- Мерзкие твари, - брезгливо пробубнил Дольф, смотря, как его напарник веником закатывает расплющенную тушку на совок.
Потрепанный рисовый веник казался не лучшим помощником для того, чтобы смести достаточно тяжелый кусок перемешанных в единое целое шерсти, кишок и внутренних органов, но Вил с легкостью справился с данной задачей. Аккуратно, стараясь вновь не уронить содержание совка на пол, он донес его до мусорной корзины. Тушка упала на дно, прижимая своим весом обрывки бумаги, целлофана и прочего мусора.
- Успокойся, Ади, это всего лишь крысы, - педантично заметил Вил, вернув совок с метлой на полагающиеся им места.
- Нет, ну я понимаю там, на рынке, продуктовом складе... амбаре. Да где угодно, где есть еда... но у нас-то откуда? А, Вил? Они что, гайками с винтами кормиться начали, гх.
- Не знаю. Но дальше это безобразие терпеть нельзя. Смена только началась, а эта, - Вильгельм кивнул в сторону урны, - уже третья. Завтра же пойду к Робеншпильцу, пусть хоть дугой выгнется, но достанет мышьяка.
- Это вряд ли. Вчера по ящику говорили: "с ядом напряженка, за неделю всю сезонную норму с прилавков смели". Прям напасть какая-то.
- Нашествие... - философски протянул Вил.
- Чего?
- Не чего... урну в контейнер вынеси, а то провоняем скоро, как рыбаки.
- А почему я? - то ли обиженно, то ли возмущенно спросил Дольф.
- Я в тот раз выносил, - резко отрезал Вил.
Неохотно оторвав тучную задницу от вполне комфортного стула, Адольф подошел к вешалке и снял синюю ветровку с треугольной эмблемой ведомственной охраны. Надев куртку и натянув на голову бейсболку с точно такой же, как на куртке эмблемой, он одной рукой подхватил объемную корзину и направился к двери.
- Фонарь не забудь, а то нечем от гигантских крыс отбиваться будет, - подтрунил над напарником Вил.
- Выдумки? Не помнишь, что нам Карл рассказывал, - как можно серьезно парировал Вил.
- Ну тебя к черту... вместе с Карлом, - но рука сама потянулось к висячему на стене фонарю, что-что, а тридцатисантиметровая увесистая рукоять фонаря придавала хоть какую, но уверенность.
Адольф вышел на улицу. И хоть с начала вахты прошло всего несколько часов, территорию промышленного комплекса плотно сковал ночной мрак. Несмотря на сухую и безветренную погоду, ноябрьские вечера уже предвещали скорый приход зимы. Дольф включил фонарь и, проводя лучом света по закрытым ставням ворот складов и цехов, побрел в противоположный сторожке угол огромного заводского двора...
Яркий диск солнца заливал чистый город накатывающими одна за другой волнами света. Казалось, что свет даже не падал с неба, а исходил от самого города, от чистых домов и отшлифованных тысячами ног мощенных камнем улиц, от высокого шпиля церкви и большого циферблата на городской ратуше, стрелки которого приближались к полудню. Солнечные блики весело играли на льняных платьях хозяек и кожаных фартуках ремесленников, переливались на полированных деревянных башмаках прохожих. Город вновь расцвел всем великолепием насыщенной жизни: кто-то громко торговался с бродячим торговцем, кто-то, напротив, вполголоса обсуждал досужие сплетни о похождениях соседки, ну а кто-то и вовсе, шепотом, ставил под сомнение решения самого бургомистра. Где-то вдалеке раздавалось ритмичное постукивание молота о наковальню, а чуть ближе гул гончарных кругов и скрип лопастей ветряной мельницы. Но, несмотря на чарующую гамму всевозможных звуков и ярких цветов, не покидало чувство, что чего-то не хватает, чего-то привычного и постоянного. Невидимая, неосязаемая опасность таилась в этом завораживающем потоке кипящей жизни...
Что не говорить, а нынешняя работа как нельзя лучше отвечала запросам и способностям Дольфа. Не пыльная, не слишком тяжелая, в меру оплачиваемая, дежурства - два через два, с шести вечера до шести утра оставляли кучу свободного времени и, ко всему прочему, не опасная. Ну, кому взбредет в голову грабить фабрику по производству частей резьбовых соединений? Правильно - никому. Дольф трезво смотрел на жизнь и на свое в ней место. Человеку с незаконченным средним образованием, не владеющему фактически ни одной профессией и оставалось только идти в охранники, либо сидеть на социальном обеспечении. Неудачникам, к числу коих он себя причислял в жизни добиться большего не возможно, да и, честно говоря, не хотелось никому ничего доказывать. То ли дело Вил, точнее Вильгельм. Умный, начитанный, наверняка имевший за плечами университетское образование - совершенная противоположность Адольфа, такие обычно становятся учеными или артистами, художниками и музыкантами. А он прозябает в этой богом забытой дыре, вместе с глуповатым напарником и крысами.
