Глава 1

    На засыпающий поселок падает снег, заботливо укрывая дома. Снежинки, что побойчее, договариваются с ветром, и он относит их к освещенным окнам. Здесь можно подсмотреть за людьми. Белые звездочки прижимаются друг к другу, всматриваются в окна. Дела людские их и радуют, и печалят. Пусть смотрят, не жалко.

    Дом Зины Пчёлкиной ничем особо не отличается в посёлке. Двухэтажный, с широким крыльцом, сегодня он приобрёл белую чалму с дымком, как и остальные дома. Полные яркого света окна первого этажа зорко всматриваются в темноту, но никого не видно на заснеженной дороге, лишь у ворот мерзнут несколько машин – съехались гости. В доме часто собираются поговорить. В зале на первом этаже раскладывают на полу перед камином тёплые пледы, овчинные коврики, бросают подушки; кто ложится, кто садится по-турецки; пьют чай или вино, и разговаривают. Частенько забывают о времени и остаются на ночь. Самотёком каждый из постоянных гостей привёз для себя тапочки, туалетный набор и смену белья. Пришлось Зине в чулане под лестницей устроить что-то вроде заводской бытовки со шкафчиками, а в подвале хранить несколько раскладушек. И она совсем не против. Гости помогают оторваться от тяжёлых мыслей. Чем чаще они приходят, тем лучше.

    В этот раз решили отступить от традиционных бесед на ковриках. Задвинули в угол каминные аксессуары. Выкатили столик с телевизором в коридор, чуть сдвинули шкаф, отпихнули к дальнему углу большой чёрный кожаный диван – места хватило, чтобы поставить в центре стол и свободно расположиться компании из шести человек. Все примерно одного возраста, около сорока лет, но один гость внешним видом словно издевается над остальными: молодой, красивый и тотально улыбчивый. В зелёной форме пограничника, судя по трём полоскам на погонах – сержант; китель нараспашку, верхняя пуговка зелёной рубашки расстегнута. Худощавый, среднего роста, по-армейски коротко подстрижены тёмно-каштановые волосы. Лёгкая улыбка на его губах то появится, то исчезнет, словно играет. Общее впечатление сержант производит приятное, пока мерцающая улыбка не начнёт давить. Она меняет обычный человеческий взгляд на нечто невообразимое. Он будто всё замечает и тут же прощает. Спрашивается: что такого крамольного могут заметить эти серые сержантские глаза? Вокруг всё как обычно, ничего особенного замечать не надо, тем более прощать. Но взгляд догоняет и прощает. Неуютно, некомфортно, непривычно. Когда Зинаида в первый раз взглянула на парня, то поймала странное чувство, будто она что-то натворила и уже заручилась молчанием сержанта, он её не выдаст. Никогда раньше Зина не чувствовала ничего подобного, поэтому предложила пареньку сесть во главу стола, а сама заняла место рядом слева, со стороны камина, чтобы не попадать под взгляд.

    Нельзя сказать, что Зина очень чувствительна к посторонним взглядам: не больше и не меньше других. Просто она знает, кого пригласила в дом, и немного нервничает. То и дело поправляет серенькую кофточку из ангорки и переживает по поводу легкомысленных (дырявых по моде) джинсиков. Насчет прически не волнуется, там всё нормуль. Волосы недавно покрашены в тёмный цвет, и обновлена стрижка под каре. С вечера, пока гости собирались, Зина раз двадцать смотрелась в зеркало. Её смущало: не будет ли слишком резко контрастировать тёмный цвет волос с её голубыми глазами? А появившаяся с возрастом полнота не сильно ли видна? Сомнения изводили Зинулю ровно до прихода подруги, Марии Беляевой. Лишь она смогла унять ветер неуверенности в мыслях хозяйки дома.

    По левую руку от Зины сел Герман Антохин. Сам себя он называет самосвалом. Это означает, что с любого застолья он уходит сам и никогда не напивается в усмерть. Сомнительное достоинство, учитывая, что в доме Пчёлкиных зелёный змий никогда не чувствовал себя драконом. Справедливость титула просто не было возможности проверить. Зинуля однажды сказала, что «самосвалом» Германа можно назвать за исключительную тягу к бросанию. Он часто меняет работу, квартиру и... девушек. Без всяких причин, просто сваливает. Очень может статься, что объяснение Зинаиды точнее передаёт суть явления, чем антохинский вариант. Как бы там ни было, двоякое толкование титула не мешает Герману де-факто быть душой компании. Ему прощается многое и здесь есть маленький секрет. Все знают, что за шутками Германа ничего оскорбительного нет. Юмор, желание раскрасить жизнь в яркие смешки, только и всего. На этой лёгкой волне друзьям Антохина подарена благословенная возможность прощать, не заботясь о последствиях. Прощать безнаказанно – суть великий комфорт, который ещё предстоит открыть для себя грядущим поколениям. Но если вы знакомы с Германом Антохиным и готовы к экспериментам, то любая секунда может стать для вас визитом в это прекрасное далеко. Между появлением озорного блеска в черных глазах Германа и конкретными действиями проскакивает жалкая пара секунд. Вы думаете, он взвешивает «за» и «против», оценивает последствия шутки? Бог с вами, он просто решает, с кого бы начать. В общем, славный малый. Работает инженером-электриком, шабашит. Вот и сейчас явно с подработки приехал, не успел переодеться. Из карманчиков синей робы во все стороны торчат отвертки и проводки. Поддерживая единый стиль, так же торчат в разные стороны вихры черных волос Германа.

    Напротив пограничника, у дальнего торца стола, сел длинный молчаливый мужчина со странным именем Бутан. Вообще-то он Борис Татарников, но после турпоездки в Тибет прижилось новое имя. Он даже похож на типичного монаха буддиста. Глаза карие, чуть с раскосом, чётко очерчены короткими тёмными ресницами. Чтобы обширные залысины не портили настроение, Бутан решил брить голову под ноль, чем ещё на шажок приблизился к распиаренному образу. Завершающий штрих в сходство с монахом вносит постоянная меланхолическая задумчивость. Она вполне может быть связана с предпринимательской деятельностью, ибо он владелец местной авторемонтной мастерской. Но тут уж точно не угадать, а сам Бутан никому не открывает причину задумчивости. Его дом стоит не очень далеко от дома Зины. Наверное, поэтому он позволил себе прийти на встречу по-соседски, в спортивном костюме. Но не в крикливом пёстром разгильдяйстве, а в строгом тёмно-синем облачении, навевающим мысли о смокинге в мире треников. Из-под расстегнутой молнии олимпийки выглядывает белая футболка. Никаких на ней надписей или картинок, всё максимально просто.

    В самых удобных, плетёных креслах, напротив Зинаиды и Германа, устроились Мария и Андрей. Который год не могут решить со свадьбой. То разбегутся, то опять сойдутся. Зина их прозвала «почти молодожены». И везде у них контраст. Мария небольшого роста, хрупкая, белые кудряшки до плеч, работает на телевидении то ведущей какой-нибудь программы, то участвует в создании новых проектов. Андрей высокий, жилистый, с коротким ёжиком тёмных волос, уже наполовину седых. Он постоянно в походах, парашютных соревнованиях, велосипедных этапах. Да и фамилия у него в тему туризма – Привалов. Но с привалами у Андрея не клеится. Не может он усидеть на месте. Только вернётся из похода, тут же куда-то собирается, к чему-то готовится. Хорошо хоть зарабатывает нормально инструктором и гидом. «Почти молодожёны» пришли на встречу после катания на горных лыжах: тёплые толстовки, брюки от комбезов с лямками (черные у Андрея и белые у Марии). Пока гости собирались, они успели сбегать в душ и теперь сидели в креслах обмякшие, как подсдутые воздушные шарики.

    Люди подобрались абсолютно разные. Мощная и незаметная сила собрала их с интернетовских форумов в одну компанию. Эта сила не даёт нам спокойно жить, вечно тянет и зовёт куда-то вдаль, искать что-то непонятное и неуловимое, но без чего жизнь кажется тусклой и бессмысленной. И наступает момент, когда сознание начинает слышать зов. Оцепенение спадает, движение по линии времени приобретает осмысленность. Кто-то назовёт этот момент началом Пути, кто-то – Пробуждением. Не важно, как назвать. Важно то, что каждый из собравшихся в доме услышал зов и выбрал откликнуться.

    Сегодняшняя встреча особая. Это чувствовали все: и люди, и снежинки, и гуляка-ветер. Что такое готовится разыграться? Отчего гости ведут себя немного скованно? Снежинки-то знают, но молчат. А ветер не молчит. Воет и воет, и в трубу бабахает, теребя каминное пламя. Мужчины эти завывания даже и не слышат, а женщины всякий раз вздрагивают.

    – Ребят, сегодня у нас гость, Сергей Иванович Новеев, – сказала Зина, указав рукой на сержанта. – Извините за официоз, пока собирались, все уже познакомились, но я не знаю, как лучше начать. На заставе, где-то возле Амура, он соскользнул в новое качество сознания. Через канал с Урусвати я связалась с ним и попросила прийти. Каждый из нас мечтал о встрече с Мастером. Вот, мечты сбылись...

    – Спасибо за приглашение, – подхватил вступительную речь хозяйки пограничник. – Прошу без церемоний, зовите меня Сергеем, так проще. Я рад встрече, рад тому, что вы нашли время и приехали сюда. До Нового года осталось всего пара дней, и у всех куча дел. Тем более ценен ваш осознанный выбор. Сегодня я предлагаю заняться гурманством и отведать суп триколе. С вашей помощью я его приготовлю, а вы попробуете на вкус.

    Слова у сержанта вылетали бодрые, заряженные на действие. Что бы он ни сказал, слушателям всегда чудился смех, а уж было это намеренно или нет – никто понять не мог.

    Гости быстро переглянулись. Андрей, уловив общее настроение, озвучил вопрос:

    – А если мы откажемся?

    Вопрос не праздный, ибо все знают, что с просветленными Мастерами надо держать ухо востро. Сержант хмыкнул, тоном скучающего чиновника обратился к Зине:

    – Ложный вызов. Оформим протокол, на страшном суде предъявим. Бумага и ручка есть?

    Машинально Зинаида встала, взяла с каминной полки карандаш и протянула Новееву. Тут же опомнилась – щёки Зинаиды вспыхнули розовым пламенем – вернула карандаш обратно. Вечер начал разворачиваться совсем не по плану.

    Развеселившийся сержант воскликнул:

    – Расслабьтесь, леди и джентльмены! Мы в преддверии Нового года: шутки вылезают из всех щелей, как тараканы. Хотел посмотреть на вашу реакцию. Мне приглянулась эта снисходительная улыбка, появившаяся на лице Марии.

    Все, как по команде, посмотрели на Марию. Надо отдать должное, она сумела выдержать перекрестье взоров и ровным голосом профессионального диктора ответила:

    – Я очень рада, что смогла угодить вам. Как считаете, небольшая демонстрация вашей состоятельности а-ля Мастер не повредит вечеру?

    Она выделила слово «Мастер», давая понять, что многое знает и вмиг раскусит самозванца.

    – Обязательно повредит! – удивляясь несообразительности публики, ответил Новеев и легонько бухнул кулаком по столу. – К восходу, вы будете это знать наверняка. Конечно, если выберете остаться.

    Неловкая тишина растеклась по комнате. Лица присутствующих приобрели схожие черты. Так стирает индивидуальность страх за право считать себя здравомыслящим. Страх выглядеть белой вороной. Снежинки на окнах заплакали, потеряв часть прекрасных ресниц. Разочаровавшихся красавиц ветер отнес к земле. Их место заняли новые любительницы подсматривать.

    В комнате, где собрались гости, два окна, и оба в стене напротив камина. Двойные стеклопакеты не обмерзают в морозы. Через них открывается вид на ворота, собачью будку и замёрзшие белые клумбы. А снежинкам в просвет гламурных розовых занавесок открыта вся комната. Светлые с фиолетовым отливом обои не особо впечатлили их. Ни книжные полки, ни цветастый календарь над камином – ничто не привлекло внимание. Снежным звёздочкам понравился дух гостиной. Он почти осязаем, он не даёт сегодня спокойно вздремнуть псу в будке, заставляя то и дело вылезать наружу и настороженно принюхиваться. Но нет, зря мохнатый старается, ему не поймать густоту надежд и пыль опасений. К тому же нанизанные на хлипкую нитку события вознамерились разбежаться. Казалось, ещё секунда и гости уйдут, оскорблённые и гордые.

    Спасение утопающего вечера организовал сэр Герман Антохин: заёрзал на стуле, стал хлопать себя по карманам, быстро вытащил что-то из бокового кармана робы и бабахнул «огненным смычком» в потолок. Будь на небе отдел регистрации, там бы записали: «Скоропостижно исполнила цель своей жизни новогодняя хлопушка, не дотянув до срока двух дней». Иногда скоропостижно бывает очень вовремя. Весьма кстати разноцветные кружочки конфетти осыпали собравшихся. Взгляды чуть потеплели. Возле Германа упал приз – свернутая в комок записка. Он развернул её и громко прочитал: «У Вас в наступающем году сбудется мечта!»

    – Отличное начало вечера! – воскликнул Герман. – Народ, ну чего мы пыжимся? Можно подумать, Зинуля не предупреждала. Если приехали, значит, на всё готовы. Или я ошибаюсь?

    Обведя взглядом друзей, Антохин добавил, повернувшись к Сергею:

    – Мы готовы, Мастер, и давно. Варите свой ураган.

    Колыхнулось пламя в камине, треснуло полешко. Дом опять обрёл уют. Снежинки обрадовались продолжению спектакля.

    Новеев подбодрил:

    – Друзья, не придавайте таким моментам большого значения. Это разум отыгрывает старые схемы. Раскрою небольшой секрет: я пришёл не себя показать, а посмотреть как ВЫ реализуете свой выбор. Потенциалы пробуждения давно притянуты, дело всего лишь за реализацией, и она может нагрянуть в любую секунду!

    Слова упали в настороженную тишину. Никто на свете не знает, как много они значили для собравшихся! После той, самой первой мысли о смысле жизни, они прошли долгий путь. Это сейчас, оглядываясь назад, можно увидеть насколько заботливо была проложена дорога. Никаких случайностей, всё просто и нежно. Было абсолютно непонятно: откуда сваливаются беды, почему рвутся отношения, и где взять сил для прохождения всего этого кошмара. Родные и знакомые не понимали. Кто-то открыто смеялся, кто-то забыл про давнюю дружбу. Но это всё ерунда по сравнению с тем, что сами себе устроили по незнанию, по слабой осознанности. Дракон пробуждения сверкнул красой. И вот один из Мастеров говорит, что всё было не зря...

    Слезы брызнули из глаз Зинаиды. Она поспешно убежала на кухню.

    – Зинуля у нас часто вот так, – пояснила Мария.

    – Да...– вздохнул Сергей. – Я чувствую, чем для неё стала смерть мужа. Как бы там ни было, баланс вернётся. Может быть, сегодня, а может, и позже. Там, где вы сейчас находитесь, это уже не важно.

    Тихо, как мышь, вернулась Зина, села за стол, смущенно улыбнулась. В ответ ей заулыбались снежинки на окнах. Ветер сорвал с крыши пласт снега и разметал по двору в порыве радости.

    Все облегченно вздохнули. Даже суровый взгляд Бутана потеплел.

    Оглядев компанию, Сергей удовлетворенно кивнул, и продолжил:

    – Итак, суп триколе готовится очень просто. Андрей, набери-ка снега в кастрюльку – её любезно предложит Зинуля – и поставь на угли в камине.

    Зина шмыгнула на кухню, да так быстро, что сержанту пришлось уже вслед кричать: «Не надо тарелок! Принеси пять чашек!» Неторопливо, словно экономя силы в дальнем походе, Привалов ушел за снегом. Его одолевало беспокойство, родившееся из несоответствия манеры разговаривать Новеева и его молодости. Парни в двадцать лет не говорят так. «Какая мне разница? – оборвал поток бурлящих мыслей Андрей. – Да пусть хоть ямбом глаголет, лишь бы толк был». Как ни странно, помогло. Возвращаясь, Андрей уже не думал о витиеватости в речах сержанта.

    Пока ждали снег и чашки, Сергей устроил лёгкий опрос. Начал с Бутана, поинтересовавшись планами на следующие турпоездки.

    – Не решил ещё, – ответил Татарников. – Смотреть на монахов и горные кряжи мне уже не хочется.

    – А что хочется?

    – Хочется посидеть с удочкой в тихом месте, поглядывая на голубое небо с белыми пёрышками облаков. Болтать ногами в прохладной воде, и ни о чем не думать.

    Ветер за окном затих. Он вспомнил летние деньки, воздушных змеев, тополиный пух. Да, летом хорошо и спокойно. Бутана можно понять.

    – В свете нынешних духовных учений это выглядит продвинуто, – улыбнувшись, согласился сержант и обратился к Герману. – А у тебя, наверное, другие представления об идеальном отпуске?

    – Мой идеальный отпуск должен длиться всю жизнь!

    С лёгкой усмешкой Новеев кивнул. Герман поспешил уточнить:

    – Пусть будут рядом казино, рестораны, горные лыжи. И самое главное – в десять вечера все должны спать, чтобы не мешать друг другу видеть сны.

    – Похоже, лучшую часть жизни ты проводишь во сне, – заметила Мария. – Поэтому и не женился, чтобы ночью не отвлекаться.

    – По крайней мере, у меня есть хоть какая-то причина!

    Марии не пришлось отвечать на колкость, так как вернулись Зина и Андрей. Пузатое произведение кастрюльного мэйнстрима Привалов поставил в камин; на серебристых боках заиграли блики пламени. А Зинуля расставила белые с золотистым ободком чашки на сиреневой скатерти – гостям и себе. Сергей остался без чашки, ведь суп готовился не для него.

    Убрав конфетти от хлопушки со стола, Зина поставила в центр бамбуковую подставку для кастрюли и рядом положила половник. По-хозяйски осмотрела стол, удовлетворённо вздохнула и села на стул.

    – Привал, мастерски ты кастрюльку пристроил! – похвалил Антохин. – Ровно, как на плитке, и не обжёгся.

    – Понюхаешь туманов с моё, научишься. Я вот не удивляюсь, как ты розетки клепаешь и ни разу под напругу не попал.

    – Сто раз попадал. Бодрит здорово, рекомендую.

    Сержант подал знак рукой.

    – Как только огонь начнёт топить снег, можно будет закладывать суп. Каждый из вас сформулирует три самые важные для себя мысли, вопросы, желания или ещё что-то, что наполняет вашу жизнь сейчас. Мне останется только перевести эти энергии в воду, и суп готов!

    На несколько долгих секунд лишь потрескивание огня в камине нарушало воцарившуюся тишину. Тающий снег робко подал голос, зашипел на пузатых боках кастрюли.

    – Вода как-то особенно на нас повлияет? – спросил Бутан.

    – За тем и собрались! Отхлебнув всего глоток, вы навсегда станете другими.

    Лица присутствующих одеревенели. Сергей, помахав накрест руками, уточнил:

    – Нет, просветления таким образом не достичь. Но кое-что полезное случится наверняка.

    Улыбка Новеева была слишком широка и сладка. К тому же глаза постреливали так хитро и так быстро бегали от одного участника собрания к другому, что не оставалось никаких сомнений в том, что всё происходящее – западня. Не успевшая просушить реснички Зинаида робко спросила:

    – Это не сильно нам жизнь осложнит?

    – Смотря, что вы под этим подразумеваете, – ответил безжалостный Новеев. – Я знаю, вы начитались умных книг, посещали семинары и всё такое. Вы в теме. Как водится в подобных случаях, я отвечу коронное – по вашему выбору!

    Любо-дорого было смотреть на лица недавно уверенных в себе людей. Новеев просто пожирал глазами собрание. С нескрываемым удовольствием он заглядывал в глаза и комментировал:

    – Герман, тебе жаль расставаться с прежним миром? Уютная норка в спальном районе, счет в банке, регулярно подпитывающийся от ночных шабашек...

    В ответ Антохин машинально утер нос кулаком.

    – А у тебя, Мария! Что тебя волнует настолько, что больше не можешь с этим жить? Как глубоко согласна нырнуть?

    – Так и будем болтать? Не могу сосредоточиться, – проворчал Бутан.

    – Да зачем сосредотачиваться? – всплеснув руками, удивился Новеев. – Чтобы захлебнуться мыслями? Наоборот, я предлагаю довериться чувствам. Сколько раз вы собирались это сделать, но так и не удосужились. Постоянно что-то отвлекает, что-то происходит. Открою ещё один секрет: это вы сами себя отвлекаете. Вы оттягиваете момент, когда надо принимать решение. В ответ на ваше перетоптывание появляются срочные дела, проблемы, драмы.

    «А сегодня мы попались! – необычно ясно осознал ситуацию Антохин. – Спешить некуда. Как-то просто всё получилось. Собрались снег варить. Неужели поможет?»

    Кастрюля в камине набрала тепла. Снег стал медленно оседать на дно. Половина снежинок на окне упала в обморок от вида погибающих собратьев.

    С грохотом отодвинув стул, сержант встал и подошел к камину. Присел на корточки, протянул руки к огню. Совсем как обычный человек греет озябшие руки. Зажмурился от удовольствия, чувствуя тепло, охватывающее ладони. Неторопливо сказал:

    – Мы можем проболтать всю ночь. Можем даже не сварить этот суп и разойтись ни с чем. Но раз уж так всё идеально сложилось, почему бы не воспользоваться случаем и не попробовать адское варево?

    Мария посмотрела на Новеева и залюбовалась выражением принятия, лучившимся от его улыбки, закрытых глаз и всей фигуры. «Вот бы мне так научиться жить! – подумала Мария. – Полно, чувственно. А то тлею, словно в долг жизнь взяла. Боюсь потратить на любовь, на удовольствия». Подумала, и волна жара от огня накатила так, что мурашки по спине.

    – Первый пошёл! – громко объявил сержант, потирая руки. – Уже что-то. Не зря собрались, не зря!

    «Ой, это он про кого? – испуганно вспорхнули мысли Марии. – Неужели я? Не может быть, это было что-то мимолётное, несерьёзное. Наверное, кто-то другой определился...»

    – Говорить вслух задуманное не обязательно? – спросил Привалов.

    – Если есть желание, можно и сказать. Обычно чувства точнее описывают то, что занимает человека. Поэтому мне легче работать напрямую с чувствами. Вы просто вспоминайте мысли, какие-то эпизоды из жизни. Действительно значимые вещи себя проявят.

    Андрей попытался вспомнить заготовленные вопросы. Их накопилось пруд пруди, да всё мелочь писклявая. Такого, чтобы ткнуть пальцем и сказать «это меня гложет» не видать. Загрустил Андрюха, взгляд упёрся в собственные руки. Длинные сильные пальцы с резко выпирающими суставами. Изрезаны, истыканы, обожжены и отморожены так, что живого места нет. «Вот, блин, руки, – сам себе удивился Андрей. – Раньше не замечал, во что они превратились. Каждый шрамик – память о походе или соревнованиях. А на кой мне эта память? Ещё молодой, а кости уже на погоду ноют. Эх, туманьё-туманное, плюнуть бы на всё и пожить тихо, спокойно. Задолбали уже все эти маршруты-парашюты... Только я себя знаю, «турбратан Привал» не остановится. И что не даёт покоя? Вроде всё повидал, везде был... Чего-то хочется, а чего не пойму...»

    – Второй пошёл! – довольно ухмыляясь, огласил Новеев.

    Все зашевелились переглядываясь. Первоначальная скованность пропала. В глазах засветился интерес.

    – Сергей, можно вопросик? – спросила Зина. Сержант кивнул. – Ты можешь устроить мне разговор с Димой, моим мужем?

    Фш-ш-ш! Фыркнула кастрюля в камине.

    – А ты представь, что он слышит, – тихо ответил Новеев. Встал, потянулся, рукой задел шкаф, стоявший у стены. Посмотрел на царапину – пустяковая. Со вздохом повернулся к Зине. – И это не очень далеко от истины, между прочим. Ты думаешь, он просто так ушел и всё? Присмотрись к ситуации, ты теперь вольна разворачивать жизнь по-новому, собственным курсом. Разве не полагалась ты на мужа чуть ли не во всех случаях? Нечто похожее произошло у вас лет двести назад, но время тогда было другое на Земле, и роли у вас были другие. Сейчас вновь твой выход на сцену, а он в первом ряду партера. Один во всём зале смотрит на твою игру, то смеётся, то плачет. Музыка играет, прожектора горят. Всё крутится-вертится, и ты в лучах света, одетая по моде рая. Время выбирать костюм: печальной вдовы или яростной вьюги? Или ты сотворишь совсем новый образ?

    Уши Зины покраснели. Потом она решила, что слова про моду рая всего лишь метафора и успокоилась. Мысли унесли её далеко-далеко. Улица, осенний вечер, звуки спектакля из окна театра. Серая понурая лошадь ткнулась носом в афишу и побрела дальше. Цоканье копыт, лужа, холод. «Откуда эти воспоминания? – удивилась Зина. – Какие-то царские времена. Тоска смертная!»

    Словно услышав зов о помощи, ветер бросил в окно охапку снега, гакнул в трубу. От неожиданности все вздрогнули. Заулыбались, заерзали возвращаясь из раздумий, навеянных Сергеем.

    – Хотел бы я посмотреть на Зинулю в костюме вьюги! – хохотнул Герман.

