Аннотация: Два сильных человека, два разных пути. Но их судьба неразрывна.
НАЧАЛО
Кабинет насквозь пропитался запахами недавнего ремонта. В дизайне просторного, светлого помещения посетитель мог бы обнаружить на удивление гармоничное сочетание двух совершенно разных стилей. Массивные столы из красного дерева были поставлены по классике, буквой «Т». К столам приставлены несколько стульев такого же плана. Красно-коричневый кожаный диван в углу, отталкивал суровым видом любителей уютной мебели, а напротив него стояли два таких же кресла. Внутри холодной троицы примостился ультрасовременный стеклянный столик. Вдоль светло-бежевых стен, где это было возможно, были расставлены прозрачные, выполненные под стекло стулья. Изящные бежевые жалюзи украшали широкие окна... Освещение в кабинете создавали встроенные в потолок и стены лампы, представляющие собой матовые, мягко светящиеся панели Ремонт стоил немалых денег, но, все-таки, стоил того. Любому посетителю сразу бросался в глаза вкус хозяина кабинета к аскезе. Что ни говори, а для мира бизнеса образ аскета уже давно - в почете... Венчала убранство кабинета коллекция картин современного популярного кубиста.
Кленов сидел на своем месте и размеренно стучал авторучкой по узорчатой лакированной поверхности. Осознав, что равномерное клацание уже, наверное, минут пять как действует ему на нервы, Кленов чертыхнулся и отбросил золотой "Паркер" на стопку свежих газет. Что-то было не так. Не так, как обычно. Иначе, чем раньше. Что-то грызло Кленова с самого утра. И этим "чем-то" была определенно не совесть. В последнем Кленов не сомневался. Кленов он: директор и владелец одной из самых успешных страховых компаний в России. Честный бизнесмен. Хороший руководитель, которого уважают подчиненные. С властями проблем не имеет. Даже, можно сказать, дружит. Но это что-то неопределенное все больше раздражало, упорно мешая думать. В голове Кленова болтались какие-то странные мысли и свежие воспоминания путались с давнишними.
Пятничная планерка, совпавшая с концом месяца, прошла как обычно, завершившись минут двадцать тому. Все эти минуты Кленов сидел за своим столом, впавши в глубокую прострацию. Нет, Кленова мучила не совесть. Точно не она. Но, все-таки, что-то же мучило?!
На прошедшем совещании начальники отделов отчитались перед директором о доходах, значительно превышающих расходы – такие результаты, естественно, не могли не радовать. Подчиненные клятвенно пообещали наизнанку вывернуться, но и в следующем месяце превысить план на тридцать-сорок процентов. "И ведь превышают уже сколько месяцев подряд, а все еще не вывернулись..." - думал Кленов. В конце совещания был поставлен вопрос об увольнении какого-то менеджера Иванова, которого директор, к слову сказать, даже в лицо не помнил. Кленов подписал приказ об увольнении не глядя. Неужели из-за этого мелкого эпизода так погано на душе? Мужчина откинулся в кресле, прикрыл глаза и попытался припомнить человека, только что отправленного на биржу труда.
Вместо несчастного безликого менеджера перед глазами возникло вполне конкретное лицо - мужик лет пятидесяти, чем-то неуловимо смахивающий на самого Кленова. Серые глаза с особенным, по старой советской моде, прищуром, мощный подбородок и высокий, упрямый лоб, легкая небритость, пересыпанная сединой. Только нос у Кленова не такой нелепый и огромный. За этот нос обладателя физиономии, проявившейся в сознании директора страховой компании, когда-то прозвали Пардье. Жорка Пардье.
Кленов облегченно вздохнул, будто вспомнил что-то очень важное, что никак нельзя забывать. Память выдернула на свет расплывчатую ассоциацию-воспоминание. Два месяца назад, а именно тридцатого августа, Кленов побывал на встрече выпускников своей школы. Встреча обладала тривиальным названием "Спустя тридцать лет" и столь же пошлой программой – обменяться жизненными историями, нажраться, наесться и разойтись. Древняя глупая традиция, еще живая с далеких советских времен. На той встрече Кленов и встретил Жорку. Тот почти не изменился за тридцать лет, так и не став более похожим на виновника своего прозвища - Жерара Депардье. Нет, он постарел, конечно - все они, выпускники восемьдесят пятого года прошлого века, постарели к пятидесяти... Кто больше, кто меньше... но глаза Жорки, его манеры и даже неуклюжесть громадной медвежьей фигуры остались прежними.
Что-то там произошло, на этой встрече, произошло очень важное... Но что именно? Кленов неожиданно для себя, по-мальчишески совершенно, рассмеялся: он вспомнил, как проснулся на следующий день в жутком похмелье, с трудом соображая, где находится и что произошло накануне. Он так не напивался уже лет двадцать - статус не позволял, да и некогда было - дела давно не стояли на месте. Вспомнить о событиях накануне пробуждения Кленов так и не успел – отвлекли дела фирмы. Впрочем, он не особенно старался вспомнить: пустяки, зря проведенное время. В то же утро встреча выпускников была благополучно забыта.
ОТЕЦ, ДОЧЬ, МАТЬ
В дверь постучали.
- Да, - рассеяно произнес Кленов, - отсутствующим взглядом уставившись в стену противоположного дома. Он ответил машинально и вздрогнул от неожиданности, когда за его спиной раздался мелодичный голос.
- Игнат Борисович! К вам ваша дочь. Вы не заняты?
"Да что со мной такое!" - обругал себя мужчина, обнаружив, что неопределенное время бездумно стоит у окна и не имеет даже приблизительного представления, о чем только что размышлял. Он не помнил даже, как встал из-за стола. Ничем не выдавая своего замешательства Кленов, несколько вальяжно обернулся. В щели между косяком и дверью из ценных пород дерева торчала хорошенькая головка секретарши. «Господи, до чего она иногда надоедлива!» - промелькнула мысль. Обрубая по начальственной привычке концы слов, Кленов произнес:
- Вера, сколько раз тебя спрашивать: зачем тебе поставили стационарный телефон с опцией моментальной громкой связи?
- Извините, Игнат Борисович. - Вера, молодая и относительно неглупая девушка, потупилась, опустив ресницы.
- Пусть заходит. Кто там? - раздраженно поморщившись, поинтересовался директор.
- Ваша дочь, Инна, - несколько обескуражено повторила Вера. Ей было странно слышать, как босс что-то переспрашивает. Обычно она сама его переспрашивала, каждый раз получая выговор за неоправданную рассеянность. К тому же Игнат Борисович никогда раньше не забывал о собственных распоряжениях – он сам велел докладывать о посетителях лично.
- Привет, пап! - Инна отодвинула секретаршу, словно декорацию, подошла к отцу и звонко поцеловала его в загорелую щетинистую щеку.
Кленов обнял Инну, дождался когда она ловко вывернется и с удовольствием оглядел свою дочь-красавицу. Подтянутая, стильная, спортивная, модная... Глазки умные, большие - в маму. Высокие скулы, аккуратный тонкий нос, идеально ровный загар и едва заметный макияж. Девочка-сказка. Кленов знал что придушит собственными руками любого, кто посмеет обидеть его дочурку: Инка - это святое.
Он усадил дочь в кресло, попросил Веру приготовить кофе и сам уселся, уставившись на ненаглядную дщерь. Они молча оглядывали друг друга. Кленов при этом ощущал умиление, а Инна думала про себя, что отец ее сегодня несколько странен и даже как будто рассеян. Что, впрочем, только на руку сообразительной девушке в случае, когда отца надо о чем-то просить. Просить в тот день было о чем.
После того, как Вера поставила на стол ароматные дымящиеся чашечки и оставила их, прикрыв за собой дверь, Инна сразу переменилась. Маску вежливой скуки на нежном личике сменила маска ласкового озорства. Такой ее отец особенно любил. Инна хорошо знала как настраивать людей на нужную ей волну и умела пользоваться своим знанием. Кленов хорошо знал о способностях своей дочурки и легко прощал ей подобные проказы. Даже по отношению к себе. Он слегка гордился ее способностями к актерской игре - в мире бизнеса он считал такие способности очень ценными. И сейчас опытный делец сразу понял, что дочь пришла просить что-то. И это "что-то" обязательно очень дорого стоит и, несмотря ни на что, обязательно будет куплено.
