова туча страниц инструкций, забыли, что ли?
  - Извините меня, мистер Бронислав, но инструкция оказалась отчасти пожилой... пожившей... устарелой и лучше ее уничтожать путем загорания... Я буду теперь говорить совсем стиснуто... Там, где зеленая полосочка, там Скайлэб. Ваши оттрассировали Скайлэб, это не страшно, можно говорить и дальше... Мы с вами говорим от парохода... через пароход... Вы меня понимаете?... От парохода тоже есть не опасно, а вот линия кофе... Вы меня понимаете?.. Линия кофе только для одного или двух сеансов экстренного разговаривания... Вы можете не волноваться о своей длинной судьбе... Мы примем меры... соблюдайте разумную предосторожность и да хранит Вас Бог! Конец сессии...
  
  - Внимание! Будут применены активные средства! Последний раз приказываю разойтись!...
  - Со-фи-ю-на-ро-ду! Гэть-з-Мос-кво-ю! Со-фи-ю-на-ро-ду! Гэть-з-Мос-кво-ю! Со-фи-ю-на-ро-ду! Гэть-з-Мос-кво-ю!... Зна-мы-Бог! Зна-мы-Бог!...
  - Говорил я, говорил... нужно звонить Юрку, сворачивать балаган... Это же не демонстрация мирного неподчинения, это неуправляемыми беспорядками пахнет... Словолюбы еще на нашу голову вперлись... Бронек! Ну что ты трубку вырываешь?! Кто здесь оперативный начальник?
  - Я! Отныне здесь оперативный начальник - я! Я начальник, - понял? И оперативный, и декларативный, и нарративный и кооперативный... Сиди в своем спальнике, певец хренов народных бед хреновых, не лезь больше к старшим, ясно, хрен тебя съешь?!
  - Коллеги, вы слыхали? Вот это так номер!... Мне-то не жалко, допустим, ну его... Но ведь Акцию проводим в основном мы, Деспотисты... Нехорошо как-то с твоей стороны, Брониславчик, неуважительно... Кто вот тебе дал право так рисковать здоровьем людей, вообще украинцев, а? Ты сам подумай... Адя, ты хоть понимаешь?..
  - Аделина, что мне делать, вдруг что? Мне кажется, что прав...
  - ... Смирно, Лисенок! Кто бы ни был прав, а слушать будешь Бронислава, ясно?
  - ... Ну зачем же так резко, Аденька?...
  - Никакая я тебе не Аденька, пан Наказной! Я - или просто Адя, или Исполнительный Директор профсоюзного Фонда пани Аделина... И нечего глазами тут выпученными по мне шарить... не было ничего, понял? Посты мы проверять ходили, понял?.. В общем, слушаться Бронислава и все, и чтобы без заминки!
  
  - Со-фи-ю-на-ро-ду! Гэть-зМос-кво-ю! Со-фи-ю-на-ро-ду! Гэть-зМос-кво-ю! Со-фи-ю-на-ро-ду! Гэть-зМос-кво-ю!... Бый-ко-му-няк! Бый-ко-му-няк! Зна-мы-Бог! Зна-мы-Бог!...
  - Во!... Смотри, Камбалочка... Вон те красивые серые дымные параболы... левее, видишь?.. Это химические заряды от ментов полетели... сей же час заплачет народ наш герой, зарыдает... Ну, прелесть моя, пару героических песен плачу народному не исполнишь ли?.. Где же твои барды и менестрели?.. Ну прошу тебя, деточка!...
  - Отстань, Юлик, не до того мне, петь... А во-о-н, вон там, что это сверкает в самом ОМОНе... как-то темно так посверкивает... и дым... Ха-ха-ха... как ОМОНовцы забегали...
  - А это, Камбалиночка, разрываются бутылки второго уже залпа с прелестной совершенно смесью, я говорил только что - "коктейль Молотова" называется... Ой, попарит ноженьки ОМОН, ой, попарит!... Гляди-гляди, рыбочка, еще левее... видишь? Это как раз местный Бирнамский лес пошел на местный же Дунсингам... и быстро пошел, бодро... О-о-о, как же неповседневно все это... и цвета... смотри, какие оттенки... Эх, девочки мои не видят... Однако, - анданте, кавалеры!... анданте...
  
