Веремьёв Анатолий Павлович : другие произведения.

Второе слово любви

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
   АНАТОЛИЙ ВЕРЕМЬЁВ
  
   ВТОРОЕ СЛОВО ЛЮБВИ
  
   Через полтора года после окончания школы, почти через три после отъезда моей любви из моего города в город чужой, от Вали Зотовой я получил перед Новым Годом от неё письмо. Письмо жестокое, но, в общем-то, закономерное, давно мною ожидаемое. Писала, что жить под вечной опекой родителей устала. Писала, что я, её любимый, настолько непредсказуем и ненадёжен в своих поисках собственного пути, что совершенно неизвестно сможет ли она когда-нибудь дождаться моей готовности для создания семьи. Писала, что познакомилась с порядочным парнем и вполне возможно, что скоро выйдет замуж. И спрашивала: а что я ей скажу? Если скажу, чтоб ждала и пообещаю ("а твоё слово верное!"), что рано или поздно я на ней женюсь - она пошлёт своего парня подальше, а дальше будет терпеть свои жизненные невзгоды...
   Я ответил, поздравляя с нововогодним праздником, что
  "желаю ей нового счастья" и, "если уж ей замуж невтерпёж",
  то я её благословляю, поскольку для её счастья я готов
  отказаться от собственного.
   Но нужно было посмотреть Вале в глаза, услышать
  вблизи биение её сердца и понять собственную реакцию. Тогда
  я сделаю окончательный вывод.
   И вот однажды и неслучайно рано утром я вышел из
  зачуханного пригородного тихохода на станции Фаянсовой.
  Прошёл недалеко до пятиэтажных станционных домов, без труда
  нашёл нужные мне номера дома и квартиры. С замиранием сердца
  позвонил в дверь на первом этаже.
   Открыла дверь сама Валя, уже бодрствующая, в богатом
  халате, с подкрашенными губами. Не то в ужасе, не то от
  удивления растерялась и задрожала:
   - Ой, Толик... Каким ветром?.. Ой, заходи же,
  заходи!..
   Ни поцелуя, ни пожатия руки. Замелькала предо мной
  суетливо и робко, подсовывая тапочки, снимая с меня пальто.
   - Я люблю приходить нежданно, - пытался навести я
  первый мосток, но Валя меня не слышала, уши, что ль, ей
  заложило, думала о своём - как со мной себя вести, куда
  деть, и, вообще, что всё это значит.
   Наконец, завела меня в свою комнату, в квартире кроме
  нас не было никого. Комнатка была уютная, с диваном, ковром,
  на котором в вязаной рамочке висела моя фотокарточка
  восьмиклассного возраста, где я - в зимнем пальто и шапке.
  Самый выигрышный мой портрет. "Значит, помнила..."
   Обратил внимание, что за все эти первые минуты Валя
  ни разу не посмотрела мне в глаза. Наконец, она принесла
  чашку чаю, села напротив за журнальный столик и, опять не
  глядя, сообщила:
   - А мы на этой неделе на субботу назначили...
  свадьбу. С Володей... Он сейчас придёт, к девяти. Ты не
  хочешь остаться на свадьбу?
   В голове у меня зазвенело, словно по ней ударили,
  взволнованное сердце затихло, наверное, остановившись
  совсем. Я сказал:
   - Быстро ты решила... проблемы...
   Тут Валя посмотрела, виноватая, жалкая, совсем
  некрасивая, почти чужая. Вернее, совсем чужая.
   - Но ты же понимаешь, Толик?..
   - Понимаю... Я приехал в последний раз тебя увидеть.
  Проститься. Завтра утром мой поезд, на Сухиничи. Я могу
  побыть до утра на вокзале.
   - Нет, нет... Володя пока что живёт дома. У нас места
  хватит. Ты же не станешь меня обижать?
   - Да разве я могу тебя обидеть?.. Если сам обиженный...
   - У меня выхода не было, Толик!
   А глаза её говорили, говорили многое. Лишь не было
  твёрдости ни в её словах, ни во взглядах.
   - Ты что? Уже беременна что ли?
   - Глупости. Мы ещё и жить не начинали. Другое... Я
  тебе потом объясню.