- Па-а-ап, - протянула Инна, лукаво улыбаясь и замолчала, словно не решаясь. Выразительно-выжидательная пауза дополнилась смущенно отведенными глазами и нервным, отрывистым глотком кофе. Актриса.
Кленов улыбнулся, и спросил сам, не дожидаясь продолжения:
- Ну что, котенок, надеюсь,ты присмотрела себе не очень дорогой лимузин?
- Ну что ты, пап! - Инна чуть сипловато рассмеялась и слегка подалась вперед, преданно и нежно глядя на отца - Я тебя просто обожаю, и как ты угадываешь, что мне что-то нужно?
- А ты не знаешь, - тепло ответил Кленов, буквально купаясь в лучах дочернего обожания, хоть и не настоящего, зато привычного и родного.
- Ну, в общем, пап... я хочу выйти замуж.
Наверное, на лице Игната Борисовича Кленова отразилось, все что он ощутил в этот момент, потому что Инна даже слегка отпрянула, а на ее красивом лице мелькнула тень испуга.
А Кленов ощутил, как мерзость, грызущая его сегодня с самого утра, впилась в нутро с новой силой. И еще он почувствовал злость от отчетливого внезапного осознания не новых, но неприятных для себя мыслей - его любимая крошка-котенок уже совсем не крошка, а по-настоящему красивая, желанная женщина. Взрослая кошка, которая гуляет сама по себе. И которая уж конечно давно не девственница. И еще она наверняка уже искушена в любви поболе его самого. Ну, разве что не так опытна. "Интересно, Татьяна уже знает?" - мелькнула мысль в голове.
- Ну, и... ты его любишь? - Спросил Кленов и даже поперхнулся от нелепости своего вопроса.
- Пап! - Инна несколько удивилась, глядя на посеревшее лицо отца. То, что бури уже не будет стало совершенно очевидным, поэтому Инна слегка расслабилась. - Ну ты чего? Какая любовь? Это красивый ухоженный мальчик из богатой семьи. Образованный,обеспеченный, не дурак. Зовут Павел. Да ты его знаешь - сын твоего партнера. Нам хорошо вместе, будем жить как все нормальные, удачливые люди... И не волнуйся, я не беременна. - Инна рассмеялась. - Ну, не глупая у тебя дочь. А что самое важное - наши отношения многие называют любовью....
- Это Агалатова сын что ли? - спросил, отдышавшись, отец счастливой невесты.
- Ну да.
- Конечно-конечно...
Кленов уже не злился, но настроение его резко упало. По большому счету, ему все-равно было, кто избранник его дочери и какие между ними существовали взаимоотношения. Однако надо признать - выбор оказался весьма практичен и разумен. Он сам учил ее этому – выбирать всегда по уму, а не по сердцу. И тогда все в жизни будет как надо. Он знает это на собственном опыте. Но почему-то обращение к подобным доводам не принесло успокоения и отчего-то сверление внутри становилась с каждой минутой все жестче, больнее и невыносимее. Кленов переборол себя и как можно небрежнее задал ожидаемый вопрос:
- Сколько?
- Ну, я так посчитала... не больше сорока-пятидесяти тысяч... Платье там, кстати, лимузин на прокат с шофером на пару суток, наряды подружкам, ресторан с едой на гостей, человек в сорок, фишечки всякие прикольные... подарок моему жениху... - Инна торопливо защебетала, глотая слова, перемежая свою речь дурацкими жаргонными выражениями - видно было, что очень не хочет услышать отказ.
- Ладно-ладно... можешь не расшифровывать. - Отец прервал вконец запыхавшуюся дочь. - В конце-концов, не будешь же ты каждый месяц замуж выходить... Не разорюсь на любимой дочери. Сторона жениха примет участие, надеюсь?
- Конечно, па! Выпивка, музыканты, подарки невесте и родителям - это все Пашины заботы. И еще он сказал, что в качестве свадебного путешествия устроит нам круиз на месяц по Атлантике. Здорово, да, папа? Я у тебя умница?
- Конечно, - криво улыбнулся Кленов и неожиданно для себя, задал второй за день нелепый вопрос, - Солнышко, а что для тебя в жизни-то главное?
Инна тут же сделала лицо отличницы и примерным голосом начала монотонно перечислять:
- Стремление к успеху, карьера, деньги, удовольствие, реализация своего богатого потенциал. Любовь, конечно... чтобы ты не говорил... Ведь законный супруг для этого не помеха – на последнем слове Инна подмигнула отцу и выразительно мотнула головой в сторону приемной.
- Ладно, можешь дальше не перечислять, - поморщился Кленов. Ему становилось все хуже. - Договорились, котенок. Когда свадьба?
Дочь просияла и вскочила с кресла, чтобы прыгнуть поднявшемуся навстречу отцу на шею и расцеловать его в небритые щеки.
- Весной. В марте-апреле. Мы еще точно не решили. В тот сезон обещают хорошие скидки на круизы... - сообщили аккуратные красивые губы.
- Ну, тогда порядок. Беги. - Кленов сам отстранил дочь и вымученно улыбнулся. Потом спохватился и крикнул в сторону захлопывающейся двери. - Матери сообщила?
Но Инны уже и след простыл.
"Да... дела..." - рассеяно подумал Кленов. Накатила мерзкая тошнота, какая обычно служит преддверием глупых сомнений, и еще больше растравила эту надоедливую, непреодолимую грызню в сердце. Инна нередко позволяла себе напомнить отцу о его интриге с Верой – однажды она застукала их за весьма бурным проявлением физической любви и Кленову стоило немало нервов убедить дочь, что семья семьей, а любовь и удовольствие – это несколько другая сторона жизни... Что надо пользоваться моментом ради разных приятных случайностей... Что семья для него, конечно, намного важнее – это его крепость, его оплот и это правильно, что в жизни бывает по-разному, но главное, чтобы разум всегда был над эмоциями. Он был достаточно честен и уверен в своей правоте, поэтому девушка довольно быстро сдалась и недолго переживала. Она быстро сообразила, что у нее есть теперь еще один рычажок в несложной схеме управления отцом. И теперь вот, не преминула напомнить. "Да, с мозгами она у меня растет – сам себе криво улыбнулся Кленов. - Надо бы все же отвлечься, дело всегда лечит от безрезультатных страданий ни о чем".
Он нажал кнопку связи и попросил:
- Вера, принеси дело Иванова, которого я сегодня уволил...
Через минуту на его рабочем столе материализовалась тонкая картонная папка - Игнат Борисович любил, чтобы кроме электронных данных в единой системе страхового бизнеса, в архиве хранились бумажные копии по старому образцу – ностальгическим духом веяло от пыльных бумаг. Каких-то конкретных воспоминаний Игнат Борисовиче не хранил, но не мог отделаться от тяги ко всему многолетнему, старомодному, навевающему смутные образы из далекого детства, юности, и первых лет молодости.
С фотографии в верхнем правом углу папки на Игната Борисовича укоризненно взирал симпатичный молодой человек, еще совсем мальчишка. На папке было выведено неровным, но аккуратным почерком кадровика "Иванов Анатолий Рустамович", год рождения, даты принятия на работу и номера приказов. Номер первого приказа о приеме на работу - два года назад, номер последнего приказа стоял рядом с сегодняшней датой. Тридцатое ноября две тысячи пятнадцатый год. "От Рождества Христова" - продолжил про себя Кленов и... отложил папку.
На черта эта папка ему сдалась? Ну уволил, не глядя, и уволил. Какая разница, что они там между собой не поделили? Начальники отделов Кленова устраивали полностью и выбор персонала он доверял им без каких-либо внутренних сомнений, лишь «для порядка» требуя приводить каждого новичка на собеседование с директором. Ведь чутье у последнего на профессионализм было отменное. Внутренние склоки коллектива Кленова в принципе не интересовали. Он всегда стоял, с момента занятия первого руководящего поста, на одной вполне разумной позиции, выражающейся емкой фразой: "Мне плевать, каким образом вы достигаете результатов в своей работе, я плачу вам деньги за то, чтобы она была выполнена качественно и в срок". И нисколько не сомневался в эффективности такого подхода, ведь об этом свидетельствовали собственная карьера и растущие из года в год доходы компании.
