Веремьёв Анатолий Павлович : другие произведения.

Песня Зойки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мне нравится своя проза юности. Пусть найдутся и для неё почитатели!

  
   АНАТОЛИЙ ВЕРЕМЬЁВ
  
   ПЕСНЯ ЗОЙКИ
   - повесть -
  
   ПРОЛОГ
  
   Константин Петрович Истомин без конца вспоминал одно и тоже, перед ним словно беспрерывно вставало самое кошмарное его утро за уже долгую теперь жизнь.
   Он, молоденький Костя, открыл глаза с первыми звонками трамваев на улице. Лучше бы он их не открывал - было ощущение, что ему нужно выползти из засыпанной землёй могилы, а нужно ли это, или всё-таки лучше остаться по ту сторону жизни, он ещё не понял. Даже веки поднять над воспалёнными глазницами стоило великого труда. А уж качнуть разбухшей многопудовой головой, в смысле - черепом, потому что мозгов внутри давно не было, одна зудящая боль, - такое совсем было не под силу.
   "Что это с ним случилось? Какой железнодорожный состав его переехал? И где он вообще?" Для ответа нужно было хоть что-нибудь возле себя увидеть.
   Приоткрыв пол глаза, Костя обнаружил просторную комнату, метров на 20, разбросанную по полу одежду; он лежал на полу, на какой-то фуфайке, а рядом в разных позах беспорядочно раскинулись человек 5-6 мужчин и женщин, все тяжко спящие. Пытаясь повернуть собственную голову, Костя затронул такую адскую муку, что на мгновение отключился.
   "Как он сюда попал? Что это за люди?" Подниматься всё-таки было необходимо. Совершив героическое усилие Костя сначала упёрся подбородком в то, что лежало под его головой - это была его собственная одежда: рубашка, брюки, даже засаленный галстук (его, точно!). С большими перерывами, подолгу отдыхая, Косте удалось поочерёдно подсунуть ломкие свои локти себе под грудь. Поза начинала походить на восстание из мёртвых утонувшего гуманоида. Но приподнять голову было абсолютно невыносимо. Тогда Костя решил сначала поднять наиболее лёгкую часть туловища - собственный зад.
   Ура! Зад воспарил над бренным телом! В такой суперпозиции Костя продержался несколько минут. По голове мощно лупили кувалдой, кровь застлала глаза, и видимость на некоторый период времени исчезла. Но жизнь в нём ещё теплилась и побеждала. Резко, словно обманывая судьбу, Костя опёрся на локти. О-о! Он уже успешно встал на карачки, значит, этап развития пресмыкающихся прошёл, осталось немного - побыть животным, стать обезьяной, потом человекообразным и схватить в свои руки палку...
   Попробовал сесть - удалось. Сидя натянул на голое тело рубашку, раскинул перед собою штаны, чтобы набравшись сил в них залезть...
   Не прошло и получаса как Костя, дрожащими руками опираясь о стену, начал пробираться среди раскинутых людских тел по незнакомой комнате в направлении коридора, предполагаемого размещения туалета и кухни. На кухне силы оставили его, он уткнулся головой в стену, словно поддерживая её, а при ином измерении пространств - стоя теперь на четвереньках на стене.
   Рядом раздался низкий женский голос:
   - Что, Костенька, помираешь? (Его оказывается в этом доме знали!)
   - Да... Помираю... - ответил Костя, покосил глазом вбок и увидел молодую некрасивую женщину, в распахнутом халате, с торчащими грудями и рыжеволосым пахом. Но его это нисколько не всколыхнуло, словно так всегда и положено, словно разговаривал с голыми женщинами всю свою сознательную и бессознательную жизнь. Да и тысяча голых женщин сейчас на него не произвела бы никакого впечатления!
   - Но от этого я тебя спасу. Сейчас остограмимся, - сказала женщина.
   - Спасибо, Зойка, - услышал он собственный голос. Оказывается, знал, как её зовут, оказывается, он здесь не совсем чужой среди чужих.
   Стуча зубами о стакан он вылил в себя водку. Передёрнулся, чуть не рыганул, но Зойка воткнула ему в рот солёный огурец, и он справился с отвращением к самому себе, ко всему миру, устоял на ногах и в шатком равновесии организма.
   Рыжеволосая Зойка тоже качалась перед ним, едва стоя на ногах.
   - Отоспался бы! Чего встал такую рань? - промямлила Зойка.
   - Нет, пойду... Лучше пошатаюсь на свежем воздухе, без вас, - твёрдо ответил Костя и сам удивился своей твёрдости и презрению к приютившему его миру.
   - Хозяин - барин, Костя!.. Гуляй... - ещё сказала Зойка.
   Через несколько минут он уже был на воле и истошно рыгал у выходной арки незнакомого ему двора на улице Таганская. Так было написано на табличке. Вместе с желудком очищение постиг и весь организм, даже из-под черепа выскочила какая-то часть затяжной боли. Костя почти ожил, встряхнулся, и, расплетая ноги, которые так упорно обратно сплетались, зашагал зигзагом по тротуару.
   Вопреки старой привычке, он не посмотрел на номер дома, откуда только что вышел, не отметил для будущего окружающие приметы. Похоже, что возвращаться сюда он больше не собирался.
   Довольно крутая, с подъёмами улица, сплошь из двухэтажных и трёхэтажных домов предвоенной архитектуры, выкрашенных, как один, в жёлтый цвет охры, привела его к высокому и внешне не выделяющемуся зданию. Это была оштукатуренная кирпичная шестиэтажка, тоже жёлтого цвета, с большими закрытыми наглухо воротами, колючей проволокой над воротами. Все окна с первого по последний этаж были в решётках, между этажами на вделанных в стену опорах тоже была натянута в несколько рядов колючая проволока, с рядами поднимающимися вверх. Костя неосознанно прочёл: "МВД СССР. ВОСЬМОЕ УПРАВЛЕНИЕ. ЦЕНТРАЛЬНАЯ ТАГАНСКАЯ ПЕРЕСЫЛЬНАЯ ТЮРЬМА".
   Таганка!.. Где ночи полные вина?
   Таганка, зачем сгубила ты меня?
   Таганка, я твой бессменный арестант,
   Пропали юность и талант
   В твоих стенах...
   Сюда его завела нелёгкая судьба. "От сумы да от тюрьмы не зарекайся" - меланхолично отметил Костя, ласково так ещё раз осмотрел заветный приют уголовников. "Все здесь будем!" - обречёно решил и поспешно, почти отрезвев, по крайней мере, много меньше шатаясь, пошёл прочь.
   Оказался, опять с провалом времени на пройденную дорогу, на каком-то мосту, эстакаде. Стоял, опираясь на бетонный парапет, смотрел вниз - там в четыре колеи лежали рельсы, невдалеке отстаивались грузовые составы, периодически с разной скоростью, со стороны составов с ускорением, навстречу - замедляя ход, проходили поезда.
   "Так жить нельзя... - тягостно, словно ворочая камни, Костя размышлял. - Нужно или завязывать, или развязывать. А что мне ещё ждать? Всё я знаю, и блеск и нищету, везде побывал - на колокольне и на дне, не пора ли кончать музыку? Ведь нового я ничего не увижу...
   Так просто - перекинуть своё грязное тело через бетонный парапет, рассчитав подход очередного поезда, и всё остановится, время остановится, не будет так мерзко и тягостно. "Всё пройдёт, как с белых яблонь дым..."
   Это было совсем не похоже на шутку. Но и не было осознанным решением. Можно было назвать суицидное его настроение чувством, кошмарным чувством взамен прекрасных и радостных - веры, надежды, любви, сейчас ему не доступных. Будь он более пьяным или менее крепким, этот кощунственный его помысел мог стать свершившимся фактом, случаев таких - самоубийств в нетрезвом состоянии больше, чем достаточно.
   Костя думал и думал о возможном своём исчезновении навсегда. "Мамка обревётся и почернеет от горя... Приятели достойно выпьют за упокой моей души... Жалко, любящих
  по-настоящему не завёл, таких, как Галя Бениславская, что застрелилась возле могилы Есенина..."
   Дальше мыслишки шли совсем неинтересные. Институт бросить Костя решил ещё неделю назад, так что "светлое будущее" его нисколько не держит. И, вообще, его не волновало, что будет после него, главное, что его не будет.
   Словно прощаясь, он посмотрел влево на просыпающуюся Москву. Это было не то, что он видел на Таганской улице - это была уже Таганская площадь. Улица Таганка вовсе даже не Москва, "моя деревня" - называл её выросший в этом мирке приятель Кости Володя Грачёв. Москва же - сияющая ослепительным светом, идущем не с хмурого неба, а прямо с улиц, домов, площадей, Москва - город Солнца, город страстей. Сейчас она только наливалась светом и шумом, но к восьми часам пробудится, заполнит пространство и время, заполнит сердце, которое ещё не остановилось.
