Ни в чудесную ночь под Рождество, ни в рождественские подарки, чтобы в чулке в полосочку или на каминной полке, у кого она есть, или просто на табуретке деревянной, некрашеной, или прямо под подушкой, в наволочке...
Просыпаешься... Шасть рукой под подушку... А там, бр-р-р...
Там кукла говорящая, ма-а-ма-а...
Или набор посуды с чашечками...
Или книга толстенная в картинках, за год не перелистать...
И откуда все взялось?
Но Степашка плечами качает, брови на дыбки, подумаешь!.. Это же мама подсунула, кто же еще? Больше же некому! Кому же еще кроме нее! Папы же у нас нет!
И в Деда Мороза Степашка тоже не верит.
- Еще чего! - ворчит Степашка. - Борода из ваты. Усы приклеены. Щеки накрашены. Нос привязанный. Какой же он настоящий?! Чучело он настоящее! Чтобы детей пугать! Только я никого не боюсь! И никому не верю! Ага-а!
И ни во что наш Степашка не верит. Ни в ангелов на небесах. Ни в звезду Вифлеемскую... Ни в волхвов с дарами... Ничему Степашка не верит.
И мы заметили, что Степашка совсем недавно таким стал неверующим. После того как папа от нас ушел. Год назад это случилось. Папа с мамой о чем-то своем не договорились. Они спорили, спорили и, вот, доспорились. Папа дверью хлопнул, и нет теперь его с нами. И не с кем теперь нашей маме спорить. Только с нами осталось. А с нами чего спорить! Нас вообще никогда не переспоришь. Бесполезно.
И Степашка самый упрямый из всех нас.
- Тоже мне придумали, - ворчит он. - Елку какую-то. Чтобы иголки сыпались на пол. На босы ноги. Здрасьте! И шишки еще стеклянные... Порезаться чтобы... Ка-ак же! Лес дремучий в квартире развели. Природы им не хватает. Ага!..
Ходит Степашка из угла в угол.
- Додумались, - шмыгает он носом. - Гирлянды елочные... Елки-палки на подставочке... Лампочек сто штук... Проводов сто метров, километров... Никакой экономии. Тоже мне!
Сердитый наш Степашка. И экономный. И на елку нашу, зеленую, снегом припорошенную, прямо с мороза, он ворчал целый день, и открытки с Рождеством, нарядные, звездами усыпанные, не захотел подписывать никому, и вообще... Разворчался, как старый дед. Чего это он?
И когда мы с Машей стали спорить, куда нам повесить носки, над кроватями или их на тумбочки положить, Степашка вообще разорался:
- Ха-ха-ха! - закричал Степашка. - Размечтались. На нос себе повесьте! Очень будет здорово! Тоже мне! Слона вам туда засунут! Или жирафу длинношеюю! А может вам туда зебру полосатую? А-а?
И Степашка громко хлопнул дверью, убежал в прихожую, сел под вешалкой в угол тапочный, в котором туфли часто местами меняются с тапками, и шумно разревелся. Будто кран включили в ванной на всю... И чего он так завелся? И мы его обступили с Машей и стали утешать, как могли.
- Ну, что ты, Степашка, - сказала Маша. - В самом деле! Праздник же! Рождество завтра! Ночь будет такая сказочная! Проснемся утром, и все в подарках. Здорово же! Мы с Наташкой уже радуемся. Заранее! А ты...
- Не хандри, Степашка, - сказала я. - Лучше скажи, что тебе больше всего хочется? Какая у тебя мечта? Может, тебе пистолет какой-нибудь очень нужен? С пистонами? Или конструктор? На полкомнаты? Или паровоз с рельсами? Скажи, Степашка?
- Еще чего? - засопел Степашка. - Ничего мне не хочется. Ни паровоза. Ни конструктора. Ни даже собаки. Чтобы щенок овчарки. Чтобы глаза были угольками. Чтобы язык розовый, розовый. Чтобы лапы здоровенские... Вот чего мне совсем не хочется!