    – Это твоё заветное желание? – ехидно спросил Сергей, усаживаясь обратно на стул.

    – Хм! Не так быстро, – возразил Герман. – Это было сказано просто так, глупая мыслишка.

    Сержант откинулся на спинку стула, заложил руки за голову, потягиваясь.

    – Да ладно, ничего так просто не происходит. Небось, надоела спокойная жизнь?

    – Это у меня-то спокойная жизнь? – подняв брови, удивился Антохин. – Да ни минуты покоя. Кручусь, как электровеник...

    – Всё это плагиат, – прервал Германа сержант.

    – Как так плагиат? На кого?

    – На хомячка в колесе. Ты лучше взгляни свободнее на жизнь.

    – Я и так свободен, – не унимался Герман. – Денег хватает, начальство не жмёт, семьи нет. Куда ещё свободнее?

    – Да ты даже напиться не можешь, как следует!

    – Ну, это ты зря, – вступился Татарников. – Что-что, а пить он умеет.

    – «А пить он умеет», – передразнил Сергей. – Пить и думать, как бы не напиться, есть и думать, как бы не разжиреть, мечтать и бояться свершения грандиозной мечты – тоска смертная.

    – Так что ж теперь, упиться в зюзю и мечтать о дирижабле?! – вошел в азарт Герман. – Где же тогда найти место для просветления?

    – Сразу за дирижаблем, левее похмелья, – подала голос Мария.

    Все с любопытством посмотрели на неё. В пылу спора никто и не обратил внимания, как она сняла толстовку. Сидит теперь в лёгонькой футболочке, светит бледными локотками. На футболочке спереди напечатана фотография лесной полянки: ярко-зелёная трава, жёлтые одуванчики, васильки со сверкающими огромными каплями росы на голубых лепестках. Сверху что-то интригующе написано тёмно-синими вензелями. Привалов потянул за рукав футболки, надпись разгладилась на выразительных холмах, и Андрей прочитал:

    - «Роса блестит весело!»

    – А, собственно, почему весело? – прищурившись, спросил Герман.

    Мария встала и повернулась спиной. Оказалось, надпись продолжалась сзади. Герман прочитал:

    – «Скоро взлёт!»

    Первым обрёл дар речи Андрей:

    – Оп-ля! Марийка, сама придумала?

    – А хоть бы и сама! – с вызовом в голосе ответила Мария и тут же ловко перевела стрелки: – Бутан, о чем задумался? Неужели собрался дирижабль купить?

    Боря вздохнул, повернулся к огню. Отблески пламени затанцевали на бритой голове.

    – Дирижабль, ага, покрасить и выбросить... В каком-то ченнелинге я вычитал интересную мысль: «Просветление – это естественный процесс.» Ну, а раз естественный, то ничего делать не надо, ничему учиться не надо. Захотел – стал просветленным. И раньше мне попадались в литературе похожие намёки, но только недавно я врубился, о чём они. Моя задумчивая коробка передач наконец-то сработала. Но на выхлопе ничего не появилось. Сержант, в чём фишка? Ты-то как «взломал границу»?

    – Брось, забудь, – отмахнулся Сергей. – Нечего тут разбираться. Границы на самом деле нет никакой. Что посмеешь, то и пожнёшь.

    – Если так просто, то почему так сложно? Да, бывает временами, кажется, что ещё чуть-чуть – и соскользну в неизвестность. Но искра быстро проходит, и ничего не меняется. Что значит это ваше фирменное «выбрать просветление»? Ну, выбрал я, и уже давно. Занимался по разным системам. Дошёл даже до того, что тупо ходил и постоянно внушал себе «Мастер, просветленный, Мастер, я выбрал просветление...» Толку – ноль целых ноль десятых.

    – И в чём вопрос? – тихо спросил Сергей.

    – Я хочу знать: почему буксую! – рявкнул Бутан и хлопнул ладонью по колену.

    – Пусть это войдёт в суп...

    Гидравлический домкрат внутри Татарникова перепустил клапан. Бутан сразу обмяк, откинулся на спинку стула и уставился в потолок. Волнение, резко накинувшееся на него, куда-то пропало. Взамен появились тоска и вялая боль в затылке. «Сейчас передо мной живой просветленный Мастер. Ну и что? Это ничего не меняет. Я, как был дундук, так и остался. А если быть честным с собой, то стало ещё обиднее. Он смог, почему я не могу? Хотя, нет. Мне уже не обидно, да и не было обидно никогда. Чувство какое-то незнакомое. Наверное, так себя чувствует иголка патефона срываясь по царапине. Заменить бы пластинку, а лучше сразу выкинуть патефон. Как надоела эта возня с просветлением! Чего-то ждешь, надеешься...»

    Задумчивость Бутана дотянулась до остальных. Время словно убавило ход.

    В камине громко треснуло полено. Герман обернулся, заглянул в кастрюльку. Когда её только принесли, снег горкой высился над краями. А как растаял, то вода лишь на палец прикрыла дно.

    – Вот так и мы, как этот снег в кастрюле, – сказал Герман, прерывая общую задумчивость. – Сначала много чего из себя строим, из краёв выпираем. А чуть жарковато станет – едва донышко прикроем.

    – Ты это к чему? – подозрительно спросила Зина.

    Ответить Антохин не успел. Зазвонил телефон у Марии. Разговор был недолгий. Короткие «привет, ага, пока».

    – Макс звонил. Твой телефон, Зинуль, недоступен. Он сказал, что не приедет и выслал тебе письмо на «мыло».

    Зина проверила мобильник, всплеснув руками, посетовала:

    – Опять не работает. Как выпал вчера из кармана, так и начал глючить. А я уж обрадовалась, думала, мир забыл про меня. Наверное, новый покупать надо, этот старый уже, Дима дарил...

    Слёзы заблестели в глазах Зинаиды. Она спешно упорхнула на второй этаж за ноутбуком.

    Тем временем Андрей достал кастрюльку из камина и водрузил на подставку в центре стола. С видом алхимика Сергей взял половник и стал помешивать воду.

    – Что скажете: уместнее было бы надеть поварской колпак или мантию чародея?

    – Да что угодно, лишь бы стринги не было видно! – брякнул Герман.

    Снежинки на окне опешили от такого панибратства с Мастером. А публика в доме восприняла нормально, ухмыльнулись, да и только.

    – Ты думаешь, что просветленные носят стринги? – зловеще прошептал Сергей и радостно ответил на свой же вопрос: – Ага, вот почему ты стремишься в наш клуб! Могу я поместить в суп это твоё стринговое желание?

    – Ничего подобного! Я протестую! И вообще, я вспомнил моё самое страстное желание – хочу ясно видеть, что приближение к просветлению есть. Мне нужны доказательства того, что я иду правильным путём.

    – Как скажешь, – ответил Сергей и махнул половником над кастрюлей, как дирижерской палочкой.

    Сверкнула нержавеющая сталь, и волосы встали дыбом у Германа. Внезапно он осознал, что каждое слово, слетевшее с губ, имеет определённый вкус, свою кровь и желание родиться. «Кто это сказал? Разве я это хотел сказать? У меня же совсем другое на уме. Я приготовил заранее вопросы... Кто рулит мной?» В немыслимой глубине сознания Германа что-то огромное сдвинулось, начало свой путь. Он понял это по нахлынувшей теплоте, по взвившемуся страху перед неизвестностью. Мысли закружились, их уже нельзя было отделить одну от другой, тем более понять. Голова стала непомерно тяжёлой, лень расползлась по телу. «Покой, мне нужен покой...» Поддавшись теплоте, Антохин начал сползать под стол, но друзья вовремя подхватили. На шум прибежала Зина, кинулась к аптечке, но Сергей посоветовал просто отнести парня на кровать и оставить в тишине.

    Глава 2

    Мужчины отнесли Германа на второй этаж в комнату для гостей, положили на кровать. Зинаида укрыла его ярким разноцветным пледом. От этого побелевшее лицо Антохина приобрело ещё более страдальческий вид. Вдруг он слабо улыбнулся, обморок перешёл в сон. Все столпились возле кровати и участливо смотрели на Германа, не зная, что делать.

    С первого этажа сержант крикнул:

    – Эй там, консилиум собрали, что ли? Идите сюда!

    Печально, чтобы не сказать скорбно, гости двинулись назад. Замыкала колонну хозяйка дома, в её испуганных глазах читалось: «Хорошенькое дело! Пока не поздно, не свернуть ли мероприятие?»

    Войдя в комнату, Зина обратила внимание на руки Новеева. Пальцами одной руки он ловко отстукивал марш, пользуясь ногтями для особо звонких щелчков, а другой держал между указательными средним пальцами карандаш. Карандаш быстро дёргался то влево, то вправо, совсем не совпадая с отстукиваемым маршем. Зина решила, что у Новеева крутятся в голове сразу две мелодии, как различные задачи на компьютере.

    – Что с ним, Сергей? Это серьёзно? – спросила Мария. – Вызвать скорую?

    Улыбаясь, Новеев дождался, когда все вернулись на свои места, и ответил:

    – Всё о-очень серьезно! Он впервые почувствовал разницу между собой и собой.

    Видя, что объяснений не достаточно, Сергей вздыхая на каждом шаге медленно подошёл к окну.

    – Вот смотрите, снизу окно прикрыла белая пелена конденсата. Сейчас я провожу пальцем по стеклу и конденсат стекает струйкой вниз. Неровно, зигзагами, то останавливаясь, то делая рывок. И мы знаем, что вода доберётся до подоконника. Ей потребуется какое-то время, но она стечет. Появится лужица, а на стекле останется чистая полоска, пока не соберётся новый конденсат. Сейчас у Германа стекла слишком большая капля конденсата из иллюзий. Чистая полоска оказалась неподъёмно широкой. Мир через неё выглядит совсем другим, и это не совсем устраивает разум. Он взял передышку. Хочет переждать, пока новый конденсат прикроет полоску. Но это не сработает. Осознанность может только повышаться. Назад дороги нет.

    – Моё самое заветное желание – это чтобы с Германом всё хорошо закончилось! – готовая вновь заплакать попросила Зина.

    В ответ сержант погрозил пальчиком, упёр руки в бока, и на манер гусляра ответил:

    – Ой вы гой еси, люди добрые! Доколе вам быль с небылью путати?! Али вам нужны калики перехожие, среброволосые, с очами-озёрами, кои подымут вас с печи, аки Илюшеньку Муромца, и алатырь-камень в руки вложат?

    Люди добрые недоумённо воззрились на Сергея. Хоть бей, хоть шей, но никак не вязался старинный сказ с видом молодого сержанта. Нестыковка больно ударила по сердцебиению каждого. Пошто изгаляется, пережить просветлённая, с панталыку сбивает?!

    Оценив эффект, Сергей продолжил уже нормальным тоном:

    – Другими словами – я не джин и желания не исполняю. Всё, что могу сделать – столкнуть вас и энергию ваших страстей. Это всего лишь сократит время манифестации и без того идущих изменений или даст ясность по некоторым вопросам. Но только вы можете внести настоящие перемены... А за Германа не беспокойтесь, через несколько минут он присоединится к нам, довольный и отдохнувший.

    Посидели немного молча. Мария глубоко вздохнула и спросила:

    – Недавно я стала осознавать, что болтаю без умолку в мыслях. Постоянно идёт какая-то говорильня. Подозреваю, что и раньше было то же самое, но сейчас это просто невыносимо! Столько сил уходит на борьбу с болтовнёй! Я стала вечером дольше засыпать, а когда проснусь, понимаю, что болтовня уже со мной. Голова просто раскалывается иногда. Могу я попросить убрать этот кошмар?

    – Вот-вот, у меня такой же туман, – подхватил Андрей. – Вечно чего-то боюсь, какие-то страхи непонятные повылазили вроде: «Просветление – это чушь, жизнь проходит, а ты всё фигнёй занимаешься». Я постоянно себе говорю: «Цыц! Всё нормально!» Но это не уходит. И больше всего раздражает то, что я уже понимаю: концерт подготовлен и оплачен мной. Мне это для чего-то нужно. А для чего и когда финал – непонятно.

    После перетаскивания Германа Андрею стало жарко. Он снял толстовку, повесил на спинку кресла. Скромно сел, нескромно щеголяя майкой тельняшкой. Тёмные от многолетнего загара плечи, жилистые руки с выгоревшими короткими волосками – степной волк.

    – К примеру, стол, – Привалов ткнул пальцем в столешницу. – Откровенно говоря, выглядит не комильфо. Тут же мысль: «Почему бы нам к этому супу не добавить чего-нибудь менее алхимического, тумана ради? Беленькую из холодильника, огурчики, помидорчики». Понимаю, не ко времени мысль, но она мелькнула, а за ней и другие такие же «мудрые» тянуться!

    Сергей пригладил волосы на затылке, хитро посмотрел на Андрея.

    – Мысли, они по большей части не ваши. Есть схемы наработанные поколениями, от них и летит привет. А поскольку они не ваши, то чувствуются, как песчинка в глазу. Раньше вы не замечали, но сейчас осознанность расширилась, стали замечать. Отсюда дискомфорт, битва, боль. Я бы посоветовал научиться не обращать внимания на внутренний диалог. Да только это всё равно, что сказать «просто выберите просветление». Слова-то будут сказаны, но будут ли исполнены? Всему своё время. А пока я могу предложить вопрос о внутренней болтовне отправить в суп. Согласны?

    Мария согласилась, но Андрей запротестовал.

    – Нет, есть у меня вопросик более туманный. До смерти хочется узнать, что такого в людях, чего так не хватает развоплощённым сущностям? Конечно, я понимаю: энергии у нас сжаты так, что их можно на ощупь пробовать, добавляет красочку время. Понимаю про полную изоляцию от мира с той стороны завесы. Чего я не понимаю – что это даёт в итоге? В чём соль анекдота с воплощением?

    После небольшой паузы Андрей многозначительно добавил:

    – Неужели всё дело в желании просто получить новый опыт?

    Татарников уважительно посмотрел на Андрея. Сам Бутан никогда не задумывался на эту тему. Действительно, должны быть какие-то очень веские причины, чтобы сознание бога позволило себя так ограничить, да ещё и ядрёно постараться полностью забыть о себе. Было свободное сознание – стало человеком. Любящим, вульгарным, честным и не очень. Разным. Так для чего это? Разве нельзя было как-то более приятно провести время приобретения опыта? И что теперь с ним делать, с опытом? Книги тибетских монахов и прочие, почитаемые среди искателей просветления труды, столько туману напустили, что и ребёнку ясно – не знают авторы ответа. Или времена пришли с абсолютно другими энергиями. Устарели древние тексты. Библия и та устарела. Написана была две тысячи лет назад, для того времени, для людей, готовых на солнцепёке день стоять, чтобы увидеть мучительную смерть другого человека. Нет, сегодня тысячи людей не соберутся у распятий. Они пойдут на концерт очередной поп-звезды и постараются даже не думать о смерти, пока беда не постучится в двери. Мир изменился.

    На этот раз Сергей не стал делать эффектных взмахов половником. Чуть задержал взгляд на кастрюльке, улыбнулся. Но Марии показалось – сплющил взглядом железку. Сморгнув, она избавилась от наваждения. Посмотрела на часы и грустно произнесла:

    – Уж десять близится, а Германа всё нет.

    Тут же со второго этажа послышался бодрый голос Германа:

    – У Пушкина были полночь и две буквы эн. Фамилия такая, а у меня – имя с одной эн.

    Засмеялся Бутан, остальные подхватили. От души, чисто, легко, как в детстве. Под дружный смех Антохин вошел в комнату. Вид он имел довольно растрёпанный, впрочем, как и всегда. Все заметили насколько он изменился, отдохнул, стал казаться немного выше.

    – Я уже давно слушаю вас, – сознался коварный Антохин. – Просто вставать не хотелось. Две ночи не спал толком. Лифты обслуживаем. Днём они всем нужны, и только ночью можно нормально поработать. Вот и срубило меня.

    – Так ты иди, ещё полежи, – предложила Зина. – Ты нас слышишь, и мы тебя оттуда услышим.

    – Нет уж, спасибо. Курить хочется, аж уши горят. Пойдём, Бутан, дымнём маленько. Это ведь не возбраняется, Сергей?

    Новеев махнул рукой.

    – Курите на здоровье. Да и недолго вам уже осталось.

    – Что такое? – ошарашенно спросил Антохин. – В каком смысле?!

    Тишина, распластавшаяся в комнате, чуть не затушила камин. Выдержав злодейскую паузу, Сергей пояснил:

    – Ты же собирался бросить с первого января... Нет? А ты что подумал?

    Ничего не ответил Антохин на шуточку Мастера. Молча переобулся, накинул куртку, взял пепельницу у дверей и вышел на крыльцо. Вслед за ним вышел Бутан. Закурили, немного помолчали, смакуя дым. Герман поставил пепельницу на перила и спросил:

    – Ну, как он тебе?

    – Пока не понял. Что-то есть, энергия чувствуется.

    – Вот и я не понял. Пробовал внутренним взором на него посмотреть, так мысли сбиваются. Не могу собраться.

    – Это ясновидением, что ли? Гера, сердцем надо чувствовать, оно не обманет...

    – Ты опять за своё. Не понимаю я тесты сердечной мышцей! А как закрою глаза, вижу дали, моря, леса – и всё такое чёткое, что ни в один бинокль не увидеть. Совсем как земной шар у Воланда в «Мастере и Маргарите» – куда внимание, там прорисовка деталей. Себя вижу, тебя вижу, а сержанта нет, выскальзывает из фокуса.

    Покурили молча, слушая ветер. Бутан вспомнил свои первые ощущения от разговора с сердцем. Внезапно понял, что пришёл наконец момент, когда Герману можно подсказать немного, и он не будет брыкаться.

    – Сердце не говорит, его чувствовать надо. И не само сердце, а пространство где-то в его районе, чуть ближе к центру. Всё очень просто, поначалу я из-за этой простоты улетал мимо. Искал супер-пупер ощущения. Теперь достаточно о чём-то подумать, и тут же прислушаться к сердцу. Если почувствуешь хоть тень дискомфорта, значит, не в струю пошёл. Приятное тепло или ободряющий звон в груди говорят о правильности...

    – Правильности чего?! – резко прервал друга Антохин.

    – Да ты не шуми зря! – Бутан похлопал по плечу Германа. – Всё очень просто: что выбрал, с тем и сверяется правильность. Если ты выбрал завязать с колесом Сансары, то все решения будут соотноситься с этим выбором. Ну а если тебе нужна новая ночная шабашка, то и это будет целью.

    Нервно Антохин сделал последнюю большую затяжку, потушил сигарету, истыкав дно пепельницы, словно она в чём-то была виновата.

    – А если ничего не появилось?! – запальчиво спросил Герман. – Нет ни дискомфорта, ни тепла?

    – Это верный признак, что суёшься вообще не туда. Самое время остановиться, подышать хорошенько и поискать новый вариант или обождать день-другой. Потом опять пробовать.

    Герман прокашлялся. Мысли его перешли на практический лад: «Что же это получается у Бутана, в рулетку выигрывать – всё равно, что «два пальца об асфальт»?»

    – Тебя послушать – так казино можно каждый день перед ужином «обувать», для аппетита.

    – Не-е. С этим как раз проблема, – вяло ответил Бутан, гася сигарету. – Ничего не чувствуется, третий вариант. Похоже, этот инструмент для дела, а не для баловства. Или я умудрился себе блок поставить. Разбираться надо, да мне всё некогда.

    «Вот, как до денег доходит, все умники сразу отмазки сочиняют, – усмехнулся мысленно Антохин. – Интересно, как часто он сам пользуется сердечным нюхом?» Словно подслушав вопрос, Татарников понёсся дальше откровенничать:

    – Я иногда ловлю себя на том, что очень редко пользуюсь этим чувством. Не потому что берегу для грандиозных дел, а просто из-за того, что вовремя не вспоминаю. Что-то делаю, бегу, суечусь, потом вечером ложусь спать и матерю себя. До того тоскливо становится. Казалось бы, ну чего ты бежишь? Остановись, подыши полминутки, послушай себя, может и бежать никуда не надо. – Бутан с досады бабахнул кулаком по перилам. Пепельница подпрыгнула и улетела в сугроб. – У, чтоб тебя!

    Пока Бутан доставал из снега пепельницу, мысли Германа рванули в другую сторону. Вспомнил про Новеева, угрюмо пробурчал:

    – Когда сержант сказал, что недолго курить осталось, у меня внутри всё похолодело. Думал – кранты мне.

    – А я наоборот, – рассмеялся Бутан. – Решил, что скоро уже просветление!

    Герман замер на секунду и тоже рассмеялся.

    – У тебя стакан наполовину полон! Не то, что у меня. Вот они страхи, всегда рядом. Бросить, что ли, курить, не дожидаясь Нового года? Надоели эти надписи на пачках, кашель. Вот брошу сейчас, и всё!

    Уже не в первый раз грозил Антохин табачным магнатам разорением. Но магнаты никого не боятся. Крутят сигареты на фабриках и продают, как ни в чем ни бывало. Поэтому Боря махнул молча рукой и ушёл в дом.

    Антохин остался на крыльце. Застегнул молнию на куртке повыше, накинул капюшон и засунул руки в карманы робы. Приятно было стоять, привалившись спиной к двери, и смотреть на падающий снег. В куртке тепло, уютно. Совсем рядом ветер катает снежинки. Волшебный вечер! Мысли завернули на волшебство. Тотчас вспомнился сержант Новеев. Ведь он и есть современный маг. По крайней мере, так воспринимают просветленных Мастеров люди. Читают интересные книги, смотрят фильмы, и в запудренных мозгах оседает сказочный персонаж. Большинство себя не воспринимают даже в роли современника Мастера, не говоря уже о признании возможности собственной реализации. И что там говорить, когда те немногие, кто десятилетиями грезят о просветлении, и те воспринимают этот процесс как нечто волшебное, происходящее не здесь и не с нами: там, где-то, кто-то, когда-то. Не я, не сейчас, не достоин, не готов. Герман вдруг нарвался в мыслях на предложение, от которого не успел отказаться: «А что, если спросить себя через «сердечный нюх»? Внезапно, не только область сердца, всё тело Германа ответило лёгким звоном – готов! Простая, тихая ясность вплыла в сознание, Антохин отчётливо увидел свободу от прежней жизни. Самое главное, что вроде бы держало – отец, мать. Но и это уже позади. И кто сказал, что близким обязательно будет плохо? Сердце чувствует, что как раз наоборот, легче будет. Уйдут кармические завязки, закончится вековой пинг-понг. Всё изменится к лучшему. На новом уровне понимания настроятся взаимоотношения. Готов, без сомнений. Почему же просветление не приходит? Может, считаю себя недостойным? Не-ет, сомнения в себе уже в прошлом. Эта плесень, произрастающая на чувстве вины, родом из массового сознания. Было время для сомнений, слава богу, прошло. Разве можно быть недостойным возвращения к себе? Тогда, где оно, Просветление? Мысль о нём будоражит и сознание, и тело. Наверное, отвлекаюсь часто. Присутствие осознания себя непостоянно. А ну как для просветления нужно «запальное» время постоянного присутствия? Слово «просветление» не совсем подходит. Раскрытие, освобождение, пробуждение, заря, преображение. Я готов к преображению. Прощание с миром можно отложить, никуда оно не денется. Хочется пожить просветленным, преображенным. Вдохнуть вкус настоящей свободы, радости. Слова просятся парами, не вмещают смысл...

    Сзади кто-то толкнул дверь, и размечтавшийся Антохин полетел в сугроб.

    – Ой, прости меня, Гера! – испуганно пискнула Зина, выйдя на крыльцо. – Ты в порядке? Я подумала: не случилось ли что с тобой? Бутан давно уже вернулся, а тебя всё нет.

    – Всё нормально, – ответил Герман, поднимаясь. – Сейчас приду. Иди в дом, простудишься.

    Зина нырнула в дом. Антохин быстро отряхнулся, взглянул на высвеченный фонарём падающий снег, и крикнул: «Я готов!»

    Ветер от неожиданности замер, пёс заинтересованно высунул голову из конуры. Но Герман уже это не видел; потирая озябшие руки, он входил в дом.

    

    Глава 3

    – Заходи, Гера, скорее, – через открытую дверь зала поторопила Зина. – Письмо Макса читать будем. Уже было начали, но потом решили тебя подождать.

    В голове Антохина вихрем взвились мысли о Максе: «Сколько знаю его, он всегда найдёт, чем удивить. Что там опять на него нашло?» Быстро скинул куртку, ботинки, надел тапочки и прошёл в комнату. Перед Зинаидой стоял открытый ноутбук. Видно, не очень хорошее письмо было. Слёзы опять собрались в глазах Зинули.

    Почувствовав напряжённость, Герман молча сел на своё место. Зина начала читать.

    – «Я не поехал на встречу с Мастером, потому что мне всё надоело. Достали уже все эти гуру и просветленные. Который год тыкаюсь-мыкаюсь, и ничего не происходит. Все говорят, что ничего искать не надо, всё уже есть и всегда было. Но где? Даже намёка никакого нет. Другие живут себе припеваючи, и в гробу они видели это просветление. Может быть, они правы, а мы динаму сами себе крутим? Каждое утро просыпаюсь и чувствую, как обида заползает в душу. Годы коту под хвост... Мне нужен передых. Не могу больше каждую минуту, каждое мгновение, чувствовать себя дураком. Возможно, потом, когда поостыну, вернусь к теме. А пока... тошно, братцы. Мозги кипят. Вот написал, и немного легче стало. Всё, нафиг всё. Нафиг-нафигулечки. Зачетное варенье Мария варит. Это всё, что запомнилось хорошего из возни с просветлением... Всё, пиво уже купил. Буду праздновать свободу. А вы, как хотите».