   Косте очень жалко стало самого себя, и он посмотрел направо. А справа, как он облокотясь о парапет, стояла... Зойка. Одетая в помятое платье, нечёсаная, некрашеная, "женщина с Таганской помойки" - иначе было её и не назвать.
   - Ты что? Откуда взялась? - неласково спросил он.
   - Ты ушёл, а я кинула на тебя карты. И очень неважный вышел расклад. Тяжёлый ты был, подумала, как бы чего с собой в таком настроении не учудил. Схватилась, оделась и побежала следом. Вот - догнала. Ты как?
   - Ох, Зойка-Зойка... Всё-таки ты - человек. Добрая у тебя душа. Зачем я тебе, нескладный грубый парень? Чего тебя волнует, что со мной случится?
   - Дурак...
   - Явно, что дурак! Но сейчас, милая моя, я уже думаю, что "этот миг не жизни окончание, а только начало".
   Зойка засмеялась, дохнула на Костю перегаром.
   - Хорошие слова приятно слушать. Только за такие слова ты мне и нравишься. Пойдём-ка! Через 15 минут, в восемь, откроются "бутербродные", войдём с тобой в форму и снова продолжим жизнь.
   Костя сунулся по своим карманам.
   - Да у меня только рублёвка завалящая, на трамвай.
   - Пустое. "Тугрики" у меня не вывелись - не пропадём...
   И пошли они, овеваемые свежим утренним ветерком, по животворным московским улицам, а Москва раздувала свои меха Рая и Ада, Радости и Потери, Надежды и Разочарования. Жизнь в Москве начинается рано...
  
   Константин Петрович Истомин прервал свои видения. Задумался.
   Москва была у него единственным городом, который он любил непререкаемо. Город его юности, город - всё. Признался он в своей любви давно, а вот объяснить Любовь к этому миру было бы надо.
   "Почему это признание в любви люди называют объяснением в любви, хотя никто никогда в этот момент ничего не объясняет? Странная штука любовь, всё в ней перепутано, и слова любви навечно и неоспоримо теряют своё изначальное значение. Ну, ладно, не об этом речь..."
   Москва губила его и спасала, как та Зойка, которую он вспомнил. Зойку все знали и называли "цыганкой", хотя вряд ли бывают на свете цыгане рыжие. От "чавело" у Зойки были только песни да некоторые манеры. Но опять он отвлекается от главного, от Москвы...
   Как объяснить любовь его к Москве? Он не раз пытался, сочинял словокипящие монологи, из одних чувств, на одном дыхании, без доказательств. Почти никто его не понял, даже Володя Грачёв. Теперь он стал другой, смирённый возрастом, умудрённый, умиротворённый более глубоким пониманием самого себя и окружающего. Теперь он в состоянии без предвзятостей посмотреть на самого себя со стороны, отделить зёрна от плевел, в калейдоскопе воспоминаний найти ведущую к цели нить. "Нужно попробовать, нужно обязательно попробовать!.."
   ... Несколько лет Истомин описывал и переживал события и впечатления своей московской жизни, ловил убежавшее время. Получился у него целый роман, книжка на 600 страниц, которую в другие времена навряд ли у кого наберётся терпения прочитать. Жизнь и время сейчас стали другими, с ускорением перед падением в пропасть, с "новыми русскими", гоняющимися за деньгами и скандалами. Правда, остались ещё и люди, интересующиеся духовными поисками, находками в исследовании и оправдании человеческой сущности. Именно на этом островке, возможно, сохранится жизнь в наполненном противоречиями гибнущем мире.
  
  НАЧАЛО
  
   В один из обычных безденежных дней очень тогда молодых студентов Костю Истомина и Володю Грачёва занесло на улицу Таганка. Шагали по тротуару высокий Володя и коренастый Костя, обсуждали какие-то творческие проблемы. Но на душе у Кости, как всегда в последнее время, было пусто и тягостно.
   У общественного туалета их неожиданно окликнула
  невзрачная девица. Рыжая, молодая, но какая-то
  опустившаяся, тусклая.
   - Ребята! Можно вас попросить об одолжении?
   - У самих не гроша! - грубо отмахнулся Володя, они
  хотели пройти мимо, но девица их притормозила.
   - Не деньги мне нужны, болваны!
   - А что вам, девушка? Не паренька ли для удовольствия?
  - ёрничал по привычке Володя.
   Девица сбивчиво начала объяснять, что её только что
  жестоко обманули. И кто? Собственный муж! Только вчера он
  вернулся из "мест, не столь отдалённых", "оттянул срок".
  Она встретила его - "будто ждала", накормила, наласкала до
  самого утра. Утром выложила ему свои накопления - 400
  рублей, пошли в город по магазинам, подобрать ему приличную
  одежду - костюмчик, туфельки. Деньги он взял себе. Полчаса
  назад зашёл в этот мужской туалет, попросил подождать его
  минуточку. И как испарился. Нет ни его, ни денег.
   -... Загляните туда, ребята! Есть там кто-нибудь? Не
  будет же он там до ночи отсиживаться...
   Володя и Костя, ухмыляясь женской глупости, заглянули
  в туалет. Проверили все кабины - ни души в туалете не было!
  Дурила ли их девица или обдурили её - для них никакого
  значения не имело. Вышли, подошли к девице, доложили:
   - Нет там ни души, крестом Богом клянёмся!
   - Ну и хер с ним! - отчаянно заявила девица. - Не было
  у меня мужа, а теперь нет опять и больше уже не будет... Не
  хотите ли погулять на поминках по моей любви, ребятки?
   - Мы то - с удовольствием! - ответил Володя. - Только
  у нас на двоих один рваный рублик...
   - Что деньги? - махнула рукой девица. - Тут жизнь
  пошла на смарку, любовь украли! А вы - деньги? Пошли ко мне
  в притон!
   Не веря неожиданной удаче, приятели пошли за девицей,
  которая тут же сказала, что зовут её Зойка, что она
  "вообще-то, цыганка, хотя на цыганку внешне не похожа". Но
  такой её жалкий жребий!
   Идти было недалеко. В одном из старых двухэтажных
  домов на захудалой Старо-Таганской улице они поднялись по
  лестнице на второй этаж. Но и выше была лестница, на
  чердак. Туда вела дверь. Зойка толкнула дверь, и они
  ввалились в настоящий вертеп.
   Чердак был малость приспособлен под жильё - были пол,
  стены, низкий потолок, и нехолодно. Посредине помещения под
  яркой лампочкой просторный стол из досок на козлах был
  уставлен выпивкой и закуской, за ним восседала и гуляла
  разнузданная компания, человек 15 мужчин и девиц, галдели,
  шумели, матерились. Увидев Зойку, закричали ей "как
  родной", не обратив внимания на новых хахалей. Хахалей у
  этих девиц хватало своих - мужички в наличие были и
  молодые, и постарше, приблатнённые и "интеллегенты" -
  всякие. Ребята заметили, что по углам чердачного убежища
  ширмами были отгорожены уголки, наверное, с постелями, и
  время от времени отдельные девицы удалялись туда на пару с
  каким-то мужичком "подводить оплаченные итоги". Но скрип и
  стоны за ширмами никого здесь не смущали.
   Зойку посадили во главе стола, рядом пристроили её
  подшефных, налили им по стакану водки для вхождения в общую
  форму. Костя с Володей с удовольствием выпили, закусывали,
  приглядывались. Зойка оказалась самой страшненькой среди
  девиц - остальные, штук 5, были симпатичные, фигуристые,
  молодые - по 20 -25 лет. Вертеп есть вертеп, нечего его
  разгадывать! Девицы, явно смотрелись обычными
  проститутками, не вокзальными, не ресторанными - для своего
  круга, воров, аферистов, искателей приключений. К последним
  можно было отнести и их, двух заблудившихся в безденежье
  студентов.
   Зойка тоже приняла целый стакан, всплакнула, поведала
  подружкам свою историю про предателя-мужа. Значит, ребятам
  она не врала. Потом Зойка заявила:
   - Всё! Всё, что кончилось - то прошло... Гулять будем,
  петь и плясать будем! Дайте-ка мне мою гитару!..
   Маленькая рыжая цыганка взяла в руки гитару, тронула
  струны и вдруг преобразилась. Она одна среди девиц была не
  раскрашенной, блеклая и помятая. А тут - румянец опалил её
  щёки, глаза загорелись как у ведьмы, появилась даже осанка,
  гордая, уверенная. Груди вздулись под простенькой
  кофточкой, плечи распрямились.
