Подпольная экономика в Советском Союзе и ее влияние на развитие страны социализма. Часть 2
( Роджер Киран, Томас Кенни "Продавшие социализм", издательство "Алгоритм", Москва, 2009 год)
В начале главы авторы решили привести три отрывка из разных исследований, посвященных данному явлению в жизни советского общества. Таким образом нам хотелось бы направить внимание читателей как на его основные характеристики и содержание, так и на решающие последствия, которые, по нашему мнению, этот весьма специфический уклад экономики имел на все последующее развитие и судьбу страны. Ее исследованию посвящено исследование Грегори Гроссмана "Разрушительная самостоятельность. Историческая роль подлинных тенденций в советском обществе" (этот труд стал частью изданного в 1988 году сборника "Тоннель в конце света" в известном своими прогрессивными традициями университете Беркли в США под редакцией Стивена Ф. Коэна). Его автор считает, что "расцвет теневой экономики в СССР, наряду с другими, спрятанными за фасадом официальной жизни явлениями,- такими, как злоупотребления и незаконное присвоение определенной части общенародного богатства, коррупция и организованная преступность,- привел в конце концов к парализации и разрушению всей существующей системы. Кульминацией этого процесса стало установление практического контроля с их стороны над деятельностью весьма значительных секторов административно-бюрократического аппарата государства и партии. Наряду с этим, в разных областях жизни общества происходили процессы серьезного торможения, а иногда даже уничтожения самих механизмов вертикальных связей властных структур на разных "этажах" системы управления. Это совпало со все более ощутимой переориентацией личных (а возможно, и групповых) интересов значительной части правящей номенклатуры на новые, пока что неофициальные, но все более отчетливо проявляющиеся центры богатства и власти. В конечном итоге, в своей совокупности все эти процессы и тенденции имели роковые последствия для самого существования советской системы во всех ее государственно-административных, общественно-политических и международных измерениях. "Возникновение и быстрое разрастание "теневой экономики" во второй половине 60-х годов привело к углублению экономического кризиса середины 80-х годов и к последующему развалу и распаду советской экономики",- подчеркивают в своей статье с почти таким же названием экономисты Владимир Г. Тремль и Михаил Алексеев. (Она является частью сборника "Экономические изменения после коммунизма", изданного в 1994 году одновременно в Сан-Франциско (США) и Оксфорде (в Великобритании) под редакцией Роберта У. Кэмпбела).
"Становление теневой экономики, с одной стороны, явилось следствием дефицита на рынке определенных товаров, являющихся предметом повышенного потребительского спроса. На первый взгляд, она как будто бы способствовала в определенной степени удовлетворению спроса... Наряду с этим, однако, дефицит некоторых товаров широкого потребления приводит к разрастанию и засилью обособленных групп организованной экономической преступности. Само их возникновение и существование, равно как и все более распространяющаяся и усиливающаяся их деятельность и активность, с течением времени все больше приобретают смысл фактора "более широкой значимости, способного при определенном стечении обстоятельств привести к масштабной дестабилизации всей существующей социально-экономической и политической системы общества". Такую характеристику дает явлениям "теневой экономики" известная советская исследовательница этих проблем Татьяна Корягина, научный сотрудник советского Института экономических исследований. Наверняка в этой связи будет полезным вспомнить, что у всех общественных идей, в принципе, своя собственная жизнь. Она идет и развивается и по своим собственным, так сказать, внутренним, присущим ей правилам и законам. Иногда по инерции или под воздействием каких-то эмоций, определенных общественных субъектов, у некоторых из этих идей вдруг может обнаружиться способность сохранять или вновь обрести свое "существование" даже после того, как из общества давно уже исчезли все реальные факторы и причины, когда-то способствующие их порождению и первоначальному становлению. Наряду с этим не следует забывать или приуменьшать значимость того обстоятельства, что в условиях параллельного сосуществования общественно-экономических систем социализма и капитализма вполне естественно было ожидать перехода определенных идей из одной системы в другую. Процессы такого рода, в принципе, всегда имели место. Вместе с тем, в исследуемый нами период велась и чрезвычайно активная, агрессивная деятельность со стороны одной из вышеуказанных систем в целях внушения или даже навязывания определенных, присущих ей ценностей всем остальным странам, народам и обществам в мире того времени.
Так, например, вполне естественному интересу к "возрождению" в 70-80-е годы прошлого столетия в США бесконтрольного действия "свободного рынка" и его механизмов, сопутствовала чрезвычайно широкая и многоплановая активность ряда государственных и некоторых специализированных учреждений и ведомств этой страны. Целью такой деятельности являлась не только пропаганда, но и фактическое навязывание идей "свободного рынка" хозяйственному устройству других стран в качестве обязательного для всех способа мышления и практики. Именно тогда имена профессора экономической школы Чикагского университета Мильтона Фридмена и его коллеги из Гарварда профессора Джефри Сакса, с которыми в "академическом" плане связывалось это "второе дыхание" модели экономического либерализма, приобрели чуть ли не всемирную известность. В связи с этим следует напомнить, что первое "чрезвычайно успешное" применение идей профессоров Фридмена и Сакса произошло в условиях кровавой военной диктатуры генерала Пиночета в Чили, установленной после преступного антиконституционного переворота и убийства законно избранного президента этой страны Сальвадора Альенде 11 сентября 1973 года. Подлинной причиной для продолжающейся и поныне кампании восхваления якобы имевшей место в годы диктатуры некоей "стабилизации" экономики стало, на самом деле, безоговорочное предоставление иностранным монополиям (преимущественно США) всех значимых ресурсов страны, при установлении режима полного бесправия и ограбления ее трудящихся и народа в целом. Потом, в тех же "добрых традициях" и при условиях, весьма похожих на те, что были в Чили во времена Пиночета, произошли "рыночные реформы" в Боливии и Аргентине. На том же пути стали искать выхода из экономической стагнации и инфляции и в некоторых европейских странах, например, в Великобритании. Рецепты и модели такого плана разрабатывали даже в Польше времен социализма. При подобном развитии событий казалось вполне естественным, что интерес к идеям Фридмена и Сакса будет проявлен также и со стороны определенных кругов в Советском Союзе. В плане политическом этот интерес "играл на руку" прежде всего тенденциям социал-демократической переориентации партии и государства.