   Зазвенел дверной звонок. Валя убежала открывать,
  зашепталась в коридоре. Я промочил горло чаем.
   Зашёл высокий парень, под метр восемьдесят,
  сухощавый, темноволосый, уверенный. Пожал мне руку.
   - Привет, привет... Так ты и есть Толик? Валя много
  про тебя рассказывала. Если останешься на нашу свадьбу, я
  буду рад.
   - Нет. У меня здесь только пересадка на Сухиничи.
  Приехал вас с Валей поздравить.
   - За это спасибо. Мы собрались в Киров, за покупками.
  Ты отдохнёшь с дороги или поедешь с нами?
   - Конечно, поеду. Я не устал...
   Так всё было обычно, просто. Приехал одноклассник
  невесты из родного города, поздравил жениха и бросился
  помогать в подготовке к свадьбе. Бегал по магазинам, таскал
  сумки, советовал, что покупать.
   Киров был значительно более солидным городом, чем
  Мещовск, похожий на подмосковные города. Но я ничего не
  видел. Я стал неизвестной тенью, сопровождал и подсматривал,
  как чужой парень поддерживает мою девушку за локоть,
  склоняется к её уху, разговаривает с ней и оборачивается ко
  мне, проверяя, как бы не потерялась эта приставшая к ним
  сегодня тень.
   Если по другому как-то можно уничтожить человека, то
  это всё ж более гуманные способы, чем употребили для меня.
  Несколько часов я молча ходил возле Вали и её жениха и тихо
  исчезал, растворялся в печали, умирал.
   И думал, думал, чувствуя безнадёжность...
   Конечно, мне ничего не стоит расстроить эту свадьбу.
  Но зачем? Я то в женихи явно не гожусь! Будет ли Валя
  счастлива с этим Володей, одному Богу известно. Я не имею
  права вмешиваться в чужую судьбу. Но и моя судьба скатилась
  под откос. Сегодня я теряю свою любовь, остаюсь опять один
  на всём белом свете. Опять я - одинокий волк. Нужно хотя бы
  доиграть свою роль достойно. Не подам вида, что обворован.
  Сделаю вид, что дарю. Подходит ли мне поза дарителя счастья?
  Нищий бродяга, бросающий к ногам королевы своё горящее
  сердце, потому что больше у него нет ничего. Но и с этой
  последней задачей я обязан справиться. Страдать начну
  завтра, когда сяду в поезд. Счастливые не увидят слёз того,
  кого они сделали несчастным. Я не должен омрачать чужую
  жизнь! Вообще, не имею прав сейчас совершать любые поступки.
  Я всего лишь символ прошлого. Нужно выстоять, и я выстою
  всего одни сутки, уже меньше суток, чтобы наутро исчезнуть
  навсегда.
   Я выстоял до трёх часов пополудни, пока мы,
  замотавшись, натаскавшись сумок с вином и мясом (отвозили их
  на квартиру Володи), наконец, не причалили к Валиному дому.
  И тут Володя сделал редкий, исключительно благородный
  поступок. Он словно бы оценив моё долготерпение, мою немую
  пытку в течение всего дня, искренне и просто сказал:
   - Я знаю, Толик, вам с Валей есть что сказать друг
  другу. Мы то ещё наговоримся. До прихода родителей осталась
  пара часов. Я уйду, оставлю вас наедине - поболтайте,
  вспомните прошлое. Если завтра рано уезжаешь, давай
  простимся. Счастливо тебе!
   - Спасибо, Володя. Я надеюсь, что с тобой Вале будет
  хорошо. Будь счастлив и ты!..
   Валя при мне, не стесняясь или не показывая смущенья,
  поцеловала своего жениха, и он ушёл, оставив меня на
  очередное испытание.
  
   На кухне я безразлично выпил предложенную Валей рюмку
  водки и съел тарелку борща. Потом мы уселись на разных
  сторонах дивана в уютной Валиной комнате и начали решающий,
  но заранее прощальный разговор. Говорили вполоборота, Валя
  пождав под себя ноги, прикрытые длинным халатом, я -
  скрестив и руки и ноги, в напряжении и движении, готовый в
  любой момент вскочить, броситься к прекрасным ногам, в бой
  или в бездну.
