Аннотация: О том, как веточка мимозы сохранила жизнь человеческую.
Александр Викторов
МИМОЗА И БРИГАНТИНА
- Сердечно вас благодарю... господин... гражданин... или товарищ? Не знаешь теперь, как и обратиться к соотечественнику. Вы не подумайте - я умеренно и без скандала и ста этих грамм от щедрости вашей мне вполне достаточно. Вы, я вижу, тоже не олигарх... Ну - за ваше здоровье...
Вы удивляетесь, что я эту засохшую мимозу нюхаю? Это не в смысле водку занюхать, я к её поганому вкусу привык. А веточку эту, верите ли, так вот и таскаю с собою уже несколько дней. Она - моя спасительница. Как только в городе мимозы появились, я эту веточку и обрёл; её мне торгаши подарили - покупать-то мне не по карману. Вот и ношу с собою, выбросить не могу - она ж меня от смертного греха удержала. Вам и впрямь интересно? А я думал, сейчас никто никому не интересен, если не о деньгах речь. Ну так вот - вкратце, чтобы вас не задерживать: был я - хотите верьте, хотите нет - не всегда такой; степень имел и публикации, на конгрессах выступал. Я на трибуне доклад читаю, а жена бесплатные бутерброды с красной икрою в буфете в сумочку прибирает; хвалит меня потом: умница ты у меня, нашёл место в жизни... И детишек - тогда маленькие они были, хорошие такие - брал иногда с собою, и они очень гордились, когда мне в зале хлопали... Каждый год мы на море ездили в наш институтский пансионат - какое это светлое время было... Ну а потом начались эти свободы с демократиями, и выяснилось, что я в такое время никому не нужен. Даже семье. Жена долго "челночила", а теперь у неё ещё какой-то бизнес. Про меня говорит, что у меня крыша безнадёжно съехала. Отселила из своей комнаты в бывшую детскую - слава Богу, квартиру мне государство наше в своё время дало немаленькую; наверное, было за что. Ну а детишки... дочь меня вслед за матерью сумасшедшим зовёт, а сынок... тот все время либо в компьютере своём, либо в игорном заведении. Встречаемся раз в три дня, буркнем "здорово" и разойдёмся. Одни раз сказал: "Эх, была б у тебя, батя, хоть какая фирма, а так ты только место в доме занимаешь. А то б застраховался да копыта откинул, мы бы за тебя страховку получили..." Что на такое сказать? Промолчал я - только улыбнулся сыночке. Понятно - на удобрение только и годен. И дочке идея понравилась: "Я бы, папелик, с такими деньгами в топ-модели вышла. Всё б от тебя была польза... А то б шёл ты в монастырь, папочка, - сейчас это модно - и в квартире попросторней стало бы..."
Вот такие вот дела. А тут я на работе (если её таковой назвать можно: сидел я в охранниках на складе - жена пристроила) с пьяным хозяйским сынком повздорил: выхватил он у меня старую мою брошюрку, что я читал; кричит: нечего всякую чушь читать (это по квантовой-то физике!), надо за товаром их гнилым лучше глядеть. "Не для того тебя ("тебя!") нанимали, козла, чтобы ты тут науками своими грёбанными занимался. Вашими бумажками, учёные хреновы, только задницу подтирать..." Не сдержался я, вырвал у него брошюрку да по крашеной его - он "голубой" - морде со всех сторон. И ушёл. Иду февральским вечером, метель, думаю, что мои меня теперь уж точно из дому выгонят, узнав, что я даже копеечную службу свою потерял. Решил, что жить больше не к чему. Не то, чтобы тяжело было, а просто смысла не вижу. Если жить тяжело, но есть для чего, можно и надо жить. А если нет для чего, то зачем тянуть?
Стал думать, как с собою кончать. Не хотелось семье даже напоследок хлопоты доставлять - дома вешаться или травиться. Решил: прыгну с метромоста - и высота достаточная, чтобы убиться, и страховка в виде тока на рельсах, и поезда подожду... Всё просчитал - не зря в своё время учили. И чтоб не остановили, и как через перила перебраться... И вот иду к метро, голова гудит вся в планах и расчётах - даже от прежних чёрных мыслей маленько отвлёкся. Вдруг смотрю: у метро какие-то кавказцы мимозу разгружают в картонках. И меня как громом поразило, дальше идти не могу; встал рядом, запах вдыхаю и жизнь свою вспоминаю. Ведь мимоза для меня с детства вестницей наступления чего-то светлого была - весны ли, новой жизни. Отец мой матери моей её приносил ещё всю в снегу, я девчонкам в школе на женский день её дарил, потом в институте сокурсницам, потом на работе женщинам-коллегам. Жене дарил... Мимоза как знак всегда мне была, что хоть вокруг снег и темень, но скоро зиме конец, а там май, лето и отпуск на море с семьёю...
Вот так и толкусь рядом, меня гнать начали - подумали, видно, что украсть хочу, а мне б только запаха мимозного вдохнуть, пусть хоть издали. А вдруг они ещё и веточку какую обронят малюсенькую... И тут женщина кавказская пожилая - добрая, видно, хоть и кавказская - как поняла моё желание и вытаскивает из коробки веточку, небольшую, но славную такую, и мне подаёт:
- Бэри, атес. Пэнсионэр? Дэнэг нет? Бабке своей подаришь...
Хорошая женщина...
Держу я мимозу, нюхаю, и вдруг стихи вспоминаю. Песню, вернее:
И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза.
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса.
Бригантина... Где та бригантина?
Вот я и прищурил глаза, заплакал, понятное дело и... не пошёл на метромост. И домой не пошёл - какой у меня дом! Ночевал на чердаке дома какого-то выселенного да не один, а в компании таких же как я... "флибустьеров". Спасибо не забили - приняли понемногу. Народ у нас добрый, особенно, когда все наравне в нищете... Так что теперь мне назад дороги нет - бомж я по всем статьям, но и не жалею, поверьте. И на метромост дороги нет - спасла меня эта веточка, вот и ношу её с собою как амулет какой. Без неё я бы сейчас в морге отдыхал никем не востребованный: вряд ли мои домашние стали б меня разыскивать - сгинул и хорошо... Как-нибудь до тёплого времени прокантуюсь, а там на Юга подамся - как когда-то, а то я давно моря не видел - не по карману стало в нынешнее время. А бомжом можно. Ещё, глядишь, поживём... Я вас, простите, не утомил?
Нынешнее время не располагает к продолжительности в душевных разговорах, и я с облегчением распрощался со своим "мимозным" знакомцем. Выйдя из заведения, я всё же оглянулся и увидел, что он тоже вышел вслед за мною, держа свою мимозную ветвь, как Христос пальмовую, уронил её в февральское снежное месиво и стал вытаскивать её оттуда, несмотря на брань и враждебные ноги толпы. Вытащил, отряхнул и двинулся дальше сквозь метель и слякоть, оглядывая наш мир своими добрыми и - я уверен - мокрыми от сладких слёз глазами. Впрочем, возможно он видел не нас в нашей февральской непогоде, а карибскую синь и белопарусный корабль, который - вопреки географической логике - гордо шёл по Карибскому морю от Крымского побережья к Босфору.