Боялся ли он, что его полюбят, а затем он сам не удержится и полюбит в ответ?
Безответной любви он не боялся. Её он уже пережил и теперь равнодушно смотрел на девушек стремящихся завоевать его расположение. Кто-то раньше, смешно и неверно назвал подобное отчуждение "выжженный изнутри". Может быть, будучи "обжегшимся на молоке" он беспричинно дул на воду? Ну, кто же знает? Но, он никогда не считал себя изгоем. Он только не хотел быть причиной чьего-либо несчастья, и страдать, так как страдал ранее он сам.
Он болен. Неизвестно что за диагноз поставил он сам себе, но чувствовал нездоровье и тяготился им. Сколько лет отмерила ему судьба жить со своей отчуждённостью? Сколько дней коротать в одиночестве, не принося любимым ни радости, ни печали, ни разочарований. В нём всегда было и сейчас есть нечто злое, но, "отчего собака бывает кусачей?".
Желание дарить радость и любовь было в нём не меньше. Но как можно выразить их, снова полюбить? Снова страдать? - думал он - Нет! Ещё один самообман. Выдать желаемое за действительное. - Ну, а что если всё-таки... Родятся дети, а я болен. Не поддержка, а обуза. В нашем жестоком мире дети не должны страдать по вине людей давших им жизнь, да и не от кого другого то же. А если не ровен час, умру? Кто вырастит из них? Каким словом помянут "того", бросившего их в раннем детстве? Да и вспомнят ли? А потому, нужно ли всё это? Проживу безвестно, "не навредив", и уйду с земли никому не в тягость, тем более - любимым своим людям. Знал он и то, что "горя боятся - счастья не видать", но, он уж привык так. Всё знать и поступать по-другому. Прислушиваться не к внезапно затрепетавшему сердцу, а к верному, холодному разуму. И вот, идя по жизни в одиночку и всё больше отдаляя возможность создать своё счастье, счастливую семью, где он мог бы реализовать себя как любящий муж и отец, однажды...
Он увидел Её. Увидел в невозможном месте - в автобусе, в тот момент, когда утром он ехал на работу и салон был забит полу проснувшимися лицами.
Рыжеволосая ведьма! Она мимолётно взглянула на него грустными глазами и, больше он не имел возможности взглянуть в её лицо, но этого было и не надобно. Оно стояло перед его глазами всю дорогу. И он был убит на повал. Бывает ли так? Все мысли о скором конце вмиг покинули его. Не смотря на то, что их разделяло пол автобуса, и она повернулась к нему спиной, он надеялся на то, что тем мимолётным взглядом она увидела его и запомнила. И может теперь думает о нем, так же как и он о ней, хотя, чем бы таким особенным мог он привлечь внимание к себе? Просто мимолётный, ни к чему не обязывающий взгляд. Но, для него самого всё это уже была не случайность, а случай, странный поворот в судьбе... Нужно было на что-то решиться, что-то сделать, но что? Какие слова могло подсказать сердце, если его так долго игнорировали? Как не оказаться пошлым или безвкусным? Сказать правду? Какую? И как прозвучит она, эта правда в его преподношении? Признаться в любви с первого взгляда и с первых слов показаться скучным болваном, досаждающим несчастной девушке только потому, что она имела неосторожность окинуть салон в поисках свободного места.
На следующей остановке ему нужно было сходить. И он сошёл. На миг, задержавшись на выходе у поручня - скорее театрально, показушно, словно ожидая мига откровения, а на самом деле боясь задерживаться и стремясь поскорее скрыться с места несостоявшегося объяснения в любви. И он сбежал. Он брёл на работу через парк. Мимо голых веток, ещё не радующих весёлой, свежей листвой, и на его душе было так же голо и пусто, хотя, он тешил себя возможностью встретиться с ней ещё раз. Вот только вышел бы с этой встречи хоть какой-то толк. Мало увидеть её снова. Нужен поступок.