   В вертепе знали про её таланты, затихли, замолкли, все
  стали слушать. Кто-то попросил: "Нашу любимую, "Особую"!.."
  Зойка запела.
   Голос у Зойки был уникальный. С типичным по-цыгански
  надрывом, но чистый, украшенный её неповторимой манерой
  пения. Она знала меру надрыва, проявления чувств: то вдруг
  зальётся до плача, то металлическим колокольным рефреном
  повторит звуки, и эти неакцентированные звуки больше всего
  и потрясают душу.
   Коронную песню Зойки Костя запомнил сразу и на всю жизнь.
   Я живу не как другие, а особо,
   люблю вино, баранию рагу...
   Люблю одну особую особу,
   и без неё прожить я не могу.
   Мой дом оклеен особыми шпалерами,
   и в нём особенное всё до мелочей;
   моя особа с особыми манерами,
   терпеть не может не особенных вещей...
   И, как видите, особым я родился -
   мать до замужества в конюшне родила.
   Особо вырос я, особенно женился,
   и вся жизнь моя особенной была...
   Песня, вроде бы, была мужская. Но Зойке она шла, как
  идут иногда мужские брюки женщине. Она поднималась в этой
  песне над своим полом и чувствами, выражала тоску и
  отчаянье всего, казалось бы, мира. Были в песне удаль и
  раздолье, боль и сладость.
   Подвыпивших чувственных Костю и Володю такая песня не
  могла не тронуть - они чуть не прослезились. Володя даже
  поцеловал певичку в губы.
   А Зойка пела ещё, запела настоящую цыганщину на
  цыганском языке. Начались пляски. Подружки-шлюшки очень
  эффектно трясли грудями. Одна, Жанна, разошлась, пользуясь
  своим точёным сложением, сбросила кофту и лифчик, показала
  как играют груди в натуральном виде, не спрятанные
  тряпками. Жанна настолько понравилась одному гостю,
  толстоватому мужичку, наверное, аферисту, что тот бросил на
  стол сотенную и повёл танцовщицу за ширму. "Подводить
  итоги".
   Потом все опять пили, пили много и студенты-приятели
  за дармовщинку. Володя к вечеру сказал, что за него может
  переволноваться мамаша и ушёл. А Костю оставил среди этой
  своры "гулящих воров". У Кости красть было нечего. И терять
  ему было нечего, кроме своих цепей. А в порядочную жизнь он
  и без того не верил.
   Костю воспринимали все как своего собрата. Зойка ему
  шепнула:
   - Мои подружки дают только за деньги, но я тебе
  сегодня дам бесплатно...
   Впрочем, впечатления от первой ночи с Зойкой у Кости
  не сохранились: или от того, что происходило всё по-пьянке,
  или последующие терзания оказались значимее предыдущих. В
  общем, разве разберёшься с этими блядями с первого раза?
  
   Спешить Косте было некуда, в институт он не ходил,
  остался на этом чердаке на многие недели безвылазно. Утром
  оставшиеся на ночь опохмелились и разошлись по своим делам
  - воры разыскивать добычу, проститутки обслуживать клиентов
  в номерах и на "хазах". Костя с Зойкой остались одни
  "притираться" друг к другу. Хорошо "притирались" - целый
  день до вечера. А вечером малость обновлённым возобновился
  пьянствующий вертеп.
   Володя Грачёв как примерный студент ходил на лекции,
  но каждый вечер навещал приятеля и компанию. Он был в
  восторге от певческого таланта Зойки, уговаривал её
  когда-то спеть на институтской вечеринке - "пусть народ
  послушает настоящее цыганское пение, подлинное искусство!
  Никто же ничего не знает про цыганскую музыку!"
   - Ладно,- согласилась Зойка. - Только причепурюсь
  маленько, а то для певицы спецовка у меня не та, примут ещё
  за вокзальную шлюху!
   Девчонки из-за стола по-прежнему отлучались за
  ширмочки "подводить итоги, расплачиваться за подарки".
  С Володей поначалу никто не ходил - у него денег не было.
  Потом сжалилась одна, другая. Постепенно он со всеми хотя
  бы по разу покачался в экстазе.
   Володя быстро осознал смысл компании, талантливо его
  отразил в стихах и однажды спел под аккомпанемент гитары
  свою песню "О Зойке".
   ...Ночь за ночью свистят попоечки,
   морды белые лижет рассвет.
   Я бывало прижмуся к Зоечке
   и тихонько поплачу в жилет.
   Не щедра она на подачки -
   проститучии ласки просты,
   у неё на пальцах болячки,
   на грудях голубые кресты...
   А пока - эй, рубли да нолики,
   ваш звериный содом мне мил...
   Наливайте ещё, алкоголики,
   за того, кто уже отлюбил...
   За помойки! За... Бога ради,
   И за гибель в кабацком дыму.
   Пейте сволочи, пейте бляди...
   За себя, нелюбимого, пью...
   Блядям очень понравилась Володина песня. Они и выпили
  с ним с удовольствием, и сходили лишний раз за ширмочку
  "поласкать поэта". Даже точёная Жанночка удалилась с
  Володей "для познания невинности", как она сама называла
  молодых студентов.
   Костя тоже шепнул Жанне, когда Зойка куда-то
  отлучилась:
   - А мою невинность ты не хочешь опробовать?
   - Думаешь, Костя, хоть какое-то удовольствие я от этих
  притираний получаю? - отвечала красавица-проститутка. -
  Равнодушее и тоску. Просто отрабатываю оплаченное. С
  Володей сходила из любопытства - ни разу не валялась с
  поэтами. Теперь побыла с одним - ничего особенного, та же
  работа бёдрами. А с тобой к чему такой труд? Тем более, что
  Зойка может и глаза выцарапать, да и на "шило" посадить
  может, с неё станется!
   - Так вы все здесь девчонки бесчувственные?
   - Почти все. Может, Зойка от тебя что-то получает, она
  поопытней. А мы - холодное мясо. Только для заработка
  раздвигаем ножки...
   Скоро Костя установил, что Зойка была в компании не
  "кой иной, как бандершей". Она руководила многими тайными
  делами.
   Как-то днём зашёл в берлогу здоровый амбал, покосился
  на Костю.
   - Это кто? При нём можно... про дела?
   - Говори! - скомандовала Зойка. - Мои хахали не
  продают. Даже запугивать его не надо.
   - Хату взяли. Вещички заносить?
   Зойка дала добро, на чердак заволокли подельщики
  ценные вещи с разграбленной квартиры. Уже на следующий день
  Зойка всё определила по сбытчикам краденного, по постоянным
  покупателям и заказчикам. Деньги шли через неё, она
  рассчитывалась с ворами за работу, естественно, не обижала
  себя за оказанные им услуги.
   Костя сообразил, что опустился на самое дно - в мир
  бесчувственных проституток и воровской притон. Но
  выныривать со дна не торопился, как ни стыдно было
  сознаваться, но ему здесь нравилось.
   Был такой случай. Вчетвером с Володей, Жанной и Зойкой
  Костя попал в ресторан на Курском вокзале. Они и не знали,
  что есть здесь отдельный кабинет. Сюда завела их Зойка.
  Зойка поднарядилась, в розовом костюме-джерси,
  подкрашенная, выглядела ярко, как змея-огнёвка, живущая в
  пламени. Зойка и жила в пламени. В ресторане у неё была
  встреча с деловым клиентом, дородным мужичком, по-повадкам
  похожим на нерядового милиционера. Зойка передала ему
  большую пачку денег. Костя приметил это, но старался давно
  ни на что не обращать внимание. Ни его делом были Зойкины
  дела! Деловой клиент ушёл, ребята очень хорошо побалдели за
  коньячком и икоркой. Заливались перед девицами про поэзию и
  богемную среду. Володя, читавший много подпольной
  литературы, рассказал, про Маяковского, про Зинаиду Райх,
  бывшую женой Есенина, потом женой Мейерхольда, и жившую, не
  скрывая от мужа-режиссёра, одновременно с ним и Маяковским.
  Зойка и Жанна слушали, распахнув глаза и развесив уши.
   - Вот блядь, так блядь! - прокомментировала неожиданно
  разволновавшаяся Жанна. - Вот если бы вы, ребята, были
  состоятельными, я бы за обоих за вас, за двоих вышла замуж.
  Уж обслуживала бы по высшему разряду, ублажала. Жаль, что
  состоятельными ни один из вас никогда не станет! И
  приписано мне шикарное своё тело подкладывать под всякую
  мразь, у которых ни мозгов, ни сердца...