И мы переглянулись с Машей и все поняли. И пошли к маме.
- Никакой собаки, - сказала мама. - Вы что с ума сошли? Собаки еще мне не хватало. Я и так вас всех одна еле-еле тяну...
И мама вдруг тоже расплакалась. Она всхлипнула обиженно.
- Что я железная вам! Я не двужильная. Меня еле-еле на троих хватает. Без всякой вашей собаки...
А Маша вдруг рассердилась.
- Ну и пусть, - сказала Маша, - пусть Степашка больше ни во что не верит. Ни в Новый Год, ни в Рождество, ни в ангелов... Пусть взрослеет. Пусть будет таким же злым, как и все...
И Маша выбежала из маминой комнаты, звонко хлопнув дверью. И мамины слезы тут же высохли. Она подняла на меня ошеломленное лицо. Впервые наша Маша так рассердилась. Чтобы дверями хлопать. А я только вздохнула. Ну что тут скажешь? Все тянут одеяло на себя...
И я решила сама сделать маленькое чудо. Своими руками. Почему бы не сделать? Разве чудо кому-нибудь помешает? И я позвонила дяде Коле, нашему крестному, который Степашку крестил. Еще когда мама с папой были вместе и не спорили ни о чем. Я рассказала дяде Коле о Степашкиной мечте, о щенке, о маминых высохших слезах и о том, как Маша впервые в жизни дверью хлопнула.
Дядя Коля в ответ рассмеялся.
- Нет ничего проще, Наташ, - сказал он. - Будет вам отличный щенок. Мы сейчас как раз своих собственных раздаем. Только это будет щенок колли. Но это еще лучше. И глаза у него, поверь, тоже угольками, и лапы, будь здоров, здоровенские, и главное, язык розовый. Розовее не бывает. Поздним вечером завезу. Готовьте коробку с подстилкой. А ты сама чего хочешь, признавайся?
- Эх, дядя Коля, - сказала я. - А то вы не знаете?..
- Знаю, знаю, - сказал дядя Коля. - Папа тебе нужен. Вот тут, брат, очень тяжелый случай. Тут я тебе не могу помочь. Тут только святой Николай может помочь. Святитель Николай чудотворец. Угодниче преизрядный Господень. А знаешь, дочка, вот послушай меня! Помолись сама Николаю Угоднику от всей души. У тебя же сердце чистое. Он тебя лучше чем нас услышит... Ей, Богу, услышит!
И я даже почувствовала, как дядя Коля на той стороне провода перекрестился.
И поздно вечером наш крестный действительно привез щенка колли. Степашка в это время спал, сердито нахмурив белесые брови. И кулаки у него даже во сне были сжаты крепче некуда.
А дядя Коля в прихожей распахнул дубленку и вытащил из-под полы теплого парного щенка с розовым маленьким язычком.
- Вот она, Степашкина мечта, - сказал он. - Пусть убедится, что есть чудеса на свете!
И наша мама первая взяла щеночка на руки, покачала его легонько и вдруг прижала его к лицу.
- Как же он пахнет чудно, - сказала она. - Молоком каким-то и еще мокрыми пеленками. Дети так всегда пахнут. Ну, и ладно! Ну, и пусть! Пусть будет щенок! Пусть продолжается детство у детей. Пусть! А у нас...
И она махнула рукой, и на глазах у нее выкатилась голубая жемчужинка. А потом мы помогали маме убираться в квартире. Чтобы утром было чисто и опрятно. И сами немножко устали. И глядя на щенка, который безмятежно спал в коробке из-под обуви, тоже ужасно захотели спать.
И я уже хотела упасть под одеяло без задних ног и передних рук, но тут вспомнила об Угоднике Божием Николае. Я достала из серванта старую бабушкину икону. Деревянную, писанную маслом.