До самого вечера воспоминания о девушке столь неожиданно внесшей разброд в его мысли и ощущения не раз вызывали у него улыбку и тогда, он мечтательно глядел в пустоту остекленевшим взором.
На следующее утро, в то же время, в автобусе того же маршрута, состоялось их второе свидание на расстоянии. Похоже, она тоже заметила его, потому что при входе в автобус её взгляд снова встретился с его взглядом, а затем девушка заняла своё привычное место на средней площадке автобуса, отвернувшись от всех и от всего всматриваясь через окошко в весеннюю улицу. Ему показалось... Нет, он точно был уверен что на этот раз она не только заметила его, но даже задержала свой взгляд именно на нём, а не на пустых местах, которых вокруг было множество. А значит... Нет, это ещё ничего не значит - осадил он себя - а если я не прав? Что это со мной? С тем, кто недавно только хвастал, что не боится, если его отошьют. Копаться в себе не хотелось. Там стояла она, а он боялся начать разговор - и это всё. И хотя она упорно глядела в окно, именно эта её упорность давала повод надеяться, что делает она это не спроста. Возможно даже для него. Ведь чем упорнее нас стараются не замечать, тем...Он надеялся ещё и на то, что делает она это именно из-за него, а не ради кого-нибудь из того десятка мужчин, что присутствовали на их свидании в качестве пассажиров автобуса. Десятка невольных свидетелей, а может даже и конкурентов, которые тоже имели глаза, чтобы видеть её, и чувства, чтобы оценить её по достоинству. Он не ревновал. Он и права то такого не имел, но сомнения как змеи. Он боялся того, что начнёт мямлить едва только окажется под её непонимающим взглядом и тогда крах - десятки зрителей не засмеются, нет, может быть, улыбнутся вслед неудачнику, но она... Она для него будет потеряна. Его надежда. Его мечта и любовь. А вдруг она за мужем, а он тут любовные сценки разыгрывает... Нет. Нет! Даже опасаясь, что можно опоздать со своим признанием. Без её благосклонного взгляда или какой-либо мелкой сдачи позиций, (он и сам не знал какой) в общем, того, что сделает их хоть немного ближе, он не мог решиться подойти.
И подобные "встречи" повторялись ещё несколько раз в течении месяца. Что-то или кто-то должен было положить конец столь затянувшимся и начинающим уже тяготить переглядываниям. Наконец он решился. Познакомиться, пусть даже придётся использовать любую подвернувшуюся и наверняка глупую шутку. Всю дорогу, с того момента как он занял своё козырное место в автобусе и вплоть до ЕЁ остановки, его мозг выстраивал цепочки знакомых слов, составляя их в произносимые фразы. С их помощью он рассчитывал пробиться к её сердцу. Но чем ближе становилась заветная встреча, тем трусливее прятались в извилинах подготовленные фразы и, уже совсем скоро не осталось ни одного цельного предложения. На языке вертелось только что-то вроде - Я, м..м...э.э..м.. и тому подобные звуки. С этим на сцену никак нельзя было подниматься и, вся его решимость сдвинуть дело с мёртвой точки потерпела поражение. Он уже не хотел, чтобы сегодня они снова увиделись.
-Пусть её не будет. Лучше завтра - думал он, подъезжая к её остановке.
Но, она была там. Гордо и как-то зло посмотрела она на раскрывающиеся двери, а затем уверенным жестом прикоснулась к голове, и видимо выдернув какую-то шпильку, лишила волос их собранности. Волосы золотыми волнами рассыпались по плечам, и он вздрогнул от увиденного - или, этим утром у неё что-то произошло, либо... она так же решилась на какой-то шаг. Но последнее - это если только он сам себя не вводил в заблуждение насчёт того, что между ними целый месяц действительно происходило нечто необычное.
При входе в автобус она, хотела было сразу демонстративно отвернуться, но, видимо давая ему последний шанс, всё-таки оглянулась на задние места одним, мимолётным взглядом в который вложила все свои чувства, пережитые ею за этот месяц ненормальных смотрин.