   - Это точно,- подтвердила Зойка. - Ещё, парнишки, не
  нашего всё-таки вы круга, не в ту компанию попали. Нам с
  вами, конечно, весело и интересно. Но вам-то, может, пока
  не поздно, пора отвалить? Мы не обидимся, понимаем. Какое
  ни какое у вас будущее есть, а у нас - или тюрьма, или
  венерическая больница.
   - До сессии далеко,- объявил нетрезвый уже Костя. - Я,
  Зой, ещё не изучил твою душу. Просвещаюсь. Да и для
  студентов ты ещё не спела. Вот споёшь, прославим мы тебя
  как народный талант, с поклоном и неразделённой любовью
  расстанемся...
   - Ты, Зой, могла бы со своим голосом петь в настоящем
  театре! - похвалил как-то свою бандершу Костя.
   - Я это уже проходила, студент, - ответила
  запечалившаяся Зойка. - Пару лет назад меня приняли
  солисткой в "Ромэн". По вокальным данным я им полностью
  подходила. А вот "по физике", по внешним данным не
  устраивала. Потискаться с танцорами за кулисами, конечно,
  годилась, и режиссёры не брезговали, а на сцене предложили,
  чтобы открывала рот вместо меня какая-нибудь осанистая
  брюнетка, а я надрывалась за неё за ширмочкой в микрофон.
  Положила я на их признание - с прицепом! Подумала, театр -
  тот же бордель, только победнее и поскрытнее. Я свой притон
  организовала. В нём я могу быть сама собой. И не
  подкладываюсь под всяких, без желания. Я здесь сама
  режиссёр подпольных спектаклей. Есть, конечно, риск, что
  заметут однажды всю нашу бражку. Так что, ты смотри, чтоб
  не впутаться с нами в уголовщину! Тебе надо вовремя
  смыться! Но сейчас я - не гоню... Мне хорошо с тобой,
  Кость. Вспоминаю свои юные надежды и разочарования. Пока
  всё тихо, поэтому не спеши уходить - дай мне пожить с тобой
  как с человеком. Запахнет жареным - я скажу!..
  
   Ночной вертеп функционировал без выходных, лишь состав
  его периодически обновлялся. Костя уже знал, что
  постоянными "шалавами" выступали только две девицы - Жанна
  да некая Инга, они не имели других пристанищ в Москве,
  кроме этого "чердака". Остальные девицы были приходящими,
  но не залётными, из проверенного круга воровской "малины".
  Нужно сказать, что подбор в "малину" "по физике" был
  почище, чем в известные театры. Самые жгучие красавицы
  попадали в число избранных, а желающих выступать на таких
  ролях оказывалось больше, чем достаточно. Свобода блатного
  мира была притягательней любых изысканных кругов.
   Костя с любопытством театрального завсегдатая
  разглядывал актрис на выпавших ему концертах "подмостков
  жизни". Далеко не ординарные красотки сюда опускались!
  Были, конечно, красивые и пустые, с ампутированными
  совестью и разумом. Но больше, походили на Жанну -
  понимающие своё падение, но не видящие достойной замены
  беззаботной вольнице. Говорили как Жанна: "А разве лучше
  выйти в жёны, продать себя по бросовой цене и в рассрочку
  какому-нибудь одному хлюпкому толстозадому интеллигентику
  или идейному маразматику-номенклатурщику? Чтобы елозили по
  тебе словно упившиеся крови пауки, забрызгивая своими
  жидкими выделениями, не доставляя ни радости, ни
  наслаждения, прививая одно отвращение к жизни?"
   Есть полусвет, а Костя наблюдал подлинный полусмрад,
  но и в нём проявлялись сущности людских нравов. Правда,
  рассматривать их ему чаще всего приходилось через
  беспрерывный хмельной туман.
   Он не представлял себе раньше, что можно запить не на
  два-три дня, а глубоко и беспросветно на несколько недель.
  Но именно в таком состоянии, не сознавая этого, Костя
  находился в последнее время.
   Часам к трём ночи он уже становился тенью разумного
  человека, называл сам себя "гомо бибинс", что означало
  нежелание трезво смотреть на окружающее бесстыдство.
  Правда, до состояния "рис" и "грогги", когда еле ворочают
  языком и забывают не только чужие стихи, даже своё имя, он
  не скатывался - кондовая российская стойкость организма не
  подводила. Мог, конечно, высказать нежный комплимент своей
  "певунье", польстить ярому уголовнику, не считающемуся ни
  со своей, ни с чужой жизнью. Но больше, он невнятно бубнил
  или себе под нос, или на ухо Зойке о "пропащей молодости",
  "бескрылом полёте" и прочей ахинее из репертуара
  полупьяного бреда. Очнувшись из неведения, пытался кого-то
  развеселить, рассмешить озорными глупостями. Но не вылезал
  на средину "крутой компании", наблюдал её со сторонки,
  инстинктивно понимая опасность ненужных шуток в таком
  притоне. За это его уважала Зойка - он никому не мешал, не
  лез в её дела и душу. Стонал в уголке как заблудившийся
  котёнок, развлекал её по разрешению, ненавязчиво навевал
  романтические фантазии.
   Пьянство начинается, когда входит в обычай похмелье.
  Зойка приучила Костю, проснувшись часов в 10, опохмелиться
  и заняться с ней любовью. Ночами "продажную любовь" они
  наблюдали, по утрам - изучали.
   К обеду, когда заглядывал после лекций Володя Грачёв,
  Костя был уже на взводе. Обнявшись с рыжей подружкой, хором
  орали романс:
   Таганка... И ночи полные вина.
   Таганка... Зачем сгубила ты меня?
   Таганка, я твой бессменный арестант,
   пропали юность и талант
   в твоей дыре...
   - Ну, весело вы живёте! - завидовал Володя, и ему наливали.
   Блатной мир изначально сентиментален: пребывая большую
  часть среди жестокости и грубости, он придумывает себе
  иллюзии. "Не забуду мать родную!", "Была любовь, но потерял
  в суровой драме быта", "Родина - мать моя и жена!"- это
  только малые ночные слезинки на рубцах изрезанных бритвами
  рож убийц и разбойников. Недоученный студент, знаток
  поэзии, некстати несколько раз тоже попробовал
  воздействовать на чувства уголовников высокими словами
  Гумилёва м Смелякова, кабацкой лирикой Есенина и Блока.
   ..."Шум и гам в этом логове жутком,
   И всю ночь напролёт, до зари
   Я читаю стихи проституткам
   И с бандитами жарю спирт..." -
   признавался по-есенински Костя, и на него не обижались.
   ..."Я не муж, не жених твой, не друг!
   Так вонзай же, мой ангел вчерашний,
   в сердце острый французский каблук..." -
   откровенничал по-блоковски Зойке, и она его уважала.
   Под покровительством "бандерши" он вызывал ещё большее
  почтение.
   - Зоя, - просил кто-то, расслабившись и понежнев в
  урочный час. - Зоечка! Пусть твой "студент прохладной
  жизни" почитает нам стихи про пиратов? Уж больно он
  "пендитные" слова заучил, аж душу ломит...
   - А хочешь, Кость, заберём тебя в свою "малину"? -
  предлагал другой. - Ничего запретного у нас делать не
  будешь, только рассказывать свои сказки, а?..
   Костя не переоценивал воровскую сентиментальность,
  знал, что за ней следуют вначале примитивность, а потом и
  садизм, и жестокость.
   И с этой изнанкой Косте пришлось встретиться.
  Столкнулся Костя с "залётным королём налётчиков" - Гогой.
   Кавказского типа красавец Гога в одну из полночей
  зашёл с сопровождающими "шестёрками" в Зойкин притон.
  Высокий, полноватый, с залихватскими усиками Гога был
  надменен и заносчив, всех, кроме себя самого, за людей не
  считал. Бросил на широкий стол хозяйке пачку десяток,
  сказал:
   - Должок - полштуки, остальные - за встречу!..
   Пошептался с Зойкой по тайным делам, дружки его
  фаловались с девами, а Гога, выпив водки, заявил:
   - Хочу, чтоб твой студент мне стишки почитал. Про нашу
  печальную жизнь,- и приказал: - Читай!
   - А я здесь не служу! - стараясь казаться вежливым
  ответил Костя, хотя внутри уже завёлся.
   - Мне служат все! - ухмыльнулся "король". - А ну
  читай, гнида!
   - Подожди, Гога! - встряла Зойка. - Студент сегодня не
  в форме, перепил. Давай лучше я спою тебе романсы!..
   - Нет! - рявкнул громила и поднялся.
