Лав Нат : другие произведения.

Жизнь и приключения Ната Лава

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

Нат Лав

Жизнь и приключения Ната Лава,

более известного в стране скотоводов как Дедвуд Дик, описанные им самим: Подлинная история о днях рабства, жизни на великих пастбищах и равнинах Дикого Шерстистого Запада, основанная на фактах и личном опыте автора

  
   От переводчика
  
   В девятнадцатом веке американцы стали величайшими потребителями мяса в мире. Пока средний европеец ел мясо только по праздникам, средний американец мог есть дешёвое мясо хоть каждый день.
   Для того было несколько причин. После гражданской войны Севера и Юга американцы принялись осваивать территории Дальнего Запада и выращивать на тамошних пастбищах неприхотливых длиннорогих быков (лонгхорнов). От восточного до западного побережья протянулась первая трансконтинентальная железная дорога, и по ней можно было доставлять быков в большие города Востока.
   Но для начала надо было перегнать быков к железнодорожным станциям с многочисленных ранчо Техаса, Аризоны, Вайоминга. На Запад поехали тысячи ловцов удачи, и многие из них выбирали выгодное ремесло ковбоя. 1860-е -- 1880-е годы -- это эпоха расцвета ковбойства, прославленная журналистами, писателями и кинорежиссёрами. Были у этой эпохи и свои тёмные стороны. Индейцев, или коренных американцев, когда-то изгнанных с Востока и Среднего Запада, больше некуда было изгонять, и их стали насильно переселять в резервации. Охотники истребили миллионы бизонов, и к началу 20-го века бизоны почти исчезли.
   На Запад отправились и чёрные американцы, бывшие рабы и дети рабов. Они становились ковбоями, служителями закона, преступниками. В эпоху расцвета ковбойства чёрные составляли около четверти всех ковбоев, то есть были заметны на общем фоне. На Западе чёрные не подвергались такой дискриминации, как на Востоке: к ним относились, как к белым, и платили такое же жалованье. Но в классических литературных вестернах и киновестернах чёрные американцы отсутствовали даже в качестве преступников.
   Среди ловцов удачи, которые отправились на Запад, был Нат Лав (1854-1921). Он родился в семье чёрных рабов в Теннесси, двадцать лет работал ковбоем, объездив все штаты Дальнего Запада, затем стал железнодорожным проводником, а в последние годы жил в Лос-Анджелесе. Он был в какой-то мере очевидцем и участником многих важных событий в истории США второй половины девятнадцатого века: гражданская война, освобождение рабов, освоение Запада, распространение железных дорог. В 1907 году он написал мемуарную книгу о своей "необычайно приключенческой жизни" и благодаря этой книге стал самым известным чёрным ковбоем.
   Как всякий мемуарист, Нат Лав не подвержен пороку скромности. Перед нами предстаёт Настоящий Мужчина: силач, смельчак, укротитель лошадей, меткий стрелок, непьянеющий выпивоха, любимец женщин. Редкие случаи, когда он проявляет слабость, всегда оправданы и не портят общей картины.
   Интересен вопрос о самоидентификации автора. Он помнит о рождении в семье рабов, но когда он становится членом эгалитаристского сообщества ковбоев, то вопросы расы и социального происхождения отходят на второй план. На Западе он, прежде всего, ковбой, которого оценивают по тому, как он выполняет свои обязанности.
   Вместе с белыми ковбоями автор разделяет предрассудки своего времени: к коренным американцам и мексиканцам он относится с таким же презрением, как белые. Бывший раб, который просит читателей поставить себя на место чёрных рабов, даже и не думает ставить себя на место коренных американцев и понять причины их борьбы. При этом он отдаёт должное мексиканцам за их знания скотоводческого дела и коренным американцам за их навыки выживания, а предрассудки не мешают ему влюбиться в прекрасную мексиканку.
   Когда исследователи пишут об этой книге, то обычно они уделяют внимание "рабским" и "ковбойским" главам, но не менее важны и "железнодорожные" главы. Автор, проработавший на железной дороге почти столько же лет, сколько на ранчо, поёт настоящие оды и гимны железной дороге. Подобно поэту Уолту Уитмену, своему старшему современнику, автор легко сочетает любовь к дикой природе и любовь к прогрессу и цивилизации.
   Книга, кажется, не видела ни корректора, ни редактора, поэтому в ней часты грамматические, стилистические и фактические ошибки. Грамматические и стилистические ошибки объясняются просто: автор учился грамоте не у школьного учителя, а у своего отца, в перерывах между посадкой кукурузы и табака. Фактические ошибки, связанные с большой историей, тоже можно объяснить, ведь автор не пользовался историческими трудами, а писал по памяти. Трудно объяснить, например, постоянную путаницу с местоположением ранчо -- сначала он работает на ранчо в Техасе, потом в Аризоне, но, говоря о работе в Аризоне, он упоминает Техас. Иногда он называет точные даты, но этим датам не всегда можно доверять, потому что он ошибается даже с датой своей свадьбы.
   Нат Лав стал героем романов и фильмов, о нём написано несколько книг для детей, предостаточно статей в научных журналах и сборниках, но, как ни странно, ещё не написана научная биография. Главным источником о его жизни остаётся его мемуарная книга, которая иногда похожа на приключенческие "десятицентовые романы" таких писателей, как Нед Бантлайн и Эдвард Эллис. Да и сам автор пишет о том, что плести небылицы -- одно из любимых занятий ковбоев. Всё же в этой книге не расказывается ни о чём таком, что не могло бы случиться с теми людьми в те дни.
   Оригинал перешёл в общественное достояние. Здесь представлен первый перевод на русский язык.
   Николай З. Васильев, 2022
  
   Эта книга посвящается моей жене, миссис Элис Лав
  
   Предисловие
  
   Пройдя на своём жизненном пути отметку в полвека и уступая настойчивым требованиям многих старых и высокоценимых друзей из прошлого и настоящего, я решил записать отчёт о рабе, ковбое и проводнике, который представит интерес для читателей вообще и особенно для тех, кто предпочитает факты вымыслу (а в этом случае факты окажутся страннее, чем вымысел). Я уверяю читателей, что каждое событие, описанное в этой истории, основано на фактах и на моём личном опыте более чем пятидесятилетней необычайно приключенческой жизни.
   Хотя многие события, которые содержатся в этом отчёте, произошли много лет назад, но они так же свежи в моей памяти, как будто произошли только вчера. Я пытался описать их так же просто, какими они были, не пытаясь залакировать тёмные пятна или использовать воображение, чтобы заполнить главу ценой правды. Я ставил цель описать события так, как они происходили, считая, что таким образом они будут представлять больший интерес; и если я буду способен доставить наслаждение хотя бы одному читателю, я буду считать себя вознаграждённым за время и труд, потраченные на эту историю.
   Товарищам по детским играм, которые могут это прочитать, я посылаю приветы и желаю всего хорошего. Тем немногим друзьям, которые помогали мне и моей овдовевшей матери в годы наших лишений, я передаю искреннюю благодарность и надеюсь, что они процветают так, как они того заслуживают. Для тех, кто оказался нашими врагами, у меня нет ни слова порицания. Они уже получили своё вознаграждение.
   Той благородной, но исчезающей группе мужчин, под чьими рубашками из оленьей кожи живёт такая великая душа и бьётся такое правдивое сердце, какие может содержать человеческая грудь, -- ковбоям, пастухам, скаутам, охотникам, трапперам и скотоводам Великих западных равнин я простираю руку в знак приветствия и признания отцовства бога и братства мужчин; а святому имени своей матери я благоговейно посвящаю эту книгу.
   Автор
  
   Глава I
  
   Дни рабства. Старая плантация. Добыча еды. Украденная бутыль. Моя первая выпивка. Проклятье рабства.
  
   Я появился на свет в июне 1854 года в старой бревенчатой хижине на плантации моего хозяина в округе Дейвидсон в штате Теннесси. Я не знаю точную дату своего рождения, потому что в те дни никто не обращал внимания на такие мелочи, как рождение ребёнка-раба. Они рождались и умирали, и в учёте движимого имущества хозяина соблюдался баланс прихода и расхода, а одним больше, одним меньше -- это не имело никакого значения. Мои отец и мать [Автор ни разу не называет имена отца и матери. Его отца звали Сэмпсон Лав, а мать, возможно, Мелисса Лав.] принадлежали Роберту Лаву, владельцу обширной плантации и множества рабов. Это был своеобразный человек, и по сравнению с многими другими рабовладельцами тех дней он был добрым и снисходительным хозяином.
   Мой отец был кем-то вроде десятника над рабами на плантации, а моя мать руководила на кухне в большом доме и за столом хозяина и должна была доить коров и ткать на ткацком станке, обеспечивая одеждой других рабов. У неё оставалось мало времени, чтобы заботиться обо мне, так что я рано приобрёл привычку заботиться о себе сам. Другими членами отцовской семьи были моя сестра Салли, около восьми лет, и мой брат Джордан, около пяти [В семье Сэмпсона Лава было ещё несколько человек, которых автор совсем не упоминает.]. Моя сестра Салли должна была заботиться обо мне, когда мать была занята; но моя сестра помогала матери и отгоняла мух от стола хозяина, и я получал мало заботы от своей семьи, поэтому с ранних лет необходимость вынуждала меня заботиться о себе и самому искать еду. Мои самые ранние воспоминания: я толкаю перед собой стул и ковыляю от одного члена хозяйской семьи к другому, чтобы получить кусок, как собачка. Позднее, когда я стал старше, я, чтобы удовлетворить свой голод, совершал набеги на сад, нанося ущерб молодому луку, арбузам, турнепсу, сладкому картофелю и всему, что мог найти. Во время этих набегов на сад мы были очень внимательны, потому что мы хорошо знали, что нас поймают, если застигнут, но большая практика сделала из нас знатоков в том, как оставаться незамеченными.
   Однажды, когда хозяин с семьёй уехал в город, мать решила сделать вина, к которому она имела пристрастие, поэтому она собрала виноград, выдавила его и сделала славное вкусное вино. Она перелила вино в оплетённую бутыль и ради большей сохранности спрятала его в саду, как она думала, в неизвестном никому месте, но мы с братом и сестрой следили за процессом с невероятным любопытством, которое достигло такой силы, что мы не могли устоять; мы обязаны были попробовать жидкость, которая так вкусно выглядела. Поэтому Джордан пошёл на сеновал, откуда можно было обозревать всю округу, а мы с Салли засели в винограднике. Мать, думая, что всё в порядке, вышла из дома, чтобы спрятать бутыль. Джордан с сеновала заметил, что мать не выходила из сада, пока не вернулась в дом с пустыми руками, но он не смог точно увидеть, где находится тайник.
   Только через несколько дней, проходя по саду, мы наткнулись на потерянную бутыль. Вскоре мы сделали открытие, что её содержимое нам по вкусу. Салли и Джордан затащили её в заросли сладкой кукурузы, где нас никто не мог увидеть. Устричная раковина послужила нам стаканом, и то, как мы набросились на вино, было предостережением для борцов за трезвость. И я уверяю вас, что мы наслаждались вином, но как долго, не могу точно сказать. Мать скоро хватилась нас, но она была очень занята и начала искать нас только вечером, после напрасных призывов. Чтобы найти нас, она решила взять собак. С их помощью она обнаружила нас, лежащих в сладкой кукурузе, мертвецки пьяных, с пустой бутылью, перевёрнутой вверх дном и укоризненно глядевшей на мать, и устричной раковиной. Мать унесла меня в дом, а Салли и Джордана оставила лежать рядышком, забрав немых свидетелей обвинения. Мать подхватила меня и унесла в дом, а Салли и Джордана на всю ночь оставила лежать в сладкой кукурузе, на месте событий. То, что предшествовало нашему возвращению в сознание, это болезненная для меня тема, потому что это возвращение было очень болезненным. Меня лихорадило весь день, а голова на плечах была в несколько раз больше, чем та, которую я носил обычно. Салли и Джордан наслаждались своим здоровьем так же, как и я, но состояние нашего здоровья не спасло нас от материнского гнева. Мы все получили старую добрую звучную трёпку. Подходящая прелюдия к моей первой выпивке.
   Полагаю, что с того случая я приобрёл привычку к крепким напиткам; как бы то ни было, я мог перепить любого мужчину, которого я встречал в стране скотоводов. Я мог без всяких последствий выпить большое количество свирепого пойла, которое на пастбищах называют виски, но после того раза в зарослях сладкой кукурузы я никогда не напивался до бесчувствия.
   Наша плантация располагалась в сердце чёрного пояса Юга, и на плантациях вокруг были тысячи рабов, и все были заняты тем, что собирали доллары, которые поддерживали так называемую аристократию Юга, и многие из гордых старых семей обязаны своим богатством тяжкому труду и поту на лбу чёрного человека, ведь если бы они должны были платить за обработку своих крупных поместий обычное жалованье наёмным работникам, то их богатство не составило бы и трети от того, что они имеют. Создавались богатства, велась торговля, строились города, и Новый Свет очень хорошо начал свой путь, который привёл к его нынешнему величию среди других стран. Всё это свершилось благодаря поту на лбу чёрного человека. Под чёрным человеком я имею в виду не только чёрных мужчин, но и чёрных женщин и чёрных детей, которые помогли создать тот надменный Юг, каким он стал, предмет гордости всех белых мужчин и женщин с каплей южной крови в венах, а что чёрный человек получил в ответ? Вы скажете, заботу и содержание? О боги, как бы не так! Согласится ли сегодня хоть один человек делать работу, которую выполняли рабы того времени за такую же заботу и содержание? Нет, друзья мои, мы делали её потому, что нас заставляла господствующая раса. Часто надсмотрщиками у нас были настоящие дьяволы в человеческом обличии, люди, получавшие наслаждение, пытая чёрных, над которыми они были поставлены волей случая и обстоятельствами рождения. Я видел людей, забитых до полусмерти рукоятками длинных хлыстов, которые носили эти свирепые надсмотрщики, и причина была одна -- они не могли взвалить на свои плечи тот груз, который подняли бы только четыре человека. Я видел, как длинная, жестокая плеть обвивает плечи женщин, которые отказывались следовать похотливым прихотям мужчин, владевших их телом и душой. Я сказал -- душой? Нет, они не владели душами рабов; души принадлежали одному богу, и многие из этих душ вернулись к тому, кто их создал, вместо того, чтобы подчиняться желаниям своих хозяев, желаниям, подчинение которым было хуже смерти. Я видел, как змееподобная плеть сосала кровь из нежных конечностей детей, которые едва могли ходить, и их единственной виной был чёрный цвет кожи. В юности моя кровь закипала, когда я наблюдал эти жестокие зрелища, зная, что они позволены законами страны, в которой я родился. Раньше я думал, что это не вина страны, но вина людей, которые создали законы. Из всех проклятий этой прекрасной страны величайшее проклятье -- рабские аукционы Юга, где покупалась и продавалась человеческая плоть. Мужей отрывали от жён, детей от материнской груди, и самые священные божьи заповеди нарушались под личиной современного закона или закона страны, которая больше двухсот лет гордилась своей свободой и свободой своего народа.
   У некоторых рабов, например у нас, были добрые и снисходительные хозяева. Таким рабам везло, потому что их удел был немного лучше, чем у их менее удачливых собратьев, но даже их удел был таким же, как в наши дни у лошади или коровы. Им не позволялось никакое образование, так как в то время не требовались умные негры, и причина была слишком очевидна -- образование означало смерть рабства в этой стране, и поэтому рабовладельцы хорошо заботились о том, чтобы рабы не получали никакого образования.
   Сходите и посмотрите спектакль "Хижина дяди Тома", и вы увидите жизнь чёрного человека такой, какой я видел её в детстве. И Гарриет Бичер-Стоу, спасительница чёрного человека, заслуживает того святилища, которое воздвигнуто ей, как и великому Линкольну, в сердце чёрного человека.
  
   Глава II
  
   Война. Мятеж и янки. Я поднимаю полк на бой. Сложности с поисками врага. Пепельный пирог. Свобода.
  
   Когда мне было десять лет, разразилась война между Севером и Югом. И среди рабов, как среди рабовладельцев по всей округе, говорили только о войне. И, естественно, мы, дети, слышали множество различных историй, которые приводили нас в состояние высочайшего волнения. Мы хотели пойти на войну и сражаться за Союз, потому что среди нас, детей-рабов, не было споров о том, какая сторона права.
   Союз был ЭТО, а мы все были янки. Не имея возможности, как наши хозяева, пойти на войну, мы решили играть в войну, поэтому я составил из всех мальчиков округи полк, который намеревался поделить на две партии -- мятежников и янки, но здесь я встретился с непреодолимым препятствием. Никто из мальчиков не хотел быть мятежником, соответственно мы должны были найти где-то врага, который бы дал нам бой и послужил отдушиной для нашего энтузиазма. В следующее воскресенье после создания нашего полка мы начали бродить по окрестностям в поисках неприятностей, которые мы вскоре нашли, когда наткнулись на осиное гнездо. Мы решили его уничтожить и преуспели после короткого, но разрушительного боя. Мы сильно пострадали от ран, но не потеряли ни одного из наших солдат. Эту стычку мы назвали захватом форта Ад. Некоторое время мы проводили постоянные набеги на окрестности в поисках врага. Мы преуспели в наших поисках, когда наткнулись на гнездо шмелей и захватили его. Мы назвали это Битвой в Дикой местности. Победу над гнездом шершней мы назвали захватом форта Самтер [Захват форта Самтер в Южной Каролине армией Юга 12-13 апреля 1861 года считается началом гражданской войны Севера и Юга.]. Большое гнездо ос дало нам, возможно, самое тяжёлое сражение в нашей кампании. Мы наткнулись на него в поле недалеко от дома. Там было невероятно большое количество насекомых, и, как это обычно с ними бывает, они оказались очень свирепыми. Тем не менее, мы без промедления атаковали его с криками "ура", только для того, чтобы снова и снова быть отброшенными, и наконец мы были вынуждены на полной скорости совершить унизительное отступление по направлению к дому. Не разгромленные, мы обеспечили себя подкреплением и боеприпасами в виде старых тряпок, веников и тому подобного и вернулись к наступлению, и хотя мы были несколько раз отброшены, мы оставались на месте, пока не победили и пока последнее насекомое не лежало на земле в дрожащей куче. Каждый из нас был так или иначе ранен, это же касалось и меня самого. Мой нос был похож на датскую туфлю, и прошло несколько дней, прежде чем мои глаза были способны выполнять обязанности, ради которых были созданы. Тем не менее, войска Союза победили, и мы были счастливы. Наши хозяева сказали нам, что если солдаты нас поймают, то они нас повесят, что заставило нас держаться ближе к дому. Хозяин уехал в войска генерала Ли, взяв с собой моего отца, который участвовал в строительстве фортов, чем он занимался для армии конфедератов, пока у нас не появился генерал Грант, и тогда отцу разрешили уйти домой. С тех пор солдаты Союза почти каждый день шли по нашей округе на юг, чтобы присоединиться к сражающимся полкам.
   Скоро мы выяснили, что они не собираются нас обижать, и они стали удивлением и гордостью наших юных умов. Они бы забрали всё съестное, что могли найти для себя и лошадей, оставив плантацию без еды, что вызвало бы большие страдания и лишения для тех, кто оставался в доме, особенно для цветных людей, которые не привыкли к такому положению дел и были не способны сами удовлетворять свои нужды. Наконец генерал Ли сдался, и хозяин вернулся домой. Но, как и другие хозяева в те дни, он не рассказал нам, что мы свободны. Вместо того, чтобы позволить нам уйти, он заставил нас работать на него, как и раньше, но во всём остальном был очень добр. Он перенёс нашу бревенчатую хижину на участок земли на принадлежащем ему холме, и всё продолжалось, как было до войны. Через некоторое время мы выяснили, что мы свободны, ведь хорошие новости, как и плохие новости, иногда путешествуют быстро. Вскоре все рабы в окрестностях праздновали своё освобождение. И "масса [Искажённое master (хозяин) в речи чёрных американцев, особенно в эпоху рабства.] Линкольн" был нашим героем.
   Великое множество рабов радовались изменившемуся положению дел; всё же многие были довольны тем, что было раньше, и работали на своих старых хозяев в обмен на содержание. Мой отец, тем не менее, решил работать на себя и с этой целью купил у нашего бывшего хозяина двадцать акров земли, включая ту, на которой стояла наша хижина.
   В то время мы сильно нуждались, и отец переживал тяжёлые времена. Без еды, без денег и почти голые, мы некоторое время питались тем, что могли достать, -- отрубями и шкварками. Из-за ограниченного набора еды готовка становилась очень простым делом, к отвращению моей матери, которая была одной из лучших поварих в стране, но у нищих нет выбора, и она радостно продолжала делать всё, что было в её силах. Она разжигала большой огонь в широком камине в нашей хижине. Когда огонь становился достаточно жарким, она разгребала в середине угли, чтобы очистить немного места, и укладывала туда капустный лист, на который она вываливала тесто, сделанное из отрубей, воды или пахты и соли. Затем сверху укладывался ещё один капустный лист, и всё это засыпалось горячими углями и некоторое время запекалось. Мы называли это пепельным пирогом.
   Этот пирог да иногда шкварки в течение долгих месяцев составляли наше меню. Отец делал мётлы и циновки из соломы и сиденья для стульев из тростника и камыша, и мы с братом помогали ему после того, как он нас научил. За неделю мы делали большой запас, а в пятницу вечером отец взваливал его на плечи и несколько миль шёл в город, где продавал его и приносил домой семена и еду. Когда позволяла погода, мы работали в поле, ожидая наш первый урожай.
   Двадцать акров, в основном необработанных, нужно было расчистить, вспахать и взборонить. Наш первый урожай состоял из кукурузы, табака и овощей.
   Отец копал ямки для посадки кукурузы. Мы с Джорданом бросали кукурузу, а отец шёл за нами и закапывал ямки.
   Мы собрали для себя неплохой урожай кукурузы и овощей. Зимой, которая была довольно суровой, когда, конечно, мы не занимались фермерством и когда нечего было делать, мы попытались заняться образованием. Отец немного умел читать, и он помог нам выучить алфавит, но тяжело учиться читать и писать без учителя, а в то время не было школ, которые мог посещать чёрный ребёнок. Тем не менее, мы сумели немного продвинуться, затем наступила весна, а с ней работа на ферме. Отец был очень решительный человек, никогда не падал духом, всегда рвался вперёд и вверх, быстро учился и медленно забывал выученное, это был проницательный наблюдатель и любящий муж и отец. Если бы он был жив, то эта история не была бы написана.
  
   Глава III
  
   Выращивание табака, наш первый год свободы. Опять лишения. Отец умирает. Беда не приходит одна. Я становлюсь главой семьи и начинаю работать за 1,5 долларов в месяц.
  
   Как только кукурузные зёрна оказались в земле, мы приступили к посадке табака. Перед тем, как сеять семена, нужно было собрать большие кучи хвороста и древесины и сжечь их на земле дотла, чтобы уничтожить семена сорняков. Затем мы перекопали землю лопатами и разровняли её граблями и посеяли семена. Когда табак вырос, мы разбили его на гряды с промежутками в три фута. Когда растения стали достаточно большими, нужно было удалить боковые отростки, а также убрать гусениц с листьев. Эта задача была возложена на Джордана и меня.
   Убирать гусениц с растений необходимо с величайшей осторожностью, чтобы не повредить растения, но мы с Джорданом боялись трогать гусениц пальцами, поэтому мы взяли палки и сбивали их, а с ними и листья. Это вызвало довольно крепкие выражения отца, который сказал, что мы приносим больше вреда, чем пользы. Но наше отвращение к червям было столь сильным, что мы получили взбучку, прежде чем заставили себя использовать пальцы вместо палки. Когда табак созревает, на листьях появляются жёлтые пятна. Затем его срезают, оставляют лежать один день, затем вешают на рамы, чтобы его просушило солнце. Его оставляют висеть на рамах около недели, затем вешают в сарае, чтобы прокоптить, после чего его складывают в большую кучу и помещают его под гнёт, затем обдирают листья, связывают в пучки, и тогда он готов для рынка. Наш урожай первого года был не очень крупным, и большинство ушло на оплату аренды, и следующая зима оказалась тяжёлой и повлекла значительные лишения и страдания среди бывших рабов, которые недавно были предоставлены самим себе без денег, без одежды, без еды, и только те, кто имели такой опыт, могут понять, каково было положение вещей или, точнее, нехваток вещей, в конце войны, и это положение влияло не только на бывших рабов и цветных людей, но охватывало весь Юг, и многие бывшие зажиточные рабовладельцы оказались без единого пенни, которое они могли бы назвать своим, лишённые всего и вынужденные начинать заново. Конечно, война -- это ад... но рабство хуже. В начале весны отец пару недель поработал на соседнего плантатора, чтобы купить плуг и лошадей и пахать свою землю. В этот год мы посадили больше, но, к несчастью для нас, когда всё было посажено, отец заболел и скоро умер. Это была ошеломляющая потеря для нас в то время, когда мы больше всего нуждались в помощи отца и мужа, в его совете и защите. Но мы ненадолго пали духом.
   Нужно было заботиться об урожае перед наступающей зимой. Моя сестра Салли к тому времени уже три года как вышла замуж и со своим мужем и двумя дочерьми жила неподалёку на маленькой ферме, которую арендовал мой зять. Мы с матерью и Джорданом остались одни. Хотя я был самым младшим, я был самым храбрым, всегда руководил в шалостях, игре и работе. Поэтому я принял руководство и стал главой семьи. Всё выглядело обнадёживающим, как вдруг мой зять умер, оставив мою сестру больной с двумя маленькими детьми и в таких же обстоятельствах, как наши. Теперь всё выглядело безнадёжно, потому что наш бывший хозяин и его брат оставили свой старый дом и уехали на Север. Помня, что я теперь единственный мужчина, хотя только пятнадцати лет, я сказал матери и сестре, которые горько рыдали: "Взбодритесь, не теряйте головы. Я о вас позабочусь". Я сказал это с бравадой, от которой был далёк, но я не видел, в чём польза рыданий теперь, когда так много нужно было сделать, если мы собирались спастись от голода наступающей зимой. Таким образом, мы все условились помогать друг другу. Урожай был собран, и мы были в довольно хорошем положении перед наступающей зимой, но работа была слишком тяжела для Салли, которая чахла всю зиму, и в начале весны мы положили её рядом с её отцом и её мужем, а с нами остались двое её маленьких сирот. Теперь для меня стало очевидно, что нужно что-то делать, потому что собранного в этот год урожая едва бы хватило, чтобы продержаться зиму, и скоро мы опять оказались бы в нужде. Нам нужна была одежда, особенно дочерям моей сестры, и у нас не было денег, чтобы купить семена на этот сезон и еду. Поэтому я решил поработать на кого-нибудь другого, если смогу найти работу. С этим намерением я надел свои лучшие лохмотья, а на вопрос матери, куда я пошёл, я сказал, что сам не знаю. У меня прямо сердце болело, когда я видел, как мои маленькие племянницы бегают вокруг почти голые, босоногие и постоянно просят то, что я бессилен им дать. Я решил идти от одного места к другому, пока не найду работу любого типа, которая хоть в какой-то мере позволит мне накормить, а если я буду способен, и одеть мать и детей, теперь зависевших от меня.
   То, что теперь я был свободен, придало мне храбрости при столкновении с миром и с будущим, которое меня ожидало. После того, как я два дня бродил по окрестностям, я примерно в шести милях от дома наконец нашёл работу у мистера Брукса за один доллар и пятьдесят центов в месяц. Несмотря на маленькое жалованье, я был счастлив и вернулся домой в ликующем настроении, чтобы поделиться новостью с матерью. Я должен был приступить к работе утром. Мать сказала, что это не так много, но лучше, чем ничего. Я сказал матери, что, может быть, смогу принести домой немного еды и одежду для детей до конца месяца. Малышки, услышав это, обрадовались и посмотрели на меня, как на богатого человека. Джордан вынужден был оставаться дома и заниматься тем немногим, что нужно было делать, а я на следующий день начал работать на мистера Брукса. Меньше чем через неделю я первый раз побывал дома, принеся картошки, бекона, кукурузной муки и немного патоки, которые я раздобыл разными способами. У меня также был свёрток старой одежды, полученной от соседей, из которой мать могла сделать что-нибудь для детей, и если сказать, что дети были счастливы, то это будет слабое выражение.
   Во второй месяц моё жалованье было повышено на пятьдесят центов, а на третий месяц, поскольку я хорошо работал, я получал уже три доллара. Если учесть, сколько всего требовалось для дома, моего жалованья хватало ненадолго, но на свои три доллара я купил каждому из детей по книге. Остаток пошёл на продовольствие и одежду. Однажды, проходя мимо магазина мистера Грейвза возле нашего дома, я увидел клетчатый капор и красное ситцевое платье, которые так поразили моё воображение, что я сразу захотел купить их для матери. Когда я спросил о цене, мистер Грейвз сказал, что я могу купить капор за двадцать пять центов, а платье за четыре бита [Денежная единица в США, равная 12,5 центов.]. Казалось, что это в пределах моих возможностей, и довольно разумно. Я попросил его придержать их для меня до конца месяца, пока я не получу жалованье. Мистер Грейвз пообещал мне так и сделать, если я заплачу ему задаток. У меня было только пятнадцать центов, и я заплатил ему пять центов за капор и десять центов за платье и пошёл своей дорогой, полный счастливыми мыслями о совершённой сделке. Я решил в этот месяц быть очень бережливым и нетерпеливо ждал конца месяца, постоянно спрашивая мистера Брукса, скоро ли завершится месяц. Он смеялся и говорил: "да, скоро". Но мне казалось, что это был самый длинный месяц в моей жизни. Когда наконец месяц завершился, мистер Брукс дал мне пятьдесят центов, заявив, что я уже получил жалованье за месяц. Я знал, что это не так. Я также знал, что он был должен мне, и сказал ему об этом. Но он это отрицал, и в итоге мы подрались. Я ударил его камнем по голове и чуть не убил, после чего почувствовал себя лучше. Затем я пошёл к мистеру Грейвзу, владельцу магазина, и рассказал ему о своей беде. Он выразил мне сочувствие и разрешил забрать платье и капор за пятьдесят центов, и это будет честно. Можете себе представить мои чувства, когда я принёс одежду матери, которая была рада ей больше, чем любая королева своим шелкам и атласам. Было много работы по дому, поэтому я не искал другой работы. Единственное, что меня волновало, было то, что у малышек до сих пор не было обуви, но они были довольны моими обещаниями скоро что-нибудь раздобыть. Так я получил свой первый урок самостоятельности и борьбы за выживание. Я научился быть по-настоящему полезным и приобрёл привычку помогать другим, которую я пронёс через всю жизнь, и эта черта, возможно, более, чем любая другая, полюбилась моим спутникам на пастбищах и всем, с кем я имел дело.
  
   Глава IV
  
   Мальчишеские забавы. Дьявольские проказы. Каменные битвы. Я охочусь на кроликов с помощью подола рубашки. Мой первый опыт в укрощении лошадей. Вопрос: объезжу коня или сломаю себе шею? [В оригинале игра слов: breaking the horse -- breaking my neck.]
  