  - Со-фи-ю-на-ро-ду! Гэть-з-Мос-кво-ю! Со-фи-ю-на-ро-ду! Гэть-зМос-кво-ю! Со-фи-ю-на-ро-ду! Гэть-зМос-кво-ю!... А-А-А-ааааааааа-...
  - Аделинка, слушай пока... Ну что в тебя вступило, все так хорошо было... Вот киевская ты какая-то... У нас не такие...
  - Отстань, не шипи в ухо, угольный бес, лучше готовься... Скоро тебе не до объяснений станет, голову бы унести отсюдова целой... Отцепись, я тебе сказала...
  - Да я что, я всегда готов... и ребята... Но я пока что-то не...
  - ... Война, Лис ты мой дорогой, война... На войне чего не бывает, все спишется, плюнь и забудь, вот Бронислава слушайся... разберемся потом...
  
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  - Это у них там что, а, Юлик? Похоже, будто игрушка такая, будто детская железная дорога в руках... глупо, конечно, но похоже... Ой! ой! Юлик! Зачем они... Смотри же... девушек... ногами... не может быть!... Юлик, дай руку, я боюсь... Юличка!...
  - Nous sont pre... Я всегда рядом, огненная моя красавица... лапочку давай... теплая лапочка... а гладкая какая!... Отвернись оттуда, светлослезная моя, лучше посмотри в глаза мои обожающие... Так всегда бывает на площадях, так принято, понимаешь?.. Ничего, они их немножечко побьют, да и отпустят... не хочешь... так смотри вот, лучше, туда... Эта твоя, так сказать, железная дорога - это чугунные заборы со школы от Десятинной, это хлопчики из Самообороны подносят выломанные чугунные заборы как будто такие большие щиты... Так их ОМОН не достанет... красота какая... Да не дрожи ты... женщина!.. Ой, извини, Светланочка... Смотри лучше во-о-н туда, видишь серенькое? Это... да что ты, а?...
  - ... Это Владиковы девочки были... из Брэйк-Кафе... Сима Лучкив... Что они с ними делают?!... Не хочу... не хочу... опять будут сульфу колоть... не хочу... мамочка...
  
  - ... Впеее-ред!... Шагом!...
  - ... Бый-мос-ка-лив! Бый-фа-шыс-тив! Рэ-вэ-тай-стоооо-гнэ...
  
  - -тили-тили-тили....
  -... Алло!
  - Юрко, ты?
  - Я, кто же еще...
  - Юрко, знаешь, тут дело дошло до серьезного уже мордобоя... на ровном месте причем... Братство неожиданно вылезло, а ведь не предупреждали... тебя предупреждали? (Не-е-е, впервые слышу...) Вот... Так вылезли, причем, человек будет за тысячу в каждой колонне... с тетками-дамочками, с рушниками, со знаменами... цепями под ручки идут и с цепями велосипедными, все честь по чести... Студенты как раз коктейлем ментов потчуют, Самооборона решетки уже выворачивает, небось, братчики подговорили заранее (не-е-е, это они сами, они завсегда готовы...)...ну вот... Так что нужно или сворачиваться (да поздно, чего уж там, все равно я к папе завтра уеду...)... Чтоб тебя прослабило с папой твоим!... поздно, конечно... так слушай...
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  -... Чего у тебя там? Бьются уже?
  - А то!... Так слушай, пора, знаешь ли, соскакивать по оперативной схеме на пятую линию, силовую... ты узлы хоть все прошел по четвертой?
  - Почти... гляну... сейчас шестой... Седьмой только остался, но это железный резерв, на случай как перерастет шабаш в восстание, это если хоть десяток народу убьют, или там задавят...
  - Что за сброс после шестого узла? Забыл...
  - Залповый выброс в эфир сигнала "Maуdaу" всеми городскими радиолюбителями и клубами. Это нежелательно, так мы на другой раз без штанов останемся, всех коротковолновиков перекроют... А - хрен с ним!... Слушай, Бронек, а там у вас, часом, не убьют ли кого?... Может вас перебьют, наконец, избавят меня от вас, придурков, ха-ха-ха... Если бы вас вовремя поубивали, то после сброса шестого даже узла как раз есть второй сброс на пятую линию. Но это уже линия чистого силового противостояния, как сам знаешь, так что до первого сброса нет возможности...
  
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  - ... Так как, а?...
  - Посмотрим, может и убьют... но вряд ли... Слушай, не будь занудой, давай мне пятую линию... и вот еще что... Я отобрал трубку у Евгенчика. Евгенчик спекся, приложился к печалям народным, безработного деда-лирника из себя корчит... теперь рулю я.
  - И правильно, нехай панич Голова Партии печалится, а мы пока порулим с тобой... ладно...
  - Бабах! Тррррах! А-АААА-аааааа
  - ... Подожди, Юрко, тут внизу что-то делается... Лис, проверить и доложить, живо!
  - Есть!... Куда, пани Аделина, геть!... Да уйди же, Адя, отстань, без тебя там... хлопцы!... выкиньте ее наверх, я счас спускаюсь...
  - страшно... страшно... страшно... больно...
  - ...Ничего, Камбалочка, ничего, я с тобой... ничего...
  