    Последние слова письма упали в тягостную тишину. Зинуля скоренько смахнула платочком слёзы, посмотрела на Сергея. Он задумчиво вертел в руках карандаш.

    – Вы, наверное, ждёте от меня каких-то особых комментариев. Раскрытия тонкостей человеческой натуры. А я ничего такого не знаю. Это его выбор. Тут рассусоливать нечего. Вам всем с самого начала говорили, что назад дороги нет. И если он думает, что сможет вот так просто, дёрнув пивка, покончить с просветлением, то будет удивлён. Нет у вас в этом свободы воли. Осознанность нельзя уменьшить по желанию. Но есть и хорошая новость. Кое-кто реализовал себя именно так – махнув на всё рукой.

    – Если честно, то я уже на грани, – отозвался мрачный Татарников. – Сыт по горло духовным поиском. Но бросить все, как сделал Макс, не могу. Волей-неволей мысли опять возвращаются. Хватаюсь за любую возможность что-то узнать, что-то прочувствовать. Вот и сегодня пришёл с одной только мыслью: «Вдруг поможет?!» Надежда всё никак не умрёт. Тлеет внутри, выжигает по-тихому. Наверное, без надежды легче было бы. Отмахнулся бы и зажил счастливо.

    Мария сморщила носик и капризным тоном произнесла:

    – Бутан решил сдаться? После того, что было, просветление вовсе не обязано на тебе жениться.

    Под общий смех Сергей спросил:

    – Ты это серьёзно, насчет надежды? Кидать в суп?

    Немного помедлив, Бутан ответил:

    – Не знаю... Есть в ней что-то тоскливо-тёплое. Иногда я понимаю, что она не чужая, и без неё – никак, а иногда кажется, что она – причина всей пробуксовки. Пока есть надежда, всё спрятано в будущем. А когда надежда умрёт, то всё уже будет сделано... или не сделано совсем, окончательно. Вот бы почувствовать освобождение от надежды! Р-раз – и нет её, но чтобы обязательно появилась определённость. Если так, то да, можно кидать в суп...

    – Золотые слова, сеньор Татарников! – радостно подхватил Новеев. – С удовольствием отправляю этот зловонный комок в суп. Вы все тут надежнутые. Хватит надеяться, пора быть!

    В глазах Марии возник испуг. Она смотрела на Сергея и хотела крикнуть: «Что может быть страшнее, чем потерять надежду?!» Но не смогла. Из глубины сознания всплыло новое понимание роли надежды, ещё не облачившееся в платье из слов, но уже влияющее на выбор. Мария промолчала, стала слушать дальше.

    В ткань зимнего вечера вплыли слова о прекрасной силе надежды. Сергей говорил о её способности поддерживать и направлять. У Зины глаза подернулись слёзной пеленой. Она отлично помнила, сколько боли может таить в себе надежда. Пока она жива, боли почти не видно, в хрустальном ларце танцуют на маскараде варианты будущего. А когда надежда умирает, то хрусталь разбивается и маски срываются – боль выходит на волю. Зина слышала Новеева »...когда вы берёте ответственность за свою жизнь в свои руки, надежда перерождается в доверие к себе...» и понимала, о чем он говорит, чувствовала и знала. Новое понимание вплыло незаметно и предъявило свои права на реальность. Примерно то же самое говорил Дима, и он очень сердился на себя, когда ловил отблеск надежды в своих поступках. Он не хотел надеяться, хотел быть уверенным в своей силе творца. И куда делась эта сила? Почему произошла авария? У Зины не было ответов раньше и не прибавилось сейчас. Вместо ответов нагрянуло предчувствие изменений в жизни. Бояться или радоваться? Зина пока не поняла. Неопределённость чёрной тучей вторглась в мысли. Это оказалось слишком большим переживанием. Не в силах сдержаться, Зина убежала успокаиваться на второй этаж. Друзья проводили её непонимающими взглядами, и только Сергей улыбнулся вслед.

    Едва затихли шлепки тапок Зины на ступеньках лестницы, как Антохину почудилось, что улица и дом поменялись ролями. В комнате стало холодно, а за окном – жара. Картина происходящего немного расфокусировалась. Герман видел, как в тумане: сержант встал и пошёл в обход личного состава посиделки. Что-то говорил на ходу по поводу надежды, похлопывал по плечам, шептал на ухо и громко вопрошал. «Спектакль, – подумал Антохин. – Никакие слова извне не помогут. Нужны свои решения. А какие?» Ответа не было. Ни в одной книге, ни на одном семинаре он не получил ни одного ответа, который мог бы применить в своей жизни и быть уверенным в приближении просветления. Так что же, продолжать совершенствовать себя в духовных практиках в надежде на... Опять надежда?! Сердце Антохина заныло. Вместе с болью вернулось четкость восприятия. Сержант уже на второй круг пошёл. Герману стало интересно: «Он всё это время говорил только о надежде или я пропустил что-то?» Боль отлегла от сердца, растеклась тревогой по телу. Что же это за Мастер такой, от слов которого не радость приходит, а боль и тревога? Им вроде полагается быть сбалансированными, излучающими покой и помогающими страждущим. «Тебе шашечки нужны или доехать? – язвительно отозвалось что-то неуловимое в сознании Антохина. – Ты же сам видишь – парень дело говорит. Куда ни ткни – везде надежда. Не надоело?» Изнутри сердца потянуло жаром в ответ. Точно, надоело. Надо принимать решение: дальше заниматься практиками и надеяться или плюнуть на всё, и будь, что будет.

    Сергей остановился за Германом, возложил ладони ему на плечи, наклонился к затылку и тихо сказал:

    – Да понять его, надёжа-царь, не мудрено. Они «будь, что будет» требуют.

    У Германа глаза застыли, а когда он обернулся, то сержант уже плыл в сторону берегов Марии. Он перебирал руками по спинкам стульев и кресел, как вёслами по морю, и всё смотрел на Германа. Слова выпускал мягко, с оттенком театральности. После первых двух фраз проявился стихотворный талант Мастера:

Ах, «будь, что будет» – это лишь слова,     Но свет, их породивший, интересен.     Его я видел, помню, как вчера.     Надеюсь, будет мой рассказ полезен.          Лес браконьеры подожгли. О, негодяи!     Солдаты оказались в западне.     В дыму устал я мыслить о спасении,     Позволил смерти заглянуть ко мне.          Страх тут же отвернулся от меня,     Как говорится, бросил, поматросив.     Впервые ясно осознав себя,     И жизнь, и смерть, я лишнее отбросил.

    Про жизнь и смерть Новеев говорил уже стоя за спиной Марии. Она чувствовала его дыхание прядками волос. Ожидала ещё какой-нибудь выходки: плечики поднялись, бровки нахмурились и, когда раздались аплодисменты Германа, не сразу поняла, в чём дело.

    – Браво, Мастер! – воскликнул Герман. Мастер ответил сдержанным кивком.

    – Движение начинается на тонком плане. Решение, появившееся в мыслях, на самом деле не так уж важно. Оно лишь иллюстрация свершившихся изменений в сознании. Из ниток-слов вышивается гобелен под громким названием Решение. А дело-то давным-давно сделано. Осталось только отразить в реальности. А как вы думаете, иллюстрацией чего могут быть мысли-надежды?..

    Интуитивно Мария приняла вопрос на свой адрес. Тряхнула кудряшками волос, сдержанно ответила:

    – Отсутствия изменений?

    – Вот именно! – воскликнул Новеев, склонившись к уху Марии. Она дёрнулась в сторону, сержант вдохнул запах шампуня. – Какой знакомый запах... из детства...

    – Очень интересно! Что там было, в детстве Мастера? – быстро спросила Мария, чтобы отвлечь от себя внимание.

    Новеев выпрямился, мечтательно закрыл глаза и ответил:

    – О, это была весьма занимательная история. Запах шампуня напомнил мне дельфинарий на Чёрном море. Всех желающих поплавать с дельфинами заставляли обмыться в душе, и там стоял шампунь с похожим запахом. Я тщательно вымылся, не хотел хоть чем-то навредить дельфинам. Потом вышел к бассейну. Два дельфина плескались внизу, тренер ласково гладил их по носам. По знаку тренера я прыгнул в бассейн, а когда вынырнул, то увидел прямо перед собой огромную зубастую пасть. В первое мгновение страх сжал сердце. Эти красивые животные такие же хищники, как львы, и лучше об этом не забывать. Но тренер был рядом, дельфины вели себя мило, и страх улетучился. Потом я обнял спинной плавник дельфина, и мы поплыли. Я чувствовал его упругое сильное тело, его спокойную уверенность и доброжелательность. Это было прикосновение к чуду. Выходя из воды, я обернулся и обратил внимание на то, что из огромного зрительного зала поплавать с дельфином захотели всего несколько человек. Я спросил об этом у мамы, и она объяснила, что людям просто не интересно. В то лето самым большим потрясением для меня был не заплыв с дельфином и не горки аквапарка. Я был на несколько дней оглушен сознанием того, что бывают люди, которым чудо не интересно...

    Открыв глаза, сержант усмехнулся, похлопал ладошкой по спинке кресла Марии.

    – Впрочем, сейчас я о другом. Сейчас я о том, что если мы... вы или я, или ещё кто-то из людей, действительно что-то хотим, то это появляется. Такова уж наша суть. Мы создаём грандиозные надежды, умопомрачительные отговорки и безупречные ограничения.

    Вдохнув ещё раз аромат шампуня Марии, сержант двинулся к дивану. Со вздохом облегчения Мария вновь тряхнула кудряшками. Спокойствие тут же вернулась к ней. По-видимому, душевное равновесие Маша приобретала от турбулентности, возникающей вокруг головы при кудретрясении. Ничего удивительного: кто-то курит, кто-то считает до двадцати, а кто-то трясёт кудряшками.

    Бесстыжие снежинки на окнах чуть не трескались от смеха. Их смешили открытые рты некоторых любителей мудрых слов. Ветер скоренько глянул в окно и взвыл от обиды. Такой момент! Можно свободно выстудить гланды и засыпать глаза снегом, но окна не дают войти. Ветер стал кусать стёкла, рвать ручку двери и нырять в трубу. Единственное, чего он добился – это оживление в комнате. Люди опомнились, завертели головами, пытаясь сообразить, что за жуть творится за окном.

    Нить монолога Мастера оборвалась. Новеев сел на диван, расстегнул ещё одну пуговицу сверху на рубашке и откинулся на спинку.

    Вернулась к гостям Зина. Глаза красные, но смотрела без грусти. Окинула взглядом стол и сказала:

    – Что-то есть захотелось. Как насчет чайковского с бутербродами?

    – Правильно! – поддержал Сергей и добавил: – Война войной, а кушать хочется всегда. Тут некоторые про беленькую вспоминали. Почему бы не уважить проходимца, простите, заядлого туриста?

    – Заядлый проходимец за рулём. Ему не положено, – возразила Мария. – Да и остальные тоже.

    – Ай-яй-яй! Какая драма! Но ведь бог создал такси, чтобы вы имели шанс принимать решения чуть в стороне от привычной напряжённости. Немного вина совсем не помешает. Вы хотя бы расслабитесь, сойдёте с колеи. Впрочем, это не обязательно.

    Женщины принялись сервировать стол. Поднялась суета. Герман опять побежал курить, Бутан с кем-то договаривался по телефону о ремонте машины. Привалов сунулся было помогать женщинам, но был изгнан с кухни. Довольно быстро на столе появились конфеты, печенье, розеточки с фирменным вареньем Марии.

    Над каминной полкой висел большой календарь с красочным оформлением страниц. Все листы с него были сорваны, остался только декабрь, оформленный под картину в бело-голубых тонах: бревенчатый дом, основательно укрытый снегом, дымок из трубы, в полосках света от окон стоят мальчик и собака. Картинка привлекла внимание Сергея. Он подошёл поближе, разгладил завернувшийся уголок календаря, потом задумчиво посмотрел в окно.

    В дверь кто-то постучал. Все насторожились. Кто бы это мог быть?

    Зина открыла дверь. Оказалось, пришел соседский пацанёнок Санька. Лет двенадцати, румяный, говорливый.

    – Здрасьте, тёть Зин. Телефон-то у вас не работает. Мамка отправила предупредить: ночью будут дорогу чистить, сейчас уже в город не попасть. Снегу намело на дороге – жуть! Возле моста вообще мне по пояс. Городские автобусы на той стороне разворачиваются. Так вы машины переставьте, чтобы трактор не задел. В прошлом году кому-то помяли, много шума было. А тракторист в чём виноват? Нечего оставлять на дороге.

    Говорил парнишка быстро и обстановку оценил тоже быстро. Выпалив все новости, сразу же нахлобучил шапку и собрался уходить. Зина остановила, взяла на кухне шоколадку и сунула ему в карман. Санька радостно заулыбался, деловито заявил напоследок:

    – Ну, всё, пойду домой. Будьте здоровы. С наступающим!

    – Подожди немного! – крикнул Новеев. Вышел в прихожую, всмотрелся в лицо мальчишки, словно знал отца и теперь ищет схожие черты. Санька засмущался, стал переминаться с ноги на ногу:

    – Чего вам?

    Улыбнулся в ответ Новеев, подал руку для приветствия со словами:

    – Здравствуй, Александр. Вот ты какой... пришёл людям помочь?

    – Здрасьте, – ответил мальчуган, пожимая предложенную руку. – Чем можем – поможем. А вы и сами должны понимать – зима на дворе, не до шуток.

    Собравшиеся в зале затихли, никто не хотел пропустить ни слова из разговора. Новеев присел на корточки, спросил Саньку:

    – Тебе ничего не говорит слово «Астра»?

    Мальчуган подумал, шмыгнул носом и ответил:

    – Это красивые большие цветы. У нас на клумбах растут. Мне они нравятся больше всех.

    – А почему?

    – Потому что они без колючек, большие и радостные! Ладно, я пойду, мамка ждёт.

    Не дожидаясь дальнейших расспросов странного солдатика, Санька быстро развернулся и утёк. Осталась на коврике возле двери снежная кучка, облетевшая с ботинок. Вернувшись в зал, Зина спросила Новеева о причине расспросов. Он отмахнулся, сказал, что потом объяснит. Зине показалось это очень подозрительным, но, раз не хочет говорить, то ничего не поделать. Не приставать же с ножом к горлу Мастера из-за такого пустяка. Придёт время, сам расколется, обещал же.

    – Похоже, и такси не приедет, – уныло произнесла Мария.

    – Калитка не заперта? И почему собака не лаяла? – обеспокоенно спросил Бутан Зину.

    – Возле забора намело так, что переступить можно, – ответила хозяйка дома, вглядываясь в окно. – А пёс ещё щенком привык к Саньке. Он ему и сосисок, и котлетки из дома таскал. Друзья не разлей вода.

    Вид из окна не понравился Зине. Снег присыпал стёкла, толком ничего не разглядеть.

    – Я вас предупреждала, что встреча может затянуться до утра. Так и вышло. Пойдёмте машины переставлять. Андрей, помоги лопаты из сарая принести.

    Глава 4

    Снежинки на окнах обрадовались. Каждой охота растаять за шиворотом у человека. Ветер затаился, приберегая силу для шутки. Сквозь прореху в облаках выглянула луна. Природа подготовилась к встрече, но люди не спешили. Медленно одевались, стонали, кряхтели. Очень не хотелось им возиться с машинами. Кое-как собравшись, вывалились во двор. И тут ветер проявил фантазию. Для затравки легонько сдунул с крыши горсть снега. Снежинки блеснули звёздочками в свете фонаря.

    – Ой, как краси... – охапка снега, брошенная ветром, не дала Марии договорить.

    Эффект понравился ветру, и он пошёл вразнос. Давнишняя мечта – порвать в клочья курточки и пальтишки – вернулась к ветру. И он даже не прочь был перевернуть дом, поставить его трубой вниз, но... сил не хватило. В отчаянии он покрутился во дворе, пихнул сколько мог снега в будку собаке и слёг, изнемогая за сараем. Слабак.

    Люди недоумённо оглянулись. Ветер почти полностью вычистил двор. Даром что снегом игрался, а на самом деле подмёл всё вокруг. Только у ворот остались сугробы. Подошли с лопатами Андрей и Зина. Сторожевой пёс Надфиль выкарабкался из конуры и пулей примчался к хозяйке. Почти весь белый, только лоб и уши коричневые, а от затылка к носу тянется белая полоса зигзагом.

    – Ладно-ладно, испугался ветра, защитник? – ласково пожурила пса Зинаида. – Иди к себе, Надфиль. Не мешайся тут!

    Пёс и не подумал слушаться. Вертелся сразу везде, норовя сунуть нос в самые неподходящие места.

    – Ты почему его на цепь не сажаешь? – спросил Сергей, уворачиваясь от Надфиля, который подпрыгивал, пытаясь лизнуть сержанта в нос.

    – Смысла нет. Он ещё щенком как-то научился цепи обрывать. За то и прозвали его Надфилем, а поначалу он был просто Филей.

    – Ты хочешь сказать: он перегрызает цепь? – удивился Сергей. – Она же железная!

    – А ему плевать, что железная. Звенья разгибаются, кольца лопаются и всё такое. Дима пробовал его на верёвку посадить, так она даже до вечера не дожила.

    Сергей с одобрительным смешком погладил пса. В ответ он прижался к его ноге, стал вилять хвостом ещё быстрее.

    – Ветер за нас всю работу сделал, – сказала Зина, осматривая двор. – Сейчас ворота откроем и заезжайте. Две машины можно у сарая поставить и одну здесь во дворе. Клумбы льдом встали, заезжайте смело, ничего не поломаете.

    Вскоре машины рассовали по местам. Герман с Бутаном опять закурили, а остальные скучковались возле собачьей будки. Зинаида показывала Сергею коллекцию оборванных цепей. Как скальпы врагов у вигвамов индейцев, висели трофеи Надфиля, прибитые к крыше будки. Пёс крутился рядом, переживая за припрятанные косточки.

    – Это муж придумал хранить улики против Надфиля. Вещдоки, как фотоальбом, показывают его детство и отрочество. После первых нескольких случаев мы стали из интереса новые цепи покупать. Хотели ещё подписать, какая сколько продержалась, но всё руки не доходили.

    «Удивительно, как это щенок мог разогнуть железяку! – подумала Мария, глядя на первый экспонат выставки. – Наверное, есть что-то такое, чего мы не знаем о железках и щенках. Да и вообще, много чего не знаем, а щёки надуваем. Человек ограничен, а вокруг столько всего интересного. Вот бы научиться вырываться из привычного мира!«

    Взгляды Сергея и Марии встретились. Она поняла, что отправила в суп очередную мысль. «Неужели это меня настолько сильно заботило? – сама себе удивилась Мария. – Мне казалось это не очень существенным. Но если посмотреть с точки зрения обретения свободы, то да. Надоело играть по кем-то установленным правилам. Хочется вырваться из тюрьмы! Так тяжко дышать в правилах...«

    Очень кстати вернулся ветер. Закинул в лицо Марии горсть снега. С наслаждением она растёрла снежинки по глазам и щёкам. Стряхнула капельки воды с рук на Андрея.

    – Туманио, Мари! – шутливо возмутился Привалов. – Придётся тебе руки цепями сковывать.

    Ветер, как доблестный рыцарь, вступился за честь дамы, и Андрей получил снежной лапой по макушке.

    – Бегите в дом! – в поддельном ужасе крикнул Антохин. – Ветер с ума сошёл!

    Раскрасневшиеся и радостные все вернулись в дом. Разделись намного быстрее, чем одевались. Поднялась суета, кто руки помыть, кто носик припудрить. Сергей подошёл к Зинаиде, отвёл её на кухню для разговора.

    – Все уже определились с выбором, суп для них готов. А ты даже не думала всерьёз. Переживала за кого-то, вспоминала что-то. Я не читаю мысли, но вижу, что ты далеко отсюда, светимость померкла. Тебя нет с нами здесь и сейчас. Неужели есть что-то, ради чего ты отказалась от самой себя?

    Зина растерянно посмотрела на Сергея. В задумчивости достала из холодильника помидоры стала их мыть. Под шум воды кое-как собралась с мыслями и ответила:

    – Я как-то не заметила. То есть да, я знаю, что постоянно думаю о чём-то другом. О Максиме с его письмом, об обмороке Германа... о Диме. Вопросы у меня давно готовы, только, по-моему, и ответы уже есть. Они не рождаются отдельно. Если есть вопрос, то я знаю и ответ. Возможно, это покажется странным...

    – Ничуть не странно, – поддержал Новеев. – Ты просто неосознанно пользуешься Знанием. Интуиция родом оттуда. Там нет цифр и времени, но есть все ответы. Я бы предложил тебе кинуть в суп желание получить ясность в общении со Знанием.

    Вполуха Зина слушала Сергея и продолжала заниматься помидорами. Сложила их в тарелку, достала разделочную доску и начала резать. Дело пошло слегка необычным образом: с брызгами и застреванием ножа в доске. Помидоры требовали намного меньших усилий, но Зина этого не замечала.

    – Ого! – воскликнул Сергей. – Как много света! Что-то сильно задело, и ты решила обновить своё присутствие здесь. Добро пожаловать! Какие ощущения?

    На возглас Сергея пришёл Татарников и увидел странную картину. Зина исступлённо рубит ножом помидоры. Красные брызги разлетаются во все стороны. Чуть в стороне, у окна, стоит Новеев с видом абсолютно счастливого человека. Бутан не успел ничего сказать, как получил ошмётком помидора в глаз. Злость взвилась из-под ног и ударила в грудь. «Чего это я так вспыхнул?» – удивился сам себе Бутан. Зина обернулась, увидела Бутана с залепленным глазом и расхохоталась. Бутан поспешно убрал помидор. Точнее, он думал, что убрал, но всего лишь размазал по щеке. Такого удара судьбы Зина уже не вынесла – смех согнул её пополам. Не в силах стоять, она села на корточки, прислонившись спиной к дверце кухонного стола. Нож так и не выпустила. Закрыла лицо свободной рукой и, всхлипывая, досмеялась всласть. Глядя на бесконтрольное подрагивание ножа в кулачке Зинаиды, Татарников ушёл от греха подальше – умыться в ванную.

    Сергей дождался возвращения Зины из похода в страну Ха-Ха.

    – Ну, как? Легче стало?

    В ответ она мотнула головой, глядя куда-то вдаль.

    – Не-е, не легче. Почему я вечно кому-то чем-то обязана? – голос Зинаиды обрёл твёрдость. – Я уже на автопилоте постоянно за кого-то беспокоюсь, вечно перед кем-то оправдываюсь. Мне предлагают место завотделением, но я отказываюсь. А почему? Потому что нет настроения, уверенности. При чём тут настроение? Если хороший врач и знаешь своё дело, то всё будет нормально. Дело не в этом. Дело в том, что... Дима ушёл, а я осталась. Я чувствую себя виноватой перед ним!

    Вырвалось признание. Чувство вины, отравляющее жизнь, наконец-то было вытащено на солнцепёк. Здесь оно съёжилось, превратилось из грозного тирана в карлика. Зина швырнула нож на пол, уткнулась лицом в ладони. Нож улетел под посудомойку и там затих.

    – Вот и славно, – мягко сказал Новеев. – Сдаётся мне, что ты начала получать ответы, ещё не успев задать вопросы. Это нормально. Время – всего лишь иллюзия.

    Плечи Зины мерно поднимались и опускались. Она не плакала, дышала, старалась выкарабкаться из тёмной ямы, разверзшейся перед ней. Получилось. Отчаяние не утянуло её снова в слёзы. Зина удивилась самой себе: «И как это я не разревелась?» Посмотрела на Сергея, вскинув брови. Он предложил руку, Зина опёрлась на неё и встала.

    – В интернете я начиталась столько всякого. Неизвестные, но кем-то признанные гуру, что-то советуют, требуют от учеников дисциплины, веры в собственные силы. Если их послушать, я опять должна, как земля колхозу. Раньше я думала, что духовное пробуждение – это путь к свободе. Я и сейчас так думаю, но, бегая по форумам и соцсетям, совсем запуталась. Я не понимаю: кому верить, а кому нет? И вообще, можно ли кому-то верить в деле просветления?

    Пришедший накатом вопрос поразил Зину. Она задумчиво посмотрела в окно, закусила губу. В этот момент из ванной вернулся Татарников, хотел что-то сказать, но замер на пороге, почувствовав тревожную тишину. Зина повернулась к Сергею и спросила чуть дрожащим голосом:

    – Зачем тут вообще кому-то верить? Зачем, например, мне верить в то, что ты просветленный Мастер? Это не приблизит меня ни на шаг...

    – Согласен...

    – ... вот и чудненько! – Зинаида повысила голос. – Я никому ничего не должна и никому не обязана верить! Я точно знаю, что где-то внутри меня рождается тёплое светлое ощущение перемены. В нём приятно нежиться. По-честному, это единственное, что удерживает меня в жизни. Не будь этой крохотной искорки, я давно бы уже закрыла глаза навечно.

