Аннотация: Быть истово верующим просто. Труднее пустить Бога в свою душу
- Алиночка, что случилось? - были первые слова матери, когда старшая сестра вернулась домой.
Такой Маша её ещё не видела. Вся растрёпанная, с размазанными по щекам слезами с тушью, девушка дрожала, как осиновый лист. Платье было изодрано. На руке рядом с кровоподтёком краснел ожог от сигареты.
- Алинка, что с тобой сделали? Кто?
Маше хотелось обнять бедняжку, погладить по головке, но отчего-то она не смела этого сделать. Вместо этого осторожно взяла сестру за руку. Алина её не оттолкнула.
- Они на меня напали...
- Ничего не желаю слушать! Ты сказал, что Бога нет, так о чём у нас может быть разговор?
- Алин, но я же сказал: "если..."
- Это неважно! Ты усомнился в существовании Господа. Между нами всё кончено!
Макс вжал голову в плечи, словно от удара. Но Алина больше на него не смотрела. Развернувшись на каблуках, девушка спешно зашагала к выходу - в разгоняемую светом фонарей темноту ночи.
Внутри всё кипело от возмущения. Безбожник! Еретик! Да как у него язык повернулся такое сказать?! Посмотрела бы на него Алина, как бы он говорил в Средневековой Европе, под бдительным оком Инквизиции!
Девушка быстро приближалась к подворотне, когда кто-то грубо окликнул:
- Эй, чурка!
В следующую минуту мужик с бритым затылком грубо схватил её за руку.
- Понаехало вас тут, черномазых! - зло процедил другой, такой же бритоголовый, тыча ей в руку сигаретой.
Алина попыталась вырваться, но тут же хулиган ударил её наотмашь по лицу. Другой, что держал её за руку, сжал её так, что девушка, не удержавшись, вскрикнула.
- Это ещё только разминка, - угрожающе пообещал мучитель.
Алина с ужасом поняла, что он прав. Озлобленные фашисты не знают жалости к людям иной национальности. И нет им дела до того, что Алина родилась в России, имеет русский паспорт. Можно скрыть фамилию Георгадзе, но куда девать смуглую кожу, тёмно-карие глаза, густые чёрные волосы?
- Пустите, сволочи! - кричала она, пытаясь сбросить с себя их грязные руки, лапающие её со всех сторон.
Те в ответ хохотали, наслаждаясь полной властью над слабой девушкой.
- Помогите! Кто-нибудь!
Один из негодяев тем временем рывком дёрнул мешающее ему платье. Тонкая ткань, угрожающе затрещав, разорвалась. Затем стал стягивать с девушки трусы. Но вдруг дёрнулся, как от удара.
Нет, не как. Молодой человек, двинувший ему по затылку, внезапно встал между ним и девушкой. Удар по руке заставил другого его товарища ослабить хватку. Чтобы наброситься на парня, Алину ему пришлось выпустить.
- Беги! - крикнул ей неожиданный спаситель, отбиваясь от обоих.
Когда отец прибежал на место, там никого не оказалось.
На следующий день обратились в полицию. Следователь, грузный мужчина с усами, принял заявление крайне неохотно и не сразу. Ну и что, что пытались изнасиловать? Не изнасиловали же. Так чего переживать? Забудьте и живите дальше - вон за окном солнышко светит, птички поют. После долгих уговоров сдался, махнул рукой:
- Ну ладно, давайте заявление. Но сами понимаете: добровольно никто не признается.
От шока Алина оправилась нескоро. Бывало, что ночь напролёт она сидела на кровати, так и не сомкнув глаз. А когда засыпала, ей часто снились кошмары. От этого она стала ещё более раздражительной, кричала не только на Машу, но и, чего раньше никогда не бывало, на родителей. В учёбе стала невнимательной. Боялась лишний раз выйти из дома.
Весь этот ад продолжался около года. Потом жизнь постепенно стала налаживаться. Алина закончила институт и почти сразу же вышла замуж за Костю - бывшего однокурсника.
А что же Макс? С ним Алина рассталась сразу после случившегося. Узнав о том, что на неё напали, парень, забыв о ссоре, примчался, чтобы окружить любимую девушку заботой. Но Алина не захотела его видеть.
- Как ты мог отпустить меня одну на ночь глядя?
- Но ты сама убежала, - оправдывался Макс.
- Это неважно. Если бы ты меня действительно любил, то шёл бы за мной следом. Уходи! Ты подлый несчастный трус!
Эти же слова через год совместной жизни услышит от неё и Костя. Из вежливости он не одёрнет руку, когда оную станет пожимать защитник Аронова. Чистое предательство веры Христовой, за это нет прощения!