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  ( ... Нна, комуняка!... Слева, Брыль!... Трррах!... И еще разик - получи, москалыку, дулю!... )
  
  - Пусти, дурак!... Убери когти свои грязные!...
  - Не волнуйтесь, пани Аделина... не знаю отчества... не волнуйтесь... Счас пан Куренной свое сделает, так я Вас и отпущу... Да не волнуйтесь же... не щипайтесь, пани... Я ведь не своей волей, мне пан Куренной приказал Вас подержать вежливо, так я и вежливо...
  - Адя, не психуй, пожалуйста, казак прав, у него приказ... ну чего ты за Лисом полезла? Не сгинет твой душевный Лис, у него еще с ночи все в полном порядке, он свое дело знает...
  - Бронек, ты мне еще... Никакой он не мой!.. У-у-у, мужики... ненавижу... все самцы тупые... все...
  - Юлик! Юлик!... мне страшно...
  - ...Бронек! Алло, Бронек!... Что там у вас, уже штурмуют? Скоро там вас, уродов, перебьют, наконец, да шоб я смог спокойно уехать от всего этого до папы, от всего вашего столичного идиотизма подальше?..
  - Отцепись, карьерист гравийный, сам пока не знаю... подожди пару минут... Лис Борловский там внизу с кем-то бьется...
  - ...Лапы убери, я сказала! Не двинусь с места, честное слово даю, убери лапы... Дай вон лучше мне арбалет!... Ты слышал? Арбалет дай немедленно, гбурэ йедэн!
  - Юлик... Юличка... больно... я боюсь...
  - Аа-аа-а... баай-баай-бай... Ничего не будет с деткой-Светкой... Никого не будет в доме... кроме сумерек... тьфу ты, рефлексия дульча мелодия!... аа-аа-а!... баай-баай-бай!...
  
  - Ну, что там, пан Наказной?
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  - Уффф!... Да ничего такого особенного. ОМОН сломал ЗИЛом ворота, влез на территорию. Какие-то юркие ломанулись наши двери высаживать... и высадили... ну, мы их того... но не устояли бы, нет... Так за ОМОНом Брудская Паланка вломилась следом, переполовиненная. Как-то они там отбились у Золотых Ворот, прибежали до нас... вместе ОМОН и выпхнули... Только дверей у нас внизу больше нет, га-га-га... Счас хлопцы баррикаду строят вокруг ЗИЛа из двух книжных киосков... бывших... Одного из наших потурбовали серьезно, его на Дорогу Жизни тетки-технички увели, там выпустят... ничего, до пани Саньки добредет... Остальные целы... и щитами разжились, удобные такие, щитишки эти...
  - А что главные ворота?
  - Счас Брудчане снимают с гаражей, а кто побежал до Лидии Тарасовны, может там на хозяйстве костыли какие, стальной трос или чего... Жаль, ПаниСофийска выбыла по ранению... Душевная была мадам, а лаялась как, - любо-дорого!... Ничего, вобьем гаражные ворота вокруг ЗИЛа и мусорками подопрем, так любо-дорого будет... Только подмогу вызывать надо, пан Бронислав, бо если ОМОН совсем рассердится, то нас тут шапкой накроют. Брудчане, знаете ли, тоже не все целые, да и мало их, человек сорок всего на ногах осталось...
  - Так... Спасибо, пан Наказной, отзывай своего бодигарда, а то Адя его покусает, сам перекури с нами... Сейчас разберемся...
  
