Всем СМИ, а также И. Бродскому посвящается.
Оброженные бредни.
В ожидании такого, как я или ты,
Проходят отрезки времени, отмеряемые абстрактно,
Ориентируясь разве что на листы
Прошло-каких? газет, громоздящих неаккуратно
Или с издевкой - как пальцы на блюде
Сальвадора Дали, - свои смежающиеся пространства,
По которым ползают буковки, люди,
В коммунальных пустотах эпохи не-христианства,
Не-язычества, скорее - голой идеи, судорожно оде-
ваемой каждым новым вступающим строем
(рабочих, крестьян, мандаринов... список продолжить... детей)
В старую форму с чуть-чуть измененным покроем.
Пусть. Оставаться верным заявленной теме
Означало бы, - изменяя себе с кем-то писклявым
и мудрым, - политику грубой солнечной тени,
Что, имея опору и очертанья, заметьте, почти на халяву,
Никогда не меняет хозяев, хотя и неприхотлива, и ладна.
Но наша задача - всего лишь блуждать по СМИ-ющемуся лабиринту,
Получив взамен Минотавра и Ариадны
Глухого политика, семидесятилетнюю балерину
В качестве главных гидов. Рекламные мантры
Плетутся кем-то с "агу" и до первой смерти
(волей-неволей натаскан глядеть в нирвану:
пульт на столе заменяет пыльцу в конверте).
Только первичность ухода из жизни
Не исключает кина с продолженьем. Повезло, если в прошлой
Серии благополучно впадаешь в кому. Не лишней,
А исключительно благообразной и пошлой
Явл. потребность в поп-корне, пол-литре, и прочих затеях
Жвачных животных. Впрочем, если твоя Ариадна,
Уставшая гадить ТВ-Тезею,
Кинет клубочек - сумеешь с экрана
При известной сноровке выскочить за, просочить свое тело
На другие каналы. Но мы тебя больше уже не увидим.
Приятная перспектива уже не очень приятной. Невод
Слишком круто прорежен. Для крупных рыбин
Остаются крупные проймы в дурные просторы и гроты.
Но пора закругляться. Как мастер
Кольцевых композиций, я закончу на радостной ноте:
Поздравляю! Вам остался всего один кастинг.
Не сбудется. И не надо.
Мой самый длинный, самый страшный месяц -
Февраль, ему всегда чего-то не хватает.
И я ревную к дивным поэтессам,
Которым удается и писать, и таять,
И мужу тапки приносить.
Но я тоже когда-нибудь выйду замуж
И буду жить с душой в кармане,
Гребенщиков станет петь с фонограммой
А может быть, и не станет,
И некому будет меня любить.
Потому что я стану толстой и неуклюжей,
Потому что я стану практичной и трезвой,
Понавешаю штор из плюша,
Научусь возвращать все на место,
Не позволю цветов дарить.
Когда ты меня спросишь: "А где же... А как же..."
Я пожму плечами и встану помыть посуду,
И даже ты мне уже не расскажешь,
А я и вспоминать не буду
То, о чем так боялась забыть.
Незнакомка. Сон.
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух...
А. Блок
Давай станцуем
траурный вальс.
Это - не страшно, совсем не так,
Как если бы мы сидели
В кафе под взорами пьяниц и шлюх,
Для посторонних - такие же, как они,
Всего лишь потому, что
из стаканчиков бумажных пьем коньяк,
Еще совсем не опьянели,
Не лежим на тротуаре, привлекая мух,
Но вид у нас - страшно руками
Коснуться лиц.
Загляни в эти реки - заплаканные зеркала...
Пусть текут.
Но мы не бывали в таких кафе.
Так что
давай
станцуем
Траурный вальс.
Losing my religion.
Иногда они просто роняют перья,
(если мы слишком громко кричим)-
От испуга или, скорей, от безделья,
От широты души.
Все, что есть у них - это душа и крылья.
Все, что могут они - постоять за спиной.
Когда ходишь углами и плачешь от пыли,
Они ходят вместе с тобой.
Иногда появляется кто-то желанный
Среди них. Он в ответе за все,
То есть: счастливый билетик в кармане -
его юрисдикция. Повезет,
И, возможно, этот окажется твой, персональный.
Услышишь ту песню, догонишь автобус,
Знай - это он; но не требуй частых свиданий.
Он забывчив и рано уходит в отпуск.
И вообще, если честно, их не дождаться.
Сидят на своем небе, безразличны, как кошки.
Они любят на кончиках крыльев подкрасться
К подоконнику, хлопнуть в ладоши...
Очень смешно! Особенно, если
Ты живешь на восьмом этаже и не веришь в приметы.
И все же, когда обнимаешься с креслом,
Хочется верить, что где-то, что где-то
Они изредка просто роняют перья,
И приходят, пьют чай на кухне.