Налетевший из ниоткуда резкий порыв ветра задребезжал множеством стуков и лязгов: навесных замков о петли, жестяной кровли, крышками контейнеров... Дольфу невольно лезли в голову мысли о не раз рассказанных Карлом, их с Вилом сменщиком, историй. Два года проработав обходчиком в Берлинском метрополитене, тот набрался недюжинным запасом знаний о найденных посреди проездов младенцах, пропавших вместе с пассажирами и кондукторами электричках, гигантских крысах. Адольф слышал некоторые из этих историй и раньше, еще в детстве, но рассказанные Карлом со всеми подробностями и мелочами, они становились по-настоящему реальным, и оттого более пугающими...
Громкий металлический звон заставил Дольфа оторваться от своих совсем не веселых мыслей. Подрагивающий шар бледного света мгновенно скользнул в сторону массивного контейнера, испугав крупную, но отнюдь не гигантскую крысу. Невнятно выругавшись, Адольф высыпал корзину в контейнер и поспешил поскорее вернуться в сторожку, светящуюся размытым светом на фоне казавшихся огромными цехов.
- Тебя еще не съели, Ади? - злорадно поинтересовался Вил у вошедшего внутрь напарника.
- Иди ты...
Раздевшись, Дольф плюхнулся на диван, так как офисный стул уже был занят Вилом, смотрящим телевизор.
Монотонный голос журналиста рассказывал о жизни беспризорных детей на фоне постреалистичных пейзажей: огромных свалок, замороженных строительных площадок, покинутых людьми окраинных кварталов. Заплаканные матери и суровые, но подавленные, отцы, полицейские и психологи, посвящали телезрителей в тайны детского мировосприятия. "Отрицание, противопоставления себя окружающей действительности свойственно не только детям из социально неблагоприятных семей, но и вполне состоятельных и обеспеченных в материальном и духовном плане", - камера плавно перекатилась с лица журналиста на украшенные изящными витиеватыми узорами врата роскошного поместья, - "Третью неделю нет никаких сведений о наследнике четы МакФрестонов, бесследно пропавшим из этого защищенного и усиленно охраняемого особняка. Из достоверных источников в полицейском управлении штата Аленсдорф, нам стало известно, что не было предъявлено никаких требований, в спальне ребенка не было обнаружено следов борьбы, охрана так же не зафиксировала проникновение на территорию поместья в ту роковую ночь. То есть все сведение показывают на то, что тринадцатилетний МакФрестон покинул родительский дом по своей воле".
- Чудак - парнища, и чего ему нахватало? Ведь все ж у его ног: богатство, уважение, обеспеченное будущее - живи да радуйся, - многозначительно заметил Дольф, - нет, ну я, конечно, тоже в детстве сбегал из дому... от папаши-алкаша, царство ему небесное... А ты Вил?
- Я не помню, - не отрываясь от экрана телевизора, резко ответил Вильгельм, давая понять, что не хочет касаться темы своего детства.
Решив, что дальнейший разговор не получится, Дольф откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Спокойная обстановка и негромкая речь комментатора, льющаяся из динамиков, быстро сделали свое дело. Тихо посапывая, Адольф погрузился в сладкую дрему, то неуловимое состояние на грани сна и реальности, так любимое многими.
Лайонель Версетти не спал уже вторые сутки, о чем свидетельствовали коричневые фингалы под глазами и покрывшиеся красной паутиной белки. Он скомкал в руке одноразовый стаканчик из-под только что выпитого кофе и, опустив боковое стекло, метким броском отправил его в висящую на столбе, напротив автомобиля, мусорку. Мысли путались, блуждая в лабиринте уставшего сознания, не желая выстраиваться звеньями в единую логическую цепочку. Вторую неделю детектив Версетти, полномочный представитель еврокомиссара при Берлинском отделении Интерпола, был занят лишь одним делом, и этим делом был Артур МакФрестон, сын Фергюса и Хельги МакФерсонов, бесследно исчезнувший в позапрошлый понедельник.