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  - ... Юрко, ты слышишь?
  - Слышу-слышу, мне все слышно было... ух, здорово, класс!... Ну, говори давай, не тяни...
  - Так как, переходишь мне на силовую линию? Трупов, кстати, не обещаю, разве что наших... хе-хе-хе... Папе на карьере кланяйся... как уж попадешь... и если...
  - Да гори все синим пламенем, шутки твои дурацкие, сейчас распоряжусь, сделаю... Только учти, я потом штабное расположение опять меняю... Помнишь еще, куда второй резервный Штаб планировался?
  - Помню... И еще... я снимаю линию прерывания Акции, понял?
  - Чего ж не понять, и правильно... Э, но если линия прерывания снята, то сигнал должен ты подать... На все, что дальше второго узла пятой линии, должно быть отдельное распоряжение...
  - А два узла мне за полчаса проскочишь?
  - Да я за пятнадцать минут проскочу, и так почти все уже в деле, спокойно будь, сделаем!
  - И еще, Юрко, у нас тут долее часа продержаться не выйдет, так что... Есть еще кто в оперативном резерве?
  - Да резервов у нас хоть жопой ешь... Сейчас... Да Enter же, буржуйское семя, Enter!... Yes!...
  - Что, клавиши заедают? На то Какашкина техника... Где, кстати, сам Какашка, не знаешь?
  - Пропал Какашка куда-то... Как всегда, как до серьезного дела дошло, так и пропал... Хрен с ним, нечего пока что анализировать... вот... Владиславская Паланка и Голосеевская сотня есть, свеженькие совсем, они и в деле-то не были, почитай... Сто сорок человечков, разбойник на разбойнике сидит и разбойником погоняет... хватит тебе?
  - С верхом хватит... Пусть звонят домой ПаниСофийской, спросят, как на Дорогу Жизни выйти и проходят той дорогой. По верху уже все, верхом не пройдут, тут такое делается... мило-дорого посмотреть... Далеко они от нас?
  - ... Так... Yes... и еще раз - Yes... на Гончарке на видовой площадке... бред какой-то... а на бумаге что?... тоже бред... А, нет, правильно... вверху на Гончарке и внизу на Гончарке... Через пятнадцать минут могут быть... только обойти придется чуток... слышишь?
  - Да, слышу, отлично. Все, конец связи, последняя связь - сигнал к атаке.
  - Ну, давай, Бронек, мы не забудем тебя, дорогой камрад! Мавзолей на месте Жабы отгрохаем, плакать туда ходить лично будем... под горилочку... га-га-га... ту-ту-ту...
  
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  - Аделина, отдай арбалет, слышишь?! От... дай... же... кому говорю!
  - Лисяра!... Семен!... Руки тут будешь выкручивать... в морду дам, всю рожу расцарапаю! Разговоры тут разговариваете, интеллигенты сраные, атаковать нужно, собирай своих, я с вами!...
  - Сами, пани Адя, говорили, чтобы Бронислава слушать, так я его и слушаю, ясно?
  - Урр-ро-ды... А, пошли вы все!... Дай закурить, Юлик... брось ты Камбалу укачивать, ничего ей не сделается, симулянтке толстомясой... Закурить дай, слышишь?!...
  
  - Так, пан Семен, пора пришла расставаться. Сдавай оборону Брудцам, хватай маркитанток своих, Брыля забирай со всей его... э-э-э... четверкой уже, да?.. Камбалу бери еще, трубки бери кроме этой вот... эта мне останется... Ныряй в Дорогу Жизни, стой там в подвале у ПанаСофийского, жди Голосеевцев с Владиславцами, покажешь им, как пройти... Потом двигай к Руфу. Бери Руфа, Райку, Камбалу, опять же... Детей Руфовых только не бери. Двигай со всеми с ними к Селедочникам, Руф знает, куда. Пусть Руф позвонит предварительно, пусть скажет дословно - "первый пакет может быть доставлен, три страницы", - запомнишь? Запиши лучше: "первый пакет может быть доставлен, три страницы" ( Что это такое? Как шпионство какое-то, что ли...)... любопытный больно, не по чину... Это условный знак Селедочникам, что первые наши вчетвером уходят на политическое убежище к Бело-голубым... вот... Проводишь их до Селедочников, охранять будешь дорогой... ну, а там и с Богом, на Борловку.
  
  Не попадись только ментам на вокзале, вон морда какая драная... к вечеру будешь как цветочная клумба... Лучше садись на электричку на Караваевых Дачах, совсем недалеко от центра города, там назад, через город, направление на Москву, якобы, потом на Нежин и через Хрюков домой. Деньги есть?... Ясно... на вот... Не хрен мне тут черепом мотать, общественные это деньги, не мои личные, как раз на крайний случай. Вообще всего-то сто долларов зеленой мелочью и на сто долларов рублей десятками, копейки это... Все-все... давай, дорогой, я тебя обниму... и вали отсюдова...
  - Есть, пан Бронислав, выполняю... Свидимся еще... Слава Украине!
  - Героям Слава, Куренной!.. Давай, живи нам... не кашляй...
  - Пани Адя... Аделина... я...
  - А пошел ты... на Борловку свою... вояка!... герой-любовник... Ладно-ладно, не грусти, свидимся... Пили отсюдова, наконец!..
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  
  - Юлик! Забирай Камбалу, тащи вслед за Лисом, доставишь на выход Дороги Жизни, сдашь там Брылю с его киллерами и сам мотай в мир широкий... свидимся...
  - Я не пойду, май лорд, я остаюсь... Я снайпер, между прочим...
  - Юлик!.. Курва мать!.. Ты слыхал, что я...
  - Бронек.. Бронечек, оставь его, он ведь офицер, все таки, нельзя с ним так...
  - Мерси, мадам, мерси... не забуду... я ухожу, но я вернусь... Камбалиночка, пойдем, девочка моя, я с тобой пройдусь...
  - Юлик... извини дурака психованного... Погоди, дай ухо... про пароход ей задвинь, про бар с бесплатной выпивкой... понял?
  - Ох, мне эти энэлпишные делишки... Камбалочка, пошли-пошли, моя маленькая... пароходик посмотрим... пивка попьем...
  