И, смеясь, оставляют крылья у двери,
Чтобы снова взлететь и не рухнуть...
Прогулки в провинции.
...духи и свет, все несколько манерно,
И юбка - мини, но не чрезмерно,
И ноги без малейшего изъяна,
И полугладкость заднего кармана,
Прогулки по собачьему... неважно,
И лайнер падает, хотя и не бумажный,
А время как летело, так летит.
И город гибнет в собственном дыханьи,
Каблук на льду стремится к под - дрожанью,
В витрине обновляют взгляды манекенов,
И ухмыляются за стойками бармены,
Подносят спички к голубым коктейлям,
Они-то знают прайсы на веселье,
И точно знают, что горит.
Так, в пламени замедленного сюра,
Душа спускается пониже, чем бордюры,
Ползущие по улицам провинций;
И даже ниже, чем бесчисленные принцы,
чьи мысли выше пояса не тянут;
Спускается туда, откуда ждать не станут,
И где никто не спит.
Зима 2002
Неприличные стихи.
Где-то рядом бродит ...юбовь,
Где-то рядом бродит смерть,
Возможно, они даже идут под руку,
А за каждым углом прячется Тигр.
Огибай их как можно дальше,
Иначе он станцует с тобой вальс.
Где-то рядом бродит ...юбовь,
Где-то рядом бродит смерть,
Возможно, они тоже слышат этот мотив
И двигаются в такт на раз...
Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три,
Обними же крепче их всех.
Где-то рядом скользит ...юбовь,
Где-то рядом скользит смерть.
...и чем быстрее твой танец, тем чаще
Ты к кому-то поворачиваешься спиной.
* * *
С тобой мне спокойно и страшно
Я не привыкла плыть по течению
И от соседей и домашних
нас отделяет только ниточка из вены
которой я зашила память
Ты же знаешь я делаю все из вредности
так оставьте оставьте оставьте
пусть это будет без смысла и без полезности
а самое главное без продолжения
Не полагайся на милости проигравшей
И чем больше цепочка звеньев растет на шее
тем трудней подниматься из толщи в башню
ведь я не боюсь высоты я боюсь погружений
кривые на графике расходятся так безжалостно
я всегда хорошо понимала спасение
утопающих дело рук самих утопающих
Но мы должны должны были так ошибиться
Я не знаю и знать не хочу что было бы верным для нас
Зачеркни этот бред сумасшедшей девицы
будь со мной отпусти если наступит весна
февраль 2003
* * *
Ты, кажется, звезда?
Я - темный колодец.
Но, знаешь, в некоторых колодцах
Даже днем
можно
увидеть
Луну.
* * *
Если бы голова моя была так же пуста,
Как и руки!
Я бы ходила всю ночь по гостям,
А потом умерла от скуки.
* * *
Так - игра, созданная не ради правил.
Так - чья-то жизнь, вписанная в кольцо,
Разорвать которое может лишь тот, кто оставил
Лежать песок так, как лежит песок.
Но - Его нет, поэтому все мухлюют,
Поэтому все кольца смыкаются в общий круг,
И те, для кого когда-то будут отлиты пули,
Уже мертвы, снова мертвы, мой друг.
Июнь 2003
* * *
Джаз и вино
но
Спичек нет, чтобы зажечь
Хотя бы одну свечу
Мы так давно
но
Будем просто танцевать
С июльской темнотой
Мне все равно
но
Хорошо, если ты не спишь,
Куришь и ждешь звонка
Не моего - смешно
но
Это в последний раз
Этот последний джаз-бэнд
Музыка и вино
но
Спичек нет, чтобы зажечь
Хотя бы одну звезду.
Июль 2003
* * *
...Будет ли интересно это
Историку, что на другой планете
( Другой касательно не положенья в пространстве,
А мировоззренья и прочей лажи)
Однажды утром проснется и скажет:
Кто они были, тогдашнее поколение NEXT?
Я имею в виду, будет ли интересно
Не то, из какого мы слеплены теста,
Не то, что мы пели, как чуяли модные фишки,
Как делали деньги, кому молились,
А то, как просыпались с желаньем напиться,
Как засыпали с желаньем уйти.
Уйти? Девушку с вытертой фотки
После размажут прямой наводкой
В знак гармоничности этого милого мира,
В знак солидарности с замыслом Бога,
Нет, не цинично. Нет, не жестоко,
Так было нужно тебе.
Мы - поколение трусов. Так зыбки,
Так осторожны наши улыбки. Мои улыбки...
Историк, вам интересны ступенчатость наших прогулок,
Кусочек Парижа, солнце в раздрызганных лужах,
Кажется, кто-то тогда был простужен,
В горле стояла весна?
