О доктрине "оправдания единой верою" в Новой Церкви.

Услышьте Слово Господне, как проречено было Господом в книге "Исход":

На третий день, при наступлении утра, были громы и молнии, и густое облако над горою, и трубный звук весьма сильный; и вострепетал весь народ, бывший в стане. И вывел Моисей народ из стана в сретение Богу, и стали у подошвы горы. Гора же Синай вся дымилась от того, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась; и звук трубный становился сильнее и сильнее. Моисей говорил, и Бог отвечал ему голосом. И сошел Господь на гору Синай, на вершину горы, и призвал Господь Моисея на вершину горы, и взошел Моисей. И сказал Господь Моисею: сойди и подтверди народу, чтобы он не порывался к Господу видеть Его, и чтобы не пали многие из него. (Исх. 9; 16-21)

Здесь завершается наше первое чтение из Слова

Слушайте, из святого Слова Господнего, как проречено было в книге "Откровение Иоанна Богослова":

Седьмой Ангел вылил чашу свою на воздух: и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось! И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое! И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут пред Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его. И всякий остров убежал, и гор не стало; и град, величиною в талант, пал с неба на людей; и хулили люди Бога за язвы от града, потому что язва от него была весьма тяжкая. (Откр. 16; 17-21)

Здесь завершается наше второе чтение из Слова

Слушайте снова из святого Слова Господнего, как проречено было в книге "Апокалипсис Открытый":

"И произошли голоса, молнии и громы" означает рассуждения, фальсификации истины и доводы, происходящие из неправд зла в Церкви у тех, которые состоят в одной вере, и которые отвращаются от исследования зол в себе, поскольку не хотят удаляться от них, если бы даже их знали. ... "Голосами", "молниями" и "громами" обозначены рассуждения, фальсификации истины, и доводы, происходящие из неправд, ... Что состоящие в вере, отделенной от дел закона и, следовательно, во зле жизни отвращаются от исследования зол в себе, поскольку они не хотят удалятся от них, если бы даже они их знали, ясно без объяснения. Опыт учит этому; поскольку зло составляет удовольствия, потому что оно принадлежит любви, а никто не хочет удаляться от удовольствий, если он не заботится о жизни после смерти и не думает сначала об аде, чтобы видеть, каков он, а затем о небе, чтобы видеть, каково оно, а думает о них отдельно от совершения зла. Если он тогда смотрит также на Господа и думает: "Что есть временное по отношению к вечному? Не есть ли это как бы ничто?", тогда он может размышлять о своем собственном зле, желать его знать и отвращаться от него. Но если он утвердился в одной вере, тогда он будет говорить в сердце своем: "Наша теологическая вера такова, что Бог Отец имеет милосердие ради Сына, Который пострадал за наши грехи; если я с некоторым доверием прошу об этой вере, она производит все". Таким образом он не размышляет ни о каком зле в себе. Он даже говорит себе из этой веры, это зло не осуждает, и что спасение есть чистое милосердие, кроме того прочее подобное. Таким образом, он постоянно остается в своем зле и принимает его удовольствие даже до конца жизни. Таковы суть рассуждения, фальсификации истины и доводы, происходящие от неправд зла, обозначенные здесь "голосами", "молниями" и "громами". (AR 710)

АМИНЬ

Здесь завершается наше чтение из Слова

Поскольку зло составляет удовольствия, потому что оно принадлежит любви, а никто не хочет удаляться от удовольствий, если он не заботится о жизни после смерти и не думает сначала об аде, чтобы видеть, каков он, а затем о небе, чтобы видеть, каково оно, а думает о них отдельно от совершения зла (AR 710)

1. Человек Новой Церкви вполне может пребывать в той иллюзии, что всё, сказанное в Латинском Слове относительно заблуждений, связанных с доктринальной позицией спасения единой верой, без дел, не имеет к нему ни малейшего отношения.

2. И действительно, если он от всего сердца признаёт за истину всё, что в Слове было сказано о безумиях оправдания единой верой, и о необходимости служений благолюбия для спасения, то не избавлено ли его сознание от подобных заблуждений раз и навсегда? Не есть ли его вера теперь очищенным кристаллом, сияющим подлинным признанием истинностей, и не исполнено ли его сознание чистейшим светом небес, духовным в самом себе?