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  - Ну, что, мой дорогой, не хочешь ли меня простить?.. за что-нибудь... Или сам извиниться за Воровск свой пошлый?.. как тебе только не стыдно, как не стыдно, а?...
  - Ну тебя, Адька, древнегреческую тут трагедь развела... Бог простит обоих... или никого... Ничего, вырвемся, тут больше шуму, чем опасности... ну-ну-ну... это уже лишнее...
  - ... Мне, может быть, выйти, а? Так я сейчас...
  - Боже, какой же ты, Евгенчик, осел! Куда ты выйдешь, в соседний морг? Ты же на блокированной башне, деспот... Бронек, ну ты куда отворачиваешься, Бронечек... ты так давно меня не целовал...
  - Э-э-э... да, как будто... Ничего, хлопчики, ничего, я отвернусь...
  
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  - Пан Бронислав - кто тут будет? А-а-а... узнаю... прическа другая только... Слава Украине, пан Бронислав! Пани Аделина, если не ошибаюсь? Мое почтение! Голосеевской Сотни Сотник Игорь Иванов к вашим услугам!
  - Боже, и тут ивановы!.. Простите, конечно, пан Сотник...
  - Ничего-ничего, пани Аделина, я привык, все так реагируют попервоначалу... Пан Бронислав, слушаю...
  - Диспозиция ваша, пан Сотник?
  - Я сам и двадцать моих казаков на нижнем этаже и у вас тут. Входные двери забиты киоском и мусорками и заклинены. Ворота заставлены ЗИЛом, завалены створками гаража и заклинены киоском и тремя мусорками, хрен выйдешь просто так. Двор занимают Брудцы, они же блокируют вторые соборные ворота на случай прорыва ОМОНА... только они побитые... Еще двадцать моих расставлены по периметру Софии под стеночкой, а где и на стенке сидят, смотрят, вдруг что... Еще десятка мужиков стоит на лазе вашем подземном... э-э-э... один Борловец говорил, вроде вы его Дорогой Жизни зовете. Еще десять моих казаков на всякий случай на входе в здание Администрации, там подвалы знатные, вдруг что, так можно юркнуть туда и отсидеться смачно. С моими все. Целая Владиславская Паланка сидит в подвале на Стрелецкой, у начала Дороги Жизни... Очень рискованно это, ментовка на Стрелецкой же рядом... так там всех вдруг что и прикопают... Такие дела, пан Бронислав...
  - Так... Владиславцев убрать из подвала, присоединить к ним ваших из Дороги Жизни. Пускай двигаются на Андреевский, потом перед самим спуском повернут мимо строящегося Львиного Посольства направо, мимо ЦК ЛКСМУ, потом мимо Трапезной, через дорогу и в первый же подъезд сразу, в подъезде вниз, там лестница длиннющая, во двор, потом два раза направо, еще раз направо... ничего, что я быстро диктую?..
  -... Ничего, я все равно не вслушиваюсь... и так найдем...
  - Хе-хе-хе... ладно... В общем, обойдете заслоны ОМОНовские, проберетесь ко мне во двор, Дустышева 5, первый подъезд, второй этаж, квартира 2. Встретите известную всему городу пани Саньку, она вас выведет через чердак в соседний подъезд. Там одна только квартира не заперта, а в квартире той телефон работающий. Сидеть им возле телефона и ждать. Вот и все, собственно говоря... нет... еще вот что. Вы сам, пан Сотник, сюда больше ни ногой, сидите там с вашими на нижнем этаже, или пусть во дворе, как уж там вам по ситуации лучше... но сюда больше ни шагу! Что бы тут не происходило, какие бы отсюда звуки не доносились, хоть бы кровь по лестнице ручьем текла - сюда ни шагу, понятно?
  - Нет.
  - Ну, и ладно, что не понятно. Но что сюда больше ни шагу, это вы поняли?
  - Да, понял, сюда не войду.
  - И никто из ваших тоже, ясно?
  - Ясно... кажется, понял...
  - ... И вот еще что... Пусть сей же час кто из ваших, кто похитрее-посмелее да порасторопнее, пусть сюда поднимется и ждет команды. Как скажу, - хватает оба арбалета... видите, вот?... хватает арбалеты, стрелы, всякие причиндалы и мигом мотает отсюдова. Пусть хоть на небо взлетает, но чтобы арбалеты, шифровалки, всякое такое, чтобы из Софии исчезли навсегда, ясно?
  - Ясно, выполнять?
  - С Богом, пан Сотник!
  - Я атеист, пан Бронислав...
  - Тогда с чертом, пан Сотник!
  - Я и в черта не верю, пан Бронислав
  - Тогда просто вали, Сотник, кулем, да не задерживайся, да голову береги, ладно?
  - Это я понимаю, все, Слава Украине!
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  
  