   В те дни чаще, чем теперь, был принят обычай работать шесть дней и отдыхать в седьмой, поэтому, мы, мальчики, в воскресенье всегда были свободны. И мы никогда не теряли возможности устроить какие-нибудь дьявольские проказы, чтобы провести время самым приятным, как мы думали, способом. Что угодно, лишь бы отлично провести время. Нашим главным способом развлечься были каменные битвы. Мы, мальчики со всей округи, собирались вместе, затем делились поровну на две стороны, затем, собрав все камни, которые могли найти, мы начинали решительную битву, со всей силы бросая друг в друга камни с мрачным намерением нанести побольше вреда. Разумным следствием было то, что храбрейшая сторона заставляла слабейшую отступить. Затем вставал вопрос: бежать или быть забитым камнями до смерти? После этих битв, получив очень тяжёлые удары по всем частям тела, мы обычно пребывали в очень плохом состоянии, но у нас никогда не было злого умысла по отношению друг к другу. Мы тщательно скрывали эти выходки от старших. Всё шло довольно удачно, пока однажды мы чуть не убили одного мальчика, и тогда мы подумали, что старшие запорют нас до смерти. Это происшествие покончило с каменными битвами. Но скоро мы нашли кое-что другое, чтобы предоставить себе развлечение и радость.
   В то время мы задумали охоту на кроликов, на небольших американских кроликов, которые в изобилии водились в окрестностях. Собравшись вместе и раздобыв у соседей гончих собак, мы отправились в путь. Вскоре собаки обнаружили чей-то след и пошли по нему, а мальчики за ними. В то время у нас, мальчиков с плантаций, было не в обычае носить обувь и штаны, и основная причина была в том, что у нас не было ни обуви, ни штанов. Вы можете представить это зрелище: два десятка мальчиков всех возрастов, которые бегут за гончими, с подолами рубашек, пролетающими через кусты и колючки, вверх и вниз по склону холмов, многие из нас истекали кровью, как резаные свиньи, но мы были слишком заняты, чтобы обращать внимание на небольшую кровь. Нам нужны были кролики, а всё остальное имело второстепенную важность, даже призывы младших мальчиков, которые уставали и падали. Мы бежали вперёд, по камням, через поля, через ограды, пока уже не могли услышать собак, затем устали и вынуждены были остановиться. Я подумал, что собаки опять пройдут этим путём, и сказал мальчикам сесть. Вскоре мне показалось, что я что-то услышал, и я сказал мальчикам затихнуть и приготовить камни, чтобы убить кролика. Мне бы в голову не пришло, что это может быть кто-нибудь ещё, кроме кролика. Лай собак приблизился, затем через ограду перепрыгнул большой рыжий лис и оказался прямо передо мной. Он остановился, и мы посмотрели друг другу в глаза. Тяжело сказать, кто из нас больше удивился, тем не менее, я собирался убежать первым, и я действительно убежал. Я бежал, как чернохвостый олень. Много раз мне казалось, что я чувствую, как он грызёт подол моей рубашки, и его глаза в моём воображении стали такими же большими, как колёса фургона, а сам мистер Лис стал таким же большим, как слон. Когда наконец я свалился от крайней усталости и смог набраться смелости, чтобы оглянуться, я ничего не увидел. Именно тогда я осознал, что во мне не так много решимости, как я думал, и это знание было не очень приятным. Неподалёку от нашего дома было лошадиное ранчо, которым владел мистер Уильямс. У него было два сына примерно моего возраста, и я часто приходил к ним по воскресеньям. Я очень любил ездить на лошадях, но большинство лошадей на ранчо были дикими. Поэтому однажды мы со старшим сыном придумали план объездить молодых жеребцов. Единственная возможность это сделать была в воскресенье, когда вся семья уезжала в церковь, потому что мы не думали, что мистер Уильямс одобрит наш план. Сын мистера Уильямса сказал, что он даст мне десять центов за каждого жеребца, которого я объезжу. Меня это полностью устраивало. Деньги в те дни делались из пластыря (бумаги) [Имеются в виду плохо обеспеченные банкноты номиналом меньше доллара, которые выпускались в США в 19-м веке. Их презрительно называли shinplaster, как называли во времена Войны за независимость куски бумаги, которые солдаты засовывали в сапоги вместо пластыря.]. В следующее воскресенье я начал объезжать лошадей. Мы не рискнули надеть на них уздечку, потому что боялись, что нас застанет хозяин, и мы не сможем быстро её снять. Процедура заключалась в том, чтобы заводить жеребцов по одному в конюшню, ставить в стойло, затем с множеством трудностей я забирался на их спины. Затем дверь открывалась, шест удалялся, лошадь со мной на спине освобождалась, и начиналось развлечение. Жеребец в своих попытках сбросить меня бегал, прыгал, лягался и брыкался по всему загону. Но он мог точно так же пытаться выпрыгнуть из своей шкуры, потому что я держался за его гриву и вцеплялся в него, как пиявка. Жеребец обычно брыкался, пока больше не мог, и затем я получал свои десять центов. В эти дни десять центов -- это небольшая сумма денег, но в те дни эта сумма значила для меня больше, чем теперь десять долларов.
   Мы приходили воскресенье за воскресеньем, и я объездил дюжину жеребцов и сумел сделать это так, что хозяин не узнал о том одолжении, которое я несомненно ему оказал, объездив всех его диких лошадей. Только его сыновья знали об этом и платили мне. Поэтому я не чувствовал никаких угрызений совести, особенно если это доставляло мне величайшее развлечение. Наконец сыновья захотели, чтобы я объездил чёрного коня по имени Чёрный Разбойник. Зная об изменчивом нраве коня и его диких склонностях и приняв во внимание его размер, я отказался объезжать его за десять центов, но на самом деле, я его боялся. Мы поторговались, я просил пятьдесят центов, но мы наконец сошлись на двадцати пяти центах. Но я вас уверяю, что наконец согласился проехать на нём больше из-за денег, а не для развлечения. С величайшими трудностями мы сумели поставить его в стойло, как делали с остальными, но не успел я забраться ему на спину, как он прыгнул в ясли со мной, державшимся за его гриву. Наконец дверь открылась, шест был удалён, и мы, как чёрное облако, выскочили из конюшни, пролетели весь загон и перепрыгнули через ограду. В этот миг нами заинтересовались гончие собаки, которые быстро последовали за нами. Мы скакали по полю, и конь с величайшей лёгкостью сносил более высокие ограды и другие препятствия на нашем пути. Спина коня была не самым удобным местом в мире, но поскольку он не выказывал склонности остановиться и позволить мне слезть, я решил оставаться там, где сидел. К скачке присоединились все собаки нашей округи, и у меня было довольно почтенное сопровождение. Пробежав около двух миль, мы снесли ограду вокруг выгона, где было множество других лошадей и молодых жеребцов, которые, когда мы присоединились к ним, быстро пустились в бегство, а Разбойник возглавил их вместе со мной, выглядевшим прямо как жаба. И сзади тянулись все собаки из окрестностей. Естественно, мы образовали зрелище, которое не могло не привлечь внимание соседей, которые как можно скорее сели на лошадей и пустились в погоню и тщетно пытались поймать моего чёрного коня, но не могли даже приблизиться к нему, а я без уздечки и без всяких средств управления не мог сделать ничего, только позволял ему бежать, как и всем остальным лошадям, толпившимся вокруг нас, и собакам, поднявшим беспрерывный гвалт. Я просто держался на нём и позволял ему бежать. Вопрос заключался в том, объезжу я коня или сломаю себе шею. Мы пробежали всё и через всё, пока наконец не сказалась убийственная скорость, и Чёрный Разбойник не упал -- совершенно уставший, полностью побеждённый и хорошо объезженный конь. Что касается меня, после такой захватывающей скачки я был цел и невредим. Но поискав свои двадцать пять центов, я увидел, что они пропали. Сыновья хозяина заплатили мне авансом, как я настаивал, и я завязал деньги в подоле рубашки, а во время моей дикой скачки он развязался, и они выпали. Для меня это была огромная неудача, и я оставался безутешен. Я спросил сыновей, не могут ли они это исправить, но нет, они заплатили мне однажды, и они отказались дать мне другой четвертак. Я был в сильном раздражении, но сказал им, что всё в порядке, пусть приходят опять, когда захотят объездить лошадей. Это нас устроило, и укрощение продолжилось. Опыт езды верхом, который я получил в те времена, оказался очень полезным в последующие годы, когда я жил на западных равнинах. Мистер Уильямс, конечно, узнал о моей последней дикой скачке, но вместо того, чтобы разозлиться, он, казалось, увидел в этом смешную сторону, которую я не видел.
   Зрители удивлялись, как я спасся и не сломал себе шею, и я часто удивлялся, как я спасался в последующие годы из таких положений, которые грозили верной смертью. Но я всё-таки спасался, и теперь я живой и здоровый, не чувствую никакой боли, с железными мышцами, способный в любое время пробежать сто ярдов за одиннадцать секунд или перепрыгнуть шестифутовую ограду.
  
   Глава V
  
   Домашняя жизнь. Сбор ягод. Свиньи совершают кражу. Сбор орехов. Мы идём на рынок. Моё первое желание увидеть мир. Я выигрываю в лотерею лошадь. Прощание с домом.
  
   Теперь я принялся за работу на ферме и задачу прокормить тех, кто от меня зависел. Урожай был собран, и после того, как вся работа по дому была сделана, мы нашли источник дохода в сборе ягод для рынка. В лесах неподалёку росло большое количество дикой ежевики и других ягод. И они отлично покупались на рынке. После того, как работа по дому была сделана, мы с матерью, взяв ведёрки и большую корзину, шли за ягодами. Придя в лес, мы садились под кусты и заполняли ведёрки ягодами, затем высыпали их в большую корзину, пока она не наполнялась, и обычно на это уходил день работы.
   Однажды, желая собрать большое количество ягод для рынка, мы вышли рано утром и, придя в лес, поставили большую корзину в безопасное, как нам казалось, место, и после нескольких часов усердной работы большая корзина была наполнена прекрасной спелой ежевикой. Затем мы принялись наполнять ведёрки, которых хватило бы на день. Закончив, мы собрались идти домой. Но когда мать подошла к большой корзине, та была пуста.
   Бродячие свиньи нашли её и совершили кражу. Матери стало так плохо, что она заплакала. Мы понапрасну тяжело проработали целый день. Мы намеревались завтра отнести ягоды в город и купить что-нибудь к воскресенью, но теперь плоды нашего труда исчезли, и разочарование было велико. Я посмотрел на мать, затем на пустую корзину и не знал, кто или что вызывает у меня больше жалости. Поэтому я сказал: "Что ж, бесполезно скорбеть над пролитым молоком. Если бы у нас не было ягод, мы бы их не потеряли, а вокруг растёт много других ягод, которые можно собрать". Мать повернулась ко мне и сказала с таким видом, который я навсегда запомнил: "Мальчик мой, что бы ни случилось, ты никогда не падаешь духом". Я не видел пользы в том, чтобы падать духом, и я думаю, что только один раз почувствовал слабость, когда умер отец, потому что его нельзя было заменить.
   Мы пошли вперёд, разговаривая и собирая ягоды, и сами не заметили, как корзина была опять полна, и ведёрки тоже. Уже наступила ночь, поэтому мать поставила корзину весом в бушель на голову, а я взял ведёрки, и скоро мы были дома. В ту ночь мать, как обычно, взяла мою одежду и стирала и гладила её так, чтобы завтра на рынке я выглядел опрятно и чисто. Поскольку у меня был только один комплект одежды, то во время стирки я вынужден был ходить без неё, тем не менее, мать всегда содержала меня в чистоте, хотя это требовало с её стороны большого труда. На следующее утро, рано, мы с матерью отправились в город, что находился в пяти милях, шагая по жаркой, пыльной дороге, каждый из нас нёс корзину ягод на голове и огурцы в руках, мать несла больший груз, но она была очень сильной женщиной. Так вышло, что у нас был удачный день, и мы за короткое время продали весь запас ягод и огурцов. Затем мы купили то, что было нужно, и у нас осталось немного денег, но при всём при том я был не вполне доволен. Я хотел, чтобы мать купила что-нибудь необязательное, но она сказала: "Сынок, если мы не сохраним несколько центов, то что с нами будет? Нам придётся пойти в дом для бедняков". Я сказал: "Матушка, если есть дом беднее, чем наш, я не хочу его видеть" [В оригинале игра слов: автор понимает слово poorhouse (дом для бедняков, работный дом) как "бедный дом".]. Я навсегда запомнил вид её лица, когда она повернулась ко мне, с текущими по щекам слезами, и сказала: "Да, сынок, не так много домов беднее, чем наш". В тот же год, когда наступила осень, мы с матерью решили взять быка за рога. В лесу росло несколько чудесных рощ с чёрным орехом, орехом гикори и каштаном, и я сделал сани, к которым прибил большой ящик. Я привязал к передку саней верёвку с палкой на конце, и мы с матерью, работая, как парная упряжка, тащили сани через лес среди деревьев, собирая разные виды орехов, и поскольку ящик был большой, мы могли собрать таким образом большое количество. Во время сезона орехов мы работали каждый день с утра до ночи, собирая большое количество орехов, для которых мы всегда находили покупателей. Когда мы работали, мы разговаривали о том, что купим на эти деньги и делали планы на будущее. Орехи, которые мы продавали, обычно приносили нам: каштан один доллар за бушель; чёрный орех пятьдесят центов и орех гикори пятьдесят центов за бушель. Эти деньги, прибавленные к доходам от урожая, давали нам приличную сумму, и наше положение намного улучшилось, но уверяю вас, дорогие читатели, мы тяжело работали с утра до ночи, чтобы сводить концы с концами, но с божьей помощью сводили концы с концами, и в это время мы были здоровы, а осознание, что мы свободны и работаем на себя, придавало нам духа, чтобы продолжить борьбу. Примерно в то время я задумался о том, чтобы поехать на Запад.
   Я хотел увидеть мир, и когда я начал понимать, что в мире есть много такого, чего я не видел, желание росло день ото дня. Тяжело было думать о том, чтобы оставить мать и детей, но свобода сладка, и я хотел получить больше возможностей, чем мог найти рядом с домом. Кроме того, полагаю, я был немного эгоистом, к чему имеют склонность все смертные. Наконец желание поехать посмотреть мир стало таким сильным, что я упомянул о нём матери, но она не ободрила меня, и, мне кажется, она думала, что у меня не хватит духа уехать, и, кроме того, у меня не было ни одежды, ни денег, и, сказать по правде, я и сам чуть не пал духом, но продолжал искать возможность, которая вскоре представилась самым неожиданным образом. Однажды некий человек по фамилии Джонсон объявил лотерею с билетами за пятьдесят центов и выставил прекрасную чёрную лошадь. Я тут же услышал об этом, но у меня не было денег, чтобы купить билет. Но было бы желание, а возможность найдётся, поэтому я пошёл в сарай и поймал двух цыплят, которых продал за пятьдесят центов и тут же купил билет. Мой билет выиграл лошадь. Мистер Джонсон сказал, что даст мне за лошадь пятьдесят долларов, и поскольку деньги были нужны мне больше, чем лошадь, я обратно продал ему лошадь. Мистер Джонсон тут же выставил её опять, и я опять выиграл лошадь, которую опять продал за пятьдесят долларов. С почти сотней долларов я пришёл домой и рассказал матери о том, что я сделал, и дал ей половину денег, сказав, что я возьму другую половину и поеду посмотреть мир и попытаюсь улучшить своё положение. Затем я поехал в город и купил нижнее бельё и другие необходимые вещи, намереваясь тут же уехать, но мать так сильно умоляла меня остаться дома, что я наконец согласился остаться ещё на месяц, но когда этот срок закончился, она умолила меня остаться ещё на месяц, и я не мог ей отказать. В это время к нам приехал жить мой дядя, и я попросил его занять моё место в доме. Он с радостью согласился. Теперь в доме всё пошло довольно хорошо. Ферма приносила неплохой доход, и дети уже достаточно выросли, чтобы быть помощниками, а не обузой, и теперь, когда мой дядя и мой брат Джордан были дома, чтобы заботиться о матери, я почувствовал, что могу оставить их, потому я был уже не очень нужен. Собрав те немногие вещи, которые я хотел взять с собой и докупив некоторую необходимую одежду, я попрощался с матерью и старым домом и в первый раз отправился в мир, о котором я знал очень мало.
  
   Глава VI
  
   Весь мир передо мной. Я присоединяюсь к техасским ковбоям. Ред-Ривер Дик. Моё первое снаряжение. Моё первое сражение с индейцами. Я учусь пользоваться оружием.
  
   Был десятый день февраля 1869 года, когда я оставил старый дом возле Нэшвилла, штат Теннесси. В то время мне было около пятнадцати лет, и хотя я был молод годами, но тяжёлая работа и жизнь на ферме сделала меня сильнее и здоровее, чем другие в мои годы, и я был полон уверенности в том, что сумею позаботиться о себе и проделать свой путь.
   Я тут же направился в Канзас, о котором кое-что слышал, считая, что это хорошее место, где можно найти работу. Он был на Западе, и это был великий Запад, который я хотел увидеть, и так то шагая, то останавливая попутных фермеров, извлекая пользу из всего, что могло мне помочь, я наконец пришёл в Додж-Сити, Канзас, который в то время был типичным городом на фронтире, где было великое множество салунов, танцевальных залов, игорных домов, а всего остального было очень мало. Когда я прибыл, город был полон ковбоев с окрестных ранчо и из Техаса и других частей Запада. Канзас был большим скотоводческим центром и рынком, дикие ковбои, гарцующие на лошадях, которые мне очень нравились, и дикая жизнь вообще -- всё это привлекало меня, и я решил попытаться стать одним из них. Хотя мне показалось, что я встретил плохой приём, по крайней мере среди некоторых, но я ходил вокруг них и искал возможность поговорить, поскольку я хотел найти кого-нибудь, кто даст мне вежливый ответ на вопросы, которые я хотел задать, но в городе все они казались слишком дикими, поэтому на следующий день я поехал туда, где они стояли лагерем.
   Приблизившись к тем, которые ели завтрак, я заговорил с ними. Они предложили мне позавтракать с ними, и я с радостью принял это приглашение. Во время еды я получил возможность задать им множество вопросов. Это оказался отряд из Техаса, который только что приехал со стадом скота и, доставив скот, собирался возвращаться. Среди них было несколько цветных ковбоев, хороших парней. После завтрака я спросил начальника лагеря о работе ковбоем. Он спросил меня, могу ли я ездить на дикой лошади. Я сказал: "Да, сэр". Он сказал, если можешь, я дам тебе работу. Он позвал одного из цветных ковбоев по имени Бронко Джим и приказал ему вывести старого Верного Глаза, заарканить его, оседлать его и усадить меня на него. Бронко Джим дал мне несколько советов и сказал мне опасаться этого коня, который особенно часто брыкался. Я сказал Джиму, что я хороший всадник и не боюсь коня. Я думал, что уже ездил на брыкающемся коне, но в тот миг, когда я сел на старого Верного Глаза, я понял, что я не знаю, что значит "брыкаться". Это оказался самый худший конь, на которого я садился в своей жизни, но я оставался на нём, и ковбои сильно удивились тому, что видели, поскольку приняли меня за какого-то неженку. После того, как конь устал, а я спешился, начальник сказал, что даст мне работу и будет платить 30 долларов в месяц, а потом и больше. Он спросил, как меня зовут, и я сказал, что Нат Лав, он сказал парням, что мы будем называть его Ред-Ривер Дик [От реки Ред-Ривер (Красной реки) в Техасе.]. Под этим именем я прожил долгое время.
   Начальник взял меня в город и купил мне снаряжение, которое состояло из нового седла, уздечки и шпор, чапсов [Ковбойские штаны, которые надеваются поверх обычных штанов для защиты ног.], пары одеял и отличного револьвера "кольт" 45-го калибра. Теперь дело, которое привело их в Додж-Сити, было завершено, и они готовились к тому, чтобы отправляться в Техасский выступ [Регион на севере Техаса, который вдаётся в соседний штат Оклахома.] на своё ранчо. Отряд, членом которого я теперь стал, назывался отряд Дювала, и их клеймо было известно как "клеймо свинарника". Я работал с этим отрядом больше трёх лет. В этой поездке нас было только пятнадцать всадников, и все, кроме меня, были крепкие опытные мужчины, всегда готовые к любому повороту, но это были такие весёлые малые, каких только можно найти в долгом путешествии. Теперь, когда нас больше ничего не держало в Додж-Сити, мы приготовились к обратному путешествию и на следующий день выехали по пустынной тропе старый Додж -- Сан-Сити, и это путешествие оказалось самым насыщенным событиями в моей жизни.
   Через несколько миль мы столкнулись с бурей и самым страшным градом, который я видел, вызвавшим неудобство для людей и для животных, но я и не собирался падать духом, но решил всегда быть готовым к любому вызову, который меня ждал, какой бы природы он ни был, и те, с которыми я жил и работал, расскажут вам, что я был верен этому решению. Недалеко от Додж-Сити на нашем пути домой мы столкнулись с группой индейцев из старого племени Виктория и вступили с ними в ожесточённое сражение.
   Эти индейцы почти всегда беспокоили путешественников, торговцев и скотоводов в этой части страны и вызывали большие неприятности. В этой группе было примерно сто раскрашенных самцов [В оригинале: buck (букв. самец животного, особенно оленя) -- оскорбительное наименование коренных американцев и чёрных американцев.], и все они были верхом. Когда мы увидели индейцев, они приближались к нам, вопя, как демоны. Мы не ожидали индейцев именно в это время и были застигнуты врасплох.
   В нашем отряде было только пятнадцать человек, но мы, нисколько не испугавшись, не отступили и приняли сражение с индейцами. Один из парней на лошади был застрелен и погиб рядом со мной. Индейцы получили его лошадь, уздечку и седло. В этом сражении мы потеряли только шесть наших лошадей, всё упакованное снаряжение и запасных подседельных лошадей, которых индейцы заставили пуститься в бегство, затем, после сражения согнали и увели с собой. И поскольку у нас осталось только шесть лошадей, мы были неспособны преследовать их, хотя мы получили удовольствие, зная о том, что превратили несколько плохих индейцев в хороших [Отсылка к известному выражению "хороший индеец -- мёртвый индеец".].
   Это было моё первое сражение с индейцами, а также первые индейцы, которых я видел. Когда я увидел, как они приближаются, и услышал их душераздирающие вопли, я потерял храбрость и подумал, что для меня пришло время умирать. Я был слишком испуган, чтобы бежать, кто-то из парней сказал мне воспользоваться оружием и стрелять, не жалея сил. Я только что получил своё снаряжение и никогда в жизни не стрелял, но их слова вернули меня на землю и, увидев, что они пользуются своим оружием как чем-то привычным, я достал свою артиллерию и после первого выстрела потерял страх и сражался, как ветеран.
   Скоро мы разбили индейцев, и они отступили, взяв с собой почти всё, что у нас было, и мы были бессильны гнаться за ними. Мы были вынуждены закончить наше путешествие почти пешком, поскольку у нас было только шесть лошадей на четырнадцать человек. Нашего друга и спутника, который был застрелен в сражении, мы похоронили на равнинах, завернув его в одеяло и уложив на его могиле камни. После этой стычки с индейцами я, казалось, потерял чувство, которое называется страхом, и впоследствии всю свою жизнь на равнинах я никогда не переживал ни малейшего страха, не важно насколько суровыми были испытания и насколько отчаянным было положение.
   Наше ранчо располагалось на реке Пало-Дуро в западной части Техасского выступа, и мы достигли его во второй половине мая, то есть обратное путешествие из Додж-Сити заняло намного больше месяца. Я работал в отряде Дювала три года, каждый сезон совершая постоянные поездки в Додж-Сити и во многие другие места в окрестных штатах со стадами лошадей и скота для рынка и доставляя их владельцам других ранчо в Техасе, Вайоминге и обеих Дакотах. Благодаря строгому отношению к делу, прирождённой любви к свободе и дикой жизни на равнинах и полному бесстрашию я стал известен по всей стране как хороший ковбой и отличный работник.
   Осенью 1872 года, после возвращения из одной поездки со стадом скота я получил и принял предложение занять лучшее место в компании Пита Галлинджера, чьи обширные пастбища располагались на реке Хила в южной Аризоне. После того, как я получил плату от компании Дювала и попрощался с верными и испытанными спутниками последних трёх лет, которые обучили меня делу и были со мной во многих трудных положениях, я искренне пожалел, что уходил от них из-за нового места, которое означало для меня большую плату и больший опыт. Я оставался с компанией Пита Галлинджера несколько лет и скоро стал одним из самых доверенных людей, принимая участие во всех больших сгонах скота в западном Техасе, Аризоне и других штатах, где у компании были интересы, иногда проезжая по восемьдесят миль за день по тропам Техаса и окрестной страны, и, естественно, скоро я стал хорошо известен среди ковбоев, пастухов, скаутов и проводников, с которыми имел удовольствие встречаться в своих скитаниях по стране, перегоняя обширные стада длиннорогих техасских быков и большие стада лошадей. Многие из тех людей, которые были моими спутниками на тропе и в лагере, с тех пор вошли в большую и малую историю, и никогда не было более храбрых, более верных людей, чем те дикие сыновья равнин, чьим домом было седло, диваном -- мать-земля, а покрывалом -- небо. Они всегда были готовы разделить своё одеяло и последний паёк с менее удачливым спутником и всегда помогали друг другу во многих трудностях, которые постоянно случаются в ковбойской жизни.
   Когда мы были не на тропе, ведя крупные стада скота и лошадей на рынок или доставляя их на другие ранчо, мы занимались пастушеством, перегоняя огромное количество скота с одного пастбища на другое, не давая им разойтись и разыскивая отбившихся животных, которые, несмотря на все усилия пастухов, уходили от главного стада и бродили по равнинам целые мили, пока их не удавалось найти, настигнуть и вернуть в главное стадо.
   Тогда индейцы и белые преступники, которые наводняли страну, приносили нам кучу неприятностей, поскольку они не теряли возможности отрезать отборный кусок от стада длиннорогих быков или лучших из стада лошадей, заставляя ковбоев гнаться за ними много миль по пыльной равнине, и у нас было множество жестоких стычек, когда после долгой погони в тысячу миль мы настигали воров. Тогда было правило "победитель получает всё", поскольку в этой дикой стране не уважался никакой закон, кроме закона силы и убедительных качеств револьвера "кольт" 45-го калибра.
   Соответственно для ковбоя было совершенно необходимо понимать своё оружие и знать, как обращаться с ним так, чтобы оно принесло больше пользы, поэтому я вместе со своими спутниками никогда не терял возможности упражняться со своим "кольтом" 45-го калибра, а в этих возможностях не было недостатка, и со временем я стал довольно умелым и в большинстве случаев попадал в дверь сарая, если дверь была не слишком далеко, и постоянно совершенствовался, как и в знании других областей дела, которое я выбрал в качестве работы и которое мне очень нравилось, потому что хотя жизнь была тяжёлой и иногда суровой, всё же она была свободной и дикой, и в ней присутствовала доля опасности, которую жаждала моя природа, проявившаяся тогда, когда я был драчливым подростком, участвовал в каменных битвах и укрощал диких лошадей. Я прославляю опасность и дикую и свободную жизнь на равнинах, в новой стране, которую я постепенно объездил вдоль и поперёк, и множество новых картин и случаев, которые постоянно возникают в жизни всадника в дикой местности.
  
   Глава VII
  
   Я учусь говорить по-испански и становлюсь главным чтецом клейм. Большие сгоны скота. Скачка на быке 7 Уай-Эл. Долгие скачки. Поиск отбившихся животных.
  