В нём был и вопрос, и обвинение в недееспособности, и что-то вроде поощрения - мол, ну что же ты? И молчаливый укор.
Ему не трудно было её понять. Он понял её тогда, когда она дерзко распустила волосы - или давай действуй, или перестань сверлить взглядом. Возможно, она давала ему последний шанс для поступка достойного влюблённого мужчины.
Но ведь была и ещё одна страшная реальность. В том, что оба они ошиблись, придумывая себе эти взгляды, а на самом деле просто тешились надеждой любить и быть любимыми.
Ему сходить. Несколько медленных шагов, и он пройдёт мимо неё к двери. Остановится. Спиной будет чувствовать её ожидающий и может быть полный презрения взгляд. Если только она удостоит его взглядом. Он сделает попытку обернуться, пока двери открылись не до конца, но, струсит даже в этом, не доверяя чувствам, нервно качнёт головой, словно прощаясь, и... шагнёт на асфальт остановки.
Затем, осознав, что произошло непоправимое, остановится и посмотрит вслед уходящему автобусу. Увидит её, оставшуюся одну, возможно навсегда потерянную для него. И, ожидая какого угодно чуда, впервые поймёт, что именно он должен был сказать.
А она, тоже впервые за всё время повернётся к нему лицом и, словно прощаясь, грустно помашет рукой через окно автобуса. Он попытается помахать в ответ, но что-то остановит его руку на пол пути. В подобный момент он не мог позволить себе Такого прощания. И он ещё долго будет стоять у дороги, и глядеть вслед уходящему автобусу, размышляя о возможном поступке. Смелом или безумном - Можно взять такси и за ней... А там? Всё снова повторится. Лишь на каком-то расстоянии он находил в себе решимость. И даже понимая, что это свидание может стать последним, он не отважился на безумие поступка.
Опустошенный, с тяжёлым сердцем, проклиная себя и свою трусость, побредёт он на работу и даже не попытается унять набежавшие слёзы, которые хотя и не сопровождались рыданиями, обильно текли по щекам.
- Только бы завтра она была там, только бы была... Теперь не взирая ни на какие фобии он сделает этот шаг. Перешагнёт через трусость. Только бы она была...
Автобус подходил к заветной остановке, и он, чуть не выдавливая боковое окно, всматривался в ещё далёкую автобусную пристань.
Вот впереди видны припаркованные на обочине машины, аллея, идущая параллельно дороге и девушка идущая в сторону противоположную движению автобуса.
Это ведь она! Но почему? Она двигается медленно, не глядя по сторонам и наверняка зная, что из автобуса её увидел тот, ради кого она вышла в этот ранний час на улицу, ведь ей сегодня не надо на работу. А вслед ей глядят из припаркованных машин. Её нельзя не заметить...
С бешено бьющимся сердцем, сам не понимая, как решился, он поднялся с сиденья, сделал несколько неуверенных шагов, с усилием переставляя почему-то враз ослабевшие ноги и, выпрыгнул из автобуса. На миг он замер поражаясь сам себе и тому, что произошло. Затем, всё ускоряя шаг, чтобы не дать себе шанса отступить он вылетел на аллею как на финишную прямую и замер. Золотая копна волос, развиваясь над приталенным зелёным пальто, шла ему навстречу, не обращая внимания на водителя одной из легковушек, дефилирующего опасно близко от пути её следования и вероятно даже питающего на её счёт какие-то надежды.
Она была прекрасна! И совсем не обязательно было приближаться к ней на пистолетный выстрел, чтобы быть сражённым её ведьмовским обаянием.