3. Но правда здесь заключается в том, что у человека Новой Церкви все эти замечательные познания, извлечённые им из текстов Священного Писания, могут оставаться, и очень часто, к сожалению, остаются лишь на уровне познаний памяти его.

4. Он может очень хорошо и правильно рассуждать о тонкостях подлинной веры, он может прекрасно ориентироваться в описаниях неба и ада, он может рассказать много интересного на эти темы окружающим. Но - как говорит старая восточная поговорка: "сколько ни скажи - "халва", "халва", а во рту сладко не становится". Ибо познания памяти, и вера у человека это две большие разницы, хотя первые и служат непременным посредием и орудием для образования второй, и часто за неё, поэтому, и принимаются.

6. Рассмотрим разницу между первыми и второй на примере того места из Слова, которое послужило, в данном случае, вводной цитатой для этой проповеди.

7. Там говорится о том, что зло составляет высшие удовольствия воли всякого современного человека. Но пока человек не удалится от этих удовольствий, его воля будет постоянным внутренним стремлением ко злу, формирующим действующее сознание его жизни таким образом, что он верит, внутри себя, в допустимость, и даже желательность творения зла им для себя лично. Хотя на уровне "зла вообще" он может вполне грамотно и непротиворечиво Слову порассуждать о том, что такое хорошо, и что такое плохо, что есть грех, и что есть спасение и избавление от него. Он даже может порассуждать на эти темы применительно и к самому себе, и даже в себе и для самого себе - в перерыве между актуальными действиями своей воли, совершаемыми через его сознание в конкретном деятельном акте.

8. Подобное существование "вроде бы в подлинной вере", но, на самом деле, в мёртвом её подобии Латинское Слово изобличает на следующих примерах, говоря о таком человеке, что:

Он подобен Орлу, подымающемуся в воздушном пространстве, но немедленно, как только завидит внизу добычу, способную соблазнить его аппетит, как-то кур, гусей и даже ягнят, бросающемуся на нее и пожирающему ее. Он также подобен прелюбодею, скрывающему в одной из нижних комнат своего дома развратную женщину и выходящему по временам в покои верхнего этажа и разумно беседующему с находящимися там о целомудрии и, вскоре затем, исчезающему из этой компании, чтобы удовлетворить сладострастие свое с женщиной дурной жизни. Он также подобен вору, который поместился наверху башни и принимает вид, будто он там в карауле, но, как только увидит внизу предмет, который можно похитить, поспешно спускается оттуда и похищает его. Он может быть уподобен также болотным мухам, летящим кучкою около головы коня, несущегося галопом, но отстающим, когда лошадь отдыхает и улетающим обратно в свои болота. Таков человек, чья воля или любовь не возвышена разумением, ибо тогда он держится внизу, на земле, погруженный в нечистоты природы и в беспорядочность чувств. (ISB 14)

9. У такого человека мышление идёт как бы по двум непересекающимся колеям, где по одной колее бежит всё, связанное с жизнью практических удовольствий воли, а по другой - всё, связанное с жизнью практических удовольствий от познаний памяти вещей абстрактных, так сказать - познаний вообще, не имеющих однако ничего общего с сугубо практическими вещами удовольствий его повседневности.

10. Но вера человека, как нам известно из Латинского Слова, есть внешней формой сознания его действующей воли, облекающей собою практические средства получения им от жизни удовольствий, соответствующих наслаждениям этой воли. То есть теми элементами его сознания, которые являются инструментами реализации практических действий, доставляющих ему удовольствие, или же служений его существования. Конкретнее - человек верует лишь тому, что он практически делает, а его практические дела есть внешними выражениями его веры, так сказать живым и непрерывным истечением наружу его внутреннего "символа веры".

11. И человек, если захочет конечно, может познать свою ПОДЛИННУЮ веру по удовольствиям и наслаждениям своей воли. Которые он может постичь наблюдая за своими побуждениями к конкретным действиям, или же движениям сознания к каким-либо действиям жизни.

12. В английском языке есть поговорка, по преимуществу применяемая к политическим деятелям: "Твои дела кричат так громко, что я совершенно не слышу того что ты говоришь". Но практически она может быть применима по отношению к любому человеку. Особенно если в роли слушающего представить Господа, или же Ангелов Его небес. В этом случае более понятной становится та истина, что совершенно неважно, насколько в себе будет правильным "говорение" человека во внутренностях своей памяти, в своих молитвах, и даже в своих внутренних постижениях. Ибо его жизнь во злах тогда "кричит" так громко перед Господом и его ангелами, что в этом крике совершенно тонет всё остальное бормотание его уст, его памяти, и его внутренних претензий.