Поставила я эту икону на свою тумбочку и уронила перед ней голову. Грустно-то как! Очень грустно! Как же нам дальше без папы жить? Делать-то что нам? Мама у нас совсем не двужильная. Степашка совсем разуверился. Маша уже срывается, нервничает. А я что? Я тоже слабая... Эх, эх, святой Николае! Угодниче преизрядный Господень! Помоги нам, таким непутевым и разнесчастным! Так и заснула я на коленочках. Сомлела от усталости. И будто кто-то меня во сне по голове погладил.
А утром нас всех разбудил оглушительный Степашкин вопль. И радостные щенячьи визги. На всю нашу квартиру.
Степашка носился вихрем от кровати к кровати.
- Говорил, я вам, говорил, - возбужденно вопил он и пихал щенка прямо влажным щенячьим носом в наши щеки. - Посмотрите же сами, посмотрите! Носки, носки? Да разве собаку в носок засунешь? Ага, сьели? То-то же! Вот оно вам чудо! Настоящее! Живое! Лохматенькое! С черными глазами! Глядите, вот они - уголья! А язык какой розовый! Висит лапшой! А лапы, лапы? Во-о!
И Степашка тыкал нам в нос собачьи лапы, и глаза-уголья, и теплый щенячий язык лапшой. А щенок вертелся в его руках юлой, и лизал Степашке руки, и преданно дышал ему в ухо.
А потом мы с Машенькой с визгом доставали подарки отовсюду, из-под подушки, из носков, из карманов. Везде были подарки. Карандаши, краски, апельсины, шоколадные зайцы, пушистые киски с бантиками. А самые большие лежали под елкой. Пижамы лежали сиреневые! Нам с Машей. И белая рубашка Степашке. И заспанная мама притворно взмахивала руками и говорила сонно:
- Надо же! Чего только нет! Вы только посмотрите!
И мы с Машей тоже взмахивали руками. И визжали щенячьими голосами. И только когда Маша достала из носка массажную щетку, как раз подходящую для ее пшеничных волос, она тихо-тихо вздохнула:
- Эх! Жаль, папу нашего в носок не положишь?
Она тихо сказала, и я тут же прикрыла ей пальчиком рот, и со страхом обернулась на маму.
Хорошо, что мама не услышала!
А потом, когда взошло над городом белое зимнее солнце, и заискрилось на окнах праздничное серебро узоров, и отзвонили колокола на Никольской звоннице, запахло в нашей столовой жареным гусем. И Степашка ходил, облизывался и поглядывал на духовку и еще на ведерко с тающим мороженным. И даже у меня что-то тонко-тонко затрепетало в груди. Вот тут и раздался звонок.
Я бросилась открывать со всех ног и столкнулась в прихожей с мамой. А за ее кухонный фартук сзади держалась Машенька. Только Степашка остался возле ведерка с мороженным. Мама покачала головой и сама открыла дверь. На пороге стоял Дед Мороз.
Настоящий! То есть, конечно, обычный Дед Мороз.
С белой пушистой бородой. Приклеенной.
С красным носом. Накладным.
С размалеванными краской щеками.
И с красным мешком под ногами.
Он посмотрел на часы и сказал хриплым простуженным голосом:
- Только я тороплюсь, товарищи. У меня график. Я к вам с двенадцати до часу. Работаю по профсоюзной линии. И строго предупреждаю. Я абсолютно непьющий!
- Удивительно! - сказала мама.
- Что удивительно? Что непьющий?
- Нет! Что по профсоюзной линии? Дед Мороз обычно прямо из сказки! Что это вы при детях, товарищ?
- А-а! - сказал Дед Мороз густым голосом. - Точно! Зарапортовался! Извиняюсь! Ну, ладно! Я к вам прямо из сказки! Стройся, народ, в шеренги. Поздравлять начинаю! Зовите самых маленьких!
А самый маленький уже пролез между маминых ног и уставился на Деда Мороза. Тот развел руками.
- Здра-авствуйте, дети? Знаешь, кто я такой, мальчик?