Интересны вам нервность ее прически,
Нервность его походки? Так плоско,
Так черно-бело все видится вам! В пыльных архивах
Нет ни словечка о запахе дыма и кожи,
Нет ни словечка о том, как мы были похожи,
Как безнадежно близки.
Ушлый историк! Война за себя и с собою
Вот материал для анализа. Крови
Попорченной сколько с тех пор утекло...
Правда, в отличье от нас, вы-то знаете, чем завершатся
Наши прогулки, и будут ли дети и шансы
На льготный проезд ветеранам этой войны.
Весна 2003
Над пропастью во ржи.
И кому какое дело,
Чем ты глушишь сердца стук?
Сколько было губ и рук
Близко так, как ты хотела?
И кому какое дело,
Кто с крылами, кто без крыл,
Кто вчера тебя убил,
Что само внутри истлело?
И кому какое дело,
Чем окрасился закат?
Получила, что ждала?
Получила, что хотела?
И кому какое дело,
Кто тебя ловил во ржи?
Опрокинутой души
Нет. Осталось только тело.
25 октября 2003
* * *
... Сколько можно, малышка?
Ждать, что кто-то накроет тебя одеялом,
Ждать, что кому-то будет не слишком
Трудно, не слишком странно с тобой.
Это больно - не верить.
Рисовать себе утром глаза и улыбку.
Прятать в сумочку пачки истерик,
И знать, что сорвется совсем другой,
Но не ты. Ты себя безнадежно сильнее,
Так смирись и рисуй улыбку пошире
( в роли Кошки, рожденной в Чешире),
Ведь никому не удастся сделать больнее,
Чем то, что ты сотворила сама с собой.
23 ноября 2003
* * *
Подруга, дурнея лицом, поселись в деревне...
И. Бродский.
Было несвежее утро, впрочем, без сожалений.
Завтрак на кухне, мечты о простом, но не среднем.
Может быть даже камин и глухая деревня,
Где барабанит по крыше и все, как намедни.
Там, где смиряешься с миром, с собой и другими,
Там, где бессильны "Hotel California", Фридрих Ницше,
И от пророчеств и прежних любимых
Нам остается лишь дождик по крыше.
Выход один в этих снах на пороге столетий.
Выход один, но он никому не известен.
Может, дождаться весны. Или дожить до лета...
Но так ли уж важно, если капли и капли по жести?
Выло несвежее утро...
24 ноября 2003
* * *
Оле.
Когда мы опускаемся вниз
Мир похож на мятый тюльпан.
И в накрашенности ресниц
Есть какой-то самообман.
Просто утро приходит всегда,
Ночь стирает любой макияж.
В ванной шумит вода,
Но не уносит блажь.
Бутылка "Мадам Бовари" -
В ней что-то идет ко дну.
Может, ошметки любви,
Может, осколки минут.
И нет ничего вкусней,
Чем эта адская смесь.
От нее так легко пьянеть,
И когда превращается в здесь.
И привет звенит, как прощай,
Как фужер на краю стола.
Потому что никто не встречал
Таких, как ты, и как я.
1 декабря 2003.
Снова все не слава Богу в Датском королевстве,
Три часа до года Обезьяны.
Я реву, как в недалеком детстве,
Мне двенадцать, мне двенадцать постоянно.
Снова Гамлет закалялся, кровью
Обливаясь. Он кривлялся неустанно.
Снова я прочту "I love you",
Вынув фантик от жвачки из кармана.
Снова мне привидится Ваш профиль,
Гордый и немножечко усталый.
Как же трудно оставаться Homo
В три часа до года Обезьяны!
31 декабря 2003, восемь вечера.
* * *
Шаманство опять сотворило погоду,
Ведь мир сошел со страниц газет.
В Ваших глазах я читаю породу
Тех, кто влюбляется в смерть.
То есть - в меня. Мне хотелось, чтоб было иначе,
Но вещи вокруг не в себе,
И то, что снаружи, делает шкурку толще,
А то, что внутри, заставляет трещать хребет.
Джульетте тринадцать. Мне тоже было тринадцать,
Когда я могла так любить.
Мне хотелось бы все, все и сразу,
А после - вообще не жить.
Но с пулей на выход, с ломкой на вылет
Я росла, как в другой вселенной:
Доля цинизма преоблядает
В мозгах моего поколения.
Что же вы видите с первого взгляда -
Вы, гордящиеся безоблачностью в штанах,
И вы, кто болеет словами -
"Смерть ли, свобода, любовь или прах?"
Все уходите! Прощайте. Забудьте. Останьтесь...
Лучше уже не найти.
Я не Джульетта и в этом сама виновата.
Все уходите. Забудьте. Останьтесь. Прости...
Декабрь-январь.
...