13. По сути, правильные познания в памяти человека - это не его собственная вера, а глас Господень в нём. Т.е. нечто, ему совершенно не принадлежащее, и поэтому по определению не могущее быть "его личной верой". И если его жизнь, и соответственно, подлинная вера находятся в вопиющем противоречии с этим гласом, то - это глас непрерывно обличающий. А поскольку в таком обличении заключено и непрерывное побуждение к изменению, противоречащее самой сути наслаждений жизни у такого человека, то он с неизбежностью должен будет что-нибудь с этим самым обличающим гласом сделать, ибо в противоположном случае его жизнь будет превращена в единый непрерывный ад - ад угрызений нечистой совести. Что будет ущемлять господствующую любовь его жизни настолько, что кто-то из них должен будет его покинуть - или же нечистая любовь, или же обличающиё её глас.

14. Скажем, в примере из нашей цитаты, познания о небе и об аде, заимствованные человеком из Латинского Слова, побуждают его определить своё личное место в этой системе. Но если он будет честен и рационален в своём осмыслении сказанного там о небесах и об аде, то место, которое он определит для себя из такого осмысления ему отнюдь не понравится. Такого рода анализ с неизбежностью будет побуждать его думать о себе как об обречённом и с очевидностью проклятом. А ни один нормальный человек не может продолжать спокойно вести такую жизнь, которая, как он понимает, ведёт его к ужасному и неотвратимому концу. Он непременно попытается или убежать от этой неотвратимости, или же убедить себя, что всё это полная чушь, и ничего такого над ним не нависает неотвратимо.

15. И тут у него есть два пути. Первый - высмеять это в себе раз и навсегда, и уйти затем от всякой веры и религии, чтобы продолжать жить незамутнённо как и раньше, наслаждаясь удовольствиями своей нечистой любви уже "на всю катушку". Это путь потери человеком всякой веры и всякой религиозности. Второй же путь - это научиться мыслить в себе о всех этих материях, по словам Писания - "отдельно от совершения зла". Т.е. продолжать мыслить о том, что вот есть там небеса и ангелы, и, если мыслить о том, что они есть, то ведь полагать, явно или неявно, что рано или поздно ты непременно будешь именно среди них, и никак иначе, и, при этом, совершенно не соотносить с этим всем всё в своём сознании, что связано с личным твоим злом. Т.е. как это было показано в вышеприведенной цитате, рассуждать в высших комнатах своего сознания о материях и местах небесных, с как минимум молчаливым подразумеванием там своего достойного места, а потом молча переключать колею, и пускать сознание по удовольствиям совершения очередного поступка зла, скрывая его во мраке ночи неосмысления и не анализирования.

16. Подобные "упражнения" для человека возможны лишь тогда, когда он или вообще полностью разделил своё сознание на "абстрактную веру для религии" и "актуальную веру для жизни", из которых понятно какая тогда его личная и собственная, или же - гораздо худший вариант, когда он научился в себе рационально доказывать, почему совершаемое им зло не может оказать никакого влияния на его судьбу в вечности. Тысячью различных способов, кстати. Начиная от псевдорационального резонёрства о том, что не такое уж это и зло, и что оно хоть внешне и выглядит как зло, но покрываемо его внутренними благими намерениями (для чего вполне можно в Латинском Слове подобрать множество подходящих цитат), и до весьма умелого манипулирования идеей о внутреннем смысле Третьего Завета, следование за которым избавляет от необходимости буквального соблюдения заповедей смысла природного в Писании.

17. А что есть оба эти случая как не разновидности именно "оправдания единой верою", столь подробно, и столь многочисленными деталями, показанными и обличёнными в Латинском Слове?

18. Да, конечно, формы эта вера, отделённая от жизни, в Новой Церкви может принимать совершенно иные, и гораздо более извращённые, нежели чем это было в старом христианстве. Но суть-то остаётся той же самой.