По нашему мнению, именно здесь главным образом следует искать причины тех насколько неожиданных, настолько и лавинообразных изменений, происшедших в СССР и во всей социалистической системе того времени. Если бы внутри советского общества и самой системы социализма не существовало определенных социально-экономических кругов, проявляющих интерес к моделям развития подобного рода, то вряд ли "чисто интеллектуальное" воздействие и "привлекательность" идей экономики свободного рынка сами по себе смогли бы когда- нибудь привести к столь чувствительным последствиям такого широкого масштаба. Вряд ли также это могло бы произойти и под воздействием каких-то эмоций, если бы не было вполне определенных социально-классовых интересов неких общественных групп, уже оформившихся организационно и стремящихся к полному и бесповоротному разрушению практически всех компонентов существующей тогда системы социализма.
В годы первых десятилетий советской власти было принято считать, что враждебно настроенные к социализму социальные прослойки такого рода надо искать прежде всего среди определенных кругов крестьянства, а также среди некоторых социально-классовых формирований, интересы которых были чем то затронуты со стороны новой власти, среди "нэпманов" и других представителей класса бывших капиталистов, добивающихся восстановления своего прежнего, нарушенного революцией социального статуса. Однако вследствие коллективизации практически все крестьянское население страны стало сельскохозяйственными рабочими, трудящимися в коллективных или государственных предприятиях сельскохозяйственного производства. Ускорением индустриализация, с другой стороны, привела к становлению многочисленного рабочего класса, занятого в промышленности и проживающего в основном в городах. В силу этого значительно уменьшились, а впоследствии и почти полностью исчезли опасения и представления о существовании в недрах крестьянства некоторого социального базиса возрождения капитализма. Так, если по данным статистики в 1926 году крестьяне составляли 83% населения страны, то в 1975 году на их долю уже приходилось всего 20%. За тот же период общая численность рабочих в промышленности, строительстве и транспорте возросла с 5 миллионов в 1926 году до 62 миллионов в 1975 году. Однако после 1957 года в недрах социалистической системы начали созревать "гнезда" и другого, уже нового социально-экономического базиса, благоприятствующего восприятию и распространению буржуазных идей. Корни этого базиса вели к таким слоям населения страны, которые тем или другим способом получали возможность развивать деятельность, способствующую их личному обогащению. По сути дела, это были весьма специфические, мягко говоря, способы частнособственнической деятельности, поскольку они "подкармливались" и вообще существовали преимущественно за счет социалистической экономики и общенародной собственности. Таковы были основы того явления, которое со временем все чаще стало упоминаться и утверждаться как в научно - исследовательской литературе, так и в жизни самого общества под названием "второй", "скрытой", "теневой" или даже прямо - "подпольной" экономики, складывающейся в недрах советской общественно-экономической системы и функционирующей наряду с основной, первой и законной социалистической экономикой.
Другой важной характеристикой данного явления было то, что носители его как изначально, так и в течение довольно продолжительного периода времени, не выступали неким отдельным общественным классом или хотя бы относительно обособленной социальной прослойкой. По сути дела, они были просто отдельными индивидами, определенной частью обычных граждан, занятых в секторах непосредственного производства как промышленности, так и сельского хозяйства. Но, в отличие от остальных трудящихся, их усилия преимущественно были направлены на изыскание путей и способов использования производственных возможностей и рабочего времени в целях личного обогащения. Нередко, к тому же, определенные виды деятельности данного типа удавалось оформить как "вполне законные". Иные из них, однако, зачастую были на грани закона или даже находились в прямом противоречии с ним. Так или иначе, с течением времени число людей, добивающихся повышения своих личных доходов и состояния с помощью так называемой "второй", "теневой" или "подпольной" экономики, постепенно возрастало. По ходу дела этот процесс на практике оборачивался все более заметным появлением специфической, первоначально "квазисоциальной" общественной прослойки, которая в дальнейшем уже определенно приобретала статус класса мелкой буржуазии. Все дальнейшее развитие показало, что появление и развитие данной, по существу, частнособственнической, "второй экономики", паразитирующей на общественной собственности социалистической экономики, вело к утверждению враждебно настроенного к социализму общественного слоя. Мало того, эта "вторая" или "теневая" экономика стала, может быть, наиболее разлагающей и вредной для самого существования социалистического общества "побочной" частью "наследия" правления не только Хрущева, но и позднего Брежнева. В свое время Ленин неоднократно указывал на всю тщетность ожиданий исчезновения "сразу и навсегда" после политической победы Социалистической революции самой склонности к частнособственнической деятельности. Впоследствии, как известно, Сталину удалось добиться чувствительного ограничения как сфер и масштабов ее применения, так и социально- общественных последствий от него. Однако при Хрущеве, а позже при Брежневе, как это было отмечено выше, под видом "квазисоциальной" деятельности, произошел процесс своеобразного перерождения частнособственнического уклада. Далее явления приобрели столь широкое распространение и развитие, что несколько позже, при Горбачеве и Ельцине, они уже оказались в состоянии подчинить себе и подменить собой даже целые сектора советской экономики, находящиеся в основном непосредственно в отраслях производства.