    Бутан нахмурил брови. Ему не понравился намек о смерти, и не понравился дрожащий голос Зинаиды, от которого веяло надрывом и неизвестностью. А сержант едва заметно улыбался, рассеянно смотрел на искромсанный помидор на столе. Одни и те же слова были услышаны по-разному, словно каждому было сказано своё.

    Выговорившись, Зина достала из-под посудомойки нож, ополоснула и вернулась к помидорам, как ни в чем ни бывало. Бутан поразился её способности переходить из одного настроения в другое. «Пусть хотя бы так, всё лучше, чем разговоры о смерти...» – подумал Боря. Переключившись на свои мысли, он не мог вспомнить: что же хотел взять на кухне? В поле зрения попала помидорная резня, учинённая Зиной. И пришла житейская мудрость, через мгновение снизошедшая до проявления в мыслях: «С помидоров достаточно, пора резать огурцы!» Стало весело. Широкая улыбка появилась на лице Бутана. Сергей взглянул на него, улыбнулся в ответ и вышел из кухни.

    – Что тут было, Зинуль? – спросил Татарников. – Мастер отказался резать помидоры?

    Не оборачиваясь, Зина ответила:

    – Да так, выплеснулось накопившееся. Скоро два года, как Димы нет. Я чувствую, что забываю его. Вроде и легче становится, а вроде и как виновата в чём-то. Сама в себе не разберусь.

    – Понятно...

    – Что тебе понятно, басурман? – спросила Зина, смахнув прядку волос с лица. – Ты не один, у тебя есть жена и дети. Ковыряешься в машинах с утра до ночи в своё удовольствие. Откуда ты можешь знать как... как лопается плёнка с кусочками ушедшего счастья на сжигаемых фотографиях?

    Бутан отвел взгляд за окно.

    – Возможно, со стороны у меня всё в порядке, но в последнее время я чувствую себя оторванным от семьи. Я их люблю и всё для них сделаю, но мне больно видеть, как они натыкаются на одни и те же грабли. Дети ещё ничего, они вообще по-новому смотрят на мир. Мне их не догнать. А Юля совсем зациклилась.

    – Помоги ей, на то и муж, – тихо сказала Зина.

    – Я пробовал, – со вздохом ответил Бутан. – Она и слышать не хочет. Все разговоры о душе и просветлении обрывает в зародыше. Считает меня чуть ли не шизиком. Потому и работаю в гараже до позднего, чтобы не нарываться на очередной скандал. Наши берега расходятся.

    – А ты не думал, что ей рядом с тобой тоже несладко?

    – В смысле?

    – Очень может быть, что она тоже не прочь взглянуть на жизнь иначе. Начать писать стихи или рисовать картины. Но не получается. Двое детей на руках. Кто будет за ними следить? Кто будет стирать, готовить и сидеть у постели, когда они лежат с температурой? И тут ты, «весь в белом», со своим просветлением...

    Глаза Зинаиды буравили авторемонтника, а нож в руке... он просто был, и с этим надо было считаться. Нет, Бутан и не думал, ничего такого. Просто нечаянно выпавший из руки нож мог угодить на ногу хозяйке. Поэтому Татарников доверился интуиции и позволил сорваться с губ первой же добравшейся до них нейтральной фразе:

    – Ты бы завязывала резать помидоры. Не аджику готовишь. Как на счёт огурцов?

    Перевод стрелок удался. Бутан смог выскользнуть из кухни относительно спокойно. Правда, он так и не взял из холодильника, что хотел, но это мелочи. Жизнь не всегда даёт возможность вытащить то, что хочется. Главное, все живы-здоровы, а вытащить можно и потом.

    Слова Бутана растревожили Зину. Она всегда думала, что у него в семье всё хорошо. Боря никогда не рассказывал о проблемах. Оказалось, даже он столкнулся с непониманием. Имея свой бизнес и возможность вообще не работать, он выбрал возиться с железками в гараже. И ведь никому не объяснишь, что дорога к просветлению – это путь к Вершине из всего, что может сделать для своих любимых человек. Реализовав себя, просветленный Мастер изменит ткань реальности. От него пойдёт свет осознанной жизни во все стороны. Каждый атом почувствует изменение. Достаточно вспомнить Иешуа и Будду. Их влияние прошло сквозь века. И чем больше Мастеров будет ходить по Земле, тем меньше страданий выпадет на долю пробуждающихся людей. Будет проще достучаться до себя, услышать зов. Мастер, живущий по соседству, – это новая эпоха. Его свобода привлечёт внимание, сломает штампы, выкованные за тысячи лет...

    Память услужливо достала из архива киноленту с чудесным летним вечером. Чета Пчёлкиных умиротворённо гуляет по набережной, утки подплывают к берегу за кусочками хлеба, воробьи скачут по камням. Дима говорит о влиянии, которое может оказать Мастер, если будет жить в большом городе. Зина слушает, кивает, но толком не понимает, о чём толкует муж.

    «Теперь я понимаю тебя, Димчик!» – обрадовано подумала Зина и тут же сникла. Сцены из кошмара, через который она прошла, узнав о смерти мужа, встали перед глазами. Как же так? Уже давно Зина уяснила для себя, что все события в жизни человека происходят только по одной причине – он их сам для себя сотворил. Нет никого и ничего, что создаёт реальность человеку, конечно, если он не передаёт себя, вместе со своей сутью демиурга, под управление кому-то. Супруги Пчёлкины встречали эту мысль в том или ином виде на семинарах, в ченнелингах, в книгах. Долго обсуждали, искали подтверждения и вынуждены были согласиться. Разум ныл, сопротивлялся, а свет истины вливался постепенно. Это было время взлётов и падений, после которого нагрянула эйфория. Исчезли поводы для претензий, винить стало некого. «Вампиризм», доставшийся от социума, был пойман и «высушен». Проблемы не исчезли, но изменилось отношение к ним, жить стало проще. Казалось, трагедии навсегда ушли в прошлое, но случилась авария на дороге, и Дима погиб... Это было ударом, который сломал Зину. Она понимала, что винить пьяного водителя смысла нет. В глубине сердца Зина чувствовала, что Дима сам назначил точку выхода, и авария – лишь средство исполнения. Но разве от этого легче?! Как совместить его улыбающееся лицо, планы, радость от по-новому открывающейся жизни и решение уйти? Что ответить на всплывающие в памяти цитаты из духовных книжек вроде «всё хорошо во всём творении», когда рука бросает горсть земли на гроб с телом любимого?

    Пальцы Зины сжали нож так, что косточки выступили белыми буграми. Нет! Это должно уйти навсегда! Не нужно столько боли, чтобы заставить человека обратиться к себе! Всё может произойти мягче, красивее, грациознее.

    Глава 5

    Гости и не подозревали о буре, поднявшейся в душе хозяйки дома. В ожидании бутербродов они скучали: Сергей и Герман беседовали на диване; Андрей слушал их, сидя на стуле перед камином и смотря на пляску огня; Мария сновала между кухней и залом, накрывала на стол, стараясь не потревожить задумавшуюся Зинулю; Бутан устроился в плетёном кресле Марии и тоже смотрел на огонь.

    – У меня ощущение, что просветление – это венец обмана, – заявил Герман громко, отвечая на какие-то свои давние мысли. – Достигать его не нужно и невозможно. Это как... как ломиться в открытую дверь. Если пытаться достичь просветления, то это значит толкать дверь, сверлить, взрывать. Каждое усилие требует секундочку, минуточку или год. Слой бронированного времени, отделяющего от цели, нарастает. Но если осознать ситуацию чуть шире, то достаточно просто отойти в сторонку и позволить чему-то более эффективному, чем действия, открыть дверь. Вот тут и появляется закономерный вопрос: что это за штука, открывающая двери?

    – Есть предположения? – с усмешкой спросил Новеев. – Сквозняк?

    – А чёрт его знает! Знал бы – не сидел тут. Конечно, мне нетрудно наговорить красивых слов про «Я есть» или божественность. Только это всё будет пустым сотрясанием воздуха. Хочется прочувствовать, так сказать, попробовать на вкус, солёно или перчено? Поэтому очень интересно: как это произошло у тебя? Про огонь и про негодяев-браконьеров мы уже слышали, но какие были ощущения, что конкретно помогло?

    Слова Германа заставили обернуться Андрея и Бутана.

    – Нет проблем. Если интересно, то расскажу, – ответил Новеев, зевая.

    Охнув, Мария попросила подождать. Убежала на кухню и вернулась с Зиной. Хозяйка дома не пожелала садиться и стала слушать, прислонившись к дверному косяку. Мария села в плетёное кресло рядом с Бутаном.

    Сержант с ухмылкой оглядел аудиторию и начал рассказ.

    

    РАССКАЗ ПОГРАНИЧНИКА

    Было это в начале ноября. Снег ещё не лёг, что выпадет, быстро растает. Мы шли обычным маршрутом наряда, цепочкой по едва заметной тропинке. Пять человек посреди сухого, как порох леса. Ветер хлестал, мотал нас то в одну сторону, то в другую. Бил в лицо песком, закидывал листьями. По рации поступила команда: свернуть в лес и проверить квадрат в районе старой лесопилки. Мы так и сделали – проверили лесопилку, осмотрели тракт.

    Только мы доложили о следах недавнего пребывания людей, как увидели дым. Пока снова доложили, пока сбегали осмотреть лесопилку – огонь успел взять нас в кольцо. Раньше мы уже попадали в пожары, и всегда было ясно куда бежать. Но в этот раз ветер метался в разные стороны, растаскивая дым повсюду. Прохода не было видно ни с земли, ни с дерева. Тогда мы побежали в сторону реки. Дым поглотил всё, впереди через пять метров ничего не было видно. Мы пробовали дышать через мокрые повязки, но толку от них было мало. В какой-то момент мы потеряли друг друга. В очередной порыв ветра дым расступился, и я увидел впереди стену огня. Путь к реке был отрезан.

    Надо было бежать обратно, а сил уже не осталось. Кое-как я добрался до небольшого овражка и упал на землю. Там, у самой земли, оставалась полоска воздуха почти без дыма. Навалившееся ощущение беспомощности было мерзким. Я лежал в овражке и всё не мог прокашляться от дыма. Вдруг я услышал крик – кто-то звал меня. На четвереньках я выполз из оврага и увидел сквозь клочья дыма небольшую полянку. По ней бегал Ваньша Топорков и звал меня, надрываясь в крике. Остальные парни остервенело рыли сапёрными лопатками яму. Я понял, что они задумали в ней спрятаться. «Печёная картошка...» – вот о чём я подумал в тот момент.

    Ярко вспыхнула мысль: «Лучше задохнусь, чем печься в яме!» И тут я понял, что сама смерть не страшит. Просто очень не хочется боли и тоскливо умирать вот так, без цели, без смысла, толком не пожив. Я скатился обратно в овражек и закрыл глаза. Сил не осталось даже смахнуть налипшую на лицо паутину, и я решил: «Будь, что будет...» Стало легче. Где-то на заднем плане мерцала мысль о необходимости бороться за жизнь. Но её накрыла другая, даже не мысль, а понимание, что сейчас не время дёргаться. Мозг неожиданно подчинился, перестал лихорадочно искать пути спасения. Впервые в жизни я ощутил отсутствие мыслей. Не всех. Например, я мог сказать себе мысленно, что чувствую дым, усталость. Но этим всё заканчивалось. Мыслей-приказов не было. Не было воспоминаний о прошлом, догадок о будущем. На фоне неожиданно нахлынувшей передышки разума я поймал один взволновавший меня факт: «Почему нет животных?» Мы раньше видели места пожарищ. Там часто попадались останки животных. Но сейчас вокруг не было никого. «Они нашли выход?» – спросил я себя. Ответ пришёл тёплой волной в области сердца. Такой приятной, что хотелось растянуть это мгновение теплоты, утонуть в нем, забыв про всё. Вернулись мысли-приказы, разум требовал действий. Я уже понял, что спасение рядом, осталось только найти его.

    Я встал и пошёл наугад, пригибаясь к земле, где дыма меньше. Прошёл мимо копающих парней, они уже по пояс вгрызлись в землю. Ваньша тоже копал, увидел меня, ничего не сказал и стал дальше махать лопатой. Ноги вывели меня на край поляны, к старой берёзе. Она давно прогнила, половина ствола обломилась. Под образовавшейся аркой я заметил черную дыру в ковре прошлогодней листвы. Шатаясь, я подошёл к берёзе и упал на колени. Под листьями оказались ветки закрывающие лаз. Оттуда тянуло холодным чистым воздухом. Радость ворвалась в грудь, и я заорал: «Сюда! Здесь землянка!» Никто не ответил. Грохот от пожара и буйства ветра заглушили мой крик. Тогда я на карачках подполз к горке выкопанной земли, забрался на неё и закричал: «Скорее! Там землянка!» Парни услышали. Первым полез из ямы Ваньша. Его взгляд я не забуду никогда – голубые глаза и чёткие красные линии полопавшихся от едкого дыма сосудов. Это как голубой бриллиант в кровавой сетке. В нём бились насмерть: рыть или пойти к землянке? Парни выбрали землянку...

    Мы раскидали ветки и обнаружили вход. Тут недавно были люди: на полках лежали мешки и всякая мелочевка. В дальней стене зияла черная дыра подземного хода, из которого шёл свежий воздух. Мы поползли. Стены и потолок прохода были укреплены толстыми поленьями. В этих местах было особенно трудно пролезть. Один раз мы почувствовали упавшее наверху дерево: огонь сожрал ствол внизу и оно свалились, заставив содрогнуться землю над нами. Очень неприятное ощущение. Но свежий воздух прочищал легкие, и надежда придавала сил. Неожиданно быстро мы выбрались на берег реки. В этом месте она образовывала рукав, глубоко врезающийся в лес. На него-то мы и вывалились с обрыва.

    Долго лежали, остывая, жадно дыша чистым воздухом. Одна моя нога угодила в воду, но сил перекатиться на песок не было. В тот момент я как-то особенно осознал, что лаз был там давно, он словно ждал меня. Он уже был во время утреннего развода, был, когда я принимал присягу, когда впервые пошёл в наряд. Скорее всего, его вырыли ещё в войну, до моего рождения. Мелькнула мысль: «А не я ли его рыл в прошлой жизни?» Стало смешно, а потом резко кольнуло сердце – я почувствовал пустоту времени. Оно показалось мне бессмысленной штукой, годной только на то, чтобы свести друг с другом разные части мира.

    В больнице я много думал об этом. Иллюзия времени раскрывалась всё полнее. Я понял, чем время схоже с пастушьей дудочкой. Заскучал пастух, захотелось добавить в жизнь немного красоты – сделал дудочку и заиграл на ней мелодию. Так и мы играем ноты на дудочке времени. А ведь музыка в нас самих. Это просто выражение себя.

    

    Сержант закончил рассказ. В наступившей тишине ветер опять заиграл ведущую партию. Первым не выдержал тишины Привалов.

    – Туманио... Что же ты чувствовал?

    Сергей встал с дивана, подошёл к окну и стал всматриваться в игру ветра со снегом. Без обычной улыбочки, с нотками удивления ответил:

    – Это продолжает расширяться. Каждый день я открываю что-то новое. Впервые я почувствовал произошедшие перемены в момент, когда сказал себе: «Будь что будет». Тишина обрушилась на меня, словно мысли испугались и решили не высовываться. Но тогда я этого не осознавал. Кайф от осознания перемены пришёл в больнице. Почти месяц я валялся на койке не в силах встать. Врачи ничего не могли сделать. Они думали, что был ожог лёгких и отравление дымом, но моё тело просто перестраивалось под новый уровень осознанности. Именно тогда со мной связалась Урусвати и попросила прийти к вам. Это было ласковое прикосновение мыслей без слов, от которого отступили боль и жалость к себе. Сначала я подумал, что это галлюцинация. Но потом пришла уверенность в реальности просьбы.

    – А как ты вышел на Зину? – спросил Антохин.

    – Здесь очень тонкая грань, – Сергей обернулся, сложил руки на груди и оглядел всех, как капитан Немо команду «Наутилуса». – Раньше, я тут же начал бы что-то делать, искал бы контакт с Урусвати, чтобы узнать ваши адреса или телефоны. Но к моменту выписки из больницы я уже заметил странную особенность. Если не предпринимать никаких действий по достижению задуманного, то всё происходит само собой. Достаточно сделать выбор и почти забыть про него. Да, это именно то, о чем только что говорил Герман. Но у людей этот трюк плохо работает по одной простой причине – вы тратите себя на бесконечные сомнения и тревоги. Все эти дёргания не позволяют встретиться двум нужным точкам на нитке времени.

    – Ну и как это было? Что конкретно произошло само собой?

    – Да всё было очень просто! Я шёл в военкомат оформить документы и захотел перекусить. По дороге встретилось кафе, в нём столики с компьютерами. В поисковике по слову Урусвати ваш сайт попался через несколько кликов. Были и другие, но ваш отозвался приятной дрожью в районе груди. Остальное дело техники.

    Зинаида тихонько прокомментировала:

    – Действительно просто... Когда ты позвонил, я почувствовала волну жара по всему телу. Потом ты сказал про Урусвати, встречу. Я сразу вспомнила тот случай, когда мне удалось пообщаться с ней.

    Андрей, Мария и Герман одновременно засмеялись. Мария пояснила:

    – Мы пробовали устроить ченнелинг, все заснули, а Зинуля что-то на кухне доделывала. Пришла сюда, а мы все дрыхнем.

    – Да, это было весьма странно. Я села в кресло и чувствовала себя очень неловко среди спящих. Что делать, непонятно. Потом меня тоже потянуло в дрёму, но на краю сна я задержалась, и произошёл первый контакт с Урусвати. Вот тогда я и попросила встречу хоть с кем-то из воплощённых Мастеров.

    Картинка сложилась и вправду простая. Всё само собой, никаких особых усилий. «Вот оно, то самое, что круче любых действий! – понял Антохин. – Только как это вызволить в себе, как пробудить?«

    Сергей прокашлялся в кулак, досадливо потёр горло.

    – Есть ещё кое-что для сведения, на всякий пожарный. В больнице иногда накатывали моменты, когда я готов был умереть, лишь бы избавиться от боли. Понимаете, я не был готов. Не понимал, что происходит, боялся инвалидности или бесконечности боли. Я отчетливо осознавал, что стоит только выбрать – и я уйду. Но заноза, больше похожая на неудовлетворённость от серо выстрелившей жизни, чем на страх смерти, помогла мне остаться. И сейчас я благодарен себе за то, что обнаружил эту занозу, обратил на неё внимание и позволил ей ныть.

    – А перед пожаром ты интересовался духовным развитием? – спросила Мария.

    – Кое-что знал. На заставе пылились на полках красного уголка три книги Кастанеды и одна Экхарта Толле. Кастанеду я пролистал кое-как, потом за Толле принялся. Он мне больше понравился. Особенно момент ожидания мысли «как кот ждёт мышку возле норки». Что-то в этом было, заставившее меня задуматься. Вот и весь багаж знаний.

    – А религии какие-нибудь? – спросил Антохин. – Библию не читал?

    Сергей повернулся к Герману, потягиваясь. Улыбка так и играла на щеках.

    – Весной мне стукнет двадцать. Вы себя-то помните в этом возрасте? Короче, мысли болтались вокруг девчонок, компьютеров и хромированных байков. Если бы не послабление режима «старичку», я бы никогда и не прочитал тех книг.

    По комнате разлилась тишина. Все катали на камушках разума услышанное.

    – М-да, вот и узнали мы, как это бывает, из первых рук, но толку от этого никакого, – грустно подытожил Привалов.

    – Так уж и никакого?! – возразила Мария, и кудряшки опять взлетели на мгновенье. – Я, например, узнала, что Ваньша Топорков – замечательный молодой человек с голубыми глазами! И... чем это так вкусно пахнет?

    Пахло действительно очень вкусно. Андрей потянул носом воздух, непроизвольно сглотнул слюну. Зинаида усмехнулась, спросила громко, глядя на Марию:

    – С просветлением всё ясно. Есть вопросы по бутербродам: все будут горячие бутерброды с колбасой и сыром, или кому-то нужно что-то диетическое с воздухом?

    Понятное дело, вопрос касался не мужчин. Они-то всегда рады чему-нибудь сытному и вкусному. Мария недолго колебалась.

    – Сегодня можно. Боюсь, суп будет не наваристый.

    Зина кивнула и ушла на кухню.

    Глава 6

    Взгляды сошлись на кастрюльке. Она уже давно потеряла ореол новшества. Теперь выглядела скорее забытой, чем подготовленной. Бутан ощутил ускользающую значимость кастрюльки, как будто блестящие бока начали отражать внимание. А без внимания нет и важности. Мгновенно возник вопрос:

    – Когда мы доберёмся до супа, сержант?

    – Можно хоть сейчас пробовать, – деловым тоном ответил Новеев. – Все вопросы, которые вы не успели задать, всплывут позже.

    – А ответы? – лукаво поинтересовался Антохин.

    Сержант взял многозначительную паузу, потёр нежно бок кастрюльки, заглянул внутрь. Мир вокруг «замерз» – все, затаив дыхание, ждали ответа. Неужели вот прямо сейчас они получат ответы, которые перевернут всю жизнь?! Ответы, ради которых они столько лет шли через неизвестность на тусклый огонёк истины. Годы стремлений и один вечер ответов – возможна ли такая удача?

    Естественным образом на возникшую тишину из кухни прибежала хозяйка дома. «Музей восковых фигур», – мысленно определила Зинаида увиденную сцену.

    Появление Зины немного «протопило» обстановку. Сергей обвёл взглядом аудиторию и заявил:

    – Вы так спрашиваете, будто я всё заготовил заранее! Да я понятия не имею, что будет в следующую минуту. Правда, я чувствую комок энергии, собравшийся здесь, и знаю, что он разрядится довольно необычным образом. Но не ждите от меня предсказаний. Ответ может прийти сегодня, а может и через год. Разве это важно? Время – иллюзия.

    Снежинки за окном заволновались. Куда делась задоринка, сверкающая в доме людей с вечера? Почему так помрачнели лица?

    – Я вижу на вас напало разочарование, – нарушил кислую тишину Новеев. – Но попробуйте взглянуть на ситуацию чуть отстранённо, как бы из-за невысокой стеночки. Всё идёт своим чередом и не обязательно по привычному порядку. Уже получила ответ на свой невысказанный вопрос Зина. А ведь ещё нет и двенадцати.

    Все посмотрели на часы, стоящие на каминной полке. Стрелки показывали без пяти двенадцать.

    – Я думала, это была шутка про ответ раньше вопроса, – похлопав ресницами, сказала Зина.

    – Шутил, не шутил – какая разница?! – Сергей подошёл к Зине и погладил её руку. Пошёл дальше к Андрею, остановился, опершись на спинку стула. – У вас каждая мелочь связана с одной единственной точкой – реализация себя. Нет таких событий, которые не были бы с ней связаны. Жизнь обычного, неосознающего себя человека, для вас закончилась. Поймите и примите простую вещь: вы призвали себя! Это значит, что теперь вся жизнь раскрывается в новом свете. Вся! Каждый вдох, каждый чих.

    – Не понимаю, сплошной туман! – воскликнул Андрей. Рывком оттолкнулся от стула и принялся шагать туда-сюда в узком проходе между столом и камином. Штаны от комбеза громко шуршали, но он не замечал этого. – Насчет разговора с Мастером я соглашусь, он действительно может помочь. Но как влияет... допустим, тот же Санька. Он пришёл и рассказал о снежных заносах. Как это отразится на нашей осознанности?

    Сергей усмехнулся, с видом заговорщика посмотрел на Марию и сказал:

    – Бросать в суп вопросик?

    Привалов остановился, замер на секунду и кивнул. Сергей показушно щёлкнул по боку кастрюльки. Вода приглушила звук щелчка, но не справилась с долгим гудением. Как колокол вдали, за холмами, кастрюлька отзвучала свои полные мудрости секунды.

    Дослушав кастрюльку, Зинуля покачала головой и ушла на кухню, а за ней и Мария. Чтобы как-то замять нервную дрожь в руках, Андрей подбросил в огонь дровишек; взял с каминной полки книжку, полистал, хмыкнул и положил обратно, рядом со стопкой других книг. Нервозность Привалова заинтересовала Новеева. Он сел на диван и молча наблюдал за «проходимцем».

    – Что-то я не вижу готовности отведать суп! – заявил Андрей, поглядывая на Бутана и на Германа.

    Татарников взял чашку двумя пальчиками, покрутил, и поставил обратно.

    – Да хоть сейчас. Скорее бы, надоело болтаться, как щепка в проруби.

    Мир словно ждал повеления Бутана. Из кухни вышла Зинаида, держа перед собой поднос полный горячих бутербродов. Аппетитный запах ворвался в зал, как цунами. Были смыты хандра и сонливость. Проголодавшиеся искатели просветления встретили Зинаиду овациями.

    Антохин быстро отодвинул стул для удобства подхода Зины к столу.

    – Бог ты мой, Зинуля! Расплавленный сыр на помидорах, огурцах и кусочках колбасы, выложенных на хлебе – за это можно душу продать!

    – Особенно, когда голодный! – добавил Андрей, потирая руки.

    – Прекрасное дополнение к супу получилось, – заметил Новеев, одобрительно глядя на поднос с бутербродами. – Больше ждать нечего. Подавайте кружки, будем разливать.

