Через месяц ей исполнялось четырнадцать, она была толстой и уродливой, как херувим на картине галантной эпохи. Если, конечно, бывают прыщавые херувимы с сальными чёлками.
Розовые щёки выпирали из-под прищуренных глазок и нависали над каскадом подбородков. У девочки была очень тонкая, нежная кожа, безнадёжно загубленная нарушенным обменом веществ и отсутствием ухода.
- Здравствуйте, - сказал девочка.
Девочка попала в кабинет к Лидии, Лидочке, Лидии Владимировне, потому, что вела себя неправильно. Неправильное поведение влекло за собой неуспеваемость в школе и бесконечные ссоры с матерью. Надлежало разобраться. Исправить. Лидочка думала канцеляризмами и хотела спать.
- Скажи, - сказала Лидия Владимировна, - что ты...
Приём тянулся бесконечно. Лидочка хотела кофе. Девочка моргала своими свиными буркалами. Вот интересно, - подумала Лидочка, - вот ни капли симпатии не вызывает это маленькое чудовищ, это воплощение смертных грехов уныния и обжорства. Почему же я не могу треснуть её по жирному загривку и выгнать вон? И сказать, мол, проваливай и разбирайся сама? Потому, потому, что я профессионал. Я-то знаю, что не так всё просто. Я-то знаю, что ей не поможешь подзатыльником. С другой стороны, почему я-то должна хотеть ей помочь?
Лидочка знала, почему. Отлично знала. Из-за вот этого особого чувства: чувствуешь себя немножко богом, понимаете? Ты всемогущ, ты всепрощающ, ты видишь всё, что происходит у твоих стоп, любое шевеление пыли. Ощущение это обычно притуплялось к пятнице и просыпалось в понедельник. Циклы. Жизнь-смерть-жизнь. Сакрализация. Что мы знаем про сакральное? Был вторник, и Лидочка знала о сакральном всё; как какой-нибудь старый дух, который не меняет орбиты планет не потому, что не может, а потому, что сам установил их на настоящих путях. Лидочка находилась на той части цикла, когда восторг вседозволенности уже попустил, оставляя после себя сладкую уверенность в последующих знаниях. Это было чудесное, почти послеоргазменное удовольствие. Наверняка, - подумала Лидочка - наверняка задействованы те же гормоны.
Лидочка прокатила на языке ещё другие слова. Горр-ррмоны. Раскрр-рррепощённость.
Девочка не прекращая говорила о своей матери. В семь лет их отношения изменились. Что-то пошло не так. И с тех пор, вот уже почти семь лет, это ужасно. Девочка уже раскрепостилась и вела себя с той визгливой настойчивостью, которая характерна для нелюбимых детей.
Лидочка видела её мать - ухоженную моложавую женщину. Несколько склонную к нервозу. Нерр-ррвоз. Ничего удивительного, с такой-то дочерью.
Лидочке пришла в голову забавнейшая идея: предложить девочке подождать ещё месяц. Циклы. Девочка, конечно, бессознательно винила во всём мать. Та завела себе нового мужчину, расцвела, похорошела, а девочка начала увядать. Кто угодно связал бы это в систему. Кто угодно, если он тупая малолетка с прыщами. Лидочка представила, как девочка мастурбирует тайком в своей комнате. Такая, как она, наверняка мастурбирует. Грязная. Мерзкая. Её никто не любит и она задрачивает в своей несвежей кровати, а потом стоит в стороне, когда попадает в компанию, и мнётся, не может ни слова сказать. Она читает какие-нибудь дрянные книжки - такая наверняка читает только дрянные книжки. А когда вырастет, наверняка поступит в медицинский. Такие всегда поступают в медицинский.
Лидочка почувствовала головокружение: сказывался недостаток сна. Прошлым вечером она засиделась над книгой. Не сказать, что и книга была какая-то особенная. Обычно Лидочка такое не читала, но тут вот попалась.