- Знаю, знаю, - сказал Степашка и обернулся на нас. - Ты, Дед Мороз. Ясно! Только борода у тебя фальшивая. И нос приклеенный. Ну, это ничего! Пустяки! Прощается. Главное, что с собакой, Дед Мороз, у тебя очень здорово получилось...
- Ого! - сказал Дед Мороз удивленно. - Так у вас уже и собака в доме появилась? Ничего себе! А как назвали?
- Никак, - сказал Степашка, - не успели еще назвать. Она же только-только от Деда Мороза... от вас, то есть. Хорошая такая. Умная. С черными глазами. С розовым языком. Мы ее, наверное, назовем Жеком...
- Почему, Жэком?
- Потому что папу нашего Женей зовут. А щенка Жек. Правда, хорошо!
Дед Мороз поежился и вздохнул. Хриплый его голос немного задрожал.
- Ну, ты это зря. Чтобы собаку папиным именем звать. А папа ваш где, что-то его не видать? Хороший у вас папа?
- Еще какой хороший! - воскликнул Степашка.
- Так, так! - улыбнулся Дед Мороз. - А справедливый он?
- Еще какой! - опять закричал Степашка и добавил. - Даже чересчур!
- Это почему же, чересчур? - удивился Дед Мороз.
- Лучше бы он был чуточку несправедливее, но зато дома, - вздохнул Степашка. - Понимаете, дедушка, настоящая справедливость - это когда никого не бросаешь и всех, всех прощаешь...
И Степашка горько вздохнул. А Дед Мороз опять поежился и опять его хриплый голос предательски задрожал.
- Да, конечно, бросать никого нельзя, - сказал он своим дрогнувшим хриплым голосом. - И прощать нужно всех... Обязательно нужно всех прощать!
И мама неожиданно вздрогнула и пристально посмотрела на Деда Мороза, а он на нее тоже внимательно посмотрел. И мама вдруг пошатнулась и оперлась на стену плечами. И побледнела, как полотно.
А Дед Мороз поспешно поднял Степашку на руки и прошел в гостиную. Там он поставил Степашку на стул и сказал:
- Все! Теперь пора подарки отрабатывать, Степан! Песни петь и стихи читать! Ох, и подарки я вам всем принес, закачаешься! Полный мешок!
А Степашка вдруг открыл рот и спросил:
- Дед Мороз, а откуда ты знаешь, как меня зовут?
И тут наша мама вдруг подошла к Деду Морозу и сказала:
- Он все знает, этот дед Мороз! Потому что он самый замечательный, самый лучший Дед Мороз на всем белом свете!
И она вдруг обняла Деда Мороза крепко-крепко и поцеловала его в накрашенную щеку. И Дед Мороз тоже обнял ее крепко-крепко и тоже поцеловал ее в щеку. Ненакрашенную. И они оба замерли на мгновение. А мы все остолбенели от удивления.
А потом вдруг началось настоящее чудо. Дед Мороз стал медленно превращаться в нашего папу.
Сначала взлетели вверх его пушистые брови с красным носом и превратились в папины брови, и заблестели под ними черные папины глаза.
Потом полетела на пол белая борода, и обнажился под нею папин подбородок с ямочкой.
Потом упали на пол седые космы и оказались под ними папины стриженые под ежик волосы.
А Степашка стоял, раскрыв рот, и плавали в его глазах белые снежинки.
И когда красный халат Деда Мороза полетел на диван, мы все опомнились и бросились к нашему папе шумной гурьбой. И Машенька, и Степашка, и я.
Мы все закружились многорукой живой горой. Счастливый Степашка визжал без умолку. Машенька щебетала что-то неразборчивое. Мама всхлипывала дрожащим голосом. И вертелся под ногами ошалевший щенок.
И когда я обернулась к серванту, где стояла с утра за стеклянной дверцей темная деревянная икона, то заметила, как сияет ослепительным светом чистый святительский лик.
И от этого сияния будто стало светло, светло в нашем доме.
Будто рассеялись над нашей головой черные тучи.
А может, просто плеснуло в комнату ярким солнечным светом.