    Все расселись по местам. Кастрюльку Сергей пододвинул к себе. На её место Зинаида поставила поднос с гламурными бутербродами. Сергей собрал кружки стайкой, золотистые ободки по краям выглядели олимпийскими кольцами, надетыми на фарфор. Как ни были прекрасны бутерброды, внимание присутствующих всё же переключилось на разливание супа. И снежинки, и ветер, замерев, смотрели в окно на сверкающий половник, разливающий триколе по кружкам. Одна, вторая... Для людей в доме прошла целая вечность, прежде чем все кружки обрели содержание. Для людей снаружи, живущих далеко и близко, ничего не знающих о просветлении или мечтающих о нём, прошло несколько секунд. Вот когда наглядно чувствуется иллюзия времени. Но кто оценит? Где наблюдатель, существующий вне времени и способный поведать нам о странном? Разве что мы сами позволим себе занять его место.

    Первым сделал маленький глоток Татарников. Прислушался к ощущениям. «На вкус – обычная талая вода, – подумал Бутан. – Ничего особого не чувствую». Одним махом допил остальное. Зина посмотрела на Бутана, и тоже сделала глоток. Помедлив секунду, выпила всё до дна.

    Герман не спешил. Рука с кружкой остановилась на полдороге. Неожиданно появилась философская проблема. Если выпить триколе, то это означает, что принимаешь помощь извне. Сам не можешь и надеешься на кого-то. Волна возмущения захлестнула Германа. Как же так? В самом важном деле, где только ты сам и можешь что-то изменить, полагаться на какой-то суп триколе?! Что же делать с добытым в битвах пониманием того, что никто по обе стороны завесы не может и на шаг тебя продвинуть к просветлению?

    Вопрос мгновенно выпорхнул из уст Антохина.

    – Сергей, ты совсем недавно реализовал себя. Мы слышали, что просветление с каждым днём открывается тебе. Откуда вера в силу супа триколе? Говоришь так уверенно, как будто уже тысячу лет прожил просветленным, знаешь все тонкости материального мира и людей, застрявших в нём.

    Сергей встал из-за стола, подошёл сбоку к Герману и положил руку ему на плечо.

    – Сейчас в тебе говорит разум и ты абсолютно прав, с точки зрения человека. Но есть одна деталь, которая всё меняет. Из существа, обладающего сознанием и душой, именно разум делает человека. Это прекрасный инструмент для выживания, он необходим для жизни на Земле, но он чертовски ограничен. Всё, что так дорого и созвучно слову «человек» – всё это плод его трудов. Стоит только позволить ему отступить назад, не пытаться всё взять под контроль, и на первый план выйдет истинная сущность. Она бесконечно терпелива и тактична. Она не проявит себя, пока ей не позволят. Это очень просто и приятно. И мне нет никакого дела до тонкостей материального мира. Вы же тоже чувствуете это, но отчего-то медлите с позволением вернуться к себе.

    Слова Мастера лились тихо, почти музыкально. Их хотелось слушать, не вникая в смысл. Герман и его друзья поддались желанию просто слышать, без критики и примеривания на себя.

    – На сегодня все желания и мысли пойманы в кастрюльке. Их вышло больше, чем по три на каждого, но это не важно, так как настоящие ответы подходят ко многим вопросам. Суп триколе не мог появиться сам по себе. Когда я сегодня пришёл в этот дом, то даже не знал, что сказать. Никакого плана не было, и это меня нисколько не заботило. Я пришёл по вашему зову, и мне было приятно видеть, как ВЫ творите для себя этот вечер. Всё происходящее сегодня – ваше творение, я всего лишь согласился играть отведённую роль.

    Сергей вышел из комнаты, оставив после себя недоумение и беспокойство.

    «Чудно как-то. Наговорил и вышел, чтобы не мешать? – задумался Герман. – Хотя, он вовремя напомнил: всё происходящее со мной – моих рук дело. Тогда почему я медлю и пытаюсь продумать варианты?» Кровь прильнула к голове Антохина. Стало жарко. Он быстро выпил содержимое кружки и на выдохе прошептал:

    – Будь что будет...

    Глядя друг на друга, выпили суп Мария и Андрей. Пять пустых кружек вернулись на стол.

    Ветер оттолкнулся от окон и закружился по двору в радостном вихре. Мешок снега направо, мешок налево – дикая пляска белого кружения на крышах машин. Ветру было что праздновать. Люди решились на шаг, который отличает настоящий ветер от сквозняка. Они отказались идти по коридорам разума и выбрали свободу!

    Антохин угадал – Сергей ушёл на кухню, чтобы дать время для самостоятельного решения. Минут десять он выжидал, когда зелёные цифры часов микроволновки показали половину первого, вернулся в зал.

    – Итак, предлагаю отдать должное бутербродам! – сказал Новеев, садясь за стол.

    – А как же ответы? – забеспокоилась Мария. – Когда мы их получим?

    – Так вы давно их знаете, – ответил Сержант, беря в руку бутерброд. – Всухомятку что ли будем есть? Про чай-то забыли!

    Зинаида опомнилась, подскочила и убежала на кухню. Оттуда крикнула: «Гера, помоги чайник принести!«

    Антохин ушел на кухню за чайником. Зина ему что-то сказала, и он отправился в подвал, перед этим прикрыв дверь в зал. Бутан подозрительно прищурил глаз и обронил:

    – Интересно, зачем понадобилось нас закрывать?

    Пока гости строили догадки в ожидании кипяточка, Антохин нашёл в подвале здоровенный трёхстворчатый шкаф набитый так, что двери не закрывались. В шкафу, среди пальто и курток, висел костюм Деда Мороза. Герман примерил кафтан, посмотрелся в запылённое зеркало шкафа. В свете одинокой жёлтой лампочки получилось, будто незнакомец из другого мира смотрел сквозь пыльную занавеску. Аж мурашки по спине. Герман поскорее схватил с полки красную шапку деда и замер. В углу шкафа лежал ещё один важный аксессуар – мешок. Он был не по-праздничному пуст. Зря хозяйка отправила Германа в подвал за костюмом. Её невинная идея была забыта. Фитиль в душе Антохина самовоспламенился и начался обратный отсчет. Стараясь не выдать себя улыбкой, Герман поспешил на кухню к Зине. Там он уговорил её положить в мешок кое-что из приготовленного на праздник. Осторожно Зинаида взвалила мешок на плечо Герману, и он вышел из кухни, коротко шагая, как по тонкому льду.

    Дверь в зал открылась. Гости увидели согбенного жизнью Деда Мороза, влачившего на себе полупустой мешок. Дед протиснулся через дверной проём, встал за стулом Сергея и нежно опустил мешок на пол. Бисеринка пота скатилась со лба на нос. Дед смахнул её рукавом, сдвинул шапку на макушку, чтобы лицо хоть чуть-чуть обдувалось.

    Андрей не преминул поддеть:

    – Дедуля, а бороду где профукал?

    – Мальчик, ты откуда такие слова знаешь? – неожиданно басом ответил Дед Мороз и выпрямился во весь рост. – Али худо тебе было с простыми словами? Да хорошо ли ты себя вёл, охламон, слушался ли маму с папой?

    – Туманио, дедуля! Я не видел предков целый год! Они заняты внуками от старшего брата.

    – А ты, значит, родителей внуками не порадовал... так-так. Что там у меня есть для таких балбесов?

    Дед Мороз нащупал что-то в мешке и вытащил на свет божий. Это оказалась бутылка шампанского.

    – Ой, не то...

    – То самое, дедуля! – крикнул, смеясь, Привалов. – Давай сюда лимонад, жарко в комнате!

    Дед поставил бутылку на стол и опять стал шарить в мешке. Мария чуть привстала с кресла, чтобы получше рассмотреть мешок.

    – Вот ещё шипучая вода! – удивлённо пробасил дед Мороз, доставая вторую бутылку шампанского. – Как они туда попали – ума не приложу. Вроде, конфеты складывал, печенье...

    Бутан спросил, посмеиваясь:

    – Какой-то алкашный дед Мороз у нас сегодня. Да ещё и без Снегурочки! Где внучку потерял дедушка?

    – А вот и я! – в комнату вошла Зина одетая Снегурочкой. В одной руке она держала чайник, в другой заварник. – Ну, кому кипяточка?

    Места у порога для деда с внучкой было мало. Новеев встал, отодвинул к шкафу свой стул и отошёл к Бутану. На захваченном плацдарме дед приступил к глумлению над народом. Поначалу никто и не догадывался, что началось глумление. Все ожидали праздника, пораскрывали «варежки», как малые дети. Пока Снегурочка отводила внимание, разливая кипяток в кружки, дед успел отвинтить проволочку на бутылке и снять аккуратно пробку. Потом он заткнул пальцем горлышко, резко встряхнул несколько раз бутылку и...

    Досталось всем. Пена из бутылки, направляемая опытным Дедом Морозом, нашла всех без исключения участников оргии. Даже Снегурочка не смогла схорониться за родством.

    – Ты должен был в фужеры разливать, а не на людей пшикать! – кричала Снегурочка, уворачиваясь. А дед весело отвечал: – Так нет фужеров на столе, только чашки!

    Снежный владыка был пьян от куража и не жалел никого. Потом его били пустым мешком по голове. Щипали за попу и крыли страшными словами. Но дед был счастлив до умопомрачения. И даже когда содержимое второй бутылки, направляемой мстительной внучкой, пенным кулаком ударило ему в грудь, он не перестал блаженно улыбаться.

    Страсти утихли, Снегурочка сняла мокрый полушубок, шапочку и оказалась единственной сухой персоной.

    – У вас у всех «подмочена репутация», – заявила бывшая Снежная. – Марш в ванную умываться и переоденьтесь – не зря же натаскали целый гардероб!

    Разрумяненные гости отправились переодеваться. Привалов с трагическим видом взглянул на бутерброды и с порога послал им воздушный поцелуй.

    На сержантском кителе один рукав немного потемнел от шампанского. Сергей махнул на эту новость рукой, снял китель и повесил на спинку стула высыхать. Рубашка зелёно-военного цвета осталась нетронутой шипучкой. Новеев осмотрелся со всех сторон и удовлетворённо кивнул. Зинаида сбегала в чулан за ведром и шваброй, набрала воды на кухне и начала мыть пол. По ходу дела она заметила мокрый рукав кителя и тут же забыла, поглощённая серьёзным занятием. Сергей не остался в стороне, закатал рукава рубашки и помогал, переставляя стулья и кресла. Вдвоём они быстро вымыли пол, открыли на проветривание окна и ушли на кухню мыть руки.

    Вернувшиеся с «купания» пострадавшие громкими возгласами заявили о своём несогласии с открытыми окнами. Бутан быстро закрыл створки, а Герман подкинул дровишек в догорающий камин. Мужчины помогли убрать всё со стола, Зина постелила новую скатерть. Бутерброды и всё остальное вернулось на стол.

    Наконец разлили чай по кружкам, в которых недавно был суп триколе. У сержанта кружки не было, он ведь не пил триколе.

    – Зинуль, принеси, пожалуйста, две кружки, – попросил Новеев.

    – Две?

    – Чтобы потом не бегать...

    Все вопросительно посмотрели на Сергея. Он ответил с неизменной улыбкой:

    – Только спокойствие! Не буду я пить с двух рук. Чуйка у меня – или разобьётся одна, или кто-то придёт.

    Никто не стал спорить и настаивать на объяснениях. Зинуля быстро принесла две кружки и захватила блюдца на всех плюс одно для лишней кружки. Сергей накрыл ладонью руку Зины, когда она расставляла блюдца. Зина недоумённо взглянула на него.

    – Все видели?! – громко спросил сержант. – Не оставила без блюдца лишнюю кружку. Теперь я абсолютно уверен, что к нам пожалует гость. Если бы Зина позволила просто разбиться кружке, то она не стала бы брать ещё одно блюдце. Решение было принято на ходу без участия разума. Такие решения имеют особенную силу. Они создаются без отвлечений и сомнений. В итоге – кружка сохранится, и вечер приобрел неожиданную интригу. Хороший пример создания реальности выбором. Мы можем замечать это или нет, но строим реальность ежесекундно.

    Смущенная вниманием Зинуля слабо возразила:

    – Время позднее, почти два часа ночи. А что если никто не придёт? И если придёт, то наши действия должны были быть как-то согласованы. Не могу же я своим выбором повлиять на другого человека?

    Сергей убрал руку, недовольно поджал губы.

    – Фи, как это по-человечески! Пора уходить от штампов. Не было никакого согласования. Никто ни с кем не договаривался. Был твой выбор, он разошёлся кругами в прошлое и будущее. И везде он встретился с выборами других людей. Например, с нашими, ведь гость станет частью реальности общей для нас. Взаимодействуя, мы создаём её текущий вид. Отсюда родилось утверждение, кстати, очень популярное среди понимающих его людей: всё хорошо во всём Творении.

    Перед мысленным взором Марии появилась картина тихого озера. Вот упала капля дождя. Круги от неё пошли в разные стороны. Вот вторая капля. Потом ещё несколько. Ровная гладь озера изогнулась в замысловатом рисунке. Все капли внесли свою лепту в узор, ни одна не осталась без внимания. Внезапно Мария ощутила страх: «А что если мои капли будут задавлены другими, более сильными?» Мария посмотрела на сержанта и столкнулась с его взглядом полным сочувствия.

    – С детства в людях строится механизм нагибания. Это общественное мнение, шаблоны поведения, критерии оценки. Чуть повзрослев, мы начинаем создавать свой механизм против. Не понимая принципов материального мира, люди пытаются работать силой и властью. Но ведь достаточно просто решить выйти из игры. Вспомнить, кто ты есть на самом деле. Это стержень, вокруг которого соберутся осколки сознания, разбросанные во времени и пространстве. А сила и энергия – это всего лишь декорации игры.– Сергей сделал паузу, щёлкнул пальцами и многозначительно добавил: – Сознание рулит Вселенной...

    – Осталось только дождаться чаёвника в качестве подтверждения, – проворчал тихонько Татарников.

    Бутерброды остыли. Пришлось греть их в микроволновке, что нисколько не сказалось на их сказочном вкусе. Гости уплетали одуряюще пахнущие кусочки счастья за милую душу. Выпили по две кружки чая, а Андрей лишь на третьей успокоился.

    – Пора бы уже и ответам начинать приходить, – сказала Мария, разглядывая чаинку на дне кружки.

    Как синхронистки в бассейне, собравшиеся взглянули на Сергея. Тот прокашлялся и не спеша ответил:

    – Без проблем. Вы как предпочитаете, сами будете отвечать, или помочь немного?

    – То есть как это – сами?! – изумилась Мария. С громким стуком поставила кружку на стол.– Если бы мы всё знали сами, то давно уже влетели бы в просветление на белом коне!

    Абсолютно справедливое замечание было поддержано одобрительным молчанием. Напряжение взглядов, устремлённых на Сергея, возросло.

    – Хорошо, я начну, и вы увидите, что сами давно всё знаете. Просто вам не хватает доверия себе. Вы всё ещё ждёте чего-то со стороны. Вот, взять, к примеру, Саньку. Если посмотреть немного отстранённо, то можно заметить цепочку: снегопад, неработающий телефон, Санька, его друг Надфиль, и в итоге – вопрос попал в триколе.

    Началась лекция. Снежинки за окном приуныли. Они жаждали эмоций, буйства энергий. А вышло так, что люди молча слушают, и сомнения вольготно чувствуют себя в их взглядах.

    – Вспомните про синхронистичность. Я не удивлюсь, если в деле освобождения Надфиля Санька играет не последнюю роль. Что скажешь, Зинуль, ничего такого не припомнишь?

    Внимание переместилось на хозяйку дома. Она приложила пальчик ко лбу, медленно подняла взгляд на потолок и тихонько сообщила:

    – Действительно, сейчас я припоминаю... пару раз я замечала, как Шурик убегал от будки Надфиля, едва увидев меня. И, кажется, он что-то прятал в руках. Точно не помню, давно это было... Я не придавала значения, мало ли во что играют мальчишки.

    Сергей красноречиво развёл руками. Бутан тут же возразил:

    – Но это никак не объясняет: почему он пришёл сегодня к Зине!

    – Бог ты мой! – захлопав в ладоши, вскрикнула Мария. – А ведь я кое-что поняла! Санька и Надфиль, они как фонариком подсветили мне!

    Все обернулись к Марии, взглядами требуя пояснений. И они были предоставлены. Снежинки и ветер восхищённо слушали рассказ Марии о переживаниях по поводу ускользающего «вопроса с большой буквы». Его не удавалось поймать. Это был Зорро, острой шпагой вспарывающий покой Марии. Он постоянно маячил перед носом и не открывал лица. Он не давал покоя ни ночью, ни днём. Что-то важное должна была открыть для себя Мария, но что именно? Погоня закончилась, когда Зина рассказала про подвиги Надфиля. В голове у Марии сложился пазл: Санька, Надфиль, Свобода, – и Зорро был схвачен. Под маской скрывалась задавленная жажда Свободы. Работа на телевидении заставляет постоянно держать себя в своде правил: внешний вид, расписание, отчеты. Правила обступили со всех сторон, не давая вздохнуть. А так хочется просто выйти на дорогу и пойти куда глаза глядят!

    Вот почему Мария не могла принять предложение Андрея и не могла толком объяснить почему. Для неё сейчас семья – это новый томик правил, которым жизнь будет тюкать по голове каждый день.

    Все внимательно слушали Марию, каждый чувствовал созвучие внутри себя. Андрей не был исключением. Для кого-то Свобода – это деньги, кому-то – возможность говорить без страха, а кто-то не прочь обменять всё на булку с маслом. А что значит Свобода для него? Не связан ни семьёй, ни работой. Денег хватает с избытком. И все эти признаки свободы ничего не значат. Тогда что имеет значение? Готовность к смерти? Что если сейчас разменять всю оставшуюся жизнь на смерть, во вспышке которой придёт Просветление? Андрей на секунду задержал дыхание, но осознание ответа всё равно накрыло жарким крылом – легко! И такой ответ он слышал от себя уже не в первый раз. Не осталось ничего. Даже любовь к Маше выросла из человеческого понимания. Из неё испарилась страсть, появилось принятие. А раз есть принятие, то нет тяги контролировать, изменять под своё видение. Едва осознав, что он принимает Маню такой, какая она есть, Андрей почувствовал исчезновение привязанности. Что ещё удивительнее, это произошло несколько дней назад, но до сознания добралось только что. Поначалу было неуютно в груди, ровно до того момента, когда Андрей понял, что видит уже иначе. Образ красивой женщины сменился на образ такого же, как он сам, суверенного существа. Палитра восприятия скакнула на новый уровень, осознание которого ещё впереди. Самое главное, Андрей почувствовал свободу Маши и свою свободу – взаимных зацепок больше нет. Теперь каждый вдох – всего лишь ожидание реализации себя. Все решения приняты.

    Немного помолчали, обдумывая услышанное. Мария вспомнила ещё что-то и поторопилась сообщить, причем вышло это у неё непривычно ярким, почти детским голоском:

    – Кстати! Недавно видела фильм «Пилигрим: Пауло Коэльо». Оказывается, Пауло сам прошёл путём Сантьяго. Просто взял и пошёл по дороге. Это было где-то в восьмидесятые. Мне так понравилось соприкосновение двух миров: средневековый путь паломника и современный писатель с рюкзаком!

    Новые нотки в голосе Марии вспугнули задумчивость собравшихся. Все заговорили, вспоминая книги Пауло. Ветер тоже встрепенулся, прошелестел снежинками по окнам.

    – Кх-м, чтобы вы понимали, – тихонько произнёс Новеев, но все его услышали и насторожились. – Каждый из вас уже выходил на дорогу, пусть не в этой жизни, но опыт собран. Поэтому вы хорошо понимаете Коэльо, ведь вы тоже прошли свои пути. В той точке, где вы сейчас, сложно найти что-то новенькое. Магию, символы, борьбу света и тьмы – вы всё прошли. Слишком много жизней у вас за спиной. Поэтому я и говорю, что все ответы у вас уже есть.

    Сергей взял кружку, приподнял её над столом, показывая всем.

    – Вы пришли на Землю пустой чашей. Жизнь за жизнью исследовали материальный мир самым тщательным образом. Вы не стояли за стеклом, наблюдая за происходящим, а сами участвовали в событиях и теперь знаете всё по собственному опыту. Но материальный мир ограничен. Начались повторения, и вам стало скучно. Это сигнал о том, что чаша больше не наполнится, и вы приняли решение о возвращении...

    – Что, прям сегодня?! – встрепенулся Герман.

    Кружка ослепила Германа искоркой с золотого ободка, прося его не прерывать Мастера. Да только зря сверкала. Антохин сморгнул и опять нацелился что-то спрашивать. Сергей остановил его, как бы примяв воздух ладонью, поставил кружку обратно на стол, неторопливо продолжил говорить.

    – Общение с такими, как вы, неинтересно обычному человеку. Слишком заумные вещи вы говорите, рядом с вами неуютно. Люди интуитивно чувствуют собственную отстранённость от действительно важных вещей, и это не добавляет радости в их жизни. Но если человек близок по уровню осознанности, то тут другое дело. Взаимный обмен энергиями, информацией, простое общение с понимающим тебя человеком весьма приятны. – Новеев подошёл к календарю и показал рукой на мальчика с собакой. – Посмотрите сюда, только не говорите мне о случайном совпадении. Александр заглянул к нам по многим причинам, не просто для того, чтобы мы могли разобрать этот случай, как шахматную партию чемпионов. Для него сегодняшняя встреча подобна пит-стопу болида на Формуле-1. Как и положено хорошей команде, контакт был быстрым и незаметным: ни он, ни вы проведённую работу не заметили. Но будьте готовы к тому, что он теперь зачастит в гости, только не к Надфилю, а к вам, к вашему интереснейшему собранию, столь разных личностей объединённых одной целью. И вот по какой причине...

    Никто больше не пытался прервать Мастера. Во-первых, рты закрыла порция удивления, полученная от обнаруженного совпадения картинки и случая с Санькой. Во-вторых, чувствовался в воздухе приход тайны. Она была здесь, рядом, томно звала на свидание. И что самое приятное, для обладания ею ничего не надо было делать. Просто позволить Мастеру рассказать всё до конца. Не правда ли, малость? Кому как... Надо отдать должное собравшимся, они прекрасно всё поняли и были паиньками, даже Герман.

    – Я обещал вам рассказать, почему стал расспрашивать мальчугана... – Новеев взял одну из книг с каминной полки, показал её всем и положил обратно. – Вот, пожалуйста, в книгах это уже написано. Сейчас на Землю возвращаются вознесённые Мастера. Те, кто реализовал себя раньше. Они приходят, отчасти чтобы помочь вознесению людей и Гайи, отчасти ради интереснейшего опыта жизни в это удивительное время. Люди и Земля уже не такие, как раньше, произошло коренное изменение, позволившее заменить Армагеддон на стремительный рост осознанности. Мастера возвращаются, в основном, они ещё дети, и Александр – один из них. В жизни, в которой он расширил своё сознание и обрёл свободу, цветы значили для него очень много. Особенно астры. Это пока всё, что я могу про него сказать. С каждым годом его осознанность будет расширяться. Годам к двадцати он обретёт полное понимание себя также, как и другие Мастера...

    «Вот так Санька! – удивилась Зинаида. – Я всегда замечала за ним самостоятельность, не свойственную детям. Но чтобы он оказался вознесённым Мастером – такого я даже предположить не могла!«

    – ... и теперь самый интересный вопрос на сегодня: Андрей, сильно тебе помогло объяснение?

    Вопрос-выстрел поразил Привалова в «точку сборки», по-видимому, заставив её сместиться в многомерность. Глаза Андрея застыли, плечи опустились. Хвала тренировкам, турбратан Привал, лишь слегка почесав затылок, навёл в голове докризисный порядок и бодро ответил:

    – Не то чтобы очень. Я ожидал что-то более грандиозное.

    Сергей щёлкнул пальцами, вскочил со стула и стал переходить от одного человека к другому, как бы говоря со всеми, и с каждым отдельно.

    – Вот именно! Какой смысл ковыряться в событиях, если всё рано толком ничего не понять? Мы выяснили секрет Надфиля – великое дело? Это был самый верхний слой. Есть ещё связи, уходящие в прошлое и в потенциалы будущего. Ну и для чего усложнять себе жизнь, пытаясь рассмотреть события под микроскопом? Достаточно просто осознать: каждое событие служит одной единственной цели. Как только вы это примете, гора с плеч свалится.

    – И это касается всех людей без исключения? – осторожно спросил Бутан.

    – Конечно, нет. Только тех, кто сделал выбор в пользу пробуждения. Остальные катятся по колее и называют её судьбой. Доделывают незаконченные дела, из которых соткана карма, создают новые заботы. – Сергей протянул руку между креслами Андрея и Марии, взял бутерброд и откусил немного. Добавил с набитым ртом: – Напфолняют чаши опфытом.

    Глава 7

    Из прихожей донёсся громкий стук в дверь. Над столом вспорхнула птица Тишина. Бутан посмотрел на сержанта, на часы. Стрелки показывали без пяти три. Кряхтя, Татарников встал и пошёл открывать дверь. Герман и Андрей вышли следом. Клацнул, проворачиваясь, замок, открылась дверь, и в доме услышали радостный крик Макса Трунёва:

    – Тук-тук, кто в тереме живёт?! – он был пьян, в снегу, но улыбался во весь рот. – Пустите меня переночевать?!