"Вторая, теневая экономика" оказала чрезвычайно глубокое зловредное воздействие не только на процессы непосредственного функционирования системы народного хозяйства СССР. По сути дела, она стала также и средством возрождения и укрепления частнособственнического способа получения доходов, а наряду с этим - и всей системы капиталистического способа производства и распределения, которую незадолго до этого было принято считать безвозвратно изжившим себя пережитком прошлого. На самом деле, сущность "второй экономики" глубинно коррупционная и криминальная. Поэтому она нашла чрезвычайно благоприятный для себя способ приукрашивания и маскировки своего содержания, выразившийся в безбрежном, разнузданном восхвалении "достоинств" капитализма, причем в его откровенно эксплуататорских, ничем не ограниченных "неолиберальных" измерениях. Именно этот, насколько специфический, настолько и красноречивый криминально- неолиберальный конгломерат стал играть роль наиболее активного внутреннего источника неограниченной финансовой поддержки всевозможных акций и кампаний против социалистического строя страны. Сначала действия такого рода шли преимущественно в русле "социал - демократизации" партии и государства. Постепенно, набираясь сил, они все откровеннее стали ставить под вопрос сами основы социалистического строя. Зачастую заправилы "теневой экономики" не только финансировали, но и прямым образом руководили кампаниями и действиями такого рода. К анализу разных сторон общественных последствий существования "теневой экономики" мы будем возвращаться и далее. Однако сначала мы считаем нужным познакомить читателей с имеющимися в научно-исследовательской литературе определениями этого весьма специфического явления общественно-экономической жизни. Рассмотрим также и конкретные формы становления, функционирования и разрастания размеров и масштабов ее деятельности.
В нашей книге мы придерживаемся определения, согласно которому "вторая экономика" является видом деятельности в сфере хозяйства, направленной на получение частной прибыли и других приобретений как законными, так и незаконными средствами. Такое определение данного явления мы находим и в изданной еще 1977 году книге Грегори Гроссмана, являющейся, может быть, самым значительным исследованием по этой теме. Примечательно, что большинство выводов Гроссмана в общем плане подтверждаются и большей частью остальных серьезных авторов, работающих в данной области. Включение как законных, так и незаконных средств достижения основных целей в определение "второй экономики" является чрезвычайно важным для получения верных представлений об основной сущности и всей гамме возможных общественно-политических последствий ее функционирования. С одной стороны, никакого сомнения не вызывает обстоятельство, что любая деятельность, направленная на личное обогащение частнособственического характера, неминуемо способствует зарождению общественных отношений и ценностей, в корне отличающихся от отношений и ценностей, присущих основной для социализма коллективной форме хозяйствования. Исходя из этого, нетрудно предположить, что при определенном развитии событий "вторая экономика" вполне может обернуться источником угрозы самому существованию социализма. В свое время, как Ленин, так и его последователи, полностью давали себе отчет в этом, принимая решение о введении "Новой экономической политики" (НЭП) в изнемогающей от экономической разрухи Советской России. На Кубе, очевидно, тоже осознавали возможные опасности такого типа, сопутствующие их так называемому "особому периоду" развития, в коде которого после 1989 года они старались привлечь больше иностранных инвестиций в свою экономику и добиться ее оживления путем поощрения некоторых видов частной хозяйственной деятельности.
Включение в определение "второй экономики" как законных, так и незаконных средств достижения экономических цепей, нельзя автоматически воспринимать как прямое отрицание всего ее содержания. Вполне естественно, например, что (к новым отраслям народного хозяйства, выполняющим самые ответственные задания жизненно важных для всей страны направлений экономического развития, было невыгодным и трудным даже чисто технически охватить весь объем всевозможных мелких починок и ремонтов, услуг и обмена отдельных товаров, преимущественно личного потребления. Как правило, деятельность такого рода занимает определенное место практически в любой экономике. Советский Союз в этом плане тоже не составлял исключение. К тому же, за период 1950-1985 гг. у объемов законной, чисто экономической деятельности наметилась даже тенденция к снижению их относительной доли. Одновременно с этим имело место значительное расширение как размеров, так и относительного веса незаконной экономической деятельности частного характера.* Стечением времени такая тенденция оказалась чрезвычайно разлагающей, а в конечном итоге - и прямо уничтожающей не только нормальное функционирование, но и всю систему социалистического устройства общества и хозяйствования. Входящие в противоречие с установками закона секторы "второй экономики", такие, как "черный рынок" и т.п., не были, конечно, некой "прерогативой" только социалистических стран и обществ. Незаконными видами экономической деятельности в условиях капитализма являются, например, чрезвычайно широко разветвленная сеть проституции, распространение и продажа наркотиков, нерегламентированных лекарств, контрабандных спиртных напитков, способы подделки финансовых отчетов в целях уклонения от налогов и пр. В условиях "сухого закона" в США в первые десятилетия XX века "черный рынок" спиртных напитков приобрел прямо-таки чудовищные размеры. Позже, в годы Второй мировой войны, то же самое происходило с продажей автомобильных покрышек и камер, сахара и других дефицитных товаров широкого потребления, находящихся под регламентацией существующей тогда карточной системы.