   Неожиданно прямо из рукава ему в руку влетела финка.
  Поиграв ею в воздухе, Гога тихонько процедил сквозь зубы:
   - Или будешь читать, или я начну по одному кусочку от
  твоего жалкого тела отрезать на корм собакам... Ну?!
   Зойка бросилась к верзиле:
   - Стой, Гога, стой!.. Если хочешь кого-то резать, режь
  первой меня! Сам знаешь, после этого, быть может, ещё целые
  сутки жить будешь!
   Гога сморщился, но финка его исчезла в рукаве.
   - Так это твой хахаль?! - хихикнул он. - Ишь, как за
  него встряла, как сучка за щенка... - и зло осенённый,
  заявил: - Тогда, чтобы всё осталось по твоему, Зой, хочу,
  чтобы ты сейчас, прямо при нём и при всех мне отдалась! Это
  мои условия.
   Жанна вскочила, рванула кофточку на своей бесподобной
  груди, закрутилась перед бандитом:
   - Гога, Гога... Возьми лучше меня, как хочешь, и
  сколько захочешь... Мой товар подороже будет...
   - Брысь, кошёлка! - опять прорычал громила. - Буду
  иметь дело только с хозяйкой. Ну? - и расстегнул широкий
  ремень.
   Костя пытался на него броситься, "будь, что будет!",
  но нём повисли сначала Жанна, а потом и подскочившие
  "шестёрки" главаря.
   А Гога веселел и распалялся:
   - Не нравится, студент, закон шайки? Это хорошо! Люблю
  делать всё, что не нравится другим.
   Он рванул на Зойке платье, разорвав его спереди до
  конца подола, повернул маленькую дрожащую женщину к себе
  спиной и склонил её за шею к столу. Зойка закрыла лицо
  ладонями, а Гога спустил брюки и заржал как жеребец.
   - Подонок! - кричал, теряя силы, Костя. - Как тебя
  земля терпит? Из грязи в князи... Дерьмо!..
   - Не подонок я, гнида! - ещё возразил насильник. -
  Запомни, я Король! А что можно королю недоступно никакой
  швали!..
   Через полчаса вся банда ушла, посмеиваясь. Гога ещё
  пригрозил Косте.
   - Тебя, студент, я найду обязательно! Ты мне стишки
  почитаешь!..
   Утром хмурая Зойка ушла по делам. Костя от мерзости
  пережитого накануне начал было напиваться, но ему составила
  компанию Жанна.
   - Брось, Кость, отчаиваться! У нас же такая жизнь - её
  не изменишь. И нечего тебе с нами её узнавать. Хочешь, я
  тебе сегодня отдамся? Я вчера ни с кем не была.
   - Что, Зойка разрешила?
   - А хотя бы и разрешила? Что Зойка? Она всё понимает.
  И тебя, и Гогу, который вчера сильно ошибся. Он не знает
  Зойку. Поэтому уже крайний срок - завтра его в живых не
  будет. Это я тебе говорю!..
   Жанна сумела развеселить студента. Поскольку давно он
  на неё посматривал, всё у них получилось разнообразно и с
  настроением.
   После обеда Костя хотел уйти, но Жанна его уговорила.
   - Подожди уходить! Нужно, чтобы Зойка знала. Не стоит
  ещё тебе её расстраивать. Думаешь ей легче, чем нам?
   Костя остался. Через день вечером один из блатных за
  столом печально сообщил:
   - Пристрелили вам известного "короля" Гогу. Ввязался в
  перестрелку с "лягавами". Случайно. Сшиб какого-то
  гаишника. Погнались и положили наповал... Помянем память
  усопшего!.. За хорошие деньги "лягаши" отдали его тело,
  братва схоронит его как положено.
   - Собаки - собачья смерть! - шепнула Зойка на ухо
  Кости, но со всеми выпила за помин души.
   Костя не подумал, что убийство Гоги организовала сама
  Зойка, посчитал, и это было более вероятным, что Зойка
  просто "наворожила" вору со знающими "спецами" такую
  судьбу. И судьба исполнила Зойкин приговор!
  
  КОНЕЦ
  
  Пришла весна. Костя Истомин только изредка появлялся в
  своём общежитии на Ленинском проспекте, раз в месяц ходил в
  ВУЗ за получением "степухи".
   - Ты ещё у нас учишься? - спрашивали приятели Костю,
  всегда поддатого, но для бела дня в виде достаточно
  пристойном.
   - Мы живём не для того, чтобы учиться, а учимся, для
  того, чтобы жить, - глубокомысленно изрекал "весёльчак"
  Костя. Добавлял для несведущих: - Ещё поживу маненько,
  опять учиться начну...
   В один из выходных Зойка предложила съездить Косте за
  город, в гости к своим родственникам.
   - Цыгане, что ли? - поинтересовался Костя.
   - Конечно. Только не таборные, - пояснила Зойка, и они
  поехали в подмосковный городишко Новый Иерусалим.
   Накупили гостинцев - огромный торт, несколько бутылок
  хорошего вина, сладости, пряности. Добирались два часа на
  электричке, потом ещё на автобусе. На окраине типичного
  маломерного городка целый квартал одноэтажных
  домов-коттеджей заселяли цыгане. Отличались от русских дома
  цыган неухоженностью, отсутствием огородов, одним словом, в
  двух словах - "кочевой цыганщиной". Но дом Зойкиных
  родственников выглядел приличнее, чем у остальных
  сородичей.
   Встретили Зойку как желанную родственницу. Огромный
  чёрный цыган с бородой, как оказалось кузнец, облапил
  маленькую рыжую девчушку как воробышка, расцеловал, очень
  радостный. Засуетилась дородная хозяйка-цыганка, в обычных
  бесчисленных юбках, но в кофте уже европейского пошиба.
  Познакомились с Костей. Цыгана звали Давидом, цыганку
  Зарой.
   - Видишь, - говорил Давид Косте. - Не удалась у нас
  племянница, рыжая выродилась, как белая ворона в чёрной
  стае. Но мы её все равно любим. Кровь у неё наша,
  цыганская, характер - тоже. Не обидит, себя то ж в обиду не
  даст.
   Потом сидели за столом, угощались вином, бараньим
  мясом на косточках, овощами. Больше тарахтели по-цыгански,
  попросив у Кости прощения. Выбрав момент Костя спросил
  Зару:
   - Как, вообще, живут осёдлые цыгане?
   Зара засмеялась.
   - О-о, молодой!.. Как жили раньше, так и сейчас живут.
  У меня муж золотой, мастер своего дела, труженик. Остальные
  мужчины у нас вроде трутней - спят, жрут и вино пьют. А
  цыганки кормят семью - и мужей, и кучи детишек. Ходят по
  вокзалам, клянчат, гадают, стащить что плохо лежит не
  стесняются. Приходят домой - денежки все до рублика
  мужу-хозяину. Попробуй не отдай - высечет жену как
  девчонку. У мужей одна забота - детей делать каждую ночь,
  пока не получится, да с конями больше баловаться, чем
  работать. Крупные дела, конечно, сами цыгане делают, но не
  все и не часто.
   - Зайди в любой здесь дом цыганский,- чуть позже
  откровеничала Зара, - табор, а не дом. Об уюте у цыган
  собственные представления. Мы с Давидом тоже не господа, но
  у цыган - на особом счету... Главное, что мы отменили - это
  негласное рабство женщины в таборе. Я не рабыня Давидова, я
  - человек. И Зойка наша тоже особенная. Очень
  самостоятельная, хоть и неказистая. Не знаю, что у вас там
  с ней, но девка эта достойна уважения! Это я говорю,
  цыганка тёртая и жизнь познавшая... Росла она возле нас с
  Давидом. Чуть однажды артисткой не стала, ну и бог с ним,
  что не стала. Она все равно своё место в жизни найдёт.
  Такой характер! Знаешь, тут недавно барон-вожак задумал её
  взять к себе третьей женой. Так до сих пор ближе, чем на
  десять шагов к ней не приближается! Весёлая у нас
  девчонка...
   Зара улыбалась, восхищаясь своей родственницей. "Как
  же иначе? Здесь её и спрячут, если нужно будет, и защитят.
  Семья есть семья, хоть цыганская, хоть какая. Один я чужой
  и среди своих, и уж, подавно, среди чуждых мне по духу, -
  слушал и размышлял Костя. - Просто жить не умею, для
  сложной жизни ещё не созрел".
   После обеда хозяева ещё угостили гостя настоящей
  старой цыганской песней, такие песни на эстраде не поют.