   Начав свою жизнь в качестве ковбоя, я скоро научился всем входам и выходам этого дела, а мои блуждания по стране дали мне знания, которые в то время были доступны немногим. Обладая естественной склонностью к наблюдательности, я замечал то, чему другие не придавали важности. Эта наблюдательность много раз оказывала мне неоценимую пользу во время жизни в западной стране. Моя работа в компании Пита Галлинджера водила меня по всей стране Выступа, по Техасу, Аризоне и Нью-Мексико со стадами лошадей и скота для рынка и для доставки владельцам других ранчо и крупным заводчикам. Естественно, я хорошо узнал множество разных троп и пастбищ, расположенных на просторах страны между севером Монтаны и Мексиканским заливом и между границей Миссури и Тихим океаном. Всю эту территорию я много раз объездил в седле, иногда проезжая со скоростью восемьдесят-сто миль в час. Эти долгие поездки и множество путешествий по стране принесли мне великую пользу, поскольку дали мне возможность познакомиться со множеством разных людей, связанных с скотоводческим делом, а также со множеством троп в этой стране.
   Среди других умений, которые я получил во время своих скитаний, было знание испанского языка, на котором я научился говорить, как на родном. Я также очень хорошо узнал множество разных клейм, разбросанных по просторам страны, поэтому вскоре скотоводы признали это моё качество и компания Галлинджера сделала меня главным чтецом клейм, и эти обязанности я исполнял несколько лет с честью для себя и к удовольствию своих нанимателей. В стране скотоводов у всех крупных скотоводов были свои команды чтецов клейм, которые обязаны были посещать все большие сгоны в стране, отбирать скот с собственным клеймом и смотреть, чтобы другие клейма не менялись и не подражали чужим. Они также следили за клеймением молодняка.
   Во время больших сгонов мы были обязаны отбирать скот с нашим клеймом и затем отправлять его домой под руководством наших ковбоев, как и только что клеймёный молодняк. После того, как скот с клеймом отправлялся домой, мы должны были оставаться на сгоне и смотреть, чтобы отбившиеся животные из других стад из окрестной страны опять не примешались, пока не были достигнуты домашние пастбища. Для этой работы нанималось большое количество ковбоев, которые жили, ели и часто спали в седле, поскольку они проезжали многие сотни миль за очень короткий отрезок времени. Это было возможно потому, что у каждого крупного скотовода были смены лошадей, отправленных в те места страны, где мы могли побывать, и поэтому в конце двадцатипяти- или пятидесятимильной скачки мы могли рассчитывать найти ожидавшую нас свежую лошадь. Но для нас, чтецов клейм, не было отдыха, мы просто перетаскивали наши сёдла и снаряжение на свежую лошадь и ехали дальше. После того, как общий сгон заканчивался, для тех, которые в нём участвовали, устраивались ковбойские забавы и отдых. Почти все интересы сосредотачивались на скачке на быке, известном как 7 Уай-Эл [Переводчик признаёт, что не сумел выяснить, что значит 7 Уай-Эл (7 Y-L). Если у читателей есть соображения, переводчик просит поделиться ими.]. Большого длиннорогого дикого быка, худшего в стаде, отрезали от стада и отпускали в открытую прерию. Ковбой, который мог заарканить его и проскакать на нём, получал в награду этого быка, и позвольте уверить вас, дорогой читатель, это было не так легко, как звучит, поскольку бык, отделённый от своих приятелей, становился крайне свирепым и диким, и человек, который пытался заарканить его, оказывался в мгновенной опасности потерять жизнь, если он хоть немного ослаблял бдительность и осторожность, потому что дикий бык естественно свиреп. Они впадают в безумие сразу после того, как их отрезают от стада, и нападают на ковбоев, которые спасаются только благодаря быстроте своих лошадей или дружескому вмешательству товарища, который оказывается рядом и заарканивает обезумевшего быка, чтобы отвлечь его. Но в случае с быком 7 Уай-Эл такое вмешательство против правил, и ковбой, который пытается заарканить быка и проскакать на нём, должен всё время заботиться о себе сам. Я видел, как на таких забавах двух лошадей и их всадников быки забодали насмерть, и я вынужден был застрелить не одного быка, чтобы спасти себя и лошадь, когда моя лошадь падала со мной, и мы оставались на милость обезумевшего быка. В таких случаях нужны холодная голова и верная рука, поскольку никакой случайный выстрел не остановит дикого быка. Чтобы выполнить свою задачу, пуля должна попасть в определённое место, в середину лба. Последний раз, когда мой конь упал со мной перед быком 7 Уай-Эл, он упал всего в нескольких футах от быка, причём так, что моя нога оказалась под седлом, крепко зажатая. Как можно скорее я отправил пулю в голову быка, и он затрясся и упал прямо на моего коня и на меня, так что парни должны были вмешаться и стащить быка и коня с моей ноги.
   Ковбой, который успешно заарканивает быка, должен затем проскакать на нём. Если он успешно с этим справляется, бык становится его личной собственностью, и он может делать с быком всё, что пожелает, -- небольшая награда за то, что он рисковал своей жизнью при совершении этого подвига. Но это делается ради забавы, чем для чего-то ещё, и ради желания покрасоваться, слабости, которая более или менее свойственна всем ковбоям. Но высший класс верховой езды -- проскакать на длиннорогом быке, забраться на его спину и оставаться там, пока он бежит, прыгает, кидается во все стороны, назад, вперёд, вверх и вниз, затем мчится по равнине, как молния. У меня был такой опыт, и я могу вас уверить, что это не детская игра. Не один бык 7 Уай-Эл попадал в мои руки, но для этого я должен был поработать, и поработать тяжело. Прежде всего, это была всего лишь часть обычной ковбойской жизни, в которой опасные игры составляют вжную часть. Просто плыть по течению -- это редкая мысль, и никто из нас не отказался от этой забавы, если бы мы знали, что нас ожидает верная смерть, потому что это, превыше всего, проверка ковбойских качеств, его храбрости и выдержки. Он не должен знать, что такое страх, и я уверяю вас, что лишь немногие знают, что обозначает это слово.
   Большинство читателей, без сомнения, слышали о больших сгонах скота, связанных со скотоводческой жизнью. Но только один из тысячи имеет представление о том, как справляться с обширным стадом дикого скота на большом сгоне. Мой многолетний опыт дал мне необычайные знания об этом предмете, и вы можете привести ко мне любого скотовода или начальника, и я обещаю ответить на любой вопрос, который он может задать мне о скотоводческом деле. Первый общий сгон происходит примерно первого апреля. Этот сгон проводится для того, чтобы собрать весь ближайший скот, принадлежащий разным людям, и привести его на соответствующие пастбища. Если мы видим, что скот с другим клеймом смешался с нашим, мы ведём его на его пастбища, и держим наш скот вместе. Каждый ковбой делает то же самое и таким образом каждый скотовод получает скот со своим клеймом на своих пастбищах, так что когда происходит следующий общий сгон, у него уже будет его скот, собранный на домашних пастбищах. Чтобы собрать скот вместе на первый общий сгон, мы должны проскакать сотни миль по стране в поисках длиннорогих быков и старых коров, которые зимой отошли от домашних пастбищ и теперь рассеянны по всем четырём сторонам света. Как только их находят, их под руководством ковбоев собирают в том месте, где назначен общий сгон, принадлежат они нам или нет, пока остальные продолжают поиски. Все ковбои из множества разных отрядов, работающие таким образом, скоро собирают всех отбившихся животных в одно огромное стадо, в котором смешивается вместе скот дюжины разных владельцев. Затем мы обязаны отрезать наше стадо и привести его к себе. Затем мы должны заклеймить молодняк, который избежал этого испытания от рук пастухов. Найдя этих отбившихся животных и ведя их к себе, мы должны продолжать поиски, потому что несмотря на то, что мы всю зиму объезжали пастбища, большое количество скота смогло обмануть бдительность ковбоев и убежать. Их нужно привести на общий сгон, поскольку они обозначают доллары и центы, доходы и потери великих скотоводческих королей Запада. Во время поисков этих отбившихся и, возможно, украденных животных мы, ковбои, всегда сами обеспечиваем себя всем необходимым, включая и еду, поскольку иногда мы ездим по два месяца, а иногда и дольше. Не редкостью для нас были перестрелки из-за скота с нашим клеймом. В таких спорах парни убивали друг друга, если другие вовремя не вмешивались, чтобы предотвратить убийство, потому что в те дни на великих пастбищах не было никакого закона, кроме закона силы, и все споры улаживались с помощью револьвера "кольт" сорок пятого калибра. В таких случаях верх одерживал тот, кто быстрее всех вытаскивал оружие и у кого были самые лучшие глаза. Поэтому было очень важно, чтобы ковбой понимал своё оружие, его возможности и его стрелковые качества. Ковбой носит только самое лучшее оружие из всего доступного, поскольку часто от оружия зависит его жизнь. После того, как ковбой раздобыл себе хорошее оружие, он должен научиться пользоваться им, если ещё не умеет. На это не жалели ни хлопот, ни денег, и я знаю, что на пастбищах, по которым мы ездили, очень мало плохих стрелков, и они использовали свои умения, чтобы защитить себя и скот своих нанимателей от воров-индейцев и белых головорезов, которые наводняли страну скотоводов и которые не теряли возможности, чтобы заставить скот пуститься в бегство, а потом забрать его. Когда бы это ни происходило, это приводило к долгой погоне и жестокому сражению, в котором обязательно были жертвы, и серьёзные жертвы. Но это нас нисколько не беспокоило. Это было нашей обязанностью и нашим делом, за которое нам платили, и платили хорошо, и мы смирялись с тем, что есть, всегда готовые ко всему, что может произойти, и всегда гордые своей работой, в которой мы всегда пытались отличиться.
   Рождество, 25 декабря 1872 года, -- это день, который время не сможет стереть из моей памяти. Мы с несколькими друзьями были в месте под названием Холбрук, Аризона. Спор начался из-за подседельной лошади и привёл к соответствующему итогу. Аризона Боб выхватил свой револьвер "кольт" сорок пятого калибра, но но не успел выстрелить, как был мгновенно убит А. Джеком. Затем последовало общее сражение, в котором были убиты пять лошадей и три человека.
   Мне было грустно видеть своих друзей мёртвыми в корале в рождественское утро, но я помог похоронить мёртвых и позаботиться о раненых. Имена убитых: А. Джек, Дикий Конь Пит и Аризона Билл [Выше этот человек назван Бобом.].
  
   Глава VIII
  
   На тропе. Техасская буря. Скот пускается в бегство. Битва со стихией. Делу время, потехе час.
  
   После сгона и возвращения домой из наших долгих скачек за отбившимися животными мы готовились к тому, чтобы пуститься по тропе со стадами скота и лошадей для рынка и для доставки владельцам других крупных ранчо. Партия для этих поездок состояла из всех избранных работников. Мы проводили несколько дней дома, отдыхая и готовя наш отряд, в котором наше оружие, сёдла, одеяла и лошади подвергались тщательному осмотру и приводились в первоклассное состояние, поскольку в поездке по тропе их ожидала тяжелая служба. Природа нашего путешествия зависела от типа скота, с которым мы управлялись. Иногда это были все классы вместе; в других случаях скот состоял из определённого типа, например из длинных подростков, коротких подростков, хвоста и струпьев. Больше всего требовались быки трёх-четырёх лет. С этим последнием типом легче всего было управиться на тропе. Несомненно, нужно, чтобы я объяснил разницу между разными типами, которые я здесь упомянул. Короткие подростки -- это те, что старше одного года и младше двух, длинные подростки -- это те, что старше двух лет и младше трёх, хвосты и струпья означают примерно это самое и включают молодняк всех классов, ещё не достигший звания подростка. Последние требовались скотоводам, которые покупали их, чтобы откармливать, пока они не подрастут, поскольку на рынке нужен был скот трёх-четырёх лет. С этими последними, бесспорно, было проще управиться на тропе. Иногда у нас был заказ на пять-шесть сотен голов всех классов скота, иногда мы отправлялись с пятнадцатью сотнями голов быков или несколькими сотнями голов лошадей.
   Вскоре после того, как я нанялся в компанию Пита Галлинджера, и после сгонов первого сезона мы получили заказ доставить в Додж-Сити, Канзас, две тысячи пятьсот голов трёхлетних быков. Это было самое крупное стадо, с которым я имел дело до сих пор, и после хорошего отдыха на нашем ранчо мы собрали крупное стадо с запасом еды на два месяца, фургоном, сотней запасных подседельных лошадей и несколькими вьючными лошадьми. Наш отряд состоял из сорока отобранных ковбоев, и мы отправились по старой тропе Чиллерса в путешествие, которое оказалось насыщенным событиями. Стадо вело себя превосходно и причинило нам мало неприятностей, пока мы не пересекли Ред-Ривер и не двинулись по тропе старый Додж -- Сан-Сити, и здесь их охватило беспокойство, они пускались в бегство почти каждую ночь, как только получали малейшую возможность. Нам, ковбоям, было очень тяжело, поскольку это нелёгкое дело -- скакать вдоль такого крупного стада, не говоря уже о том, чтобы гнаться много миль по прерии, куда они убегали своим диким карьером. Двадцать пятого июня, после того, как мы пересекли границу Канзаса в месте, известном как Саут-Форкс, и направились к верховьям реки Симаррон, мы пережили самый сильный дождь и самую сильную бурю с градом, которые я видел в западной стране. Дождь с постоянными громом и молниями пролился потоком и прекратился только для того, чтобы уступить место каменным градинам размером с чёрный орех. Двадцать пять сотен голов скота, которые вытянулись вдоль тропы, пустились в паническое бегство, и мы, несмотря на все усилия, не смогли удержать их.
   Представьте, мой дорогой читатель, что вы скачете на коне на предельной скорости через потоки дождя и града, а темнота такая чёрная, что вы не видите лошадей впереди, и вы гонитесь за обширным стадом обезумевшего скота, который вы можете слышать, но не можете видеть, только при ярких вспышках молнии, которая одна даёт вам свет. Это была худшая ночная скачка, которую я переживал. На следующее утро мы согнали стадо в тридцати милях от того места, где они ночью начали бегство. Возвращаясь обратно в наш лагерь, мы увидели, что во время нашей безумной скачки мы подвергались огромной опасности. Вокруг были рассеяны ямы, пропасти, лощины и большие камни, некоторые из пропастей были пятнадцать и более футов глубиной, и если бы мы туда упали, мы бы разбились на куски о лежащие внизу камни, но прошлой ночью мы совсем не думали об опасности для себя, и когда увидели опасность, то подумали о ней только для того, чтобы сделать несколько шутливых замечаний о том, что случилось, если бы кто-то из нас упал. Один из парней поставил на то, что если лошадь и всадник упадут в одну из этих пропастей, их вынесет в Китай, а другие думали, что их вынесет в Юту. Нашей обязаннностью было спасти скот, а всё остальное имело второстепенную важность. В эту дикую ночь мы не потеряли ни одного быка и заслуженно этим гордились. Это была последняя неприятность с нашим стадом, и скоро мы достигли места в пяти милях от Додж-Сити, без дальнейших происшествий и с невредимым скотом. Здесь мы должны были передать его новым владельцам. После этого работа была сделана, и сделана хорошо. Затем мы все отправились в Додж-Сити, чтобы хорошо провести время, и я вас уверяю, так и случилось. Мы намеревались окрасить город в ярко-красный цвет и выпить всё плохое виски в городе. Наше почти двухмесячное путешествие развило в нас невероятную жажду, и после передачи скота мы отправились "побить" город в настоящем западном стиле, что нам полностью удавалось, пока город не "побил" нас и мы не остались с пустыми карманами. Это сбавило наши обороты, потому что с пустыми карманами мы больше не могли получить пара, и нам пришлось остыть. Затем мы отправились на поиски нашего начальника, но этот джентльмен, будучи мудрецом своего времени и своего рода [Отсылка к Евангелию от Луки (16:8).], зная, что скоро мы останемся с пустыми карманами и захотим ещё денег, а если он выполнит нашу просьбу и даст нам деньги, мы опять спустим их, скрылся и не показывался нам, пока мы не остыли. Что касается меня, я не тратил все свои деньги. Я спускал только пятьдесят долларов, получал то, что хотел, и позволял другим делать, что им угодно, но пока у нас оставались деньги, мы веселились, танцуя, выпивая и стреляя в воздух. Нам доставляло удовольствие устраивать скачки и делать всё, что мы могли придумать, чтобы заставить мир крутиться в соответствии с нашими представлениями о скорости. После нескольких дней, проведённых таким образом, мы начали готовиться к обратному путешествию домой в Техас. Мы уехали из Додж-Сити первого июля, а пятнадцатого августа опять были на нашем старом ранчо, где мы несколько дней отдыхали, а затем опять отправлялись скакать по пастбищам за длиннорогими быками. Поскольку я был чтецом клейм, у меня было мало времени на отдых, поскольку мои услуги требовались многим крупным скотоводческим королям Техаса и Аризоны, и когда где-нибудь начинался спор из-за клейм, то чтобы уладить дело, чаще всего посылали меня. И это, и многочисленные сгоны скоты, в которых я должен был принимать участие, и множество перегонов скота по всему Выступу, заставляли меня постоянно находиться в пути. Когда не нужны были мои услуги как чтеца клейм, я скакал по пастбищам с другими ковбоями. Мы почти постоянно были в седле, по несколько дней вдали от нашего ранчо; иногда наша еда состояла из сухарей и лепёшек, которые мы готовили из муки, взятой с собой, и того мяса, которое мы могли добыть с помощью нашего оружия. Мы ставили лагерь в любом месте, которое для этого подходило, и где был корм для наших лошадей. Первая забота ковбоя -- его оружие и его лошадь, потому что это животное часто означает жизнь и свободу для ковбоя в суровых местах, и ковбой без лошади -- это как цыплёнок без головы, полностью потерянный. Мой верный конь много раз выносил меня из опасности и спасал мне жизнь. В тот сезон нам было не суждено долго отдыхать, поскольку вскоре после нашего возвращения из Додж-Сити начальник купил крупное стадо скота возле Рио-Гранде, у самой границы с Мексикой, на которое мы получили заказ, так что мы должны были отправиться туда, чтобы согнать его. Это было нелёгким делом, поскольку они были рассеяны по большой территории, и многих отбившихся животных надо было согнать и привести в главное стадо. Когда после долгих и трудных скачек по окрестностям Рио-Гранде мы выполнили задачу, то и люди, и лошади были очень уставшими, так что мы приезжали в лагерь только для того, чтобы держать стадо вместе и отдыхать. Нам стало полегче, когда мы познакомились и побратались с ковбоями из старейшей скотоводческой страны по эту сторону селёдочного пруда [Атлантический океан.] -- из старой Мексики. Эти люди, в основном, были типичные грязнули [В оригинале: greasers (от grease -- жир, смазка) -- оскорбительное наименование латиноамериканцев.], но они доказали нам, что кое-что знают о скотоводческом деле, и при этом они были весёлыми и дружелюбными ребятами. Мы получили от них несколько советов и дали им несколько советов к нашей совместной пользе. Мы оставались здесь несколько дней перед тем, как отправиться на север с нашим стадом, но эти несколько дней были очень приятными для нас, ковбоев, которые из-за однообразия своей жизни всегда рады новому опыту и новым событиям, которые дают нам темы для размышлений и разговоров во время наших долгих скачек за медленно движущимся стадом длиннорогих быков и во время посиделок вокруг лагерного костра в лагере на равнинах, и особенное удовольствие в том, чтобы встретить людей того же призвания из другого штата или государства. Это не только приносило нам удовольствие, но и прибавляло нам знаний о скоте и о стране, в которую нас могут отправить в любой миг для перегона скота, и в таких случаях знание страны очень ценно. Жизнь ковбоя состоит из множества навыков, в которых он пытается постоянно совершенствоваться -- таких, как метание аркана, стрельба, скачки, клеймение и множества других навыков, связанных со скотоводческим делом. Мы, как и в других занятиях, не знаем всего, и мы всегда готовы научиться чему-то новому, когда встречаем тех, кто способен дать нам урок.
  
   Глава IX
  
   На пути в Вайоминг. Индейцы требуют пошлину. Сражение. Бизоны пускаются в бегство. Трагическая гибель Кэла Сёрси. Поездка, насыщенная событиями.
  
   После того, как мы собрали скот возле Рио-Гранде, а люди и животные немного отдохнули, мы отправились со стадом на север. Его надо было доставить к человеку по фамилии Митчелл, чьё ранчо располагалось возле реки Паудер в северном Вайоминге. Перегонять скот из старой Мексики в северный Вайоминг -- это большое расстояние, но для нас в этом не было ничего исключительного, поскольку нас часто отправляли и на большие расстояния, поскольку железные дороги были ещё не так обычны, перевозка по железной дороге мало применялась, и за исключением отправки скота на Восток, он всегда перегонялся своим ходом. Наш путь пролегал через южный Техас, Индейскую территорию, Канзас и Небраску к Шошонским горам в северном Вайоминге. В этой поездке у нас было пятьсот голов в основном четырёхлетних длиннорогих быков. У нас не было с ними неприятностей, пока мы не вошли на Индейскую территорию. Приблизившись к первой индейской резервации, мы были остановлены крупным отрядом индейских самцов, которые сказали, что мы не имеем права пересекать их страну, пока не отдадим быка. Поскольку мы следовали по правительственной тропе, которая была бесплатной общественной дорогой, нам не показалось справедливым платить за проезд, поэтому наш начальник наотрез отказался отдавать индейцам быка, заметив, что нам нужен весь скот, который у нас есть, и предложил им держаться подальше, а если они будут мешать, он устроит им тёплый приём. Этот ультиматум нашего начальника сразу же вызвал неприятности. Мы приехали в лагерь на краю индейской страны. В этой местности везде растёт высокий мятлик, кое-где выше лошади, который предоставляет индейцам идеальное укрытие. Поскольку мы ожидали атаки индейцев, начальник распорядился поставить дозорных и приказал им внимательно наблюдать. Как только мы закончили разбивать лагерь, показались индейцы и с воплями или, точнее, с чередой воплей, напали на нас, я к тому времени уже привык к этим индейским душераздирающим воплям, и они нисколько меня не испугали. Мы все были к ним готовы, и после короткого, но ожесточённого сражения индейцы отступили, и всё затихло, но мы, ковбои, были не теми парнями, которых можно одурачить кажущейся тишиной. Мы знали, что это было затишье перед бурей, и соответственно приготовились, но мы все смертельно устали, и нам было необходимо отдохнуть как можно лучше, поэтому вторая смена дозорных пошла спать до полуночи, чтобы занять место первой смены, в чьих руках до этого времени была безопасность лагеря. Все спали в сапогах и с оружием под рукой. Мы спали несколько часов, но мне казалось, что всего пару минут, когда раздался сигнал тревоги. Все немедленно встали на ноги, с оружием в руках, готовые для дела. Индейцы получили подкрепление и разделились на две группы, одна группа скрылась в высокой траве, чтобы стрелять в нас, когда мы попытаемся держать наш скот, а другая группа заставила стадо пуститься в бегство, но, к счастью, нас было достаточно, чтобы не дать стаду броситься на нас, поскольку мы внимательно следили за стадом. Крупное стадо металось взад и вперёд по высокой траве, и индейцы были слишком заняты тем, чтобы уйти с его пути, и не имели времени на нас. Так продолжалось до наступления дня, но задолго до этого времени мы пришли к выводу, что это был худший случай, когда стадо пускалось в бегство, они просто сошли с ума даже после того, когда исчез последний индеец. Мы были не способны объяснить причину странных действий стада до наступления дня, когда тайна перестала быть тайной. Большое количество индейцев скрылись в высокой траве, чтобы стрелять в нас из засады и, спешенные, не имели возможности уйти с пути стада, когда оно бежало по траве, и в итоге десятки раскрашенных дикарей были затоптаны копытами обезумевшего скота, и рано на рассвете наступающего дня мы наблюдали ужасное зрелище: индейцы были разорваны на куски, их головы, конечности, туловища и одеяла были измельчены в нераздельную массу, как будто были пропущены через мясорубку. Зрелище было ещё более ужасным, поскольку мы не знали, что индейцы ночью скрывались в траве, но их присутствие объясняло причину странных действий стада ночью. Мы не понесли никаких потерь, кроме потери сна, который нам был крайне необходим, поскольку мы были просто вымотаны. Тем не менее, мы подумали, что будет разумно перегнать наше стадо на более подходящее и более безопасное место, не потому что мы боялись неприятностей от индейцев, во всяком случае, не скоро, но только для того, чтобы лучше подготовиться и в лучшей форме принять сражение, если они атакуют. На вторую ночь мы разбили лагерь на открытой равнине, где трава была не такая высокая и где лагерь можно было лучше охранять. После того, как все поужинали и, как обычно, поставили дозорных, они опять улеглись, ожидая на этот раз хорошо поспать. Я с другими парнями стоял в первой смене, и мы вместе заняли выгодную для наблюдения позицию. Скоро все затихли, ночь была тёмной и душной. Было ближе к полуночи, когда мы внезапно услышали на севере грохот, похожий на гром, который медленно приближался и нарастал, и я сказал парням, что это, должно быть, бизоны пустились в бегство. Мы тут же подняли тревогу и бросились к нашему стаду, чтобы отогнать его с пути бизонов, но скоро мы увидели, что, несмотря на все усилия, мы неспособны отогнать его, так что мы пришли к выводу, что надо встретить бизонов с оружием и заставить, если возможно, свернуть их в сторону и предотвратить их столкновение с нашим стадом. Поэтому все работники поскакали, чтобы встретить бегущих бизонов, и поливали залпами плотную массу несущихся животных, но они обращали на нас не больше внимания, чем на кучку мальчиков, стреляющих горошинами из трубок. Они бежали -- обезумевшая, склонившая головы, фыркающая, ревущая масса копыт и рогов. Один из наших спутников, малый по имени Кэл Сёрси, который скакал на молодой лошади, попал в неприятность, когда потерял управление лошадью, и прежде чем мы смогли догнать его, его лошадь выскочила прямо перед стадом бизонов, и в мгновение ока лошадь и всадник упали, и всё стадо пронеслось по ним. После того, как стадо пронеслось, мы смогли найти только несколько клочков одежды бедняги Кэла, а лошадь, на которой он скакал, сократилась до размера кролика. Пройдя через наше стадо, бизоны убили пять голов, покалечили множество других и рассеяли их по всей равнине. Это был тот год, когда началась великая бизонья бойня, и такие случаи бегства тогда были обычны. В этой поездке мне казалось, что как только мы выбирались из одной неприятности, мы попадали в другую. Но мы не теряли духа, но только ожидали, что произойдёт дальше. Мы не слишком волновались о себе, поскольку мы были всегда готовы к стычкам с индейцами и к другим опасностям на тропе, поскольку они только приносили облегчение в унылое однообразие жизни возле стада. Но этот скот был вверен нашей заботе, и каждая голова обозначала деньги, добрые наличные деньги. Так что мы не получали наслаждение, когда индейцы заставляли их пускаться в бегство или когда их разгоняли бизоны. Если число жертв останется на таком уровне, то ко времени прибытия в Вайоминг мы доставим туда не очень много скота. После того, как бизоны пробежали, мы согнали наше рассеянное стадо и поехали в лагерь, чтобы пару дней отдохнуть перед продолжением нашего путешествия на север. Трагическая гибель Кэла Сёрси подействовала на всех нас угнетающе, поскольку этот парень всем нравился, и нам было тяжело думать о том, что мы даже не можем похоронить его по-христиански. Мы бросили его останки, растоптанные в пыли прерии, и размышления о его судьбе заставляли содрогнуться даже самых закалённых из нас. После хорошего отдыха мы продолжили наше путешествие на север и скоро покинули Индейскую территорию, хотя мы часто встречали небольшие группы бродячих самцов, но эти встречи не привели ни к каким неприятностям, кроме обмена несколькими выстрелами. Мы пересекли Канзас и Небраску и закончили наше долгое путешествие без дальнейших происшествий, достойных упоминания, и мы доставили стадо, потеряв только пять голов, что было совсем не плохо, учитывая расстояние, которое мы прошли, и события, которые случились. Было бы чудом, если бы мы смогли дойти даже с половиной скота или половиной людей. Поэтому для нас было настоящим облегчением, когда мы передали скот его новым владельцам и получили наш чек. Мы несколько дней оставались на ранчо Митчелла, побратались с нашими северными братьями, наплели небылиц и вообще хорошо провели время. На обратное путешествие в Аризону мы, конечно, потратили меньше времени и вернулись более прямым путём через Колорадо и Юту, обращая внимание на тропы для скота и на страну, через которую проезжали. Во время пути мы узнали много ценных сведений о тропах и о стране, которые сослужили нам хорошую службу в будущих поездках на север. Прибыв домой на ранчо Пита Галлинджера в Аризоне, мы стали героями пастбищ и получили щедрую похвалу от нашего начальника, но потеря Кэла Сёрси стала предметом всеобщего сожаления.
   Мы были освобождены от всех обязанностей, пока полностью не отдохнём, а наши лошади получили лучший уход в конюшне. Но на крупном скотоводческом ранчо всегда есть, что делать, и вскоре мы опять были в седле и готовились к ещё одной поездке по тропе. Когда ковбой привыкает к скачкам на долгие расстояния, жизнь в седле перестаёт быть утомительной. Только когда всадник день за днём следует за крупным стадом скота по тропе, это унылое однообразие заставляет его искать какой-нибудь способ развлечься. Не важно, что это, лишь бы хоть какое-то развлечение любого типа. Ковбой находит его в бесшабашной скачке, стрельбе, метании аркана и подобных забавах, если он не занят сражением с индейцами или защитой стада от сплочённых банд белых скотокрадов, которые в те дни наводняли страну скотоводов. Примерно в то время я ненадолго нанялся к Биллу Монтгомери, чтобы помочь привести стадо лошадей в девятьсот голов в Додж-Сити. Путешествие закончилось без происшествий, после прибытия в Додж-Сити мы продали лошадей по хорошей цене и вернулись на старое ранчо в Аризоне по старой пустынной тропе Додж-Сити. По пути домой по этой тропе мы вступили в ожесточённое сражение с индейцами. Когда я увидел, как они приближаются, я закричал своим спутникам: "Будем биться, пока не загоним их в ад!" Скоро они понеслись на нас на полной скорости, и мы услышали их вопли. Мы встретили их жарким огнём наших "винчестеров", но поскольку их было очень много, мы поняли, что не можем остановить их таким способом, и скоро вступили в рукопашную. Подседельная лошадь подо мной была застрелена; в то же время мой партнёр Джеймс Холли был убит, застрелен в сердце. Я поймал лошадь Холли и продолжил сражение, пока не стало очевидным, что индейцев слишком много, затем встал вопрос: убежать или быть скальпированным? Мы подумали, что лучше убежать, поскольку мы не хотели потерять волосы именно в это время, во всяком случае мы предпочитали стричься обычным способом у опытного цирюльника, а не у индейцев, которые напали на нас, хотя они, вероятно, сделали бы эту работу бесплатно, но мы не хотели доставлять им хлопот и вообще не жалели денег на стрижку, так что мы пришпорили наших лошадей, и они скоро вынесли нас из опасности. Почти каждый из нас был ранен в этом сражении, но Холли был единственным убитым с нашей стороны, хотя несколько индейцев в итоге стали лучше [Ещё одна отсылка к известному выражению "хороший индеец -- мёртвый индеец".]. Впоследствии мы услышали, что Холли был скальпирован, а его тело усеяно стрелами этих краснокожих дьяволов. Это было только одно из множества похожих сражений, которые у нас постоянно происходили с индейцами и скотокрадами в этой части страны. Они были так обычны, что не считались достойными упоминания, если, как в этом случае, мы не теряли человека. Это была единственная важная неприятность в этой поездке, и скоро мы прибыли на ранчо Монтгомери в Техасе, откуда, после нескольких дней отдыха с парнями, я направился в сторону своего жилища в Аризоне.
  
   Глава X
  
   Мы совершаем поездку в Небраску. Страна Дыры-В-Стене. Небольшая стычка со стрельбой. Скот на тропе и способ им управлять. Немного морализаторства.
  