Разобравшись с квартирой, Алина Звягинцева переедет жить к родным, и Маше снова придётся привыкать к непростому характеру сестры, к бесконечным придиркам и истерикам.
- Подпишитесь за амнистию для политзэков?
С этими словами тётя Зоя протянула листок соседке.
- Даже не знаю, - заколебалась та. - Не возьмут ли нас потом "на карандаш"?
- Кто ж может в нашей стране это гарантировать?
"Действительно, никто", - подумала Маша.
Свобода... Демократия... Права человека. Разве кто-то в стране ещё верит, что всё это существует не на бумаге? В стране, где власть фактически принадлежит одному человеку, притом жестокому, циничному, где Госдума "не место для дискуссий", а "независимый" суд принимает решения "по звонку сверху". И самое противное, церковь уже не духовный учитель нации, а скорее идеолог правящей партии. Достаточно вспомнить ту нехристианскую злобу, с которой священники обрушились на циркового гимнаста Аронова. За то ли, что он плясал в Божьем храме? Или за то, что на его пальто висела белая ленточка с надписью "Россия без Маркова"? И ведь возмущаться стали после того, как президент обозвал его "чёртом из табакерки". Это был сигнал полиции - в тюрьму Аронова на семь лет. За осквернение храма и оскорбление чувств верующих.
Впрочем, в списке, принесённое тётей Зоей, он стоял не первым. Первыми были "сахарные узники", год назад вышедшие на проспект Сахарова в день рождения президента. Последнему их "поздравления" не понравились. Пятнадцать человек из тех, что были схвачены, до сих пор находились кто под стражей, кто под домашним арестом. Только двое были отпущены под подписку о невыезде - после того, как написали "Оду Маркову".
Кроме них, в списке значились сотрудники газеты "Слово вольное" и участники "марша жильцов дома номер семь".
- Давайте, тёть Зой, я подпишусь.
Обрадованная соседка дала Маше листок, объяснив, в какой графе писать фамилию, имя, отчество, в какой - адрес, и где ставить подпись, и какое сегодня число. После того, как девушка всё сделала, тётя Зоя спросила отца семейства.
- Да чего подписываться? - отмахнулся тот. - Всё равно ничего не изменится.
- Ну, а ты, Алиночка?
- Нет! - вскричала вдруг девушка с неожиданной злобой. - Это типичная либеральная подлость - заставлять других идти против своих убеждений и заставлять подписывать то, чего они не хотят! А ты, - обратилась она к Маше, - понятно, чего стоишь! Подписываться за освобождение этого кощунника! Да пусть скажет спасибо, что его вообще не прибили! А надо бы!
- Там же не только он, - возразила Маша. - Там ещё и "сахарные узники"...
- Все эти "сахарные узники" - фашисты! - перебила Алина. - Они нас всех ненавидят! Ну, давай, целуйся с ними, если хочешь! Только они тебе нож в спину!
- Девочки, не ссорьтесь, - робко вступилась мать.
Но Алину было не остановить.
Тётя Зоя, видя, что назревает скандал, поспешила удалиться. Но из своей квартиры, что прямо за стенкой, ещё долго слышала о Машиной беспринципности и душевной продажности и об излишней к ней либеральности со стороны родителей, которым, по мнению Алины, следовало лупить младшую дочь почаще.
"Блинов Сергей Вадимович... студент 3-го курса исторического факультета ГУ-ВШЭ... Блинова обвиняют в том, что он избил сотрудника ОМОНа его же дубинкой....
"Гугл" выдавал всё новую информацию. На теле потерпевшего, однако, следов побоев так и не обнаружили. Зато лицо самого Блинова, которого, по данным следствия, никто не бил, на снимке было разбито в кровь.
Аналогичный случай произошёл с Варенниковым, которого Маша пропустила через "гугл" ещё раньше. Активист "Левого фронта", которого с проспекта Сахарова уносили бессознательным, тоже якобы сломал омоновцу руку (которая каким-то чудом срослась в считанные секунды). Его, по словам следствия, тоже никто не бил.
"Не сёк я унтер-офицершу - она сама себя высекла", - так, кажется, говорил гоголевский городничий.
Копытов, Голиков, Беспалов, Луховицкий - фамилии и краткие биографии "сахарных узников" проносились перед Машей со скоростью киноленты.
Шушаков... женат, имеет двоих детей... на его попечении находится мать-инвалид. На проспекте Сахарова в тот день не был.
К концу дня девушка уже знала о "сахарных узниках" многое. Пожалуй, только один из этих пятнадцати действительно мог ходить на "русские марши" и кричать: "Чурки, вон из Москвы!". И хотя к нему она питала меньше сочувствия, чем к остальным, всё-таки спрашивала себя: а заслужил ли человек, страдающий астмой, чтобы его, попирая все законы, держали за решёткой?
