Грустно, серо, как-то все печально кругом... Осинники сиротеют, опадают последние листья. Засыпают до весны загрустившие поля.
Поздняя осень хозяйничает в приютившейся у леса российской деревеньке, покрывая легким инеем дородные избы и покосившиеся лачуги. Я бегаю пацаненком по деревенским улицам да народ рассматриваю: кто каким делом занят...
Сколько мне лет? Шесть, наверное. Теплые штаны да старенький зипун, шарф, связанный бабушкой из старой кофты, шапка-ушанка, сапоги. Во дворах мужики готовят сани, смазывают салом и маслом телеги, убирая их на долгое время в амбары. Ждут, когда ночной снег выпадет, тогда и путь санный мостить можно будет да с распутицей бороться, дороги то дождем польет, то колдобинами заколотит.
Девки радуются первой пороше, веселые да румяные, с парнями в снежки перебрасываются. Да недолги уличные игры - сыро, холодно и темно в это время. Не успеет утро наступить, как уже сумерки догоняют. Вступает в свои права хмурый Ледень.
Матушка домой кличет: печь натоплена, на ужин теплые шанежки с горячим молоком, да морковные паренки, а потом бабушкины сказки. Лежу на печи, слушаю, глаза смыкаются, от развешанной рядом сырой одежды идет легкий пар, я незаметно засыпаю.
dd> Сквозь сон понимаю: Новем пришел. Как всегда, принеся мне простуду из-за промокших ног. Я не люблю его. Каждый год с тоской жду появления и радуюсь уходу. А он промораживает меня сыростью до дрожи, а, чтоб совсем не замерз, рассказывает разные истории, то пугая, то заставляя восторженно удивляться, то возвращая в далекое чужое детство...
***
Саднит горло. Полощу теплой водой, как учила одна из соседок: три капли йода, немного соли, немного соды. По радио тихо играет блюз. Медленно раскачиваясь под томно-тягучую мелодию, растворяю таблетку аспирина и пью мелкими глотками горячее лекарство, скорее бы свернуться в клубочек, укрыться теплым одеялом.
А утром... Серый плащ Новема затянул небо, опрокинулся на землю мокрой снежной крупой, подул сырым промозглым ветром. Я не хочу открывать глаза, голова не подымается с подушки. Новем тормошит меня: заставляет вставать, надевать теплые вещи, тащит меня на холодную улицу, смеясь, бросает мне в лицо пригоршню кусачих снежинок.
- Вечером мы пойдем с тобой в лес, я буду рассказывать тебе свои истории, - успевает прокричать на ветру. Исчезает. Я его не вижу. И все же он повсюду.
Плетусь на работу, чтобы с трудом отсидеть восемь часов, мечтая о теплой ванне. Как только мое жаждущее покоя тело погружается в воду, является Новем. Он сидит на бортике ванны и шепчет зловещим голосом: "Вставай, я поведу тебя в лес. В лес. В лес... В лес...". Его слова пугают и убаюкивают. Я пытаюсь бороться, закрываю глаза: никуда я не пойду. Растираюсь до покраснения махровым полотенцем, пью теплый чай с медом и лимоном, и с наслаждением прячусь под одеяло, крепко прикрыв веки...
Новем тащит меня через лес, тонкий снег чавкает под ногами, сыро, мерзко, мы разжигаем костер, пытаясь согреться.
-Смотри,- Новем простирает над костром ладони. Как завороженный, смотрю на его руки. От бликов костра они становятся прозрачно-алыми, с них словно капает кровь на стылую землю. Ладони Новема - как огромный экран, я вижу дворец, много вооруженных людей, много крови, она заполняет все, окрашивая флаги, транспаранты, косынки на девушках. Красный цвет багровеет, я не вижу ничего, кроме этой бордовости, на мои руки стекают капли теплой крови, я пытаюсь стряхнуть их.
- Не пытайся. Это навсегда с тобой. Ты забудешь - я приду и напомню...
- Зачем? - Липкий пот течет по спине, - Меня там не было, я не хочу этого видеть!