В условиях социализма проблемы "черного рынка" могут приобретать сходное или даже еще большее значение и размеры хотя бы в силу того, что тут сам процесс развертывания частной экономической деятельности изначально поставлен в определенные рамки. Кроме того, существуют также опасения некоего дополнительного обострения этих проблем из-за чрезвычайно быстрого роста потребительского спроса в странах социализма, нередко превышающего предложения каких-то товаров и услуг. В определенной степени это можно объяснить тем обстоятельством, что социалистические революции зачастую происходили и побеждали в странах слабо развитых или колониальных, с разрушенной или зависимой экономикой. Ввиду враждебной активности внешней и внутренней реакции таким странам приходилось уделять повышенное внимание проблемам обороны и безопасности, что, как правило, приводит к сокращению объема капиталовложений в производство товаров широкого потребления. При различных обострениях международной обстановки в экономике зачастую приходится вводить карточную систему распределения, появляются очереди за нужными товарами и т.д. Обычно как раз тогда возрастает и соблазн получения определенных предметов потребления и услуг в обход существующих законов. И чем длиннее список дефицитных товаров, тем изощреннее способы и усилия обойти закон. Как правило, реакция властей на такую практику выражается в повышенном контроле и дальнейшем ограничении возможностей для незаконной экономической деятельности частного характера. Кроме того, в странах социалистической ориентации меры такого рода обычно сопровождаются мерами образовательного и воспитательного характера, разъясняющими людям причины возникновения данных ситуаций. Как правило, большая часть экономистов в мире весьма спокойно воспринимает существование "черного рынка" и странах со слаборазвитой экономикой, представляя его как что-то более или менее нормальное и чуть ли не само собой разумеющееся для этих регионов. Становление и развитие "второй экономики" в такой стране, как СССР, вызывало, однако, гораздо больший интерес и удивление среди представителей практически всех направлений экономической науки, в том числе и марксистского. В какой-то мере это можно объяснить тем обстоятельством, что на протяжении довольно долгого времени просто не существовало сколько-нибудь серьезных научных исследований процессов и явлений в данной области. В изданном в 1948 году труде британского марксиста Мориса Добба "Экономическое развнитие Советского союза после 1917 года" на этот счет не было сказано ничего. За исключением упоминания двух случаев действий "черной биржи" в 1920 году, проблемам такого рода не было уделено внимания и в вышедшем в 1968 году в Нью- Йорке расширенном и переработанном издании этой книги. Примерно так же обстоит дело и с экономическими исследованиями в самом Советском Союзе. За исключением Т. И. Корягиной, о которой уже шла речь, до 1980 года практически никто из советских экономистов не уделял сколько-нибудь серьезного внимания изучению проблем, связанных с существованием и разрастанием процессов и явлений "второй экономики". Это, кстати, не выглядит таким удивительным, если знать, что в период после 1960 года во главе трех из четырех ведущих экономических научно-исследовательских институтов в Советском Союзе находились сторонники идей и практики товарно- денежных отношений, т.е. "рыночной формы" хозяйствования. (По данным книги Андерса Асслунда "Борьба Горбачева за экономическую реформу", изданной в Нью-Йорке в 1989 году). Поэтому не так уже странно и то, что ни в одном из более или менее фундаментальных и известных трудов и исследований советских экономистов, изданных за эти годы, проблемы "второй экономики" и даже само ее существование вовсе не упоминается. В качестве примера можно привести хотя бы произведения Л. Леонтьева "Краткий курс политической экономики (1974), Г. А. Козлова (ред.) "Политическая экономия социализма" (1977), Г. С. Саркисьяна (ред.) "Советская экономика - постижения и перспективы" (1977), П.И. Никитина "Основы политической экономии" (1983); Попова "Очерки политической экономии" (1985) и др.