Нет, сегодня определенно с Кленовым творится что-то не то. Он терпеть не мог тратить столько времени на столь пространные и хаотичные рассуждения. Надо заняться тем, что действительно важно и требует немедленного решения. Но вместо того, чтобы позвать Веру и попросить ее принести текущие документы, Кленов взял с подставки мобильный и набрал номер жены.
- Алло, Таня? Ты уже знаешь?
- Игнатик, я немного занята... говори быстрее, о чем ты? - голос жены доносился чуть приглушенно и сквозь него в трубку пробивались звуки тягучей, как мед, и сладкой, как шербет, восточной музыки.
- Наша дочь выходит замуж. - Произнес Кленов, глупо улыбаясь пространству.
- Да неужели? Ну наконец-то... Ой... - Татьяна что кому-то быстро проговорила в сторону, видимо, получила ответ, и опять спросила. - Неужели? Вот неожиданность... Здорово...
Голос ее сорвался и пару секунд Кленову слышалось чуть прерывистое дыхание. В голову закралось неприятное подозрение.
- Ты где сейчас? - Он, зверея, резко повысил голос.
- Я... э-э-э... у подруги, тут одна неприятность вышла, я тебе перезвоню позже, хорошо? Не отвлекай меня, Игнатик - протараторила жена Кленова и прервала связь.
С минуту Кленов ошалело смотрел в пространство, чувствуя, как к голове приливает кровь, а глаза застилает пелена гнева.
- Шлюха! - рявкнул он в воздух и шарахнул волосатой рукой по столу с такой силой, что где-то во внутренностях стола жалобно скрипнули крепежные детали. - Я тебе покажу, блядь... У подруги...
Кленов набрал еще раз номер жены, но, как и следовало ожидать, мобильный был выключен.
"У подруги она... как же..." - Кленов, вскочил и заметался по кабинету, забыв в ярости обо всем, что его мучило с утра.
Метания прекратил звонок директора дружеской конторы. Последний сделал сомнительное, но соблазнительное предложение - Кленову нужно было как следует над ним подумать.
Кленов собрался, откинув личные переживания в сторону и занялся проблемами компании. К обеду он настолько погрузился в текучку, что даже остыл в своих ревнивых подозрениях к жене и почти забыл о недалеком "счастье" дочери. Прочие ощущения тоже притупились и как-будто исчезли.
МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА
Грызущее существо в груди напомнило о себе в туалетной комнате. Оно смотрело на Кленова, не мигая, глазами зеркального отражения немолодого, но еще весьма привлекательного мужчины. Оно отняло все краски у окружающего мира своим возвращением. Кленову опять стало худо. Оно все более становилось похожим на паразита из фильмов ужасов, поселяющегося в организме и медленно пожирающего человека изнутри.
"Надо развеяться... развеяться надо... отдохнуть как следует..." шептали бледно-серые губы человека в зеркале над раковиной - Кленов отвернулся от зеркала, выключил воду, вытер руки о бумажное полотенце, и вышел в коридор.
Компания жила прежней жизнью: мимо пробегали вежливо улыбающиеся менеджеры, в кабинетах тренькали телефоны и жужжала офисная техника. Правда, Кленову было не до того... Караваны вопросов, бессмысленных фраз мешали дышать, смотреть, адекватно воспринимать окружающий мир. На мгновение ему показалось, что вот-вот, сейчас придет понимание, в чем причина такого странного состояния: в мозг настойчиво стучались воспоминания из очень далекого прошлого и картинки недавних событий. Совершенно не нужные, бесполезные, только мешающие работать целеустремленному и сильному организатору, каковым всю жизнь был Кленов. "Ой, всю ли?" Последняя мысль принадлежала, конечно, не Кленову, а этому острозубому существу, поселившемуся с утра в его, Кленова, сердце.
Перед дверью в свой кабинет Кленов замер и задумчиво уставился на красивые длинные ноги своей секретарши.
"Отдохнуть..."
- Зайди ко мне, Вера, и предупреди второго секретаря, чтобы нас не беспокоили. Дверь за собой прикрой.
- Да, Игнат Борисович. Одну минуту.
Вера вошла через пару минут с блокнотом и карандашом в руках и замерла в ожидании указаний.
- Подойди, ко мне, - произнес Кленов, сидя в кресле для посетителей и указывая на место, где минуту назад стоял столик с недопитыми чашечками кофе.
Вера медленно подошла, старательно отводя глаза. Она прекрасно знала, что ее позвали отнюдь не для стенографирования ценных мыслей директора компании. В руках Вера все еще держала письменные принадлежности.
Кленов выпрямился ей навстречу, не поднимаясь.
Он очень старался не думать.
И он знал, что рядом с женщиной не думать получается очень хорошо.
Когда руки Кленова обхватили стройные ноги и поползли вверх по гладким блестящим чулкам, Вера очень натурально вздрогнула "от неожиданности" и опустила руки вдоль тела, выронив карандаш и блокнот. Затем, будто бы в нерешительности, легко положила вздрагивающие красивые кисти рук на широкие мужские плечи.
Она старалась не опускать глаз, чтобы не видеть лысеющую макушку своего босса.
"Умная девочка... очень хорошая и умная девочка" - думал Кленов, уткнувшись лицом в собравшиеся складки одежды секретарши. "Знает свое дело... Больше мне ничего не надо" Хорошо знакомый запах этой женщины приятно туманил голову, вышибая из нее всю накопившиеся за утро дрянные мысли...
Кленову захотелось целовать девушку и он поднял руки выше, к талии, совсем оголив бедра и притянул Веру, усаживая на себя верхом.
Не желая того, он все же заметил отсутствующее выражение лица Веры и внезапно почувствовал неприятный привкус во рту. Откуда-то со дна души стала подниматься волна неприязни к самому себе и этой красивой и совсем чужой женщине.
Торопясь заглушить сомнения, Кленов одной рукой перехватил Веру за шею и притянул к себе красивую голову, впиваясь губами в губы, вжимая ее лицо в свое, стремясь насытится женским вкусом, вытеснить им горечь сомнений и смутных образов.
Его вторая рука соскользнула с изгиба талии на живот, и ниже... погладила тонкую ткань кружевной вязи и проникла во влажную теплоту под ней.
Вера была как всегда готова, впрочем, как и полагается здоровой, чувственной женщине в объятьях знающего свое дело мужчины.
"У каждого человека есть изнанка. Она мягкая, влажная и теплая. Но женская изнанка всегда доступна. И всегда у женщин она мягкая, влажная и теплая, независимо от их истинного желания, двуличные... Да какая изнанка, твою мать!"
Кленов резко прервал поцелуй и освободил руки, чтобы помочь себе побыстрее добраться до нежной груди. О! Как умеет трепетать грудь этой женщины в его руках! Как она умеет отзываться на мужское прикосновение! Как изумительно правильны ее формы... Как замечательно быстро она лишает мужчин способности думать!
Но Кленов, вместо того, чтобы расстегивать блузу, замер, разглядывая черты лица, которые уже почти два года для него служили лишь неотделимой частью интерьера на рабочем месте, декорацией рабочих будней.
Девушка слегка прикусила нижнюю губу, тонкие крылья носа отчаянно трепетали, на скулах горел румянец... Все это было таким близким и приятным для глаза. Только желтые кошачьи глаза ее и смотрят куда-то далеко-далеко, сквозь него, Кленова...
Вера очнулась от далеких мыслей, чувствуя, что обычно напористый и нетерпеливый партнер сегодня то ли не в форме, то ли расстроен чем-то - то и дело останавливается, замирает, словно задумавшись.
Секретарша встретилась взглядом со своим боссом.
"Стареющий, несчастный мужик"- с брезгливой жалостью подумала Вера, обнаружив выражение непонятного ожидания на его лице и постаралась изобразить на лице ответное изумление и ожидание. Она не видела и не хотела ничего видеть в устремленном на себя взгляде, кроме обычной для мужчин типа "босс по жизни" похоти: для того, чтобы быть хорошей секретаршей, ей достаточно было интуитивно улавливать желания босса и как можно точнее их исполнять. Это она умела. Этому ее сам босс и научил. А романтика и прочие сопли ни к чему хорошему, кроме неприятностей не приведут. Этому ее тоже научил босс. Однако в сердце что-то дрогнуло, как и два года назад, когда она только увидела целеустремленного, волевого, красивого и очень умного мужчину — того, кто ее нанимал... Секретарша быстро подавила в себе сентиментальные воспоминания.