Между тем, влюблённые, таким экзотическим путём добравшиеся до места своего первого, настоящего свидания, сходились всё ближе и ближе, пока, наконец, им стало просто некуда и не зачем дальше идти. Остановившись, она смотрела в его лицо, а он замер перед ней словно верующий перед священной иконой. Видимо, увидев то, что хотела, она первая ослабила молчаливый натиск, чтобы случайно не оттолкнуть своего робкого почитателя, подошла почти вплотную и взяла его под руку.
Не те и не так сказанные слова могли опасно пошатнуть так сложно начавшееся единение, и они, словно догадываясь об этом, продолжали молчать. При этом у них как-то получалось читать всё невысказанное во взглядах и улыбках. И они говорили ими в тот день гораздо больше того, что можно было выразить самыми нежными признаниями в любви.
Он рассказал ей, как любит её, и до встречи с ней не знал никого, кто мог бы вот так, болезненно и сладко, с первого взгляда, поразить его сердце.
Она призналась ему, что тоже увидела его в первый же раз, но тогда её ощущения были противоречивы. И только увидев в его глазах любовь, а не какой-то мимолётный интерес, она и сама почувствовала теплоту к нему.
-Но ведь ты почти не глядела в мою сторону.
-Иногда одного взгляда достаточно. К тому же, при желании можно смотреть незаметно.
-Ты извини, что я так долго тянул. Я не смел, а если честно, даже боялся. Боялся, что могу потерять тебя, боялся, что такого счастья, о каком я мог только мечтать, просто не может быть.
-Может быть это и хорошо, что мы так долго встречались издали. Наверное, привыкли и стали не совсем чужие. Главное что ты решился, и мы всё-таки встретились...
Им ещё так много нужно было сказать друг другу в тот день. И ещё они знали, что прежде чем они окончательно не сблизятся, им нельзя было расставаться. Так они весь день и провели вдвоём. Он не пошёл на работу, так как боялся покинуть свою любимую хоть на миг, ту, которую искал и ждал так долго.
А затем была ночь. Они стали ещё ближе. И тесно прижавшись, многое они доверили друг другу. И их тайны и желания вдруг перестали быть чем-то чуждым, далёким и несбыточным.
И он, который не представлял себя в роли отца, уже через год нянчился с двумя симпатичными, в маму златокудрыми близняшками. Полнейшая идиллия семейной жизни нарушалась только детскими писками и вдруг, как-то прибавившимися заботами. Но и это не было в тягость, так как каждую возникающую сложность они старались облегчить один другому.
Он даже бросил курить, и стойко перешёл на обычный словарный запас. Старался избегать возможных ругательных предлогов и связующих пояснений, которым научился ещё в детские годы, а затем, долго шлифовал, работая на заводе среди красноречивых затейников могущих завернуть такую фразу, что она трубочкой входила в уши слушателей, а затем субтитрами отчётливо читалась в их почтительно расширенных глазах...
-Ну, как вам? - поинтересовался профессор.
-И что это было? Вы начали проводить сочинения на свободные темы коллега?
-Не совсем. Он делает это сам. Конспектирует всю свою жизнь на бумаге.
-И что же? Какой по счёту выпускается том прижизненных воспоминаний?
-Это не совсем воспоминания.
-Я догадываюсь. И что из этого, правда?
-Думаю, что немногое - профессор грустно улыбнулся - Увы, он одинок. Всегда был и будет таким.
-Вы делаете неутешительные прогнозы коллега - засмеялся главврач - кто бы мог подумать?
-Он одинок. Никогда не был женат и, конечно же, не имеет симпатичных близняшек.
-То есть, если можно вас поправить - не немногое неверно, а фактически всё - выдумка больного мозга.
-Может статься и так. Но вы угадали про многотомник сочинений. Идиллия, в которой он живёт, или точнее - пребывает, длится не один год. И прерывается приступами депрессии, благодаря чему собственно он и оказывается у нас довольно часто. Мы помогаем ему вернуться к полноценной жизни... в нашем понятии... и тогда он начинает писать.