  Вернулся Юлик, веселый и весь из себя томно-решительный, притащил на буксире жуликоватого виду громаднючего Голосеевского казачину, с реверансами усадил смурного великана в угол на надувные матрасы, сам расселся, прижмурился довольно, зарапортовал:
  - Так, милые мои рыцари... славное было дело... Все чудесно вышло, прекрасно будет вспоминать под горькую старость...
  - Да не тяни ты, Юлик, ну же!.. Когда я тебя приучу наконец быть конкретным, а?..
  - Да-да, конечно, ля бэлле Аделина... конечно... так... Камбалину я с рук сдал, казаки с нею дружненько так ушли, резко, я бы сказал - остро ушли, я за ними посмотрел чуть-чуть... Никто там на Стрелецкой ими не заинтересовался, хоть и ментурочка под боком... да... сами менты бегают, как пошкваренные... Скорые у них там стоят две штуки, видимо, попарился ОМОН все же... Ну, и все, и я вернулся... А, еще... в подвале ПанаСофийского та-а-акие легионеры сидят... даже, знаете ли, жутковато стало... Но это, с позволения сказать, наши легионеры... Владиславцы, кажется... Такова, по-видимому, сильвупля. Ну-с, так что, позабавимся, милые мои?
  
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  - Бронек, пора тебе в порядке исключения и головой подумать, а то типичный цугцванг... Ну, что дальше?
  - Дальше было раньше, постовая ты наша...
  - Бронек, а в морду не хочешь?..
  - ... Не-е-а... не хочу. Что за нервы, в самом-то деле? Где юмор, где чувство изящества ситуации, наконец?.. Не срамись перед Юликом...
  - Бронек!!!
  - Да-да, думаю-думаю... Подумать дай спокойно... Юлик, как у тебя, Roothmans еще есть?... Дякую, пане шляхтицу... пфу-у-у...
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  
  Крик, треск и стоны усилились настолько, что чирканья спички по коробку не расслышать. Снаружи влетел мелкокалиберный воробей, по-местному говоря, - жид. Капнул на перильца, взъерошился, перепорхнул на косо приставленный арбалет, покрутил головкой, чирикнул и упорхнул наружу, поле битвы дозором облетать. Легкое дуновение присквозило спереди, со стороны Гетманского Кобыла. Сразу защипало в носу, закололо под веками... клятая "Черемуха"... даже в разбавленном виде едучая... В ворота загупало тяжелым, помещение вздрогнуло, что-то треснуло под куполом. Внизу во дворе загомонили Брудцы с Голосеевцами, нестройно заматюкались, призывают ОМОН на смертный бой, за баррикадой смело сидючи. А боя-то и не будет...
  
  А почему, собственно говоря, боя не будет? А потому, что я так решил: не будет и все. А если объективно, то почему?.. Потому, что никто не станет в другой раз ломать ворота знаменитого комплекса культуры на охране ЮНЕСКО, никто не решится штурмовать историческую башенку, никому не с руки давить скромных нас в розовую кашицу, наживать лишние неприятности перед понедельничным заседанием Верховной Зрады, перед неминуемым истерическим концертом всяких ненецких-могиканских-раздольных... Вот из этого и будем исходить...
  
  ... А еще из чего будем исходить? А еще будем исходить из того, что мы тут можем хоть в летаргический сон впасть, никто о том и не всхрюкнет. И другое кое-что мы можем... и тоже никто от того не заплачет. Вот из этого и будем исходить уже конкретно.
  