В своем труде "Экономические проблемы социализма", изданном в 1952 году, И. В. Сталин обращает специальное внимание на продолжительное существование частного производства товаров широкого потребления в ряде более или менее отдаленных от Центра краев и районов страны. Однако у него тоже нет и намека насчет возможных опасностей для судеб социализма из-за существования в его системе элементов частнособственнической экономики. По всей вероятности, это было вызвано чрезвычайно ограниченным распространением явлений такого рода в то время. (Подробная информация об этом содержится в изданной в 1972 году в Нью-Йорке книге Брюса Франклина "Сталин - каким он был"). Краткий анализ состояния "черного рынка" иностранной валюты содержится в изданном в 1961 году исследовании прогрессивного экономиста из США Виктора Перло "Как работает советская экономика". Правда, он тоже склонен рассматривать это явление как что-то весьма ограниченное и временное. В этой связи Перло приводит слова тогдашнего первого заместителя председателя Совета Министров СССР Анастаса Микояна, определившего "черный рынок" , как "горсти некой грязной пены, выплывшей на поверхность нашего общества". Он также считает, что "это нельзя считать тенденцией, заслуживающей сколько-нибудь значительного внимания". Примечательно и го, что и в следующей книге Виктора и Элен Перло "Динамическая стабильность", (изданной в 1980 году), несмотря на всю Откровенность и широкую информацию о дискуссии по ряду проблем, вопросам "второй экономики" также вновь не уделяется практически никакого внимания. Подобное пренебрежение к данной тематике присутствует, между прочим, у преобладающего большинства как марксистских, так и буржуазных исследователей, работающих по проблемам экономики социализма. Однако, наряду с этим, где-то и 70-е годы прошлого столетия в разных странах мира появилось определенное течение ученых и аналитиков, обращающих все более пристальное и углубленное внимание как раз на вопросы "второй экономики". Это были люди самой разной мировоззренческой и политической ориентации. Некоторые из них жили и работали в самом СССР, другие - в США и Западной Европе. Иные были даже специальными агентами ЦРУ. В результате такого повышенного интереса к данной тематике, по инициативе профессоров Грегори Гроссмана из Калифорнийского университета и Владимира Тремля из университета Дюка в США с 1985 года начинается регулярный выпуск периодических совместных сборников, посвященных вопросам "оффшорной экономики" в СССР. Таким образом, за период с 1985 по 1993 год было издано 51 исследование 26 авторов, активно работающих по данной теме. Более половины из них посвящено ситуации в СССР во времена Брежнева. Причем следует иметь в виду, что значительная часть первичной информации этих исследований была получена в ходе проведения и обработки анкет, отражающих мнения 1061 семьи, покинувшей СССР за период с 1971 по 1982 годы. Вместе с тем, благодаря данной совместной инициативе университетов Беркли и Дюка, была составлена также довольно обширная библиография на основных западных языках, охватывающая 269 исследований самых разных проблем и проявлений "второй экономики" в СССР и странах социализма Восточной Европы.
Параллельно с ростом числа исследователей, работающих в данной области, все больше сказывалось и реальное воздействие "второй экономики" на непосредственную общественно - политическую жизнь и экономическое состояние и развитие этих стран. Что касается действующего в Советском Союзе законодательства, оно в принципе не допускало наличия сколько-нибудь существенного многообразия частной экономической деятельности. Применение чужого труда по найму вообще допускалось всего лишь в частных случаях оказания помощи кому-нибудь по дому или в личном хозяйстве. Не разрешалась также продажа и перепродажа товаров в целях получения добавочной прибыли, частная торговля с иностранными организациями и гражданами, операции с иностранной валютой, равно как и любая торговая деятельность, направленная исключительно на рост частного благосостояния и обогащение. В результате всего этого в СССР изначально не было никаких практических, установленных законом возможностей частной эксплуатации чужого труда. Вместе с тем, как уже отмечалось раньше, система социализма и социалистического законодательства и в самом Советском Союзе, и в других странах социалистической ориентации допускали в определенных рамках некоторые виды экономической деятельности. Поэтому большая часть такой деятельности, направленной исключительно на создание вполне определенных материальных благ и оказания нужных обществу услуг, так или иначе, все время оставалась на глазах у всех и развивалась исключительно в рамках закона. (Естественно, иногда происходили и случаи перехода тех или других секторов "в тень", к полулегальным или откровенно незаконным формам и способам деятельности). Так, например, советское законодательство давало возможность людям, работающим в коллективных или государственных предприятиях сельскохозяйственного производства, располагать также и личными участками земли. Зачастую такое право предоставлялось и людям, не имеющим отношения непосредственно к сельскому хозяйству. Таким образом, по данным статистики, к 1974 году постепенно сложилась обстановка, при которой на долю работы на частных и приусадебных участках приходилась уже почти треть всего количества часов рабочего времени в сельском хозяйстве. А это составляло почти десятую часть всего рабочего времени в экономике в целом. По тем же самым данным, за счет работы на личных участках в тот же период получена почти четверть продукции сельскохозяйственного производства СССР. Большая часть этой продукции шла в специально созданную систему так называемых кооперативных (т.е. колхозных. - Ред.) рынков.
К сожалению, официальная статистика СССР и других стран социализма так и не разъяснила до конца, о какой, собственно, "четверти продукции" шла речь в так часто приводимых данных о том периоде. Очевидно, это просто не могла быть четверть тех огромных количеств продукции, за счет которых удовлетворялись потребности государственных запасов и резервов, армии, экспортных обязательств, обеспечения населения жизненно важными продуктами питания, государственной помощи другим странам. Яснее ясного, что такие количества продукции могли быть произведены только за счет массового производства в коллективных и государственных хозяйствах. Тем не менее, данное обстоятельство почему-то оставалось "вне поля зрения" как рядовых граждан, так и научных исследователей, да, видимо, и самих статистиков (что, кстати, не может не вызвать удивления). Вместе с тем, на глазах у всех все время оставалась продукция на прилавках кооперативных рынков. Скорее всего, та "четверть продукции", поступающая отличных участков, о которой шла речь выше, относилась как раз к объемам товаров, поступавшим на эти рынки. Так или иначе, с течением времени эта, уже реально существующая часть экономической системы все больше укрепляла свои позиции и повышала удельный вес своего присутствия и влияния в обществе. В силу ряда причин, данная подсистема способа производства не называлась частной, хотя по многим своим характеристикам она все больше близилась к этому.