   Сначала я должен был сказать о своих чувствах,
  всё-таки они были ближе - прямо во мне.
   - Забавно, но лишь восемь часов назад я бежал к тебе
  с вокзала и думал, что сейчас обниму, что наша
  законсервированная любовь вспыхнет вновь и останется только
  вспомнить запах твоего тепла, аромат губ... А увидел -
  разбитые горшки и совсем чужую... девушку. Ты тоже - две
  недели назад писала о любви, значит она была в тебе, а
  сегодня ... целуешь другого... Ты предала нашу любовь,
  Валя...
   - Не терзай меня, Толик!..
   Ей бы нужно было прижаться к моей груди, утешиться. А
  она, наоборот, отвернулась, сжалась в клубок, посуровела.
   - Ты же обещал, не выворачивать мою душу, не
  вспоминать...
   - Когда это я тебе обещал?
   - Ну, значит, мне хотелось, чтобы ты это пообещал...
  Всегда ты меня понимал, хочу, чтобы понял и теперь... Три
  года назад ты убедил меня, что мы одинаковые, "мы - одной
  крови" - говорил ты. Время бежит, мне стукнуло 19, тебе
  скоро 20 лет! Ты, может быть, и остался свободным, а я
  поняла, что стала женщиной, и между нами очень большая
  разница. Тебе, свободному охотнику, даже представить себе
  трудно, что значит быть "объектом охоты", когда тебя
  преследуют стаями, дерутся из-за тебя за углами клубов,
  преследуют как "дикое мясо". А дома тебя держат на привязи,
  чтоб не сбежала, не скурвилась, если тебе понравилось быть в
  центре внимания... Наша любовь была идеалом, это
  прекрасная сказка, которую можно только выдумать, но она не
  имеет ни какого отношения к реальной жизни. Мне, Толя,
  настала пора жить, а не грезить! Прости, если ты ещё думаешь
  по другому...
   - А ты думаешь, что можно жить без любви? Что можно в
  постели спрятаться от волчьей стаи на улице?
   - Почему? Володю я по-своему люблю. Не так, как
  когда-то тебя, романтично и на грани безумия, люблю разумной
  любовью, практично. Володя порядочный парень, не увлекается
  спиртным, неплохо зарабатывает токарем на заводе. Он меня не
  будет обижать. И сегодня... Ты бы никогда не поступил так,
  как он - не оставил бы один на один со старым другом. А он
  мне доверяет, мне верит...
   - Разумной любви не бывает. Это расчёт, Валя! А всё
  рассчитать невозможно. Нельзя рассчитать жизнь! Ты можешь
  жестоко ошибиться. Дай Бог, чтобы этого не случилось!
   Валин азарт откровения иссяк, она успокоилась,
  рассуждала сейчас со мной как с подружкой о достоинствах
  своего жениха, глядела на меня снисходительно как на
  зашедшего в гости мальчишку, который почему-то мотаясь по
  жизни так и не вырос и наглядно проигрывал её новому
  избраннику и по внешности, и по одежде, и по моральным своим
  качествам, безрассудный, непредсказуемый, авантюрный.
  "Какого дьявола ты сюда залетел?" - было написано на её
  лице.
   Но я знал, что только таких, взбалмошных, любят. И
  решил подразнить её самомнение.
   - Знаешь, Валя, хотя чужая душа - потёмки, твою душу
  я знаю наизусть. Я держал её в руках. Я сам её лепил по
  своему образу и подобию. Твой Володя зря доверяет тебе, а уж
  мне и тем более. Сказать тебе, что я сейчас могу сделать?..
  После недолгой борьбы, я тебя изнасилую. Ты будешь в шоке,
  мгновенно меня возненавидишь, но тут же простишь. Я же тебя
  люблю! А завтра ты соберёшь свои вещички и уедешь со мной
  хоть на край света. И будешь счастье своё не рассчитывать,
  будешь счастливой ... жить!
   Я встал, жестоко улыбаясь. Валя побледнела, прижалась
  к спинке дивана.
   - Ты не сделаешь этого, Толик!.. Нет!..
   Она заплакала, не закрывая глаза, и слёзы бежали из
  распахнутых в страхе глаз по её щекам.
   - А в глубине души ты хочешь, чтоб я это сделал...