Запустив правую руку в безобразную кучу разбросанных на пассажирском сидении многочисленных бумаг, выписок, фотографий и обрезков газетных статей, он извлек из-под них пачку сигарет. Закурив, Версетти отбросил голову на подголовник и выпустил сквозь ноздри тонкие струйки дыма. Он знал, а точнее чувствовал, что находится совсем рядом от разгадки, протяни руку - и все что казалось странным и непостижим, четко предстанет рациональным и незыблемым. Но чего-то нахватало, какой-то совсем мелкой, неразличимой детали. Полиция, частные сыщики, всех мастей и квалификаций, даже ДжиЭсДжи который день безрезультатно пытались найти хоть какие-то следы пропавшего мальчишки, но никто из них не приблизился даже на половину пути пройденного Версетти. Двенадцать суток в пути, пять тысяч километров, проаханных взад-вперед, тысячи опрошенных прохожих. Не видели, не слышали, не знаем - тысячи "не"; но среди них, словно иголки в стогу сена, находились единицы "да". Именно эти "да" привели Версетти сюда, в потерянное для современного мира десятитысячное поселение на границе штата. Его машина стояла на центральной площади маленького провинциального городка с дурацким названием и не менее дурацкой архитектурой. Приближалась полночь, во всех без исключения домах уже давно погасили свет, а уличного освещения не было вовсе. Лишь черный автомобиль Версетти габаритными огнями выхватывал из мрака небольшой объем широкой площади.
Лайонель включил свет в салоне и достал из бардачка планшет с дорожным атласом. Черно-белая карта, исписанная множеством разноцветных кружков и пометок, больше походила на полотно художника-абстракциониста, чем на печатный документ. Достав из нагрудного кармана пиджака красный маркер, Версетти стал соединять все кружки одинакового цвета непрерывной линией. Сначала один цвет, потом другой, третий и так далее. Каждый цвет соответствовал наиболее громким делам, связанным с пропажей детей за последние два года. Линии получались на удивление прямыми, без резких перепадов и изгибов. Продлив линии от последних кругов, Версетти увидел то, что надеялся и одновременно боялся увидеть: все они пересеклись в одном месте, примерно в семидесяти километрах отсюда.
Откинув планшет на пассажирское сиденье, Лайонель завел двигатель и, включив фары, резко сорвал автомобиль с места. За считанные минуты покинув черту города, он втопил педаль газа в пол, заставляя двигатель работать на пределе возможностей. На бешеной скорости он проскочил дорожный указатель "Хамельн 78 км" и, разрезая светом фар одинокую ночную дорогу, поехал дальше.
Массивные бронзовые стрелки больших часов вот-вот должны коснуться фигурной цифры двенадцать. Раздается первый бой часового колокола. Мастеровые и обыватели завершали свои дела, спеша к домашнему очагу, руководствуясь притягательными запахами только что приготовленных обедов. Бум... Бум... Копошащийся и мечущийся муравейник прорезали божественные звуки необычной мелодии. Бум... Бум... Кто-то прислушался, другие, не обращая внимания, лишь ускорили шаг, чтоб быстрее добраться до своего дома. Бум... Бум... Бум... Последний удар колокола предвестил о приходе полдня... того самого полдня, который останется в памяти на сотни лет вперед...
Версетти открыл глаза, хорошая реакция и чуткое чувство координации вновь не подвили его, вывернув руль и придавив педаль тормоза, он на гране вылета вписал автомобиль в поворот. Выровняв автомобиль и сбавив скорость, Версетти закурил. Частое биение сердца отдавалось дрожью в руках.
Остановив машину напротив проходной "Робеншпильц гмбха", Версетти вышел и направился к единственному зданию в котором горел свет - охранному посту. Дольф проснулся оттого, что кто-то настойчиво тормошил его за плечо.
- Ты здесь один? - спросил Версетти, показав еще не отошедшему от сна Дольфу удостоверение Интерпола.
- Нет, Гер... с напарником, Вил. Вил?
Но Вильгельма уже не было. Версетти попросил Дольфа, чуть не поскользнувшегося на маленькой лужице крови, открыть шкафчик с личными вещами Вила. Шкафчик был пуст, за исключением одной вещи. На верхней полке лежала диковинная флейта.
- Это его? - поинтересовался Версетти.
- Не знаю, при мне он никогда не играл на этой штуковине...
Лайонель развернулся и, положив флейту в карман, направился к выходу...
- Гер, вы куда?
- Думаю... в сумасшедший дом... - ответил Версетти, покрутив в кармане визитку знакомого журналиста.
Два дня спустя Версетти вышел из Берлинского офиса "Обсервера". Он как всегда был прав, даже падкий на сенсации Тальбо не поверил в его версию. Лайонелю предстояла нудная работа - необходимо было закончить доклад еврокомиссару по этому делу, причем многое предстояло забыть. Юного МакФрестона, которого уже никогда не найдут. Хамельн. Крыс...
- А-а, крыса! - женский крик вернул Версетти к реальности.
Он занес ногу, чтобы растоптать грызуна, но на секунду остановился. Этого времени было достаточно, чтобы животное юрко нырнуло сквозь решетку сточной канализации. Версетти покрепче сжал флейту, находящуюся в кармане. Ему хотелось верить, что это ключ, хотелось, но не верилось...