Вместе с тем, у данного процесса был и целый ряд внутренних противоречий, оказавшихся весьма существенными для всего будущего развития страны. Так, например, как отмечает Г. Гроссман в изданном еще в 1977 году своем труде "Вторая экономика в СССР", на практике оказывалось трудным, а то и вовсе невозможным отделить или предотвратить использование в частных целях удобрений, посевного материала, фуража, горючего, машин и других средств и предметов производства, являющихся общей социалистической собственностью. То же самое относилось и к рабочему времени, затраченному на частные виды деятельности, поскольку оно нередко тоже являлось следствием уклонений теми или иными способами от обязанностей на основном или официальном месте работы. В своем труде Гроссман подвергает довольно подробному анализу все эти процессы. Например, в отличие от распространенных на Западе представлений, в СССР наряду с общественной формой жилья довольно широкое распространение имела и практика владения собственным жильем. По данным Гроссмана, к середине 70-х годов в таких домах жила половина всего населения страны. Владельцами своих домов являлись 25% жителей городов. Хоть и вполне законные, частные жилища, однако, тоже могли стать основой для разных видов частной экономической деятельности, которая иногда могла выходить и за рамки закона. Примерами такой деятельности являлась сдача жилья в наем по так называемым "свободным" ценам, незаконное строительство и ремонт жилых домов, хищение в частных целях строительных материалов, являющихся общественной собственностью, подкуп должностных лиц и т.д. Кроме того, медики, зубные врачи, учителя, преподаватели и представители других профессий могли вполне легально предлагать частные услуги, продавая свои знания и умения помимо основного места работы. Вполне естественными в сельских районах считались и услуги ремесленников по ремонту жилых домов, как и некоторые другие виды деятельности бытового характера. На частных началах можно было заниматься за определенный процент даже поиском золота и других полезных ископаемых при условии обязательной передачи найденного государству. Закон разрешал также продажу уже бывших в эксплуатации личных нощей.
Так что частная легальная экономическая деятельность, в принципе, никогда не являлась особой проблемой в условней СССР. Правда, до прихода Горбачева к власти ее удельный вес в совокупном продукте страны неуклонно шел на убыль (хотя одновременно с этим и нарастал ее абсолютный объем). По Гросс- Маму, в 1977 году на ее долю в ВНП СССР приходилось уже всего 10% по сравнению с 22% за I960 год. Однако подлинное представление о действительных масштабах частной, хоть и разрешенной законом экономической деятельности, можно получим., лишь если учесть, во сколько раз за тот же самый период возрос и объем самого ВНП страны. Но гораздо больше проблем, особенно после 1955 года, создавала приобретающая все более значительные размеры и распространение практика незаконной наживы. К тому же выявились также исключительные разнообразные формы ее конкретных проявлений, граничащих подчас с подлинной изобретательностью и "полетом воображения" как ее конкретных зачинщиков, так и исполнителей. Таким образом, постепенно складывалось то, что приобрело позднее известность под названием "вторая", "скрытная", "подпольная" или "теневая" экономика. Все это, с течением времени, обуславливало и все возрастающую степень проникновения таких видов деятельности в разные области жизни общества и последующее использование их для достижения частных целей. Однако, несмотря на все "творчество" и "изобретательность" деятелей "второй экономики", основным источником наживы для них все время оставалась кража у государства общенародной собственности. Как правило, она совершалась преимущественно на самом рабочем месте, в тех же государственных и других организациях.
В своем труде Гроссман дает такую картину данной практики. "Крестьянин ворует фураж из колхоза с тем, чтобы кормить скот у себя на дворе. Рабочий ворует материалы и инструменты, при помощи которых совершает свою "собственную" деятельность. Врачи воруют лекарства, водители - бензин. Общественные машины зачастую выполняют роль "частного такси". К "черному рынку" подъезжают целые грузовики дефицитных товаров и материалов. Государственным транспортом и материалами, нередко в официальное рабочее время, строятся дачи или проводятся капитальные ремонты частных жилищ. За государственный счет идет поставка запчастей и ремонт частных машин и т.п". Наряду со столь широкой практикой более или менее мелких присваиваний, в ходу были и необыкновенно хорошо организованные и продуманные систематические кражи "оптом". Здесь, как правило, "работали" уже слаженные "профессиональные" преступные формирования, способные наносить дерзкие и по-настоящему серьезные удары. Сюда можно отнести, например, практику присваивания со стороны определенных хозяйственных руководителей чрезвычайно больших количеств дефицитных товаров и материалов. Их умышленно браковали, с тем чтобы потом "сплавить" на "черный рынок". Широкое распространение приобретают также случаи, когда заведующие или даже отдельные служащие государственных складов просто "сплавляют на сторону" значительную часть товаров, пользующихся наибольшим спросом. Таким образом, они обеспечивали себе дополнительные доходы, получаемых от "спецклиентов", или от продажи этих товаров прямо на "черном рынке". Товары длительного употребления, такие, как легковые машины, за которыми иной раз приходилось несколько лет стоять в очереди, также представляли немало возможностей для получения взяток и для последующих спекуляций и перепродажи по завышенным ценам. Сфера услуг, поддержки, ремонта, даже непосредственного производства тоже могли стать источником нерегламентированных законом доходов. Среди них можно особо выделить ремонт жилищ и легковых машин, швейные услуги, смену меблировки, незаконное строительство жилья, дач и пр. Как правило, все эти виды деятельности осуществлялись исключительно за счет государственных материалов и во время, которое СЧИТАЛОСЬ рабочим по официальному месту занятости. Процессы реализации частной прибыли путем незаконной производственной деятельности зачастую приобретали масштабы настоящего "подпольного капитализма" в самом прямом смысле этого слова. Были случаи, когда "подпольные капиталисты" сами вкладывали деньги в организацию определенных видов производства с тем, чтобы потом сбывать продукцию исключительно на "черном рынке". По Гроссману, чаще всего это были производства определенных видов одежды, обуви, предметов домашней утвари и обихода, украшений и т.