"Почему бы мне просто не трахнуть ее? Старею, что ли? И какого черта мне вдруг стало интересно, что она чувствует?" - Кленов совсем уже не понимал, чего он сам хочет и эти мысли его окончательно сломили его боевой настрой.
И босс вдруг спросил секретаршу:
- Вера, а кто я для тебя?
Глаза девушки округлились и она даже забыла, что надо бурно дышать, изображая нетерпение и страстное желание... Но мгновенно опомнилась и неторопливо, с придыханием, выдала два холодных, как болотные лягушки, слова:
- Любимый босс.
- Действительно, любимый? А почему не "любимый человек"?
- Да. Нет. Хорошо... пусть будет "любимый человек".
На лице - ни тени сомнения. А глаза - как у неверной жены через двадцать пять лет несчастливого, но выгодного брака. Кленов уточнил еще раз:
- Любимый кем угодно, но не тобой. Так, Вера?
Вера открыла было рот, чтобы возразить, залепетать о своей большой любви, но не успела. Игнат Борисович быстро встал, стряхнув с себя девушку, брезгливо вытер влажные пальцы о рубашку и коротко бросил:
- Одернись и убирайся...
Вера побледнела. Конечно, она уже давно не рассчитывала на теплые чувства Игната Борисовича и привыкла к его обычному холодно-практическому обращению с собой, но это... Чувствуя, как внутри просыпается ненависть к старому похотливому ублюдку, думающему, что он может вертеть людьми как хочет, она стояла, размышляя стоит это оскорбление ее служебного места или нет. Она почти замахнулась для пощечины, но... опустила руку, молча отвернулась, быстро оправила одежду и направилась к дверям.
- Не пускай ко мне никого в течение часа. - Отчеканил ей вслед Игнат Борисович. Вера не ответила, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Кленов постоял немного, потом поставил на место отодвинутый в сторону столик, и устало опустился в кресло. Надо было попросить новый кофе, но Кленов подозревал, что после произошедшего, доведет этой просьбой секретаршу до истерики. А в рабочее время в офисе лишнее эмоциональное напряжение совсем ни к чему.
"Однако... Она из тех, кто бледнеет от ярости. Все-таки я не зря именно ее выбрал два года назад ... Какая выдержка, все же... Надо будет потом помирится. Как-нибудь, при случае" - рассеяно отметил он, делая глоток холодной горечи и возвращая маленькую стильную чашечку на блюдце.
Кленов принял удобную позу, прикрыл глаза и постарался расслабится. Возбуждение еще не спало до конца. В голове роились тучи мыслей, а память жонглировала смазанными картинками с такой скоростью, что голова начала кружиться. И опять эта проклятая тошнота.
Кленов застонал, сжимая зубы и стараясь хоть на чем-нибудь сосредоточиться.
И у него неожиданно получилось.
В памяти вдруг отчетливо всплыло два воспоминания. Одно - из океана забытого детства. Второе вынырнуло из глубин сознания, притопленое пару месяцев назад большим количеством алкоголя. Между этими двумя воспоминаниями вклинивались картинки содержанием в тридцать лет жизни.
ДЕТСТВО, ОТРОЧЕСТВО, ЮНОСТЬ... МОЛОДОСТЬ?
Сначала Кленов увидел себя совсем еще ребенком.
Это был жаркий летний день. Кленов и Мишин - такой же точно мальчишка ,как он сам - уже две недели отдыхали в загородном пионерском лагере. Пацаны-четвероклассники сидели на купальне у озера, спрятавшись от дежурных, тщетно пытающихся найти себе условно-добровольных помощников на кухню. Жорка пару раз порывался пойти помочь, но Кленов - вернее, тогда еще просто Игнатка, удерживал друга, прося остаться еще немного поболтать.
И Георгий, довольный, что его личность интересна не только взрослым, но, и, в кои-то веки, сверстнику, каждый раз сдавался.
- Слушай тогда меня внимательно, - говорил он, глядя на солнечные блики на воде, и болтая пятками в воздухе - нам с тобой, да с такими задумками нужно создать тайную организацию. Мы будем с тобой главными в ней. Будем воспитывать себя и тех, кто захочет в ней работать. Будем заниматься спортом, учиться так, чтобы родители и учителя слова сказать не могли. Мы станем сильными, самыми лучшими и тогда мир вокруг мы тоже сможем менять. И построим его лучше, чем пишут в фантастике...
- А если все захотят стать лучшими? Самыми лучшими? Мы будем драться с ними, пока не победим, что ли?
- А зачем? - улыбался друг Жорка, поднимая брови - Зачем самым лучшим людям драться между собой? Мы будем дружить, вместе работать, строить космопорты, космические корабли и искать братьев по разуму. Ну, если надо, будем отбиваться, конечно, от злодеев разных... А заодно строить базы на необитаемых планетах и осваивать их, делать пригодными для жизни... А драться мы будем просто так, как каратисты - для укрепления тела и боевого духа.
Игнат засомневался:
- А если все не захотят становится лучшими и никто к нам вообще не присоединится? Что тогда? Мы будем самыми-самыми и будем всеми управлять?
- Мы с тобой и так будем самыми-самыми. - перебил Жорка. - И почему это «не захотят»? Если мы будем с тобой сильными и добрыми, как мой папа, умными, как мой дед... то они обязательно захотят, глядя на наши с тобой успехи. А зачем нам управлять кем-то, если приятнее помочь им тоже стать самыми-самыми. Так у нас будет больше друзей. Все будут друзьями!
- Ага, и Настька из четвертого отряда тоже захочет быть на тебя похожей... - засмеялся Игнат и, подражая серьезному тону взрослых, добавил - "все стали друзьями, потому что Жора хотел дружить с Настей".
- А ну тебя, - разулыбался Жорка, словно не заметив дружескую шпильку в адрес своих сердечных дел. - Может и она захочет. Я же не про мускулы говорю... Зачем девочкам мускулы? А про силу. Настоящую силу. Хотя нам с тобой мускулы совсем не помешают.
Потом они немного молчали и в этом молчании Игнат вдруг вспомнил что-то и спросил:
- Жорка, это твоя мечта? Ну, про то, что все станут самыми-самыми?
Жорка смутился и резче задергал ногами, молотя воздух.
- Ну да... в некотором смысле.
Игнат, поддавшись необычному чувству, внезапно вспыхнувшему где-то в груди, пробормотал:
- Знаешь, Жорка, клянусь чем хочешь, что никогда не отниму у тебя твоей мечты.
- Ты чего это? - Еще больше смутился Жорка.
- Да так... моя мама говорит, что самое худшее, что может сделать один человек другому человеку или многим другим людям, это отнять у него мечту и уничтожить всякую надежду... А еще она говорит, что нельзя зарекаться. Но я ведь не зарекаюсь, правда? Я даю обещание? Ведь и у меня мечта такая же... Ну, почти...
Жорка, смущенный, молчал. Потом тепло посмотрел на Игната и ответил:
- Ну, тогда, чтоб нам наизнанку вывернуться, если нашу мечту предадим!
После этих слов они помолчали чуток... а потом вместе, не сговариваясь, поднялись на ноги и отправились к осипшим от криков дежурным.
Кажется таким счастливым, как в тот теплый летний день, Кленов больше не был никогда.
Кленов поймал себя на том, что улыбается в пространство холодного кабинета. Он дернулся в кресле от последовавшей за открытием гаденькой мысли: "Боже мой, и чему радовался, мальчишка... розовые сопли с сахаром... счастливое детство оболваненных коммунистической пропагандой советских детей". Но воспоминание не стало менее приятным и ярким, а наоборот, с каждой секундой все больше разрасталось, шумно ворочалось и кряхтело, занимая место на самом видном стеллаже памяти.