- Вы такая красивая, - сказала девочка ей на прощание.
- Спасибо, - сказала Лидочка. - До следующего вторника?
- Сколько Вам лет? - спросила девочка.
- Двадцать восемь, - сказала Лидочка, сама не понимая, зачем отвечает.
- Нет, - сказал девочка.
- Уже скоро, - сказал Лидия Владимировна и улыбнулась.
- Нормально, - сказала девочка и ушла. Складки на её жирной, обтянутой нелепой водолазочкой спине, подрагивали в такт шагам.
2.
Когда девочка постучала в дверь, Лидочка спрятала пачку печенья в стол. Всю последнюю неделю ей безумно хотелось сладкого - наверное, из-за усталости. Мозг требовал больше глюкозы.
- Я хочу поговорить с Вами про циклы, - сказала девочка.
Лидочка подумала про менструации. Наверняка для этой жиртрестины они были неприятным открытием. Если она такая с семи лет, то, значит, менструировать начала рано. Это проходит у неё грязно и обильно, сгустки гнилой крови забиваются в паховые складки, она потеет и начинает вонять. У неё постоянно окровавленные трусы, потому что крови слишком много и она никогда не меняет прокладки вовремя. Она воняет гнилью и аммиаком. Лидочка представила, как стыдится девочку её собственная мать.
- О чём именно? - спросила Лидия Владимировна.
- Я подумала, - начала девочка, и голос её взлетал до комариного писка и опадал до шёпота. Удивительно, - подумала Лидочка, - как мало голоса в этом огромном теле. - Что всё движется по кругу. И всё что мы делаем тоже.
Лидочка задала нужные вопросы и получила нужные ответы. Разумеется. Снова был вторник, и снова она была на пике своего могущества: на вершине цикла. Забавно, что девочка заговорила о циклах. Наверняка она увлекается всякими оккультными вещами. Все, такие как она, увлекаются.
Лидия Владимировна посчитала нужным встретиться наедине с матерью девочки. Та, несомненно, имела влияние на состояние дочери; разумеется, не такое зловещее, как то, на которое намекала девочка. Первый сеанс был бесплатным: Лидия Владимировна придерживалась этого правила с матерями детей. Дальше по обычному тарифу.
- Она всё время пишет жалобы, - сказала мать девочки. - Она всё время устраивает скандалы. Её невозможно заткнуть: она говорит и говорит и говорит - рассказывает обо всём, что с ней происходит. Это совершенно недопустимо.
- Она и о Вас рассказывает? - спросила Лидия Владимировна.
- Ещё не хватало, - сказала мать девочки.
После третьего сеанса с ней, Лидочка узнала о том ужасном, что произошло с ней в семь лет; про эту гадкую и унизительную вещь с братом матери. Женщина плакала и говорила, что после этого случая всё пошло наперекосяк, что она запустила себя, что она безумно располнела, что она понимает трагедию своей дочери. Она говорила и говорила и говорила. Заткнуть её не было никакой возможности.
Странно, но после пятничного сеанса с ней Лидочка чувствовала себя лучше, чем после вторника с её дочерью: как будто Лидочкин цикл могущества сместился, как будто точка вседозволенности переехала с понедельника на четверг. Лидочка подумала о том, можно ли управлять течением циклов.
3.
- Главное в цикле, это не его замкнутость, - вещала девочка, и на тупом её жирном лице было самодовольство. Лидочка чувствовала почти ненависть. Эта мокрощёлка говорила о таких глупостях с таким видом, словно, как минимум, узнала тайное имя бога. А сама не может даже с собой справиться. У Лидочки безумно болела голова, ей очень хотелось сладкого кофе.
- А что? - спросила она.
- То, что некоторые точки соответствуют другим, - сказала девочка. Сегодня она накрасилась: крохотные глазки обрамляли прямые ресницы в комочках туши. Лидочке хотелось взять девочку за шкирку и макнуть головой в умывальник, чтобы смыть жалкую раскраску. - Например, - с упрямством ползущей гусеницы, продолжила девочка, - семь лет в каком-то смысле соответствуют четырнадцати. И двадцати восьми, я думаю. Точки сопряжения, понимаете? В них, я думаю, циклы пересекаются.