   Я подошёл к ней вплотную. Где-то под халатом билось
  сердце, в нём была борьба - броситься мне навстречу или
  убежать как от дьявола. О, это зарево чувств, здесь полыхали
  все краски жизни, увидеть их - и умереть! Но я видел, что
  преобладали всё-таки цвета заката. Я сказал:
   - Разочарую тебя, Валя, но я с тобой так не
  поступлю... Моя беда, что во мне всегда разум побеждает
  безумие. Тоскливая жизнь - я сам это знаю!.. Меня ведь
  грозятся к осени забрать на два-три года в армию. Надеюсь,
  что убегу - в военное училище или ВУЗ. Но украсть девушку на
  каких-то девять месяцев, а потом бросить на произвол судьбы
  - на это даже подлец не пойдёт, а я, ты знаешь, не совсем
  подлый... Живи уж по законам своего разума!
   Сквозь слёзы она улыбнулась.
   - Ой, как ты меня напугал...
   - Скажи, что не оправдал твои тайные надежды.
   - Глупости. Ты чересчур самонадеян. Я думала, что за
  два года после школы стал другим, а ты - всё такой же!
  Говорил, что рождён победителем. Что ж, побеждай! Но я свою
  жизнь уже определила. Хотела бы дождаться тебя, но ты даже
  этого не предлагаешь. Ты уверен, что найдёшь себе настоящую
  королеву, а не какую-то "парикмахерскую дочку"! Значит
  судьба нам - расстаться...
   Мы ещё поговорили на эту тему. В конце, когда Валя
  совсем успокоилась, глядела на меня по-доброму как на
  желанного гостя, а я с самого приезда так и не дотронулся
  даже до её руки и, набравшись наглости, спросил:
   - А добровольно, по собственному желанию изменить
  своему жениху перед свадьбой... повесить ему рога на память
  от любимого - ты, конечно, не хочешь?
   - Конечно, нет... Я хочу сохранить уважение к себе
  и... к тебе.
   - Большую часть жизни ты будешь жалеть о том, что не
  сделала этого. Сейчас пока - твои представления другие.
  Только поверь, хотя я и не предсказатель, но будет так, как
  я сказал тебе! Жалеть будешь!..
   Сказал я это сгоряча и вообразить даже не мог, что
  так оно и будет...
  
   Тонкий человек на моей дороге познаний Витя Мурзин
  неоднократно говорил, что бывают минуты, даже мгновения, в которые вмещается вся жизнь, если не вся, то крупная её часть, не меньшая, чем сюжет для небольшого романа.
   Вот такие минуты мне пришлось пережить, короткие,
  немногословные, но с картинками как на полотнах великих
  мастеров, картинками, врезавшимися в мою память, исчезнуть
  которым суждено только вместе со мной...
   Ранним зимним утром мы вышли с Валей из подъезда её
  дома и пошли на станцию. Рассвет ещё только брезжил. Занятый
  своими думами я его запечатлел внутренним зрением,
  неосознанно, только вот было так, что четверть небосвода,
  откуда должно появиться в положенный час солнце, заливал
  мистический СИРЕНЕВЫЙ цвет.
   Бывают такие рассветы зимой, но я ещё не догадывался,
  что сиреневый цвет останется навсегда на фоне моей памяти.
   Валя была красиво одета - в тёплом пальто-разлетайке,
  в меховой шляпке с полями, слегка подкрашенная, импозантная
  и отстранённая от меня - почти что на целый метр. По законам
  доброжелательности просто шла проводить до поезда знакомого
  парня из родного города, видно, что приезжего, не своего,
  совершенно не соответствующего её элегантности.
   По дороге на станцию я решил ещё что-то сказать, чтоб
  эта встреча не выветрилась в душе отстранённой дамы.
   - Была одна история, Валя, реальная, на самом деле.
  Случилась во время гражданской войны с будущим писателем
  Всеволодом Ивановым, тем, что написал книжку "Бронепоезд
  14-69". Иванов и правда воевал с белыми на бронепоезде.
  Однажды их поезд остановился в чистом поле, и молодой
  красногвардеец решил пройтись по цветущему лугу, собрать
  цветов. Отошёл недалеко и встретил девушку. Она тоже
  собирала букет, была в одном лёгком платьице. Девушка юная и
  прекрасная. Красногвардеец только увидел её, сразу полюбил.