    Гостя пустили. Женщины прилетели в прихожую, запричитали: «Как ты добрался? Да ты весь промок! Давайте его к теплу скорее!«

    Макс всех отпихнул и попросил «плацдарм для интервенции». Плацдарм ему предоставили, но лучше бы сразу помогли раздеться. Пуховик он снял нормально, но когда нагнулся расстегнуть молнию на сапогах, то упал. Раз пять он падал, матерился, вставал и опять падал. В итоге, сел на пол и спокойно сделал своё дело. Потом достал из внутреннего кармана пуховика очки, нацепил на нос и прошлепал в зал, оставляя тёмные следы на полу от мокрых насквозь ног. На все заботы женщин отвечал: «Ща, камин всё высушит и душу согреет».

    Посадили Макса на стул Германа, поближе к огню. Сам Герман принес из кухни табуреточку и сел возле Татарникова. Сергей заинтересованно посмотрел на новоприбывшего. Отметил лысину, которую не могла скрыть суперкороткая стрижка, натёртости от очков на носу. Серый джемпер откровенно растянут на животе, черные брюки с едва заметной двойной стрелкой, которая появляется при глажке в спешке. Макс был пьян, но несильно. Скорее, измотан долгой ходьбой по сугробам. Его голубые глаза смотрели через стекла очков внимательно, словно проверяли на достоверность мир вокруг.

    Наливая чай в кружку, Зинаида с нескрываемым удовольствием улыбнулась Бутану. Чаёвник-подтверждение пришёл!

    Макс обвёл комнату взглядом, заметил Сергея. Поднял указательный палец на него и спросил, медленно произнося слова:

    – А... ты... кто?

    – Это вознесённый Мастер... – начала было Зинаида.

    – Чо? Та-такой молодой?

    Округлившиеся глаза Макса вопросительно обвели честную кампанию. Сергей улыбнулся в ответ. Макс, чуть наклонив голову вбок, всмотрелся в лицо Новеева.

    – Чо, типа, возраст того, вернул?

    Зинаида пододвинула варенье и бутерброды ближе к Максу.

    – Ты чай-то пей, бутерброды ешь, а то совсем чужой стал. Всё «чо» да «чо». И как тебя Света отпустила такого «красивого» в ночь?

    – А я сказал, чо мусор пошёл выкидывать, – ответил «красавец», беря бутерброд. – Не усидел. Как детей спать уложили... и не усидел.

    Мария охнула, достала телефон и стала срочно звонить жене Макса, Светлане. Вышла на кухню и там сообщила о явлении её пропащего на квартире у Зинаиды. Успокаивала, соглашалась, просила не плакать, чтобы детей не разбудить. Когда вернулась в зал, увидела Зину, вынимающую бутерброд из руки заснувшего Трунёва. Рядом столпились остальные, тихонько посмеиваясь над Максом. Он лежал на диване, запрокинув голову на боковушку, и выдавал трели обычные для китов под водой, но абсолютно уникальные для людей на диванах. Зинаида сбегала наверх за теплым пледом и укрыла гостя, помогла удобнее лечь. Таинственные свисты и треск прекратились.

    Уже в который раз за ночь все расселись по местам. Головы отяжелели, веки так и норовили сомкнуться. Часы показывали половину четвёртого. Стоило одному зевнуть, как все подхватили.

    – Что-то вы раззевались, – усмехнулся Сергей. – Не пора ли поспать?

    Предложение Новеева вызвало недоумение. Бутан угрюмо спросил:

    – А как же ответы? Зря ждали?

    За спиной Татарникова, спящий на диване Макс перевернулся со спины на бок и в полусне пробормотал:

    – Там... в пуховике... вам...

    – Чего-чего он сказал? – настороженно спросил Антохин. – Что-то про пуховик, про нам?

    Зина сходила в прихожку и вернулась с мокрым пуховиком Макса. Развернула его, и все увидели пачку листов в файлике, торчащую из кармана. Герман вынул файлик, осторожно достал промокшую бумагу. Сон как рукой сняло. Все с интересом стали рассматривать листы, выкладываемые Германом на столе. На первом красовалось название «Семь кругов ада».

    – Что это? – почесав макушку, спросил Андрей.

    – Что-то важное, – ответил Герман. – Мудрый Труня не носит всякую ерунду с собой.

    Мария не стала напрягаться и спросила сразу у Новеева:

    – Сергей, что это за бумаги?

    Как всегда, Сергей одарил всех легкой улыбкой. Хлопнул ладонью по колену со словами:

    – Опять двадцать пять! Мне казалось, кто-то ждал ответы.

    Мария недоверчиво помотала головой. Зина подошла к Трунёву и тихонько спросила у него:

    – Максик, что это за бумаги у тебя?

    В ответ – только лёгкое посапывание. Зина вернулась к столу и стала собирать листы.

    – Я их сейчас утюжком проглажу, а то вот-вот развалятся.

    Зина ушла, а Мария резко тряхнула кудряшками, подошла к Максу и толканула его в бок. Никакой реакции.

    – Дай человеку поспать, Маш, – сказал Привалов. – Он пешком от моста до посёлка чапал. Устал, да и под мухой.

    – Скоро утро, все отоспимся. Я точно знаю, что он не просто так пришёл. Он ведь не хотел идти. Нет, надо выяснить, зачем он геройствовал.

    И она стала трясти Макса. Ветер за окном взвыл, помогая Марии, стал бухать в трубу. Макс открыл глаза. Ошарашено посмотрел вокруг, проморгался.

    – Гера, сделай, пожалуйста, чашку кофе, – попросила Мария. – Будем возвращать Труню в общество.

    Мария помогла Максу сесть на диване. Укрыла пледом ноги. Татарников стоял рядом, помогал придерживать «пациента». Сергей подкинул дров в камин. Свежие полешки дали запах еловой смолы в комнату.

    Вернулась Зина с отглаженными бумагами. Увидела пьющего кофе Трунёва, заулыбалась.

    – Я не удержалась, пока гладила бумаги, пробежалась по листочкам. Очень вкусно написано.

    – Эт ничего, – сказал Макс, по крохотному глоточку отпивая горячий кофе. – Кое-что случилось... со мной.

    Все заинтересованно посмотрели на Трунёва.

    – Я уже давно кропаю рассказы. Чувствую иногда – надо разрядиться. Пар стравливаю.

    Ветер стих, прислушался к словам. Вспомнились ему деньки, когда он тоже не знал, куда себя деть. Так был наполнен запахами моря и лесов, что хотелось подарить их всем на свете. Рассказать, как здорово лететь с вышины и бить в море кулаком. Так, чтобы брызги вокруг мелким бисером, тут же хватать их и нести на берег. Далеко, туда, где и не видели моря никогда. И там бросить солёные капли в лицо какому-нибудь мальчугану, вроде Саньки. А потом смотреть на его частые и сильные вдохи, читая в широко открытых глазах: «Море рядом? Это же чудо!» Какая разница: рядом море или далеко? Оно есть, оно прекрасно, и каждый может нырнуть в него с головой. И в какую бы сторону ни пошёл путник, он всегда придёт к морю. Было бы желание идти.

    – В последнее время что-то сильно меня прижало. На работе, со здоровьем, – продолжал рассказывать Макс, прихлёбывая из чашки. Сел по-турецки на диване, укрылся пледом до подбородка, одна только рука с чашкой торчит наружу. – Определённость куда-то исчезла. Вроде как опоры не стало. Каждое событие можно растолковать и так, и этак. Ладно бы только эта беда, но я стал точно чувствовать, что все эти размышления – абсолютно лишний груз. Не хочу больше размышлять, искать суть вещей. Вот и начал писать рассказ про ад. Задумывался он как взгляд со стороны на возможность выбора. А получилось что-то совсем другое. Особенно, после сегодняшнего...

    Трунёв замолчал, пытаясь подобрать слово. Поискал глазами вокруг (что поможет объяснить?), цыкнул сквозь зубы и подытожил:

    – Пчёлкина, ты давай, читай скорее. Там поймёте.

    Зина взяла пачку листов рассказа, чуть отодвинулась на стуле, чтобы читать удобнее с колен. Оглядела всех, заметила напряженный взгляд Бутана, весёлый прищур Новеева и сосредоточенные глаза Марии с Андреем. Герман сидел сбоку, его глаза Зина не видела, но чувствовала – тоже ждёт чего-то особенного.

    – Да не томи ты душу, Зин, – проворчал Татарников. – Читай уже!

    Под треск поленьев и гудение ветра в трубе Зина начала читать. Сразу померкли краски вокруг, внимание гостей улетело за смыслом, вплетаемым в слова.

    

    СЕМЬ КРУГОВ АДА

    Что такое рай? Тёплое место, рождённое в мечтах. Хотел бы я вечность летать в райских кущах и играть на арфе? Никакого выбора – счастье по собственному приговору, навечно. Здесь теряется смысл доступный человеку, посему обсуждать не хочется. Зато есть кое-какие мысли про ад. В его описаниях допущена вопиющая недоработка. Монета сверкает только одной стороной, а ведь ад – это не обязательно мучения. Мне представляется, что давным-давно, говоря «После смерти ты попадёшь в ад!», мы имели в виду всего лишь выбор. Так уж случилось, что люди при жизни частенько выбирают страдания, вот и ад приобрёл славу жутко некомфортного места. Но это не место – это ситуация, в которой надо сделать выбор.

    Страдания или радость? Вот в чем ад. Его круги означают уровни осознанности, с которых срываются плоды выбора. Умирать не обязательно, чтобы попасть в ад. Думаю, с этим многие согласятся, и я говорю не только о духовно озадаченных.

    С первым кругом знакомы все с рождения. Кто-то его понимает, кто-то нашёл пути сглаживания углов. Но едва начнёшь его осознавать, как тут же всплываешь во второй круг.

    Итак, второй круг начинается с момента, когда вы точно начинаете улавливать вещи связанные с душой. Брюзжание разума уже не способно оттеснить на задний план факты, вы уверенно видите присутствие силы, направляющей жизнь. На каждом шагу встречаются знаки, вас атакует армия чужих мыслей, россказней. Океан новой информации обрушивается и начинает давить. Что выбрать? На прилавке разложены духовные практики, эзотерика, религии. Много всяких вариантов, подмесов. Коктейли довольно токсичны, поэтому хочется не прогадать и заняться действительно стоящим делом, а не блуждать впотьмах, теряя года и зубы. В сторонке ковыряет пальцем в носу соблазн уйти от выбора, но он лишь мираж. Увы, миновать выбор невозможно. Зачем же было рождаться, если нет желания совершать выбор? Стоит на секунду осознать реальность души, как появляется новая точка отсчета в жизни. Всё, вы основательно вляпались во второй круг. Это почти смерть. Умирает старое представление о жизни. Это может быть очень больно. Все годы беззаветного самообмана – коту под хвост. Но может быть и повод для эйфории, как это произошло с автором этих строк. Открытие нового мира было удивительным, праздничным.

    Третий круг – внезапно вы понимаете, что вопросы души теперь для вас самые главные. Всё измеряется и всё соотносится только с этим. Вы даже готовы на смерть ради духовного пробуждения. Для вас не остаётся никаких других интересов. Семейные ценности, мораль, здоровье, деньги – всё кажется неважным. Где та глуповатая суета, с которой вы принимали жизнь в первом круге? И куда делась наивная простота просиживания штанов во втором круге? Теперь каждый день воспринимается как пробуксовка. Жажда продвинутся на пути нестерпима. Разум выдаёт жвачку вроде: «Ах, мне бы в тибетский монастырь! К чёрту цивилизацию, к чёрту всё на свете! Хочу просветления, хочу...» А реальность вокруг не спешит реагировать. Создаётся впечатление о её полной неосведомлённости. Проскальзывание очевидно, понимание этого ввергает в муки, границам которых нет предела. Начинаются крайности: от медитаций до изнуряющих упражнений. Книги, семинары, споры в чудовищных дозах. Работа над собой принимает причудливые формы. Многообразие духовных путей способствует многообразию самоистязаний. Накапливаются усталость, болезни, конфликты с близкими людьми. Мешок разочарований растёт. Честно говоря, я не встречал в третьем круге людей, выбирающих радость. Мало с кем общался? Возможно. Да и как бы я вышел на радостных, если пребывал в состоянии «достижения просветления», сверлил башкой реальность как мог. Энергии совершенно разные, рыболов не видит лётчика. Но и тут есть одна замечательная вещь – возможность вывалиться в четвёртый круг.

    В четвертом круге простой вопрос окатывает холодной волной: «На кой в монастырь?» Подцепленное когда-то семя осознания, что просветление естественным образом втекает в нас, где бы мы ни были, наконец-то проросло. Мы начинаем обращать внимание не на внешние декорации (монастырь, гуру, практика), а на себя. Источник изменений внутри каждого. Никуда не надо ехать, никого не надо допрашивать, издеваться над собой духовными практиками тоже не надо. В этом круге ада поджидают особо ненасытные страдания. Отказ от действий по достижению цели немыслим с точки зрения разума. Всё человеческое естество вопиёт о необходимости каких-то действий. Борьба – это старая энергия, испытанная и понятная, а потому комфортная. Отказ от борьбы и желание её усилить – вот противоположные движущие силы торнадо, который разметёт весь привычный уклад жизни. Здесь радости не найти. Но если выбор склонится к отказу от борьбы, то тут же освободившаяся энергия подарит лагуну покоя. Из этого тихого уголка происходящее видится яснее. А там и до радости рукой подать.

    В этом круге становится заметно, как повышается чувствительность. Сюжет новостей или поворот в фильме вызывают слёзы на глазах. Раньше такого не было. Красота природы становится понятней. Внимание начинает цеплять звуки, рождающиеся в теле. Не просто урчание голодного желудка, а шелест в ушах, звук дыхания. Звон в груди временами такой мощный, что даже странно: почему раньше не замечал? Всё тело чувствуется яснее, будто сорвалось мутное покрывало. Треск в суставах, боль, усталость, вечная сонливость – понимаются чётче, но от этого не становятся мягче. Только надежда на времена, когда тело перестроится на новую энергию, придаёт сил для прохождения времени перестройки.

    Но всё это пустяки по сравнению с болтовнёй разума в голове. Раньше вы не обращали внимания, какие многотомники чепухи проносятся в голове за сутки. Конечно, первое желание после осознания масштабов интервенции – избавиться от мыслей совсем. Искоренить как класс или хотя бы извести до редких джинов, всплывающих в голове по требованию, если потереть переносицу, как лампу Алладина. Жестокие битвы разворачиваются. До сумасшедшего дома рукой подать. Пользуясь своей силой творца, вы привлекаете помощь в борьбе с мыслями. Попадаются книги про раскрытие чакр – читаете, мелькнёт семинар по самосозерцанию – идёте учиться. Вот где адское пламя, вот где муки постоянные и днём, и ночью.

    Ещё здесь есть храм. В центре стоит помост со штангой. На грифе только замки, а блины кучкой лежат рядом. Плющ тонкими костями опутал штангу, закрыл блины листвой. Возле помоста, на мраморном полу раскиданы книги и журналы. На обложках довольно весёлые (как теперь вы уже понимаете) названия: «Самоучитель иностранного языка», «Как добиться успеха», � полезных советов», «Как стать счастливым». Стены оклеены записками с примерно одинаковым содержанием: «нужно сделать...», «надо успеть к...», «обязан...», «будь сдержанным», «следи за собой» и прочей ахинеей. Собственно, стены и крыша храма сделаны из папье-маше, склеенного из таких записок. С точки зрения борца, записки выглядят толковым подспорьем. Так и подмывает убрать плющ, собрать книги и навести порядок. А из энергии отказа от борьбы записки не видны совсем. Исчезают стены, помост и прочий мусор. Появляется музыка. Храм исчезает, открывается небо, бескрайние просторы, свежий ветер. Для кого-то это не менее ужасно, чем бушующий океан. Разум орёт: «Это ловушка!» Нет сил сделать шаг. Можно простоять некоторое время в храме и ничего не делать. Но это не выход. Стены постепенно сомкнутся, крыша придавит. Выбор всё равно придётся сделать: или укреплять стены, или выйти в неизвестность.

    Хотел было на этом месте остановиться и с чувством выполненного долга объявить об отсутствии дальнейших знаний. Но, оказалось, кое-что уже просматривается.

    В пятом круге опадает последняя позолота с указателей мест, на которые раньше хотелось хоть одним глазком посмотреть, а сейчас и даром не нужны. Трясина экстрасенса, зыбучие пески магии, тихий омут внутреннего безмолвия – всё это просто детский сад, средство отвлечься на год или пару жизней. Вы осознали, всплакнули по старым пупсикам и пошли дальше. Вы окончательно повернули внимание на себя. С одной стороны, прогресс очевиден. Реальность начала отвечать так, что кроме как чудом не назовёшь. Но всё как-то скомкано, кусками, не всепоглощающе. Внезапно, вдруг, нахлобучило понимание общности всех кругов осознанности. Чёткой границы нет. Это как у дерева: ветви растут ярусами и, если вы забрались повыше, то это не значит, что нижние ветки перестали существовать. Всё тут, и всё – единое целое. Ни один из кругов не оставлен. Есть повод почувствовать отчаяние от кажущейся пробуксовки в несколько лет.

    Добавьте к этому боль расставаний. Родные люди отдаляются, кажутся неинтересными. Вы отчетливо видите их неосознанный вампиризм, следование догмам. Хочется им помочь, но вы уже понимаете, что это не в ваших силах. Они такие же, как и вы, каждый делает свой выбор. Очень больно видеть, как они строят стены и пытаются пробить их головой. Это невозможно вытерпеть. Остаётся только один выход – подняться над человеческим. В это время рвётся человеческая нить. Реально больно. Повышенная чувствительность позволяет более полно прикасаться к чувствам других людей. От этого ещё больнее. И продолжающаяся перестройка собственного тела добавляет остроты в ощущения.

    Когда-то, в голове крутилась мысль о том, что наступит время прощания с родными и близкими. Вот, это время на пороге. Вроде всё, как и прежде, все рядом, все улыбаются, но разделение уже произошло.

    Главная примета пятого круга – мир вокруг стал серым. Прежние энергии выцвели, а полная реализация себя ещё не произошла. Цвет возвращается в мир, когда сознание сплетается на текущем моменте. Внимание не в будущем, не в прошлом. Вы понимаете глупость попыток найти покой в мечтах о грядущих днях. И желание перебирать прошедшие годы тоже осыпалось сухой листвой. В остатке – жизнь сейчас. Только здесь краски возвращаются, четкость картинки усиливается. Но всё это так неустойчиво, уплыть за мыслями вверх и вниз по реке времени очень просто. Опять возвращается серость, опять неудовлетворение собой.

    И появляются претензии к надежде. Она уже не греет, надоела и натёрла мозоли в особо узких местах. Вы задумываетесь: на что бы её променять? Ответ приходит сразу, не зря же вы варились долгие годы в бульоне просветления! Но как обрести эту уверенность в себе, без сомнений и оглядок? Как вызволить в себе этого неугомонного творца? И опять ответ уже известен – позволением. Ситуация подленькая. Солидный капитал ответов есть, а фактов их обналичивания нет, вот он – банк «Адский». Это изводит душевные силы в тлен. Ещё чуть-чуть и проще будет закрыть глаза навечно.

    Шестой круг открылся. Я поймал его сегодня за хвост. Он лежит сразу за первым опытом единения с собой. Опыт неожиданный, грандиозный. Я постоянно вспоминаю эти несколько секунд. Было одновременно два сознания: одно человеческое и над ним – что-то невероятно большое, и это тоже был я. Себя я узнал по аромату мягкости, весёлости, полному пониманию состояния и любви. Удивительно, как много сомнений вскоре нагородил разум! Его послушать, так это было мимолётное наваждение, которого, если хорошо подумать, вообще не было. Наивность ребёнка. Тот, кто хоть раз почувствовал единение с собой, не сможет найти сомнение нужного калибра. Теперь вся жизнь струится в ожидании повторов. Отчётливо понимаю, что ускорить не могу, и от этого муторно. Радостно и грустно одновременно, всё зависит от того, что я выберу. Могу радоваться уже произошедшему, гордо сказать себе: «Всё было правильно!» и смело глядеть поверх горизонта с капитанской рубки. С другой стороны, меня так и тянет предпринять какие-то действия, чтобы ускорить, приблизить, добиться. Но ускорить невозможно, только позволение продвинет корабль дальше. С этим и разум согласен, но он привык вечно чего-то добиваться, он не может не суетиться.

    С высоты всего одного опыта единения отлично видно, что разум нет смысла винить. Бороться с мыслями, с телом не нужно. Исход боёв известен заранее: ничья в том её виде, когда проигрывают все участники соревнований. Как можно победить самого себя? Разум – это удивительный аспект человека, тело – ещё один аспект, не менее удивительный и полезный. Опыт единения ставит точку в битве. Пусть будут мысли, пусть будут слабости тела – пусть будет всё человеческое. Это так просто почувствовать... после первого опыта единения.

    Седьмой круг пока не вижу. По-моему, и так достаточно, чтобы не советовать близким людям соваться в сторону Просветления. Хотя, если человек уже на всё готов, то пусть его. Можно и помочь на первых порах. Всё-таки реальный опыт от первоисточника звонче бумкнет по голове искателя, чем вычитанные строки.

    Глава 8

    Рассказ закончился. Зина сложила листы в пачку и оставила на столе.

    – Оч-чень приятно было познакомиться! – громко сказал Новеев, одаривая улыбкой присутствующих. – Мне пора. Всем счастливых праздников!

    Сержант встал, отступил за стул и снял китель со спинки. Бутан резко поднялся, его стул отскочил назад и упал на диван рядом с Максом.

    – Пора? – выдохнул Бутан.

    Сергей отвлёкся от кителя, обернулся, и всё с той же улыбкой ответил:

    – Все ответы у вас уже есть, зачем вам я? Если что-то надо ещё узнать, спросите у Максика. Да, Максик? – Новеев хитро подмигнул Трунёву.

    Громко проскрипел стул Антохина. Герман отъехал на нём от стола, не вставая.

    – Чувствую себя наркоманом из анекдота, сидящим на автобусной остановке: «Эта... Опа!..«

    Зина положила бумаги на стол, расстроено посмотрела на Сергея.

    – Мы думали, ты хотя бы до утра останешься... – потом что-то вспомнила и добавила: – Китель надо застирать, он же в шампанском!

    Быстро вскочив, Зина выхватила из рук Новеева китель и мгновенно скрылась в коридоре. Сергей сполз по дверному косяку вниз, беззвучно смеясь. Слезы выступили у него на глазах. Едва отдышавшись, проговорил:

    – Ай да Зина! Метеор просто!

    Протяжно скрипнул диван. Это встал Трунёв – опущенные плечи, взгляд в пол, движения медленные, неуверенные – поставил пустую чашку на стол, вернулся на диван и грустно пробубнил:

    – Неужели такой плохой рассказ вышел?

    Сергей уткнулся лбом в колени – его опять накрыл приступ смеха. Герман стал вертеть головой: то на изнемогающего от смеха Сергея посмотрит, то на бесконечно печального Макса. В эту тонкую минуту Антохин услышал легкий смешок Марии. Чаша весов свалилась в сторону смеха, принявшего вид локальной эпидемии быстрого распространения.

    В самый разгар веселья пришла Зина с тазиком, в котором лежал мокрый китель.

    – Серёж, китель я простирнула, сейчас вывешу сушиться. К обеду высохнет, поглажу и будет как новенький.

    В серых глазах Сергея уже не было смеха. Он просто устал. Молча кивнул, поднялся и сел на своё место. Безудержное веселье отступило. Мария взяла чайник с заварником, ушла на кухню. Трунёв выкарабкался из пледа, пошел умыться и переодеться.

    За окном опять поднялся ветер. Порывы усилились, окна даже стали немного поскрипывать. Сергей глянул на окно, на едва заметно колышущиеся занавески, поцокал языком, но ничего не сказал. Со второго этажа донёсся громкий стук, ветер с тонким свистом рванул сквозь щели окна и сразу прилетел крик Зинаиды:

    – Мальчики, помогите! Окно сорвалось с петли!

    Галопом мальчики примчались на второй этаж, влетели в комнату для гостей и увидели битву Зинаиды с оконной створкой. Рама держалась на одном нижнем сочленении, ветер рвал её из рук и всё старался хлопнуть стеклом по верхней петле, а длинные белые занавески хлестали в разные стороны, как порванные паруса. Мгновенно Бутан оценил ситуацию, перемахнул через кровать и оказался возле Зины. Двумя руками схватил раму и крикнул:

    – Привал, закрой дверь! Гера, убери чёртовы занавески!

    Мужчины сработали быстро. После закрытия двери рывки ветра стали слабее. Герман размотал занавески, отвёл в сторону. Андрей с Бутаном поставили раму. Хоть и не с первого раза, но сумели вернуть её на место. Макс опоздал, пока слез с дивана, пока искал тапки. Поднялся на второй этаж, а там дверь закрыта. Махнул рукой и повернул обратно.

    Битва закончилась победой прогрессивного человечества над стихией. Зина оглядела комнату: бельё, сушившееся на верёвке, разбросано по полу, коврик перед кроватью наполовину завёрнут. Сущие пустяки по сравнению с разрушениями, которые учинял Надфиль, будучи щенком и свободно гуляя по дому. Одна деталь бросилась Зине в глаза: китель Новеева остался висеть на плечиках подвешенных снизу к гладильной доске. Похоже, ветер решил не связываться с ним. Почуял, разбойник, с кем дело имеет.