  Низкими голосами, низкими даже у женщин, создаётся
  своеобразная картина таборной жизни, показав, неспешные
  дела свободных людей, своеобразные правила нравственности,
  многоголосое настроение важности и терпимости ко всему, не
  противному природе. Костя словно видел испанский хоровод -
  стройные девушки в круге, бойкие, но почтительные кавалеры,
  всё освещённое костром, у которого старая цыганка любуется
  молодёжью, вспоминая свою похожую молодость.
   Зойка в песню не вмешивалась, лишь слегка вторила
  мелодии вторым голосом, поскольку у самой был у неё голос
  высокий, тоже особый и особенный среди всего древнего рода.
   Оставили гостей ночевать, постелили в одной спальне
  двоим.
   Уезжали утром Зойка успокоившаяся, повеселевшая, а
  Костя задумавшийся больше над собой, чем над неожиданными
  для "цыганщины" впечатлениями.
   Вернулись в чердачный притон из размеренной жизни, и
  вновь гордая дочь своего племени вступила в роль "бандерши"
  - сводницы и сподручницы воровских шаек.
   Занятая днём своими делами, Зойка давала Косте пару
  десяток и предлагала:
   - Иди, погуляй, студент, пока с крыши не каплет. Учись
  пить в одиночестве - мозги прочищает, не отвлекает на
  пустые разговоры. Тебе ведь есть о чём подумать в жизни?
   И Костя один бродил по Москве, наслаждался свободой и
  возможностями не отказывать себе в насущном. Самым насущным
  стала ему выпивка и закуска. За четыре года в Москве он
  изучил практически все приличные забегаловки, кафе,
  рестораны. Это настоящая наука! При наличии любой суммы
  денег - например, двух "рваных" рубликов, Костя заходил в
  шикарное заведение, заказывал яйцо под майонезом, салат и
  чашечку кофе без сахара - и отдыхал "от жизни этой" как
  порядочный джентльмен. А когда бывало денег побольше, Костя
  знал как ими распорядиться рационально. Ведь умение жить -
  это умение тратить имеющиеся у тебя деньги!
   Обхаживал Москву Костя по Зойкиному - "особо": не
  запоминал названия улиц, не разглядывал внешний облик
  зданий и архитектурных ансамблей - предсталял лишь маршрут
  следования и цель. Помнил до мелочей внутренние интерьеры
  "присутственных мест". Здесь, как и в людях, его занимало
  внутреннее содержание, а не видимость. Не туристом он шагал
  по столице, он пришёл её постигать изнутри.
   В будние дни лучшим местом для Костиных размышлений
  была Выставка, ВСХВ, как её называли. На огромной
  озеленённой площади располагались самые разнообразные
  питейные заведения, от простых киосков с установленными
  рядом столиками, у которых было удобно выпить хорошего
  пива, например, немецкого "Radeberger", которым тогда
  завалили Москву, до национальных ресторанов Советских
  республик и дегустационного зала. В этом заведении Костя
  однажды оценивал по достоинствам лучшие коньяки мира.
  Решил, правда, что самым приятным для него лично всё равно
  остаётся "Армянский", Три Звезды.
   Связь с Зойкой, действительно, заставила его о многом
  задуматься. Сидел в пустом разукрашенном и уютном зале кафе
  на Выставке, пил водку, пиво, закусывал, и всё - думал,
  думал.
   "Хуже нет на земле - одиночества среди людей. Не умею
  я ни жить один, ни с людьми. Чего привязался к этой Зойке?
  Зойка приоткрыла мне душу - грейся, пацан, исследуй изломы
  и глубины человеческих чувств. Но вот за душой у неё,
  оказалось, почти ничего нет. Суетность мира, мерзкие
  деяния, когда ради благополучия, удовольствий и куража
  издеваются и над моралью, и над собственным телом. Всё
  продажно - совесть, честь, достоинство, власть. Разум,
  вроде бы, не продажен? Мозги мы пускаем на аукцион, а мысли
  - если они есть, они остаются с нами. А кем поделиться
  мыслями? Мысль в себе, во имя её самой - бесплодна, как
  девственность, которую кто-то сберёг до самой старости.
  Только Богу и Небу могут быть они ценными. Но живём-то мы
  ради земного, а не небесного".
   Почему в молодые годы чаще задумываются о смерти, чем
  в зрелом возрасте? Возможно, потому, что перед долгой
  дорогой, на которой не видно достойных ориентиров, страшно
  даже начинать беспросветный путь. Пожившим и понявшим о
  смерти думать некогда - нужно успеть завершить намеченное.
   И Костя, в соцветьи лет, как он определил свои 22
  года, изведав на его взгляд слишком много, досрочно устав
  от жизни, задавался всё чаще роковым вопросом бытия. Его
  мироощущение отчётливее всего фиксировалось в "Поэтическом
  дневнике". Строчки выливались сами, без поэтического
  вдохновения, зато отражающие подлинное состояние души.
   Наше будущее - мираж:
   манит мерцающим огнём,
   когда же мы туда войдём -
   узнаем, что тот дом - не наш...
   И грустно жить с такой мечтой.
   Ещё грустней влачить в покой
   свой жалкий жребий... Глупый рок!..
   Мне жизнь - не в жизнь, и сласть не в прок.
   Куда идти? Зачем спешить?
   Вопрос мой: быть или не быть?
   Вопрос мой: брать или не брать?
   Не проявившись, угасать?
   Пытался сам себя осудить за такое:
   О, как себя я ненавижу
   за опустившиеся плечи...
   Не поэзия его влекла к письменному столу, а душевные
  стоны, требующие разоблачений.
   Задним числом хорошо говорить, что такие мысли, всего
  лишь, черта юности, что ощущение смерти помогает найти
  высокую жизненную цель. Разобраться без вмешательства извне
  во мраке собственной души мучительно сложно. Многих спасает
  любовь. Но Костю угораздило влипнуть в самый бесчувственный
  мир, в круг, где любви стыдятся.
   Володя Грачёв мучился теми же страстями, что и Костя.
  Даже выводы делал одинаковые:
   И, когда в этой своре вымерших
   вдруг ушами захлопает жуть,
   может быть я тогда не выдержу
   и "верёвочный бант" завяжу...
   Но причины похожих настроений у приятелей
  просматривались с Костиной стороны по-разному: Володя -
  весь обуриваемый чувствами, Костя - тягомотными мыслями.
   Володя безнадёжно привязался к продажной красавице
  Жанне, а та только над ним посмеивалась, поставив давно и
  безнадёжно крест на всём святом. Володе разуверился в
  людях, но не в самом себе. Костя же заблудился в
  собственной душе, никак не мог уловить смысла жизни, к
  которую угодил не вовремя, и не хозяином, а пленником.
   Сомнения свои, почитав хорошие стихи, Костя нашёл
  изжитыми и воспетыми прекрасными поэтами, которых было
  много больше, чем он знал. Собственные попытки поэтического
  словотворчества справедливо признавал некачественными.
   "Имеет ли смысл бездарная жизнь?" - задавал он вопрос.
  Отвечал на него абстрактно:
   Нет смысла в пустой бессмыслице,
   нет жизни, когда не живёшь...
   И пусть хоть за мной не числится
   пугливая мелкая ложь!..
   Растерял он веселье души, надоела ему безрадостная
  жизнь, в которой не видно просвета.
   С кем обсудить роковые проблемы Костя не находил.
  Понял бы его, несомненно, Володя Грачёв, но Костя возомнил,
  что Володя обязательно во всём с ним согласится и предложит
  совершить злонамеренную подспудную задумку напару. Он ведь
  тоже разочаровался в жизни, дальше некуда! Тогда уже
  другого выбора не будет, тогда из-за гонора придётся идти
  до конца - и опять он лишится самостоятельности, пойдёт на
  поводу не только общественных предрассудков, но и
  собственных не вполне продуманных умозаключений.
   "Нет! Жить мы обречены вместе с другими, но хоть
  умереть-то разрешается в одиночестве, без сопровождающих".
   К плохим стихам добавился у самокритичного Кости ещё
  один существенный недостаток - разучился он пить водку. Сам
  уже заметил, что докатился до синдромов алкоголика. Раньше
  мог выпить практически до бесконечности, и никогда не терял
  собственного достоинства. А в последнее время, или от
  утомления жизнью, или от систематического злоупотребления,
  но стали у Кости выпадать большие временные отрезки
  телодвижений, когда он, ещё деятельный, в некий печальный
  миг вырубался, действовал дальше в сомнанбулическом наитии,
  и очнувшись поутру ничего не помнил от им свершённого.
  "Господи! - проклинал самого себя Костя. - В такие моменты
  я ведь и преступление могу сделать, убить или совратить
  невинного человека - и совсем бессознательно, не зная того
  и духом не ведая зачем!"