Перед глазами Кленова промелькнули в бешеном темпе, будто лубочные, картинки последующих лет. Они вместе с Мишиным и вправду создали свою "тайную организацию". И эта мальчишеская идея даже продержалась до конца школы, превратившись из нечастых встреч «тайного собрания» в открытый школьный клуб "Корабль будущего". Кленов, правда, относился к этой затее больше как к игре, захватывающей и увлекательной... Но так случилось, что благодаря этой игре, а именно - тайным собраниям "посвященных" до восьмого класса, потом деятельности открытого школьного клуба, Кленов Игнат обрел очень многое. Он рано почувствовал настоящий вкус к учебе, развил в себе волю к действию и целеустремленность. Он привык держать себя в хорошей физической форме. Девчонки вешались им с Жоркой на шею пачками... Только Жора был неуклюж с ними, недотепист и очень стеснялся женского пола, отчего молоденькие девчонки быстро утрачивали к нему интерес. Игнат же рано научился пользоваться девичьей податливостью и без лишних сомнений брал все, что ему предлагали. Конечно, со всеми возможными предосторожностями, ибо осознавал уже тогда, будучи подростком - просто так от ответственности не уйти. Кленов вообще был гораздо более ответственным и вдумчивым. Он рос без отца и вынужден был просчитывать все свои шаги вперед. Он даже гордился, что рос один и не имел возможности, чуть что - бежать к отцу. А брата ему с успехом заменил Жорка...
Кленов даже не заметил того момента, когда они разошлись с Мишиным во взглядах. Где-то в старших классах, наверное. Когда Кленов стал гораздо прохладнее относится к "детской игре в хороших мальчиков и девочек", но нарушать своего обещания не хотел до последнего и никогда не говорил об этом своем новом отношении к клубу. Не хотел расстраивать близкого, ставшего почти родным, друга...
Кленов только помнил, как его собственная, еще тогда живая, но уже заболевшая сердцем мать, сокрушалась, что лучший друг сына пошел в армию, вместо того, чтобы учиться в институте вместе с Игнатом. Тогда они и потерялись. Помнится, в тот период утрата отношений не расстроила, а даже обрадовала молодого Игната Кленова - амбициозного, сильного, умного, знающего, чего он хочет, и умеющего добиваться поставленной цели. И наверное именно тогда он, Кленов, отбросил прочь все сомнения, причуды детских грез и устремился в свою собственную жизнь со своими собственными мечтами. Туда, где больше не было этого назойливого «мы», где было в основном «я».
Да, ему стало намного легче и радостнее жить - не было больше рядом Жорки, который всегда заставлял окружающих чувствовать себя чем-то кому-то обязанным, независимо от того, связан ли ты какими-то реальными обязательствами или нет. Детская мечта окончательно утратила свою притягательность перед широко разворачивающимися перспективами реальной жизни.
Кленов получил два высших образования. Женился. Выслужился в госконторах, благодаря чему относительно безбедно пережил вместе с молодой красивой женой и маленькой дочуркой развал и агонию Союза. Хотя были и дни трудные в материальном плане, когда пришлось как следует попотеть, чтобы не скатится за черту бедности. После смерти матери окончательно разочаровался в советских людях, не способных целеустремленно работать, не задавая лишних вопросов. А потом началось медленное, но верное восхождение по лестнице страхового бизнеса.
И, как справедливый итог прожитых лет - Кленов уже несколько лет является владельцем и одновременно директором одной из самых уважаемых страховых компаний в стране. У него, у Кленова, теперь есть практически все, чего он некогда желал. Еще не старая, красивая жена, умница-дочка двадцати лет, дом за городом, несколько квартир, личная красавица-секретарша, несколько семейных машин, свой шофер, даже охранник, и возможность приобрести практически все, чего только душа пожелает. Счета самых надежных банков отечества и Европы Кленов исправно пополнял запасами каждый раз, когда удавалось урвать заслуженный кусок пирога. Все это богатство несколько омрачается необходимостью постоянно быть настороже - бизнес, это такое дело... Не дай бог, упустишь что-то, недооценишь конкурента, не сможешь договорится с партнерами или властью - и все... Опять же, ответственность. Но ведь ничего даром в мире не дается, правда? Да, конечно, хотелось бы иметь все то же самое и даже работать столько же Кленов был бы не против. Вот только это постоянное ощущение нестабильности, ожидание подвоха... От такого ожидания Кленов сильно уставал.
Кленов поднялся из кресла и подошел к зеркалу, висящему в дальнем углу. Пристально осмотрел себя с ног до головы, прокручивая в мыслях эпизоды второго ожившего воспоминания.
ДРУЗЬЯ, ВРАГИ, ЧУЖИЕ ЛЮДИ
Он все же поехал на эту дурацкую встречу выпускников «Тридцать лет спустя». Что его толкнуло на поступок, совершенно ему не свойственный? Он ведь привык тратить время только на то, что может принести практическую выгоду и удовлетворение необходимых потребностей организма - сон, отдых, еда, секс... Может, смутное любопытство - насколько хорошо он сам выглядит в сравнении со своими сверстниками? А может, подсознательное желание ощутить давно забытую атмосферу надежды и мечты о светлом будущем? Об отдыхе здесь речи и не шло – Кленов предпочитал спортзалы, сауны с хорошенькими массажистками и дорогие рестораны, но никак не рожи постаревших одноклассников и шумные застолья с выпивкой.
Как бы то ни было, Кленов явился на встречу выпускников в свою родную школу.
Сама школа, конечно, разительно изменилась, но даже из под аккуратной халтуры дешевого, поверхностного псевдо-евро-ремонта все еще выбивался наружу дух советского босоногого детства. Детства, которое, чтобы не говорили, было относительно беззаботным и счастливо уверенным в том, что будущее должно быть обязательно светлым и прекрасным.
Актовый зал, в котором когда-то проводились танцевальные вечера и в котором Кленов обнимал тридцать лет назад не одну девушку, пользуясь возможностями танца, был заставлен накрытыми столами. К совершенно сконфузившемуся от ненатурально дружелюбного поведения присутствующих Кленову бывшие одноклассники подходили один за другим. Оказывается, они все знали о его жизненных успехах и спешили скорее поздравить, пожать ему руку и заглянуть в глаза. Кленову даже стало неловко, что он не интересовался никем и не может в ответ сказать ничего путного, кроме едва-слышного "спасибо". Он с неудовольствием думал о том, сколько зависти в глазах окружающих его людей. С ужасом он глядел на обезображенных не самой лучшей жизнью одноклассниц - тех красавиц, с которыми когда-то крутил романы. Из-за своего отношения к женщинам, Кленов всегда ругался с Мишиным. Правда пока они были рядом, они не могли долго находится в соре. Но Мишина рядом не было и никакие теплые воспоминания не помогали Кленову расслабиться, наконец, и получать хоть какой-то возможный минимум удовольствия от события. Его дорогой элегантный костюм на фоне собравшейся помятой "сэконд-хэндовщины" смотрелся так же нелепо, как розовое платье на невероятно постаревшей классной руководительнице, которой уже к восьмидесяти.
Ему что-то рассказывали, хлопали по плечам, вешались на шею подвыпившие страшные тетки... На каждом присутствующем были одеты маски благодушия и любви, но Кленов видел, что народ тщетно тужится в попытках оживить былую атмосферу клуба "Корабль Будущего". От этой натужности все страдают, но показать это боятся и в первую очередь боятся самих себя... Кленов успел трижды все проклясть и выжидал подходящего момента, чтобы смыться незамеченным, когда вдруг появился Мишин.
Огромный, заматеревший, он ввалился в зал с гитарой, громогласно извинился за опоздание и сходу поверг всех в светлые воспоминания, исполнив чудесную песню собственного сочинения. Песня была, конечно из далекого детства, пелось в ней о корабле, отправляющемся в будущее, о его экипаже. Потом, не давая новой волне грусти зацепить и без того унылый зал, развеселил шуточными куплетами, когда-то придуманными для школьного КВН восемьдесят четвертого или восемьдесят третьего года. И в финале своего импровизированного выступления встал в центре зала и просто, открыто заявил: "Ну, здравствуйте дорогие! Вот мы и снова вместе!"
Что тут началось! Кленов открыв рот смотрел, как люди на глазах скинули по паре десятков лет всего за несколько мгновений. К Мишину рванули со всех сторон, стремясь обнять, дотронуться, и он умудрился почти всю толпу заграбастать в свои медвежьи объятья. Лишь Кленов не решился сразу подойти. И только когда Мишин всех переобнимал, перецеловал всех женщин и поздоровался с каждым мужчиной... после того, как Мишин покрутил на руках худенькую старушку - бывшую классную руководительницу в розовом платье... когда его, Кленова, старый друг по фамилии Мишин, в беспокойстве поднял глаза над толпой одноклассников, ища кого-то глазами, Кленов шагнул к нему навстречу, широко улыбаясь.
