Лариса Вельговольская

Торонто. Канада.

Тел. 416-7391305

- Да, баня у нас есть. Но лично я предпочитаю мыться дома. Знаете, греем воду на плите. Дров, правда, уходит много, только это - не проблема. Здесь ведь лес кругом. Но если все же пойдете в баню, берите с собой теплую обувь - пол там, ну, совершенно лед. И в угол не становитесь - продует.

Роза улыбнулась золотой челюстью и закурила. Поезд трясло так, что содержимое желудка то и дело норовило выплеснуться наружу. Я с трудом сжимала зубы, стараясь отвлечься скучным карельским пейзажем или хотя бы кивком головы поучаствовать в оживленном разговоре мужа с роскошной блондинкой в пунцовом халате. Роза представилась офицерской женой с большим стажем и с удовольствием посвящала нас, новоиспеченных "лей- тенантиков", в таинства гарнизонной жизни. Лейтенантом был, разумеется, мой муж, а я вот уже неделю числилась при нем женой, и поглядывая между приступами тошноты на Розу, чувствовала себя очень причастной чему-то новому, загадочному, но чему именно - разобраться пока было трудно.

Наконец, на третьи сутки поезд остановился у дощатого вокзала с облезлой надписью на фронтоне "Кемь". Говорят, что Петр Первый, побывавший здесь некоторое время назад, расшифровал название города предельно ясно: "К е.аной матери". С тех пор в Кеми мало что изменилось.

Пассажиры мгновенно похватали пожитки, ринулись к одинокому автобусу и вместе с ним испарились. Мы с мужем переглянулись и тупо уставились на пятерку новеньких чемоданов, дружно плавающих в грязи разбитой клумбы с пожухлыми ромашками.

Моросил мелкий дождь. Из шаткого привокзального сарайчика вывалился мужичок в телогрейке. Усевшись прямо на землю, он вытащил из дыры в стене гармонь и заиграл похоронный марш.

- Славик, надо же что-то делать... Уже темнеет.

- Да-да! Я поищу носильщиков...

- Какие носильщики?! Ты что, не видишь, куда мы приехали? Здесь, по-моему, кроме собак и этого придурка с гармошкой нет никого!

- Ты только не волнуйся, дорогая. Я сейчас все выясню. Наверное, будет еще автобус.

И страшась, что я начну размазывать зависшую на моих ресницах слезу, Славик торопливо шагнул к вокзалу.

Конечно, у него были все основания чувствовать себя виноватым. Не раз и не два в судорогах предсвадебной кутерьмы Славик делился со мной перспективами "красного" диплома: беспроблемная жизнь где-нибудь в заграничном гарнизоне, битком набитые магазины, обязательно черная "Волга"... Но в штабе округа рассудили иначе: полистали личное дело, улыбнулись - и "распределили" в Кемь Карельской АССР.

Нет, я, конечно, знала, что Славик еврей. Я и сама, честно говоря, еврейка. Но наполовину, по отцу, ушедшему в неизвестность много лет назад. Хотя, как ни крути, а опытный гражданин еврея учует сразу. Даже если в документе одного записано "Исаак Израэль, русский", а в документе другого - "Петр Сидоров, еврей". И тем не менее я жила счастливо и не ощущала себя "инвалидом пятой графы", прикрывшись спасительной строкой в паспорте - "русская". Как это получилось, понять нетрудно. Сложней объяснить, каким образом моя родная сестра Белла, полногрудая брюнетка с горбатым носом, сделалась "белоруской". Но и это не важно. Короче говоря, в детстве я была убеждена, что я русская и это совершенно естественно. Как большинство сверстников, я косилась на рыжих и чернявых еврейских детей, не дружила с ними и хотя никого не оскорбляла публично, нередко вторила другим: "Эта Гершман никому не дает списывать!" или "По- думать только, этот Кикинзон вздумал меня проводить!"

Первую пощечину я получила лет в тринадцать-четыр- надцать на уроке истории. Учи- тель Евгений Григорьевич Трубецкой, махровый антисемит, рассказывал о многонациональном советском обществе. В качестве примера он назвал пару украинцев в нашем классе, нескольких белорусов и закончил рассуждения так: "Вот и евреи среди нас есть. Встаньте-ка, девочки!" - и в упор посмотрел на Беллу Пассову, Майку Шейкину и почему-то... на меня. Те двое поднялись, как послушные марионетки, я же осталась сидеть. "Что такое?" - почти крикнул учитель. "Меня это не касается", - услышала я собственные слова, а в памяти всплыли строки коммунистического стишка "Юно- ша молча стоял на допросе". Трубецкой засуетился, стал проверять какие-то записи, но тут прозвенел спасительный звонок и пытка закончилась.

Вечером я впервые спросила у матери, кто же я такая? И мама, тоже как на допросе, твердо ответила: "Раз я русская, значит и ты русская".

Позднее я разобралась в тонкостях этого щекотливого вопроса, а пообщавшись с русскими парнями поняла, что замуж выйду только за еврея. Славик с удовольствием принял мою русскую фамилию и этим мы поставили точку на национальном вопросе.

