По широкошумию льющейся дороги,
Мимо многоцветия мазаных витрин,
Правил добрый молодец, на коне-пироге,
Родом из Украинских, сказочных долин.

Волости Московские ночью обведённые,
В красно-жёлтых паузах ставили сюжет,
Изменялись видами, графикой объёмною,
Прыская в пространственность ядовитый свет.

Конь у добро-молодца кованный в Германии,
Сбруя Итальянская, начеро отлив,
Как переливается! солнечной Испанией,
Зеленью панелевой дарит позитив.

Тело добро-молодца крыто ароматами,
Сауны принежные закаляли плоть,
Кожаное сердце, шитое заплатами,
Падкое желаньями в баунти-любовь.

Дева тонкостанная с ножкою нейлоновой,
Чувствами вспорхнувшая с выставки Манэ,
Грезила о миленьком в городе картоновом
В пьяном одиночестве пятого Шанэ

Стройная красавица млела в ожидании,
Косонька распущена сеном на пальто,
Олвейсы-хранители женского страдания
Вывели достоинство к выходу метро.

Но пути не ведомы, и не мы вершители,
Голубок послания сел на телефон:
"Где же ты мой родненький? Так давно не виделись..."
Но судьба-дороженька пала под уклон.

Конь застыл, утеренный смыслом управления,
Выронился к берегу, встреченный скалой
И в огне октановом вырвался из стремени,
Воспарив сиянием над ночной Москвой.

Очи девы вспыхнули яркими агатами,
Рученька одёрнула тонкое пальто;
"Подождёт достоинство,
                    велика утрата ли?"
И скользнула, призрачно 
                    в жалюзи метро..