  Не спросил даже имя её и сказал: "Давай уедем с этого луга
  вместе, на всю жизнь..." Она говорит: "Да, нужно бы вещи
  какие-нибудь собрать... Я ведь даже босиком". "Ерунда, -
  отвечает молодой боец. - Поезд нас ждать не будет! Всё
  наживём! Главное, чтоб уйти вместе с этого луга и
  навсегда..." И она ушла с будущим писателем, полюбили они
  друг друга на всю жизнь и прожили, не разлучаясь, до
  глубокой старости...
   Вале не нужно было разъяснять мои прозрачные намёки.
  Она сказала:
   - Ты же сам, Толик, вчера сказал, что для тебя это
  невозможно.
   - А ты - могла бы?.. Когда любишь - всё возможно.
  Выкрутились бы. Лишь комфорта я тебе не обещаю.
   - Не будем про это!.. Судьба за нас уже всё решила.
   - Ах, да - судьба...
   Когда я покупал в кассе вокзала билет до Сухинич,
  ухмыляясь, спросил:
   - Так на тебя, Валя, билет не брать?
   - Не дури!
   - Правильно. Если решишься, мы и без билета с тобой
  уедем. Заплатим кондуктору.
   До отхода поезда было ещё больше, чем полчаса.
   Мы стали на пустынном перроне возле бетонного столба
  освещения, я впервые за нашу встречу взял Валины руки в
  кожаных перчатках в свои. Сердце моё разрывалась. В свете
  электрического фонаря искажал пространство ещё загадочный
  сиреневый рассвет.
   Я отогнул края перчаток у Вали на запястьях и нежно
  поцеловал обе руки.
   - Не надо этого, Толя... Не надо!
   - Всё надо! Ведь этот миг - окончание нашей любви!
   - Если я заплачу, у меня поплывёт с ресниц краска. Я
  стану страшной, и не хочу, чтоб ты запомнил меня
  некрасивой...
   - Для меня ты навсегда останешься самой красивой,
  самой нежной, самой... самой... Ты - моя лучшая пора
  юности... Пусть отдали тебя другому! Душу человеческую
  никому нельзя вынуть. А моя душа с твоей - неразлучима.
   - Ой!.. Я бы поехала с тобой, Толик, если бы уверена
  была в тебе. Но ты - непредсказуем. Ты совсем не определился
  в жизни, не знаешь, кем станешь и куда пойдёшь. Не могу я
  из-за любви бросить свою устоявшуюся жизнь!
   - Не можешь, значит - не можешь!..
   - Ты найдёшь себя женщину, много лучшую, чем я.
   - Лучше - не бывает! Лучшая до конца для меня только
  ты!
   - Не надо... Не надо! Я боюсь заплакать. Уходи!
   Да. Мы уже всё сказали, что ещё можно сказать при
  последнем расставании? 15 томительных минут оставалось до
  отхода поезда, а у нас уже не осталось слов. Только чувства
  кружили и терзали наши сердца. Валя, чтоб не упасть, плотнее
  прижалась спиной к бетонному столбу. А я выдавил из себя
  последнее:
   - Ну, что ж, прощай! Прощай навсегда!.. Не хочешь,
  чтобы я тебя поцеловал?
   - Не хочу. Прощай.
   Я пошёл к вагону, который стоял метрах в десяти от
  столба. У вагона уже давно крутилась молодая, в фуфайке
  кондукторша и подозрительно на нас двоих посматривала.
  Паровоз уже прицепили, и он, раздувая пары, дымил над
  перроном. Этот дым на фоне сиреневого рассвета на самом деле
  был похож на туман.
   И в голове моей зазвучала единственная и неповторимая
  мелодия, словно специально написанная для данного случая,
  словно случаев таких никогда не было, только этот.
  "Сиреневый туман над нами проплывает, над тамбуром горит
  прощальная звезда..."
   Я встал на ступеньки вагона, обернулся, обхватил
  поручню и стал смотреть на Валю. Она, прижавшись спиной к
  столбу, не отрываясь смотрела на меня ... сквозь сиреневый
  туман.