  С далеким ненатуральным дзыньком вылетали какие-то стекла, раззванивались по земле. Трещали ветви... Что ли народ-борец на деревья по-тарзански полез, или как? Внизу дамульки рыдали взахлеб... никто не успокаивал... некому успокаивать... Вопли и грохот смещались слева направо, приближались к башне... Ишь ты, вроде как наша берет... теснят ОМОН... Самое время дать Юрку чистый шанс атаковать по обеим городским осям, оттянуть внимание, пока не вынырнули из Рейтарской да с Ярославова Вала ОМОНовские резервы, пока не закрыли станцию метро "Золотые Ворота", пока по Смирнова-Ласточкина не поднялся таящийся за Сенным Рынком СОБР, пока... да покуда да пока толстым э-э-э... ломом по бокам...
  
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  - Хлопче, готов будь!
  - Так завсегда! - вскочило Голосеевское хлопче, глазками заиграло верноподданнически, ручки в добрую дворницкую лопату потирать принялось, да озираться, да важничать...
  - Юлик, ты и впрямь снайпер?
  - О-о-о, шэр Брониславцио!.. Вот это да, вот это я понимаю! Сколько тебе их нашампурить?
  - А сколько можешь, душка-корнет? - игриво промурлыкал Бронислав, желая легким перебрехом разредить атмосферу приближающегося решительного дела, - хоть дюжинку доброму морщинистому папе Броне сделаешь, старость командирскую уважишь?
  - Нет, Бронислав, дюжинки не сделаю, не успею, - нежданно-негаданно посерьезнел Юлик. - Ты, возможно, не знаешь, но по тревоге такого масштаба отдельные высотки вокруг точки столкновения всегда заняты мусорскими или гебистскими снайперами. Я их не приметил, как ни старался, но это не значит, что их нет. Возможно, они мой интерес засекли и с глаз скрылись, наблюдают за башней серьезнее, чем за дурной свалкой на площади. Думаю, что у меня времени от силы на два выстрела, а потом склюют как муху. Ну ничего, милые мои коллеги, они так ловко стреляют, что мне даже больно не будет. Хлоп - и все, поплелся, вздыхая, раб Божий Юлиан Отступник туда, идеже нет ни болезни, ни воздыхания, но шоу вечное... маст он гоу... химмельдоннерветтер!...
  - Юлик, Юлик! Да у тебя никак строй речи вдруг поменялся, что это с тобою, компаньеро, мозги прослабило пред ликом Того Еще Света?...
  - Юлик, что это за дурацкая панихидность, ума рехнулся? Прекрати немедленно! И чего ради - "отступник", шутка опять же дурацкая?.. Интеллигенты моей бабушки!..
  - Нет, дражайшая моя Аделина, - широко улыбнулся Аде чем-то явно довольный Юлик, - нет, злобноглазая ты моя, никак не панихидность. Отступник я потому, что... не важно... так нужно было... - И странной улыбкой омахнул присутствующих, и серьезнее уже взглянул на Адю, и неуловимое движение пальцами левой руки сделал и окончательно уже серьезно добавил, глядя прямо во вмиг расширившиеся Адины глаза - так вот, пани Зофья, и запомните, вдруг что, добре?
  
  Адя так и села на спальники, и рот рукой прикрыла по-селянскому, но ни слова не ответила. Юлик же, опять расслабленный, радостный, улыбчатый, грациозно развернулся к Брониславу:
  - Сразу сделать ментишечку, майн Фюрер, или чтобы помучился мусорок квадрансик академицкий... как прикажете?
  - В поясницу его, в почки, пан Серый, пусть покрутится еще перед Костлявой, пусть похныкает, хамрыло навозное, - вдруг прорезался голос у Ади, - в поясницу, пса обозного!
  - Цыц, деточка моя кровавая!.. Да и ты ума точно решился, псевдофиделио ты наш, какой - "сразу"? какой - "помучился"? Умом вы все тут повредились от эмоций?.. Эксгибиционисты какие-то экстраординарные, трупиков им взалкалось... В жопу ему всади, в самый низ жопы, чтобы крови-боли было изрядно, а реальной опасности для жизни нисколько, понял, майн Юлиан... который на поверку оказался вовсе не Юлианом, а то ли сомнительным отступником, то ли таинственным "Серым"?
  - Тогда лучше во внутреннюю часть бедра, этак посерединочке: очень больно будет, очень мокро, и совсем не опасно, - ты не против, эль Хефе?
  - Вали, товарищ Вильгельм Серый, давай... Только команды подожди, гут?
  - Служу Проливу Лаперуза! - расплылся невесть чем осчастливленный Юлик, и поднялся над парапетиком, и перегнулся, и начал цель себе выискивать
  