   Голос начальника ранчо прозвучал резко, но дружелюбно, когда он вошёл в наши бараки, где мы занимались всем, чем можно заниматься: кто-то из парней играл в карты, другие курили и плели небылицы, а те, кто были более прилежны, усердно чистили свои сорок пятые калибры. Я оторвался от своей длинноствольной винтовки, которую только что закончил осматривать, и ждал, что будет дальше. Начальник сообщил, что мы должны повести ещё одно стадо скота на север, в северо-западную часть Небраски, и что все те, кто были в последней поездке, опять избраны для этой поездки. Это объявление было встречено одобрительными восклицаниями парней, которые полностью отдохнули и опять стремились к обычным обязанностям. После возвращения из Вайоминга мы почти ничего не делали, только расслаблялись и иногда пасли скот и поэтому начали покрываться ржавчиной. Мы должны были как можно скорее отправиться в наше второе в этом сезоне путешествие на север, так что мы не теряли времени на подготовку. Мы должны были повести стадо такого же размера, как раньше. Мы быстро согнали стадо и выехали на второй день после получения приказа. На этот раз наш путь был совсем другим: от нашего ранчо в Аризоне мы поехали в Небраску через Нью-Мексико и Колорадо, вдоль реки Платт, которую мы пересекли в том месте, где сливаются Норт-Платт и Саут-Платт. Сезон заканчивался, и мы торопились, чтобы успеть дойти в хорошую погоду, поэтому мы гнали скот на пределе его мощности. Мясной скот, то есть четырёхлетние длиннорогие быки, отличаются от другого скота во время передвижения. В первый день после выхода на тропу они с лёгкостью передвигаются со скоростью двадцать пять миль в день, затем, когда скорость начинается сказываться, они сбавляют её до пятнадцати-двадцати миль в день, и у скота, кажется, есть понимание, что каждый по очереди должен возглавить стадо: те, которые возглавляют стадо утром, к полудню отходят в середину, и тогда его возглавляют те, которые начали с середины. Так они продолжают до тех пор, пока все по очереди не возглавят стадо, и, как правило, если они чем-нибудь не напуганы, они никуда не разбегаются. Мы позволяли стаду пастись и отдыхать по ночам, путешествуя только днём, поскольку стадо скота нельзя передвигать с места пастьбы, пока не высохнет роса на траве, потому что из-за влажной травы их ноги делаются мягкими, и если они в таком состоянии двинутся по твёрдой тропе, это приведёт к воспалению копыт, а бык с воспалёнными копытами не может путешествовать, и придётся оставить его на тропе или задержать стадо, пока больные не выздоровеют. Наши подседельные лошади по несколько раз проходят то же расстояние, которое проходит скот, поскольку необходимо скакать из одного конца стада в другой, чтобы удержать его и вести в правильном направлении. Это тяжелая работа для лошадей, но всегда предусмотрено, чтобы у нас было небольшое стадо лошадей под руководством "конокрада", как мы его называли, и каждый из парней в любое время, когда захочет, может сменить свою уставшую лошадь на свежую, но никто не поможет ему совершить эту смену. Он сам должен заарканить лошадь, вытащить, оседлать, надеть на неё уздечку без содействия своих спутников, а это нелёгкое дело, поскольку большинство лошадей -- дикие техасские мустанги, и они бывали под седлом раз или два, и часто происходит так, что ковбою приходится потрудиться для того, чтобы сменить лошадь. В таких случаях он всегда получает недружественные и непрошенные советы от других парней, но поскольку большинство из парней знатоки в этом деле, остаётся не так много возможностей для злопыхательства и насмешек. Но если по какой-то причине он должен вытерпеть смех своих спутников, он всегда может ответить в том же духе, только дождавшись возможности, а такая возможность скоро появляется. Именно это стадо вело себя очень хорошо и не принесло нам неприятностей, о которых стоит говорить. Наш путь пролегал по старой тропе Хейса и Элсуорта, одной из самых известных скотоводческих троп на Западе, затем до Олги, Небраска, в то время очень маленького и очень опасного городка. Это было место встречи преступников со всей скотоводческой страны. Здесь было большое количество ковбоев с окрестных пастбищ, и городок выглядел очень соблазнительно для нашей уставшей, жаждущей толпы, но мы заботились о стаде, которое надо было доставить, так что мы не могли остановиться, но двинулись на север, пересекли реку Платт, затем пошли по тропе, которая привела в страну Дыры-В-Стене [Дыра-В-Стене -- перевал в горах Бигхорн в Вайоминге. После того, как автор оставил профессию ковбоя, в окрестностях перевала действовала известная Дикая банда, или банда Дыры-В-Стене, во главе с Бучем Кэссиди.], где мы разбили лагерь. Тогда, как и теперь, эта страна Дыры-В-Стене была прибежищем для грабителей поездов, скотокрадов и бандитов со всей западной страны, и когда мы прибыли, здесь было их полным-полно, и вскоре между нашими людьми и местными заварились неприятности, которые завершились тем, что один из наших убил одного из преступников Дыры. Боясь ещё больших неприятностей, пребывая не в самой лучшей форме, чтобы их встретить, отягощённые пятью сотнями голов скота, мы тут же свернули лагерь и продолжили наше путешествие на север. Без дальнейших происшествий мы прибыли на ранчо, куда должны были доставить наше стадо, с целым и невредимым скотом, и после того, как мы передали скот новым владельцам, мы провели несколько дней, знакомясь с нашими северными соседями, небрасскими ковбоями, которые оказались горячими парнями и весёлой толпой скотоводов, затем мы поехали в обратное путешествие в Аризону через Вайоминг, Колорадо и Нью-Мексико и в конце осени без дальнейших происшествий прибыли домой в хорошей форме, и скоро мы пасли скот на наших пастбищах и готовились к зиме, но мы должны были оставаться на пастбищах всю зиму. Весной пришла пора обычных сгонов и клеймения, во время которых на нашем ранчо нужны были все наши люди. Я уже давно превратился в первоклассного ковбоя и, кроме того, был главным чтецом клейм в Аризоне и стране Выступа. Мой опыт в скачке, метании аркана и в других повседневных ковбойских обязанностях, включая мои обширные познания окрестной страны, полученные во время долгих поездок со стадами скота и лошадей, привели к тому, что всем требовались мои услуги, соответственно росло и моё жалованье. Увидя меня теперь, вы бы не узнали в бронзовом, закалённом, бесшабашном ковбое мальчика-раба, который несколько лет назад охотился на кроликов с помощью подола рубашки на старой плантации в Теннесси, или неженку, который трясся при виде группы раскрашенных индейцев. Я уже почувствовал горячее жало свинцовой пули, которая пропахала некоторые части моего тела. Я потерял чувство страха, и хотя я не был кровожадным дикарём и преступником, каким многие писатели изображают меня в своих приключенческих романах [См. примечание о прозвище Дедвуд Дик в главе XIII.], всё же я был диким, безрассудным и свободным, ничего не боялся, то есть ничего из того, что видел, с обширными познаниями скотоводческой страны, скотоводческого дела и своего оружия, с которым каждый день знакомился всё больше и больше, и я был не прочь выпить виски или ответить пулей на пулю в потасовке. Я всегда был безрассудным, о чём свидетельствовала скачка на Чёрном Разбойнике на нашей старой плантации, и я никогда не терял духа и выдержки при самых суровых обстоятельствах, всегда был спокойным, наблюдательным, готовым к любому повороту, и за это меня уважали мои наниматели и те скотоводческие короли западной страны, которых мне посчастливилось знать. На нашем ранчо, среди моих спутников, я занимал такое же высокое положение, как король, и пользовался доверием своих нанимателей и почтением работников, многие из которых были мне особо обязаны, потому что мой длинный аркан или всегда готовый револьвер "кольт" сорок пятого калибра спасал их от серьёзных ран или от смерти. Но тогда я ни о чём таком не думал, моим единственным стремлением было научиться своему делу и преуспеть во всём, что касалось ковбойской жизни, которую я вёл и к которой имел врождённую склонность. Верхом на любимом коне, с длинным арканом под рукой, с верным оружием на поясе, с бескрайними равнинами, простиравшимися передо мной на мили и мили, каждый фут из которых был мне знаком, я чувствовал, что могу бросить вызов всему миру. Что может не радовать в такой жизни человека с огнём жизни, молодости и здоровья в жилах? Осень и зима 1874 года прошли на ранчо в Аризоне без необычных просшествий, скот хорошо перезимовал, и на следующий год открывались светлые перспективы. Ранней весной мы опять начали готовиться к большому сгону и клеймению. В обширные стада были добавлены сотни телят и жеребят, их всех надо было отделить и заклеймить, а всех отбившихся животных согнать и пересчитать. Эта работа большую часть времени удерживала нас в седле. Иногда мы отсутствовали по несколько дней или недель, разыскивая отбившихся животных. В этих поездках мы часто встречали большие стада бизонов, которые предоставляли нам мясо, и какое мясо! Бизоний стейк с ещё трепещущего бизона, зажаренный на углях, -- это блюдо, достойное богов. В начале 1875 года, возвращаясь из одной такой поездки за отбившимися животными, мы были извещены о том, чтобы быть готовыми повести стадо из пяти сотен голов лошадей в Южную Дакоту, поездка была долгой, но лошади передвигаются намного быстрее, чем скот, и, в целом, с ними легче управляться. Мы все были рады предстоящей поездке, скоро приготовились и отправились с лошадьми по тропе, ведя их через Нью-Мексико, Колорадо и Небраску. По пути они принесли нам не много хлопот, мы достигли своей цели и доставили их без происшествий, достойных упоминания, и вернулись через Вайоминг, Колорадо и Нью-Мексико. Отправившись в обратное путешествие, мы спустились вдоль Полд-Крик и остановились в старом бревенчатом салуне, чтобы выпить, -- в первом заведении, где мы могли достать виски. Мы оказались среди большого количества ковбоев и опасных личностей, и здесь опять началась суматоха между нашими людьми и какими-то скотокрадами, которая привела к перестрелке, но, к счастью, без серьёзных последствий. Поскольку мы не искали неприятностей и не желали никого убивать, мы тут же уехали домой. Нашей политикой было, если возможно, избегать неприятностей в поездках, но всегда защищать себя и свои права от любых соперников, будь это белые или индейцы, и мы бы выглядели плохо, если бы сообщили о потере человека из-за такой драки в салуне, когда нас отправили заниматься делом, и по этой причине мы решили не показывать скотокрадам свои боевые качества, хотя очень хотели с ними разобраться. Мы вернулись домой целыми и невредимыми, и как раз вовремя, чтобы помочь в сгоне скота и в другой работе на ранчо, для которой мы были нужны.
  
   Глава XI
  
   Охота на бизонов. Я теряю свой аркан и своё седло. Я заказываю выпивку для себя и своего коня. На волосок от смерти в старой Мексике.
  
   Когда на ранчо было не много работы, мы отправлялись охотиться на бизонов. В те дни бизоны водились в изобилии, и не нужно было далеко ехать, чтобы столкнуться со стадом. Выехав на открытую равнину, мы вскоре заметили стадо, мирно пасущееся на пышной траве, и застрелить их было лёгкой задачей, но у нас было другое представление о забавах. Во-первых, это было слишком легко. К тому же застрелить их означало лишить охоту доли опасности и волнения, и по этой причине мы решили заарканить их, а затем расправиться с ними с помощью ножа или револьвера. Как только стадо заметило нас, оно быстро пустилось в бегство и умчалось, как ветер. У нас были хорошие лошади, и мы отправились в погоню. Это величественное зрелище -- бегство крупного стада нескольких тысяч бизонов, которые несутся с опущенными головами и языками, тянущимися на ярд, как красная фланель, фыркая и ревя, сотрясая землю на ярды вокруг. Скоро мы достигли стада и приступили к действиям. Я заарканил нескольких и расправился с ними, когда моё внимание привлёк бегавший позади стада великолепный бизон, которого я тут же решил раздобыть. Мой бизон скоро оказался в пределах досягаемости, мой аркан поместился прямо на его рога, а мой конь напрягся, но бизон был слишком силён. Мой конь упал, седло вырвалось из-под меня и со спины моего коня, а моя шея чуть не сломалась, когда я ударился о самое твёрдое место в этой части Техаса. После того, как я перестал считать звёзды, не говоря уже о лунах, которые я мог видеть довольно ясно, я вскочил на ноги и после того, как убедился, что цел, поискал своего коня, он был поблизости и поднимался, а моё любимое седло летело по воздуху, привязанное к голове разъярённого бизона, и с каждым мигом отдалялось всё дальше и дальше.
   Мне не хотелось терять это седло, так что я запрыгнул на спину своего коня и отправился в погоню. Мой конь мог бежать, как олень, и, кажется, тяжёлое падение не сильно на него повлияло, так что мы вскоре догнали несущееся стадо. Приблизившись к вору, который украл моё седло, я приставил к его боку ствол своего сорок пятого калибра и получил в свои руки и мистера Бизона, и своё снаряжение.
   В те дни нетрудно было добыть всё бизонье мясо, какое мы хотели, всё, что было необходимо, -- выехать в прерию и свалить бизона пулей, трюк, который любой ковбой мог выполнить без лишней траты боеприпасов, а бегущий бизон представляет, возможно, лучший тип движущейся цели для упражнений в стрельбе. Человек, который может попасть в бизона с двухсот ярдов, может попасть во всё, во что стреляет.
   На таком расстоянии я никогда не промахивался, и много раз, когда я думал, что расстояние до цели слишком велико, парни ободряли меня, говоря: стреляй, ты никогда не промахиваешься, -- и к нашему удивлению, мой старый ствол посылал пулю туда, куда я метил.
   В начале своей карьеры я понял, что ковбой должен знать, как пользоваться своим оружием, и поэтому я никогда не терял возможности усовершенствовать свои навыки стрелка, пока не был способен попасть во всё в пределах досягаемости моего сорок пятого калибра или моего винчестера. В суровых местах этот навык оказывался неоценим бесчисленное количество раз. Он часто спасал жизнь мне и моим спутникам, и с помощью постоянных упражнений я скоро стал известен как лучший стрелок в Аризоне и стране Выступа.
   После охоты на бизонов нас отправили в старую Мексику, чтобы привести стадо лошадей, которое наш начальник купил у мексиканцев в юго-западной части старой Мексики. Мы совершили путешествие без особых происшествий, но после того, как мы вывели лошадей на тропу и направились на север, меня охватило желание покрасоваться, и я подумал удивить степенных старых грязнуль, на которых мы, жители северной страны скотоводов, смотрели с пренебрежением. Поэтому я оставил парней продолжать вести скот, а сам устремился к ближайшему салуну, который располагался в одном из низких глинобитных домов этой страны, с широкой дверью и глиняным полом. Поскольку дверь была открыта и как будто приглашала внутрь, а я не хотел попасть в неприятности спешенным, я погнал коня вперёд, сначала, тем не менее, сделав несколько беспорядочных выстрелов в приличных размеров толпу грязных мексиканцев, которые шатались вокруг, поскольку не был расположен платить за выпивку для такого пёстрого сборища. Въехав в бар, я заказал текилу для себя и щедрую меру пульке [Мексиканский алкогольный напиток из агавы.] для моего коня, два популярных мексиканских напитка.
   Толстый дрожащий грязнуля, который стоял за барной стойкой, выглядел испуганным, но обслужил нас со всем изяществом, какое мог обнаружить. Мой "кольт" сорок пятого калибра, который я перезарядил, действовал как средство убеждения. Услышав переполох снаружи, я понял, что меня окружили. Когда я выехал, толпа мексиканских бездельников не ответила на моё доброжелательное приветствие и, кажется, не очень доброжелательно восприняла, когда я рассеял их пулями. Не понимая, что я могу убить их всех так же легко, как рассеял, и видя, что нас только двое -- я и мой конь, они призвали своё мужество и вернулись, чтобы отомстить. Это была неплохих размеров толпа, каждый с каким-нибудь огнестрельным оружием, и я тут же увидел, что они настроены серьёзно. Мне вовсе не хотелось ранить кого-то из них, но я видел, что должен буду это сделать или меня схватят и повесят на телеграфном столбе в качестве украшения. У меня не было особого желания пережить этот приятный опыт, так что я пришпорил коня, вылетел из салуна, затем свалил нескольких человек пулями из своего "кольта" и бросился в открытую местность, преследуемый несколькими залпами, которые дали из своих пугачей разозлённые мексиканцы.
   Единственный вред, который они нанесли, -- ранили моего коня в бедро, но, тем не менее, не серьёзно, и он быстро вынес меня за пределы досягаемости. Я ожидал преследования, поскольку не сомневался, что убил кого-то из тех, кого свалил, так что я пустился прямо к Рио-Гранде, скача день и ночь, пока не увидел эту желанную реку, а на другом берегу я был в безопасности. Когда я пересёк Рио-Гранде и въехал в Техас возле городка Игл-Пасс, я поскакал прямо на наше старое ранчо, где я отдыхал, пока парни не пригнали лошадей из Мексики в Техас, затем я присоединился к ним и помог им привести лошадей на ранчо. Я поздравлял себя с тем, что спасся так легко и с такими небольшими потерями. Я был на волосок от смерти, но я много раз был ещё ближе к смерти и всегда спасался. С помощью фокуса, или быстроты своего коня, или стрельбы, а иногда с помощью всего вместе. В то время по всей стране скотоводов я был известен как Ред-Ривер Дик -- имя, которое дал мне начальник отряда Дювала, когда я стал ковбоем в Додж-Сити, Канзас.
   И у многих скотоводческих королей Запада, как у индейцев и десятков бандитов по всей западной стране, есть хорошая причина помнить имя Ред-Ривер Дика.
   Это было в 1875 году. Только в следующем году я заслужил имя Дедвуд Дика -- имя, которое стало даже известнее, чем Ред-Ривер Дик. Имя, которое я с гордостью носил и защищал, если необходимо, ценой жизни. В этот сезон мы совершили несколько поездок на север. Лошадей, которых мы привели из Техаса, надо было доставить старику Киту в Небраску, на реку Норт-Платт. В этой поездке у нас не было неприятностей, о которых стоит говорить. Несколько раз показывались группы индейцев, но выстрел одного из парней заставлял их улепётывать на полной скорости и не останавливаться, чтобы дальше испытывать наши боевые качества.
   Это немного разочаровывало, поскольку мы жаждали сражения или волнения хоть какого-то вида. Тем не менее, ничего не произошло, так что после доставки лошадей их новым владельцам мы опять пустились домой. Всё тот же круг обязанностей, сезон за сезоном, но все наши поездки по тропе вовсе не были одинаковыми, мы постоянно посещали новые страны, видели новые картины, путешествовали по новым для нас, но старым для истории тропам. Многие из этих старых троп теперь вошли в большую историю.
   Каждая поездка давала нам новый опыт, и немногие отряды в стране скотоводов так знали тропы и всю страну, как наш, поскольку мы много путешествовали. И мы постоянно что-то добавляли к своим знаниям и опыту. После возвращения из Небраски от старика Кита мы должны были опять выйти на тропу со стадом скота для братьев Спенсер, чьё ранчо располагалось сразу к северу от Ред-Лайт примерно в шестидесяти пяти милях к северу от бедленда [Тип местности, непригодной для земледелия. Особенно известен бедленд в США, у подножья Скалистых гор.] в Южной Дакоте. Это было одно из крупнейших скотоводческих ранчо на Западе.
   Их клеймо было известно как "клеймо коробки и круга". Здесь мы оставались некоторое время, добавив к нашим знаниям скотоводческого дела всё, что только можно узнать на крупном скотоводческом ранчо. По пути домой мы проезжали через Ларами, Вайоминг. Так было угодно судьбе, что мы прибыли в Ларами-Сити 4 июля 1875 года, как раз тогда, когда печально известный Джек Уоткинс сбежал из тюрьмы округа Олбани, и город из-за этого пришёл в лихорадочное волнение. Джек Уоткинс, который был, вероятно, самым отчаянным преступником, когда-либо помещённым за решётку, был арестован и содержался в заключении под строгим режимом, поскольку законники западных штатов долго пытались осуществить его поимку. И теперь, когда он был у них в руках, они ни за что не хотели его терять, но, несмотря на все предосторожности, он сбежал, выстрелив в ногу помощнику шерифа Лоренсу и сделав его калекой на всю жизнь.
   В то время шерифом был бывший железнодорожный кондуктор Брофи. Законники, отметившие наше прибытие в такое время, тут же приказали нам убираться из города, поскольку они подозревали, что мы что-то знали о побеге. Мы заявили, что невиновны и что мы ничего не знаем ни о каких неприятностях. Но наш вид свидетельствовал против нас, так что мы должны были уехать, и мы направились в Шайенн, Вайоминг. Здесь мы избавились от небольшого стада лошадей, которое было у нашего начальника и которое мы не хотели вести обратно домой. Они были проданы братьям Суорн за хорошую цену.
   Мы оставались в Шайенне до 18 июля, когда уехали в Техас и прибыли на старое ранчо на Пало-Дуро 10 августа. Мы только успели отдохнуть, как нас опять призвали к выполнению обязанностей. Множество крупных скотовладельцев страны Выступа собрались вместе и пришли к выводу, что дикие лошади-мустанги, крупные стада которых бегали дикими по равнинам Аризоны и Техаса, были бы хорошими рабочими лошадьми, и с этой целью был разработан план кампании, согласно которому их нужно было изловить, объездить и использовать по назначению, чтобы они не повреждали пастбища, как теперь.
  
   Глава XII
  
   Большая охота на диких мустангов. Мы загоняем их. Индейцы захватывают наш фургон с полевой кухней и нашего повара. Наше меню: бизонье мясо без соли.
  
   Было ясное сентябрьское утро, когда мы все собрались на нашем старом ранчо, готовые отправиться на великую охоту за мустангами. Здесь были лучшие люди с каждого из больших пастбищ Выступа и Аризоны, двадцать лучших всадников, когда-либо собиравшихся с общей целью, верхом на самых лучших, самых быстрых лошадях, которых могла произвести скотоводческая страна Техаса и Аризоны, а "конокрад" выехал на четыре дня раньше с двадцатью такими же хорошими лошадьми, так что у нас было по две лошади на каждого. Мы везли с собой паёк на четыре дня, который состоял из вяленой говядины, сухарей, картошки и кофе... сахара у нас не было. Фургон с полевой кухней, забитый продовольствием для двухмесячной поездки, тоже выехал на четыре дня раньше в тот участок диких лошадей, где, как мы знали, можно было найти мустангов.
   При нашем отбытии присутствовали многие скотоводы Техаса и Аризоны, а начальник произнёс небольшую речь о том, что от нас ждали, и, среди прочего, сказал, что мы двадцать самых лучших, самых проворных ковбоев, которые только бродили по западным равнинам, и он знал, что, услышав эти слова, мы будем работать хорошо... мы все, как один, решили сделать всё, что в наших силах.
   Покачиваясь в седле, мы опустошили наше оружие в знак прощания и на бешеной скорости отправились на равнины к месту выполнения наших обязанностей. После десятидневной тяжёлой скачки мы заметили стадо из примерно семидесяти пяти мустангов. Мы тут же начали их загонять. Было решено, что мы, все двадцать, должны окружить стадо большим кругом, десять-пятнадцать миль в поперечнике, чтобы между всадниками оставалось пространство в несколько миль, но не слишком большое, чтобы он мог легко его покрыть, если увидит на своём пути стадо или услышит наши сигналы.
   "Конокрад" держал запасных лошадей в таком месте, где они были в безопасности и в то же время доступны для всадников. Разработка планов была закончена, каждый всадник приготовился отправляться на свой пост. Но здесь возникла ещё одна трудность. Мы пока не видели нашего повара и фургон с полевой кухней. Он не прибыл в назначенное место, хотя у него было достаточно времени. Продовольствия, которое мы привезли с собой, было слишком мало, так что мы прождали столько, сколько могли, но фургон так и не показался, и мы решили отправиться на охоту и положиться на то, что сможем добыть своим оружием.
   Парни отправились каждый на соответствующий пост. Мы подождали разумное количество времени, чтобы дать каждому возможность достичь своей позиции, и устремились на стадо, которое, насколько мы могли судить, состояло из семидесяти пяти самых прелестных лошадей, которых я имел удовольствие видеть. Великолепный жеребец, который стоял на страже, как только увидел нас, дал сигнал опасности стаду, и оно понеслось, как ветер, во главе с белоснежным жеребцом. Добыть их было теперь нашей единственной обязанностью, и мы хорошо понимали, как важно сохранить наших подседельных лошадей для более серьёзной работы впереди. Следовательно мы шли шагом или собачьей рысцой, внимательно наблюдая за движениями стада.
   Стадо диких лошадей пробежит десять-пятнадцать миль по равнине, где заметит одного из наших парней, затем побежит в другом направлении только для того, чтобы повторить то же действие, когда натолкнётся на другую часть круга. Таким образом они сделают пятьдесят-шестьдесят миль на наши десять, и мы медленно их загоним. Мы заставляли их бегать таким образом день и ночь, не давая ни мгновения, чтобы отдохнуть, ни времени, чтобы поесть. Через десять дней мы получили возможность приблизиться к ним на милю и могли видеть, как некоторые жеребцы по очереди возглавляют стадо, а другие после борьбы отходят назад. Ещё через несколько дней мы были достаточно близко, чтобы начать отлавливать жеребцов. Тогда справиться со стадом будет намного легче. К этому времени на нас стала сказываться нехватка еды. Наш повар и фургон с полевой кухней так и не показались, и мы смирились с этой потерей. Мы подумали, что их захватили индейцы, и будущие события показали, что мы были правы.
   Наша еда состояла из бизоньего мяса, которое мы могли добыть, сколько угодно, но бизонье мясо на завтрак, обед и ужин каждый день, без хлеба и соли -- это не самое приемлемое меню, особенно если это всё, что вы получаете день за днём без всякой надежды на изменения до того, как вернётесь домой. Но мы были заняты делом и решили продолжать, пока не закончим, особенно если учесть, что нас было только двадцать, и каждый был очень нужен для работы, так что мы не думали о том, чтобы выделить одного человека для возвращения домой за едой. Так что мы день за днём глотали своё бизонье мясо и заставляли лошадей двигаться.
   Теперь мы их почти загнали и продолжали гнать в то место, где мы могли их заарканить. В стаде осталось немного жеребцов, поскольку мы почти всех отловили, а остальные слишком устали, чтобы причинять неприятности. Три недели у нас не было никакой еды, кроме бизоньего мяса и другой добычи, которую мы могли получить с помощью оружия. Наши страхи того, что повар и фургон с полевой кухней были захвачены индейцами, оказались обоснованы, поскольку в то время мы встретили один отряд, который видел место, где был убит повар. Нам сказали, что следы указывали на то, что крупная группа неожиданно напала на повара и погонщика, но они храбро сражались, о чём свидетельствовало большое количество пустых винтовочных и револьверных гильз, разбросанных вокруг. После того, как мы это услышали, нашим первым побуждением было отправиться в погоню за краснокожими и отомстить, но более спокойное обсуждение показало, что это бесполезно, потому что у индейцев была пара недель в запасе, и мы не знали, какое племя совершило это преступление, поскольку в этой части страны и на Индейской территории было очень много индейцев, и, кроме того, наши лошади были не в той форме, чтобы гнаться за индейцами, так что к нашему большому сожалению наши товарищи пока остались неотмщёнными, но мы все поклялись, что заставим индейцев дорого заплатить, особенно виновных, если будет возможно раскрыть, кто это сделал. Мы продолжили гонять мустангов взад-вперёд, и через тридцать дней после того, как мы начали, мы зажали около шестидесяти голов в каньоне Жёлтого Лиса и заарканили их. С ними было нетрудно справиться, поскольку они были так плохи, что некоторые едва могли ходить. И это было неудивительно, поскольку мы заставляли их бегать прошлые тридцать дней, не давая ни мгновения для отдыха ни днём, ни ночью, и в это время они очень мало ели и почти не спали. После того, как мы их заарканили, мы собрали их и повели домой.
   Когда мы прибыли на ранчо, мы позволили мустангам есть всё, что они хотят, и мы объезжали их, пока хорошенько не укротили, а затем выпустили к другим лошадям. Они казались хорошими подседельными лошадьми, но как только мы выпустили их к лошадям, они отправились на старые места кормёжки, уводя за собой других лошадей. Мы поняли, что их невозможно полностью одомашнить, так что по этой причине отказались от них как от плохого предложения и больше не пытались их ловить, хотя в это время на равнинах Техаса, Аризоны, Вайоминга, всего Запада были тысячи диких мустангов. Это были крупные, отличные, прелестные лошади, каких всякий пожелал бы увидеть. Им редко досаждали, хотя порой индейцы и начинали против них кампанию и ловили нескольких, но не часто, поскольку их было тяжело поймать. Это не стоило хлопот, поскольку почти невозможно было подойти к ним ближе, чем на две мили, и несколько жеребцов всегда стояли на страже, пока другие паслись на равнине, так что на них нельзя было напасть неожиданно. При первом признаке опасности жеребец-часовой издавал пронзительное предупредительное ржание, и стадо улетало, как ветер.
   Мы получили от наших нанимателей безграничные похвалы за успешное выполнение задания, которое нам было поручено, и при таких суровых обстоятельствах. Но теперь, когда у нас было вдоволь еды, мы смотрели на наши переживания как на не стоящую беспокойства чепуху.
   Но мы глубоко сожалели о нашем поваре и фургоне с полевой кухней, и мы решили, что если когда-нибудь найдём виновных, то устроим им тёплый приём. Этого не произошло, и мы больше ничего не слышали о судьбе повара. Та наша работа в этом сезоне, которая была связана с поездками по тропе, была закончена, и мы могли рассчитывать на долгий отдых до весны, поскольку на ранчо почти не было дел за исключением пастьбы и кормёжки. Но иногда пастьба неплохо нас бодрила, особенно во время и после сильных бурь, которые иногда рассеивали скот по всем окрестностям, и требовалась довольно бодрая скачка, чтобы опять их собрать. К тому же индейцы и белые скотокрады совершали набеги на наши стада, уводили большое количество скота и заставляли остальных пускаться в бегство.
   Это приводило к тому, что мы должны были гоняться за ними целые мили по прериям, и мы, в общем, успешно восстанавливали наш скот и наказывали скотокрадов таким способом, о котором они не скоро забывали. Но иногда они заставляли стадо пуститься в бегство ночью и под покровом темноты успевали сбежать с лучшими лошадьми или отборным скотом, и пока мы их хватались, скотокрады имели такой запас времени, что их невозможно было догнать, но если мы их догоняли, то месть была быстрой и решительной.
  
   Глава XIII
  
   На тропе с тремя тысячами голов техасских быков. Слухи о неприятностях с индейцами в Дедвуде. Соревнование по метанию аркана. Я заслуживаю имя Дедвуд Дика. Состязание по стрельбе. Кастерова резня. Вид на поле битвы. Правительственные скауты. Опять дома.
  