   Да. Не умея пить водку, делать на этой земле человеку
  нечего!
   Пока что, по рассказам очевидцев, Костя и в
  бессознательности вёл себя достаточно прилично, даже не
  совратил никого, может потому, что невинных в его ближайшем
  окружении давным-давно обнаружить было невозможно - хоть
  новые очки надевай! Говорили, что однажды он очень пьяный
  неплохо, хоть и неразборчиво, разъяснялся с немцами на
  чистокровном немецком языке с баварским акцентом. Но грех
  этот не совсем смертельный, тем более, что в трезвом виде
  Костя немецким языком владел в объёме всего лишь ВУЗовских
  зачётов.
   Жить, ожидая, когда же случится что-нибудь нехорошее,
  до крайности тяжко. Был случай, Костя чуть не выпрыгнул с
  моста у Таганской площади под проходящие поезда. Помешала
  вездесущая Зойка, ей видите ли померещилось, что он слишком
  грустен и способен над собой, несчастным, учудить
  непоправимое. Предложила Зойка ему в замену этих тяжёлых
  мыслей лучше хорошо опохмелиться.
   Держала Костю за жизнь всего лишь тоненькая ниточка. И
  эта ниточка пока что была в руках у беспутной цыганки
  Зойки.
  
   Зойка перепробывала все виды развлечений для залётного
  студента и убедилась, что всё необычное тоже может
  приедаться, а чтобы не пропал совсем человек, пора его
  удалять из разлагающего душу притона.
   Однажды вечером Костя заглянул на весёлый чердак, но
  Зойку во главе стола не обнаружил. Жанна зачем-то ему
  заговорщицки подмигнула, позвала к столу, налила штрафного,
  хотя Костя и так был навеселе. "Что она намекает? Куда
  задевалась Зойка?"- подумал парень.
   Но тут из-за известной ширмочки вырисовалась сама
  бандерша, малость раскрасневшаяся, да ещё напару со
  здоровым амбалом, дельцом преступного мира. И стало
  "беспощадно ясно", чем Зойка занималась за ширмочкой. Все
  другие девицы шастали с этими делами за ширмы по несколько
  раз за ночь, а Зойка вот так впервые, зато без принуждения,
  словно демонстративно для Кости, безжалостно и нагло.
   Жанна следила за ним настороженно, ожидая безумного
  шага и готовая вступиться, чтоб не наворотил студент беды.
   Костя побледнел от ярости и досады, сердце
  остановилось, потом неровно затрепыхало, но решение он
  принял здравое.
   А Зойка спокойно высказалась:
   - Чего же не сказали, девки, что мой студент прибыл? Я
  позвала бы его тоже... Он ведь ещё не пробовал меня напару с
  партнёром...
   Она села рядом с Костей на своё законное место, а
  Костя набычил голову и тихо, но слышал это весь стол,
  сказал:
   - Прости, Зойка... Жеребцов для тебя хватит без меня.
  Я пришёл попрощаться с тобой, предупредить, что отчаливаю
  от твоего причала навсегда. Спасибо, за доброту и ласку!
   Он хотел встать, но Зойка придержала его за локоть.
   - Давно ждала, Косточка, что бросишь меня, как
  остальные до тебя. Такая моя доля! Цыганская!.. За одни
  песни навеки не влюбляются. Другое во мне рассмотреть никто
  не смог, ты тоже... Но я не корю! Гуляй, милый! Ищи шлюх
  себе достойных, а мы шлюхи - падшие. Брось под забор, никто
  не поднимет! Но попрощаемся с тобой, красавчик, с песнями.
  Дайте мою гитару! Я сама тебе подыграю, а ты спой про суку,
  что "излюбили, измызгали"... Про меня ведь...
   Костя выпил водки и спел одно за другим два Есенинских
  крика души:
   Пой же пой! На проклятой гитаре
   пальцы пляшут твои в полукруг,
   захлебнуться бы в этом угаре,
   мой последний, единственный друг...
   Хорошо спел, с чувством живым и близким, Зойка подвыла
  вовремя, и получилось прощанье истинным.
   Потом сразу другое, для Зойки и самого себя:
   Сыпь гармоника, скука, скука...
   гармонист пальцы льёт волной.
   Пей со мной, паршивая сука,
   пей со мной...
   Излюбили тебя, измызгали -
   не в терпёж...
   Что ж ты смотришь синими брызгами?
   В морду хошь?..
   Чем больнее, тем звонче -
   то здесь, то там...
   Я с собой не покончу -
   катись к чертям!..
   Костя, может быть, впервые постиг в полной мере
  чувственного и осознанного в какую бездну окунулся (в такой
  же, оказывается, давно побывал Великий русский поэт!),
  уяснил для себя, что значат простые слова - "я с собой не
  покончу", когда жизнь на пределе срыва; даже слезу из глаз
  выдавил на самом деле.
   Зойка то краснела, то бледнела, но, в конце концов, не
  выдержала, прошептала:
   - Ладно! Катись отсюда, любовь моя потерянная!.. А то
  с ума сойду. Жанка, проводи жениха до такси!
   Костя, ни слова не говоря, не оборачиваясь, вышел.
  Рядом крутилась Жанна.
   - Не горюй, студент! В самом деле, Зойка определила,
  что с тобой пора прощаться навсегда. Сифилис кто-то в наш
  кружок затащил, у Инги обнаружили. Она уже в больнице...
  Потом милиция тянет. Не дай Бог, и тебя с нами повяжут. Всё
  она рассчитала. Как ты придёшь, как она выйдет из-за ширмы с
  Деловым...
   - Ты бы тоже, красавица, отвалила отсюда!
   - Куда? В содержантки? В гробу я видала рабскую жизнь!..
   - Прощай, Жанна! На такси у меня самого есть.
   - Нет. Возьми десятку. Сэкономь на Зойкий счёт. Мы
  тебя все любили. Но твоя дорожка от нашей в сторонке. Не
  заплутай только!..
  
   Никогда больше Костя в притоне на Таганке не
  появлялся. Но Зойку он ещё увидел, в последний раз.
  Свидание их было поставлено на высоком уровне
  мелодраматического искусства.
   Неделю не брал Костя в рот спиртного. Видно зная, что
  такое алкогольная ломка, сосед по общежитской койке Толька
  Быков отобрал у него все до копейки наличные, сам водил его
  на завтрак, обед и ужин, на выходной выдал ему "трояк",
  "гуляй, как хочешь!"
   В субботу около девяти часов вечера Костя возлежал на
  своей койке в общаге, читал Ленина - "Империализм и
  эмпириокритицизм", готовясь к зачёту по философии,
  остальные ребята в комнате тоже занимались каждый своим. В
  дверь постучали, на крик Фурманюка - "Входите, открыто!",
  зашла в скромное студенческое убожество такая красотка,
  каких в их всеохватном муравейнике отродясь не видывали.
  Костя обернулся к двери, когда Фурманюк упал на чужую
  постель, открыв рот, Лёшка Савин глупо заухмылялся, а
  Толька Быков присвистнул и сообщил:
   - Королева Британской империи посетила трущобы
  московских бездельников!..
   Это была несравненная Жанна. Она и так была
  совершенна, а тут ещё раскрашенная, выряженная как актриса
  на сцене - в белом длинном платье с вырезом до талии, в
  одноцветной накидке, вся в бусах, браслетах и побрякушках,
  с намёками на бриллианты.
   - Ты не заблудилась, красавица? - спросил её Костя,
  невольно растянув в восторге рот, но всё же схамил: - Здесь
  много не подают и дорого не покупают!..
   А Жанна сделала перед зазнавшимся ничтожестовом
  куртуазный реверанс и достойно не обратила на грубость
  внимание.
   - Ты нужен, Константин! На высокий приём! Накинь свой
  парадный смокинг, я подожду тебя пару минут, познакомлюсь с
  твоими весёлыми соседями.
   Умела она быть непринуждённой: прошла на середину
  комнаты, протянула изящную свою руку в длинной высокой
  перчатке, фасонно согнула ладошку, сказала:
   - Лобызайте, смерды! Богини не часто спускаются на
  землю...
   Быков первый подскочил, схватил её кисть, потряс, как
  покачал на руках младенца, а поцеловал вместо Жанниной руку
  свою. Савин и Фурманюк стеснительно представились и к ручке
  приложились. Косте при таком антураже пришлось, не медля,
  переодеваться. Стащил с себя бриджи, блеснув цветными
  трусами, одел белую сорочку и серый праздничный костюм.
   Жанна, не обращая внимания на раздетого Костю, присев
  к столу, тем временем выступала:
   - Как, бездельники? Девок-то часто тискаете?
