Молочно-ватная пелена закрывала все вокруг. Колея дороги, по которой двигалась батарея, смутно угадывалась впереди не больше, чем на несколько метров. Иногда, откуда-то сверху, ощущалось легкое дуновение, и тогда туман распадался на длинные рваные пряди, между которыми неожиданно проявлялись ухоженные поля пшеницы с окружающими их полосками яблоневых посадок. Затем опять все укутывалось накатывающимися сбоку клочковатыми белыми валами, и они снова шли почти вслепую. Ночь уже отступила, но августовское солнце еще только собиралось появиться за их спинами.
Двое разведчиков выполняли роль боевого охранения, находясь в паре десятков метров впереди. Сразу за комбатом Николаем две лошади, ведомые под уздцы пожилым ездовым, тащили первое орудие, за ним шел его расчет. Дальше, тем же порядком на конной тяге следовали остальные пушки батареи. В конце колонны поскрипывали колесами две телеги со снарядами и разным имуществом, которым ухитряются обрастать любые воинские подразделения даже при дальних марш-бросках в наступлении. А их было немало в это лето. За последней телегой с привязанными к ней поводьями шли две сменные лошади. Метрах в десяти дальше, в арьергарде, замыкали колонну еще двое из его батареи. Справа шел коренастый старшина Савчук, из кадровых, с автоматом за спиной, слева - щуплый младший лейтенант Алешкин, только неделю назад прибывший из училища.
Все, и лошади тоже, были уже донельзя умотаны. Вчера утром, едва успев похоронить убитых и сдать подъехавшему из полевого госпиталя на полуторке военфельдшеру раненых бойцов, с прибывшим на другой полуторке лейтенантом - вестовым из штаба полка, поступил приказ. Батарея должна немедленно выступить с имеющимися силами и, достигнув такой-то польской деревеньки, не позднее завтрашнего утра занять оборону на ее юго-восточной окраине. Там предписывалось закопаться в землю вместе с пехотой, которая уже должна быть на месте, и быть готовым к отражению возможного контрудара немцев. Пополнение обещали прислать в ближайшие дни, боеприпасы и немного продуктов им выделялись из полковых резервов.
Пока комбат, присев на пустой снарядный ящик, заполнял формуляры по потерям за последние дни, представления к награждению отличившихся, писал краткий рапорт по результатам произошедших боестолкновений, старшина провел ревизию присланного из полка. Из грузовика на телеги и передки пушек переместились сорок ящиков со снарядами, по два в каждом. Запасы пополнились также цинком патронов к карабинам, мешком с сухарями, махоркой и концентратами, двухлитровой баклажкой со спиртом и ящиком американской свиной тушенки.
До пункта назначения, судя по карте, предстояло пройти около 70 верст. Уже несколько дней стояла сухая погода, и дорога обещала быть нормальной. Николай дал час на завтрак, перекур и сборы. Лишь с одним получасовым привалом, шли до самого вечера. Еще час отдыха с ужином и снова вперед. Ближе к утру навалилась усталость. Глаза сами закрывались, страшно хотелось спать. Но он хорошо понимал - именно сейчас позволить это нельзя. Поднять после этого людей будет очень трудно, да и короткий отдых ничего не даст. До назначенного места оставалось километра три-четыре, не больше. Там они развернут батарею, вкопаются в землю и, с обеда, посменно, отдохнут.
Из шестидесяти четырех человек, положенных по штату батареи, вместе с ним осталось лишь двадцать. Матчасть удалось сохранить, все четыре 76-мм пушки ЗИС-3 уцелели, только у третьего орудия во время позавчерашнего боя разрывом танкового снаряда разбило прицел. Стрелять им чаще приходилось прямой наводкой, так что, на крайний случай, можно было прицеливаться и через ствол. У четвертого орудия повредило передок, но старшина с помощью топора, стамески, доски и нескольких гвоздей сумел все быстро наладить. Одна лошадь совсем обезножила, другую ранило еще неделю назад, пришлось оставить обеих пехоте, с которой они целые сутки отбивали атаки немцев. Досталось им всем тогда.
...
Гвардейская мотострелковая дивизия, которой был придан их отдельный истребительно-противотанковый полк, броском овладела переправами через Западный Буг, захватив на левом берегу несколько важных плацдармов. По этим участкам и раскидали для усиления пехоты батареи полка - не могло так быть, чтобы фрицы смирились и даже не попытались очистить от прорвавшихся русских такой удобный для обороны берег. Оставив за рекой коноводов с лошадьми, Николай со своими батарейцами удачно расположил и замаскировал пушки. Пять или шесть атак пехоты, были рассеяны осколочными снарядами и пулеметами гвардейцев и, на какое-то время, наступило затишье.