    – Я хотела на микропроветривание поставить, чтобы китель быстрее высох, – затараторила Зина. – Но ветер вдруг так рванул, что я нечаянно толкнула ручку вверх, рама и сорвалась с петли.

    – Да ладно тебе, – снисходительно ответил Татарников. – Эти пластиковые окна часто срываются с петель.

    Довольные проявленным мужеством «гвардейцы» двинулись по лестнице вниз. С коридора первого этажа их окликнул Макс. Наивные герои повернулись и были схвачены фотодырочкой сотового телефона Трунёва. Мгновение, вспышка – хаос в геройском полку.

    – Ты зачем нас фотаешь?! – крикнул Антохин. Тут же Зина перебила: – Дай посмотреть, Максик! Я сама не догадалась бы их сфотать!

    Сделав ещё один снимок, Трунёв спрятал телефон в задний карман брюк.

    – На сайте выставлю, посмотрите потом на свои довольные рожи! – улыбаясь в предчувствии потехи, ответил Макс. Бутан угрожающе двинулся в его сторону. Макс сделал шаг назад. – Это совсем не плохо, Боря, я горжусь знакомством с героями!

    Взгляды «гвардейцев» не были кровожадными, но было бы неправильным игнорировать озорной блеск, зажёгшийся в глазах Антохина. Макс понял, что влип. Поэтому он юркнул на кухню, закрыл дверь и припёр её ногой.

    – Максик, открывай, – елейным голоском попросил Герман. – Мы тебе совсем-совсем ничего не сделаем. Посмотрим твой красивый телефончик и сразу отдадим...

    За происходящем с интересом наблюдали Новеев и Мария. Сергей встал в дверном проёме зала, сложил руки на груди, оперся плечом на косяк. Чуть позади него встала Мария.

    – Ищи дурака за четыре сольдо! – ответил грубый Трунёв. – Посмотри на себя в зеркало, и ежу понятно, что замыслил недоброе.

    Блеск в глазах Антохина погас. Что он задумывал, так и осталось неизвестным. Учитывая житейскую мудрость Трунёва, необходимо было придумать что-то новое, чему не помешала бы закрытая дверь. Герман поискал глазами вокруг и наткнулся взглядом на пачку листов рассказа. Адское пламя засверкало в его глазах снова, с удвоенной силой. Танцующей походкой Герман подошёл к двери в зал, попросил расступиться Сергея и Марию. Взял со стола рассказ и вернулся в коридор.

    Полные радостных предчувствий Татарников и Зинуля сели на ступеньки лестницы. Вот-вот должно было начаться действие.

    Листы рассказа в руках Антохина выглядели не просто бумагой – в них чувствовалось оружие, которым Герман собирался повергнуть вероломного Трунёва. На первом листе оружия Герман что-то нашёл.

    – Труня, ты не против небольшой критики? Чисто по-дружески, в целях повышения твоего мастерства?

    – Валяй, контра.

    В голосе Трунёва слышалась отвага. Он бесстрашно продолжал подпирать дверь ногой и не ожидал сюрпризов, с которыми не смог бы справиться. Антохин приготовился к осаде.

    – Ай, молодца! Деваться тебе всё равно некуда, Лев Толстой, – Герман с хитрым видом оглядел присутствующих. – Я, конечно, не ахти какой критик, но знаю, что писатели должны правду нести в массы. А у тебя этого товара маловато.

    – Что ты мелешь, электрический гомункул? Тебя бы в напарники к Крайону, электромагнетизм налаживать. Вот разгулялись бы две технические души. А в литературе ты понимаешь, как мышь в парусах. У меня в текстах, кроме правды, только истина. Аминь.

    – Так чему же верить, гуманитарный ты наш: правде или истине?

    – На что ума хватит, тому и верь.

    – Ладно, вот ты пишешь «на прилавке разложены духовные практики, эзотерика, религии» и говоришь об их токсичности. А сам-то много духовных практик освоил? Ты хоть одну попробовал, чтобы говорить?

    – А ты на что?! Друг ты мне или нет? Ты занимался практиками, а я делал выводы. Некогда мне было бегать по ритритам и сидеть в позе лотоса.

    – Ох ты занятой наш человечек, раз сам не пробовал, значит, нечего лапшу на уши вешать. Взял бы и честно написал что-то вроде «я, лентяй и склочник, ничего не пробовал и ничего не умею...»

    – А много у тебя знакомых, кому духовные практики помогли реализовать себя? Огласи, пожалуйста, весь список... То-то! Про годы и зубы – это я с тебя написал. Гордись, ты послужил материалом для рассказа.

    Задумался Герман. В паузе Сергей огласил счет:

    – Один ноль в пользу Максика. Давай, электрика, поднажми!

    И электрика поднажала.

    – Что-то я не помню, чтобы для тебя вопросы души были выше всего. Карьеру строил, семью завёл, детей родил. Совсем как в твоём рассказе, только с точностью до наоборот. Двуличием приболел с рождения?

    – Карьера и семья начались, когда я ещё не встретил тебя. Золотые были деньки. А потом в один чёрный день с тобой познакомился. Заразил ты меня просветлением. В принципе, я не в обиде, но как теперь разорваться между любимыми и начавшимися изменениями, не знаю. Не знаю, как объяснить жене и детям, что готов умереть за них и за какое-то непонятное Просветление – тоже? А ведь они всё чувствуют, и я не железный. И чем теперь это всё кончится, только коты на крыше знают.

    – Почему коты? – брови Антохина выгнулись дугой.

    – Потому что сидят ближе всех к богу. Он им подсказывает.

    Не утерпел Бутан, раскатисто засмеялся, чем способствовал поднятию рейтинга Максика. Зинуля и Мария скромненько похихикали, переглядываясь. Новеев с серьёзным видом обновил счет:

    – Два ноль...

    – Это кто там ржёт, как конь на воле, не Бутан ли? – поинтересовался Трунёв. – Про тибетский монастырь я с тебя срисовал. Гера, как материал, быстро истончился, жидковат. Ты выглядишь покрепче: и книги тоннами читаешь, и тело закаляешь, да ещё вздумал к монахам на Тибет съездить, задницу в горах поморозить. Не скажу, что зря съездил: помог мне осознать слова Высоцкого «Ваня, мы с тобой в Париже нужны, как в русской бане лыжи». Низкий поклон тебе, Боря. Упредил ты мои раздумья, мы с семьёй вместо Тибета в Испанию мотнулись: покупались, позагорали. Я даже клочок пути Сантьяго прошел и бумажку с печатью получил. Если бы не ты, попёрся бы я в Тибет и там замёрз бы в горах в ста метрах от какой-нибудь пещеры, где тысячу лет сидит просветленный адепт и ещё тысячу просидит.

    Улыбка сошла с лица Татарникова. Он посмотрел на Германа, предложил почти оправдываясь:

    – Если вдвоём поднажмём, дверь откроется, но что потом делать с Труней? Ты же его порвёшь, как Тузик грелку. Может, обождём, пока сам выдохнется?

    – Германа Антохина ещё никто не переантохивал! – гордо заявил Герман. – Не надо дверь ломать, я его всё равно на гнильце поймаю, – повернувшись к Трунёву, громко объявил: – Ты тут про повышенную чувствительность пишешь. Но друзей хаешь так, словно броня на лбу наросла.

    – Какая уж тут броня, чернявый... Чувствую всё подряд, как через увеличительное стекло: руки-ноги, ветер, лес, тупость, любовь, секс. В студенчестве так на секс не тянуло, а ты говоришь «броня наросла»...

    Зинуля охнула, быстро закрыла рот ладошкой.

    – Только без паники! Это всё из-за повышения осознанности, – поспешно и улыбаясь во весь рот, прокомментировал Новеев. – Вы себя, своё тело лучше понимать стали...

    – ...А если кто окурок бросит, – продолжал Трунёв, – меня аж выворачивает. Не дай мне бог суперсилу – всех разхреначу, а потом буду рыдать в лучах кровавого заката...

    «Не одному Максику лучи кровавого заката пригодятся, – подумала Мария. – Ладно бы только окурок, бесит вид человека, который вообще не соображает, кто он такой. Голова забита деньгами или алкоголем. И за оставшиеся двадцать-тридцать лет жизни у него ничего не изменится, потому что он не хочет ничего менять. Это самое тоскливое...«

    – Читаю дальше «Трясина экстрасенса, зыбучие пески магии, тихий омут внутреннего безмолвия – всё это просто детский сад». А ты, значит, уже в школу пошёл. Ни разу ничего не пробовал, но выводы сделал. И откуда наглость взялась? Своими неподкреплёнными личным опытом писульками ты дискредитируешь идею духовного развития человека. Выглядишь, по меньшей мере, смешно!

    Тишина в ответ. Вдруг резко открылась кухонная дверь. Трунёв вышел бледный, тихий.

    – Знаешь куда бить, зараза.

    Макс прошёл мимо Германа, мимо отступившего в сторону Сергея, прямо к дивану. Улёгся на бок, поджал колени, укрылся пледом. Ничего не понимающие друзья вошли в комнату, встали рядом. Герман аккуратно положил рассказ на стол, подошёл к остальным. Макс посмотрел на него, грустно признался:

    – Пробовал я... никому не говорил, стыдно было. Взрослый мужик, а в сказки верю. Внутреннее безмолвие больше пяти секунд не удерживается. Экстрасенсорные способности чуть поработали и отключились. И магию пробовал. Опыт с купюрой из книги «Небесная 911» просто на «ура» прошёл. Увлечение поисками знаков сам забросил, настолько всё просто оказалось. И всё, что бы я ни пробовал, прекрасно работает раз-два, а потом перестаёт. Я видел ауру человека, но не такую, как в книжках описывают, и уж, конечно, не такую, как снимают специальные аппараты, сделанные якобы на эффекте Кирлиан. Не надо никаких аппаратов, всё, что нужно уже есть. Да вы и сами читали у Друнвало Мельхиседека про опыт с лампой и разноцветными листами бумаги. Я видел ауру всего один раз, как ни старался потом повторить. Она была объёмной, доброй, радужной, и тогда я понял, какое грандиозное создание человек.

    Ветер опять стал биться в окна. Шторы затрепетали, огонь в камине высунул длинные языки. Трунёв отбросил плед, сел на диване, откинувшись на спинку. Трясущимися пальцами снял очки и потёр переносицу.

    – Весь этот опыт пронёсся, как цыганский табор с запахом коней, табака и горячих кровей. Год или два я плясал с цыганами. И пришла скука. Наверное, просто потому, что до меня дошло понимание ненужности всего этого. Нет смысла тратить жизнь на чепуху. А что не чепуха?.. Не знаю, точнее, не знал. Сегодня я почувствовал, как это бывает... понимаете, это было совсем просто. Не было прихода чего-то светлого и могущественного, как благодать откуда-то со стороны. Это был я, никаких сомнений, только та часть, которая раньше мной не осознавалась. Вспомните, когда во сне руку отлежишь, то, проснувшись, никак её не чувствуешь, но ведь она точно есть! Так и здесь: я знаю, что основная часть моего сознания есть, но я опять её не чувствую. Неужели немного поработало и отключилось, как всё остальное раньше?!

    Голос Макса задрожал. Зина быстро сбегала на кухню, принесла стакан с водой. Макс выпил, утер губы рукавом. Новеев наблюдал из коридора через открытую дверь. На губах его играла лёгкая улыбка.

    Грустное признание Трунёва продолжилось:

    – ... Я думал, допишу рассказ про круги ада, разряжу впечатления в бумагу и успокоюсь. Дудки... В напечатанном виде рассказ вообще «сорвал мне крышу». Поэтому я не усидел и приехал к вам, к единственным людям, которые могут понять, или хотя бы сделают вид, что поняли. В общем-то, мне сейчас и не нужно понимание, достаточно не быть осмеянным... Надеюсь, хотя бы на это я могу рассчитывать?

    Многомерный взгляд Трунёва был описан в тысячах книг по всему миру. Только авторы не понимали, про кого пишут. Воображали, что заветные строчки относятся к героям их книг. Не тут-то было. Пусть с момента признания Трунёва, все писатели будут в курсе дела, и хватит об этом.

    Реакция Зинули на слезоточивую речь Максика была стандартная: слёзы и бег с препятствиями на второй этаж, Новеев еле успел отскочить в сторону с дороги. Сам он тоже не блеснул оригинальностью – продолжал молча улыбаться. Остальные свидетели исповеди... чёрт возьми, да что можно было от них ожидать? Расселись по местам и уставились затуманенными взорами в сторону камина. Просто чудо, что и огонь не впал в задумчивость, а также весело играл язычками под свист протискивающегося через оконные щели ветра.

    Растирая глаза, Трунёв встал с дивана и вышел в коридор. По шуму воды Бутан догадался, что Макс умывается. Слабое фырканье доносившееся из ванной подтвердило догадку. «Труня слезу пустил... – удивился Татарников. – А ведь и я еле сдержался. Меняемся. Правильно Труня сказал, все чувства сквозь увеличительное стекло...«

    Заскучал Новеев. Подошёл к столу, сел на стул и взял листы с рассказом Трунёва.

    – Не пойму, чем вам не нравятся ответы Максика?

    Первым очнулся от раздумий Татарников. Обвёл взглядом комнату, вздохнул. Потирая щеку, неуверенным тоном спросил:

    – Но... ведь там нет ответов?..

    Сергей стал обмахиваться листами рассказа, как веером. Посмотрел на Бутана, сказал улыбаясь:

    – Ответы хотят прийти, но нет вопросов. Есть вопросы, но ответам нет веры. Это формула жизни на Земле. Её символ – знак бесконечности. В объёмном виде это просто колесо, изогнутое восьмёркой. Чтобы выбраться из колеса, достаточно перестать задавать вопросы или поверить в ответы. Не думаю, что человек способен перестать задавать вопросы. Но поверить своим ответам можно. В этом есть смысл хотя бы потому, что мы сами творим свою реальность. Мгновение назад ответ был мёртвым, но сразу после осознанного выбора Творца он станет верным.

    – Что, и каждый сам решает, когда его ответы станут верными? – чуть с издёвкой спросил Бутан.

    Завязавшийся разговор вытащил из железных когтей вселенских дум Германа и Андрея. Мария не стала участвовать и ушла наверх к Зине.

    – А почему бы и нет?! – воскликнул Новеев и хлопнул ладонью по столу. – Почему вы всегда забываете, кем являетесь на самом деле?

    В разговор вступил Антохин.

    – Это похоже на армейскую магию. Раз генерал сказал, что ёжики летают, то и прапорщик сразу вспомнил: «Летают, но низенько-низенько».

    Снежинки за окном поддержали смех Новеева, но их никто не услышал. В доме смеялся только сержант.

    – Анекдот хороший, но, боюсь, метафора слишком круто завёрнута. Настоящие ответы – это не цифры или шпионские сведения. Это уверенность в чём-то, даже если не хватает фактов для подтверждения. Настоящий ответ приходит чувством, осознанием и лишь потом конденсируется в мысль.

    Сергей положил листы на стол между чашкой и подносом с бутербродами. Разгладил ладонью завернутый уголок.

    – И наконец, Бутан. Какой из сотни твоих вопросов помнишь?

    Не ожидал Татарников столь резкого перехода к себе. Проморгался, ответил, пожав плечами:

    – Из сотни? Хм... я хорошо помню только один: почему буксую?

    – Именно так, – согласился жизнерадостный сержант. – Силишься понять, и это стоит в очереди первым. Тебе важнее разбираться, чем принять. Хочешь засунуть бога под микроскоп! Почему бы, для разнообразия, сначала не реализовать себя? Просто так, без понимания, без исследования. Тогда и разбираться будет не в чем. Зачем упираться в понимание вещей, которые просто не дано понять из человеческого разума?

    Вернулись Зина и Мария, сели тихонько на свободные места. Сергей говорил Бутану, но это касалось не только его. Каждый неожиданно поймал момент обращения к себе. Все замерли. Шестерёнки в мозгах начали отрабатывать новую информацию. У всех нашлась тяга к разбирательству и тут Бутан далеко не монополист.

    – Как штурман ведёт ледокол в водах Арктики, так и каждый из искателей просветления упорно пытается разобраться в происходящем, – Серей с трагическим видом постучал пальчиком себе по лбу. – Разум находит проблему и тужится решить её, потом находит следующую. Вскоре выясняется, что ранее обнаруженные проблемы не устранены и надо возвращаться. Всё по одному и тому же кругу, из жизни в жизнь.

    Слёзы навернулись на глаза Зинули. Она отвернулась к камину, едва слышно всхлипнула.

    – «Синдром штурмана» есть у всех людей, – сочувствующе произнёс Новеев. – Это весьма интересная ловушка. Но что, если спросить себя: «Зачем мне знать маршрут»?

    – Это и так понятно, – слабенько возразила Мария. – Если знать что и как, то можно избежать ошибок. Так спокойнее...

    Мария быстро обвела взглядом друзей и увидела во взглядах согласие. Получив молчаливую поддержку, она осмелела, добавила решительно:

    – Разобравшись в проблеме, мы сможем быстрее прийти к цели!

    – Вот оно! – воскликнул, вскакивая со стула, Новеев. Демонстративно хлопнул пачкой листов рассказа по столу и стал горячо объяснять: – Максик чуточку описал ловушку, но вы не обратили внимание. С чего вы решили, что действительно хотите спокойствия? Вы не в очереди за картошкой стоите. И как это лихо у вас получилось назначить быстроту главным мерилом таинства, сквозь которое вы сможете пройти только раз в вечности!

    Снежинкам и ветру стало стыдно за людей. С виду адекватные, вещами интересуются серьёзными, и всё никак не могут расстаться с человеческими ограничениями.

    – Расслабьтесь дамы, расслабьтесь господа. Вы не ответственны за своё просветление! От вас требовалось только осознать и согласиться с выбором, который делается не на уровне человеческого сознания. Ускорить вы не сможете, не ваше это дело, и не для этого вам даны годы на Земле. Делайте то, что получается – живите! Выберите, как вы пройдёте к просветлению, танцуя или продираясь, и вкушайте плоды своего, человеческого выбора, который в любой момент может быть снова вами же изменён. Текущее воплощение – это уникальная возможность прочувствовать струящееся сквозь пальцы творение жизни! Такой энергетической картины ещё не было на Земле. Всё, что вы не могли делать в прошлых жизнях, теперь становится возможным. Вы... вы... –замерев на секунду, Новеев шумно выдохнул, – ... а вы рассуждаете про быстро и без ошибок... Прислушайтесь к себе. Вам же интересно, как меняется ваше сознание. Вы почти каждый день делаете открытия. И пусть вы до конца не верите себе, и оттого скатываетесь в драму. Это пройдёт. Человек и Мастер будут уживаться в вас одновременно. Позвольте событиям развиваться естественным образом, не пытайтесь форсировать.

    Зинуля, прокашлявшись в кулачок, осторожно сказала:

    – Я помню, когда Дима увлёкся учением адвайты, он тоже про это говорил. Там ещё был шикарный вопрос «Вспомните три самых важных события в вашей жизни и признайтесь – вашей заслуги в них нет!«

    – М-да-а, – протянул Бутан задумчиво. – Я тоже это вспоминаю. Сейчас как-то по-новому накрыло понимание. Вроде бензин тот же, а октановое число круче.

    С минуту молча обдумывали новый прилив информации. Андрей, вспомнив старые мыслишки, решил поделиться сомнениями:

    – По мне, так от адвайты холодком тянет. Не могу смириться с тем, что мы всего лишь туман, от которого ничто не зависит. В шоудах Тобиаса или Адамуса люди могут выбирать потенциалы, создавать. Такая подача мне больше нравится...

    – Да, чувствовать себя всего лишь винтиком не очень приятно, – согласилась Мария. – Утешает только то, что каждый винтик может решить для себя: ржаветь или сверкать.

    «Ржаветь или сверкать? – подумал Герман. – Что считать сверканием, а что – ржавчиной?«

    Взъерошив и без того торчащие во все стороны волосы, Антохин слегка стукнул кулаками по столу и прорычал:

    – Слова, это всё старые беспомощные слова!

    Видать, наболело у человека. Герман стал говорить, энергично размахивая руками. Он переводил взгляд от одного к другому, повышал и понижал голос – полное выпадение из баланса в порыве высказаться.

    – Я знаю одного офицера в запасе, уже лет двадцать занимающегося медитациями, специальными гимнастиками и работой с энергиями. Он ездит по местам силы, порталам и постоянно тусит на семинарах. Кстати, Макс его тоже знает, и, по-моему, использовал в рассказе про ад. Мужик упорно добивается просветления. И что? Сверкает он или ржавеет? Сергей, можешь ты, положив руку на сердце, сказать, что он не придёт к просветлению?!

    Вопрошающий взгляд Антохина выдалбливал ответ из Сергея, как отбойник в руках шахтёра выбивает руду из горы, но ни крупинки не сорвалось. Снежинки на окнах напряглись от сгустившихся в комнате энергий и превратились в льдинки. Ветер смахнул их лапой и заглянул в окно, пытаясь понять, что происходит. Вот сидят люди, смотрят напряженно на паренька, а тот стоит, похлопывает бумагами о ладонь и прислушивается к чему-то. Ему вроде и дела нет до страстей разгоревшихся вокруг.

    Ветер дунул в щели окна, занавески колыхнулись. Сержант повернулся к Герману и, глядя в глаза, мягко сказал:

    – Время вокруг тебя сейчас пропитано ожиданием. Оно растянулось, замедлилось. Сознание скукожилось вокруг кажущейся значимости ответа. На самом деле тебе не важно: будет «да» или «нет». Тебе нужна площадка, с которой удобно делать выводы. По привычке, ты отмахнулся от возможности играть со множеством ответов: сегодняшние, завтрашние, разумные или чувственные. Не принял ответ, полученный от самого себя ещё до вопроса...

    – Как это?! – вскинув брови, воскликнул Герман.

    Усмехнувшись, Новеев положил листы рассказа на стол, подошел к дивану и плюхнулся на его мягкие просторы. Герман развернулся и добавил:

    – Никаких ответов не было. Я бы точно знал.

    – Конечно, не было, ведь ты прогнал от себя чувство приближения ответа. Вспомни момент, когда ты стукнул кулаками по столу. Это произошло у тебя механически, как отсвет принятого решения. А решение было – отказаться от Знания, в котором нет никакой информации, только чувство, неосязаемое веяние. Оно новое, и потому пугает. У тебя сегодня уже был опыт прикосновения к нему. Разум был ошеломлён, он не понял, как можно знать, не имея никаких фактов?

    Глаза Бутана широко раскрылись. Он чуть слышно прошептал:

    – Этот обморок...

    – Да ладно, месье Татарников, у кого-то обморок, а кто-то уставится остекленевшим взглядом в бензиновые разводы на луже и сидит, не шелохнувшись, пока чихать не начнёт. Скоро всё утрясётся. Сначала будете осторожничать, пытаться дозировать приходящее знание, опасаясь, как бы не накрыло совсем, до сумасшествия. Потом устанете от безрезультатности и отбросите контроль. Вот тогда и начнётся новая жизнь. С нетерпением станете ждать каждого нового случая, когда знание отзовётся на ваш призыв. Вскоре привыкнете и будете воспринимать как само собой разумеющееся. Начнётся смакование, игра с вариантами...

    – Звучит, как сказочный туман, – вставил в паузу Привалов. – Только как к этому прийти?

    – Опять драма? – с издевкой спросил Сергей. – А что если покопаться в памяти и поискать что-то похожее?

    Мысли Привалова лихорадочно забегали. Как? Неужели мог пропустить ТАКОЕ? Надо срочно вспомнить! Суета в мыслях быстро утомила. Андрей вспомнил, где находится, осмотрелся. Макс ещё не вернулся, остальные сидят, по-видимому, тоже пытаются отмотать ленту времени и найти моменты прихода Знания. Лица у всех замученные, только Новеев сидит, наслаждаясь зрелищем. О, подмигнул мне. Издевается, туман пограничный. А что я только что вспоминал? Вот, блин, забыл, что вспоминал. Вообще анекдот: надо срочно вспомнить, про что надо вспоминать – сюжет из мультика про наркомана Чебурашку. И сержант всё смотрит улыбаясь... опять подмигнул. Да что это такое творится! А не пойти ли этому мигуну... Стоп. Что-то накатывает. Ох, ёлики-павлики, словно насосом тело накачивают, сейчас взлечу...

    – Было! Много раз было раньше и только что! – воскликнул Андрей, слегка охмелевший от накативших ощущений. – Эх, знать бы заранее, я б тогда не боялся, не сокращался дуриком. Но ничего, в следующий раз всё будет по-другому!

    Очнулись от своих воспоминаний остальные, удивлённо посмотрели на Привалова. Герман недоверчиво спросил:

    – Дрюня, ты уверен? Минуту назад ты только мечтал об этом, а сейчас уже виртуоз?

    – Ага, – радостно согласился Привалов и потрепал седой ёжик волос на затылке. – В походах я часто засиживаюсь у костра. Глядя на догорающие угли, обнаруживаю себя где-то далеко в мыслях. Иной раз нужно некоторое время, чтобы вспомнить, кто я и где. И что-то стучится изнутри. Мурашки по спине, мозг будто проворачивается в голове. Как не падаю лицом в костер – не понимаю.

    Зина посмотрела на огонь в камине, тихо произнесла:

    – Смотреть на огонь... это похоже на медитацию...