Остальные же, судя по описанию, едва ли могли заслужить звания, которым окрестила их не в меру эмоциональная Алина. Особенно Блинов и Шушаков - антифашисты. Выделив это слово жирным шрифтом, Маша вывела страницу на печать.
- Алин, смотри, - распечатанный листок она протянула сестре. - Тут про двух антифашистов с Сахарова.
Алина, уже третий день делавшая вид, будто не замечает сестры, молча взяла листок и, даже не взглянув, демонстративно порвала. Клочья она подняла кверху, по-видимому, чтобы кинуть Маше в лицо. Но вдруг передумала и вернула их обратно.
- Ты подлая! Подлая! - закричала Маша.
Впервые за свои девятнадцать лет она осмелилась повысить голос на сестру. А уж назвать её подлой...
- Маша, ты не должна так разговаривать с Алиной, - вмешалась мать. - Она старшая.
Сама Алина с минуту стояла, ошеломлённая словами сестры. Чуть придя в себя, замахнулась, чтобы, как в детстве, дать ей оплеуху, но Маша проворно отскочила.
- Алиночка, прошу, не надо, - отец встал между ними. - У Маши ещё юношеский максимализм. Это пройдёт.
- Разбаловали вы Машку, - зло процедила Алина. - Вот она и распустилась.
Вздохнув, Маша ушла в свою комнату. Вот так всегда - что бы Алиночка ни сказала, что бы ни сделала - родители на её стороне. Порой Маше казалось, что задуши её сестра голыми руками - мать с отцом и тогда не скажут Алиночке слова бранного.
Мать рассказывала, когда Маша ещё не родилась, Алиночка (ей было тогда три годика) подхватила воспаление лёгких и едва не умерла. К счастью, девочка поправилась, но страх потерять её, по-видимому, засел глубоко в душах родителей. Он-то и заставлял их потакать любому капризу дочери.
Пока Алина не ударилась в православие, с ней ещё можно было разговаривать. Тогда она не корила близких за то, что не молятся перед сном, не соблюдают постов, не ходят в церковь к пасхальной заутрене. И главное - она не ненавидела так рьяно всякого, кто в Бога не верует.
Достаточно быстро оставив бесполезные попытки угодить сестре, Маша её всё же уважала. До сегодняшнего дня. Сейчас же она впервые в жизни чувствовала к ней отвращение. Никогда ей ещё не было так стыдно за Алину. Эти двое антифашистов защищали её мать, отца, сестру, её саму. И теперь, когда они за свои убеждения попали за решётку, Алина не нашла в своей душе благородных слов. Более того, она фактически их оклеветала. Свинья неблагодарная! Как хорошо, что Блинов и Шушаков её не слышали!
"Может, написать им письмо?" - идея пришла в голову неожиданно и показалась несколько дерзкой.
Со школьной скамьи она испытывала перед диссидентами какой-то благоговейный трепет. Они казались ей людьми непростыми, высшего порядка. А она, обычная девушка Маша, кто она такая, чтобы вот так просто взять и написать письмо одному из них?
Но тотчас же на ум пришло спасительное оправдание. Она ведь в некотором смысле угнетённая. Сколько гадостей Маша наслушалась из-за своей внешности и грузинской фамилии. А родную сестру так и вовсе хотели изнасиловать. И эти двое антифашистов бросили вызов её обидчикам. Пожалуй, это даёт ей некоторое право им писать.
Писать... Но о чём? Будь это её друзья, приятели, да и просто знакомые, Маша бы не задумывалась - писала бы обо всём, что с ней случилось интересного. Но как трудно начать писать письмо людям, которых в глаза не видел!
"Здравствуйте, Сергей, - начала она своё письмо Блинову. - Пишет Вам Маша Георгадзе, одна из обиженных, за которых Вы заступались, даже не зная о моём существовании. За это Вам большое спасибо!"...
Спросить, как дела? Наивный вопрос! И так понятно: бывает и лучше. Да и что ей скажет Блинов, если решит ответить? Напишет: совсем плохо, обижают? А пропустит ли тюремная цензура?
О чём же ещё написать? Не о тех же бесстыдных словах, что сказала про него сестра. И так ему в тюрьме несладко. Наверное, наиболее уместны были бы слова поддержки и ободрения. А их Маша знала непростительно мало.
"Держитесь, не сдавайтесь. От души желаю, чтобы Вы как можно скорее вышли на свободу".
И всё равно чересчур короткое. Или сойдёт?
