Они сидели на голой земле. Опять ослушались маму, - она ведь сто раз говорила им, что можно простудиться! Опять им достанется, если она узнает. Но что делать? Оба так не любили всех этих правил, - если сидеть во дворе или в саду, то всегда подстилая покрывало, если рисовать, - так кисточками и на бумаге, есть непременно вилкой (хотя руками ведь гораздо вкуснее!), волосы обязательно закалывать или заплетать в косу, - это для нее, конечно же, ему волосы закалывать не нужно, каждый раз мыть руки перед едой, -будто бы еда не появляется из той же самой земли, которой они их испачкали, всегда по утрам говорить: "доброе утро!", хотя почему бы не сказать просто: " утро!" или: " звонкое утро!", или: " веселое утро", или: " привет, я так тебя люблю!", и то же самое, ну абсолютно то же самое с этой вот " спокойной ночью",- а, может быть, им вовсе и не хочется спокойной ночи, может, им как раз хочется веселой шумной ночи, - с шутками и хохотом до слез, или с разными историями в темноте, - ведь, когда гаснут все огни и кто-то тихо, полушепотом о чем-то говорит, истории становятся совсем другими, они будто оживают и наполняют собой весь дом. Они же все равно не засыпали сразу, и долго перешептывались, рассказывая друг другу разные истории и смеялись, закрыв руками рты, чтобы родители думали, будто они спокойно спят... Или: " волшебной ночи", - ах, как им обоим хотелось, чтобы с ними ночью, когда никто не видит, произошло что-нибудь волшебное, как в тех историях, которые рассказывала им на ночь мама, в сказках, - а сказки, это чья-то выдумка или все это действительно случалось с кем-то на самом деле? - и они, переполненные мыслями обо всех этих чудесах, закрывали глаза... Но старались не засыпать как можно дольше, надеясь, что вдруг и с ними произойдет что-то волшебное, - вот заглянет ночью в их окошко фея, или гном вдруг начнет колдовать в их саду, или... Ну, мало ли, что еще волшебного могло бы произойти, оно же на то и волшебство, чтобы быть необычным, а, поскольку с волшебным и необычным они пока знакомы не были, то, конечно же, точно сказать, каким именно должно было быть это волшебство, они не могли. Но отчего-то знали, что если уж оно и произойдет, то непременно ночью, - наверное, потому что днем все происходит, как обычно... Зачем же каждой ночи обязательно быть именно спокойной, они совершенно не понимали. Вообще, они не понимали многого из того, что делали родители. И все равно понять бы не смогли. Поэтому, опять не взяв покрывала, они, потихоньку от мамы, забрались в самую потаенную часть сада, - она почему-то была заброшена, и ничего здесь не росло, ну вот совершенно ничего, даже трава, да к тому же еще зачем-то и ограждена заборчиком, - и устроились на голой земле.
Но устроились они там не просто так, конечно же. Просто так можно было устроиться и под грушей, - там порхало множество цветастых бабочек, которыми можно было любоваться часами, а пока любуешься, можно было и груш наесться. Груши, только поспевшие и падающие с дерева, всегда самые сочные, сладкие и вкусные, - этого мама, кстати, тоже почему-то не знала, думая, что самыми вкусными они становятся после того, как их принести домой, помыть и выложить на красивое большое блюдо. А ведь именно только упавшие груши, прямо с земли, на самом деле и были самыми вкусными. К тому же, они были горячими от солнца, а по дороге домой уже остывали. Может, мама просто больше любила холодные груши...
В общем, Аня с Петей забрались в дальний участок сада вовсе не просто так, а по делу. Они забрались сюда с красками. Чтобы рисовать. Им давно уже не давал покоя этот странный кусок голой земли. Вот они и решили разукрасить его.
- Давай, - восторженно, с горящими глазами, звонко подгоняла Петю Аня, хлопая в ладоши. - Давай-давай, давай!!! Начинай!
- Нет, - тихо отозвался Петя, пытаясь сделать серьезное лицо, - у него это уже практически получалось, правда, серьезность держалась недолго, но он был мальчиком, а поэтому обязан был научиться серьезности (ну, Петя считал, что обязан, хотя все остальные совершенно не понимали этого его стремления и даже тихонько над ним посмеивались), - давай ты. Начинай. Ты ведь девочка. Тебе нужно уступать.
- Ну... - задумалась Аня, глядя то на землю, то на тюбики с красками. - Тогда... Тогда я хочу желтый.
Аня взяла тюбик с желтой краской, открыла его, и, без всякой задумки о том, каким будет рисунок, просто выдавила краску на землю.
- И еще чуть-чуть красного, - Аня была в полном восторге от получившейся ярко-желтой лужицы. В самую ее середину она, по капельке, начала выдавливать красную краску. Капельки расплывались по желтому, постепенно приобретая по краям оранжевый оттенок.
- И еще зеленый, - Аня побрызгала зеленой краской, - лужица все шире растекалась по земле, капельки и брызги меняли свою форму. Дети отошли чуть назад, любуясь получившейся живой картинкой.
- И перемешать! - решила Аня, и, сунув в свое творение указательный палец, начала плавно водить им по лужице, - трехцветные струйки увивались вслед движениям пальца, создавая просто-таки невероятный рисунок.
- Ну как? - Аня, вытащив из краски палец, гордо посмотрела на Петю.