   - Не часто, богиня, - за всех отвечал Быков. - Не
  больше трёх штук за вечер, но... каждый ...
   - Девок тискать - много ума не надо! - улыбалась
  Жанна. - Разряжать напряжение требуется, как без этого? Не
  всё ж уроки учить! Мозги окостенеют! Если с товаром
  недобор, звоните, пришлю тройку своих горничных! Они за
  ночь всю вашу богодельню обслужить смогут. Ну, а нам с
  Костей не...до...суг...Пошли, принц, лимузин у подъезда!
   Жанна протянула к Косте локоток, чтоб он придержал
  его, и, вильнув задом, покинула комнату.
   - Сама Зойка поджидает внизу! - доложила Косте.
   - Чего это я ей приспичил?
   - Прощанье решила устроить с романтикой, не на
  каком-то чердаке в притоне!
   Рыжая Зойка ждала возле такси, тоже в длинном золотого
  цвета наряде, изящная и торжественная. Косте показалось,
  что из окон всех десяти этажей общежития разглядывали,
  облизываясь, голодные парни, как его увозят две неземные
  красотки. Усадил Жанну рядом с водителем, нырнул, ничего не
  спрашивая и не говоря, рядом с Зойкой на заднее сидение.
   - Обойми меня, будто ты меня любишь! - шепнула Зойка.
   Костя прижал к себе маленькие шёлковые плечи. "Бедное
  создание! Сколько в щупленьком тельце добра и зла, амбиций
  и жалости! Правда что, никто понять эту душу не сможет. Да
  и в своей не разберёшься".
   - Ещё одну ночь отберу у тебя для себя! Чтоб
  запомнилась!..- сказала Зойка.
   - Я тебя и так до смерти не забуду.
   - Всё ты врёшь, Кость! Но врёшь красиво... Я тоже,
  уйдя, тебя не забуду. По секрету скажу - позвали меня жить
  и работать в Одессу. Уезжаю и никогда тебя больше не увижу.
   - Будь счастлива, певунья...
   - Да, уж... Не пропаду!..
   Такси вырулило прямо на Красную площадь. "Уж не в
  Кремле ли будут у них проводы?.. Слава Богу, не в
  Георгиевском зале - не люблю церемоний", - подумал Костя.
  Они пересекли площадь и подрулили к старинной гостинице
  "Балчуг". Вот это уже - да!
   Девицы предъявили швейцарам пропуска, они поднялись на
  третий этаж, открыли дверь номера в конце коридора.
  Предстала Костиному взору шикарная гостиная, в коврах и
  мягкой мебели, со столом посредине, с горящими свечами в
  подсвечнике, с букетами цветов, заставленном снедью,
  бутылками и даже пристроившимся на уголке стола
  пятилитровым бочонком баварского пива. А за столом сидел и
  ухмылялся не кто иной, как его закадычный приятель Володя
  Грачёв. Такого и во сне не мнилось!
   - К приёму всё готово, господа! - доложил Володя.
   - Красиво жить - не запретишь! - поощрил Костя Зойку,
  принимая у неё её жёлтый плащ.
   - Не всё же нам на чердаках шариться! -
  откоментировала Жанна, которую уже обнимал Володя.
   Но грусть назначенных проводов ощущалась - во взглядах
  девиц, в изобилии пиршества и отсутствии безоглядной
  весёлости.
   Немного перекусив, Зойка взяла свою гитару.
   - Не один ты, Кость, созвучен с Есениным! Он и для
  меня, грешной, придумал нужную песню, и на мою душу налил
  яду чувств...
   Она взяла аккорды, а потом беспощадно запела, слегка
  перевернув слова подлинного стиха от мужского к женскому
  лицу:
   Любимый мой, меня вы не любили,
   не знали вы, что в сумраке ночном -
   я словно лошадь, загнанная в мыле,
   пришпоренная смелым ездоком...
   Жанна, выскочив из-за стола босиком на мягкий ковёр,
  приспустив декольтированное платье до пояса, сверкнув
  голыми изящными грудями, очень томно и тонко,
  по-восточному, по-цыгански, изобразила внушаемую песней
  страсть и боль разлуки импровизированным танцем, весьма
  подходящими телодвижениями.
   Костя вспомнил "загнанную в мыле" Зойку, недавно
  выходивщую с амбалом Деловым из-за позорной ширмочки.
  Сердце заныло.
   Для женской натуры песня казалась излишне откровенной,
  обнажённой как грудь сопровождающей её танцовщицы, но Зойке
  она соответствовала в полной мере. Исполнение получилось
  превосходным - с необходимым надрывом и отчаяньем
  брошенной, или чувствовала так певунья, или так
  профессионально играла.
   Подвыпив, восторженный Володя полез Зойку целовать, а
  весёлая Жанна прыгнула на колени к Косте.
   - Эх, ребята... - визжала Жанна, - с вами я научусь
  получать от мужчин удовольствие. Это же надо, самой
  захотелось...
   - Иди, вон, потолкайся с Вовкой, - оттолкнула и
  Володю, и Жанну Зойка. - Сегодня в последний раз с Костей я
  сама буду развлекаться!
   - Ну, хоть для азарта, давайте разочек прямо здесь, на
  виду друг друга? - предложила заводная Жанна.
   - Как будто не жарили тебя компанией? - прошипела
  Зойка. - Сказала же, идите в свою комнату!
   Из люксовской гостиной две двери в разные стороны вели
  в две отдельные спальни. В одну Володя уединился с Жанной,
  в другую Костя унёс на руках свою страдающую певунью.
  Отдавалась сегодня Зойка странно, ласкалась и плакала.
   В разгар ночи все уже сидели за столом совсем без одежды.
   - Вы сегодня, ребята, как пауки, - откровенничала
  Жанна. - До оргазма я не докатилась, но была близка к
  этому, если бы Зойка разрешила обоим... Но ей и самой
  напоследок захотелось напиться любви... И зачем эта
  радость? Отчего мужики готовы сдохнуть у баб на пузе, да
  ещё и познать, чем одна непохожа на другую? Нет! Я только
  за деньги ноги раздвигать буду! Хватит, Вова! На этом
  развлечения кончились!
   - Ну, мать, ты и холодна! - смеялся удовлетворённый
  Володя.- Красавица, а в жизни ни черта не понимаешь...
  Оргазм - это же высшее сладострастие. Если ты его не
  получала никогда, значит не созрела до женщины. А ножки
  задирать научилась... Не думал, что бывают недозрелыми даже
  шлюхи. Считал разврат - от развития, оказалось - от
  недоразвитости.
   - Не тело нужно холить, а душу, - заметила
  успокоившаяся Зойка. - У тебя, Жан, душа в дырке, но до неё
  ещё не добрались. Не дай бог, поймёшь, что это такое -
  душевная радость, догадаешься, что есть другая жизнь, кроме
  половой. Пропала девка!
   - Обе мы пропали, Зоя! - посерьёзнела Жанна. -
  Порядочных парней прогоняем, а всё больше завязываемся с
  подонками. Они нас и угробят, сволочи!
   - Ничего. От судьбы не уйдёшь, но и на поводу у
  кого-то мы не потащимся... Ладно. Ребятам наши грязные дела
  не интересны. Давайте, студенты, ещё покушаем и попоём, да
  и поспим немножко по-человечески. Не на каждый день дана
  такая роскошь!..
   После подлинной поэзии Есенина ни Володе, ни Косте
  собственные творения ни петь, ни читать не хотелось. На
  высоком художественном уровне они и завершили необычный
  приём-прощание. Володя под замечательный аккомпанемент
  Зойки спел хорошую песню:
   ... Я всегда хотел, чтоб сердце меньше
   билось в чувствах нежных и простых.
   Что ж ищу в очах я этих женщин,
   легкодумных, лживых и пустых?..
   Сама Зойка, чтоб уж совсем запечатлеться у парней в
  памяти, спела свою коронную "Особую".
   Я живу не как другие, а особо...
   Костя и Володя запомнили эту песню как "песню Зойки".
   Утром друзья и их необычные подруги расстались
  навсегда, чтоб никогда уже не встретиться. Только гадал
  иногда Костя о судьбе удивительной цыганки Зойки. Говорила,
  что уезжает в Одессу, причём работать. Может, предложили ей
  место в каком-то музыкальном театре? Кто знает? Певческий
  дар был у Зойки несомненно. Характер и воля тоже. Поддержка
  рода своего цыганского обеспечена - её любили. Может быть,
  не пропала? А, быть может, сложила свою рыжую беспутную
  головку под ножом воров и бандитов?
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"