Девушка уже хотела подписаться, как вдруг продолжение возникло само собой.
"Кстати, я слышала, что Вы увлекаетесь древнегреческой мифологией. Вы знаете греческий? Я учила его ещё когда была школьницей, вместе с подругой".
Не в самой школе - на курсах. Мать Сони, желая, чтобы её дочь знала иностранные языки, записала её на курсы греческого. Маша пожелала не отставать от подруги, попросила родителей записать её туда же.
Девушка подписала письмо и нажала "Отправить". После этого принялась писать другое - Шушакову. Оно вышло почти под копирку с того, что она писала Блинову. Но только без последнего абзаца. Вместо этого она пожелала здоровья и сил его семье.
Через неделю пришёл ответ.
"Καλημέρα 1. Ελπίζω, κάνετε καλά 2, - писал ей Блинов. - Спасибо Вам, Маша, за Ваше письмо, спасибо за добрые слова. Обещаю, что буду держаться и бороться.
Здорово, что Вы изучали греческий. Я его тоже немного знаю, правда, сам учил - по учебнику. Поэтому, наверное, знаю его хуже, чем Вы. Хотя, когда ещё десятиклассником смотрел фильм "Квартира в Афинах", я большей частью понимал и без русских субтитров. Тогда я, кстати, для себя решил, что не буду мириться с фашизмом, не буду жить в постоянном страхе, как Хеллианос. Тем более, главного героя лизоблюдство перед немцем не спасло от расстрела.
Мне очень жаль, что Вы, Маша, подверглись преследованию. Остаётся надеяться, что Вы не слишком пострадали.
С уважением!
Сергей".
Вечером того же дня Маша писала Сергею письмо, начинающееся со слов: "Καλημέρα. Ναι, κάνουμε καλά, ευχαριστώ 3".
В этот раз она чувствовала себе несколько смелее. Писать диссиденту, который с ней заговорил, куда легче, чем незнакомому.
И всё же ей казалось, что в её письме полно всякого вздора. Бытовые мелочи о учёбе, о приятелях. Ещё расспросы о "Квартире в Афинах" - фильме, которого она не видела. Остального Маша, пожалуй, не смогла бы и вспомнить.
С кухни, где мама готовила ужин, доносились звуки "Серенеты" на итальянском языке.
"Нравится ли Вам Тото Кутуньо?" - поинтересовалась Маша в конце письма.
Через неделю ей придёт ответ, что Кутуньо поёт замечательно. А днём раньше она получит письмо от Шушакова со словами благодарности и пожеланиями всего самого лучшего ей и её близким. На этом их короткая, но душевная переписка закончится. Через пару месяцев его, а с ним ещё пятерых "сахарных узников" отпустят по амнистии. Чуть позже, к великому неудовольствию Алины, освободят Аронова. Потом - жителей дома номе семь, выступавших против повышения тарифов ЖКХ. А Машина переписка с Блиновым с каждым разом будет становиться всё оживлённее.
- Ты что, с дуба рухнула? - Алина даже не кричала - она орала. - Влюбиться в опасного преступника, в фашиста!
- Он не фашист! - ответила ей Маша. - Он вообще антифа!
- Если "зиговал" с фашистами - значит, ничем не лучше!
Конечно, Алина могла "погуглить", чтобы убедиться, что на проспекте Сахарова кричали не "Россия для русских", а "Маркова в отставку". Но Маша знала, что делать этого её сестра не будет. Опасаясь убедиться в своей неправоте, она будет и дальше погружаться в пучину неведения, лишь бы сохранить свой авторитет. Не в глазах младшей сестры, но в своих собственных.
Вот и сейчас на все разумные доводы Алина ответила:
- Значит, так! Если ты не прекратишь с ним переписку, ты мне больше не сестра!
- Ну и ладно, - отозвалась Маша как можно безразличнее.
Хотя на самом деле ей было совсем не всё равно. Но предать Серёжу... Тем более сейчас, когда он, безвинно оклеветанный, сидит за решёткой. Нет и ещё раз нет!
Влюбилась... Как же точно сестра нашла слово! Маша неоднократно ловила себя на том, что с ней происходит нечто странное. Чем бы она ни занималась: спешила ли утром в институт, возвращалась ли вечером или помогала маме на кухне - перед глазами неизменно вставал Серёжа.
"Интересно, что скажет Серёжа? Похвалил бы он меня за то, что я только что сделала, или назвал бы дурой? Порадует ли Серёжу эта новость?" - ни дня не проходило, чтобы Маша не задавала себе эти вопросы.
В разговоре с подругами ни о чём она не говорила так охотно, как о нём. Если бы не преграда в виде колючей проволоки, с какой радостью она познакомила бы Серёжу со всеми своими друзьями, приятелями!