д. Причем такая частноэкономическая деятельность, как правило, происходила на предприятиях промышленности или сельского хозяйства, являющихся государственной или общественной собственностью. Процесс осуществления данных "операций" включал в себе также взятки и подкупы определенных ответственных служащих соответствующих предприятий, которые должны были обеспечить нужное "прикрытие". В этом плане примечательны выводы советского юриста Константина Симиса в его книге "Коррупция в СССР - тайный мир подпольного советского капитализма", изданной в 1982 году в США. На основании личных впечатлений от своей работы в 70-е годы прошлого столетия в качестве адвоката ряда видных подпольных бизнесменов, он приходит к заключению, что на практике в стране, наряду с официальной экономикой и за ее счет, функционировала также система множества частных предприятий. На частных производственных базах из материалов общественной собственности в частных целях выпускались товары, считавшиеся в те годы дефицитными. Обычно это были определенные разновидности трикотажа, обуви, а также солнечные очки, модные сумки и т.д. В промышленных размерах делались повторные записи западной музыки, а потом выпускались на рынок. По свидетельствам Симиса, у этой системы были не только свои действительные собственники, но и "целые фамильные кланы с многомиллионными состояниями, под контролем которых находились десятки предприятий". В результате совместной инициативы университетов Беркли и Дюка было опубликовано немало и других серьезных исследований "второй экономики" СССР. Большинство из них касались времен Брежнева, в частности, периода его правления после пережитого инфаркта и других тяжелых заболеваний. В сентябре 1985 года вышла в свет публикация Владимира Тремля о покупках пищевых товаров частного сектора в городских зонах СССР. Их объем, по данным этого исследования, достигал 3,5 миллиарда рублей за год. Весьма любопытным было и изданное в декабре 1985 года исследование Г. Гроссмана "Советская "вторая экономика" - взгляд из парикмахерской". По его мнению, общий объем "чаевых" и взяток, которые регулярно берут при обслуживании в этих государственных предприятиях, в действительности "почти полностью определяет ее переход исключительно к секторам "второй экономики". "Алкоголь в советской "подпольной экономике" - под таким заголовком вышло из печати опять в декабре 1985 года другое исследование Владимира Тремля. По его данным, общая стоимость незаконного производства вина, пива и других спиртных напитков, наряду с общей перепродажей напитков государственного производства по завышенным ценам, а также со стоимостью количеств этанола, украденного с государственных предприятий для частных производств, в 1979 году доходило до 2,2% всего ВНП страны. Изданное в апреле 1987 году в рамках той же самой инициативы двух университетов исследование Михаила Алексеева "Черный рынок" бензина в СССР", в свою очередь, предоставляет подробную информацию о масштабах непосредственных краж бензина и других видов горючего. По его данным, к концу 70-х годов в среднем от 33% до 65% всех покупок бензина в городских районах страны происходило за счет тех объемов, что щедро предоставлялись водителям разных видов служебных машинам и общественного транспорта по ценам ниже государственных.
В другом исследовании того же автора, посвященном программам частного найма жилья в СССР, содержатся вычисления о том, что за 1977 год от незаконных наймов жилплощади было получено около 15 млн. тогдашних рублей. В изданном в феврале 1992 года исследовании Кимберли Нейгаузер о "второй экономике" в похоронном обслуживании подчеркивается, что сумма сборов от взяток и прочих неофициальных плат при похоронах в четыре раза превышает установленные государством цены на эти услуги. Труды "Незаконный рынок наркотиков в СССР конца 80-х тдов" (Кимберли Нейгаузер, 1990 г.) и "Рынок проституции в СССР" (Клиффорд Гэдди, 1989 г.) подробно рассматривают эти два важнейших направления "второй экономики" в годы перестройки. В 2000 году одновременно в Гааге (Голландия), Лондоне и Бостоне (США) Международное издательство юридической литературы "Клюввер" выпустило в свет сборник "Экономическая преступность в СССР" (под редакцией А.В. Леденовой и М. Курчикян). Курчикян является также и автором одной из статей сборника, посвященного влиянию и проявлениям "второй экономики" в системе общественного транспорта Совет- (кой Армении. Хотя в данной республике всегда имели место довольно специфические для нее особенности социальной психологии и обстановки, автор статьи считает, что исследованные ней явления и сделанные на их основе выводы во многом являются характерными и типичными для страны в целом при деятельности "второй экономики". В статье содержится подробный анализ трудовой жизни водителя автобуса общественного транспорта в Армении. Его зарплата намного выше средней зарплаты по стране в целом. Вдобавок он "левым способом" обеспечивает себе также дополнительный доход, превышающий уровень официальной зарплаты. Во время рейса пассажиры платят за проезд непосредственно ему, к тому же по ценам гораздо выше установленных государством. Однако в конце рабочего дня водитель отчитывается по официальной стоимости проданных за проезд билетов. Чтобы избежать длительных простоев в автобусном парке, ему выгоднее заплатить лично кому- либо за ремонт и быстрое обслуживание его машины. Зачастую водитель сам покупал и горючее, которое в то время тоже можно было достать по ценам ниже официальных. По вычислениям Курчикян, чистый средний доход такого водителя за месяц, после вычета всех сделанных им расходов, в среднем в 2-3 раза превышал уровень его официальной зарплаты. Дальше в своем исследовании автор подчеркивает, что вследствие определенных объективно возникших экономических проблем, а также под прямым воздействием некоторых из "реформ" Горбачева, чуть ли не все население страны тем или иным способом оказалось вовлеченным в механизмы и действия "второй экономики". В силу этого неудивительно, что в конечном итоге она стала не только преобладающей, но и прямо таки господствующей силой всего процесса распределения основной массы товаров и услуг по всей стране.
