Интересно, я сплю или это явь. Судя по тому, что вокруг ничего нет, это - явь. Да такая вот явь, поэтому я все реже в ней бываю. Врач говорит, что это очень плохо и если так продлится и дальше, то я вообще могу потерять чувство реальности. Но я не понимаю, что в этом плохого и зачем мне нужна эта глухая густая темнота.
Я слепая, глухая и уже практически разучилась говорить.
Самое страшное, что я не родилась такой. Я помню, что в начальной школе я хорошо видела, но очень плохо слышала, а потом заболела и начала терять зрение. Теперь я начинаю терять мир. Мне 46 , и мне непонятна половина слов. Для меня не существует существительных, которые я не могу в силу тех или иных обстоятельств потрогать руками. Я не помню, какой свет или солнце, и я очень бы хотела увидеть небо.
Небо, такое разное: утреннее - багровеющее холодным ветром, весеннее - весело играющее облаками, ночное - звездно-бесконечное... Я не могу себе даже представить просто "синее небо", я не помню цветов. Иногда, даже вещи, которые я могу потрогать для меня совершенно другие, чем для большинства людей. Например, снег. Снег просто холодный и мокрый... а не пушистый и сверкающий.
Мои проводники в этот мир руки и нос. Но даже в ощущениях запахов, я не такая как все. Для меня они бесконечная вариация, я узнаю и не забываю их, как вы не забываете знакомых лиц. Они единственно правдивые и надежные спутники; они мелодии непрекращающиеся, как сама жизнь.
Зачем мне этот мир, если я не могу узнать его. Я знаю, что есть мужчины и женщины. Женщины, это такие как я, а мужчины это тоже, такие как я, только немного сильнее и больше. Хотя не всегда. Но, как правило, беря человека за руку, я сразу понимаю мужчина это или женщина. Куда сложнее с детьми, я практически не могу представить себе разницу между мальчиком и девочкой. Еще я знаю, что между мужчинами и женщинами существует некое притяжение, как я это называю, все остальные называют это любовью. Вы не можете объяснить этого чувства и относите его к переживаниям: как страдания, как тоска, как душевная боль. И только я знаю, что это нечто физическое: как физическая боль скорее, как земное притяжение, так уж совсем будет понятно. Я познала это, в награду за свою судьбу, как думала тогда; в наказание за свое слабоволие к жизни, как сейчас понимаю.
30 лет назад, обо мне узнал один журналист. Он пришел к нам, что б спросить разрешения у моих родителей написать обо мне статью. Как сейчас помню, выходя из ванной босиком, я почувствовала по полу, как дрожит трюмо, это значило, что кто-то пришел. Мама взяла меня за руку быстрее моих мыслей. Да я ничего не слышу и не вижу, но я очень хорошо чувствую человека, чью руку держу. По тому, как забилось сердце в маминой руке, я сразу поняла, что она волнуется и даже находится в некой растерянности. Это на лице, вероятно, людям удается скрывать свои чувства, но скрывать свое сердце, они еще, слава богу, не научились. Отчего-то родители были против такого внимания со стороны газеты, но это было то счастливое истечение обстоятельств, когда я могла принять решение самостоятельно.
Журналист опубликовал статью, об удивительной 16 летней девочке которая, не смотря на свою судьбу, очень много читает и пишет необыкновенные стихи. То ли моя судьба, то ли талантливая статья журналиста так затронула сердца людей, что письма ко мне стали приходить мешками. Помню, почтальоны очень сердились по этому поводу, а потом и вовсе перестали нам их носить. И мой папа каждый вечер после работы ходил на почту за очередным мешком писем. Впервые в жизни я почувствовала тогда себя частью этого мира. Конечно, без помощи мамы и моей учительницы я не могла прочитать эти письма, но и с их непомерным трудом мне удавалось прочесть только избранные. Все письма были душевными, все письма были настоящими, но только одно из них притягивало. Я возвращалась к этому притягательному письму снова и снова, перечитывала его кончиками пальцев миллионы раз, но даже после этого не могла оторвать от него рук. Это было письмо молодого человека, пребывающего на срочной службе в армии... в советской армии. Он не писал о сочувствии и жалости, он не писал о моей тяжелой судьбе, он писал о том, что наши души знакомы, и он узнал меня сразу, по первым строчкам моих стихов. Мы переписывались два года. А по окончанию срока службы он приехал, что бы просить у родителей моей руки.
Его приезд был сказкой, мечтой, сказа ли бы вы. А я бы сказала, его приезд был правдой. Мы много гуляли... Руки, нет не кисти рук, а сильные руки, обнимающие тебя целиком. Дыхание, близкое, проникающее в тебя теплом. Я даже слышала его шепот, щекоткой в моем ухе. И не прикасаясь к нему, я знала, как он стоит, куда смотрит и что думает. Я стала его видеть и слышать.
Родители были против, они его не видели, они его не чувствовали, они его не хотели знать. Чего-то боялись, и как им казалось, оберегали меня. Он с родителями жил в Тирасполе, город в Молдавии расположенный совсем недалеко от украинской границы, но совсем недосягаемый для меня. Не принимая отпора моих родителей, он решил переехать в Киев и просто жить со мной рядом. Он уехал за вещами и за родительским благословением. Нет, он то вернулся, только нас уже не было на прежнем месте. Родители, сказав, что мы уезжаем на дачу, на пару дней, увезли меня к бабушкам в другой город. Я не предчувствовала беды, я была так счастлива, а мое сердце билось так громко, что заглушило ложь родительских сердец.
Конечно, они хотели добра, конечно, они собирались жить вечно... Я не виню их в их намерениях, нет, я просто не прощаю им их возможностей.
Доктор, ну, скажите, зачем мне нужна эта глухая густая темнота, живущая в доме инвалидов?
Ах да, еще хотела спросить, вас доктор, откуда у людей возник этот вопрос: "В чем смысл жизни?". А в чем тогда смысл любви? "Любить!", - скажете вы. "Тогда смысл жизни - жить!", - отвечу я.
Жить, не одиноко замкнуто в своем тесном мирке, а открыто, светло и широко, впуская в себя всех людей, все образы, запахи и звуки; собирать все это и переплетать в простое человеческое счастье.
![[]](/img/w/wassalina/sense/ruka.jpg)