19. И разница между этими двумя позициями лишь в том, что в первой из них, человек не ищет себе аргументов, а просто молча, тупо ставит внутри себя ощущение, что поскольку все эти познания вошли в его память, то благодаря им он уже сопричастен Небу и Царству Господним. Чтобы не нарушить чистоту этого своего ощущения он просто, как заботливый стрелочник, будет лишь следить за тем, чтобы две колеи его сознания, по которым несутся составы его мышления о добре и зле абстрактном, и его практическое мышление ежедневного пребывания во зле НИКОГДА бы между собой не пересекались бы, а были бы двумя строгими параллельными прямыми. И глубоко обижаться на всякого, кто попытается показать, открыть ему эту параллельность его сознания, наивно думая помочь ему, полагая, что тот просто ИСКРЕННЕ не видит и не понимает. И не разумея, что тот давно уже СПЕЦИАЛЬНО закоротил в себе всё, что могло бы его к такому пониманию привести. Не по наивности, и не в невинность непонимания, разумеется, а по вполне сознательному внутреннему выбору, пусть и не озвученному, даже для себя самого.

20. Хотя, тут надо заметить, что таковое свершается часто именно по попущению Господню, дабы не допустить ввержения человека в гораздо худшую разновидность этой "веры оправдания без дел", а именно второй её разновидности - когда он выдумывает себе рационализированные объяснения почему зло хоть и есть, но оно его не осуждает. Ибо эта вторая разновидность вводит человека в куда как худшее проклятие и вечное осуждение.

21. Если вы внимательно проанализируете в свете сказанного сегодня всё, что в том же "Апокалипсисе Открытом" было сказано о позиции "оправдания единой верою", то вы будете просто потрясены теми параллелями, которые протягиваются оттуда к нынешним временам. Да, там эти извращения раскрываются на примере евангельских христиан прежней церкви. Но если вывести за скобки эти исторические формы, и взять раскрытую там внутреннюю суть этих извращений, то мы совершенно явственно увидим в себе все их проявления и действия, только в совершенно новых доктринальных образах и формах. Которые, при первом взгляде, кажутся, по сути своей, вроде бы совершенно невозможными, ибо, казалось бы - как же можно основывать доктрину оправдания верою без дел на буквальном обличении именно этой доктрины! Но опыт показывает, что ещё и как можно.

22. Ибо, согласно Писанию, живая, спасительная вера у человека - это исключительно и единственно вера его актуальной жизни. И пока познание о том, что вера без дел не спасает продолжает оставаться лишь познанием памяти, не имеющим немедленного воплощения в форме практического ежедневного отстранения от всякого зла жизни, описанного там, как греха перед Господом, познание это продолжает оставаться именно тем, что оно же, в себе самом, и обличает, а именно - претензией на оправдание единой верою отделённых от жизни познаний.

23. Такой вот парадокс, который, при тщательном рассмотрении, оказывается, впрочем, отнюдь не парадоксом, а вполне закономерной и единственно возможной вещью.

24. Такое познание, которое ещё не обратилось у человека в живую веру его повседневной жизни, имеет для него смысл и пользу лишь в одном-единственном случае - когда оно горит в сердце его, и постоянно стоит перед глазами его в виде непрерывно обличающего, мучающего его огненного "Мене, мене, текел, упарсин", или же грызущих его непрерывно мучений совести. Когда оно непрерывно гудит в сознании его колоколом похоронного набата - "Ты взвешен на весах и найден очень легким" (Даниил 5:27), когда оно ежесекундно обращает жизнь его природную в сущий внутренний ад. Ибо такой внутренний ад побуждает его к тому, чтобы попробовать всё же как-то изменить свою жизнь, чтобы хоть ПОПЫТАТЬСЯ стяжать для себя подлинную, внутреннюю веру, после чего он и может обратиться для него из ада безнадёжных мучений в очищающий катарсис чистилища.

22. Что будет для него всяко лучше тех воображаемых небес, в которые превращает познания из Слова позиция сознания, определяемая в Слове как внутренняя убеждённость в оправдании единой верою. И которые рассеются в нём при всяком подлинном внутреннем посещении Господнем, низвергая человека уже в подлинный и окончательный ад в вечности.

23. Ибо в таком, и ТОЛЬКО в таком, мучающем его сознание угрызениями совести познании из Слова всё же продолжает присутствовать определённого рода побуждение, которое познания эти тогда и оживотворяет. Ибо:

Сами по себе познания (памяти) являются только мертвыми принадлежностями, или же вспомогательными орудиями, которые оживотворяются лишь жизнью, принадлежащей побуждению. (AC 1895)

АМИНЬ