  
   Вот эту картину я никогда не забуду: пятнадцать
  минут, разделённые пространством перрона, двое молодых людей
  соединились взглядами друг с другом, замерли, и никакая сила
  не могла оторвать эти взгляды.
   Какая она была красивая, моя Валя! Румяное лицо,
  полное страсти, набухшие глаза и губы. Тело, уже не
  принадлежащее мне, дрожало под напряжением чувств,
  распадалось, качалось. Чтоб унять дрожь, Валя одной рукой
  уцепилась за столб, несколько спряталась от меня, но
  одумавшись, чтобы я мог оценить её всю, опять вышла из-за
  столба.
   Если бы мы плакали и целовались на перроне, это было
  бы менее чувственное прощание, менее заметное для
  посторонних, чем наша последнее ласкание взглядами. Я
  ощущал, что только одна кондукторша в фуфайке, распахнув
  глаза, наблюдает эту сцену.
   Так и должно быть, так и положено - "кондуктор не
  спешит, кондуктор понимает, что с девушкою я прощаюсь
  навсегда..."
   Кому была нужна эта наша боль? Господи, зачем люди
  придумывают себе страдания? Я много позже понял и
  поблагодарил Бога, потому что наша боль нужна нам самим.
  Истинная наша печаль оживляет душу, делает нас людьми,
  отделяет от законов практических и физических для служения
  нелогичному, возвышенному, неземному. Хочешь прожить и
  сдохнуть как баран на живодёрне - не страдай! Хочешь
  угаснуть свечой, истратившей воск - не страдай! Не хочешь
  уйти в забвение при жизни - люби, мучайся, живи!..
   15 минут без перерыва говорили на прощальном перроне
  только наши сердца. Язык наш так немощен и груб, только
  сердца знают слова истины, слова любви, прощения и покаяния.
  Моё сердце взывало (под мой неловкий перевод!): "Прости
  меня, Валя, что я такой, как есть! Я не сумел сделать себя
  другим, не сумел так отладить свою жизнь, чтобы в неё
  вписалась без остатка ты! Прости, что не смог я посвятить
  всю свою жизнь тебе!"
   И Валино сердце кричало: "Не разлюблю тебя никогда,
  потому что ты такой, а не другой! Но что же делать? Жизнь
  отрывает тебя от меня навсегда!.."
   Я вспомнил ещё слова на присланной Валей
  сентиментальной открытке: "Судьба заставит нас расстаться,
  но не заставит разлюбить..."
   И в СИРЕНЕВОМ дыму уже звучали последние ноты:
   Я помню те слова, что ты тогда шептала,
   движенье нежных губ, ресниц твоих полёт...
   Ещё один звонок, и смолкнет шум вокзала,
   ещё один звонок - и поезд отойдёт...
   Валя стояла пригвождённая к прощальному столбу.
   Никогда я больше её не увижу, не увижу такой,
  прощающей любовь, ещё чистой, гордой, созвучной к чувствам
  моим. Лишь поезд отойдёт - она изменится, станет чужой
  хлопотливой женщиной, её коснутся чужие губы и руки, и ляжет
  она в свадебную постель с другим. Исчезнет моя девочка из
  восьмого класса, которую я выиграл на пари с приятелями. Это
  она, та самая девочка, ещё стоит у столба. Но скоро её не
  станет. "Всё это поглотит сиреневый туман..."
   Паровозик издал предупреждающий гудок. Кондукторша
  мне сказала:
   - Нужно уже закрывать дверь! Поднимись, пожалуйста, в
  тамбур.
   - Погоди немного...- выдавил из себя я, но в тамбур
  поднялся. Кондукторша опустила площадку над ступеньками, я
  встал на неё, смотрел на Валю, и жестом отмахнулся, чтоб
  дверь ещё не закрывали.
   А Валя не изменила своей позы. Она молча умирала на
  моих глазах, сама переправляла свою раненую душу навсегда ко
  мне, и стояла, стояла уже без души, не шевелясь и не дыша,
  как памятник.
   Кондукторша рядом со мной тяжко-тяжко вздохнула. Она
  не видела никогда таких прощаний, таких...