   Весной 1876 года мы, на нашем ранчо, получили заказ доставить три тысячи голов трёхлетних быков в Дедвуд, Южная Дакота. Это был один из крупнейших заказов, которые мы получали за один раз, и каждый работник на ранчо рвался, чтобы выполнить заказ в рекордные сроки.
   Ковбои верхом на быстрых лошадях были отправлены в самые дальние уголки ранчо с приказом согнать и привести всех трёхлеток, и вскоре корали на ранчо начали заполняться длиннорогими быками, которых приводили несколько партий кобвоев; как только они прибывали, мы по приказу начальника отбирали тот скот, который составил наше стадо.
   В течение трёх дней мы приготовили наше стадо для тропы и собирались отправляться в наше долгое путешествие на север. Наш путь лежал через Нью-Мексико, Колорадо и Вайоминг, и когда до нас донеслись слухи о том, что индейцы вышли на тропу войны и подняли суматоху в Вайоминге, Канзасе и на Индейской территории, мы ожидали неприятностей, прежде чем опять будем иметь удовольствие сидеть возле костра на нашем ранчо. Учитывая размер стада и возможные неприятности на тропе из-за индейцев, для этой поездки была избрана довольно большая партия. Мы, как обычно, было хорошо вооружены и имели самых лучших лошадей, которых производило наше ранчо, и когда мы пустились по тропе, мы были совершенно уверены, что сможем позаботиться о стаде и о самих себе, с чем бы нам не пришлось встретиться. Мы недолго были на тропе, когда встретили другие отряды, которые рассказали нам, что генерал Кастер преследует индейцев и что ожидается большое сражение, когда Седьмой кавалерийской полк под командованием генерала Кастера встретит племя кроу и других индейцев во главе с Сидящим Быком, Дождём на Лице, старым Вождём Джозефом и другими, менее значимыми вождями, которые давно терроризировали поселенцев в этой части страны и не подчинялись правительству [Здесь и далее речь идёт о битве на реке Литтл-Бигхорн (25-26 июня 1876), в которой Седьмой кавалерийский полк армии США был разгромлен отрядом коренных американцев. Седьмой кавалерийский полк возглавлял подполковник Джордж Армстронг Кастер (1839-1876), который во время гражданской войны получил временное звание генерал-майора, поэтому вошёл в историю как генерал Кастер. Отряд коренных американцев возглавляли несколько вождей, самые известные из которых Сидящий Бык (1831-1890) и Бешеный Конь (1840-1877). Дождь на Лице (1835-1905) -- один из "менее значимых" вождей, который утверждал, что лично убил Кастера. Вождь Джозеф (1840-1904) -- один из самых известных вождей, но в битве при Литтл-Бигхорн он участия не принимал. Битва при Литтл-Бигхорн была прославлена во множестве романов и фильмов, генерал Кастер считался одним из величайших героев освоения Запада. Позднее в США взгляды на битву, как и на освоение Запада, подверглись пересмотру.].
   Когда мы продолжили наше путешествие, то стало очевидно, что мы совсем недалеко от солдат. Когда наконец индейцы и солдаты встретились в памятной битве или, скорее, резне в бассейне Литтл-Бигхорн на реке Литтл-Бигхорн в северном Вайоминге, мы были только в двух днях пути, или в 60 милях, от них, но в то время мы об этом не знали, иначе поспешили бы на помощь Кастеру. Мы узнали о сражении и его итогах только через несколько дней после того, как оно завершилось. В то время скотоводы, которые располагали сведениями и с которыми я разговаривал, свободно заявляли, что если бы Рино пришёл на помощь Кастеру, как он обещал, то Кастер не потерял бы своих подчинённых и свою жизнь [Майор Седьмого кавалерийского полка Маркус Альберт Рино (1834-1889) после битвы при Литтл-Бигхорн попал под военный трибунал за трусость, был оправдан, но не сумел очистить свою репутацию.].
   Они заявляли, что Рино не подчинился приказам, но, как бы то ни было, это была кровопролитнейшая резня в истории этой страны. Мы прибыли в Дедвуд с нашим стадом 3 июля 1876 года, через восемь дней после того, как случилась Кастерова резня.
   Битва Кастера прошла 25 июня 76-го года, она началась в полдень в воскресенье и продолжалась около двух часов. Это была последняя битва генерала Кастера и его Седьмого кавалерийского полка. Я очень хорошо знаю об этом, потому что мы получили приказ от одного из правительственных скаутов разбить лагерь, поскольку если бы мы поехали дальше на север, нас бы, вероятно, схватили индейцы.
   Мы прибыли в Дедвуд в хорошем состоянии и по пути не имели никаких неприятностей от индейцев. Мы тут же передали наш скот его новым владельцам, затем поехали в город. На следующее утро, 4 июля, игроки и старатели собрали награду в 200 долларов для соревнования по метанию аркана среди ковбоев, которые были в городе, и поскольку был праздник, почти все ковбои, жившие на мили вокруг, собрались в тот день. Вскоре были названы условия для соревнования и соревнующихся, шестеро из которых были цветными ковбоями, включая меня. Наш начальник был назначен для отбора мустангов из стада диких лошадей рядом с пастбищем, и он отобрал двенадцать самых диких и норовистых лошадей, каких смог найти.
   Условия соревнования были таковы: каждый из нас, верхом на лошади, должен был за самое короткое возможное время заарканить лошадь, особо выбранную для него, вытащить её, надеть уздечку, оседлать и сесть на неё верхом. Тот, кто совершит этот подвиг быстрее всех, будет объявлен победителем.
   Мне кажется, что лошадь, выбранная для меня, была самой норовистой. Все приготовились, 45-й калибр треснул, и мы все понеслись вперёд, каждый к своему особому мустангу.
   Я заарканил своего мустанга, вытащил, надел на него уздечку, оседал и сел верхом ровно за девять минут после того, как треснуло оружие. Время моего ближайшего соперника было двенадцать минут и тридцать секунд. Этот рекорд сделал меня чемпионом Запада, которым я оставался до своего ухода из дела в 1890 году, и мой рекорд так и не был побит. Стоит заметить, что я никогда не встречал лошадь, которая брыкалась бы так, как этот мустанг, но я не прекращал пришпоривать его и бить кнутом по бокам, пока не стал его хозяином. Прямо здесь собравшаяся толпа назвала меня Дедвуд Диком и объявила чемпионом по метанию аркана всей западной скотоводческой страны [Прозвище Дедвуд Дик, помимо автора, носило не менее шести человек. Такое же прозвище носил главный герой цикла приключенческих романов Эдварда Литтона Уилера (1854/1855-1885), первый из которых вышел в 1877 году, через год после соревнования. Возможно, автор имеет в виду романы Уилера, когда в главе X пишет о том, в приключенческих романах его изображают "кровожадным дикарём", хотя герой Уилера -- белый.].
   Соревнование по метанию аркана завершилось, и началось обсуждение вопроса о стрельбе, которое привело к соревнованию, назначенному на послеполуденное время, поскольку в тот день здесь собрались несколько лучших на Западе стрелков из винтовки и револьвера. Среди них были Буревой Джим, который предъявлял права на чемпионство; Пороховой Рог Билл, имевший репутацию человека, который никогда не промахивается; а также Белая Голова, полукровка, который, в основном, попадал туда, куда стрелял, и многие другие, умевшие управляться с винтовкой и "кольтом" 45-го калибра.
   Было отмерено расстояние в 100 и 250 ярдов для винтовки и 150 для "кольта" 45-го калибра. На таком расстоянии были поставлены мишени размером с яблоко. Каждый человек должен был сделать 14 выстрелов из винтовки и 12 выстрелов из "кольта" 45-го калибра. Я с лёгкостью положил каждую из 14 пуль из винтовки в мишень, стреляя от бедра; но из "кольта" 45-го калибра я дважды промахнулся, положив в мишень только 10 пуль, Буревой Джим был моим ближайшим соперником, положив в мишень только 8 пуль, остальные довольно близко, а из 45-го калибра он положил только 5 пуль. Это сделало меня чемпионом по стрельбе из винтовки и револьвера так же, как в соревновании по метанию аркана, и в тот день я был героем Дедвуда, а награда в 200 долларов, которую я выиграл на соревновании по метанию аркана, заставила весь мир двигаться, и он двигался так, как его могла двигать только большая толпа скотоводов. Это продолжалось несколько дней, когда большинство скотоводов должны были вернуться на свои ранчо, поскольку был разгар сезона, поэтому и наш отряд начал готовиться к возвращению в Аризону.
   Тем временем до нас дошли новости о Кастеровой резне, и негодование и скорбь были всеобщими, поскольку генерал Кастер был лично знаком большому количеству скотоводов Запада. Но теперь мы ничего не могли сделать, поскольку индейцы представляли такую мощную силу. Ничего нельзя было сделать, только позволить дяде Сэму отомстить за потерю генерала и его храбрых подчинённых, но с уверенностью могу сказать, что никто из нас не колебался бы ни мгновения, если бы нам предоставили возможность пуститься по тропе в погоню за кровожадными краснокожими.
   Теперь мы были готовы выйти на тропу, чтобы вернуться домой, и мы уехали из Дедвуда в сиянии славы. По пути домой мы посетили поле битвы Кастера в бассейне Литтл-Бигхорн.
   Здесь имелось достаточно свидетельств отчаянного, кровопролитного сражения, которое произошло несколько дней назад. Скоро мы прибыли домой в Аризону без дальнейших происшествий, кроме того, что на обратном пути мы встретились и поговорили со многими знаменитыми в этой местности правительственными скаутами, в том числе с Буффало Биллом (Уильямом Ф. Коди) [Уильям Фредерик Коди по прозвищу Буффало, то есть Бизон, Билл (1846-1917) -- охотник, скаут (военный разведчик), создатель "Шоу Дикого Запада", один из самых известных героев эпохи освоения Запада, прославленный во множестве романов и фильмов, начиная с "десятицентовых романов" Неда Бантлайна.], Йеллоустоном Келли [Лютер Сейдж Келли по прозвищу Йеллоустон Келли (1849-1928) -- охотник, скаут, чиновник.] и многими другими, некоторые из них ещё живы, другие потеряли жизнь при исполнении долга, и никогда не было более прекрасных, более храбрых людей, чем эти скауты Запада. К своему удовольствию я часто встречал Буффало Билла в начале 1870-х годов, и это был самый прекрасный человек, какого только можно встретить, добрый, щедрый, искренний и храбрый.
   Буффало Билл получил своё имя из-за того, что в свои ранние годы занимался охотой на бизонов ради их шкур и снабжения мясом строителей железнодорожной компании "Юнион Пасифик рейлроуд" [Первая трансконтиненальная железная дорога строилась двумя компаниями, которые двигались навстречу друг другу: "Сентрал Пасифик" от Калифорнии до Юты, "Юнион Пасифик" от Миссури до Юты.], отсюда имя Буффало Билл. Буффало Билл, Йеллоустон Келли и многие другие в то время служили под началом генерала Н. Э. Майлза [Нельсон Эплтон Майлз (1839-1905) -- генерал, участник гражданской войны и других войн. В оригинале автор указывает неправильные инициалы.].
   Имя Дедвуд Дик было дано мне жителями Дедвуда, Южная Дакота, 4 июля 1876 года после того, как я доказал, что достоин его носить, и после того, как я победил всех соперников в скачке, метании аркана и стрельбе, и с того времени я всегда носил это имя с честью.
   Мы прибыли на наше ранчо из поездки в Дедвуд примерно в середине сентября, обратное путешествие заняло больше двух месяцев, поскольку мы на несколько дней останавливались в Шайенне и других местах, где мы всегда находили сердечный приём, особенно в этой поездке, поскольку новости опережали нас, и я получил достаточно внимания, чтобы у меня распухла голова, но моя голова постоянно отказывалась распухать с тех самых пор, как я попробовал вино из оплетённой бутыли в зарослях сладкой кукурузы у нас дома.
   Прибыв домой, мы получили поздравления от нашего начальника и наших товарищей на ранчо, каждый из которых, услышав новости, давал волю своему голосу и своей артиллерии, чтобы оказать мне великие почести.
   Но они сказали, что не удивлены, поскольку давно знали о том, как я владею арканом, винтовкой и "кольтом" 45-го калибра, но всё же им приятно было узнать, что я победил лучших людей Запада и вернулся на наше ранчо в Аризоне с рекордом. После хорошего отдыха мы опять продолжили пастьбу, приводя наши стада в хорошее состояние перед наступающей зимой.
  
   Глава XIV
  
   На пастбищах. Сражение с племенем Жёлтого Пса. Я схвачен и принят индейцами. Мой побег. Я скачу сто миль за двенадцать часов без седла. Мой индейский пони. Вождь Жёлтый Пёс. Парни дарят мне новое снаряжение. Опять в седле и опять на тропе.
  
   Был ясный осенний день, 4 октября 1876 года, когда большое количество парней отправились на пастбища ловить отбившихся животных, которые на некоторое время потерялись. Мы рассеялись по равнине, и я скакал один, когда внезапно я услышал хорошо знакомое индейское боевое улюлюканье и заметил невдалеке крупную партию индейцев, несущихся прямо на меня. Они были верхом и в полной боевой раскраске, которая показала мне, что они вышли на тропу войны, и поскольку я был один и не имел желания быть скальпированным, я решил убежать. Так что я направился к каньону Жёлтого Коня и отпустил поводья своего коня, но поскольку я сильно возражал против того, чтобы меня без некоторого протеста преследовала кучка раскрашенных дикарей, я иногда поворачивался и пускал в них пулю в знак приветствия и имел удовольствие видеть, как раскрашенный храбрец валится со своего коня и катится в пыли каждый раз, когда говорила моя винтовка, но индейцы в это время совсем не ленились, поскольку их пули пели вокруг меня бодрые песни, и одна из них прошла через моё бедро, но это не имело большого значения. Достигнув каньона Жёлтого Коня, я решил остановиться и занять позицию, когда одна из пуль попала мне в ногу, прошла насквозь и убила моего коня. Я быстро залёг за ним, использовав его мёртвое тело как бруствер и долго не подпускал индейцев, поскольку мои выстрелы были смертоносны, и у них было так много потерь, что они осторожно держались вне пределов досягаемости.
   Но наконец мои боеприпасы закончились, индейцы быстро это поняли и тут же окружили меня, но я не сдавался, раненый и почти обезумевший, я сражался пустым оружием, пока меня не одолели. Когда я пришёл в себя, я был в индейском лагере.
   Мои раны были покрыты какими-то травами, рана в груди возле сердца была покрыта толстым слоем трав и перевязана. Нос был почти сломан, также один из пальцев был почти сломан. Эти раны я получил, когда пустым оружием сражался с теми, кто взял меня в плен. Я не мог понять, что заставило их сохранить мне жизнь, но, думаю, что частично из-за того, что я оказался храбрым человеком, а все дикари восхищаются храбрыми людьми, и когда они берут в плен человека, чьи боевые качества выше обычных, они, в основном, оставляют его у себя, поскольку он необходим племени.
   К тому же племя Жёлтого Пса состояло, в основном, из полукровок, и в племени был большой процент цветной крови, и поскольку я был цветным человеком, они хотели оставить меня, поскольку они думали, что я слишком хорош, чтобы умереть. Как бы то ни было, они перевязали мои раны и давали мне вдоволь еды, но единственная еда, которая у них была, это бизонье мясо, которое они готовили на костре из бизоньего навоза, но зато я получал его столько, сколько хотел. Первые два дня моего плена они держали меня со связанными руками и ногами. Через два дня они развязали ноги, но оставили связанными руки ещё на пару дней, когда мне дали свободу, но члены племени внимательно следили за мной. Через три дня после моего взятия в плен мне проткнули уши, и я был принят в племя. Операция протыкания ушей была довольно болезненной из-за использованного способа, поскольку у них была маленькая кость, извлечённая из оленьей ноги, маленькая тонкая кость, сглаженная с одного конца и острая, как игла. Они использовали её, чтобы сделать дырки, затем вставили в них струны, сделанные из сухожилий оленя, вместо ниток, которых у индейцев нет. Затем в уши были помещены костяные серьги-кольца, они были смазаны той же мазью из трав, которой они покрывали мои раны, и скоро уши зажили.
   Пулевые раны в ноге и в груди тоже зажили за удивительно короткое время. Это была хорошая мазь. Как только мне стало лучше, я принял участие в индейских танцах. Всё время продолжался тот или другой тип танца. Самыми популярными были, кажется, военный танец и целебный танец. В военном танце дикари танцевали вокруг меня, жестикулируя и распевая песни, то и дело издавая душераздирающие вопли, всегда в ритме с чем-то вроде музыки, которую производили бизоньи шкуры, туго натянутые на обручи.
   Когда мне стало лучше, я присоединился к танцам, и думаю, что скоро стал хорошим танцором. Лечебный танец отличался от военного танца только тем, что во время лечебного танца индейцы танцевали вокруг кипящего котла, а котёл был наполнен корнями и водой, и они танцевали вокруг него, пока он кипел. Лечебный танец происходит на рассвете.
   Скоро я научился их образу жизни и понял его, хотя наши разговоры, в основном, велись с помощью знаков. Скоро они дали мне понять, что я должен жениться на дочери вождя, обещая мне за это 100 пони, и её буквально бросили в мои руки; что касается самой леди, она как будто очень желала, даже стремилась стать моей невестой. Это была красивая женщина или, скорее, девушка; на самом деле, все скво этого племени были привлекательны выше обычного, но у меня тогда были другие представления, и я не хотел жениться при таких обстоятельствах, но из благоразумия я согласился с их планами, но в то же время ждал, когда появится возможность убежать. Я заметил, где индейцы держат своих лошадей ночью, даже выбрав статного, быстрого индейского пони, которого я собирался использовать, когда возникнет возможность; и я как будто согласился с планами индейцев и казался таким довольным, что они давали мне всё больше и больше свободы и ослабили строгое наблюдение за мной, и наконец через тридцать дней после того, как меня взяли в плен, у меня появилась возможность.
   Мои раны почти зажили и не причиняли мне хлопот. Была тёмная, облачная ночь, и индейцы, которые беспечно воображали, что они в безопасности, ослабили свою бдительность. После того, как все они бросились на землю, и тишина над лагерем объявила, что все спят, я с величайшей предосторожностью, боясь наделать шума, на четвереньках прокрался примерно 250 ярдов туда, где были привязаны лошади, и подойдя к индейскому пони, которого я уже выбрал, я засунул ему в рот кожаный ремень, который индейцы используют в качестве уздечки и один из которых я некоторое время носил за пазухой для этой цели, затем запрыгнул ему на спину и пустился в открытую прерию в направлении нашего ранчо в Техасе, в ста милях отсюда. Всю эту ночь я скакал так быстро, как мог нести меня мой конь, и на следующее утро, через двенадцать часов после отъезда из индейского лагеря, я был в безопасности на нашем ранчо. Моя радость не знала границ, как и радость парней, которые встречали меня. Они сказали, что они опоздали всего на один день, и если бы не сражение с членами того же племени, они бы поспешили, чтобы меня освободить. Хотя они и не ожидали увидеть меня живым. Но они знали, что если индейцы не убили меня и дали мне хоть малейшую возможность, я убегу от них, но теперь, когда я был дома в безопасности, ничего не имело значения, и всё было отлично.
   Для меня было загадкой, как я сумел спастись от смерти с такими ранами, которые я получил и отметины от которых я буду носить до могилы, и такой же загадкой была пуля, которая попала в грудь возле сердца, прошла насквозь и вышла из спины ниже плеча. Точно так же пуля в ноге прошла насквозь и затем убила моего коня.
   Эти индейцы были удивительными врачами, и к тому же я по природе был крепок, поскольку я ношу отметины от четырнадцати пулевых ран в разных частях своего тела, и даже одной из них было бы достаточно, чтобы убить обычного человека, но я даже не стал калекой. Мне кажется, что если был когда-нибудь зачарованный человек, то этот человек я, поскольку подо мной убили пять лошадей, я сражался с индейцами и мексиканцами и бывал в самых сложных положениях и видел больше суровых мест, чем смогу сосчитать. Всё же я всегда спасался, оставив себе на память только отметину от пули или ножа. В сражении с племенем Жёлтого Пса я был, вероятно, ближе всего к смерти, и ещё ближе я быть не хочу.
   Быстрый индейский пони, который вынес меня из опасности в той памятной стомильной скачке, оставался со мной пять лет. Я назвал его Вождь Жёлтый Пёс. И он получал лучшее, что могло предоставить ранчо, до своей смерти, которая произошла в 1881 году, и никогда ничего не делал, кроме редких скачек, поскольку он мог бегать, как олень. Я слишком его ценил, чтобы использовать на тропе, и он был любимцем всех, кто жил на нашем ранчо и на многие мили вокруг.
   Впоследствии я слышал, что индейцы в ту ночь преследовали меня на довольно большом расстоянии, но у меня было много времени в запасе, и кроме того, у меня был самый быстрый конь, которым владели индейцы. С тех пор я никогда не встречался с теми, кто взял меня в плен. Поскольку они знали, что лучше не рисковать в нашей округе. Мои раны полностью зажили, благодаря хорошему уходу, который я получил от индейцев. Те, кто взяли меня в плен, забрали у меня всё ценное. Мою винтовку, которую я особенно ценил из-за старых воспоминаний; а также мой сорок пятый калибр, седло и уздечку, то есть всё моё снаряжение, оставив только ту одежду, которая была на мне.
   Тем не менее, мои товарищи не позволили этому долго продолжаться, потому что они скинулись и купили мне новое снаряжение, включая лучшую винтовку и револьверы, и я выбрал себе лошадь из лошадей на ранчо. За время моего короткого пребывания у индейцев я многому у них научился, их образу жизни, забавам, танцам и способу ведения войны, которые в последующие годы оказали мне великую пользу. Продолговатые щиты, которые они носили, были сделаны из дублёных бизоньих шкур и были так крепко сделаны, что их не могла пронзить стрела, хотя я видел, как они стрелой пробивают насквозь бизона. Пуля тоже не могла пронзить их, если только не попадала прямо, а иначе она отскакивала.
   Все они невероятные знатоки в том, что касается лука и стрел, и они гордятся своими умениями и всегда упражняются в попытке превзойти друг друга. Это соперничество распространяется даже на детей, которых редко увидишь без лука и стрел.
   Они назвали меня Бизонье Дитя, и мы могли объясняться с помощью знаков, поскольку я был с ними не достаточно долгое время, чтобы выучить их язык. Я узнал от них, что убил пятерых и ранил троих, когда они гнались за мной и в последующем сражении с пустым оружием. Раненые получили множество повреждений, но они поправились, как и я. После моего побега и прибытия домой я не сразу был призван к выполнению обязанностей, поскольку парни и слышать не хотели, чтобы я делал хоть что-то, напонимающее работу, пока я полностью не выздоровею и не отдохну. Но скоро я опять сел в седло и вернулся на пастбища.
   И когда на ранчо был получен заказ о доставке 2000 голов скота в Додж-Сити, Канзас, я настоял на том, чтобы опять отправиться по тропе. У меня нет никакого чувства гордости или бравады, когда я рассказываю о судьбе людей, которые пали от моей руки.
   Убийство человека -- это ужасно, и причина не имеет значения. Но поскольку я пишу подлинную историю своей жизни, я не могу отбросить эти факты. Но каждый человек, который погиб от моей руки, или искал моей смерти, или погиб в открытом бою, когда был выбор -- убить или быть убитым.
  
   Глава XV
  
   В поездке в Додж-Сити, Канзас. Я заарканиваю пушку дяди Сэма. Схвачен солдатами. Меня спасает Бэт Мастерсон. Потерян в прерии. Охотник на бизонов Кейтер. Мой конь убегает, и я остаюсь один в прерии. Буран. Окоченевший от мороза.
  
   Весной 1877 года, полностью вылечившись от очень серьёзных ран, которые я получил от рук индейцев, и опять почувствовав себя самим собой, я присоединился к парням в их первой поездке в сезоне, в Додж-Сити со стадом скота. Поездка была бессобытийной, пока мы не достигли нашей цели. Я впервые был в Додж-Сити с тех пор, как заслужил имя Дедвуд Дика, и теперь меня приветствовали многие из парней, которые познакомились со мной, когда я в 1869 году присоединился здесь к ковбоям. После того, как наше стадо было доставлено новым владельцам, мы отправились в город, чтобы отпраздновать это событие, и несколько дней мы заставляли старый город прыгать.
   И когда мы наконец отправились домой, у многих из нас за поясом было больше или меньше плохого виски из Додж-Сити, и мы были на подъёме, готовые ко всему.
   У меня, вероятно, было больше плохого виски из Додж-Сити, чем у любого другого, и поэтому я чувствовал себя очень безрассудно, но мы истощили все источники развлечения в городе, так что искали неприятностей на тропе.
   На обратном пути в Техас мы проезжали мимо старого форта Додж. Когда я увидел в форте солдат и пушку, меня поразила блестящая, но глупая идея. Это было желание ни много ни мало заарканить одну из пушек. Мне казалось, что это хорошая мысль -- заарканить пушку и взять её с собой в Техас, чтобы сражаться с индейцами.
   За эту плохую идею было ответственно плохое виски, которое было у меня за поясом, и оно же придало мне выдержки воплотить эту идею. Приготовив свой аркан, я поскакал прямо к воротам форта, которые были открыты. Перед воротами шагал часовой с винтовкой на плече и в белых перчатках, которые чистотой и белизной выделялись на пыльном сером окружении. Я подождал, пока часовой пройдёт мимо ворот, пришпорил коня и помчался через ворота во двор. Удивлённый часовой призвал меня остановиться, но я не обратил на него внимания. Я на полной скорости приблизился к пушке, аркан вылетел из моей руки и поместился прямо на пушку, затем я пришпорил коня и попытался утащить пушку, но конь, напрягшись изо всех сил, не был способен сдвинуть её ни на один дюйм. Тем временем удивлённый часовой у ворот дал тревогу, и я услышал звуки горна, сапог и сёдел и, оглянувшись, увидел, что ко мне едут солдаты на лошадях, и поняв, что я не могу сдвинуть пушку, я подъехал к ней, снял с неё аркан и на полной скорости помчался к воротам. Стражник выпрыгнул передо мной с поднятым оружием, призывая меня остановиться, но я пролетел мимо, как пуля, ожидая услышать треск его ружья, но по какой-то причине он не стал стрелять, и я помчался по открытой прерии, а за мной погналась кавалерия.
   Мой конь мог бежать, как дикий олень, но его нельзя было сравнить с большими, сильными свежими лошадьми солдат, и скоро они меня взяли. Освободив меня от оружия, они поместили меня в караульное помещение, куда пришёл командир, чтобы встретиться со мной. Он спросил меня, кто я такой и зачем я приехал в форт. Я рассказал ему всё, и затем он спросил, знаю ли я кого-нибудь в городе. Я сказал, что знаю Бэта Мастерсона [Бартоломью Уильям Барклай Мастерсон по прозвищу Бэт Мастерсон (1853-1921) -- скаут, служитель закона, игрок, журналист.]. Он приказал двум стражникам повезти меня в город и показать Мастерсону. Как только Мастерсон увидел меня, он спросил, что случилось, и прежде чем я смог ответить, стражники сказали ему, что я прискакал в форт, заарканил пушку и попытался утащить её. Бэт спросил меня, зачем мне нужна была пушка и что я намеревался с ней делать. Я сказал ему, что хотел взять её с собой в Техас, чтобы сражаться с индейцами; затем они все засмеялись. Затем Бэт сказал им, что я в порядке, и что единственная трудность состоит в том, что у меня за пазухой было слишком много плохого виски. Они сказали, что я должен купить выпивку на всех. Они дошли до 15 долларов, и когда я собирался заплатить, Бэт сказал мне придержать деньги, потому что он сам заплатит, что он и сделал. Бэт сказал, что я был единственным ковбоем, который ему понравился, и что его брат Джим [Джеймс Патрик Мастерсон (1855-1895) -- служитель закона, младший брат Бэта Мастерсона.] тоже высоко меня ценит. Затем мне разрешили уехать, и я присоединился к парням и продолжил путь домой, куда мы безопасно прибыли 1 июня 1877 года.
   Мы тут же начали готовиться к наступающему большому сгону. Как обычно, мы были очень заняты этим делом весь июль и август, и поскольку в тот сезон мы больше не получали заказов на скот, мы не выходили на тропу, и после того, как сгон завершился, мы занимались пастьбой и обычной работой на большом скотоводческом ранчо. В то время на ранчо было свыше 30000 голов скота, нашего скота, не считая скота, принадлежавшего многим дольщикам вне страны Выступа, и поскольку все эти обширные стада использовали пастбища всей страны вместе и не было никаких ограждений, которые бы разделяли ранчо, следовательно скот, относящийся к разным стадам, часто смешивался, и большое количество животных отбивалось от стада.
   На сгонах нашими обязанностями было отделять и клеймить телят, вести учёт стада, а после того, как сгон завершался, мы отправлялись искать отбившихся животных. Мы объезжали все каньоны и ущелья, каждое место, куда мог забрести скот, поскольку важно было привести их в основное стадо до начала зимы, поскольку если оставить их в небольших кучках, им угрожала опасность погибнуть зимой из-за частых суровых бурь. Занимаясь пастьбой или разыскивая отбившихся животных, мы всегда возили с собой на сёдлах орудия для клеймения, и если мы замечали телёнка, который не был клеймён, мы заарканивали телёнка, связывали его, затем разводили костёр из бизоньего навоза -- единственного топлива, кроме травы, которое можно найти в прериях.
   Орудие нагревалось, и телёнок клеймился клеймом нашедшего, не важно, кому он принадлежал. Теперь он становился собственностью нашедшего. Потерянный скот затем вели в основное стадо. После того, как они собирались вместе, нашей обязанностью было держать их вместе зимой и ранней весной. Именно тогда, когда я разыскивал отбившихся животных, я потерялся, первый и единственный раз в жизни потерялся, и за четыре дня получил такой опыт, после которого выживали немногие, поскольку я был близок к смерти.
   Несколько дней я искал потерянный скот, отделился от других парней и оказался в незнакомой мне части страны. Когда я выехал с нашего ранчо, было ветрено, и когда я проскакал сто миль, началась серьёзная буря, с дождём, градом, мокрым снегом, и облака, казалось, дотрагивались до земли и обнимали всё, что на ней находится, непроницаемыми объятьями. Долгое время я скакал по направлению к дому, но поскольку я не видел дальше пятидесяти ярдов, я как будто ослеп. После многочасовой выматывающей скачки сквозь бурю я наткнулся на небольшую бревенчатую хижину на реке Пало-Дуро. Я подъехал к ней на сто ярдов, когда был остановлен старым, длинноволосым человеком, который вышел из двери хижины, держа в руках длинную винтовку для охоты на бизонов. Винтовкой он меня и остановил.
   Я быстро натянул поводья и поднял шляпу, что в соответствии с обычаями ковбойской страны дало ему понять, что я ковбой с западных пастбищ. Затем он подозвал меня. Когда я подъехал к хижине, он попросил меня спешиться, и мы пожали друг другу руки.
   Он сказал: когда я увидел, что ты едешь, я сказал себе, что это, должно быть, потерявшися ковбой с каких-то западных пастбищ. Я сказал ему, что я действительно потерялся, и сказал, кто я такой и откуда. Мы опять пожали друг другу руки, и он сказал, что теперь мы друзья и, как он надеется, навсегда. Затем он сказал мне привязать коня, входить и поужинать, и я принял это очень дружелюбное приглашение.
   Его хижина была сооружена из грубовытесанных брёвен и была чем-то похожа на испанские блокгаузы. Одна часть была сооружена под землёй, что-то вроде землянки, а верхняя часть хижины имела множество бойниц, направленных во все стороны.
   Позднее он рассказал, что эти бойницы много раз приносили ему пользу, когда его атаковали индейцы, которые пытались его схватить. Войдя в кабину, я удивился, когда увидел, что стены покрыты всеми видами шкур и рогов. Огромное количество бизоньих шкур покрывало пол и кровать, а стены были полностью скрыты шкурами всех животных этой местности, включая большое количество шкур гремучих змей и их погремков.
   Его кровать, которая стояла в углу землянки, была сделана из шкур, и мне, уставшему от долгой скачки сквозь бурю, показалась тогда самым уютным местом на земном шаре. Скоро он угостил меня обильным ужином, состоявшим из бизоньего мяса и кукурузных лепёшек, и очень редко я так наслаждался трапезой, как в тот раз. Во время ужина он рассказал мне о том, что пережил в западной стране. Его звали Кейтер, и он был одним из самых старых охотников на бизонов в этой части Техаса, он охотился в этой дикой стране с помощью винтовки и капканов с начала тридцатых годов, и за это время пережил множество волнующих приключений с индейцами и дикими животными.
   Я остался у него на ночь и крепко спал на уютной кровати, которую он для меня сделал. На следующее утро он подал мне вкусный завтрак, и я приготовился к отъезду, поскольку буря немного утихла, и я стремился домой, поскольку парни, зная, что меня нет, искали бы меня, если бы я не показался за разумное время.
   Мой добрый хозяин сказал мне, что если я поеду прямо на северо-запад, я попаду в Калонес-Флэтс, место, которое я отлично знал. Он сказал, что это примерно в 75 милях от его дома. Как только я туда попаду, у меня не будет трудностей с тем, чтобы найти путь домой. Кейтер подал мне на прощание вкусный ланч, и со множеством благодарностей я уехал, оставив его с его шкурами и уютной, хотя и одинокой жизнью. Весь день и часть вечера я скакал в том направлении, о котором он мне рассказал, пока к 11 часам я так не устал, что решил разбить лагерь и дать моему уставшему коню возможность отдохнуть и поесть. Поэтому я спешился и снял с коня седло и уздечку. Я стреножил его и отпустил пастись на роскошной траве, а сам, уставший, лёг головой на седло, полностью одетый, не сняв даже пояс с револьвером 45-го калибра и положив рядом "винчестер". Дождь прекратился, но тучи ещё выглядели угрожающе. Я намеревался несколько часов поспать, затем продолжить свой путь; и поскольку из-за туч я не видел звёзд, а для меня было важно придерживаться направления на северо-запад, чтобы попасть во Флэтс, я до заката тщательно выбрал направление и теперь сдвинул седло на земле так, чтобы оно указывало в том направлении, по которому я ехал, и когда я закончил его двигать, оно дало мне возможность придерживаться направления, когда я опять отправлюсь в путь. Я лежал некоторое время, а мой конь пасся в 20 ярдах поодаль, когда я неожиданно услышал какой-то визг. Он звучал, как женский голос. Голос испугал моего коня, и он побежал. Я вскочил на ноги с "винчестером" в руках. Это заставило моего коня попятиться, и я услышал, как верёвка, которой я его стреножил, с резким щелчком порвалась. Затем я услышал, как он галопом убегает на равнины Выступа, пока звук не затих в отдалении. Затем я медленно начал понимать, что остался на равнине один и пеший, не зная, сколько миль до дома. Я вспомнил, что моё оружие в порядке, и моим побуждением было броситься в погоню за конём, поскольку я думал, что постепенно смогу поймать его после того, как он перестанет бояться, но когда я подумал о своём 40-фунтовом седле, а я не хотел его оставлять, то сказал себе, что это второе седло, которым я владел, другое забрали индейцы, когда взяли меня в плен, а это седло было частью снаряжения, подаренного мне парнями, и я так устал и был голоден, как сокол, что я взвалил седло себе на плечи и отправился в том направлении, по которому ехал, когда разбил лагерь, сказав себе, что если конь день и ночь мог нести меня и моё снаряжение, то я смогу хотя бы нести своё снаряжение. Придерживаясь направления, как только мог, я отправился по прерии сквозь темноту, шагая всю ночь и весь следующий день без еды и питья до заката, когда я начал думать, что проведу ещё одну ночь в прерии без еды и питья, и когда я вышел из небольшой впадины на возвышенность и оглядел равнину, то увидел крупное стадо бизонов. Это было первое стадо, которое я видел с тех пор, как потерялся, и это зрелище всесило в меня надежду, поскольку я умирал от голода, и когда я их увидел, я знал, что должен что-нибудь съесть.
   Примерно в 20 ярдах от основного стада и в 150 ярдах от меня стоял телёнок. Приставив "винчестер" к плечу, я смотрел вдоль блестящего ствола, но мои руки так сильно дрожали, что я опустил его не потому, что я боялся промахнуться, поскольку знал, что на таком расстоянии я обязательно попаду, но моя слабость, вызванная вынужденной долгой ходьбой и сильным чувством жажды, затуманила мои глаза и заставила мои руки дрожать так, как они никогда раньше не дрожали, так что, подождав несколько мгновений, я опять приставил оружие к плечу, и на этот раз оно заговорило, и телёнок упал на месте. Подхватив снаряжение, я пошёл туда, где лежал мой ужин. Я вытащил свой складной нож и начал с задней части туши. Я начал свежевать и есть к своему удовольствию, но я испытывал сильное чувство жажды. Я слышал о людях, которые пили кровь, чтобы утолить жажду, и это подсказало мне идею, и я разрезал ножом горло телёнка и с жадностью напился свежей тёплой крови.
   На вкус она очень похожа на тёплое сладкое молоко. Это утолило мою жажду и заставило почувствовать себя сильным, когда я съел всё, что смог, я отрезал два больших куска мяса и привязал их к седлу, затем опять взвалил всё это на плечи и отправился в путь, чувствуя себя почти таким же довольным, как будто со мной был мой конь. С тех пор, как я потерялся, прошло два дня и две ночи, и после того, как мой конь убежал, я всё время шагал с грузом из 40-фунтового седла, "винчестера" и двух револьверов.
   На вторую ночь перед рассветом погода ухудшилась, и я увидел на расстоянии длинный столб, который был похож на дым. Казалось, он направляется ко мне со скоростью миля в минуту. Вскоре он настиг меня, и тогда я попытался убежать, но это было бесполезно, поскольку устав от долгой, 48-часовой ходьбы с тяжёлым снаряжением, я не имел сил сражаться против бури, так что я сдался. Когда я пришёл в себя, я был с ног до головы покрыт снегом и находился в лагере моих товарищей с ранчо.
   Из того, что мне впоследствии рассказали, я выяснил, что парни, зная, что я отсутствую во время бури и не показываюсь, отправились на поиски, они разбили лагерь, когда началась буря, а когда буран прошёл, они заметили в прерии какой-то предмет в снегу, который одной замороженной рукой вцепился в "винчестер", а другой в луку седла, и им пришлось потрудиться, чтобы разжать мои руки, они подняли меня, поместили на одну из лошадей и привезли в лагерь, где сняли с меня одежду и обернули снегом, с моего носа сошла вся кожа, а руки и ноги были так сильно обморожены, что на них почти сошли ногти. Я оттаял в фургоне с полевой кухней, меня привезли домой, и через 15 дней я опять был в седле, готовый для дела, но я никогда не забуду эти несколько дней, когда я потерялся, и отметины той бури я буду носить на себе всегда.
  