А его письма... Они были для Маши как праздник, которого ждёшь с нетерпением и трепетом.
Когда же писем не приходило, девушка перечитывала прежние. Особенно в тяжёлую минуту. Порой проблемы наваливаются одна за другой - хочется выть волком, биться в отчаянии головой об стенку, да и вовсе застрелиться. Но каково? Серёжа сидит за решёткой и всё равно держится. В каждом его письме, в каждом слове читается решимость и твёрдость. "Я не Че Гевара, но я не сдамся!" - при этих словах перед Машей всплывала его прямая спина, смелый взгляд. Желание выть и стреляться тут же пропадало. Становилось стыдно: ну, как она, будучи на свободе, рядом с близкими, позволяет себе так раскисать?
О ссоре с сестрой Маша написала Серёже довольно скупо, как, впрочем, всегда писала о ней самой. Догадывался ли Блинов, что Машина сестра его недолюбливает? Девушка надеялась, что нет.
Алина же последующие несколько недель не только не разговаривала с Машей, но и старалась демонстративно отодвинуться от неё как можно дальше. А дотронувшись невзначай до неё или до вещей, к которым она прикасалась, отдёргивала руку, как от чего-то скользкого, не забывая при этом презрительно морщиться.
Однако вскоре Алине стало не до этого. В её жизнь внезапно ворвалась любовь, страстная и пылкая. Он был журналистом, писал замечательные статьи о вере, о церкви, о традиционных ценностях, почти позабытых современным обществом. Ими Алина восхищалась безмерно. Это восхищение перекинулось и на их автора, оказалось взаимным...
Не прошло и года, как Алина стала Дементьевой, так же поспешно, как в своё время из Георгадзе превратилась в Звягинцеву.
Поток непереводимых словосочетаний сыпался на телезрителей, как из рога изобилия, запискиваемый, однако, по соображениям цензуры. Поэтому можно было только догадываться, что президент говорит своим недавним избирателям. Сам глава государства, мокрый и жалкий, вылезал из реки, пытаясь сбросить с себя рыболовную сеть. Впрочем, уже не президент, уже не глава. Его свержение, по счастью, обошлось без крови.
Поняв, что ему грозит суд, а в перспективе - пятнадцать лет строгого режима, Марков пытался бежать по реке. Не удалось.
Увлёкшись необычной сценой, Маша сама не заметила, как порезала весь чернослив для салата.
- Ой, надо ж было для украшения оставить.
- Ну, что ж ты так? - укоряла мать. - Помой ещё.
Так Маша и сделала - и вскоре на овальном блюде возвышался красиво уложенный салат "Берёзка", Машин любимый, без которого ни один её день рождения не обходился. Кроме, пожалуй, двенадцатого, который отмечали на побережье Ливийского моря.
Сначала была экскурсия по Ретимно с узкими улочками, вымощенными булыжником, венецианскими и турецкими арками, знаменитым фонтаном. Потом поехали в монастырь Превели, который на Алину произвёл даже большее впечатление, чем на именинницу. После обеда купались в Ливийском море, а потом - поехали в Курталиотское ущелье слушать "музыку ветра". Ветер в ущелье действительно пел, а вернее, завывал, бесстыдно задирая Машину юбку. Алина ещё тогда ругалась: каким местом надо было думать, чтобы надеть юбку вместо брюк?
Сейчас сестра даже не позвонила, не поздравила. Так же, как не поздравила она Машу с Новым годом, с Восьмым марта. Крепко рассердилась на неё Алина.
Зато Серёжа поздравил Машу одним из первых. С утра по почте пришло от него письмо.
- Ну, Машенция, что тебе пишет твой диссидент? - с замужеством Алины папа мог позволить себе открыто говорить с младшей дочерью о её возлюбленном.
Да и мама, при Алине старавшаяся говорить с Машей почти шёпотом, теперь не боялась рассердить старшую дочь. Приезжая с дачи, она частенько оставляла зелень, огурчики, мол, передай Серёже, у нас их пруд пруди, а у них там витаминов не хватает. И почти всегда добавляла:
- Только Алиночке ни слова.
Впрочем, даже если бы Маша и хотела проговориться об этом сестре, у неё бы ничего не вышло.
Только Маша успела закончить салат, пришли Соня с Ирой.
Вскорости вся компания сидела за столом, пили за здоровье именинницы. Из холодильника достали лимонный торт, что Маша испекла накануне.
- Ну, Машенция, загадывай желание.
И девушка загадала. Теперь, когда диктаторский режим пал, оно исполнится. Оно должно исполниться - иначе и быть не может...