За железной дорогой топорщился елками лес. Где-то там жили особые люди - офицеры, и преданно делили с ними трудности армейской жизни особые женщины - офицерские жены. Я о них читала в газетах, я их видела по телевизору. Все будет хорошо...

В сумерках придорожного вокзала появился Славик в сопровождении какого-то громилы в матросской тельняшке.

- Я нашел машину, дорогая. Сейчас поедем.

Громила оглядел меня с головы до ног, одобрительно крякнул и, выловив из клумбы чемоданы, скрылся. Через несколько минут мы вышли к дороге, но, кроме замызганного грязью трактора на обочине, не увидели ничего.

- Мне кажется, Славик, таксист накрылся вместе с нашими вещами.

- Что ты, какой таксист? Знаешь, здесь нет ни такси, ни носильщиков.

- А где же этот... в тельняшке?

- Да вон же, деточка, в тракторе.

- Ты хочешь сказать, что мы поедем на тракторе?

- Вот именно. Это так романтично!

- Было бы более романтично, если бы ты пригласил извозчика!

- Представь, я не успел: на нем ускакала Роза.

...Трактор мчался по жидкой грязи, как по скоростному шоссе. Мощные фары тон дело выхватывали из темноты покосившуюся ель, задумчивую лягушку или кучу мусора. Дождевые струйки, сбегая одна за другой по стеклу, заполняли сердце, вытесняли романтику, радость встречи с новыми местами и все остальное, к чему я себя готовила.

Скучно веселиться,

когда на осень попадаешь

в глушь.

К нам не пройти сквозь грязь

и бездорожье.

И мокрый лес -

владыка наших душ -

Расправить ветви мокрые

не может...

Очень хотелось завыть. Вероятно, я так бы и поступила, если бы не тельняшка, прижатая ко мне слева. В то время, как мокрый китель справа бездумно похрапывал, тельняшка не дремала.

- Ты откуда такая появилась? Ну, Султан обалдеет! Он баб знаешь как любит... Уже всех перетрахал, на второй круг пошел. Ты ему до поры до времени не показывайся. Осмотрись. У нас офицеры такие, что глазам смотреть больно - зажмуришься. Один Самосвал чего стоит!

- Послушайте, а кто такой этот Султан?

- Ты не знаешь? Да это ж командир наш, полковник Султанбеков. Кавказская горячая кровь!

- Он что же, не женат?

- Как это не женат? Его жена женсоветом командует, дефицит распределяет. Ты имей ввиду, как она к магазину в новой тряпке выйдет, значит в военторг привезли что-то.

- Почему же он ей изменяет?

- А тебе кто сказал, что он ей изменяет? Да он с ней двадцать лет живет! Эх ты, детский сад! У нас с вечера в клубе как расходятся: жена одной рукой мужа поддерживает, а другой - знак любовнику делает, мол, подожди, сейчас козла своего уложу и выйду.

- И все про всех знают?

- Кто хочет, тот знает. Это же гарнизон! У нас тут один умник был, жену застукал и за личное оружие схватился. Под трибунал пошел... Ты только смотри, с солдатами не связывайся - с говном съедят.

Тракторист резко затормозил, и мы уткнулись носом в полосатый шлагбаум.

- Эй, салага, открывай! Самосвал приехал!

- Это с каких же пор трактор самосвалом называют?

- Трактор - он трактор и есть. А Самосвал - моя фамилия.

Пока невидимый солдат в разбухшей от дождя будке освобождал для нас дорогу, я повернулась к Самосвалу, чтобы получше разглядеть его физиономию. А он, будто читая мои мысли, хищно лязгнул зубами, прижался еще теснее и, обдавая жарким спиртным ароматом, зашептал прямо в ухо:

- Ну, что, нравлюсь? Скажешь "нет" - соврешь. Видал я таких интеллигентных девочек, не думай. Вам такие, как твой еврейчик, для разговора нужны. А я больше для другого дела подхожу. Хочешь попробовать?

- Да как вы смеете! Я замужем!

- Ага. Ты хоть лопни, а я интерес в глазах читаю. Только... некогда мне, женюсь я завтра. На Танюшке из офицерской столовой. Не баба - черт в юбке. Я вас познакомлю, пусть научит тебя, что к чему.

Мы поехали дальше. Редкие огни появлялись то справа, то слева. Один за другим выскакивали из мрака огромные фанерные щиты с изображением каменных лиц в военной форме. Вооружившись нарисованными автоматами и лозунгами о непобедимости могучей Советской Армии, они охраняли спящий гарнизон, а я потихоньку толкала в бок мужа, надеясь на то, что уж он-то защитит меня от неприветливой ночи, тягостных миражей будущей жизни или хотя бы - от наглых, пронзительных глаз пьяного офицера в тельняшке со странной фамилией Самосвал. Но Славик спал. И во сне его худое очкастое лицо с ярко выраженными еврейскими чертами напоминало фотографии узников гетто. Казалось, вот-вот из-под фуражки, съехавшей набок, выползет табличка "Я - еврей" и моя русская фамилия ему мало чем поможет...