   Глава XVI [В оригинале из-за опечатки названа главой XIV.]
  
   Старая тропа Хейза и Элсуорта. Наша поездка в Шайенн. Бывший шериф Пэт Гэрретт. Смерть Билли Кида. Скотоводческая война в округе Линкольн.
  
   В начале следующей весны 1878 года мы совершили короткую поездку в Джанкшен-Сити, Канзас, с небольшим стадом лошадей для Хокина и Херста. Мы выехали из дома в начале апреля и погнали стадо по старой тропе Хейза и Элсуорта. Несколько дней всё шло хорошо, пока однажды мы не разбили на ночь лагерь. Стадо было согнано и паслось в открытой прерии под обычным наблюдением. Все ковбои, кроме первой смены дозорных, легли, чтобы хорошо выспаться, когда началась буря, которая наконец превратилась в поистине старомодную техасскую бурю и привела к тому, что стадо пустилось в бегство.
   Дозорные тут же подняли тревогу, и мы проснулись и увидели полный беспорядок. Была очень тёмная ночь, и при таких обстоятельствах трудно управлять стадом лошадей, которые пустились в бегство. Через несколько мгновений все были в седле, поскольку мы всегда держали наших подседельных лошадей привязанными, чтобы они не могли присоединиться к другим лошадям. И когда мы были на тропе со стадом лошадей и разбивали лагерь, в нашем обычае было оставлять наших подседельных лошадей с сёдлами и уздечками, просто ослабляя подпруги сёдел, хотя иногда мы снимали уздечки, чтобы им было удобрее пастись. Так что когда в этом случае была поднята тревога, мы быстро сели в седло и погнались за лошадьми, которые теперь бежали по прерии так, как могут бежать только испуганные лошади.
   Яростная буря продолжалась всю ночь, и только к концу следующего дня мы согнали лошадей и стали хоть как-то ими управлять. На следующее утро мы увидели, что один из наших парней, Фрэнк Смит, ночью потерял своего коня и своё снаряжение. Когда он гонялся за лошадьми по прерии, его конь шагнул в нору луговой собачки и упал. Сбросив всадника и вырвав из рук Смита поводья, конь помчался в прерию, унося с собой уздечку, седло и снаряжение, и мы больше его не видели и не слышали. Позавтракав, мы продолжили путь на север, и всё шло хорошо, пока мы не наткнулись на реку Вакини возле Джанкшен-Сити и не начали переход этой реки. Из-за паводка мы были вынуждены переправлять наших лошадей вплавь. Со стадом всё шло хорошо, и парни следовали за ним, когда один из них чуть не утонул и был спасён только моим быстрым арканом.
   Я вошёл в реку, и мой конь легко поплыл, когда, оглянувшись, я увидел, что один из парней, по имени Лойд Худин, уходит под воду. И лошадь, и человек полностью исчезли. Скоро они появились только для того, чтобы опять исчезнуть. Я тут же увидел, что что-то не так, и когда они появились во второй раз, я бросил свой аркан. Он упал возле Худина, у которого хватило ума схватить его и держаться, пока я не вытащу и человека, и лошадь в безопасное место. После того, как мы достигли Джанкшен-Сити и передали стадо его новым владельцам, мы, как обычно, отправились хорошо провести время. Так продолжалось несколько дней, и за это время мы с нашими лошадьми собрали почти все деньги, которые были в Джанкшен-Сити, в скачках на шестьсот ярдов между нами и ковбоями из других отрядов, которые находились в городе.
   Все наши лошади без исключения доказали, что они самые быстрые бегуны, поэтому мы положили в карман приличную монету и, как следствие, чувствовали себя превосходно, когда пустились по тропе домой. Мы прибыли на наше ранчо в июне. Это было последняя поездка, которую мы совершили в том сезоне, и остаток года был занят обычной повседневной работой на крупном скотоводческом ранчо.
   В конце следующего сезона мы вышли на тропу по дороге в Шайенн, Вайоминг, с двумя тысячами голов прекрасных техасских быков для братьев Суон, которые жили в 20 милях к северо-западу от Шайенна. В этой поездке не произошло ничего необычного и важного, кроме привычных происшествий, связанных с перегоном по тропе такого крупного стада скота. Стадо редко пускалось в бегство, немного быков было потеряно, и после прибытия в Шайенн мы, как обычно, несколько дней по-королевски провели время до отправления домой. Прибыв на ранчо, мы увидели значительное волнение, вызванное войной между скотоводами и скотокрадами, и дома нужен был каждый человек, и немногие так или иначе не приняли участие в самой горькой и яростной скотоводческой войне в истории, и я, будучи одним из ведущих ковбоев Запада, принял действенное участие в этой распре, наблюдал множество ожесточённых стычек между воюющими сторонами, сам сражался и был много раз ранен в этих столкновениях [Здесь и далее речь идёт о войне в округе Линкольн (1878-1881) -- вооружённом конфликте в Нью-Мексико между двумя группировками коммерсантов и скотоводов. Обе группировки использовали как служителей закона, так и преступников. Автор описывает конфликт неточно и необъективно.]. Годами скотокрады вторгались на крупные скотоводческие пастбища, принадлежавшие крупным скотоводческим королям Запада, уводили и клеймили большое количество отборного скота и лошадей, что приводило ко множеству ожесточённых сражений между скотоводами и скотокрадами, но с недавних пор эти воры стали такими смелыми, а потери скотоводов стали так велики, что последние решили покончить с этим, и поэтому была объявлена война.
   С одной стороны были крупные владельцы ранчо и скотоводы, а с другой -- индейцы, полукровки, мексиканцы и белые преступники, которые сделали скотоводческую страну своим местом встреч. Теперь скотоводы объединились и приняли решение или убить, или навсегда выгнать из страны этих воров, которые вызывали такие большие потери. И во время этой войны многие из них бросили своё дело, а другие, по большей части, были буквально выдавлены из страны. Это была отчаянная, кровопролитная война.
   Но скотоводы были удовлетворены тем, что теперь их стада и их пастбища оставались в безопасности. В то время я часто виделся с Уильямом Г. Бонни по прозвищу Билли Кид, самым знаменитым головорезом и преступником, которого знал этот мир [Генри Маккарти, известный под псевдонимом Уильям Г. Бонни, по прозвищу Билли Кид (1859/1860-1881) -- преступник, один из самых известных героев эпохи освоения Запада, прославленный во множестве романов и фильмов. Концом войны в округе Линкольн считается убийство Билли Кида шерифом Пэтом Гэрретом (см. ниже). Автор описывает биографию Билли Кида неточно, но в ней до сих пор много белых пятен.].
   Первый раз я встретил Билли Кида в Антон Чико, Нью-Мексико, в салуне, когда он предложил мне выпить с ним, это было в 1877 году. Позднее он нанялся к Питу Галлигану, человеку, на которого я работал [В главе VI автор называет его Галлинджер.]. Галлиган нанял Кида, чтобы водить повозку с продовольствием для парней между Уайт-Оук, ближайшим городом, и ранчо Галлигана, и Кид сам рассказывал мне, что в одной поездке он всё расстояние в 30 миль до Оука гнал упряжку на полной скорости, чтобы прибыть побыстрее и провести больше времени в городе перед отъездом обратно, а затем, когда он прибыл домой, упряжка была чуть не мёртвой от усталости. Он работал на Галлигана одиннадцать месяцев, затем он был нанят Джоном Чизамом [Джон Чизам (1824-1884) -- скотовод, который входил в число руководителей одной из группировок в войне в округе Линкольн.], чтобы воровать для него скот. Чизам согласился много платить Киду за каждую голову из всего скота, который украдёт Кид. Когда пришло время расчёта, Чизам расчитался неправильно к неудовольствию Кида, и Кид сказал Чизаму, что даёт ему один день, чтобы расчитаться правильно, но прежде чем Кид опять увиделся с Чизамом, Чизам уехал на Восток, где жил его брат. Тогда Кид поклялся отомстить, и он сказал, что отомстит людям Чизама и тут же начал убивать всех работников Джона Чизама. Он подъезжал к кучке ковбоев и спрашивал, работают ли они на Чизама. Если они отвечали утвердительно, он расстреливал их на месте, а немногие умели быстрее выхватывать 45-й калибр или стрелять более метко, чем Билли Кид. В следующий раз я встретил Кида в Холбруке, Аризона, сразу после большого сгона. Кид был вместе с Баком Кэнноном и Билли Вудсом. Осенью 1880 года я ехал в Силвер-Сити, Нью-Мексико, когда встретил их, и поскольку они тоже ехали туда, мы поскакали вместе. Кид показал мне небольшую бревенчатую хижину, где, по его словам, он родился. Я вошёл с ним в хижину, и он показал мне, как всё было устроено, когда он здесь жил, показав мне, где стояли кровать, печка, стол. Затем он указал на старое почтовое отделение, в котором он был много раз.
   Он рассказал мне, что родился и вырос в Силвер-Сити, Нью-Мексико, рядом с горами Могольон, и в то время Кида искали шерифы нескольких округов за совершённые им бесчисленные убийства, в основном, за убийства людей Джона Чизама в Техасе и Нью-Мексико.
   Кид попрощался со мной. Он сказал, что поедет в горы, которые он хорошо знал и где он мог с лёгкостью противостоять полку солдат. Они уехали втроём. Я не видел его до весны 1881 года. Я был в городе Эль-Морро, Нью-Мексико, и увидел его утром, когда он был вынужден убежать, чтобы спастись от ареста. Мы видели, как он взбирался по скалам. Он был хорошо вооружён, неся с собой два "винчестера", два револьвера "кольт" 45-го калибра и много боеприпасов, и хотя законники искали его, никто не посмел за ним пойти, поскольку попасть в пределы досягаемости оружия Кида означало верную смерть. Он спасся, и в следующий раз я встретил его в Антон Чико, Нью-Мексико. Это было в июне, и мы приехали из Колоньяса за подседельными лошадьми, и я встретился и поговорил с ним.
   В следующий раз я увидел его, когда он лежал мёртвый на ранчо Пита Максвелла в округе Линкольн, Нью-Мексико, застреленный Пэтом Гэрретом, в то время шерифом округа Линкольн, Нью-Мексико [Патрик Флойд Гэррет (1850-1908) -- ковбой, охотник, служитель закона. Автор книги "Подлинная жизнь Билли Кида, знаменитого головореза Юго-Запада, чьи смелые и кровавые деяния сделали его имя ужасом Нью-Мексико, Аризоны и северной Мексики: Интересное и правдивое повествование" (1882), которая стала главным источником о жизни Билли Кида и легла в основу легенды о Билле Киде.]. Мы прибыли в округ Линкольн в ту самую ночь, когда он был убит на ранчо Пита Максвелла, и разбили лагерь недалеко от ранчо Максвелла, и мы видели Кида сразу после того, как он был убит. Незадолго до этого Кид был арестован Пэтом Гэрретом и его поссе [Posse comitatus (войско графства/округа) -- в Великобритании и США временный отряд, который служитель закона собирает для поддержки порядка. На американском Западе назывался просто "поссе" и собирался служителями закона для борьбы с преступниками.] возле Стинкинг-Спрингс, Нью-Мексико, вместе с Томом Пикеттом, Билли Уилсоном и Дэйвом Рудабо [Том Пикетт (1858-1934) и Дэвид Лоренс Андерсон, известный под псевдонимом Билли Уилсон (1862-1918) -- ковбои, преступники, служители закона. Дэвид Рудабо по прозвищу Грязный Дэйв (1854-1886) -- ковбой, преступник.], и этот арест был произведён только после тяжёлого сражения и после того, как у Кида закончились боеприпасы. Гэррет заковал этих людей в цепи и привёл в Лас-Вегас. Когда стало известно, что Билли Кида схватили, то собралась толпа, чтобы его линчевать. Но Гэррет поместил своих арестантов в товарный вагон и со своими помощниками почти два часа охранял его, пока его не прицепили к поезду. В это время разъярённая толпа хотела добраться до троих мужчин, но в толпе хорошо знали нрав шерифа Гэррета, так что держались на расстоянии.
   Трое мужчин попали под суд. Кид и Рудабо были приговорены к повешению. Рудабо -- за убийство тюремщика в Лас-Вегасе в 1880 году. Произнося приговор Киду, судья сказал: вы приговорены к повешению за шею до смерти, смерти, смерти. Кид засмеялся в лицо судье, сказав: а вы можете катиться к чёрту, к чёрту, к чёрту. После приговора Кида, заковав руки и ноги, поместили в тюрьму в Лас-Вегасе под усиленную охрану, но он не терял уверенности и всегда искал возможности сбежать. Когда до дня его казни оставалось не больше недели, Кид увидел эту возможность: во время ужина наручники с одного запястья снимались, чтобы Кид мог поесть. Его охранял только один помощник шерифа по имени Белл. Другой помощник шерифа, Олинджер, пошёл поужинать на другой стороне улицы от тюрьмы. Белл на мгновение отвернулся, и Кид, заметив это движение, быстро, как вспышка, ударил Белла наручниками по голове и оглушил его. Затем Кид вытащил револьвер Белла и выстрелил помощнику шерифа в туловище. Белл, шатаясь, спустился по лестнице во двор, где упал и умер. Олинджер, услышав выстрел, бросился на другую сторону улицы. Как только он вошёл в тюремный двор, он посмотрел наверх и увидел в окне Кида. Кид сразу же застрелил его из ружья, которое было заряжено дробью. Затем Кид бросил ружьё на подоконник, затем пошёл в комнату, где хранилось оружие, выбрал то оружие, которое хотел, и сломал остальное. Затем он заставил первого человека, которого встретил, сломать цепи на ногах и привести ему лошадь. Затем Кид взял четыре револьвера и две винтовки "винчестер" и ускакал. Шериф Гэррет в это время был в Уайт-Оук, и как только он услышал о побеге, он поспешил домой, собрал поссе, чтобы опять схватить Кида, но Кид гулял на свободе ещё два месяца, пока его не загнали на ранчо Максвелла и не убили. В то время, когда Кид сбежал в Лас-Вегасе, мы с партией парней держали своих лошадей в конюшне Мендерхолла и Хантера, через несколько домов от тюрьмы, и я стоял на улице, разговаривая с другом, когда Кид проскакал мимо. Из Лас-Вегаса он поехал к границам округа Линкольн, где его всегда готовый револьвер не замолкал. Вскоре, без очевидных причин он убил Уильяма Мэтьюса и его спутника, которых встретил в прерии, и ему приписывалось ещё несколько убийств, пока наконец шериф Гэррет не обнаружил его на ранчо Максвелла и не убил.
   Киду было всего 22 года, когда пуля из оружия шерифа закончила его дикую карьеру, и с уверенностью можно утверждать, что на нём было, по меньшей мере, по одному убийству на каждый год его жизни. Он был убит шерифом Пэтом Гэрретом в Форт-Самнере в комнате одного из старых домов, известном в то время как ранчо Максвелла, 12 июля 1881 года, через два месяца после побега из тюрьмы округа Линкольн, а шериф Пэт Гэррет, один из самых выдержанных людей в этой стране выдержанных людей и единственный человек, который преследовал Билли Кида и остался жив, чтобы поведать свой рассказ, теперь глава таможенной службы в Эль-Пасо, Техас, и если встретиться с ним и увидеть его приятную улыбку и добрый нрав, то невозможно поверить, что это тот самый человек, который выдал Билли Киду его последний счёт. Но, кроме приятного огонька в глазах и тёплого рукопожатия, у него есть самая холодная голова и самая твёрдая рука из тех, что держали 45-й калибр.
  
   Глава XVII
  
   Ещё одна поездка в старую Мексику. Я заарканиваю паровоз. Я влюбляюсь. Мои ухаживания. Смерть моей возлюбленной. Моя жена. Жизнь зачарованного. Наступление прогресса. Прощание с пастбищами.
  
   Из памятных поездок по тропе за скотом и со скотом той, о которой я буду помнить дольше всех, была поездка в старую Мексику за стадом лошадей. В этой поездке я влюбился, впервые в своей жизни. За свою дикую карьеру на западных равнинах я встречал много красивых женщин, и они уделяли мне много внимания, но я никогда не переживал чувство под названием любовь, пока не встретил мою очаровательную возлюбленную в старой Мексике. Вероятно, я был слишком поглощён дикой жизнью на равнинах, где мой мир состоял из лошадей и скота, чтобы иметь время и желание искать наслаждений в обществе нежного пола. Но теперь я встретил свою судьбу и, полагаю, стал таким же глупым, каким может быть какой-нибудь неженка с Востока, и это было доказательство того, насколько сильно я был потрясён. Мы вели скот вдоль узкоколейной железной дороги, и я чувствовал себя в подвешенном состоянии, несомненно, частично из-за влияния любви, а частично из-за влияния мексиканского виски, щедрая мера которого была у меня за поясом, тем не менее, я чувствовал себя отлично, так что когда на расстоянии запыхтел небольшой паровоз, я сказал парням, что заарканивал всё, что можно заарканить, так что теперь я собираюсь заарканить паровоз. Они пробовали уговорить меня даже не пытаться, но у меня не было настроения прислушиваться к разуму или к чему-то ещё, так что когда паровоз проходил мимо, я пришпорил коня и когда был достаточно близко, бросил свой аркан. Аркан изящно поместился на дымовую трубу, и мой обученный конь, как обычно, попятился назад, но паровоз бросил и меня, и моего коня в канаву и мог бы утянуть нас за собой, если бы кое-что не изменилось, поскольку верёвка порвалась, но парни впоследствии сказали, что они думали, что придётся отправиться за восстановительным поездом для очистки путей или, скорее, канавы.
   Метание аркана в едущий паровоз -- это намного хуже, чем заарканивание дикого бизона на равнинах или пушки дяди Сэма в фортах. Это происшествие немного прояснило мою голову, но моя любовь была так же сильна, как раньше, и я благодарил свою счастливую звезду, что она не видела, как меня вытаскивали из канавы.
   Первый раз я встретил свою возлюбленную, когда мы перегоняли стадо по пыльной дороге и проходили мимо глинобитного дома на окраине старого города Мехико. Я увидел прекрасную молодую испанскую девушку, стоящую во дворе, и, полагаю, влюбился в неё с первого взгляда, во всяком случае, я притворился, что меня мучает жажда, подъехал к ней и попросил попить. Она дала мне попить, и перед тем, как присоединиться к парням и стаду, я обменялся с ней несколькими словами.
   После этого я часто встречался с ней во время пребывания в старой Мексике до того, как мы вернулись домой. Однажды, незадолго до того, как уехать на север, я пришёл увидеться с ней и подслушал её разговор с матерью, в котором мать сказала: "Дочь моя, ты бросишь свою мать, чтобы уйти с диким ковбоем?" И она ответила: нет, матушка, я не брошу тебя, чтобы уйти с диким ковбоем. Услышав это, я попрощался с ней навсегда, когда сказал ей, что больше не буду с ней встречаться. Затем я запрыгнул на своего верного коня и, как безумный, скакал по мексиканским равнинам, пока немного не охладился, но для меня это был жестокий удар, поскольку я искренне её любил. После этого я присоединился к парням и вернулся с ними на тропу. Через шесть-семь месяцев мы опять были в старой Мексике со стадом скота и разбили лагерь на некотором расстоянии от города, и как только она услышала, что наш отряд вернулся, она прискакала в лагерь из города, обыскала всё, но нигде меня не нашла и сказала начальнику лагеря: "Где тот дикий ковбой, который был с вами в прошлый раз? Он не вышел с вами на тропу?" Начальник сказал, что я вышел на тропу, но что меня не видели с тех пор, как перевалили горы, поскольку он, конечно, знал, что она имела в виду, поскольку все парни хорошо знали о моей маленькой любовной интрижке. Когда начальник сказал ей, что меня не видели с тех пор, как перевалили горы, она опустила голову, как будто её сердце было совершенно разбито. В это время я лежал в фургоне с полевой кухней и с интересом наблюдал за тем, что происходит, и видя её в таком унынии, я едва сдерживался, чтобы не выпрыгнуть из фургона и не обнять её. Через некоторое время она медленно подняла голову и долго и задумчиво смотрела на тропу. Затем, опять повернувшись к начальнику лагеря, она сказала: "Начальник, скажите мне правду. Нат Лав работает с вами? Приехал он с вами в этой поездке?" Начальник, как раньше, ответил, что меня не видели с тех пор, как перевалили горы, что было правдой, поскольку я ехал в фургоне с полевой кухней. Услышав ответ начальника, она поняла, что это конец, и собралась уезжать.
   Я подумал, что теперь самое время показаться, поскольку при виде её вся моя старая любовь вернулась, и я забыл всё, кроме того, что любил её. Так что я выпрыгнул из фургона, объявив, что я здесь, и через мгновение мы сжимали друг друга в объятьях, и, кажется, я целовал её перед парнями, но мне было всё равно, теперь она была моя. Мы обручились и осенью должны были пожениться и поселиться в доме в городе Мехико, но весной она заболела и умерла. Её смерть сломала меня, и после того, как я её похоронил, я стал очень диким и безрассудным, и мне было всё равно, что со мной произойдёт, и когда вы видели меня в седле, вы видели меня дома, и с тех пор я встречался с множеством женщин, поскольку ни одна из них не заботила меня так, как она. И я тщетно пытался забыть её и свою скорбь в дикой жизни на равнинах, в каждой опасности, в которой я мог найти желанную смерть, в сражениях с индейцами и мексиканцами, в бесшабашной скачке по пастбищам, но мне казалось, что я зачарован. Лошадей подо мной застреливали, людей вокруг меня убивали, но я всегда спасался, в худшем случае с пустяковой раной. Прошло время, и я начал излечиваться от своего горя и проявлять прежний интерес к работе на ранчо, и поскольку моя репутация была известна по всей стране, у меня не было недостатка в работе, и я всё время был сильно занят, сначала у одного крупного скотовладельца, затем у другого. В основном, работа состояла из сгона и клеймения, чтения клейм и поездок по тропе с крупными стадами, и во время своей долгой жизни в стране скотоводов я прошёл по каждой известной тропе и по обширным просторам страны, где не было никаких признаков тропы, только бескрайние прерии; кроме бизоновой травы, здесь и там стояли одинокое дерево или гигантский кактус, как одинокий часовой на самых диких просторах пастбищ, где холмы вздымались, как волны в океане. Кроме того, я умел читать, опознавать и определять каждое клеймо или отметину, помещённую на лошадь или быка между Мексиканским заливом и границами Канады на севере, от Миссури до Калифорнии. Я часто путешествовал по просторам страны со стадами лошадей или скота, или в поисках отбившихся животных, или охотясь на благородных бизонов на их родных пастбищах. В 1874 году на Западе началась великая бизонья бойня, и к 1877 году их стало так мало, что вы редко могли столкнуться со стадом, состоящим из более пятидесяти животных, там, где раньше вы могли увидеть тысячные стада. У этой бойни было много причин, но главная причина того, что теперь их стало так мало, заключалась в том, что в 1875 и 1876 годах индейцы начали убивать их в больших количествах ради шкур. Тысячи были убиты и освежёваны, а трупы оставлялись на корм волкам и стервятникам прерий. Многие были убиты белыми охотниками, чтобы снабдить мясом железнодорожных строителей и солдат в фортах на фронтире.
   Хотя большие скотоводческие ранчо всегда были хорошо обеспечены бизоньим мясом, на прикладе моей винтовки есть сто двадцать шесть зарубок, и каждая из них представляет прекрасного бизона, который пал от моей руки, хотя некоторых я убил ножом и "кольтом" 45-го калибра и забыл сделать зарубку. Охота на бизонов, забава королей, время твоё прошло. Там, где некогда они бродили тысячами, теперь поднимаются труба и шпиль, а по их некогда мирной тропе теперь гремит железный конь, колоколом и свистком пробуждая эхо вблизи и вдали, где некогда можно было услышать только резкий треск винтовки или долгий тоскливый вой койота. В настоящее время бизонов можно увидеть только в частных парках у нескольких человек, которые сохраняют их для удовольствия или для дохода.
   С наступлением прогресса пришла железная дорога, и нас больше не призывали следовать по тропе за длиннорогими быками или мустангами, а бескрайние пастбища, тянувшиеся так далеко, насколько мог видеть глаз, теперь усеяны городами и городками, а скотоводческая отрасль, которая некогда держала монополию на Западе, теперь отступило перед отраслью фермы и завода. Нас, диких ковбоев пастбищ, привыкших к дикой, неограниченной жизни на равнинах, не привлекал новый порядок, и многие из нас, почувствовав отвращение, бросали дикую жизнь, чтобы угнаться за нашим более цивилизованным братом. Я был в их числе, и в 1890 году я попрощался с жизнью, которую вёл больше двадцати лет.
   Я искренне сожалел, что оставляю длиннорогий техасский скот и диких мустангов пастбищ, но эта жизнь в большой степени потеряла для меня привлекательность, и поэтому я решил бросить её и попробовать что-то ещё. В моей жизни у меня не было возможности получить образование, кроме образования равнин и скотоводческого дела. Признаю, что в этом я не высшее существо. Одарённый великолепной памятью и острой наблюдательностью, я узнал и запомнил много такого, что другие не замечали и забывали, и я пока не встречал человека, который мог бы дать мне наставления о той жизни, которую я так долго вёл. После того, как я бросил ковбойскую жизнь, я направился в Денвер. Здесь я познакомился с нынешней миссис Лав, моей второй любовью, и женился на ней. Мы женились 22 августа 1889 года [На самом деле, автор женился на Элис Оуэнс 2 августа 1888 года.], и теперь она мой верный и надёжный партнёр, и она говорит, что нисколько не ревнует к моей первой любви, которая похоронена в городе Мехико.
   Через год, в 1890 году я получил должность в "Компании Пуллмана" [Компания-производитель железнодорожных вагонов, основанная инженером и предпринимателем Джорджем Мортимером Пуллманом (1831-1897), который изобрёл усовершенствованный спальный вагон, "отель на колёсах" или "дворец на колёсах". Проводниками, поварами и официантами в компании были исключительно чёрные американцы, и эти "пуллмановские проводники" сыграли значительную роль в развитии чёрного среднего класса. В 1925 году они создали Братство проводников спальных вагонов, первый чёрный профсоюз, который внёс большой вклад в движение за гражданские права.] на железной дороге "Денвер энд Рио-Гранде рейлроуд", на участке между Денвером и Салидой, Колорадо. "Компания Пуллмана" тогда была, так сказать, во младенчестве, поскольку между спальными вагонами Пуллмана тех дней и сегодняшними была такая же разница, как между бычьей упряжкой и автомобилем.
  
   Глава XVIII
  
   "Компания Пуллмана". Жизнь на железной дороге. Моя первая поездка. Неприятности с чаевыми. Я чувствую отвращение и ухожу. Торговля. Моя вторая поездка в пуллмановском вагоне. Чаевые и люди, которые их дают.
  