Через две недели Сергей Блинов вышел на свободу. У ворот СИЗО его встречали родители и Маша.
За ночь подморозило. Вчерашняя слякоть покрылась коркой льда, застыв в уродливых формах. Маша едва удерживала равновесие, чтобы не упасть. Серёжа потянул её за руку:
- Иди по краю - там не так скользко.
Девушка послушно сошла с дорожки. Снег захрустел под ногами.
- Пожалуй. А то там убьёшься.
- Ну, убиться может и не убьёшься, а что-нибудь сломать можно. Вон Гришка в прошлом году руку сломал.
- Не повезло.
- Да уж. В гипсе ходить замучишься.
- А ты когда-нибудь ломал? - спросила Маша.
- Было дело, - ответил Серёжа. - Вернее, мне ломали.
- В СИЗО?
- Да нет. Это было ещё давно. Скины побили.
- За убеждения?
- Можно сказать и так. Скорее за активное их высказывание...
Он возвращался с вечеринки у друга, когда из подворотни услышал женский крик. Приблизившись, Сергей увидел, как бритоголовые обижают девушку...
- Кстати, я когда увидел тебя в первый раз, что-то мне показалось знакомым. Вроде бы где-то видел, что ли. Теперь понял: ты очень похожа на ту девушку.
Маша улыбнулась. Все говорят, что она с Алинкой как две капли воды...
Ева болтала без умолку, делая короткие перерывы, чтобы отпить из чашки кофе или откусить пирожное.
- Кто бы мог подумать, Алинка! Смотрю и думаю: ты это или не ты? Вроде как только вчера в институт ходили.
- Да и я тебя, если честно, не сразу узнала.
- Оно и понятно. Как-никак, стали старше. Ну, а у тебя-то как?.. Как? И со вторым развелась? Ну, даёшь! Тоже козлом оказался?
Ой, да ещё и каким! Это ж надо - в Светлое Воскресенье Христово опоздать в храм! Ладно бы что-то действительно чрезвычайное. Как будто бы, кроме него, некому было перевести через улицу старушку, будь она трижды неладна!
Но бывшей однокурснице Алина всего этого не рассказывала - только кивнула. Очень уж нелегко было вспоминать, как ошиблась она в человеке, с которым полтора года жила под одной крышей. Если бы Коля после этого извинялся, обещал впредь подобного не допускать, Алина бы его простила. Но он, как оказалось, не умел признавать своих ошибок.
- Ну, а родные как? Как сеструха?
- Машка совсем стыд потеряла...
Первое время Алина надеялась, что Блинов освободится нескоро, и Маше успеет надоесть этот "роман в письмах". Или, ещё лучше, она полюбит другого. Но свержение Маркова с последующими выборами, в результате коих во главе государства стал Гришин (либерал чёртов!), разбили все её надежды, словно молот - стекло. "Сахарных узников" вместе с сотрудниками "Слова вольного" очень быстро освободили.
Алина погоревала и смирилась: может, оно и к лучшему. Ореол мученика над головой Блинова пропал - теперь Маша скорее заметит его недостатки. Вдруг окажется, что он скучный? Или целуется просто ужасно?
Когда же сестра стала Блиновой, девушка молила Бога, чтобы её зять противно чавкал за столом, разбрасывал по квартире грязные носки, забывал купить хлеба - словом, имел как можно больше пороков, из-за которых часто возникают семейные ссоры. Быт постепенно убьёт глупую влюблённость, и супруги разведутся. Для Маши это будет означать спасение.
Но увы, Блиновы отметили уже третью годовщину брака, а Маша всё ещё любит его, как прежде. И даже больше. Супруг - депутат Госдумы, а политики - мастера задуривать головы. И если уж умные, рассудительные по жизни люди попадают на их удочки, что уж говорить о наивной девушке?
- Может, ты преувеличиваешь? - Ева пыталась утешить бывшую однокурсницу. - Ты всё-таки присмотрись к нему получше - может, всё не так уж и страшно?
- Страшнее, чем ты думаешь. Он голосовал за отмену закона о защите чувств верующих. Он предал нас всех, продал Родину, отрёкся от Бога! - всё больше распалялась Алина. - Что хорошего такой человек может внушить Маше?
- По-моему, Алинка, ты просто завидуешь.
- Да как ты можешь?!
Рука сама собой схватила оставшийся кусок пирожного и запустила в наглую напомаженную физиономию собеседницы. Сладкий сливочный крем остался на щеке, на носу. Следом Алина хотела вылить туда оставшийся чай, но он пролился от одного неловкого движения. Чертыхнувшись и не глядя больше на Еву, девушка выскочила из-за стола.