    – Медитация вмещает в себя некое усилие, следование правилам, контроль, – поправил Сергей. – Вам просто нужно время для общения с собой. Сейчас есть возможность пройти более радостные пути. Как решите, так и будет. Никто по обеим сторонам завесы не знает результат заранее, только потенциалы. И в любую минуту вы можете создать новые.

    Обстановка в комнате размякла. Ветер оттолкнулся от окна, полетел трясти деревья. Вопрос, ещё пяток минут казавшийся очень важным, рассосался сам собой.

    Сергей посмотрел на часы – пять минут шестого. Удовлетворенно вздохнул, вразвалочку подошёл к камину и взял с полки стопку книг.

    – Так и есть, – скорбным тоном произнёс сержант, просмотрев обложки. – Все книги на духовную тему. Ничего другого я и не ожидал.

    Румянец появился на щеках Зины. Она повернулась к Сергею и, полная неконтролируемой обиды, спросила:

    – А какие ещё книги я должна читать? Мне уже не нравятся ни детективы, ни романы. И вообще, книги о чём-то другом, не о просветлении, кажутся пустыми. Их даже не хочется брать в руки...

    Гости оторвались от осмысления контактов со Знанием и поспешили высказываться по поводу книг.

    – Я пробовала читать исторические романы или мемуары, но это такая скука! – поделилась наблюдением Мария, тряхнув кудряшками. – Единственное, на что у меня сейчас хватает терпения – это ченнелинги. В них всё такое близкое и многообещающее.

    С тихою тоскою в голосе Антохин произнёс:

    – Раньше я запоем читал фэнтези. А теперь, открою книгу и вижу, что всё заранее понятно и, в общем-то, не интересно... Вот и лезу в интернет, скачу по сайтам в поисках чего-нибудь близкого к просветлению.

    – Вот-вот! – подхватил Привалов. – А если в руки попадёт газета, то вообще тошно становится. Туманьё повсюду! И сразу мысль: «Неужели я раньше всё это мог читать?«

    Поднялся шум. Все наперебой спешили высказаться насчет книг, газет и телевизора. Снежинки за окном обледенели от напора страстей. Кто бы мог подумать, что всё так плохо на печатном станке, не говоря уже о телекамерах! Размер трагедии стал очевиден для снежинок. Они даже стали подговаривать ветер разметать в клочья все телевизионные башни на свете. Но ветер не поддался на уговоры.

    Среди общего оживления Татарников казался единственным сохранившим спокойствие. И во что же вылилось его молчаливое спокойствие? Он тихо взял книги с полки и бросил в камин.

    Все разговоры разом смолкли. В наступившей тишине Бутан тяжко сел на стул, закинул ногу на ногу, грустно уставился на сцепленные на коленке пальцы рук.

    Зинаида тихо спросила:

    – Бутан, эти книги ТЫ дал мне почитать, помнишь?

    – Угу...

    – А зачем ты их... туда?

    Татарников красноречиво поднял и опустил плечи. Снежинки ощутили дрожь ржавых шестерёнок в мозгах присутствующих. Зубчики хотели провернуться, но что-то старое, застоявшееся, упиралось. Снежинки с ужасом ждали проворота механизма. А ветер, наоборот, обрадовался симптомам движения. И не он один, акт вандализма по отношению к книгам неожиданно нашёл поддержку со стороны Новеева.

    – Как это мило, поймать порыв души и следовать ему без вопросов! Благодарю вас, кабальеро. Это была божественная иллюстрация на тему «К черту разбирательства!».

    С удовольствием, распирающим изнутри и выходящим наружу игривым блеском глаз, сержант поправил кочергой неудачно лежащую книжку. Теперь она стала наслаждаться собственным исчезновением в самом центре жара.

    – В благородном деле поиска причин пробуксовки успешно помогает багаж знаний, который вы старательно собирали всю жизнь. Все методики, откровения и озарения других людей идеально вписываются в крысиные бега по поиску причин. Бутан это почувствовал, но пока ещё не может объяснить словами. Разуму никогда не догнать сознание ангела. А посему, Борис, ты прав!

    Бутан поднял глаза на сержанта. В них заискрился огонёк понимания, широкая улыбка появилась на угрюмом лице.

    – Не сегодня так завтра вы столкнётесь с тем, что почувствовал Максим, – потягиваясь, сказал Новеев. – Первый момент единства с собой... Накрывает неожиданно. Когда с вами случится такое, вы абсолютно точно узнаете своё собственное сознание и поймёте его необъятность. Какая красивая возможность осознавать себя одновременно и человеком, и чистым сознанием!

    Сержант подвесил кочергу на подставку для каминных аксессуаров, подошёл к окну и, вглядываясь в темноту, произнёс:

    – Я бы хотел прочувствовать этот первый раз ещё и ещё, но могу лишь вспоминать. Приглядитесь к Максу. Последние несколько лет – как загнанная лошадь. Такой же, как и вы, просто жизнь прижала немного сильнее, и страсть к свободе рванула сознание в сторону от привычных путей. Присмотритесь к нему. Вы такие же.

    Тишина вновь раскинула объятия. Не было слышно даже ветра.

    Умытый и посвежевший, Трунёв вошел в зал под перекрестье взоров, как модель на подиуме.

    – Что за тишина? Привидение увидели?

    Молчание ответом, и только взгляды.

    – Не надо так на меня смотреть! – Макс отработанным движением поправил очки. Грустно посмотрел на единственный оставшийся бутерброд. – Зин, у тебя есть ещё что-нибудь пожевать? Бутерброды закончились...

    – Могу пельмени домашние поставить. Кто-то ещё будет? – машинально спросила Зина.

    Долго ждать ответа не пришлось, все оказались желающими отведать под утро домашних пельмешек.

    Вот и отвалило излишнее внимание от Трунёва. Вздохнув, Зина ушла на кухню.

    – Макс ничего не написал про ценность воплощенного состояния, а это был мой вопрос, – возразил Привалов. Подошёл к Сергею, взял листы с рассказом и, перебирая их, пояснил: – Сомневаюсь, что он вообще мог бы ответить, ведь тут нужно что-то посерьёзней, чем один опыт единения.

    Пожав плечами, Трунёв двинулся на своё любимое место – диван. Снежинки за окном смотрели на него и думали: «О чем говорит Мастер, ставя его в пример?«

    – Что же это вы творите, братцы? – возмутился Трунёв, усевшись на диван. – То как-то странно смотрите, то какие-то претензии. Поясните, я не гордый, я пойму!

    Новеев чуть ли ни бегом обошёл вокруг стола.

    – Да нечего тут объяснять! Сколько можно повторять: все ответы у вас есть. Только не ждите однообразия. Что одному ответ, другому – бред сумасшедшего. На все вопросы у людей есть Знание, из которого выпрыгивают ответы по мере надобности. Они разные, такие, какие нужны в сию секунду, а не рубль навечно.

    Остановившись возле дивана, Сергей посмотрел на Макса. Тот сидел, с открытым ртом вкушая сочащиеся мудростью слова Мастера. Новеев махнул на него рукой и уже спокойным голосом сказал:

    – И зря, Андрей, ты сомневаешься в Максиме. Честное слово, я не ожидал, что всё будет так трудно. Соскочите с шаблонов, загляните в себя, попробуйте ответ получить не от меня или Макса, или какого-нибудь Макса-Швакса. Нащупайте золотую жилу внутри себя. Нет ничего сложного и недоступного для вас, – на секунду задумавшись, Новеев пробормотал себе под нос: – Похоже, именно в простоте сидит блок... Стоп! Меняем фокус внимания.

    Сергей подбежал к Привалову и согнал его с места. Потом вежливо, но не без издёвки, попросил встать на стул. Андрей нехотя скинул тапки и залез на стул. Дырка на правом носке очень некстати обнаружилась. Хозяин скандального носка стоял на стуле, переминался с ноги на ногу и очень переживал по поводу дырки. Сержант наоборот, как увидел дырку, так сразу в неё влюбился.

    – Ах ты моя прелесть, дырка в носке! Ты нам очень пригодишься. Чувство собственного достоинства страдает, и разум ищет выход. Это как раз и нужно! Прелестный шанс поговорить с самим собой без цензуры разума. Ему просто некогда будет умничать!

    Ситуация оживилась. С кухни вернулась Зина и прыснула в ладоши, увидев Андрея на стуле. Воодушевлённый дыркой сержант приступил к заявленной смене фокуса внимания.

    – Андрюша, расскажи нам, пожалуйста, какая разница между воплощёнными ангелами, в народе называемыми людьми, и ангелами, не попавшими в число счастливчиков? (Громким шепотом Сергей добавил: «Не обращай внимания на тон – это игра, провокация, развал и разблуд тумана ради!«)

    Шепот Мастера подбодрил Андрея. Именно Мастера, а не молодого паренька. Андрей поймал себя на том, что уже не обращает внимания на внешний вид Новеева. От этого стало легче понимать Мастера, словно наладился канал, по которому смысл дополнительно начал приходить помимо слов. Андрей успокоился, задумался, но неудобное положение не позволяло сосредоточиться. Мысли разбегались. Он одновременно думал о нескольких вещах: дырка на носке, стул слишком мягкий, чего они все так глазеют, глупо выгляжу и где-то на задворках сознания мотылялась попытка выловить ответ на заданный вопрос. Поняв, что в таких условиях «невозможно работать», Андрей вспомнил шепот «игра, провокация». Раз игра, то можно говорить, не заморачиваясь на правильность. От безысходности Привал так и сделал:

    – Ангелам всего мало. Любопытные до ужаса. Те, что воплотились, стали людьми. Нырнули в дуальность по самые не балуйся. А те, что остались по ту сторону завесы, ничего этого не знают. Вот и вся разница.

    – Браво, маэстро! – захлопал в ладоши Новеев (его никто не поддержал). – И ещё один маленький вопрос. Что такого интересного в дуальности?

    По привычке, выработанной всего за минуту, Привал бабахнул первое попавшееся на язык:

    – Добро и зло, жизнь и смерть, надежда и отчаяние... любовь и ненависть...

    Андрей замолк. Округлив глаза, извернулся, поймал взгляд Новеева и спросил:

    – ...Так и есть?

    Ответ уже никому не был нужен. Все и без него почувствовали, чем одарила дуальность Творение. Мария, не мигая, смотрела на Андрея, словно увидела впервые. По сути, так оно и было. Она впервые видела человека, отвечающего на вселенские вопросы легко и просто. Странным образом отозвалось тело Марии: жаркая волна завибрировала в костях перед сердцем; незримая плацента, отделяющая человека от истины, запела: «Да ведь я тоже знаю ответы... знаю... знаю...«

    Глава 9

    Медленно, как под водой, Мария посмотрела на Зину, на Бутана. Впервые заметила свет, исходящий от людей. Не такой, как от солнца или лампы, это был свет понимания, лучившийся от сознаний. Он остро чувствовался чем-то более нежным, чем сетчатка глаз. Слёзы покатились по щекам Марии. Было больно и приятно. Совсем не страшно, только тихая радость осознания. Потом глаза закрылись.

    Отключение Марии присутствующие восприняли спокойно, мол, да, бывает, солнце всходит и заходит. Её заботливо отнесли на второй этаж. Положили на ту же кровать, на которой недавно приходил в себя Герман. Зинуля укрыла её всё тем же цветастым пледом. Андрей не ушёл вместе со всеми обратно в зал, а остался сидеть рядом на стуле. Думал, вспоминал события ночи и незаметно уснул, повесив голову на грудь.

    Снилось Привалову учебное заведение с непритязательным названием «Школа». Юный Андрейка увидел вывеску по дороге в свою старую школу. Раньше на этом месте была парикмахерская, а теперь – красивое двухэтажное здание с разноцветными стенами. Правда, одной стены не хватало. Вместо неё лилась сплошным потоком вода из-под крыши. Двери не видно было, и это смутило Андрейку. Очень хотелось войти, но как? День был по-летнему жаркий, а вода лилась прохладная, искрящаяся. Она манила и пугала: а ну как промокнут ноги, тогда от маманьки попадёт! И так, и этак пробовал мальчуган заглянуть сквозь воду. Дело кончилось намокшими вихрами. Тогда Андрейка поставил портфель на тротуар, сел на него сверху и крепко задумался. Тем временем из школы через поток воды вышла девочка под зонтиком. Она свернула зонтик, подмигнула Андрею и весело поскакала вдоль улицы. Косички с вплетенными белыми бантами прыгали на плечах, как два дразнящих хвостика.

    Андрейка утерпел и не погнался за девчонкой, чтобы дёрнуть за косички. Он размышлял: «Укрыться портфелем, как зонтиком? Но тогда тетрадки намокнут, дневник, и будет ещё хуже, чем намочить ноги...» Внезапно, он почувствовал готовность отдать все тетрадки и дневники в мире за возможность пройти под этой стеной воды. А потом будь что будет.

    В следующее мгновение Андрейка уже стоял внутри школы. Абсолютно сухой, что сильно приободрило его, и почему-то один. Не было учителей в этой странной школе, и других школьников тоже не было. Огромные залы вместо дверей имели широкие арки. Воздух внутри слегка звенел, в каждом зале по-своему, но если слушать сразу несколько залов, то получается музыка из одного хитрого аккорда. Так звучит рассвет. Андрейка часто замечал, что утреннее солнце касается внутри него каких-то клавиш, и хочется петь без слов. Вот и здесь школьные залы сами пели. Андрейка сделал несколько шагов в ближайший зал и сразу отпрыгнул назад. Там появилось поле, и на нём – убитые воины из разных эпох. Чуть дальше, на склоне холма, стояла деревянная детская кроватка, некогда позолоченная, а теперь с тусклыми пятнами больше похожими на ржавчину, чем на золото. Из-под одеяла виднелась крохотная ручка с зажатой игрушкой. Андрейка заметил, что в поле лежали не только воины. Там были женщины и дети, старики, но воинов было намного больше. Шлемы, мечи и ножи валялись повсюду. Вороны расхаживали меж тел, с торчащих в небо копий свисали флаги, куски одежды, и где-то вдалеке слышался женский плач. Любопытство Андрейки взяло верх над страхом, и он шагнул в зал. Вороны тяжело взмахнули огромными крыльями, улетели ввысь. Из-за холма показался всадник. Он ехал медленно, всматривался в лица, тыкал обратной стороной копья в тела. Лицо его было окровавлено, движения усталые; рваный белый плащ с красным крестом на груди весь в грязи и крови, доспехи помятые, кольчуга прорвана. Хриплым голосом всадник спрашивал мёртвых: «Есть кто живой? Живые есть?..«

    Перед небольшим ручейком всадник спешился. Наклонился к воде, умылся. Долго пил, зачёрпывая ладонью. Потом встал, со скрежетом вытащил меч из ножен и посмотрел в глаза Андрейке. Это был он сам, Андрей Привалов, усталый всадник, пытающийся вновь собрать армию. «Ты со мной?» – спросил воин. Сверху опустился на его плечо черный ворон. Андрейка осмотрелся: желания идти с рыцарем не возникло – победы и геройство не прельстили. К тому же, убитые вдруг обрели одинаковые лица сегодняшнего Андрея Привалова. Мальчуган уверенно ответил: «Нет!» Тотчас обратились в прах все, лежащие в поле, и усталый рыцарь с ними. Ворон метнулся к Андрейке и стал бить крыльями по лицу...

    Андрей проснулся, открыл глаза. Маша перестала хлопать его по щекам, спросила:

    – Ты чего кричишь, Андрюша? Кошмар увидел?

    Слова Марии колокольным звоном ворвались в сознание Андрея. Он закрыл уши ладонями и прошептал: «Тише..» Мария замерла, испуганно глядя на Андрея. Через несколько секунд он оттаял, откинулся на спинку стула, взглянул на Марию с едва обозначившейся улыбкой.

    – Всё, отпустило... Или я всех отпустил?..

    Маша погладила его, поцеловала в щёку.

    – Не знаю про что ты, но звучит мило! Пойдём к остальным. Чувствуешь, как божественно пахнут пельмени?

    Встретили «почти молодожёнов» радостными возгласами. Божественные пельмени уже были съедены, стол вынесен, кресла и стулья сменили овчинные шкуры и подушки. Весёлая компания расположилась вокруг клочка свободного паркета, на котором, как на арене, лежала пустая бутылка из-под шампанского. Зинуля помахала рукой и сообщила:

    – Ваши пельмешки стынут на кухне. Скорее трескайте и присоединяйтесь. Мы в бутылочку играем: на кого донышко покажет – тот спрашивает, а на кого горлышко – отвечает. Стараемся не думать, и так здорово получается!

    По сверкающим взглядам игроков Мария поняла, что они в плену азарта. Голод сразу отступил на второй план. Пельмешки можно и потом слопать, а кураж игры – вещь хрупкая и недолгая. Мария спросила Андрея: «Что-то есть расхотелось... Играем?» Привал глянул на часы, было уже около девяти утра, махнул рукой и стал растаскивать игроков вместе с овчинками, чтобы втиснуть Марию и себя в тесный круг. Вскоре все устроились. Татарников крутанул бутылку: чудо-прибор указал горлышком на Германа, а донышком на Зину.

    – Я помню, о чём ты спрашивал, Герман, – сказала Зина, хитро прищурившись. – Можешь ли сейчас привести пример расширения осознанности, так сказать, убедить себя в продвижении на пути?

    Герман замер и получил шлепок от Бутана по затылку: «Не думать, говорить, как идёт!«

    Почесав затылок, Антохин начал отвечать:

    – Мне кажется, что мысли белой жижей бултыхаются в тазике, как молоко. И я постоянно окунаюсь в него головой. Дурею. Хочется выплеснуть жижу и взглянуть на мир свободно. Но мысли всё равно будут падать в тазик по капельке из тучи массового сознания. Потребуется какое-то событие, чтобы вновь осознать наполнение тазика, затем нужно будет опять всё выплёскивать. Если чуть расшириться, то всплывает очевидное – проще выкинуть сам тазик. Места, собирающего плоды активности своего и чужих разумов, не будет. Во внимание смогут попадать только те мысли, которые нужны сиюминутно...

    Герман запнулся, намотал овечью прядку на палец. Мария не выдержала, со смешком спросила:

    – Ну и как выкинуть тазик?

    Все смотрели на Антохина, ожидая развязки поднятой темы. Герман отпустил прядку шерсти, глядя вдаль, продолжил:

    – Это можно сравнить с работой завода «с колёс«: склада нет, всё подвозится в нужное время. Спору нет, режим работы рискованный для завода, а для человека – в самый раз. Не думаю, что когда-нибудь упаду замертво из-за отсутствия мыслей. Теперь самое главное: как выкинуть тазик? Съесть, растоптать, взорвать – всё это слова ни о чём – обменять! Вот фишка, которую я раньше недооценивал.

    – Обменять? – растерявшись, Мария захлопала ресницами. – Ты о чём?

    Подскочив на подушке, Герман радостно перекатился через спину и одной ногой угодил в решётку камина. Обжёгся слегка, но задора не растерял.

    – Тазик можно обменять на ощущение себя! Я сто раз это делал, но не понимал полезности. Лежу, допустим, вечером дома, пытаюсь заснуть, а мысли не дают покоя. И я научился прислушиваться к рукам, ногам, животу. Чувствовал их лёгкий звон, что-то вроде жалоб на усталость. Потом неожиданно накатывали волны жара, и сон приходил избавлением. То же самое бывало и в автобусе, и в очереди к банкомату, только, конечно, до сна не доходило. Сейчас я чётко осознал: слушать себя гораздо приятнее, чем мусолить надоевшие мысли.

    – Так это же «момент Сейчас» по Толле! – перебил Бутан.

    – Очень может быть, – согласился Антохин. – Но есть разница между чтением книжки и осознанием чувства. Боже мой, какое приятное ощущение я сейчас поймал, будто в голове открылись форточки и свежий воздух ворвался в затхлую каморку! Как говорится, Зинулен, спасибо за вопрос!

    Искрящееся радость Германа заставила его метнутся на кухню. Вернулся он с открытой бутылкой шампанского и с порога крикнул:

    – Предлагаю всем выпить за Зинулин удачный вопрос и за мой потрясающий ответ!

    Возражал только ветер за окном и то, лишь потому, что сам хотел принять участие в оргии. Принесли бокалы, под весёлые подколки и перебранки шампанское было разлито и выпито. Пустые бокалы составили на каминную полку.

    Посмотрел Татарников на ряд бокалов и довольным тоном отметил:

    – Хорошо, что книжки выкинули. Есть куда бокалы ставить.

    – Бутан книги на пьянку променял! – не преминул поддеть Герман. – Куды кoтимся, други?

    Дружный смех не смутил Татарникова. Снисходительно ухмыляясь, он снова крутанул бутылку. Пока она вертелась, смех утих, горлышко остановилось напротив Бутана, а донышком к Сергею. Все затаили дыхание: что спросит Мастер?

    – Что такое бог? – вот так, коротко и по существу, спросил Новеев.

    Татарников аж крякнул от неожиданности. Что ответить? И времени поразмышлять нет. «Можно подумать, что будь год на проработку, ты нашёл бы ответ!» – критически настроенная часть Бутана подала голос. Начавшаяся перебранка в голове была задавлена на корню шлепком от Германа.

    – Один-один, Боря! Хватит мозг морщить.

    Хватит, так хватит. Татарников махнул рукой и начал говорить:

    – Что такое бог? Думаю, это просто память. Ему нравится помнить, но, чтобы помнить, надо это создать. Вопреки логике, наиболее ёмкие воспоминания получаются не от свободы, а от возвращения к свободе. Это довольно трудная задача – ограничить бога. Но он справляется, на то он и бог. Он запирает себя, получает опыт побега и помнит, – Бутан сделал паузу, отдышался, что-то для себя согласовал в мыслях, продолжил: – Это если говорить про нашего бога. И рядом есть другой бог. Всё то же самое, но ему нравится забывать. Он постоянно что-то создаёт, что-то открывает, узнаёт и потом с удовольствием забывает. Опять же, для того, чтобы забыть, надо сотворить предмет забвения...

    – Круто завернул, лысый! – кольнул Антохин, ожидая развития претензии к Бутану, но остался в одиночестве. Все с удовольствием слушали завороты Татарникова, а тот и подавно не обратил внимания.

    – ...Вот он Источник, точнее, две его стороны. Есть ли ещё стороны? Да сколько угодно. Например, сторона, ищущая Источник Источников. Кайф беспредельный. Ещё одна сторона – не могу придумать ей название – какая-то небываемая или... Во! Пусть будет нежная! На неё любят заглядывать существа, созданные всеми остальными сторонами. Понежиться в осознании себя ничего не создающими, не запоминающими и не забывающими. То есть, сторона как бы существует, но без доказательств. И так далее, можно придумывать стороны до бесконечности. Правда, с человеческим разумом до бесконечности не допрыгнуть...

    Набрав воздуха побольше, Бутан закончил мысль словами:

    – А ещё бог – это машина, благодаря которой я существую...

    И ветер, и снежная пелена на окне рухнули в сугроб. Через освободившееся от снега окно лучики восходящего солнца нырнули в дом, полоснули по глазам Новеева. Сергей зажмурился, тихо уточнил:

    – А кто её создал?

    – Уж будьте уверены, для других я бы не стал напрягаться...

    

    Да, весёлая была эта игра. Но усталость от бессонной ночи взяла своё. Игроки начали повторяться, зевать. Плюс солнце разогнало налёт сакральности. Игру свернули, все разошлись по спальным местам. Только Бутан ушёл домой, благо недалеко идти было, необычно весёлый и теперь совсем не похожий на монаха.

    Вот и всё, что произошло под новый год в доме Зинаиды Пчёлкиной. Андрей и Мария расставили все точки: семьи не будет, но будет нечто более значимое для обоих. Герман... черт его знает, обменял он свой тазик или нет, но ходит гоголем. Вопросов стал задавать меньше и себе, и людям. Зинуля изменилась больше всех. Предупредила, чтобы никто и не думал заявляться к ней на Новый год. Во-первых, всё уже съедено и выпито. Во-вторых, хочется побыть наедине с собой. «Не вопрос! – быстро согласился Антохин. – Никого не будет!» И засмеялся. Было в этом смехе что-то такое, после чего заботливой хозяйке хочется наготовить мешок пельменей и закупить побольше шампанского. Раньше Зинуля бы сдалась и поехала бы сразу по магазинам, но теперь тихо сказала: «Вот и хорошо, что так быстро договорились!» Герман сник, получил снежком в лоб и вновь ожил.

    После обеда дорогу расчистили. Гости разошлись без особых прощаний – Сергей не позволил. Он отправился пешком на автобусную остановку. Надфиль гавкнул ему вслед, мол, заходи, если что. А вечером Зина вытирала пыль с каминной полки и заметила бумажку, прижатую часами. Это был титульный лист, вырванный из недавно сожженной книги. На нём кто-то написал записку карандашом:

    «Суп триколе – цирк, устроенный для разума, а рассказы пограничника – музыка к представлению. Так легче идея перетекает в реальность. Пока разум смотрит на арену, слоны залазят в карманы. Каждый из вас вправе заявить: «Я обвиняю Мастера в обмане!» Пусть. Мастер дождётся момента, когда вы будете благодарить ровно за то, в чём обвиняете. Выйти за пределы разума, пользуясь услугами разума, не-не-не-е... Невозможно. Щепотка игры не помешает. Да чего уж там... не помешает всё вокруг превратить в игру!!!«

    В задумчивости Зина перевернула лист. На его обратной стороне всё тем же карандашом было написано: «Скоро взлёт!«

    17.08.2016