   Сиреневый туман становился плотней. В краски тумана
  добавилась кровь, застилающая мне глаза. О, Боже, как я мог
  выдержать такое и не проронить слезу? Как не лопнуло моё
  сердце в наплыве чувств?
   Поезд дёрнулся, загремел буферами, начал трогаться.
  Мы последний раз с Валей были ещё недалеко, но она не
  взмахнула рукой, словно боялась, что я за эту руку утащу её
  с собой. Может и правда, губы её шевельнулись, а может мне
  всё мерещилось под звуки сумасшедшей песни:
   Последнее "прости" с любимых губ слетало,
   в глазах её больших - тревога и печаль...
   Ещё один звонок, и смолкнет шум вокзала,
   и поезд отойдёт в сиреневую даль.
   Поезд уходил, оставляя на перроне неподвижную Валю,
  словно памятник моей любви. Состав уползал от её ног.
  Паровоз дал гудок, длинный, прощальный. Ещё громче
  бесновались наши души, пронзительно крича, поднимаясь и
  падая в ледяном отчаянии, под последние взгляды. Смертельный
  танец гибнущей любви мы исполнили вместе, согласованно; он
  отразился в наших глазах как бред.
   Так она и не стронулась с места, пока не исчезла из
  виду. "Неужели я смотрел на неё в последний раз?" Но я не
  подумал даже выпрыгнуть с поезда, вернуться. Всё было
  предопределено, всё было как ссудил нам Бог. Изменить этот
  рок никому не дано.
  
   В полупустом вагоне пригородного поезда я уткнулся
  носом в окно, хотя ничего там не видел. И не думал я ничего.
  Звучала только настырная, так ловко для меня придуманная
  мелодия мещанского романса. Были в нём ещё слова - "осталась
  ты одна, одна на всё готова..." В числе того,
  сверхвозможного, напевалось про "ласку и любовь, коварство и
  обман..." Но мне этот куплет не нравился, Вале такие слова
  не соответствовали.
   Боль в сердце не унималась, не знал я как долго ещё
  её выдержу.
   Подошла проводница, снявшая фуфайку и оказавшаяся
  круглолицей молоденькой девчушкой, моложе меня. Подала мне
  чашку чаю. Говорила как сердобольная взрослая, видно что
  росла в деревне, где быть добрыми естественно.
   - Выпей чайку, миленький! Успокойся. Это я для себя
  заварила, но, вижу, тебе совсем худо. Попей, может от
  сердца-то и отойдёт...
   Хотя мне было всё безразлично, я отхлебнул горячего
  чаю, сказал девчонке "спасибо". А она сидела напротив меня
  как воробей и во все глаза меня жалостно рассматривала.
  Потом не выдержала и наивно спросила:
   - Неужто, миленький, ты ТАК её любишь?
   Спросила-то не в прошедшем времени - "любил", а в
  настоящем, в нынешнем, в ясно видимом моём состоянии -
  "любишь?"
   - Да...- пробормотал я. - Но она выходит замуж за
  другого.
   - Ух...- поразилась девчонка и затарахтела. -
  Подумаешь, цаца какая!? Видела я её на перроне,
  расфуфыренная, накрашенная. Да, ты, миленький, не такую
  кралю ещё себе оторвёшь! Ты не хуже любых других, здоровый,
  ладный. Захочешь, так найдёшь себе лучше неё в тыщу раз...
   - Лучше неё - не бывает, - повторил я однажды
  сказанные слова, и вдруг с облегчением увидел, что первая
  моя слеза предательски скатилась со щеки прямо в чай...
   Простенькое сочувствие расслабило душу мою ощутимее
  хитроумных умозаключений, боль моя словно отодвинулась в
  сторонку от сердца, не ушла из груди, но запряталась,
  замаскировалась, чтобы выпрыгнуть хищным зверем на меня в
  подходящий момент.
   Как живой, но контуженый, я разговаривал, что-то
  делал, совершал, перемещался в пространстве и времени.
  Добрался до Мещовска, побыл с мамой, повстречался с
  друзьями, вернулся в свой совхоз. Всё было как в том
  "сиреневом тумане" - расплывчато, ненатурально, не со мной.
  Мой двойник делал за меня необходимые шаги, выручая из
  небытия, куда я упал, потеряв любовь.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"