-То есть, перед нами обычный больной, но, с литературным уклоном? Читая его повестушку не скажешь что он страдает психозом. Обычные чувства, которые у каждого возможны. Временами он чуть ли не идиотом себя нарекает. Надеюсь только, что не равняет себя с тем самым, от Фёдора Михайловича, а то на лицо окажется ещё и мания величия - главврач весело рассмеялся - неужели, он нисколько на самом деле не понимает, что он болен?
-В том то и дело. Таких людей залечивать - только портить.
-Но что же, позволить им мирно расхаживать со своими переживаниями среди людей?
-Презумпция невиновности. Человек среди себе подобных. Болезнь - не его вина. Ведь вы прочитали о его понятиях жизни. В его мире нет его болезни. Там нет зла, только любовь.
Он самостоятельно избавляется от вредных привычек. В то время, когда он свободен от приступов - жизнь на бумаге заменяет ему жизнь настоящую. Он живёт в своём выдуманном мире, но представьте, как прекрасен его мир.
-Представляю себе, наверное - прекрасен до невозможности и так же нереален.
-Я скоро представлю вам его самого - с этими словами профессор сложил историю болезни и дневники больного в толстенькую папку.
-Как я понимаю, вы хотите поставить вопрос о выписке, а весь предыдущий коллаж - артподготовка?
-Отнюдь - профессор снял очки и, повертев их в пальцах, положил на стол - наоборот. Я так думаю, что нынешнее обострение не совсем обычное, не такое как мы наблюдали в прошлые его поступления к нам. Какое-то ослабление, общий упадок сил, психические срывы. Лечение может затянуться, но как я и говорил - лечение для таких людей подобно отмиранию части воспоминаний, желаний, омертвению души если хотите. Выписывать его рано, а, по моему мнению - и не нужно вовсе.
-Это как понимать уважаемый профессор? - главврач откинулся на спинку кресла и удивлённо рассматривал собеседника - Ведь у нас не места заключения, а сами вы совсем недавно говорили о презумпции. Неужели вы опасаетесь, что он может стать опасным для общества?
-Я думаю, со временем общество станет для него опасным. Больной для общества, по аналогии как труп для здорового человека. Кроме издевательств и насмешек его ничего не ждёт в том мире. Тут он может быть ограждён, а там - профессор указал за зарешеченное окно - там он псих.
-Ого! В том?! Мире? - главврач добавил к произносимым словам пару очевидных жестов, доброжелательно улыбнулся и тоже посмотрел в окно. - - - Все мы живём в том мире. Но работать приходится в этом. И первая моя заповедь - Не принимай на веру Этот мир, а то сам в нём останешься.
-Это, конечно же, так, но речь то не о нас с вами. Нам уже не узнать, какой стресс или патология сдвинули его мозг в хаос безумия, но ведь до определённого момента у него была та, другая, нормальная жизнь. Он жил, любил, был нормален. Толчок, и, всё что у него осталось - это приятные воспоминания, возможно, какие-то сильные переживания или, мечты, нереализованные стремления. Он и остался жить там, в своих грёзах, а не в нынешнем своём, полном маразма мирке. В его мире он давно нашел мир и покой, а мы обязаны лечить его от этого.
-Я сейчас затоскую и расплачусь. Ну, в самом деле, милый мой коллега, его диагноз не хуже и не лучше других. Почему именно с ним столько возни и тревог? Поймите, мы не сможем держать его вечно.
-Я думаю, что этого не понадобится.
-Не понимаю вас? Вы ведь сами только что...
-В его дневнике есть продолжение. То, что вы читали, это так сказать расцвет его жизни.
-Я так понимаю, имеется ещё и закат? - главврач нахмурился.
-Есть. И судя по его состоянию, очень близкий. В своём повествовании он уже нянчится с внуками. Так получается, что там он живёт несколько быстрее. Самое вероятное, что ещё совсем немного, и он навсегда останется там, в своём мире, а мы "сможем вернуться к своим баранам".
-Вы хотите сказать что он скоро умрёт? - не веря сам в то что слышит, спросил главврач и, увидев едва заметный кивок собеседника, вздохнул - Ну и с чего вы это взяли? Из этой вот писанины?
Он пододвинул папку к себе, раскрыл её и наскоро перелистал дневник, состоящий из подшитых листков разного размера и происхождения. Прочитав последние страницы более внимательно, он поднял глаза на профессора - А, сколько ему лет в нашем, подлунном мире?
-Тридцать два.
-Почти что возраст Ильюши Муромца или Иисуса.
-Ну, так он ещё жив. Но шутки шутками, а я бы хотел наблюдать его этот год.
-Вы думаете, что у вас есть ещё год? Хотите дочитать до финала?
-Хм. И это тоже. Вместе почитаем.
-Надеюсь, не диссертацию вы писать собираетесь на подобном богатом материале. Ну, в самом то деле, перестаньте. Мы врачи со стажем, а не мистики какие-то. Только и осталось нам, забросив все дела штудировать дневники психов и неудачников, чтобы хоть в какой-то степени познать секреты жизни. Его жизнь - это его личное дело, а наша задача - его здоровье. Когда же он останется в том мире... Э... извините меня, если я буду говорить словами нашего мира - умрёт, вы собираетесь объяснить его смерть дневниками?
-По-моему это очевидно.
А, по-моему - извините меня конечно, но ваше предложение просто непрофессионально. Мы обязаны поставить его на ноги, вернув ему душевное равновесие, и мы это сделаем, а уже о его жизненных функциях пусть позаботится реанимация. В своём мире он может быть и ангелом и чёртом, но, раз он живёт среди людей - он, прежде всего человек.
-И я об этом говорю, но он больной человек, у которого только и осталась возможность жить в своём, не чуждом ему мирке. Он вряд ли может серьёзно навредить обществу, но он не сможет жить, не соприкасаясь с ним, а потому конфликты неизбежны.
-Хорошо, но есть ли у нас возможности и права огораживать всех инакомыслящих? Как разгородить всех нуждающихся, да и нужно ли это? Мы то с вами живём не в придуманном, а в реальном мире и где бы ни витали мысли пациента, дело то приходиться иметь с его телом. Как без помощи уколов и таблеток вы по иному сможете защитить и помочь тому, кто не видит помощи, не хочет, и даже не понимает того, кто он, где он, что с ним происходит? Ему без большой разницы, какая вокруг погода, если за ним присматривают, помогают. Ему всё одно: мир или война, здоровье или болезнь, дебит или кредит. Страдалец не он. Страдальцы мы. Потому что болеем, живём, любим, работаем, боимся, и думаем. Думаем, что понимаем этот мир. Но мало этого. Мы ещё иногда пытаемся заглянуть в тот, другой мир, а это во всех красках доступно только шизофреникам...
...Он отложил карандаш, не докончив врачебную дискуссию. Устало откинулся на подушку и закрыл глаза - Если то, о чём говорят эти люди, правда, - подумал он - то всё очень плохо. Возможно, что вовсе не любовь встреченная им послужила ему в так прекрасно состоявшейся жизни, и всё что он знает и любит только импульсы больного рассудка. А чувствует ли он это? Понимает? Через пару секунд он улыбнулся, и словно мысли из головы отбросил листок со своей жизнью в сторону. Затем повернулся на бок и провёл ладонью по густым волосам своей любимой. Его пальцы задержались на её тёплом плече. В ответ на прикосновения его прекрасная ведьма подалась ближе к нему...
Сотни раз, начиная свою жизнь с нуля, пробуя и ошибаясь, встречая и расставаясь, он всегда искал Её. Её одну, единственную. Только с ней он ощущал, что живёт по настоящему. Если они находили друг друга то проживали десятки счастливых лет в десятках жизней так, будто только вчера они встретились на той аллее и, не произнося ни слова говорили друг другу о самом для них важном.