Они встретились.
Они посмотрели друг другу в глаза.
Они прочитали там все, что могли и хотели увидеть.
И, наконец, они подошли друг к другу и крепко обнялись.
Ну, а потом все смешалось в карусели уже настоящего, неподдельного праздника.
Люди раскованно и неподдельно весело смеялись, разговаривали, шутили, делились воспоминаниями. Кленов и сам вдруг ощутил удовольствие от того, что женщины вокруг в нечаянной и труднообъяснимой радости стали опять похожи на тех давних красавиц. Теперь Кленову было приятно, что взрослые солидные мужики задорно хохочут, толкаясь локтями и пересказывая друг другу бородатые анекдоты. И плевать ему, Кленову, было на то, что в жизни так не бывает. Ему было хорошо и он старательно забросал все мрачные мысли, посетившие его в начале вечера, впечатлениями от встречи с Жоркой Падье - этим волшебником, как и тридцать лет назад, умеющим творить с людьми чудеса, мгновенно заражая людей своим жизнелюбием и чистым, искреннем пламенем любви ко всему человечеству. Жорка мог бы завоевать пол мира, образовав какую-нибудь религиозную секту - такова была сила его харизмы, которую Кленов в полной мере, пожалуй, осознал только сейчас.
Чуть позже, когда все уже порядком захмелели, Кленов и Мишин сидели за отдельным столом, и, шутя, и перебивая друг друга, рассказывали о происшествиях в своей жизни. Кленов узнал, что Жорка Пардье, ныне главврач кардиологического городского центра - Георгий Михайлович Мишин, после армии вернулся в город и благополучно получил образование в медицинском институте. Не без помощи родителей, подрабатывая ночами сторожем на разных производственных объектах, на выходных преподавая английский язык школярам. На втором курсе женился, в браке обзавелся двумя детьми - мальчиком и девочкой. Клуб "Корабль будущего" развалился, конечно, сразу после выпуска, несмотря на все усилия Георгия. После же развала СССР Мишин на некоторое время потерял себя, впал в глубокую депрессию и едва не развелся с женой. В это же приблизительное время он похоронил родителей. Едва не запил, но как-то выкарабкался – вероятно благодаря рождению третьего ребенка, еще одной дочери. К двухтысячному году оклемался от своих мытарств, занялся постройкой собственного дома, построил его с помощью новых друзей, преданной жены и растущих в процессе постройки детей, поступил в аспирантуру, получил степень кандидата наук. Вместе с женой и детьми возродил идею "тайной организации". Сама идея, конечно, претерпела некоторые изменения за прошедшие годы, но не существенные. Нашел единомышленников и теперь занимается созданием нового общественного движения, творит какую-то особенную "субкультуру". Завели с женой четвертого ребенка – девочку... В общем, счастлив и продолжает двигаться к своей мечте...
О себе сам Кленов говорил скупо, будто стесняясь своего относительного благополучия в жизни, не говоря уж об успехах последних лет. А потом Мишин спросил его о матери. И с этого момента в разговоре вдруг появилась горечь далекого разочарования друг в друге. Сквозь радость встречи засквозило дырами вопросов, не произносимых вслух. Так бывает, наверное, при встрече между друзьями, когда дружба, казавшаяся крепкой и нерушимой вдруг быстро и неожиданно скрылась за сонмом событий на много-много лет.
Кленов ответил нехотя, чувствуя, что от алкоголя стал непривычно мягок и сентиментален:
- Да умерла она у мена... Недолго поболела после того, как я институт закончил, и умерла. Сердце...
- Да, брат. Прости. Не знал. - Мишин опустил голову и некоторое время смотрел в стол... - Это в девяностые годы было, нет?
- Ну да... Что тут считать. Выпьем? - Кленов торопливо налил в пластик водки и они, не стукаясь хрупкими стаканами выпили. Дело шло к обсуждению политики. А Кленов не любил разговоры о политике – слишком большую бурю эмоций они вызывали в его душе. Плохо контролируемую, практически неуправляемую. Поэтому он тщательно избегал столкновений с какими-нибудь сторонниками тех или иных политических сил.
Мишин помолчал немного. Потом, не поднимая глаз, тихо сказал:
- Эх, и не спросить теперь, почему она тебе не передала, что я искал тебя, как вернулся... Я ведь говорил с ней по телефону, когда из армии вернулся...
- Да? - Кленов искренне удивился. - Странно... Мне действительно ничего не говорила... Может, это было, уже когда она слегла... У нее с памятью проблемы начались сильные...
- Добрая женщина была, мудрая... Наверное, тоже тяжело переживала развал...
- Ну, да.... многим нелегко пришлось. Семьдесят лет за призраком светлого будущего гоняться, а тут на тебе... Столько всякой дряни повылазило на свет... - Кленов, взял еще бутерброд, махнул кому-то рукой в зале и еще раз плеснул в стаканы водки.
- Давай, за то, чтобы наши мечты совпадали с нашими возможностями, а?
Этот тост Жорка Падье в юности очень не любил и всегда произносил его по особому – «пусть наши возможности совпадают с нашими мечтами». Кленов никогда не понимал разницы, но об этой причуде друга помнил и ему захотелось проверить, насколько адекватен Мишин в своих реакциях, не занесет ли его на опасную политическую почву...
А Мишин замер, глядя на старого друга, выражение его крупного широкого лица стало вдруг растерянным и каким-то беспомощно-детским.
Кленов дико разозлился. Ну ведь так все хорошо начиналось! Жорка то, оказывается, из этих трепачей-интеллигентов... Отчаянно захотелось сказать что-нибудь резкое. Он и сам не знал, от чего, просто вдруг эти «собачьи» глаза Мишина его разозлили. Вспомнился, может, последний год общения. Тогда Игнат с тоской наблюдал за неугасаемым энтузиазмом друга-одноклассника. Энтузиазмом, на одних парах которого Георгий все вел и вел куда-то свой «корабль будущего», ни мало не заботясь о хлебе насущном и реальных перспективах развития... Кленов тогда все больше молчал, потому что не в силах был снять с друга его «розовые очки» - вроде как мечту детскую предал бы, обещание бы нарушил...
Кленов хлопнул рукой по столу и наигранно удивился, еще надеясь, что удастся вернуть обратно волшебную радость от встречи и беспечность разговора:
- Что тебя смутило, дорогой друг? Нет, и мне, конечно, жаль, что такую страну развалили большую... - он запнулся и отвел глаза, - и вообще, тяжелые это были времена, да и идея не плоха... Но ведь только идея. И мы уже не дети. Ну, можно, конечно, продолжать верить. Хобби, в конце-концов себе такое сделать – людям помогать, если есть время и деньги... Но на самом-то деле время надежд уже прошло... Да-да! Пришло время работать, жить, действовать по-настоящему. Создавать своими руками рабочие места людям, двигать социальную сферу. Барахтаться в том, что есть, пока ресурсы не кончились... Мы вот тут недавно проводили гуманитарную акцию по бесплатному страхованию наших городских стариков старше восьмидесяти. Конечно, не миллионами их обеспечиваем, но, все-таки.... И вообще, давай не будем поднимать эту тему, а? Как-нибудь потом...
Мишин молча смотрел на товарища школьных лет и в его глазах были боль, разочарование, обида и горечь... Он подождал, когда Кленов выдохнется в своей тираде, немного сочувственно ему улыбнулся и сказал:
- Ты вот, что, Игнатка... забудь о том, что сегодня было. Что встретились мы с тобой и что разговоры разговаривали. Я еще тридцать лет назад понял, что моя мечта – это моя мечта... Хватит. Забудь. Мне жаль, что моя мечта оказалась для тебя... чужой. Прости. Ты счастлив. Я тоже. У меня жена, у тебя – жена. У меня дети – у тебя тоже... Мы не одни сейчас и это, в конце-концов, самое важное.