- Это навсегда, - повторяет Новем и тяжело вздыхает. Капюшон темно-серого тяжелого плаща с утепленной подкладкой надвинут им на глаза так, что я никогда не могу рассмотреть его как следует.
Стало прохладно. Новем подбросил веток в потухающий костер. Я поежился. Я знал, что он счастлив в этом моросящем снежной слякотью мире.
- Открой глаза, - слышу я его шепот. Лес... Слава богу, нормальный лес, серый, под темным, затянутым сплошной облачностью небом. Полуголые деревья. Грязный снег. Я люблю серый цвет? Новем смеется каким-то странным далеким смехом: " Все относительно, сынок". Мы пьем горячий чай из неуютных жестяных кружек. Снежные мокрые хлопья падают сверху, и мы становимся похожими на двух больших нахохленных птиц.
Неожиданно Новем вскакивает, распахивает свой плащ, я роняю кружку, чай шипит, растворяя снежный покров.
- Иди сюда, Димитрий, - у меня нет сил противиться, я делаю два шага, и меня затягивает черный подклад его плаща. Я лечу через пространство и время - мимо летят города, события, я не могу остановиться, слышу крики, стоны, много убитых... много крови... реки...
Открываю глаза: старинные хоромы? Я в княжеской, но не парадной одежде. Имя мне, данное при крещении - Косма, в миру я князь, ко мне иду люди, они несут свои сбережения: кольца, монеты, оружие. Рядом мой соратник, мне дают в руки драгоценную икону, я понял, что сейчас произойдет, знаю, что мы правы, что победим в борьбе с лжеправителями. Но, опять же руки... они в крови. Новем, Новем, да что ж такое? Я не хочу... Не хочу звона оружия, стонов раненых, похорон убитых, меня пугает плач несчастных женщин, горе сирот.. Не хочу крови... Я начинаю задыхаться.
- Не хочешь? Извини, но я такой. А в осень одна тысяча триста седьмого года, - пытается продолжить свой рассказ Новем, но я прерываю:
- Ты хочешь сказать, что каждые триста пять лет это повторяется? - с ужасом делаю страшное открытие, не давая ему договорить. Кивнул, задуматься заставил. Жуткие мысли сжимают голову ледяным обручем, я начинаю считать, выходит, в следующий раз горе и кровь придут к нам в две тысячи двести двадцать втором году. Но зачем, почему? По-че-му?
Новем встает, и становится таким огромным, что я невольно запрокидываю голову. Он поднимает руки к небу, и высоко над нами раскидывается космический ковер, украшенный Солнцем, планетами, звездной россыпью...
- На внешней стороне Солнечной системы находится Звезда Подземного царя, мой небесный покровитель. За двести сорок восемь лет он совершает оборот вокруг Солнца. Вращаясь вокруг своей оси, он раскидывает по Вселенной ледяную пыль из застывшего метана. Его спутник - Харон, перевозчик мертвых, несущий холод и ужас.
- Ты вообще ничего не знаешь веселого? Потому и любишь это хмурое небо? Мне страшно с тобой! Я боюсь твоих рассказов!- кричу, срывая голос.
- Слушай! Я рождаюсь, когда приходит власть Скорпиона - ярко-красного знака смерти. Мои камни - рубины, карбункулы, гранаты и кораллы. Я - единственный, для кого число
"шестьсот шестьдесят шесть" - счастливое. Мой девиз: "Песнь любви на поле битвы". Во мне живут любовь и смерть, драма, бунт, тайна и страсть. Вода - моя стихия. Вот и несу с собой сырость. Моим сынам свойственны разум и эмоции, а дочерям - мистическая страсть.
- У тебя есть дети? - удивленно спросил я его.
- У меня их много, - ответил он вполне серьезно.
- Расскажи мне о них.
- Твоей жизни не хватит обо всех слушать. Среди моих сыновей полководцы и адмиралы, изобретатели и ученые, писатели и композиторы...
Новем замолчал, задумался, наклонился над костром, кажется, заснул. Я укутался потеплее. Закрыл глаза и решил тоже подремать.