   После свадьбы в Денвере я арендовал небольшой дом, который уютно обставил, и мы, миссис Лав и я, начали вести своё скромное хозяйство. Затем я начал искать работу, но человеку, который привык к долгой волнительной жизни на пастбищах и скотоводческих ранчо, тихая цивилизованная жизнь города кажется пресной и неинтересной. Так было и со мной, и после отказа от нескольких предложенных мне работ я подумал, что попробую железнодорожное дело, вероятно, по той же причине, которая побудила меня двадцать лет назад уйти из дома; я всё ещё хотел увидеть мир. С такой идеей на уме я пришёл в контору "Пуллмана" в Денвере, и после некоторых расспросов меня направили в контору управляющего Раннелса, который в то время был управляющим в "Компании Пуллмана" [Джон Самнер Раннелс (1844-1929) -- один из руководителей "Компании Пуллмана", президент компании в 1911-1922 годах. Автор почти везде называет его Раммелс.].
   Его помощником был мистер Райт. Я нашёл управляющего Раннелса в его конторе и спросил его, не нужны ли ему ещё проводники. Он спросил меня, работал ли я в "Компании Пуллмана". Я сказал, что нет, что я с 16 лет был ковбоем. Затем он спросил меня, хватит ли у меня денег, чтобы купить пуллмановскую униформу. Я спросил его, сколько она стоит, и он сказал, что 22 доллара. Я сказал, что да, у меня есть деньги. Он спросил меня, знаю ли я кого-нибудь в Денвере. Я сказал ему, что да и назвал имя мистера Спрэнглера, в банке которого лежали мои деньги. Управляющий Раннелс сказал принести письмо от мистера Спрэнглера и он возьмёт меня. Так что я принёс письмо и деньги, чтобы заплатить за униформу, и после этого с меня сняли мерку для костюма. Я одолжил униформу у одного из проводников, и на второй день после того, как я навестил управляющего, меня отправили на участок между Денвером и Салидой. Один из стариков объяснил мне мои обязанности и показал мне вагон и всё остальное.
   В первой поездке я нашёл доброго друга в лице мистера Кили, пуллмановского кондуктора [Проводниками руководили кондукторы, которые были белыми.], который во многом мне помогал, и я полагаю, что я совершил много промахов, поскольку разница между пуллмановским вагоном и спиной техасского мустанга очень велика. Тем не менее, я сумел разобраться в пассажирах вагона и каким-то образом позаботиться об их нуждах.
   Первые неприятности начались, когда я перепутал ботинки, которые пассажиры отдали мне для чистки. Ботинки полного краснолицего человека, чьё место было в переднем конце вагона, я поставил возле места высокого и худого западного янки в другом конце вагона, а ботинки 7 и 9 размера благопристойно встали возле места угрюмой старой девы из Нью-Йорка. На следующее утро это, естественно, вызвало большую суматоху. И на голову вашего покорного слуги посыпались разнообразные проклятия. Почти все пассажиры были разозлены, и чаевые блистали своим отсутствием. Это разозлило меня, и я почувствовал отвращение к работе. Вернувшись в Денвер, я опять навестил управляющего Раннелса и сказал ему, что с меня хватит "Компании Пуллмана" и что я скорее опять поеду на пастбища к скоту. Управляющий Раннелс пытался убедить меня остаться, говоря, что я всё сделал правильно и что потом приобрету опыт, но я чувствовал отвращение и больше ничего не хотел, так что я отдал свои ключи, получил свою униформу и вышел. Так что я опять был без работы.
   После того, как я несколько дней побродил по Денверу, мне пришло в голову, что можно заработать деньги, продавая в городе фрукты, овощи, мёд и цыплят. Поэтому я приобрёл лошадь, повозку и разные товары и приступил к своему новому занятию. Оно оказалось доходным, и я заработал много денег и занимался этим почти год, когда моё естественное беспокойство привело к недовольству и к желанию большего волнения и чего-то более быстрого, так что я избавился от товаров, лошади и повозки и стал искать чем бы ещё заняться, но в то самое время найти это "что-то ещё" было так же тяжело, как пресловутую иголку в стоге сена. Была ли это судьба или разговор с другими проводниками, которых я встретил, но я наконец решил дать "Компании Пуллмана" ещё одну попытку. Поэтому я навестил мистера Дж. М. Смита, который теперь был управляющим "Компании Пуллмана" и попросил его о работе. Он спросил, работал ли я раньше на компанию, и я сказал, что да. Он спросил меня, сколько, и я сказал, что одну поездку, и я сказал, почему ушёл и что мои чаевые были слишком малы. Он спросил меня, почему я думаю, что теперь будет лучше, и я сказал, что не знаю, будет лучше или нет, но я думаю, что я могу работать лучше.
   Он сказал, что весь секрет успеха в том, чтобы угождать всем пассажирам. Я сказал, что думал, что нужно угождать двум-трём пассажирам, но угождать всему вагону, полному пассажиров, -- это совсем другое дело. Он сказал мне всё равно попробовать. Затем он принял меня на участок узкоколейной линии между Денвером и Аламосой, Кридом и Дуранго. Это было настоящее начало моей работы в "Компании Пуллмана".
   Я несколько лет работал на колорадских железных дорогах под началом управляющего Смита и всегда видел его вежливость и любезность, его готовность и желание помочь нам советами, но долгое время для меня оставалось тайной, как управляющий мог узнавать то, что происходило в моём вагоне, где его не было. Когда я встречался с ним, он иногда задавал вопросы о том, что происходило на моём участке, о том, насколько довольны пассажиры, и о многом другом, о чём он не мог знать, и расспросы других железнодорожников только усилили тайну.
   Я спросил пуллмановского кондуктора, рассказывал ли он управляющему о том-то и том-то, и он сказал, что нет. Затем я спросил его, как управляющий узнал об этом, если его не было в поезде. Он сказал, что не знает. Наконец я решил, что если бывают ясновидящие, то управляющий один из них.
   То, что он был способен без распросов других узнавать, что происходило за сотни миль, долгое время держало меня в напряжении, пока я наконец не столкнулся с особым агентом, которого наняли, чтобы он путешествовал как обычный пассажир и сообщал управляющему о том, как идут дела. Это разрешило тайну, но не заставило меня расслабиться, потому что если особый агент был в одной поездке, то нет причин думать, что его не было в каждой поездке. Во всяком случае я решил, что был, и вёл себя соответственно, и увеличенное внимание к пассажирам в итоге вызвало увеличение чаевых, которые мне давали. С увеличением заработка и опыта я начал чувствовать влечение к этой работе, которое в то время не уменьшалось. Скоро я узнал, как угождать большему количеству пассажиров, и особые агенты сообщали об этом управляющему, что вызвало благосклонность моего начальника, и в итоге меня стали назначать на более дорогие и более доходные участки, и скоро я стал одним из самых популярных проводников в Колорадо. Это привело к большей ответственности, а также к большим доходам и большей благосклонности.
   Когда я начал работать, я получал 15 долларов в месяц, что со временем увеличилось, пока из-за долгой службы и полученных знаний в своём деле меня не назначили старшим проводником. Эта должность давала мне 40 долларов в месяц. Разница между проводником и старшим проводником в том, что проводник работает в вагоне, где руководит кондуктор, а старший проводник из-за долгой службы и знаний в своём деле получает вагон в своё распоряжение, делая службу пуллмановского кондуктора необязательной. Проводник, который десять лет работает в "Компании Пуллмана" и хорошо служит, получает от компании два костюма в год и другие привилегии, которых нет у начинающего.
   Проводник, который только начинает службу, должен приобрести свою униформу, цена которой не менее 20 долларов за летний костюм или 22 долларов за зимний костюм. После пяти лет хорошей службы проводник получает право носить одну белую полосу на рукаве куртки, к которой добавляется ещё одна полоса за каждые следующие пять лет хорошей службы. Естественно, проводник, который понимает своё дело и отдаёт всё внимание пассажирам в вагоне и своей работе, заработает больше денег, чем проводник, у которого нет терпения, чтобы угождать пассажирам. Проводники жаловались мне на то, что не имеют возможности заработать на службе большую сумму, и после расспросов я видел, что всё это потому, что они не думали о необходимости сделать людей в вагоне своими друзьями. Я рано осознал, что если хочу преуспеть в "Компании Пуллмана", то я должен сделать друзьями всех на своём участке, и очень редки были случаи, когда я не мог получить чаевые от некоторого типа своих пассажиров, хотя иногда случается, что в вагоне есть люди, которые не одарены благами этого мира и которые не могут себе позволить потратить деньги на чаевые. Таким людям я всегда уделяю столько же внимания и заботы, как будто я уверен, что получу от них 10 долларов чаевых, и они редко выходят из вагона, не поблагодарив меня. Исполняя свои обязанности, мы, естественно, встречаем самых разных людей: деловой человек, который едет по делам или для удовольствия, странствующие торговцы, которые почти всегда дают нам чаевые; жена, которая едет к больному мужу, или муж, который торопится домой к постели больного ребёнка; инвалид в поисках здоровья или семья, которая едет на похороны близкого; молодой человек, который едет на свою свадьбу, и молодая пара во время медового месяца; капиталист, шахтёр, охотник и обширная армия людей, которые составляют путешествующее сообщество, которым нравится перемещаться с места на место, как пескам пустыни, и с которыми мы, проводники, налаживаем более близкие связи, чем с любыми другими путешественниками. Мы обязательно должны быть хорошими знатоками человеческой природы, чтобы иметь возможность угождать большинству людей, которые путешествуют под нашей заботой. Мы почти всегда получаем чаевые от тех, кто проезжает с нами хоть какое-то расстояние. Размер чаевых часто зависит от типа пассажира, который их даёт. Даже те, кто проезжает с нами только небольшое расстояние, часто дают нам более щедрые чаевые, чем человек, который проехал с нами несколько тысяч миль. Когда в нашем вагоне едет сам управляющий, то мы уверены, что получим от него 25 центов или 50 центов за день или за день езды.
   Самые маленькие чаевые, которые я получил от пассажира за свою службу, -- 2 цента. Эту сумму я получил от довольно раздражительного человека, который, когда я пришёл почистить его, дал мне два медных цента, за которыми последовало замечание, что некоторых из нас, проводников, нужно вызывать, а некоторых отзывать. Моё мнение, что нужно сделать с ним, заставило меня улыбнуться, после чего он захотел узнать, почему я улыбаюсь. Не нужно говорить, что я не стал ради него напрасно сотрясать воздух, так что я выставил его коробки и наплечную сумку на платформу и оставил его развлекаться.
   Самые крупные чаевые, которые я получал от единственного пассажира, -- 25 долларов, полученные от одного из Ротшильдов, которого я вёз из Чикаго во Фриско, но несколько раз я получал намного больше. Рыцари-храмовники [Очевидно, имеется в виду не средневековый рыцарский орден, а какая-то другая организация. Возможно, общество трезвости под названием Орден добрых храмовников, основанный в 1851 году.], одним из вагонов которых я распоряжался в поездке между Денвером и Бостоном, собрали 150 долларов и вручили её мне с похвалой от пассажиров в знак признания хорошей службы, которую я им оказал. Когда я распоряжался частным вагоном главного управляющего Фишера в поездке по Калифорнии и Мексике, мистер Фишер собрал 75 долларов в знак признания за внимание к членам его группы. Но человек, который давал мне 5 центов, получал от меня такое же внимание, как человек, который давал мне 5 долларов. Возможно, это было всё, что он мог себе позволить, и то, каким образом он их давал, часто возмещало небольшой размер чаевых.
  
   Глава XIX
  
   Пуллмановский спальный вагон. Долгие поездки по железной дороге. Крушение поезда. Одно прикосновение природы породнит вас с миром. Некоторые из железных дорог, по которым я путешествовал. Инвалиды и забота о них.
  
   Современный пуллмановский спальный вагон -- это настоящий дворец на колёсах, сделанный из лучших материалов безотносительно стоимости, где основная цель -- уют, удобство и безопасность пассажиров. Если сказать, что строители пуллмановских вагонов преуспели в достижении этой цели, то это будет слишком слабое выражение. Пол покрывают роскошные ковры, сиденья и кресла обиты лучшим, мягчайшим материалом, и все удобства предоставляются в пользование тому счастливому смертному, который призван на другой конец континента делом или удовольствием и чьё удовольствие -- путешествовать и спать в пуллмановском спальном вагоне сегодняшнего дня. Когда сегодня путешественик должен поехать из Чикаго в Сан-Франциско, он просто бросает несколько вещей в сумку, едет на конечную станцию в Чикаго, где он покупает сквозной билет и место в спальном вагоне. На ступеньках вагона его встречает пуллмановский проводник, который освобождает его от сумки и, если необходимо, помогает войти в вагон. С этого времени четыре дня, пока он не прибудет в Сан-Франциско, он не имеет никаких забот. Если он желает написать письма, есть планшет с канцелярскими принадлежностями и всем необходимым. Он может написать письма, передать их проводнику, чтобы тот отправил их по почте, и продолжать чтение утренней газеты. Если он голоден, он должен только пройти в вагон-ресторан, где он найдёт яства, достойные короля. Если он хочет побриться или постричься, цирюльник в соседнем вагоне. Если он хочет по дороге осмотреть пейзажи, в нескольких шагах есть обзорный вагон. Если его клонит ко сну и он желает отдохнуть, он нажимает на электрическую кнопку на подлокотнике, и проводник сделает остальное, но если он предпочитает лежать в роскошной кровати и читать, он должен только включить электрический свет у своей кровати, и он может читать, сколько угодно, и когда он прибудет в Сан-Франциско, он будет чисто выбрит, почищен, со сверкающими ботинками, сытый после вкусного завтрака и готовый тут же справиться с делом или удовольствием, которые привели его на другой конец континента. Или, если он предпочитает, он может взойти на великолепно оснащённый и по-королевски обставленный "Лос-Анджелес лимитед", один из прекраснейших поездов, которым может похвалиться земной шар. Сядьте на этот поезд в Чикаго, что вы можете сделать каждый день, и он с безопасностью, скоростью и уютом понесёт вас через плодородные фермы, луга и равнины; на второй день через Город Святых [Солт-Лейк-Сити, основанный членами движения святых последних дней, или мормонами.]; затем вокруг Великого Мёртвого моря Америки [Большое Солёное озеро.], по шалфейным равнинам и пастбищам южной Невады, и на третий день после отбытия из вашего дома в Чикаго вы окажетесь в Стране солнечного света и цветов и в Городе Ангелов [Калифорния и Лос-Анджелес.].
   Какой контраст со способом путешествия, к которому должны были привыкать наши деды десятилетие назад, когда старая бычья упряжка и прерийная шхуна [Крытый фургон.] медленно двигались по горам и равнинам, по тропах, на каждом повороте которых таилась опасность и смерть. Поистине "солнце движется" [Название проповеди баптистского священника Джона Джаспера (1812-1901).]. Во время службы в "Компании Пуллмана" я путешествовал от Атлантики до Тихого океана и от Мексиканского залива до границ Канады почти по всем из множества различных железнодорожных линий, которые делают карту Северной Америки похожей на паука, крадущегося в поисках мухи. Я посещал все главные города, где слышен звук колокола и свистка, и я в большой мере удовлетворил своё желание увидеть страну. Среди великих железных дорог, по которым я путешествовал, -- "Юнион Пасифик", чьи поезда "Оверленд лимитед", "Атлантик экспресс" и "Портленд -- Чикаго спешл" относятся к вершинам быстрого, безопасного и уютного путешествия. "Оверленд лимитед" освещается электричеством, обогревается паром и содержит всю известную роскошь и все удобства для путешествия. "Денвер энд Рио-Гранде рейлроуд" известна на весь мир из-за своей быстроты, прекрасных пейзажей, уюта и безопасности. "Саузерн Пасифик", "Балтимор энд Огайо Саутвестерн", "Миссури Пасифик" между Сент-Луисом и всеми восточными пунктами имеют поезда, освещённые электричеством, с обзорными вагонами, вагонами-салонами, вагонами-ресторанами и пуллмановскими спальными вагонами; "Чикаго энд Нортвестерн", обслуживание на сквозных поездах которой не отличается во всех землях от Чикаго и Востока до Сан-Франциско, Лос-Анджелеса, Портленда, Солт-Лейк-Сити, Огдена и Денвера; "Иллинойс сентрал рейлроуд", чьи восемь приёмных путей в Чикаго к югу от озера -- один из триумфов железнодорожного дела янки и чьё обслуживание изящно до крайности. "Пенсильвания лайнс", которая довезёт вас из Чикаго до Нью-Йорка за восемнадцать часов и за это время заставит вас чувствовать себя окружённым уютом. "Луисвилл энд Нэшвилл рейлроуд", чьи линии достигают каждого городка и каждой деревушки на "Сплочённом Юге". "Никл плейт роуд", прямая линия из Чикаго в Нью-Йорк, Бостон и все восточные пункты, все поезда "Никл плейт роуд" прибывают и отбывают с новой станции Ласаль-стрит, одной из прекраснейших железнодорожных станций в стране. "Санта-Фе", из чьих поездов вы можете осмотреть прекраснейшие пейзажи Скалистых гор, включая Большой каньон в Аризоне, милю в глубину, тринадцать миль в ширину, двести семнадцать миль в длину, раскрашенный, как цветок. "Лихай вэлли рейлроуд" в Чикаго, Нью-Йорке и Филадельфии, из окон поездов которой можно осмотреть всемирно известный Ниагарский водопад. "Колорадо энд Саузерн", колорадская железная дорога, путешествие по которой -- одно сплошное наслаждение. "Сан-Педро, Лос-Анджелес энд Солт-Лейк-Сити рейлроуд", одна из самых молодых, но не последних по значимости железных дорог, которая тянется прямо, как полёт вороны, связывая Город Святых и Город Ангелов, Скалистые горы со снеговыми шапками и поцелованные солнцем берега Тихого океана, мёртвое море и живое море; железная дорога, которая делает возможным в воскресенье кататься на санях с вашей второй женой в Городе Святых, а во вторник собирать цветы и есть апельсины с вашей первой женой в Городе Ангелов. По этой линии я езжу теперь, и хотя она действует недолго, всё же скорость и обслуживание равны, а в некоторых случаях превосходят скорость и обслуживание великих главных линий Востока. Мы часто делаем по девяноста миль в час по стандартной колее, как и другие в этой стране. Вагоны все новые, двигатели самого последнего, новейшего типа. Вагоны построены с уютом и удобством, поезда освещаются электричеством, обогреваются паром и имеют все современные удобства для безопасности и уюта пассажиров. Эта железная дорога, как и некоторые восточные железные дороги, в дополнение к пуллмановским проводникам нанимает проводников вагонов с мягкими креслами. На всех поездах от Солт-Лейк-Сити до Лос-Анджелеса есть три-четыре пуллмановских проводника и один проводник вагона с мягкими креслами.
   Во всех поездах есть вагоны-рестораны, которые, на самом деле, великолепные обеденные залы, где три раза в день опытный повар готовит изысканные блюда сезона, чтобы удовлетворить самого разборчивого внутреннего человека. Обстановка этих вагонов, тонкие льняные скатерти, художественная посуда из стекла, фарфора и серебра непременно заставят вас наслаждаться трапезой, даже если у вас несварение. Кроме вагонов-ресторанов и пуллмановских спальных вагонов, к каждому поезду на линии Солт-Лейк-Сити прицепляются туристические спальные вагоны, которые отличаются от пуллмановских спальных вагонов только небольшой разницей в обстановке. Обслуживание то же самое, но стоимость места от Солт-Лейк-Сити до Лос-Анджелеса вдвое меньше, чем в обычном спальном вагоне. Я не ездил по железной дороге с лучшим обслуживанием, более вежливым отношением и лучшим временем, чем "С.-П., Л.-А. энд С.-Л.-С. рейлроуд".
   В последние годы, когда лозунгом железных дорог, как и других отраслей, стал прогресс, железнодорожники не жалеют никаких расходов или усилий на то, чтобы предоставить путешественникам уют, удовольствия, безопасность и удобства, и теперь путешествовать так же безопасно, как оставаться дома, и не намного дороже, если не дешевле. Но несмотря на все принятые меры предосторожности, на железных дорогах происходят крушения, как дома происходят несчастные случаи.
   В первом крушении, в которое я попал, поезд наткнулся на стрелочный перевод, и в итоге вагоны перевернулись и свалились в канаву. Это произошло в Колорадо. Мы были вынуждены выбираться через окна, как луговая собачка из норы. Никто не погиб, но пассажиры были сильно потрясены и перепуганы. Как только вагоны уютно развалились и пассажиры получили способность говорить, они начали кричать на проводника. Но в то особое мгновение проводник был занят тем, что потирал свои голени и убеждал себя, что бояться нечего. В таких случаях пассажиры склонны забывать, что проводник испугался так же, как они, и забыл о чаевых и прочих обыденных делах, но после того, как он приходит в себя, он, не теряя времени, ищет свою паству и оказывает пассажирам ту помощь, которая им необходима, и большинству из них нужна какая-то помощь, хотя бы в том, чтобы убедить их, что они не пострадали. Пуллмановский проводник сегодняшнего дня обязан быть разносторонней личностью, он обязан иметь много терпения, уметь хорошо судить человеческую природу, быть быстрым, дружелюбным и наблюдательным. Много раз в моём вагоне путешествовал подагрически раздражительный пассажир, у которого было такое плохое настроение, что ему почти невозможно было угодить, и всё же ещё до того, как он проезжал со мной сотню миль, его настроение улучшалось, и он смеялся с остальными пассажирами. Смейся, и весь мир будет смеяться с тобой.
   Для нас, проводников, совсем не необычно превратиться в сиделку для больного или инвалида в нашем вагоне, и часто я дежурил возле постели больного пассажира, кормил его, давал ему лекарства, мыл его и, по сути, становился медсестрой, и я получал множество благословений от своих больных пассажиров, как мужчин, так и женщин, чью боль я облегчал и чьи последние мгновения на земле наблюдал. И это, дорогой читатель, мы делаем во имя человечности, а не во имя чаевых.
  
   Глава XX
  
   Туристический спальный вагон. Вагон с мягкими креслами. Меры предосторожности в современном железнодорожном деле. Взгляните на Америку, и пусть ваша грудь наполнится гордостью от того, что вы американец.
  
   Пуллмановский туристический спальный вагон, который вы можете найти на всех поездах на различных железных дорогах везде в Соединённых Штатах, для путешественника со средним достатком то же самое, что пуллмановский вагон для путешественника-миллионера. Они разработаны для уюта и удобства тех путешественников, для которых трата лишнего доллара представляет собой важное дело и которые не могут позволить себе дополнительные пышность и мишуру пуллмановского спального вагона или не заботятся о них, но чьё единственное желание -- сделать своё путешествие приятным, уютным и безопасным. И в "туристе" они могут сделать это точно так же, как в обычном спальном вагоне.
   Есть разница в цене, которая составит крохотную сумму для долгого путешествия через весь континент, но это не всегда привлекает путешественников, поскольку у меня были беднейшие пассажиры в "вагоне-дворце", а в другой раз миллионер и его семья были моими пассажирами в туристических вагонах. Моё мнение, которое подтверждается моим долгим опытом, что американского путешественника заботит не столько уют, сколько способность добраться куда нужно, поскольку средний американский путешественник всегда торопится, и в девяти случаях из десяти он больше думает о скорости поезда, чем о непосредственном окружении или о цене, которую платит за билет. Железные дороги, зная об этом, делали и постоянно делают все усилия, чтобы повысить скорость и безопасность своих поездов, но путешествия на долгие расстояния утомительны, и по этой причине железные дороги постоянно делают усовершенствования, чтобы повысить уют, удобства и удовольствия для путешественника, и в таком путешествии, как, например, из Чикаго в Лос-Анджелес, нет времени, чтобы сделать остановку для трапезы или таких обыденных дел, как бритьё, поскольку время -- это деньги, потерянные для большинства пассажиров, а также для железнодорожной компании. По этой причине вам предоставляется спальный вагон, в котором вы можете спать с таким же уютом, как у себя дома, вам предоставляется вагон-ресторан, который на ходу обеспечивает вас вкусной трапезой по цене, которую вы можете себе позволить. Вам предоставляется библиотека и вагон-салон, где вы можете чувствовать себя так же уютно, как у себя дома. Проводник принесёт вам утреннюю газету, обеспечит вас принадлежностями для письма или прохладительным напитком и присмотрит за вами, как курица за своим выводком.
   Но на всех железных дорогах есть правила, установленные и для пассажиров, и для работников, как во всех направлениях предпринимательства. Пассажир, например, не может курить в пуллмановском вагоне, но должен выйти в вагон-салон или в своё купе. В качестве примера: в вагоне между Огденом и Чикаго у меня был Дж. Дж. Корбетт [Джеймс Джон Корбетт по прозвищу Джентльмен Джим (1866-1933) -- боксёр, чемпион мира в тяжёлом весе.], джентльмен, который тогда был на вершине своей карьеры и, естественно, думал, что он владеет всем миром или большой его частью, во всяком случае, он пришёл в спальный вагон из вагона-ресторана, зажёг сигару, положил свои ноги на сиденье напротив и приготовился с уютом покурить. Но курить в этой части вагона -- нарушение правил, так что я приблизился к нему и вежливо попросил не курить в этой части вагона. Он несколько мгновений разглядывал меня и с усмешкой сказал: "Так вы мистер Пуллман, да?" Я сказал ему, что я не мистер Пуллман, но я распоряжаюсь в этом вагоне и по этой причине представляю мистера Пуллмана и что курить в этой части -- нарушение правил и что если он желает покурить, то он должен пойти в вагон-салон. Он вышел, но кондуктор спального вагона, который наблюдал за происшествием, сказал мне, чтобы я поостерёгся, или Корбетт получит мой скальп. Я сказал кондуктору, что я не боюсь и что если бы Корбетт не вышел, я выкинул бы его, и это было всерьёз, но кондуктор покачал головой и сказал, чтобы я поостерёгся. Разумеется, об этом было доложено управляющему, но, рассмотрев дело, он сказал, что я поступил совершенно правильно и что за это мне и платят.
   Необходимо, чтобы все пассажиры, как и работники, соблюдали правила компании для пользы, безопасности и удовольствия всех пассажиров, а также работников.
   Все железнодорожники, которых я встречал, начиная от президента, оказывались славными малыми, дружелюбными, внимательными и всегда готовыми оказать помощь и услугу тем, кому это необходимо, но в то же время они строги в отношении правил и порядка. Полностью понимая своё дело, они требуют от начинающих подчинения указаниям и законам железной дороги, потому что от этого зависят жизни сотен людей и собственность ценой тысячи долларов, и по этой причине они ежегодно тратят тысячи долларов на новые приборы, изобретения и оборудование, которые сохранят время и обеспечат безопасность путешественника. Среди новых изобретений, принятых на современных железных дорогах, -- система блокировки, которая делает почти невозможной столкновения двух поездов, приближающихся друг к другу по одной линии, если машинист не спит и внимательно относится к делу. При этой системе, когда поезда приближаются друг к другу на определённое расстояние, в кабине каждого локомотива одновременно звенит звонок, и звенит до тех пор, пока опасность не минует. Это вместе с мощными электрическими прожекторами, которые теперь используются и освещают насыпь на расстоянии в пять миль, делает лобовое столкновение почти невозможным, а воздушный тормоз, тяжёлые рельсы, плотная насыпь вместе с крутыми поворотами и уклонами, всё это повышает безопасность пассажиров и сохраняет многие мили в путешествии и многие драгоценные мгновения. Мне всегда казалось странным, что многие американцы каждый год стремятся в Европу и за границу, чтобы осмотреть пейзажи Старого Света, когда наша Северная Америка, Новый Свет, предлагает так много лучших возможностей изучить госпожу Природу во всех её видах, и я всегда говорю путешествующему американцу: "Взгляните на Америку". Многие ли из вас так поступают? Только те, кто видели нашу великую страну, могут справедливо оценить величие её гор и рек, долин и равнин, каньонов и ущелий, озёр и источников, городов и городков, великие доказательства божьего творения, рассеянные по всей этой прекрасной земле, над которой развеваются звёзды и полосы. Езжайте в Нью-Йорк и осмотрите высокие здания, Бруклинский мост, подземку, изучите произведения искусства, которые там можно найти, как статуи, так и картины, задумайтесь над огромным объёмом коммерции, которая ведётся с внешним миром. Обратите внимание на различные архитектурные стили, которые отображаются во дворце миллионера и в доме скромного торговца, осмотрите великолепную реку Гудзон и загородные дома с их травянистыми берегами и рядами деревьев, обратите внимание на корабли из всех краёв, встающие на якорь на Ист-Ривер. Затем поразмышляйте об изменениях, которые были сделаны в течение такого короткого времени с тех пор, как остров Манхэттен был приобретён у индейцев Питом Минёйтом за несколько одеял и бус стоимостью 24 доллара [Петер Минёйт (между 1580 и 1585 -- 1638) -- губернатор колонии Новые Нидерланды, который в 1626 году купил Манхэттен.]. Затем сядьте на "Пенсильвания лимитед", чьи поезда -- вершина современного железнодорожного дела и езжайте в Вашингтон, столичный город нации. Прогуляйтесь по Пенсильвания-авеню и обратите внимание на её красоту. Посетите Капитолий, и пусть ваша грудь наполнится гордостью от того, что вы американец. Посетите гробницу генерала Гранта и осмотрите тысячу и одну великолепную статую, рассеянные по всему городу. Посетите Аннаполис и Уэст-Пойнт, где обучаются руководители флота и армии нашей нации [Военно-морская академия в Аннаполисе и Военная академия в Уэст-Пойнте.]. Прогуляйтесь по полям боёв при Фредериксберге, Геттисберге и Лексингтоне и поразмышляйте о событиях, которые создали современную историю [Битва при Фредериксберге (1862) и битва при Геттисберге (1863) во время гражданской войны, битвы при Лексингтоне и Конкорде (1775) во время Войны за независимость.].
   Обратите внимание на величественный Потомак и монумент Вашингтону. Совершите короткую поездку на север и посмотрите на великий Ниагарский водопад, послушайте то, что он говорит своим мощным ревущим голосом. Езжайте в Питтсбург, где расположено великое сталелитейное производство, и посмотрите, как делаются стальное перо и стальная пушка. Езжайте в Чикаго, этот западный улей коммерции. Посмотрите на Великие озёра, а лучше совершите по ним плавание. Обратите внимание на великую лесную промышленность Мичигана и на движение на озёрах. Езжайте в Канзас-Сити и Омаху и посмотрите на превращение техасского быка в солонину, которую вы ели на прошлом пикнике, или это была говяжья стружка? Посмотрите на обширные скотные дворы с тысячами голов скота, свиней и овец и подумайте о тысячах людей, которых они кормят. Переправьтесь через реку Миссури и вступите на равнины великого и недавно неизвестного Запада. Подумайте о пионере, который в 1849 году пересекал эти некогда бесплодные просторы прерий, шагая рядом с медленнно идущей бычьей упряжкой в поисках земли обетованной, прокладывая тропу для поколений, которые шли за ним, как вы теперь едете в пуллмановском вагоне. Подумайте об опасностях, которые окружали его со всех сторон, затем удивитесь его выдержке, затем пусть ваша грудь опять наполнится гордостью от того, что вы американец, принадлежащий к той же породе, которую составляли те люди в те дни. Обратите внимание на величественность Скалистых гор, когда она поднимаются над равнинами, на их пики со снежными шапками, сверкающие на ясном голубом небе, вдохните чистейшую эссенцию жизни, напейтесь из хрустальных потоков, мерцающих в своих берегах, и тогда вы начнёте презирать вино, сделанное людьми. Послушайте приветствие колоколов и свистков, когда поезда приближаются к необычному памятнику, сотворённому природой, -- Горе святого креста.
   Езжайте в Йеллоустонский национальный парк и насладитесь его чудесами, прогуляйтесь по садам богов и послушайте голос Гигантского гейзера, когда он выбрасывает потоки кипящей воды. Искупайтесь в животворных источниках и грязевых ваннах. Обратите внимание на фантастические формы скал и деревьев, вырезанные рукой природы, затем езжайте в Колорадо-Спрингс, совершите восхождение на Пайкс-Пик и посмотрите на мир, который простирается перед вами с его долинами, горами и равнинами. Посетите шахты Ледвилла и Криппл-Крик, склады части национального богатства. Посетите Денвер и посмотрите на успехи, которые сделаны в развитии Запада за короткое время. Сядьте на поезд "Денвер энд Рио-Гранде" и обратите внимание на великолепные пейзажи гор, каньонов, ущелий и прекрасные горные озёра и потоки, обратите внимание на Большой каньон в Колорадо, королевское ущелье. Теперь обратите внимание на великие белые просторы Большого Солёного озёра, когда оно сверкает в лучах заходящего солнца, и подумайте об историях, которые вы слышали о нём, пока кондуктор не вернёт вас на землю криком: "Огден".
   Обратите внимание на этот шумный железнодорожный центр в сердце Скалистых гор и признайте величие нашей страны. Посетите Солт-Лейк-Сити, "город Сиона", Ханаан Нового Света [Солт-Лейк-Сити, основанный мормонами, сравнивается со святыми для иудеев и христиан местами: Иерусалимом, где расположена гора Сион, и с Ханааном (Палестина, Сирия, Финикия).]. Посмотрите на этот прекрасный город, угнездившийся под защитой горных хребтов Уосатч и Окер. Прогуляйтесь по его широким улицам с рядами деревьев, посетите скинию [Скиния Солт-Лейк -- зал для собраний мормонов, названный в честь походного храма древних евреев.] и послушайте, как звучат нежные струны величайших органов мира. Посмотрите на Мормонский храм [Храм Солт-Лейк -- крупнейший храм мормонов.]. Посетите Солтейр [Курорт в Солт-Лейк-Сити.] и позабавьтесь в волнах солёного моря. Сядьте на идущий на запад поезд "Сан-Педро, Лос-Анджелес энд Солт-Лейк-Сити" и пересеките оконечность этого озера, одно из чудес природы.
   Пересеките пустыню Невада, которая совсем недавно была бесплодной пустыней, пока не почувствуете запах цветущих апельсинов солнечной Калифорнии, а поезд не появится из-за гор и не откроется вид на величественный Тихий океан. Посмотрите на большие деревья Калифорнии, на морских котиков и на пейзажи Йосемитской долины. Посетите апельсиновые рощи и виноградники и попробуйте апельсины и виноград. Посетите остров Санта-Каталина в Тихом океане и пару часов порыбачьте в его водах. Затем сядьте на "Саузерн Пасифик" и возвращайтесь в Нью-Йорк через Аризону, Нью-Мексико, Техас, Новый Орлеан, Флориду и другие южные штаты. Затем пусть ваша грудь опять наполнится гордостью от того, что вы американец.
   Я думаю, что вы согласитесь со мной, что наша великая страна -- ровня любой стране мира и что не хватит томов, чтобы рассказать обо всех её чудесах. Совершив такую поездку, вы скажете вместе со мной: "Взгляните на Америку". Я видел большую часть Америки и всё ещё гляжу на неё, но даже тысячелетняя жизнь будет слишком короткой, чтобы увидеть нашу страну. Америка, я люблю тебя, милая земля Свободы, дом храбрых и свободных.
  