Он встал, возвышаясь над Кленовым, как гора, медленно вышел из-за стола и, разворачиваясь к залу, медленно проговорил:
- А вообще... Я тогда был слишком молод и наивен, верил, что невозможно... лишить мечты такое количество людей. Но оказывается, можно вывернуть наизнанку целый народ и целую страну... И самое обидное... - некого особенно винить в этом. Разве что себя... И то... я был слишком молод, чтобы что-то действительно понимать. Пойду, потанцую.
Кленов молчал. Он уже ненавидел Мишина. просто за то, что последний опять появился в его жизни и опять Кленов почему-то чувствует себя виноватым перед старым другом. Он и себя почти ненавидел за это ничем не объяснимое чувство. Ведь Кленов не сделал ничего плохого! Ни тогда, ни сейчас! Наоборот! Он старался быть самим собой! Он БЫЛ самим собой. Он стал собой, когда из его жизни, убрался наконец несознающий своих деяний манипулятор... Всю свою жизнь. А эти мишины – тупые жрецы светлых идей... что они смыслят в жизни? Да ничего! Только отравляют окружающим их существование, мешают работать, жить... воздух... До чего же тяжело дышать, кондиционер сломался что ли?!
Кленов выскочил из зала, прихватив бутылку водки и стараясь не смотреть, как прыгает Мишин среди хмельной толпы, распространяя вокруг себя атмосферу непринужденности и беспечности. Пробежался по гулкому пустому коридору в незабытом направлении...
«Лицемер! Змея!» - бормотал про себя Кленов, делая один за другим глотки из бутылки, укрывшись в школьном мужском туалете. «Всю душу разбередил, сволочь... А главное, с какой стати? Я ничего ему не обязан. У меня свой путь, у него – свой. Это только он так может на людей действовать. Нет... прав я был, что порвал с ним... Ничего бы у меня не было, будь я с ним... А может, и того, хуже... может и меня бы не было... Порвал? Я порвал с ним?! Да, дорогой товарищ... Мать мне тогда сообщала о твоем появлении. Сообщала. Но я забыл. Я не хотел расставаться... Нет, не хотел... Мне просто повезло, что дел было много и я... Да. Так. Именно так. Мысли путаются...»
Кленов подошел к зеркалу над маленькими умывальниками и долго стоял перед ним, покачиваясь и разглядывая свое отражение.
Потом кто-то, кажется, вошел. Кленова, уже с трудом соображавшего, увлекли обратно в зал. Он тоже танцевал. И даже с Мишиным, они как-будто помирились... потому что сошлись в танце, как тридцать лет назад, изображая сражающихся джигитов и бились грудь в грудь, пока не попадали на руки окружившим их и хлопающим людям, смеясь...
А потом...
Он отчетливо вспомнил, как по окончании встречи вывалился в свежую, мокрую осеннюю благодать, жадно хватая пересохшим ртом воздух и пытаясь справится с немеряным количеством алкоголя в своей крови. Вспомнил, как, по дороге к стоянке, где его поджидал личный шофер на любимом Шевроле, его скрутило судорогой и он начал блевать, едва успев отойти с дороги к кустам, огораживающим пришкольный участок.... Вспомнил, как кто-то подошел и участливо его поддержал и как он пытался отбиться от этих рук и все-время бормотал «Не хочу! Не хочу обратно! Мне здесь хорошо. На этой изнанке! У меня есть... все... что мне надо?.. а тебе что надо?» Вспомнил, как этот «кто-то», сочувственно шмыгая носом, довел его до машины и усадил с помощью шофера на заднее сиденье, похлопал по плечу и исчез.
Таким жалким и раздавленным, как в те минуты он никогда не был. Он даже не подозревал, что можно упасть до такого состояния. И виновником всего этого был его лучший друг!
Лучший друг, преданный им, Кленовым, еще тридцать лет назад.
Опять заныло сердце и он вернулся в кабинет, за свой стол. Нажал кнопку связи с секретарем и попросил:
- Вера, раздобудьте в аптечке валидол или карвалол или что-нибудь... от сердца. И зайдите ко мне, пожалуйста.
РЕШЕНИЕ
Вера появилась через три минуты. На бесстрастном, холодном лице, едва уловимо подрагивали уголки губ. Она подошла к боссу, поставила ему на стол стакан с водой и положила пару каких-то таблеток...
Она не успела увернуться от руки Кленова, схватившего ее за запястье.
Вера не испугалась, но почувствовала странную смесь ярости и злорадства. Почему-то она ясно ощутила, что босс чувствует свою вину. И даже если прямо в этом не признается, сейчас постарается как-то загладить свое поведение. «Зачем ему расставаться с такой сообразительной «секретуткой». Ведь это так непрактично... и так не удобно» - пронеслось у нее в мыслях и в глазах потемнело от болезненной обиды на всю свою жизнь и этот проклятый день.
Кленов держал в своей лапище изящную женскую руку, сжатую в кулак и молчал. Он не знал что сказать, потому что не помнил, когда последний раз перед кем-нибудь извинялся... Он будто забыл, что это такое. На языке вертелось обычное вежливое «Спасибо, милая». Так он говорил ей после каждого любовного акта. Другие слова уже и затерялись. А ведь когда-то были и другие слова – нельзя же вот так, сразу, ошарашивать человека своим сугубо прагматичным подходом. Кленов знал, как соблазнять женщин. Знал, как доставить себе и им физическое удовольствие. Вот только как просить прощения он не знал. Разве что у жены? «Прости, дорогая».
Нет, не то.
В итоге, Кленов отпустил женскую руку и едва увернулся от удара другой руки. Он сблокировал новый замах, выскочил из-за стола и, обхватив девушку так, чтобы она по крайней мере не смогла нанести самый неприятный для мужчины удар, почти с разбегу притиснул ее к стене.
- Вера, девочка... я был не прав. - Сказал он ей прямо в лицо и отпустил девушку.
Вера расплакалась. Кленов разозлился, но было уже поздно. Он снял трубки стационарных телефонов, вырубил мобильники и пошел к дверям, чтобы запереть их. Потом вернулся к столу и проглотил пару таблеток из упаковки, не запивая. Взял стакан и повернулся к сползшей на пол Вере. У нее явно случилась истерика. Кленов понимал, что не смотря на это, девушка просто железная... и довел ее до подобного состояния именно он. Но что делать в такой ситуации он не имел представления. И от того лишь еще больше злился.
Он опустился на корточки рядом с захлебывающейся слезами секретаршей и молча сидел, ожидая, пока та успокоится. Ее покрасневшее, искаженное лицо, периодически выглядывающее из под ладоней, было совсем не таким, как обычно... Кленов отметил, что он почти не пользуется косметикой – тушь не потекла, следов размазанной штукатурки, которую он обычно наблюдал на красивых лицах жены и дочери в подобные моменты он не заметил...
Вера тем временем успокоилась... В голове был полный бардак и она внутренне сосредоточилась на том, чтобы успокоиться. Минут через пять, она уже не всхлипывала, только, отвернувшись и глядя через щели в жалюзи на серое небо и желтый кусочек соседнего дома, изредка судорожно вздыхала. Еще через минуту, у нее высохли слезы и она взяла стакан из протянутой руки.
- Спасибо. - произнесла Вера.
- Не за что. - ответил Кленов.
Они помолчали.
- Успокоилась?
- Да.
- Пересядь в кресло, пожалуйста.
- Хорошо.
Кленов чувствовал, как сердце под действием лекарства отпускает. Вяло подумал, что надо бы к врачу заглянуть. Вера сидела напротив, красивая и неприступная. Теперь неприступная. Больше никогда Кленов не решиться еще раз прикоснуться к этой женщине. И от этой мысли внутри у него все сжалось. Что это? Привычка? Интересно, а если у него вот так забрать жену и возможность заниматься с ней сексом тогда, когда ему этого хочется? Ничего, кроме, злости думая об этом, Кленов не ощутил. В голову полезли варианты наиболее выгодных решений по разводу. Директор компании откинул эти мысли, как неконструктивные.
Пришлось признать, что ему было бы жаль расставаться со своей секретаршей и онявно привязался к ней за два года.
Но он уже принял решение. Осталось только о нем сообщить.
Кленов медлил.