- Истеричка! - неслось ей вслед.
"Как только земля носит таких стерв?" - думала Алина, выйдя из кафешки.
Сказать, что она, Алина, кому-то завидует. А тем более, родной сестре. Это ж какой сволочью надо быть!
Когда девушка уже отошла от "Шоколадницы" на приличное расстояние, ей вдруг вспомнилось, что она забыла заплатить за чай и пирожное. Вернуться? Да нет, наверное, не надо - у Евы муж хорошо зарабатывает, с неё не убудет.
Только она успела это подумать, как её внимание привлёк знакомый голос. Дементьев. И не один. Рядом с ним какая-то девушка. Он ей что-то рассказывал, она смеялась. Вот это да! Только-только оформили бракоразводный процесс, он уже какую-то фифу подцепил.
Собственно, это она ему и высказала, поравнявшись с этой парочкой.
- Тебя это уже не касается, - холодно отозвался бывший.
- Да делай что хочешь! Но теперь я убедилась, чего стоит твоя хвалёная верность...
- Вот и отлично! - перебил он её, не дослушав. - Что-нибудь ещё?
Что ещё можно сказать после этих слов? Только плюнуть ему под ноги и удалиться. Так Алина и сделала.
Домой она вернулась поздно вечером и, не сказав родителям ни слова, удалилась к себе в комнату. Они уже давно не разговаривали. С тех пор, как Маша вышла замуж. Наотрез отказавшись присутствовать на этой позорной свадьбе, Алина долго уговаривала родителей остаться дома. Да и вообще прекратить, оборвать с Машкой всякие контакты. Может, это вернуло бы их дочь на путь истинный.
"Ну, как же, Алиночка? - запротестовал отец. - Она же моя дочь. Не могу же я бросить её только потому, что она выбрала не того человека".
Мать тоже предала:
"Маша уже взрослая, у неё своя голова на плечах. Не нам за неё решать".
Но даже это было не самое страшное. Как-то уже после свадьбы (наверное, пара месяцев прошло) Алина случайно услышала, как мать говорит тёте Гале, что довольна зятем.
"Он просто умница! Машенька с ним не пропадёт".
Слабаки! Безвольные куклы! Прости, Господи - не ведают, что творят! Ну, чего они ждут, спрашивается? Ждут, пока Блинов окончательно развратит Машу, отвадит от Бога?
Нет, на них надежды мало. Придётся самой как-то спасать сестру...
- Алинка, привет!
Меньше всего на свете Маша ожидала увидеть сестру.
- Привет, Машенция...
Нет, не похоже, чтобы что-то случилось. Голос у Алины достаточно бодрый. Да и вид отнюдь не растерянный. Неужели пришла просто так?
- Ну что, пустишь сестру?
- Да, конечно, проходи, - Маша распахнула входную дверь пошире.
- Уютная у вас квартира, - Алина с любопытством рассматривала прихожую, просторную кухню, зал с раскладным диваном и стенкой. - А твой дома?
- Да совещание у него. Что делать, вышла за депутата - терпи.
Хотя, когда Маша выходила за Серёжу, депутатом он ещё не был.
- Совещание, значит, - голос сестры стал холодным: как же, как же, знаем, что это за "совещания".
- Ну да, - Маша будто не заметила подвоха. - Политик - занятой человек. Страшно подумать, что будет, когда он станет президентом.
Алина поглядела недоверчиво: так уж и станет.
- Ну ладно, - сказала она. - Главное, чтоб тебе нравился... Я вот подумала: чего мы разругались на пустом месте? Сколько мы уже не разговариваем? А ведь мы родные сёстры...
В первый момент Маша не знала, что сказать. Успев свыкнуться с мыслью, что сестра её знать не хочет, она никак не могла подумать, чтобы Алина, упрямая своевольная Алина вдруг пришла к ней мириться.
В следующую минуту сёстры кинулись друг дружке в объятия. Чайник на кухне недовольно засвистел.
- Пойду выключу.
- Слушай, Машенция, а давай, может, винца? Выпьем за наше примирение.
Вскоре обе сестры сидели на кухне.
- Знаешь, Маш, кажется, я влюбилась.
- Да ты что? И в кого же?
- Его зовут Ваня. Мы ещё на Крещение в церкви познакомились.
Сначала, правда, их отношения никак нельзя было назвать романтическими. Ваня бегал за ней, караулил у подъезда, клялся ради неё звёздочку с неба достать. Гордая Алина отвергала его ухаживания.
- А тут я поняла, что он мне нравится. Я согласилась на свидание с ним...
- Здорово! Не представляешь, как я рада за тебя, Алинка! Давай выпьем. За любовь!
- За любовь!