Днем немцы получили подкрепление. Девять танков, выкатившись из леса, с плотно идущей за ними пехотой неумолимо приближались к линии еще не до конца выкопанных и обустроенных окопов. Когда они приблизились, два орудия батареи на левом фланге начали стрелять. Один из танков загорелся. Остальные повернули к обнаруженным пушкам и подставили бока двум другим, до этого молчащим орудиям первого огневого взвода. Еще три ближайших железных машины одна за другой были расстреляны с короткой дистанции и остались стоять на поле, едко коптя. С них спрыгивали и тут же падали под пулями танкисты в черных комбинезонах. Пехота, отсеченная пулеметным огнем от танков, залегла и стала мелкими перебежками отступать. Оставшиеся танки, изредка стреляя, отползли назад к лесу и скрылись за ним.
Несколько раз над ними проходили звенья штурмовиков Ил-2, утюжа бомбами и поливая снарядами пушек немецкие позиции. Потом противник развернул где-то за леском тяжелый миномет, вот тут-то они и понесли основные потери. После очередного налета штурмовиков миномет замолчал. К вечеру наши танки сделали где-то новый прорыв, и немцы спешно отступили...
...
В уже полубессознательном состоянии они продолжали двигаться. Вечером их обогнала колонна новеньких "тридцатьчетверок", за которой следовали несколько грузовиков. Ночью мимо пропылили с десяток "Катюш" зачехленных брезентом, с парой мотоциклов с люльками впереди и тоже десятком закрытых тентами грузовиков сопровождения сзади. Под утро откуда-то сбоку приполз сильный туман. Сквозь него, время от времени, то слева, то справа показывались и снова исчезали в тумане еще какие-то колонны техники, по соседним дорогам направлявшиеся на запад. Фронт наступал.
Николай был на фронте четвертый год. Закончив Ленинградскую лесотехническую академию, он одновременно получил и специальность артиллериста с одним кубиком в петлице. Призвали его в первые дни после нападения немцев. В начале июля, под Бобруйском, командуя огневым взводом из двух 37-мм орудий, он открыл счет подбитым вражеским танкам. Дальше так по противотанковой линии он и воевал. Под Тулой в декабре 41-го стал комбатом, да так им и остался, только матчасть после особо тяжелых боев менялась. В генералы не рвался, воевал как умел, стараясь, насколько было возможно, сберечь людей.
После жестоких боев под Курском получил третью звездочку на погоны. Имел пару орденов, горсть медалей и пачку благодарностей от командования. Однажды, еще в 42-ом, под Харьковом, Николая контузило, но в остальном везло, и ранений за всю войну он не имел. Это даже ему самому казалось странным - после каждого боя в батарее редко когда оставалась половина состава, их отдельный противотанковый полк часто бросали в самые жаркие места.
Хорошо ориентирующийся с детства на разной местности и в любых условиях, Николай спокойно воспринял появление густого тумана, не сомневаясь, что они уже совсем скоро выйдут точно на заданное место. Мысли его перескакивали с одной на другую. В основном они были о том, где бы достать хорошего табаку, когда же закончится война, как ему повезло с женой, и до чего же, наверное, ей трудно сейчас одной поднимать троих сорванцов.
Погруженный в себя, он не сразу обратил внимание на топот сапог сзади и торопливый приглушенно-сдавленный голос бегущего к нему, и почему-то пригибающегося, Алешкина:
- Товарищ старший лейтенант! Товарищ старший лейтенант! Немцы!
Сонное состояние мгновенно исчезло. Первым делом он бросил взгляд вперед, но ничего не увидел, кроме клочьев того же тумана, уже быстро исчезающего под солнечными лучами, и пшеничного поля с редкими подсолнухами по краям. Едва начав поворачиваться направо, Николай замер. Параллельно им, чуть пониже по пологому склону холма, через ложбину от батареи, тоже на запад, двигалась длинная военная колонна. Немецкая колонна. До нее было метров сорок-пятьдесят, не более.
Запыхавшись, спереди подбежали его разведчики.
- Батарея - к бою! - крикнул, а скорее даже, проорал он через правое плечо, судорожно расстегивая кобуру. Помчавшийся вдоль пушек к своему взводу Алешкин тонким ломающимся фальцетом продублировал команду. Бойцы уже рубили постромки, сбрасывали станины с передков и разворачивали орудия. В этот момент немцы тоже их заметили.
- Ахтунг! Штелунг! Рехтс! - скомандовал долговязый офицер, также потянувшись к кобуре. Две группы в грязно-зеленой форме с ручными пулеметами отработанно бросились в канаву. Еще десятка три остановившихся немцев, кто стоя, кто присев на колено, подняли автоматы и карабины в направлении внезапно появившихся русских. "Ну, вот и всё!" - мелькнула где-то в глубине сознания мысль. Время изменило свой бег, загустело и потекло совсем медленно. Ящики со снарядами были в передках орудий и сзади, на телегах. Зарядить пушки бойцы уже никак не успевали, немцы бы их сразу изрешетили.