- Замечательно, по-моему, - Петя встал, чтобы рассмотреть рисунок сверху и снова сделал серьезное лицо. - Только вот я добавил бы бирюзы, - и, снова усевшись на землю, аккуратными струйками стал доливать бирюзовую краску.
- И перемешать! - Аня, заливаясь радостным смехом, снова окунула в рисунок палец, не заметив, как к нему прилипло несколько волосков с ее головы. Резким уколом волосы оборвались и, вслед за пальцем, потянулись чертить по земле линии.
- Ой, - только и всхлипнула Аня, испуганно глядя на картинку, и зажала свободной ладошкой рот.
- Ничего, - погладил ее по голове Петя. - Теперь у нас получилась картина не только с красками, но еще и с частичкой тебя. Можно еще веточек набросать. Или листочков. Тогда в ней будет еще и часть нашего сада. Вот красота получится!
- Де-ти! - раздался из глубины сада распевный мамин голос. - Деее-ти!
- Ай-яй-яй, - тихонько пробормотали оба, перепугано глядя друг на друга.
Мама должна была вернуться домой только к вечеру. Получается, они попались. Да еще как попались! Впрочем, еще оставалась надежда, что, если замереть и сидеть тихонечко, то мама их не заметит. Они съежились и пригнулись к земле, как только смогли.
- Ах, вот вы где! - мама уже стояла за их спинами. - И что же вы здесь делаете? - она наклонилась к ним и взяла за руки. - Ай-яй-яй! А ну-ка, пойдем! Простудитесь же! Вот останетесь сегодня на весь вечер дома и чай с лимоном пить будете! И горячее молоко! Земля же уже холодная!
- Нет! - вдруг расплакалась Аня. - Ну, пожалуйста! Только не горячее молоко! Слезы капельками брызнули на землю, оставляя в перемешанных красках прозрачные следы.
- Да-да, - мама была неумолима. - Именно молоко. Ну, хватит упираться. Пойдем в дом. Греться хотя бы.
* * *
- Ваня! Катя! Домой! Дождь начинается! - и правда, несколько упавших вдруг при совершенно чистом небе капель превратились в ливень, да к тому же ледяной. Ваня с Катей бегом бросились домой, но все равно промокли так, что одежду пришлось выкручивать.
- Ого, какой ливень! - Ваня, переодевшись, подошел к окну. Небо потемнело, а вода, казалось, сплошным потоком с силой била по окнам.
- Да... - протянула мама. Осень началась. С утра вот видела уже пожелтевшие листочки на деревьях. И паутинки сегодня прямо с утра летают... Осень.
- Но ведь рано еще, мам! - Катя тоже подошла к окну, и, опустив на подоконник поднос с ароматным мятным чаем, раздала всем по полной чашке.
- Рано... - улыбнулась мама. - Жизнь не всегда идет по правилам и по календарю. Нет, солнышки мои. У природы свои правила. Как она решает, - так и будет.
* * *
- Ну, и что теперь? - уложив Аню и Петю спать (они, похоже, действительно заснули, а не притворились в ожидании, когда она уйдет, чтобы свободно фантазировать о своих чудесах), - мама улыбнулась и зажгла свечу, установив ее на рояль. Уже стемнело. Окна в доме были закрыты ставнями. В них стучался дождь.
- Ты собираешься играть? - папа Ани и Пети подошел к ней ближе и облокотился на рояль.
- Конечно. Осеннюю мелодию.
- И зачем ты так торопишься? - он мягко улыбнулся. - Разве тебе надоело тепло?
- А причем здесь я? - в ее тоне чувствовалась веселая лукавинка. - Это дети. Так что я здесь совершенно ни при чем. Но теперь мое время, милый. Я вступаю в права. Не грусти. И легко передавай мне все обязанности. Ты знаешь, они мне в радость.
Они оба тихо, чтоб не разбудить детей, рассмеялись.
- Ты же знаешь, Осень, я так тебя люблю, что всех слов на свете мне не хватит передать свои чувства. Чего же мне грустить? Я счастлив.
- Вот поэтому, наверное, ты и пишешь мне так мало стихов, Лето. Впрочем, у тебя впереди целых три месяца на то, чтоб подобрать слова.
- Я все равно не подберу. Их слишком мало.
- Я знаю.
Они снова тихонько рассмеялись. Она заиграла Осеннюю мелодию. Он слушал, прикрыв глаза, облокотившись на рояль. Дети действительно спали, - причем, самым крепким сном, - еще бы, начать в мире осень дело вовсе непростое, даже если ты и не догадываешься о том, что сделал. Мир понемногу менял окраску. Мелодии вторил дождь.
Дверь бесшумно распахнулась. На пороге показалась высокая фигура в плаще. Не снимая промокшей шляпы, гость подошел к роялю.
- Благодарю тебя, - обратился он к Лету с легким поклоном.
Лето, так же поклонившись, передал ему прозрачный жезл. На миг внутри него вспыхнул яркий солнечный свет.
- Благословения твоим трудам! - произнес вошедший, обращаясь к Осени.
- Благодарю тебя, Время, - Осень, не подымаясь из-за рояля, приняла из его рук жезл, внутри которого теперь легонько заморосил дождь.
Гость, снова поклонившись, покинул дом так же бесшумно, как и вошел.
Они снова остались вдвоем. Осень, закрыв глаза, играла свою мелодию. Ее волосы менялись, приобретая красные, зеленые и желтые оттенки.