   Глава XXI
  
   Некоторые из железнодорожников, под началом которых я служил. Джордж М. Пуллман. Город Пуллман, Иллинойс. Американские железные дороги занимают первое место в мире. Некоторые цифры.
  
   Среди большого числа железнодорожников, под началом которых я служил и с которыми работал в течение пятнадцати лет, я с удовольствием вспоминаю имена тех, с которыми я был ближе знаком и которым я признателен из-за их благосклонности и любезности, и моя приятная обязанность упомянуть всегда любезного, обходительного и очень опытного главу денверского отделения "Пуллмана" мистера Раннелса и его помощника мистера Райта, которые отправили меня на мой первый участок в 1890 году. Затем следует хорошо известное имя окружного управляющего Дж. М. Смита, который через год отправил меня на участок, что отметило начало моей службы в "Пуллмане". Мистеру Смиту больше, чем любому другому железнодорожнику, я признателен за его советы и за его благосклонность, оказанную мне, пока я служил в отделении, которое он так долго возглавлял. Я всегда видел его вежливость и обходительность, и он никогда не был слишком занят, чтобы выслушать работников железной дороги, которые приходили к нему по делам компании или по частным делам, и дать им добрый совет. Я несколько лет распоряжался вагоном на его территории, и много раз он был моим пассажиром, и в таких случаях он казался мне больше похожим на старого друга, чем на управляющего "Компании Пуллмана".
   Затем я перешёл в огденское подразделение. Здесь я встретился с управляющим Бейкером и его помощником Джонни Сирсом и очень хорошо их узнал, и этим двум джентльменам я тоже признателен за оказанную мне благосклонность, поскольку, пока я был на их территории, они пытались всеми возможными способами сделать мою работу приятной и доходной. Меня отправляли на участки, которые покрывали огромные пространства Соединённых Штатов, и на некоторых самых длинных участках я отбывал и прибывал на станции в разных округах под началом разных управляющих, но я всегда смотрел на Огден как на свою домашнюю станцию, а на управляющего Бейкера как на своего начальника, пока в округе не был назначен другой управляющий, и тогда я перешёл в Солт-Лейк на участок новой железной дороги сенатора Кларка [Уильям Эндрюс Кларк-старший (1839-1925) -- предприниматель и политик, член Сената США (1899-1900, 1901-1907).] "С.-П., Л.-А. энд С.-Л. рейлроуд", между Солт-Лейк и Лос-Анджелесом, под начало управляющего мистера Туайнинга и его помощника мистера Коттена, и эти джентльмены, пока я работал с ними, тоже оказали мне благосклонность, которая делала мою работу намного приятнее. В этой связи я также упомяну имена Джима Донохью, разъездного инженера; У. Х. Смита, начальника поезда, и П. Рэндолфа Морриса и Джосайи Джонса, особых агентов, всё это славные железнодорожники.
   В течение пятнадцати лет службы я служил под началом множества разных управляющих и для того, чтобы упомянуть имена всех, потребуется отдельный том, но я всегда буду хранить о них добрые воспоминания, поскольку все они без исключения были добры со мной.
   Ещё один старый друг, которого я недавно встретил на стальной дороге, -- Уильям Х. Блад, ныне один из самых популярных кондукторов на "Сан-Педро, Лос-Анджелес энд Солт-Лейк-Сити рейлроуд". В начале семидесятых Билли был одним из лучшим ковбоев в западной стране скотоводов. Он был со мной на многих старых тропах и во многих суровых местах, но, как и я, всегда выходил сухим из воды.
   И. У. Джиллетт, ныне начальник пассажирской службы на "Солт-Лейк рейлроуд" и один из самых известных и самых популярных железнодорожников Запада, -- ещё один мой старый друг, которого я с удовольствием теперь часто встречаю. Первый раз я встретился с ним при следующих обстоятельствах. Я думаю, это было осенью 1874 года, когда я был на тропе с некоторым количеством скота и возвращался в Аризону через Вайоминг. Я скакал весь день, и когда начало темнеть, я заметил небольшую станцию на главной линии "Юнион Пасифик", и я решил заглянуть туда из любопытства. Когда я приблизился, я заметил, что вокруг шатались несколько подозрительных грубого вида клиентов, и я тут же пришёл к выводу, что это грабители, которые хотят напасть на станцию. Последующие события немедленно доказали, что я был прав. Они не заметили меня и напали на начальника станции в подлинно западном стиле, но они напоролись на серьёзного противника, о чём свидетельствовал треск артиллерии в руках начальника станции. Разумеется, я не мог пропустить такое развлечение, и не дожидаясь приглашения и не теряя времени, пустил в ход свой сорок пятый калибр, и за меньшее время, чем требуется, чтобы рассказать об этом, остатки этих грязнуль последовали к ближайшей границе штата, а рыжеволосый юноша с дымящимся 45-м калибром пожимал мне руку и пытался сказать что-то о том, что я спас его жизнь. Он тут же пришёлся мне по душе за свою смелость, и так началась наша дружба, которая продолжалась много лет, пока время и судьба не свели нас вместе на одной железнодорожной линии.
   Железнодорожники как класс -- самое весёлое собрание людей, которых можно найти в какой-либо профессии, хорошо образованные, широко мыслящие, всегда внимательные к другим, и в то же время они прекрасно знают своё дело, поскольку они должны много лет служить на железной дороге, так сказать, учениками, пока не получат ответственное место, и человек, который достиг должности президента или главного управляющего железнодорожной системы, узнал всё, что можно узнать о железном коне и стальной дороге, и они используют свои познания для того, чтобы предоставить безопасность и уют миллионам жизней, которые ежегодно вверяются их попечению.
   Главный управляющий отвечает не только за жизни путешественников, но за жизни армии железнодорожных работников под его началом, и он должен знать всё и должен быть всегда готовым поступить правильно в правильном месте в правильное время, и поскольку во многих случах от этого зависит жизнь и смерть, он обязан знать, как это делать.
   Образование, полученное в колледже, не создаёт железнодорожного управляющего, хотя оно может в этом помочь. Он в большой мере получает своё образование в школе опыта, и в некоторых случаях это тяжёлая школа, и самая требовательная из всех школ, но в то же время это школа, в которой может учиться любой под солнцем, и учиться хорошо, а в дни двадцатого века, в дни деятельности и прогресса, человек, который понимает суть вещей, может двигать миром. После выкипания всего в котле остаётся два бесспорных факта. Железнодорожники заставляют мир двигаться, понимая суть вещей, а другой -- железнодорожники двигают людьми, которые живут в мире, таким образом они двигают всё и всех. И они сами постоянно двигаются, что доказывает, что они отличаются от многих других людей тем, что следуют тому, что проповедуют. И от этих людей всех классов, начиная от президента, я получил любезности и самое доброе отношение, и эти приятные знакомства составляют приятные воспоминания, которые останутся со мной всегда.
   Я несколько раз с удовольствием встречался и беседовал с Джорджем М. Пуллманом, отцом спального вагона, и я увидел, что это прекрасный человек, широко мыслящий во всех значениях этого слова, всегда доступный, всегда готовый сказать доброе слово для каждого из огромной армии его работников, с которыми он встречается в своих путешествиях, и он всегда пытался встретиться со всеми. Я с удовольствием встретился и с двумя его мальчиками, подлинными детьми своего отца.
   Одна из легенд, связанных с западной историей горнодобычи, рассказывает о том, что в начале 60-х годов Джордж М. Пуллман был бедным старателем и арендовал кусок земли под горнодобычу в Колорадо и что идея спального вагона появилась из-за двухъярусных коек в шахтёрских бревенчатых домах -- "двухъярусных домах", как их называли. Как бы то ни было, мистер Пуллман получил множество благодарностей от уставшего путешественника, а идея, которая привела его к изобретению спального вагона, оказалась такой удобной для сегодняшнего путешественника, что заслуживает войти в историю как величайшая идея, которая когда-либо приходила из того места, откуда приходят идеи.
   Я с удовольствием посетил все крупные мастерские "Компании Пуллмана", включая город Пуллман, Иллинойс, приличных размеров город, названный в честь мистера Пуллмана, которым он, в основном, владеет, и где живёт большое количество работников его мастерских. В городе есть прекрасные церкви и общественные здания, великолепные библиотека, читальни и помещения для развлечений. И пока я там был, я не увидел ни одного салуна. Кажется, такие места здесь табу. Мастерские -- лучшие в этой стране, содержат все современные машины лучшего типа, а работники -- мастера своего дела. Здесь строятся все прекрасные спальные вагоны и множество особых вагонов, которые можно увидеть на железных дорогах этой страны. В дополнение здесь также производится большое количество ремонтных работ. Как только с пуллмановским вагоном что-то случается, его тут же отправляют в мастерские на ремонт, и скоро он выходит свежий, как яблочко. Вы можете увидеть пуллмановские вагоны по всей стране, где есть стальная дорога, а недавно другие страны положили на них глаз, и в ближайшем будущем вы сможете спать в пуллмановском вагоне, путешествуете ли вы по Англии, Франции, Швеции или Китаю. Они достаточно хороши, чтобы их проталкивать или, скорее, тянуть.
   В 1893 году я пришёл к мистеру Пуллману и рассказал ему, что хочу объединить проводников "Компании Пуллмана" в клуб и собирать с каждого по пятьдесят центов в месяц с целью вложить выручку в землю и постепенно создать то, что мы бы назвали "Дом проводников". Мистер Пуллман сказал, что это хорошая идея и что если мы преуспеем в покупке тысячи акров земли, он воздвигнет на ней здание для нас, и подписал соответствующее заявление.
   Затем я поехал во все подразделения "Компании Пуллмана", представляя своё предложение проводникам в различных округах, но нашёл только двадцать пять вкладчиков, остальные отказались от такого предложения, некоторые говорили, что я хочу только собрать деньги и сбежать с ними, так как эту сумму нужно было отправить в главную контору "Пуллмана" в Чикаго, и мне нужно было каждый месяц присматривать за вложенными деньгами. Другие отказались по той причине, что они могут быть в любое время уволены из "Пуллмана", и было высказано много других оправданий. Тем не менее, было много пуллмановских кондукторов, которые обещали вложить от одного до пяти долларов, когда мы будет готовы приобрести землю.
   Моей целью было построить дом и больницу по соседству с сельскохозяйственными землями для пользы старых и больных проводников, которые неспособны выполнять свои обязанности как пуллмановские проводники. Если бы тогда это было завершено, у нас были бы теперь большая ферма, дом и больница, соединённые вместе, и все проводники, которые теперь неспособны работать, получили бы хороший дом и уход на весь остаток жизни. Я надеюсь прожить достаточно долго, чтобы увидеть этот план осуществлённым.
   В настоящее время американские железные дороги занимают первое место в мире. Ни в какой другой стране путешественник не найдёт такого уюта, такого удобства, таких удовольствия, безопасности и скорости, как обитатель этой крепкой молодой страны, относящейся к нашему дяде Сэмюелю. В настоящее время в Соединённых Штатах открыты и действуют двести шестьдесят тысяч миль железных дорог, не упоминая о нескольких тысячах миль, которые строятся и разрабатываются. Эта огромная протяжённость в милях разделена между тысячью различных железных дорог, а в 1851 году было только 149 различных железных дорог с общей протяжённостью в 9000 миль. Железные дороги сегодня имеют капитал суммой свыше 14 000 000 000 долларов, и они платят своим работникам жалованье, которое превышает 7 000 000 долларов ежегодно, а их доходы составляют кругленькую сумму в 2 500 000 000 долларов за то же время. Они перевозят более 800 000 000 пассажиров каждые двенадцать месяцев и 2 200 000 000 тонн грузов. Эти цифры не включают несколько миллионов тонн чемоданов, сумок, шляпных коробок и саквояжей, которые средний путешественник считает необходимым нагрузить на себя, отправляясь в путешествие на любое расстояние, и которых иногда такое большое количество, что это делает жизнь проводника тяжёлой ношей.
   Перечитайте эти цифры, дорогой читатель, это самая скромная оценка железнодорожных перевозок в нашей прекрасной стране. Вы можете сосчитать до миллиона, можете сосчитать до миллиарда? Огромные цифры, не так ли? Кажется, они показывают, что люди в этой стране -- великие путешественники, всегда в движении, всё же они говорят, что это страна домов и что средний американец превыше всего любит свой дом и домашнюю жизнь. Эти цифры показывают, что только у немногих нет домов или что они ищут дом получше, который, как блуждающий огонёк, ускользает от них, но они продолжают передвигаться, полные надежды, не удовлетворённые, и они будут передвигаться, пока Гавриил не затрубит в свой оловянный рожок.
   Но этот класс людей составляет только небольшой процент путешественников. Предпринимательство в эти дни ведёт борьбу, и состязательность делает долгие путешествия необходимыми, и поскольку предпринимательство в мире растёт, и все страны на земле сталкиваются в борьбе за всемогущий доллар, скоро понадобится больше железных дорог, чтобы сделать земной шар меньше и срезать часы и минуты драгоценного времени, которое для сегодняшнего человека обозначает деньги. И поскольку человек делает и сохраняет деньги, он будет тратить их для удовольствия своего и своей семьи, и поскольку он должен путешествовать, чтобы найти удовольствия, должны быть железные дороги, чтобы везти его, и поэтому цифры, которые я пишу теперь, будут выглядеть незначительными рядом с великолепными суммами, которые будут выложены перед читателем в те дни, потому что если в следующем веке они увеличатся так, как они увеличились в прошлом веке, прогулки выйдут из моды, и каждый будет ездить и, я надеюсь, спать в пуллмановском спальном вагоне.
  
   Глава XXII
  
   Некоторые воспоминания о пастбищах. Несколько людей, которых я встречал. Буффало Билл. Братья Джеймс. Йеллоустон Келли. Убийство Бака Кэннона Биллом Вудсом. Самоубийство Джека Зимика.
  
   Прошло много лет с тех пор, как я оставил пастбища, и когда я мысленно возвращаюсь в те годы, а это бывает часто, передо мной проходят как приятные, так и печальные воспоминания, и я запишу лишь немногие под конец истории своей жизни, которая была полна действия, что естественно, поскольку люди тех дней были людьми действия. Они вынуждены были быть такими, и, возможно, их действия были не совсем хорошими, что я охотно признаю, но даже если это верно, то верно и то, что их действия были не совсем плохими. И в историю фронтира вписаны бесчисленные героические деяния, которые были там совершены, деяния, которые требовали железной выдержки, самоотречения в полном смысле этого слова, принесения в жертву своей жизни ради жизни незнакомца или друга. Деяния, которые отметили мужчин западных равнин как мужчин, достойных называться мужчинами, и хотя многие из них не блистали бы в сегодняшнем приличном обществе или среди 400 из Готэма [Имеется в виду элита, в этом случае элита Нью-Йорка. О Готэме как прозвище Нью-Йорка см. предисловие переводчика к книге Э. Борда "Весёлые рассказы о безумцах из Готэма".], всё же они ярко блистали на своём месте в своё время, когда мужчины жили и умирали ради принципа и при исполнении обязанностей. Мужчина, который приезжал в те дни на Дальний Запад или который заявлял, что это его дом, видел, что жизнь здесь отличается от жизни, которую вёл пижон с Пятой авеню. Здесь мужчина делал свою мужскую работу, проживал свою мужскую жизнь, и когда он должен был встретить смерть, он встречал её, как мужчина. Среди таких мужчин, в таком окружении я провёл много лет своей жизни, и здесь я встречал мужчин, которые теперь знамениты, а другие не прожили достаточно долго, чтобы достичь вершин славы, но для тех, кто хорошо их знал, их память не менее священна.
   Некоторые мужчины, которых я встречал в стране скотоводов, теперь известны всему миру как преступники из преступников, всё же я видел, как они совершают деяния, исполненные доблести, самопожертвования и дружелюбия, по сравнению с которыми деяния, совершённые джентльменами в старые добрые времена, когда процветало рыцарство, выглядят незначительными, и всё же эти мужчины не притязали на звание джентльменов. Они были просто мужчинами.
   В начале семидесятых я с удовольствием часто встречался с человеком, который теперь знаменит в Старом Свете и в Новом Свете, с Буффало Биллом (Уильямом Ф. Коди), ковбоем, пастухом, охотником, скаутом и шоуменом, человеком, который день и ночь проносил свою жизнь в своих руках через дикую страну, куда его призывали обязанности, и часто блефовал, чтобы остановить угрюмую Смерть с её косой, и теперь он живой, здоровый и знаменитый.
   Другие, которые были равно знамениты, но иначе, -- это братья Джеймс, Джесси и Фрэнк [Джесси Вудсон Джеймс (1847-1882) и Александр Франклин Джеймс (1843-1915) -- преступники, одни из самых известных героев эпохи освоения Запада, прославленные во множестве романов и фильмов. Имели репутацию американских Робин Гудов, для которой не было никаких оснований. Уважение автора к братьям Джеймс тем более удивительно, что в гражданской войне они воевали за рабовладельческий Юг.]. Я часто встречал их в старые дни на пастбищах и очень близко познакомился с ними и многими членами их банды. Их имена вписаны в историю как имена самых знаменитых грабителей Нового Света, но для нас, ковбоев страны скотоводов, которые хорошо их знали, они были настоящими мужчинами, храбрыми, дружелюбными, щедрыми и внимательными, и хотя они были грабители и бандиты, всё же то, что они забирали у богатых, они раздавали бедным. Банда братьев Джеймс украла тысячи долларов; всё же Джесси был бедняком, когда он пал жертвой пули трусливого, коварного убийцы, а Фрэнк Джеймс и сегодня бедняк. Что они сделали с тысячами, которые они украли? Ответ простой: они раздали их тем, кто в них нуждался. Вот почему у них было так много друзей, а законникам так трудно было их поймать.
   И если они грабители, то каким именем мы назовём некоторые из великих трестов, корпораций и брокеров, которые годами грабят народ этой страны, некоторые из них, радостно сказать, теперь за решёткой, и всё-таки другие даже теперь копят доллары, которые они крали и продолжают красть у американского народа, и благодаря этим самым долларам на них смотрят как на уважаемых и почтенных членов общества, и единственная разница между ними и братьями Джеймс заключается в том, что братья Джеймс грабили богатых и раздавали бедным, а эти уважаемые члены общества крадут у бедных, чтобы сделать богатых ещё богаче, и подумайте, читатель, кому из них будет легче, когда наступят последние дни и когда все люди предстанут перед великим белым престолом в ожидании окончательного приговора?
   Джесси был настоящим мужчиной, любящим сыном и мужем, верным своему слову, верным своим принципам и верным своим товарищам и своим друзьям. Совсем недавно я с удовольствием встретился с Фрэнком Джеймсом на железной дороге, когда он ехал на побережье со своей театральной труппой, и я насладился приятной беседой с ним. Он узнал меня и вспомнил о многих случаях, которые происходили в старые дни на ничейной земле.
   Совсем другого типа человеком был Йеллоустон Келли, правительственный скаут, охотник и траппер. Он был одним из тех людей, которые сделали фронтир историей и открыли непроходимые дикие места для марша цивилизации. Когда я первый раз встретил его, он работал на правительство как скаут и проводник, и поэтому мы часто сталкивались друг с другом во время наших странствий по стране, я со скотом, он с солдатами дяди Сэма или как одинокий скаут, и эти встречи принадлежат к моим самым драгоценным воспоминаниям. Это был человек, который знал страну лучше, чем он знал свою мать, он был совершенно бесстрашным, дружелюбным и безотказно щедрым. Он был такого типа человеком, которого вы, однажды встретив, никогда не забудете, и мы, ковбои, которые хорошо его знали, считали его начальником всех правительственных скаутов тех дней. Я также с удовольствием встречался с Китом Карсоном [Кристофер Хьюстон Карсон по прозвищу Кит Карсон (1809-1868) -- охотник, проводник, военный, один из самых известных героев эпохи освоения Запада, прославленный во множестве романов и фильмов. Здесь автор перегибает палку со своими ковбойскими небылицами, потому что он появился на Западе через год после смерти Карсона.] в Аризоне и почти со всеми правительственными скаутами, охотниками и трапперами западной страны, и они все могут быть описаны одним предложением: это были люди, знать которых было удовольствием и честью.
   Билли Кид был другого типа человеком, и никогда не было и, я думаю, уже не будет подобного ему человека. Писатели заявляют, что он был очень плохим человеком. Я в этом сомневаюсь, поскольку я хорошо его знал, и я знал, что он сделал много добра. У него были черты, которые делают человека хорошим, но судьба и обстоятельства были против Кида, всё же я знаю, что он всегда помнил сделанное ему добро и никогда не прощал врагов. Я проскакал с ним бок о бок много миль, и тяжело поверить, что он был таким плохим, как его изображают, но факты против него, и когда его карьера закончилась благодаря пуле из "кольта" шерифа Гэрретта, мир стал лучше, а также осталось несколько человек в смертельном страхе перед Кидом, и я полагаю, что у них были причины бояться, поскольку Кид всегда держал своё слово.
   Когда я работал в отряде Дювала и у Пита Галлингана [В главе VI автор называет его Галлинджер, а в главе XVI Галлиган.], я часто совершал поездки по тропе со стадами скота и лошадей, принадлежавших владельцам других ранчо, и в этих поездках случалось много происшествий, весёлых и печальных. Следующее происшествие случилось осенью 1878 года, когда я вышел на тропу с отрядом "клейма коробки и полукруга", относившегося к Артуру Горману и компании.
   Мы должны были повести небольшое стадо лошадей в Додж-Сити, куда мы прибыли после бессобытийной поездки, и после передачи лошадей мы отправились, как обычно, "побить" город. Но мы встретились с неожиданной помехой. Наш счетовод Джек Зимик сел играть в покер и проиграл все деньги, которые он должен был заплатить ковбоям, суммой в две тысячи долларов, а также деньги начальника на такую же сумму. Это было жалованье парней за полтора года, и поэтому когда они услышали эту новость, у них было довольно плохое настроение. Они тут же так быстро кинулись к Зимику, что он взял меня и поехал в Кинсли, Канзас, где был мистер Горман. Прибыв туда, он пошёл в салун Смита и снял комнату, поскольку Смит держал над салуном меблированные комнаты, и в обычае всех скотоводов было делать их своей штаб-квартирой, когда они были в городе. Здесь мы встретили мистера Гормана, мы сидели в комнате, и Зимик сказал что-то мистеру Горману, а затем внезапно Зимик выхватил свой револьвер "кольт" 45-го калибра, заметив при этом: "Это конец Джека Зимика". Он приставил оружие к своей голове и, прежде чем мы смогли до него добраться, нажал на спусковой крючок, и его мозги разлетелись по всей комнате.
   Меня и мистера Гормана арестовали и продержали некоторое время, пока всё не разъяснилось. Мистер Горман был потрясён таким поступком, поскольку Джек был одним из лучших его работников и был с ним долгое время. Мистер Горман отправил тело друзьям Зимика в Бостон и лично заплатил всем парням, взяв деньги из своего кармана, но когда парни услышали об опрометчивом поступке Зимика, они сказали, что, скорее, потеряли бы каждый доллар, что у них был, чем позволили бы Джеку убить себя, поскольку он был любимцем всех ковбоев, особенно работников мистера Гормана. Зимик работал на Гормана и компанию десять лет, и он был правой рукой мистера Гормана, и это был первый раз, когда он поступил неправильно. У Джека не было выдержки, чтобы опять встретиться с товарищами, и я полагаю, он решил, что его "кольт" 45-го калибра -- это единственный друг, который поможет ему выпутаться.
   В мае 1882 года я был в Дуранго, Колорадо, и оказался в салуне на Мэйн-стрит, где было много нас, ковбоев, и среди прочих были Бак Кэннон и Билл Вудс. Выпивка текла свободно, когда Кэннон и Вудс заспорили из-за племянницы Кэннона, которой Вудс оказывал внимание против желания молодой леди. После того, как они обменялись несколькими резкими словами, Вудс выхватил свой револьвер "кольт" 45-го калибра, заметив при этом: "Я убью тебя", -- и его палец, должно быть, соскользнул, поскольку когда его оружие выстрелило, то пуля попала в кружку пива в руке человека, который подносил её к губам, и осколки стекла разлетелись по всей комнате, а пуля ушла в потолок салуна. Через мгновение Вудс пустил три пули в Кэннона, заметив при этом: "Я убью тебя, потому что твоя племянница -- услада моего сердца, и я умру за неё". Предсмертными словами Бака Кэннона были: "Парни, не позволяйте хорошему человеку умирать в сапогах" [Поговорка "умереть в сапогах" означает "умереть при исполнении обязанностей".].
   Весной 1879 года мы отправились в Додж-Сити, Канзас, со стадом скота для рынка, и после того, как передали его, мы обратились к поиску развлечений. Кто-то пошёл в ближайший салун и к карточному столу, но я услышал, что в танцевальном зале Билла Смита будут танцы и вместе с несколькими парнями решил поучаствовать. В Додж-Сити в это время года было довольно большое количество ковбоев, так что когда мы прибыли в танцевальный зал, мы не удивились, когда увидели, что он переполнен. Заведение Смита располагалось в большом, низком каркасном здании к югу от железнодорожных путей. Мы увидели здесь много старых знакомых и среди прочих Кайову Билла, цветного скотовода и владельца ранчо из Канзаса, чьё ранчо было на Кайова-Крик. Я несколько раз встречал его, но увидел первый раз за пару лет, но поскольку он танцевал с молодой леди, я не мог тут же поговорить с ним. Так что я нашёл себе пару и продолжил веселиться. Мы протанцевали недолго, когда я заметил переполох возле барной стойки, и все глаза обратились в том направлении. Скоро я выяснил, что причина переполоха -- спор между Кайовой Биллом и Биллом Смитом, владельцем заведения, который стоял за стойкой. Кайова Билл, закончив танцевать со своей прекрасной партнёршей, подвёл её к стойке, чтобы угостить. Смит, который стоял за стойкой, отказался обслуживать её, сказав, что для неё уже достаточно. Кайова Билл сказал Смиту, что он (Кайова Билл) платит за выпивку, которую она хочет, и что он хочет, чтобы она получила то, чего она хочет. Смит сказал: нет, она больше не получит выпивку, поскольку для неё уже достаточно. Тут Кайова Билл кинулся к бару и ударил Смита по голове бутылкой виски, частично оглушив его, но тот через мгновение пришёл в себя и выхватил свой "кольт" 45-го калибра, Кайова Билл сделал то же самое, и оба оружия заговорили одновременно. Смит мёртвым упал за стойку с пулей в сердце. Кайова Билл повалился на стойку и медленно сполз на пол, и когда он упал, то был уже мёртв.
   На следующий день их повезли на кладбище, положив бок о бок в один фургон, и похоронили бок о бок в одной могиле. Кайова Билл незадолго до этого составил завещание, которое нашли на его теле, когда он был убит.
   Я несколько лет знал Кайову Билла и присутствовал при перестрелке, которая произошла за два года до этого в Техасе, возле границы с Аризоной. Здесь, в 1877 году, во время одного из больших сгонов мы с толпой других парней были в лагере и ели наш обед, когда прискакал Кайова Билл. Мы вели его скот, поскольку он владел двумя тысячами голов. Одному из парней в нашей партии не нравился Билл, между ними какое-то время была вражда, и увидев, что Билл приближается, он заметил: "Если этот малый подъедет, я его заарканю". Когда Билл подскакал, то ковбой, верный своему слову, бросил в него свой аркан. Кайова Билл, увидев его движение, сбросил аркан и одновременно спрыгнул с лошади.
   Ковбой, разъярённый тем, что не сумел заарканить Билла, закричал: "Я буду драться с тобой хоть складным ножом, хоть 45-м калибром", -- и одновременно кинулся к своему 45-му калибру, который был в кобуре на седле, которое лежало на земле неподалёку. Тут Кайова Билл выстрелил, попав ковбою в шею и сломав её. Затем Билл запрыгнул в седло и пришпорил лошадь, пытаясь сбежать.
   Несколько ковбоев начали стрелять в Билла, который ответил огнём. Один из ковбоев присел, держа свой 45-й калибр обеими руками и пытаясь получше прицелиться в Билла, и получил пулю в ногу из револьвера Билла, которая опрокинула его и заставила пару раз сделать сальто. Билл сбежал и уехал в Нью-Йорк. Позднее он был арестован в Сент-Луисе и привезён обратно. На суде он был оправдан, поскольку было доказано, что он убил ковбоя в порядке самообороны. И в танцевальном зале я встретил его первый раз после перестрелки в Техасе.
   Кайова Билл обладал мирным нравом и всегда воздерживался от того, чтобы досаждать другим, но если другие досаждали ему, то они могли быть убиты, поскольку Кайова Билл никому не позволял дразнить его. Такой была жизнь на западных пастбищах, когда я скакал по ним, и такими были мои товарищи и моё окружение; юмор и трагедия. Посреди жизни мы были в смерти [Цитата из "Книги общей молитвы" -- сборника богослужебных текстов Англиканской церкви.], но превыше всего ценили мужественность. Дикая и свободная жизнь. Безграничные равнины. Бесчисленные тысячи длиннорогих быков, быстроногие дикие мустанги. Бизоны и другая добыча, индейцы, радость жизни, сражения со смертью, которые заставляли трепетать каждую жилу, и ежедневная сопричастность к мужчинам, чьи взгляды были такими же широкими, как равнины, по которым они бродили, и чьим кредо было: каждый за себя, каждый за своего друга, и вместе до конца.
   Ещё один друг старых времён -- Чарльз Р. Кэмпбелл, управляющий шахт в Келсо. Беседы с этими искренними людьми скотоводческих пастбищ пробуждают воспоминания о прошлом, которые заполнили бы целый том, но пространство и время в эти дни шума и суеты -- это всего лишь мечты, и мир теперь полон ими.
   В настоящее время я связан с компанией "Дженерал секьюритис" в Лос-Анджелесе. Мистер Э. Э. С. Эймс -- президент; мистер Джеймс О. Батлер -- вице-президент; мистер Джейкоб И. Мейер -- секретарь; и мистер Джордж У. Бишоп -- казначей. Эти джентльмены всегда крайне дружелюбны по отношению ко мне, и признательность, которую я чувствую за оказанное мне дружелюбие, будет полностью вознаграждена.
   Когда я останавливаюсь, чтобы поразмышлять о старых днях, полных приключений и волнений, здоровья и счастья, любви и скорби, мне удивительно, что некоторые из нас ещё живы, чтобы поведать свой рассказ. В одно мгновение мы радовались тому, что живы; в следующее -- мы рядом с челюстями смерти, и кажется почти чудом, что наши жизни спасены.
   Сегодня жизнь на скотоводческих пастбищах -- это почти другая эпоха. В Нью-Мексико и Аризоне действуют законы, которые запрещают все старомодные забавы, и ковбой -- почти существо из прошлого. Но я, Нат Лав, на 54-м году жизни, живой, здоровый и счастливый, буду холить и лелеять любовь к старым дням на пастбищах, к волнующим приключениям, хорошим лошадям, хорошим и плохим людям, долгим рискованным скачкам, сражениям с индейцами и -- последнее, но самое главное -- к друзьям, которых я завёл, и к друзьям, которых я приобрёл.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"