Поднявшееся солнце ярко осветило всю безнадежность положения. Они, как мишени в тире, стояли в вогнутом изгибе дороги в нижней трети пологого открытого холма. Прямо напротив, в идеальной позиции для стрельбы, стояли, сидели и лежали в готовности открыть огонь около полусотни немцев вместе с офицером. По-видимому, это была потрепанная в боях рота. Остальные, их было не меньше нескольких тысяч, так и продолжали движение.
Ехали коротконосые грузовики, набитые солдатами, ко многим сзади были прицеплены небольшие пушки. На нескольких машинах виднелись слегка выцветшие, но еще заметные красные медицинские кресты на бортах и тентах крыш. Рычали моторами плоские бронетранспортеры, тащились лошади, по одной-две запряженные в телеги. Катили велосипедисты, и шли неровные, запыленные колонны пехоты с ранцами за плечами.
Среди стрелкового вооружения батареи было только три автомата ППШ и короткие кавалерийские карабины. Бойцы частью скучились за щитками пушек, частью залегли, держа наготове оружие и тоже, видимо, уже понимая, что сейчас будет. Николай сунул обратно в кобуру свой ТТ и достал гранату. Привычка на маршах носить РГД в петле на поясе, пару раз, в критических ситуациях, уже выручала его. Еще одна граната, кажется, была у старшины, все остальные израсходовали позавчера, когда фрицы подобрались уж слишком близко к пушкам.
- Хальт! Нихт шиссен! - коротко и четко отдал команду сухопарый длинный лейтенант.
- Не стрелять! - почему-то громко перевел, а получилось, что и скомандовал, Николай.
Два офицера стояли на открытых местах, под нацеленными на них стволами, не прячась и не пригибаясь, и молча смотрели друг на друга. "Успеть, надо успеть бросить гранату. До того, как они из меня сито сделают. Немцы ниже, граната докатится" - одна мысль билась какой-то жилкой в голове у Николая. Гимнастерка стала насквозь мокрой, в глазах появилась резь, а во рту все пересохло. Левую ногу свело мучительной судорогой, но он терпел, не двигаясь.
Было понятно, что уничтожение его батареи - дело минутное, но десяток-другой немцев они тоже, наверняка, успеют убить и ранить. Промахнуться по такой густой толпе с этого расстояния сложно. Немцы у края дороги так и стояли и сидели с оружием наперевес, ожидая команды. Выглядели оккупанты, даже отсюда было видно, неважно. Все были истрепанные, прокопченные у костров, уставшие от многодневного марша.
Кажется, минула вечность. Наконец, лейтенант вермахта, похлопав парабеллумом по бедру, тоже сунул его в кобуру. Затем, не торопясь, достал пачку сигарет, закурил и скомандовал:
- Цурюк инс глид! Антретен! - и, махнув рукой на запад, добавил: - Вайта! Форвертс!
Пулеметчики, отряхиваясь, вылезли из канавы, встали в строй. Рота снова продолжила свой путь на запад. Лейтенант постоял, докурил несколькими длинными затяжками сигарету, махнул рукой в сторону русской батареи и тоже зашагал по обочине, сбоку от серо-зеленой пропыленной солдатской ленты.
Еще минут десять они молча наблюдали, как мимо них уходят колонны отступающей немецкой армии. Проходящие косились на развернутые орудия, на стоявших за ними артиллеристов, перехватывали поудобнее автоматы, но не прекращали движение. Наконец, немцы, в том числе и заднее походное охранение на нескольких танкетках, скрылись за бугром.
Все, включая Николая, собрались в кружок, свернули козьи ножки и самокрутки, задымили. У многих тряслись руки. Они курили и молчали, говорить было, в общем-то, не о чем. Только младшОго Алешкина доставала непрекращающаяся икота. Он отчаянно боролся с ней всеми ему известными способами и каждый раз извинялся, когда опять не получалось совладать с этой напастью.
Меньше, чем через час они достигли своей цели. Оборудовали оборонительный рубеж, разнеся на сотню метров в стороны позиции огневых взводов. Глубоко подкопав землю под колеса, установили пониже орудия. Каждую пушку замаскировали прутьями ивняка, нарубленными в пойме, сверху и спереди закрыли кусками камуфляжной сетки. По периметру отрыли стрелковые ячейки для прикрытия батареи. Протянули связь, в том числе и к наблюдательному пункту разведки в полукилометре впереди, на вершине ближнего холма. Коноводы отогнали назад в пойму реки распряженных коней, спутали и отпустили пастись. Обещанной пехоты нигде не наблюдалось. Но для отражения возможного контрудара немцев все было готово. Если что, сколько-то времени они здесь точно смогут продержаться.
В обед Николай приказал старшине выдать каждому по сто граммов разбавленного спирта и по банке тушенки на двоих. До конца войны оставалось еще много месяцев. А сейчас всем надо было расслабиться.