Сквозь тихий шелест снежинок я услышал знакомую красивую музыку. Изумительные голоса нежно звучали в лесной тишине. Да, и не лес это уже был. А половецкая степь. Девушки пели о любви, о цветах. В тихом изящном танце плыли мимо меня половчанки. Да это же опера "Князь Игорь", половецкие пляски. Я загляделся, заслушался, измученный страшными картинами мозг с радостью переключился на изящную музыку Бородина. А вот и сам Игорь в походном княжеском наряде, беседует с ханом половецким Кончаком, предлагающим позорную свободу...
- А ведь это я родил на свет химика, - скрипучий голос Новема вернул меня в наш с ним серый лес.
- Ты все испортил! Ты украл у меня музыку!
- Я? Нисколько, просто сказал правду.
И снова я окунаюсь в прошлое, наблюдаю пацаненком за деревенской жизнью. Мужики стригут овец, бабы готовят кур на продажу. Закрома заполнены, празднует народ казанскую-гулянскую: достают из подполов разносолы, ставят бражку, топят печи да пекут пироги. И мясо - варят, тушат да жарят - такие запахи, никто не откажется от угощения. Славится Русь пирогами да щами...
А в Дмитриевскую субботу поминает народ воина и великомученика, покровителя славян Святого Димитрия. Всю неделю почитается и празднует свои именины Димитрий. Говорят, брал он с Великим Олегом Константинополь, защищал славян в борьбе с грозным Батыем.
- Гордись своим именем, сынок,- напутствует меня отец, рассказывая о ратных подвигах.
На Кузьминки девки да бабы кудели льняные плетут, да смотрины устраивают - чей холст лучше, нежнее да красивше получился. На Филиппов день - прядут пряжу, кое-где последние свадьбы играют. Потом долго свадеб не будет - начинается время Рождественского Поста.
Сковывают реки ледяные кузнецы, скоро и путь санный проложится, да метели кружить начнут. Вступает в свои права Серебряная осень, чтобы вот-вот передать Русь Матушке Зиме. Пограничное время, волшебное и мистическое...
- Ты спрашиваешь, умею ли я веселиться? - возвращает меня в настоящее голос Новема. Вот он встал на ноги, засвистел, - примчалась тройка лошадей, запряженных в сани со звенящими бубенчиками.
- Садись да укройся теплее.
- Куда ты меня повезешь?
- В гости к зимнему волшебнику.
- Но ведь ещё нет зимы?
Новем засмеялся, сел на облучок, взял в руки вожжи. Поехали!!! Тройка резво несет нас по первым санным путям, ели мощными лапами машут вслед, едем долго, я задремал. Морозец крепчает, и снегу все более, вот уже и глубокие сугробы горделиво высятся по сторонам дороги. Думал, замерзну в пути, нет - разбудил меня Новем: "Вылезай, приехали, - смеется, - что, не жарко?". Морозец скрипит снежком под ногами, нос и щеки пощипивает, понять не могу, где мы?
Дворцы, как сказочные пряники, полно народу, все разнаряженные: тут тебе и Санта Клаус, и Дед Мороз, Санта-Клаас из Финляндии, Чисхан - якутский Дед Мороз, карельский Паккайне, зимний сказочник Микулаш из Чехии, нарядные Снегурочки, что за праздник? До Нового года ещё так далеко. "День рождения", - кричит Новем. Дает мне в руки красивый конверт - написать поздравление Зимнему Волшебнику. Тут я понимать начинаю: а ведь мы в Великом Устюге! Имениннику-то более двух тысяч лет, а вокруг елки бежит в хороводе как добрый молодец!
- Новем, мы в сказке?
А он смеется, ледышками кидается, в хоровод меня затягивает. Не заметили, как прошло время, не помню, как ехали обратно, и вот я снова лежу в теплой постели, а в окно смотрит на меня хмурый Новем.
- Я скоро уйду...
- Подожди... Скажи мне, ты же предпоследний из всех, последний из трех, почему называешь себя Новемом?
- Ты же умный, сам поймешь,- качает головой, укрываясь плотнее в серый плащ, и исчезает на целых двенадцать месяцев.
Я зарываюсь поуютнее в теплое одеяло, закрываю глаза, медленно засыпаю, прошептав: