Ещё в коридоре фитнес-центра Юра Зайцев ощутил запах пота и грязных носков. Никакущая вентиляция. Зайцев тренироваться не собирался, но сел на клеенчатый диванчик и чинно сменил уличную обувь на припасённые кеды: нечего добавлять в это нечистое помещение ещё и свою грязь. Переобуваясь, он думал про Костю - как ему, должно быть, бьёт по нервам вонища, а? Ведь наверняка накатывает с головой... а Костя всё ходит и ходит сюда, не даёт себе покою.
"Да всё же понятно, просто он жить не может без движения", - объяснял себе Зайцев, проходя по коридору. Не хотелось подпускать лишних иллюзий. В зале справа играли в бадминтон, стук воланчика отвлекал, а надо было сосредоточиться, надо было что-то говорить Косте после всех этих месяцев.
Надо было, чтобы он не прогнал с порога, а выслушал и понял. "Что тебе стоит, Костя? Уж тебе-то!"
В конце коридора Юра свернул направо и встал у приоткрытой двери. В неё он увидел зеркало на всю стену. Значит, Костя был в противоположной стороне зала - он не любил зеркал. Что ему говорить? А фиг знает. "Импровизируем", - велел себе Юра и толкнул дверь.
Костя был там. Он сидел спиной ко входу и занимался на пресс-машине. Больше в зале никого не было.
- Ко... - позвал Юра и осекся, придушил свой выкрик. Ещё не хватало разозлить приятеля ненавистным коротким именем. - Константин!
Тот обернулся. Лязгнул брошенный груз, два янтарных глаза уставились на Зайцева, как на паука. А Юра, не переводя дыхания, крикнул в длинную морду вопрос, швырнул вопрос, как мокрую тряпку, чтоб застать врасплох, накрыть вопросом:
- Девочка шести лет, в красном платье и серых лосинах, зовут Люда, где она сейчас находится?
Он надеялся, что Костя ляпнет что-нибудь чисто от неожиданности. Не успеет замкнуться - и скажет правду неожиданно для самого себя.
Но фокуса не вышло. Константин лишь усмехнулся, поднялась верхняя губа, оскалив зубы. "Он нарочно, - понял Зайцев, - он же специально корчит из себя животное. Приехали."
А Константин, будто наслаждаясь ступором приятеля, ещё и повёл влажым, чёрным носом, шмыгнул им, раздул ноздри.
- Нет, Юр, знаешь - не улавливаю как-то. Нет никаких девочек, нет никаких мальчиков. Даже тебя, Юра, можно сказать, нету. Так... Одна картинка. Желтовато-сероватая.
- Но как же... Куда же... - растерялся Юра. - Ну может, ты постараешься как-то, а? Пятый день ищем. Ну ради детской жизни, Константин, а? Ну будь другом, а?
Костя встал. Снял с шеи полотенце, растёр под майкой волосатую грудь. Потянулся. Телосложение у него было хоть и человеческое, но удлинённое, жилистое. Что-то блеснуло на цепочке из-под майки.
- Другом, надо же, - сказал он негромко. - Как легко у тебя это слово выскакивает. Нет у меня друзей больше, Юра. Они мне не нужны.
- Но ты-то нам нужен!
- Мой нюх вам нужен, - спокойно ответил Константин. Он прошёл на середину зала, где стояли велотренажёры. На Юру он не смотрел.
"А нюха нет", - договорил про себя Зайцев и мелкими шажками двинулся следом. Константин был выше и тяжелее. И молчать умел тяжело.
- Может, это ковид и тебе надо пройти какую-то терапию, - попробовал Юра начать заново, когда Константин устроился на сидении и понемногу разогнал тренажёр.
- Неа.
- А как же... Почему ты даже меня не ощущаешь, всё настолько плохо?
- Да я шутканул. Конечно, от тебя пахнет. Зачем ты ел круассаны, кстати? Вредная маргариновая дрянь.
Зайцев украдкой пощупал складку на животе.
- Но это всё о другом, это просто рецепторы в носу, - продолжил Константин. Тренажёр поскрипывал всё чаще. - Вонища - она просто вонища. Я не чувствую следов на невидимых тропках бытия, вот о чём речь. Я понятия не имею, куда направлен мировой компас. И это прекрасно, Зайцев, потому что я не хочу этого больше чувствовать. Многие знания - многие печали.
- Девочка, - сказал Зайцев. - Шесть годков, и настоящая личность. На скрипке играть училась. Ты захоти, а? Хоть разочек. А потом опять...
Педали хрустнули и остановились.
- Вредный ты человек, Юра, - сказал Константин.
Он повернулся вполоборота, облокотившись прямо на индикатор скорости, и смотрел на Зайцева, наклонив голову набок, ехидно так.
- Я просто не понимаю...
- Ты и не можешь понять. Талант без праведности - лишь склонность. Склоняй её, как хочешь, пока она не припадёт к земле под напором дней. А праведность, Юра... Если бы ты держал себя в форме, если бы контролировать вес и пульс для тебя было так же естественно, как дышать, то я бы хоть слова для тебя нашёл. Была бы общая лексика, чтобы говорить предметно. А так - вроде, на одном языке говорим, а по сути - на разных. У тебя даже слово "друг" означает невесть что.
Низкое осеннее солнце освещало морду Константина по диагонали.
- На скрипке, говоришь, играет девочка. А знаешь ли ты, сколько тренируются скрипачи? Не для мировых концертов, а чтоб хотя бы пятой-десятой скрипкой в местечковом оркестре, потому что для таланта, реально, выучиться инструменту - лишь первый шаг. Нужен ли малышке Люде подвиг длиною в жизнь? Нужны ли ей измочаленные струнами пальцы, воспалённые суставы? Может, она должна была пропасть, чтобы избавиться от непосильного будущего. Может, так оно и лучше. Я не хочу вмешиваться. Пусть всё идёт своим чередом, словно естественный отбор. Меня не касается.
- Мы не должны так рассуждать, - сказал Зайцев. - Мы же не судьи мира, мы - люди! Мы всегда должны реагировать по-людски - помогать и хранить!
- Откуда мне знать, как должен реагировать я? Все люди как люди, а я - псоглавец.
Солнце высвечивало одно ухо, сердито прищуренный глаз, а когда Константин говорил - блестело на клыках.
Псоглавец.
С ним поисковая группа "Альфа" творила чудеса. А потом Константин ушёл. Всё было нормально! Они нашли очередного ребёнка живым, похитителя никто не отмазал, состоялся суд... Всё шло своим чередом! Ни с того, ни с сего Костя перестал выходить на связь. Он ушёл не только из поисковиков, из реабилитационного центра тоже. Вообще отовсюду.
Приходили к нему домой - отказался открывать. Потом как-то раз открыл, рявкнул: "Нет у меня больше нюха и не надо оно мне, отстаньте!" и захлопнул дверь. Они отстали, конечно - у "Альфы" не так много свободного времени, чтоб бегать за взрослым псоглавцем и упрашивать. А может, стоило? Может, Косте было одиноко... Теперь, спустя почти год, Зайцев снова его нашёл. И с трудом узнавал бывшего товарища по команде.
- Мы никогда не считали тебя хуже нас, - твёрдо сказал Зайцев, как будто это могло что-то изменить.
- Всё верно. Вы считали меня лучше. Намного лучше. А я - пустая тыква, кимвал звучащий. Ничего ты от меня не добьёшься, Юрка, потому что во мне ничего нет. Иди отсюда, не трать время.
И Зайцев ушёл, чтобы вернуться на следующий день. Что бы ни говорил Константин, но крест у него под майкой Зайцев разглядел, и вообще раз псоглавец продолжал держать себя в форме - значит, точно не забил полностью.
- Да по инерции, - объяснил Константин, когда Зайцев указал ему на это с порога. - Не хочу быть жирной квашнёй, как некоторые.
Он сидел на тренажёре горизонтальной тяги и неторопливо, делая перерывы, подтягивал рукоятку тренажёра к груди.
Юра пропустил шпильку мимо себя. Заявил:
- Я от тебя не отстану, пока не объяснишь, что произошло. Мы найдём решение, и твой нюх вернётся.
- У меня нет выбора - вернуть нюх или нет по щелчку пальцев.
- У меня тоже нет выбора. Девочку нужно найти, помочь можешь только ты.
- Да неужели. - Константин в последний раз наклонился вперёд и оставил рукоятку тренажёра в покое. Шумно выдохнул, поднялся и двинулся к выходу.
Он был в одной из своих старых футболок несвежего серо-зелёного цвета - оттенок, впрочем, шёл к его шерсти. Уши, холку и длинную морду Константина покрывал короткий рыжеватый бархат, редея на плечах. В остальном псоглавец был человек как человек, волосатый только, вроде шотландца. Когда-то он носил космы до плеч, но теперь их криво подрезал.
- Константин, пошли обратно в Альфу, - заныл Юра, едва поспевая за ним. - Фиг с ним, с нюхом, просто как поисковик, идём, а? Каждый участник на счету, ты же знаешь. Сегодня пошли, а?
Псоглавец мерно шагал в сторону раздевалки.
- Я не отстану! Я абонемент купил! Буду таскаться сюда хоть каждый день, - доказывал Юра. Псоглавец ухом не вёл. Только когда они оба ввалились в пустую раздевалку, Константин, стаскивая с себя потную футболку, бросил:
- Нет, и всё тут.
Юра успел заметить, что на цепочке - не только распятье, но рассмотреть не получилось: Константин повернулся спиной и стал копаться в ящике хранения.
- Но почему?
- Я иду по делам.
Из ящика появились рюкзак и куртка. Переменив футболку на чистую, Константин надел куртку поверх.
- Тогда я пойду с тобой, - сказал Юра.
Псоглавец закинул рюкзак на спину, коротко заурчал - так у него выходило обычное для других людей "оп-па!" или "хоп-ля!".
- Я иду к Хине, - сказал он, как будто это всё объясняло.
- Тогда я тоже иду к Хине!
Константин повернулся к нему, оба длинных уха встали торчком. "Не ослышался ли я?", - как бы недоумевали уши.
- Хоть на край света, - добавил Зайцев, окончательно борзея.
- Нет, к Хине ты не пойдёшь, - сказал псоглавец. - Но можешь сходить со мной в магазин.
Когда они уже выходили, в раздевалку сунулся следующий посетитель - здоровенный лысый мужик с татуировками от самого горла. Места в проходе было немного, мужик толкнул Константина. Зайцев вжался в стену, пропуская качка. А Константин, миролюбивый, вежливый Константин, который зря не обижал и мухи, вдруг издал отчётливое "грр-ррр".
Зайцев молчал, когда они брали на входе тележку, молчал, когда приятель сразу двинулся к мясному отделу. Ему всё больше казалось, что он нашёл какого-то не того Костю. Уши псоглавца теперь висели тряпочками, иногда нервически прижимаясь к затылку - в такие моменты его со спины легко было принять за обычного нечёсаного парня.
Но в овощном отделе, взвешивая в ладони кочан капусты, псоглавец как бы невзначай спросил:
- Где она, говоришь, пропала?
Надежда наполнила Зайцева, словно гелий.
- На трамвайном разъезде. Сотни людей ходят каждый день, никакая полицейская собака не справится. Два трамвая с разных путей подходят к своим остановкам - хаос, столпотворение, все бегут! Мать буквально на секунду выпустила ручку, пока выходила из вагона - всё! Кто-то поспешил залезть, оттиснул её, раз - нету девочки. Трамвай уехал.
- Ну давай думать. Пассажиров опрашивали? Водителя?
- Никто ничего не видел. Похоже, что когда трамвай тронулся, девочки уже не было в вагоне. Кто-то выдернул её в суматохе.
Константин уронил капусту в тележку, прямо на пачку фарша.
- Шестилетку? Как же он её - под пальто запихнул и вывел из трамвая? Гм... А может, этот некто остался в вагоне и скрутил ребёнка, кольнул наркозом.
- А потом куда? Действительно под пальто? Фантастика. Конечно, мы не смогли найти всех пассажиров, опросили только тех, кто каждый день ездит этим маршрутом. Никто не заметил, куда делась девочка.
- Надо было пробовать методом исключения. Пусть бы пассажиры описали всех, кого видели вокруг себя. Так вы бы узнали, как выглядели те, кто маршрутом воспользовался случайно, однократно, и на кого вы не вышли при опросе. Среди таких людей и мог быть похититель, - рассуждал Константин вслух, блестя янтарными глазами. - Нет, слушай, а вдруг он как раз среди постоянных ездоков? Вот это прикол, тогда он уже знает про ваши поиски, а вот вы про него - ни капли. Ещё у него могут быть сообщники. Нарассказывают вам, что ничего не видели, а сами помогали запихивать девчонку в какую-нибудь там клетчатую сумку, знаешь, как у торговок китайскими шмотками. Это же разъезд у рынка, да?
- Не, другой, который на площади возле музыкальной школы. Они шли на занятия, мама Люды несла футляр со скрипкой, опять же ей поэтому трудно было сразу высадить девочку, - объяснил Зайцев. Гелий потихоньку испарялся. Псоглавец высказывал толковые мысли, но рассуждений они в "Альфе" и так наштурмовали немало.
- О! Это какой вообще номер трамвая?
- Девятнадцатый.
- Который за городом делает круг?
- Да, в поле. Там менты уже всё облазили.
- Поле, поле... Симфония лебеды, диких злаков и васильков. - Янтарь затуманился. - Ты читал Крапивина когда-нибудь, Юрка?
- Угу, было дело, там про командоров, которые защищают детей.
Константин зло наморщил нос.
- Это всё фигня. Командоры - желаемое за действительное. Нет, Юр. Там про детей со странностями. Они более чудесные, чем остальные, более такие, как сказать - чуткие. Представляешь, какое для меня было откровение? И там один мальчишка ушёл по рельсам в другой мир. Такие же рельсы за чертой города. Я эти книги прочитал, будучи уже взрослым лбом. Ну, взял и сел на девятнадцатый, доехал до конечной. Ходил по тем шпалам, ходил...
- И как? Пришёл куда-нибудь?
- Не знаю.
Зайцев поднял на Константина недоуменный взгляд. Тот сказал уклончиво:
- Трамвайная колея там заворачивается в круг и ведёт обратно в город. Может, в этом всё дело. Выдумать себе можно много сказок, только я такого не люблю.
- А я думал, что ты с воображением и работаешь. Когда ты, ну, вынюхивал пропавших, то у тебя появлялось всякое в мыслях, нет? Вот помнишь, как ты рассказывал: будто ты держишь компас, а перед тобой тропинка и на ней следы, они петляют между разными зданиями или автобусными остановками. Мы шли на эти места и находили улику, а то и ребёнка.
- Я не забыл, - сказал Константин таким тоном, будто ему в кроссовку попал камешек. - Только это всё примерные описания, которые я сочинял для вас. Смотри, это нормальная морковка?
- Нет, ты что! Бери средние по размеру, эта завяла. А на самом деле что ты чувствуешь...
- Чувствовал, - поправил Константин. Он механически набирал морковь в пакет, причём явно больше, чем нужно одному псоглавцу. Он говорил:
- У каждого человека есть наибольшая вероятность пойти тем или иным путём в момент времени. Если человек более-менее самостоятельный, то на вероятный путь его подталкивают собственные привычки и страсти, если нет - то страсти окружающих. Например, если ты каждый день хаваешь жареную курочку, то твой жизненный путь на расстоянии нескольких лет отсюда будет вонять холестериновыми бляшками. То, что я называл тропинкой, на самом деле просто предвкушение: к чему сейчас дело идёт. Я поэтому и просил "Альфу" как можно больше узнавать о привычках жертвы и всех подозреваемых. Только потом приступал к делу.
Зайцев остановил его руку на полпути к пакету. Константин озадаченно взглянул на морковину, отложил её и стал набирать в другой пакет лук. "А раньше он тоже овощи ел?" - спросил свою память Зайцев, но не нашёл ответа.
Друг, называется.
Ну да, они как-то не думали, бегая вокруг своего чуткого лидера, чем тот живёт за пределами "Альфы" и рехаба. Казалось, Константин - живое воплощение благородной охоты, а не обычный земной житель, который ест и пьет, может устать или рассердиться. Когда он с помощью своего необъяснимого дара брал след, то огонь его глаз разжигал надежду.
Нет, конечно, работа "Альфы" не сводилась к тому, чтобы любоваться предводителем стаи. Они расспрашивали родственников потеряшек, договаривались с полицией, помогали прочёсывать местность, которую приблизительно указывал Константин. Они рыли Сеть, которую псоглавец не понимал, но там у некоторых пропавших оказывались неожиданные знакомства. На глубине форумов и чатов курсировали слухи. Всё это участники "Альфы" приносили Константину, чтобы у того была отправная точка, наводка. Потом многие подробности перекочёвывали в уголовные дела, отправляя на скамью подсудимых очередного психопата или педофила. Следователь Самохин, добрый друг "Альфы" в органах, получал очередную палку.
Казалось, всё классно. А теперь вот выясняется, что Константин даже не мог объяснить им, как ощущался его нюх на потерянных людей. Буднично, походя оказалось где-то между луком и морковкой: они его не понимали даже в таком важном.
Куда уж тут надеяться, что можно помочь Константину вернуть нюх!
Но всё-таки Зайцев попробовал настоять:
- А ты расскажи, как на самом деле работал твой дар! Может, если ты в точности воспроизведёшь у себя в памяти нужные ощущения, то всё заработает! Или... Может, я смогу научиться сам. Я постараюсь. Если ты смог, то и я смогу.
- Во-первых, - сказал Костя, подобрав большую салатную луковицу из ящика, - я уже сказал: не желаю, чтоб оно работало. А во-вторых, скажи мне, пожалуйста, какого цвета этот лук?
- Фиолетового, - уныло сказал Зайцев. - Константин, я клянусь, ты ничем не хуж...
- Фиолетового, - повторил Константин. Он повертел луковицу в узловатых пальцах с волосистыми крупными костяшками. - Что такое фиолетовый? Я не знаю. Я вижу синюшный. Расскажи мне, Зайцев. Объясни мне фиолетовый.
- Ну он такой... Загадочный, немного космический. А что?
- Слова. Просто ассоциации. - Костя отбросил луковицу и рывком развернул тележку в сторону молочки. - Хине нужно сливочное масло. Так вот, Юр, ты не можешь объяснить цвет тому, у кого диапазон восприятия не доходит до нужной части спектра. А я не могу объяснить тебе нюх. Он относится к измерению, куда тебе с твоим розовым курносым носом пути нет. Таланты - это цветы, но на осинке не распускается флёр д'оранж, Господь Вседержитель каждому отвешивает по наклонностям - иначе у одарённого будет шок от того, что ему раскрылись новые миры. Иногда, впрочем, бывает. По необходимости. Обязательно - по согласию одаряемого! Лично я бы не согласился.
Костя толкал полную тележку к кассам. Зайцев молча переваривал услышанное.
Он решился только к тому моменту, как оба прошли мимо пожилого псоглавца-охранника и вывалились из магазина в промозглый октябрь. Ещё не начинало темнеть, но в тумане улица, клумбы, машины обернулись пятнами серого и жёлтого, отчего Зайцев остро почувствовал тоску. "Вот так ты видишь мир, Костя? Вечная осень, полная влажных запахов, но блёклая, лишённая праздника?". Он решился, потому что с этого момента тянуть было некуда. Зайцев заговорил, как ему показалось, о самом болезненном и важном, он подобрал деликатные слова, он от души верил в свою речь:
- Чем талантливее человек, тем дальше он отстоит от других. Развиваясь, мы неизбежно приемлем на себя груз одиночества, ведь начинаем рассуждать иными категориями. Одарённых людей никто не понимает, даже если старается, так что вполне оправдано, когда человек не хочет становиться странником посреди толпы. Не удивительно, когда некто отказывается от пути на вершину своих возможностей - на вершине всегда одиноко...
Сбился и умолк, поскольку Костя смотрел на него откровенно скучающим взглядом, закинув пакет с продуктами на плечо.
- Проблема не в этом совершенно. Не надо делать вид, что понимаешь.
- Извини, - сказал Зайцев жалким голосом. - Извини, я плохой друг. Я попытался угадать и промазал. Что мне известно о тебе, реально? Я даже не знал, что ты любишь овощи.
Константин шевельнул ушами.
- Опять мимо. Ну при чём тут овощи? Вот если говорить о дружбе, то она как раз страдает от разницы уровней развития. Разве не так? Разве существует у дружбы смысл помимо общего дела? Быть одного духа, а потому оставаться преданным. Иначе один у другого будет просто чем-то вроде ученика. Впрочем, я псоглавец. Мои понятия о верности могут лежать в другой плоскости, чем твои, прямо как способность различать запахи. Ты не виноват, я - тоже... О-о, стой, стой. Ну вот.
Он опустил пакет, расстегнул куртку и стал рыться за пазухой. Оттуда Костя достал кнопочный телефон, весь потёртый. "Хоть что-то осталось прежним", - подумал Зайцев. Константин заговорил по телефону, отвернувшись, но Юра всё равно слышал каждое слово - у псоглавца был мощный, гулкий голос.
- Хина, радость моя, я тут задерживаюсь чуть, ты прости. Знакомый один увязался, припадает тут на уши, никак не отделаться... Что-о?
Константин оглянулся. Морда у него вся переменилась, кожа натянулась, собравшись на лбу складками. При этом он уставился на Юру. Зайцев сделал шажок назад, не сводя глаз с обнажённых серых дёсен и верхних резцов.
- Уверена? Да, конечно, я только за... Конечно! Ну жди тогда. Кладу трубку, пока-пока.
Как ни в чем не бывало, Константин спрятал свой кирпич во внутренний карман и сообщил Зайцеву:
- Хина зовёт тебя в гости. Она сегодня в настроении. Хочет потренироваться.
И пошёл, не оборачиваясь.
"Значит, Хина - это она. Радость моя, вот оно что!" - думал Зайцев, перешагивая лужи. Он, кажется, понял, что за кусочек золотистого металла носил Константин рядом с нательным крестом.
- Так когда ты успел жениться? - спросил он, поравнявшись со псоглавцем. Константин обречённо вздохнул.
- Четыре месяца назад.
2. Хина
- Нас ведь довольно мало. К чему перебирать? И потом, она - особенная. Ты увидишь.
- А как вы познакомились? - полюбопытствовал Зайцев. Константин стал рассказывать с неохотой:
- Хина попала в рехаб для адаптации беженцев. Её сюда привезли мелкой девчонкой, и до совершеннолетия она не имела ни документов, ничего... Побыла там некоторое время, потом кто-то из наших ребят дал тому рехабу мои координаты. Мол, со мной она должна была найти общий язык и, как это - восстановить свою идентичность, что ли? Они там не понимали, что с ней делать. Побаивались. Чего, спрашивается? Она невероятная. Я не знаю никого с большей волей, чем у неё, но иногда кажется - это-то её и уничтожает.
Они поднимались по чисто вымытой лестнице хрущёвки. Зайцев гадал, что его ждёт и сможет ли он правильно выразить почтение дочери псоглавьего народа. "Хина - имя, будто горькое снадобье от малярии. Особенная - это какая?" - думал он, обеспокоенно разглядывая широкие плечи Кости, который топал впереди. Женщины у псоглавцев могли раскачаться не хуже мужчины-европеоида - такая особенность метаболизма. Вдруг вспомнилось: "...хочет потренироваться". На нём, Зайцеве!
Когда Константин остановился перед дверью, Юра пристроился у него за спиной, напоминая себе, что решил борзеть до конца. Он втянул голову в плечи, чуть наклонился, готовый прикрывать лоб.
Звонок в глубине квартиры тренькнул птицей. Дверь открылась. Гуськом за Костей просочился Зайцев в прихожую и обнаружил себя в...
В сказке?
Ароматы сухофруктов и пряностей окутали Зайцева с порога, но вмешивался также сытный мясной дух.
Рожок на стене горел приглушённым оранжевым, как гостеприимная свеча.
Вдоль стен и под потолком тянулись шнуры и тонкие ленты. Они свисали петлями, чередуясь: золотой, синий, серо-голубой... На чём крепились - не разобрать было, потому что в тех местах шнуры свивались в замысловатый узел, откуда спускались вниз связки рябины. Настоящей, не пластмассовой.
Вся обстановка вместе с зелёными бумажными обоями сотворила из коридора лес, затянутый низкими тучами. Едва ли это подразумевалось. Подвесные шнуры были способом развешивать утварь в шатрах, полукочевые псоглавцы выдумали его много тысяч лет назад. Но Зайцев увидел здесь сказочный лес - а посреди коридора стояла, потупившись, лесная фея в расшитой бежевой тунике до пят. Льняные кудри, едва перехваченные косынкой, прикрывали ей небольшие острые уши, а длинная морда с темной пуговкой носа казалась смуглой.
Фея подняла взгляд - миндалевидные глаза поймали Зайцева в фокус, он вздрогнул: один глаз был обычным, жёлтым, но второй... Кристаллик льда вонзился в него, бесконечной чернотой манил на дне зрачок.
Гетерохромия.
Костя повесил куртку на еле заметный крючок и шагнул навстречу девушке, раскинув руки.
- Хиония! - проговорил он таким голосом, будто не из магазина пришёл, а вернулся из дальнего плавания, оставшись невредимым лишь по счастливому недоразумению.
- Константин, - блаженно отозвалась его подруга, протягивая руки для объятий.
Как водится, псоглавцы выражали свои чувства самым беззастенчивым образом. Смущённый Зайцев принялся разглядывать всё вокруг.
В проёме двери в комнату он увидел тахту болотного серого оттенка и столик, заваленный обрезками материи. Над грудой ткани возвышалась электрическая швейная машинка, из тех, что умеют и подрубать края, и пришивать пуговицы.
Заглянув в кухню, Зайцев обнаружил источник восхитительных запахов. Им оказалась толстобрюхая кастрюля на плите. Над ней висело облако ароматного пара. Сама кухня, изжелта-белая, оказалась по-хрущёвочьи маленькой и душной, но был в ней обеденный стол под песочной скатертью и шкафчики до потолка. На перекошенных от старости дверцах каждая ручка была подвязана клетчатым бантиком. Такие же клетчатые шторы цвета имбирного пряника обрамляли окошко. В углу висела здоровенная связка сушеных грибов, а над рабочей столешницей красовался ряд расписных деревянных ложек.
- Вы можете помыть руки в конце коридора, - обратилась к Юре Хина, высовываясь из-за Костиного плеча.
Усвоив намёк, Зайцев вылез из кухни, хоть и играл уже у него желудок вовсю: завтракал-то он около полудня, а сейчас дело шло, страшно сказать, к четырём часам дня. За его спиной Костя объяснял:
- Это Юрка Зайцев из Альфы. Существо шебутное, прожорливое, но безобидное.
...Втроём они сидели за обеденным столом на табуретках, в центре дымился разрезанный на ломти пирог-курник. Хиония то и дело поднималась, чтобы подлить одному из них в маленькую фарфоровую чашечку густого, пряного напитка из кастрюли.
- Сливовый пунш, - объяснила она, орудуя половником. Двигалась Хиония почти бесшумно, несмотря на видавший виды паркет ёлочкой, который скрипел от каждого движения Юры. Туника струилась по её гибкому телу, хоть Зайцев и не мог взять в толк, как плотная, тёплая ткань может настолько легко ложиться. Вышивка у горла переливалась десятком светло-жёлтых оттенков, едва различных между собой. С мордашки Хины не сходила полуулыбка голландской мадонны.
Костя цедил пунш через толстую соломинку от фастфуда и кусал свою порцию пирога боком челюсти, оставляя рваные края на ломте. Хиония, присаживаясь, отламывала крошечный кусочек вилкой и отправляла в рот, а затем снова принималась хлопотать или же болтать о погоде. Она охотно разъяснила Зайцеву своё имя:
- В переводе - "снежная", - сказала она, указывая на ясно-голубой правый глаз.
Пирог был сочным, а диковинный пунш сладко пёк гортань, согревая после уличного тумана.
- У вас широкая душа, - раздобрев, сообщил хозяйке Зайцев.
Хина потупила глаза, прямо как ранее на входе.
- Тогда я тоже кое-что скажу о вашей душе. Вы позволите?
- Конечно!
- Вы похожи на клубок шерсти, Юра. Пушистый салатовый мохер. - Хина постучала длинным ногтем по песочной скатерти. - Кто-то пустил этот плотно сбитый клубок, он катится и подпрыгивает.
- Я уже записался на фитнес, - беззаботно ответил Юра, протягивая руку за вторым ломтём пирога. Он отъел хрустящую корочку, отломил вилкой следующий кусок и вдруг заметил, что тишина стала неловкой. Хиония сидела с отсутствующим взглядом. Казалось, разговор был записан в ней на магнитную ленту, а та оборвалась от неловкого движения.
- Вы имели в виду что-то другое? Не внешнее? - Зайцев попробовал исправить положение. Девушка встрепенулась:
- Да. Конечно. Так вот, клубок - что мы можем о нём сказать? Он мягкий, пока свёрнут, но весь его смысл в том, чтобы раскрыться, протянуться в нить. Ниточка может вывести из тёмной чащи, может связать людей друг с другом, правда? Однако не потеряет ли клубок при этом сам себя?
Хиония уже не в сторону смотрела. Льдистый волчий взгляд буравил Зайцева, и тот понял, что вопрос не риторический.
- Я думаю, нет, не потеряет, - с готовностью подхватил он рассуждение. - Он просто будет, гм-м... В другом агрегатном состоянии. Наверное, ему это покажется непривычным, даже страшноватым, однако размотанный мохер остаётся мохером - тёплым, мягким, более-менее прочным и... Гм, а почему салатовый-то?
Хина пожала плечами.
- Может быть, некая травоядность? Я не могу ответить, Юра. Это просто абстрактное переживание мною - вас. Ассоциации, облеченные в красивую и понятную форму. Это... Лирика, пожалуй? Вы любите стихи?
- Люблю, если они про хорошее, - серьёзно сказал Зайцев, - а если про душевные травмы там всякие, то предпочту пироги.
"Как они похожи, - подумал он. - Оба способны испытывать странные, дополнительные чувства. Оба с трудом могут поделиться ими... Костя, ты из-за этого не хочешь возвращать себе нюх? Он слишком отдаляет тебя, и так непохожего, от рода людей?.."
- Я полностью разделяю ваши чувства, Юра, - улыбнулась Хиония. Она поднялась с табуретки и прошла в коридор. Зашуршал пакет.
- А где же сушки?
- Какие ещё сушки? Ты не просила! - заурчал Костя, роняя корку изо рта.
- А вот и просила, просила! Сходи за сушками, будь так добр, хочется чего-то погрызть, похрустеть.
Костя возвёл глаза к потолку, но больше не ругался, а встал и пошёл одеваться.
- Я не посыльный, - буркнул он на прощание и вышел, слишком крепко прикрыв за собой дверь.
А ведь тот, прошлый Костя принимал чужие капризы и слабости как должное.
Его шаги ещё не стихли за дверью, а Хиония уже позвала откуда-то из глубины квартиры:
- Юра, не могли бы вы подойти?
Зайцеву показалось, что он слышит треск разрываемой ткани. "Может, помощь нужна? Подержать рулон какой-нибудь?", - он оставил недоеденный ломоть, залпом допил последние глотки пунша и поспешил в комнату.
Но Хина чинно сидела на краешке тахты.Что за ткань рвалась, Зайцев так и не увидел. Он присел на противоположный край, вопросительно глядя на псоглавицу. А Хиония вдруг заговорщически ему подмигнула:
- Вы ведь давно знакомы с Константином? Не могли бы вы немного рассказать о нём? Каким он был, что делал. Как он, ну, вообще вам показался.
- Ну, он собрал Альфу, - начал Юра. Хиония тут же перебила его:
- Я такая невежливая. Вам же, наверное, холодно! В этой комнате фактически нет отопления, одну секундочку...
Она порхнула к платяному шкафу - полированному гиганту чехословацкой промышленности. Клацнул замочек - в руках Хины оказался разноцветный клетчатый плед, сшитый из обрезков. Она передала его Зайцеву, и тот с удовольствием расправил его у себя на коленях - ноги действительно начали подмерзать без тапочек. Сама Хина набросила на себя нечто вроде безрукавки, полностью покрытой вышивкой в виде звериных голов и охотничьих птиц. Древний мотив.
- Константин был как вожак стаи, - сказал Юрка, таращась на узоры. - Он говорил несколько слов, и все десять человек, тогда ещё десять, готовы были включать альтруизм хоть до утра.
- Это было в рехабе?
- Нет, в Альфе... Но в том своём рехабе он тоже был незаменим. Вот для чего он такой сильный, как думаете? Когда человек лезет в окно добывать дозу или пытается разорвать себе артерию вилкой, его нужно остановить быстро, жёстко. Константин умеет не просто драться, а бороться с человеком ради него самого. Такое вот он добро с кулаками. Схватит и держит.
- О да, - вставила Хина. Зайцев не понял, к чему это она, но продолжил:
- Он всегда верил в нашу победу. Он говорил: "Давайте изыскивать шанс". Ах да, я не объяснил - "Альфа" искала пропавших людей. Иногда это были обычные пьянички в загуле, сбежавшие подростки, часто старики с Альцгеймером, но ещё мы выходили на самых натуральных маньяков - похитителей детей или девушек. Мы прочёсывали город, лесопосадки вокруг, однако не вслепую. Константин неким шестым чувством знал, побывал наш потеряшка в том или ином месте, или нет. Если, к примеру, это был сбежавший школьник, то Костя мог понять, чем тот руководствовался, и оценить опасность положения беглеца. Иногда, конечно, человека не удавалось спасти, зимой особенно...
- Кто-то умер?
- Старики иногда замерзают зимой ещё до того, как к нам обратятся за помощью полицейские или родственники, то есть вообще в первую ночь на улице. Люди думают - вот бомж сидит...
- Люди думают, - глухим эхом отозвалась Хина. Зайцев не понял этой ремарки.
- Ну и маньяки, всякие там любители детей - непредсказуемая штука. Если Константин чуял хоть след такого, не спрашивай меня как, он превращался в самую натуральную, прошу прощения, гончую. Он вставал на ключевом месте - то есть там, где последний раз видели ребёнка - он принюхивался к чему-то запредельному, и вдруг вскрикивал: "Туда!". Или: "Подвал, ищите подвал, рядом с которым может пахнуть водой и химикатами!". Мы реально находили по гугл-картам подвал возле автомойки, по виду заброшенный... Того типа́ мы хватали все вдесятером, у него был обрезок трубы... Ну точнее, - Зайцев припомнил подробности знаменательной битвы, - мы в основном держали выход, Игорь-картограф пытался подобраться к мальчишке привязанному, я там... Э-э... Светил фонариком с телефона, неважно короче. Вот, а Константин вышел вперёд, как античный гладиатор, и стал от трубы уворачиваться, продвигаясь шаг за шагом вперёд, потом он поднырнул эдак и просто снёс этого психа! Тот замахнулся было, а Костя, представь, успел перехватить трубу у себя над головой! Ох, Хина, он мог бы переломать придурку все рёбра, если бы хорошо навалился, он мог бы вывернуть ему поганую клешню, но Костя рискнул своей шкурой, чтобы не навредить - преступнику не навредить, ты чувствуешь вообще?!
- Рассказывайте дальше, Юра! - взмолилась Хина. Её глаза болезненно блестели.
- Я думаю, он так ловко уворачивался, потому что шестое чувство подсказывало ему направление удара.
- Да! Конечно! - воскликнула Хина. - Представьте, какое напряжение чувств: помимо зрения, слуха, помимо смрада от подвала - слушать нечто тонкое до сверхъестественности. И эта тончайшая нить напрямую управляет самым грубым, что есть в распоряжении борца, то есть его телом - не проходя через обработку рассудком. Кто способен без оглядки доверить тело дарованному свыше чутью? Какая вера должна быть у такого человека! Какой он... Потрясающий.
- Да-а, - протянул Зайцев.
Ему пришла в голову одна затея, как показалось - ловкая.
- Именно таким был раньше Костя, - сказал он. - Только теперь почему-то отказывается. А нам в Альфе так не хватает его дарований!
Хиония, только что сиявшая от восторга, осеклась, приоткрыла рот.