Весь оставшийся вечер Алина рассказывала сестре о своём избраннике. Красивый, умный, интересный. Верует ли в Бога? Кажется, не особенно. Но это не мешает им любить друг друга.
- И хорошо, - сказала Маша. - Любовь - она ведь от Бога. Есть любовь - значит, в душе есть Бог... Алин, ты чего? - поинтересовалась она, заметив, что лицо сестры передёрнулось.
- Да что-то зуб заболел. Надо будет к стоматологу сходить...
"Тоже мне - эксперт великий! - думала Алина, кипя от злости. - Про Бога вспомнила! Постыдилась бы произносить всуе!"
Она не соврала, когда сказала, что Ванино безверие ей не мешает. Не мешает. Она и не собирается быть с ним вместе всю жизнь.
- Ну как, Алин?
- Полдела сделано. Завтра идём к ней. Я сказала, познакомлю Машку с тобой. Посидишь немного, потом уйдёшь якобы. Возьмёшь её ключи (там есть от гаража). Я с Машкой ещё поболтаю. Ты там пока тормоза подпилишь. Потом вернёшься, извинишься, что по ошибке не тот ключ взял. А дальше - дело техники.
- Слушай, а может, сеструху твою в известность поставить? А то вдруг она на этой машине поедет?
Алина хотела было сказать, что для её сестры лучше умереть, чем жить с таким извергом. Но вовремя придержала язык.
- Не поедет. Сама она машину не водит. А с мужем боится - он шибко лихачит.
- А нас точно не посадят?
- Не бойся, - Алина положила руку Ване на плечо. - Всё спишут на несчастный случай. Давай, Ванечка, всё зависит от тебя. А то рано или поздно он Машку забьёт насмерть.
Прощальный поцелуй - и вот Ваня удаляется прочь от подъезда. Алина смотрела ему вслед. Вот уж точно Иванушка-дурачок! И ведь на всё готов ради любимой.
Уговорить его оказалось даже проще, чем думала Алина. Достаточно было сказать, что её любимая сестра жестоко страдает от мужниных побоев. А развестись боится - не потому, что любит, а потому, что у мужа деньги, связи и неограниченный запас жестокости. Сбежит - он её из-под земли достанет. И тогда уж точно убьёт.
Конечно, это была ложь, но ложь во спасение. Вряд ли Ваня, в силу своей ограниченности, способен понять, какой вред Машиной душе принесёт брак с безбожником. То, что он когда-то спас Алину, не умаляет его вины. Таким жить нельзя!
А Маша... Да, она вполне может поехать на этой машине как с мужем, так и без. Права у неё есть, опыт вождения - тоже. Но лучше ей действительно умереть, пока её душа не погибла безвозвратно.
Убийство... Нет, борьба за веру. Боролись же монахи с оружием в руках...
Алине вдруг вспомнилась поездка в монастырь Аркади. Когда турки захватили монастырь, монахи взорвали себя вместе с оккупантами, вместе с укрывшимися там женщинами и детьми. Двенадцатилетняя Маша тогда говорила, что это неправильно. Алине и самой это казалось слишком жестоким. Тогда казалось...
"Они взорвали их всех, чтобы не отдать врагу. А мне даже взрывать никого не придётся... Нет, Блинов, сестру я тебе не отдам".
Луч солнца заглянул в квартиру, разбудив молодую хозяйку.
"Ну вот! - подумала Маша, потягиваясь. - Только заснула!"
Хорошо, сегодня суббота - на работу идти не надо.
Лежащий рядышком Серёжа открыл глаза.
- Привет, Маш.
И тут же закашлялся, пряча лицо в подушку.
Он кашлял всю ночь. И также прятался в подушку, надеясь, что жена не услышит. Но Маше и самой этой ночью плохо спалось. Вот опять сосёт под ложечкой. Надо вставать, бежать...
- Опять тошнит? - спросил муж, когда она вернулась.
- Опять. Что же я вчера съела такое?.. А ты, похоже, простыл... Ну, конечно, - Маша прикоснулась рукой к его лбу. - Ты же весь горишь!
Быстро надев халат, женщина двинулась к аптечке. Голова кружилась так, словно она всю ночь каталась на карусели.
Через пятнадцать минут ртуть на градуснике поднялась до отметки сорок.
- Вот чёрт! - выругался Серёжа. - Думал: поедем сегодня на рынок, закупимся на неделю.
- С рынком придётся подождать.
Конечно, Маша могла сама съездить, но садиться за руль с такой головой побоялась.
Что же вчера она съела такого? Куриный суп с лапшой - вполне диетическая еда. Себе Маша добавила, правда, соевого соуса и молотого имбиря.