- Ты считаешь, мы с тобой похожи? - спросила Лидия Владимировна.
- Нет, - сказала девочка. - Пока - нет.
- Ты хочешь стать врачом, когда вырастешь? - спросила Лидия Владимировна.
- Вы меня совсем не слушаете, - сказала девочка.
- Ты злишься? - спросила Лидия Владимировна. Ей по затылку словно лупили мешком с картошкой в такт пульсу.
- Нет, - сказала девочка. - Только если немножко. Я рада. Так проще.
- Что проще? - спросила Лидочка.
4.
У Лидочки на подбородке вскочил прыщ. Она замазала его тональником и подумала, что давно не беседовала со своим супервизором. Ситуация с девочкой выходила из-под контроля. Лидочка чувствовала себя уже не богиней охоты, но жертвой: словно девочка каким-то невероятным образом поменяла их местами. Или это сделала мать девочки? Лидочка подумала, что нужно решить эту проблему. В голове засела паранояльная мысль, что сделать это нужно как можно быстрее.
Лидочка посмотрела на перевёрнутое зеркало, лежащее на столе. Что оно здесь делает? Почему она...она хотела посмотреть, как там прыщ, но передумала. Ей не хотелось на себя смотреть.
Лидочке снились чудовищные, беспокойные сны. Соседи над ней бесконечно сверлили стены.
- Безобразие, - сказала Лидочка. Злость распирала её, искала выхода.
5.
- Ты перестала жаловаться, - сказала Лидия Владимировна девочке.
- Да, - сказала девочка. - Вам интересно, почему моя мать не начала, правда? Вы ведь считаете, что это я за неё болтала.
- Ты так думаешь? - спросила Лидия Владимировна.
- Это Вы так думаете, - сказала девочка.
- А как думаешь ты сама?
- Я думаю, что она была неправа: такое не делают с родственниками.
- Какое? - спросила Лидочка. Она подумала, что случилось невероятное, и мать девочки рассказала девочке про тот самый случай.
- Не переводят на них, - сказала девочка, принимая тот раздражающий вид, который всегда напускала на себя, говоря о Таинственных Вещах. - Я лучше её.
- Почему ты так считаешь? - спросила Лидочка. Прыщ зудел, нестерпимо хотелось его потрогать.
6.
Лидия Владимировна залезла на стул, потом на стол. Она двигалась осторожно и медленно. Деформированные артрозом суставы могли подвести. Лидия Владимировна представила, как падает на пол, как содрогается потолок над соседями снизу. Возможно, даже сыплется побелка. Так им и надо. Будут знать, как со своей собакой засирать подъезд. Она в ЖЭС уже писала, и ещё напишет.
Лидия Владимировна представила, как барахтается на полу, как не может подняться и колышется гигантской оплывшей амёбой. Она сделала ещё шаг и выпустила газы. Что-то вот и кишечник шалит. Необходимо пойти в поликлинику, да только к кому там идти. Повыпускали. В её времена не так учили, и не так лечили, а хотя, всё точно так же, некуда идти, никаких чудес, никаких озарений. Только растущий вес и растущее давление, а больше ничего. Всё прозаично. Всё как у всех.
Лидия Владимировна распрямилась и замолотила деревянной палкой о потолок. Соседи сверху никак не отреагировали: всё так же надрывался ребёнок. Лидия стучала и стучала: лицо её покраснело, тяжело сострясались исполинские груди, щёки, бёдра, на шее надулись вены, а в затылке давило. Уже и перед глазами поплыли мушки, и защемило за грудиной, но она никак не могла остановиться. Она и не собиралась останавливаться: словно бы несло её сладостным, освежающим потоком всесилия.