Ему вдруг стала понятна причина своего состояния. Это все последствия встречи с Мишиным. Из под контроля вырвалось все то, что он с успехом прятал в себе и закидывал на антресоли подсознания, чтобы избавиться от всех лишних эмоций, чтобы жизнь была гладкой, ровной, удобной... Кленов, в отличие от Мишина, никогда не страдал заботами о мире. Он страдал заботами о себе и матери. А позже, после смерти единственного родного человека, заботился лишь о себе. Потом о семье. И не видел ничего плохого в таком образе жизни. Да и можно ли назвать «плохим» то, что было просто образом жизни? Но пример друга, глубина в каждом его действе – не оставляли Кленова все пробегающие мимо годы. И Кленов ломился вперед, в свою собственную жизнь локомотивом, проламывая путь на свободу от этого образа чистоты, искренности и целеустремленности, зацепившего его в самом детстве и катящегося вслед несмотря на безумную скорость саморазвития Кленова... Кленов еще в юности, про себя, высмеивал пафос, с которым его друг бросался на ветряные мельницы, но не мог не подавать копья своему рыцарю, хоть каждый раз и улыбался своим скептическим мыслям... И это не закончилось на расставании с Мишиным. Кленов так и остался старшеклассником в душе, отчаянно завидующим силе убежденности, смелости и вере человека-примера. Кленов всю жизнь состязался со своим другом и отчаянно боялся встретить его и увидеть, что тот по-прежнему лучше, сильнее, увереннее и ярче. И что того по-прежнему любят и уважают больше и искреннее, чем его, Кленова.
- Вера, найди мне пожалуйста, домашний адрес и телефон Мишина Георгия Михайловича, кажется, он главный в кардиоцентре, - Сказал вдруг Кленов. И добавил, странно улыбаясь в пространство, - потом соберись сама и скажи Михаилу, чтобы готов был отвезти нас по этому адресу.
- Вам нехорошо? - Поинтересовалась Вера. Ей было по большому счету все-равно, но определенное воспитание не позволила промолчать. Да и босс действительно очень уж странно вел себя сегодня. Ей было бы плевать, если бы он не сделал попытки извинится. Но он извинился. Видимо, как умел.
Кленов не ответил. Вера кинула быстрый взгляд на его лицо, постаревшее за один день , и поспешила из кабинета. Ее собственные черты уже избавились от следов от недавней истерики. Немного болел живот и слегка дрожали колени, но она все же оправилась от ситуации и, приказав себе «подумать об этом завтра», занялась делом.
Она нашла требуемый адрес и вызвала шофера, потом не без опаски заглянула в кабинет. Почему-то ей представилось, что Кленов умер от сердечного приступа и от этой мысли в груди стало холодно и больно. Но Кленов был живее многих живых. Он с кем-то говорил по телефону, отчаянно жестикулируя и только махнул на нее рукой, когда она заглянула. Через десять минут он вышел из кабинета почти такой же как всегда – подтянутый, собранный. Только в глазах его появилось что-то новое, доселе не заметное никому, в том числе Вере – будто какая-то искра тепла и заинтересованности окружающим миром.
ДОМ, СЕМЬЯ, ДЕЛО
Был седьмой час, когда Кленов и Вера подъехали к дому Мишина. Всю дорогу они молчали, впрочем, как и большую часть любых совместных поездок куда-нибудь. Только обычно Вера думала о своем, а сегодня она то и дело украдкой бросала взгляды на своего босса и не могла отделаться от мысли, что происходит нечто совершенно странное, ОН похож на обычного человека, а не машину. Не иначе скоро конец света....
Кленов улыбался своим мыслям, вспоминая телефонный разговор с Мишиным, в котором напросился к тому в гости. Впрочем, Мишин и не сопротивлялся особенно – настолько сильным было в его голосе изумление, что, видимо, держать оборону он просто не мог. Кленов, все еще находясь под действием таблеток, что выдала ему Вера, пребывал в приподнятом настроении. Он не зря столько лет гнал себя к вершинам совершенства. Ему ли сдаваться сейчас, когда у него есть все шансы показать свое превосходство? Он здоров как бык, обладает огромными средствами и способен распоряжаться ими, как ему заблагорассудится. А что – Мишин? Мишин со своим клубом или что там у него... «новая субкультура», кажется... просто будет на него молится. Ведь Кленов почти магнат. Он может устроить все, что только пожелает. А Мишин будет ползти без него черепашьими шагами к свой мечте всю оставшуюся жизнь. И еще запряжет на это неблагодарное дело своих детей и, может, какое-то количество таких же донкихотов, упертых и свято верующих в свои детские идеалы.
Каким сладким казался Кленову кожано-бензиновый аромат автомобиля! От этого ли, или еще почему, у Кленова закружилась голова, когда они вышли из автомобиля, притормозившего у ворот дома Мишина. Конечно, этому двухэтажному кирпичному зданию было далеко до кленовского размаха, но домик выглядел симпатично. Лет семь назад у Кленова был такой же. Кленов посмотрел на Веру, подводя ее к калитке и залюбовался чуть бледными, тонкими чертами лица. Он сжал чуть сильнее ее локоть и когда она повернулась к нему, удивленная, в самое лицо прошептал:
- Я тебя сейчас познакомлю с моим старым другом. Он тебе понравится. Но он женат. Так что не надейся даже...
- Что вы, что вы... - Вера раздраженно выдернула локоть и отодвинулась от босса. Ей было неприятно, что он вот так, как ни в чем не бывало ведет себя с ней и еще пытается выказать какое-то чувство ревности. Откуда в нем взялась эта пошловатая манера? У нее язык чесался спросить какого черта Кленов тащит ее с собой после всего, что произошло днем и что у нее самой нет никакого желания знакомиться с его друзьями. Но она опять промолчала, подумав о том, что босс, конечно, сволочь порядочная, но опасаться его друзей она просто не может. Кленов, не смотря на глубоко циничную душу, не был ни маньяком, ни садистом.
В этот момент за высоким сплошным забором раздался лай собаки, затем человеческий голос, кажется, женский, послышался звон цепи, потом калитка распахнулась и Кленову с Верой пришлось опустить глаза. Дверь им открыла маленькая симпатичная девочка лет десяти. Очень худенькая и угловатая, она была очень мила. И глаза у нее были отцовские. Дело даже не в форме, а в выражении – Кленов сразу узнал этот взгляд. Немного озорной и в то же время спокойный, добродушный...
- Привет, а родители дома? - хором произнесли Вера и Кленов.
- Только мама. А папа позвонил и сказал открыть вам, дядя Игнат. Он скоро приедет.
Девочка посторонилась, пропуская гостей внутрь двора. Идя по тропинке, Кленов оглядывался, ревниво выискивая признаки неудобств и нищеты. Но все выглядело вполне прилично. Хоть и шика особого не было. Гараж, беседка, собачья будка и вымощенные глиняной плиткой дорожки между не особенно ухоженной землей.
Войдя в дом, Кленов замер, Вера едва не упала, не ожидая резкой остановки. Перед ними с Верой появилась богиня. Неописуемой красоты молодая рыжая женщина, приветливо улыбнулась и протянула руку для пожатия:
- Здравствуй, Игнат, - и, повернувшись к Вере, - и вы здравствуйте! Вы, наверное, жена Игната? А мы с ним, вот, тридцать лет не виделись...
Вера машинально пожала руку, протянутую ей, - она была ошеломлена не меньше Кленова. Правда, через несколько секунд наваждение спало, и Вера поймала себя на том, что придирчиво разглядывает не такую уж молодую и не такую уж красивую женщину, крепко обнявшую Кленова. Ее секрет притягательности заключался, пожалуй, в спортивной подтянутости и прекрасной глубине серо-зеленых глаз, скрывающей все недостатки лица и даже превращающей их в своего рода достоинства, изюминки. Еще в ней было что-то совершенно не знакомое Вере, но хорошо известное Кленову. Такой была мать Мишина – сияющая, лучащаяся любовью, любимая женщина. Счастливая женщина. Почти полная противоположность матери Кленова, на чье доброе лицо была словно наложена печать горя и одиночества. А теперь, вот, нет в живых ни той, ни другой... И за все тридцать лет своей независимой жизни Кленов больше таких женщин не встречал. Он удивился, откуда его знает жена Георгия, но показывать удивления не стал – лишь улыбнулся в ответ.