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  - -трень-трень-пик-пик...
  - Алло, Юрко?
  - Нет, моя тень обкаканная... Ну, чего, родили?
  - Родили-родили. Атака, глубокочтимый пан Юрко, атака по всему городу, давай, дорогой, наливай! Мы тут свое уж обеспечим...
  - И-и-и-эх! Ну, все, погоняй до ямы, как баба-покойница говорила!.. Ладно, свидимся, пока, конец связи насовсем...
  
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  - ... Нет-нет-нет... тощавенький какой-то... бедрышки как у курчонка... И это не то... А этот бугайчик сразу в обморок упадет, не пискнет даже, так не годится, чтобы без звуков сладких... И этот какой-то бэ-э-э... А - вот!.. Вот это то что нужно... Ау, милочка моя (полушепотом)... Ау, милочка моя!... между ножками не чешется?.. нет?... О, сейчас и зачешется, дорогуша... А кто-кто-кто это рядом с тобой, душечка моя безнадежная?.. Ну-у-ууу... угораздило тебя соседствовать... селява тебе такая выпала, карма... Ну-с, Минхерц, основная и запасная цели отобраны... благоговея, жду...
  - Пан Игорь, а пан Игорь, ау, эй, вы, там, внизу!?
  - Слушаю, пан Бронислав!
  - Изменение приказа. Сейчас ваш красавчик спустится с... э-э-э... предметами, так хватайте его, снимайте всех со двора, совсем всех, валите через стенку на углу в той стороне, где направление на Обсерваторную, красавчика отконвоируйте, куда он захочет, а сами к ближайшему уличному телефону. Во-первых, позвоните Юрку на Папаева и доложитесь о переподчинении ему, только духом, а то он вот-вот уйдет, сменит место Штаба. Потом еще звоните пани Саньке, пусть бежит, снимает Владиславцев с квартиры и переподчиняет Юрку же. И отныне делайте, что Штаб скажет. А отсюдова чтобы мигом ушли все, ясно?
  - Нет, не ясно.
  - Моб вашу ять!.. Ладно, ясно - не ясно, сделаете?
  - Да конечно сделаем! Приказ есть приказ, ведь так?
  - Так... все, ждите своего... Пан посыльный!
  - Так вот же я...
  - Лови вот трубочку... оп!... потом в канализацию кинешь. Упаси тебя Боже пожадничать, себе оставить или там продать (так ясно же!..)... смотри мне... Арбалет вот бери второй, стрелы, все барахло, в конверт вложишь и в сумку... Как только Юлик выстрелит второй раз, так хватаешь его арбалет, в конверт его и ходу отсюда, ноги делай, ясно тебе?
  - Так ясно же...
  - Юлик!
  - Я весь внимание, яко скимн во каменных россыпях... ну-с?
  - Давай!
  - Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! Фа-шис-ты!... Фа-шис-ты! А-А-А-ааааааааа-...
  
  Юлик-Серый встал, держа арбалет у ноги, несколько раз поднял и опустил голову, вымеряя угол наклона стрельбы, вздохнул, расслабляясь. Солнце потренькивало в светлых его волосах Революционный этюд, подсвечивало розовый завиток презрительной полуулыбки. Юлик резко взметнул арбалет к плечу, плавно развернулся в три четверти профиля к Брониславу, снизил арбалет, улыбнулся по-детски... застыл на миг... Ядовитый ветерок безразлично посвистывал под куполом... Адя сидела, привалившись к дощатой стеночке, остановившимся взглядом смотрела мимо Юлика, вглубь купола, на кружевные тени каштановых ветвей, перебирала четки, шептала чуть слышно... "... адвэниат рэгнум туум, фиат волюнтас туа, сикут ин коэло эт ин тэрра..."... Голосеевец не выдержал, метнулся к барьеру (весь страсть и жадная тяга узреть кровь), перевалился по пояс... Юлик по-бабьи хихикнул и отпихнул его бедром...
  
  ... Ветер... Во дворе абрикосов, небось, натрясло... Нужно бы Хрюнделя вечерком с ведром выслать, пусть наподбирает на компот... - успел еще подумать Бронислав... Юлик выдохнул и арбалет дернулся в его руках....
  
  (конец текста Кадра первого, "Колокольный борщ")
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"