Каковы же были действительные размеры "второй экономики"? На такие вопросы пытаются дать ответы научные исследователи, применяя при этом самые разные методологические схемы и подходы. Как правило, большая часть из них выражает сомнения в отношении данных, которыми пользуются в своих исследованиях их коллеги. Эти сомнения относятся и к официальным источникам информации об экономическом развитии СССР, появившимся как во время его существования, так и впоследствии. Тем не менее все специалисты, работающие в данной области, почти единодушно склоняются к мнению, что за последние 20 лет до распада Советского Союза возможности и влияние "второй экономики" в СССР и ее воздействие на состояние и развитие всей системы" неуклонно возрастали. В своем исследовании на данную тему его авторы Тремль и Алексеев, например, приводят подробный анализ феномена соотношений между уровнем официальных заработков и доходов населения в некоторых районах России и Украины, с одной стороны, и денежной массой личного потребления и сбережений того же самого населения за тот же период, с другой. Причем они отмечают, что за период с 1969 по 1989 годы индекс соотношения между этими двумя показателями неуклонно снижается, пока в конечном итоге общий объем расходов и сбережений постепенно начинает превышать уровень официальных доходов. Тремль и Алексеев полагают, что причиной данного явления Мог быть рост нерегламентированных посторонних доходов. На Основании этого, не приводя больше никаких других данных и доказательств, они приходят к заключению о "быстром росте второй экономики" за период 1965-1985 годов. Не входя в полемику с авторами данного исследования, (читаем своим долгом заметить, что причины явлений такого рода вполне могли быть и гораздо глубже - то есть в конкретном состоянии экономики страны того времени. За указанный Период объем доходов практически всех категорий советских граждан неуклонно возрастал. Очевидно, меньшими темпами, но возрастали и возможности легального использования этих доходов, которые либо оседали на сберкнижках в виде возрастающих объемов личных сбережений, либо шли на повышение личного потребления. Кроме того, авторы исследования, скорее всего, не учли того факта, что большие деньги в то время врабатывались в более отдаленных местах Севера, Дальнего Востока, Сибири и т.д. Тратились же они, как правило, в центральных районах, где и проводилось исследование.
На основе анализа статистических данных экономического развития СССР, опубликованных в 1991 году, исследователь университета Варвикка в США Бьюнг-Йон Ким издал в январе 2003 года свой труд под названием: "Масштабы и динамика конкретного присутствия "второй экономики" в жизни домашних хозяйств Советского Союза". В нем он тоже приходит к выводу, что "за период с 1969 по 1991 год ее абсолютный объем, без сомнения, возрос". Анализу проявлений и процессов "второй экономики" посвящено и исследование "теневой экономики" в Советском Союзе научного сотрудника Института экономических исследований Государственного комитета планирования СССР Т. И. Корягиной. Оно входило в опубликованный в 1990 году издательством "Правда" сборник трудов ведущих советских исследователей "второй экономики". В ходе своего анализа Корягина применяет методологию, сходную с методикой Тремля и Алексеева. Она тоже сравнивает общие объемы официальных доходов за месяц с теми же объемами личных расходов и сбережений. Данные ее исследования также подтверждают выводы, как об общем росте, так и об устойчивой тенденции распространения "второй экономики".
Таблица роста месячных доходов по сравнению с ростом общих объемов месячных личных сбережений и расходов на получение товаров и услуг
1960 1970 1975 1980 1985 1988
Месячная зарплата
( в миллиардах рублей)
80,6
122
145,6
188,9
190,1
219,8
Процент по сравнению с
1961 годом.
152 180 210 236 273
Общие расходы и сбережения
в миллиардах рублей 103,2 233,2 329,9 464,6 590 718,4
Процент по сравнению с
1960 годом 216 320 450 572 696
Корягина работает с данными, которые относятся к состоянию советской экономики в целом. Исходя из них, она приходит к заключению, что темпы роста "второй экономики" возрастают быстрее темпов основной и официальной системы народного хозяйства. За двадцатилетний период с начала 60-х до 80-х годов прошлого столетия стоимость ВНП и объем расходов на розничные товары и услуги возрастал в среднем в 4-5 раз. В то же время выходит, что объем операций "второй экономики" подскочил в целых 18 раз. И все же, несмотря на такие выводы практически всех имеющихся исследований в области "второй экономики", ее подлинные размеры и возможности на практике довольно трудно вычислить и изобразить с какой-либо степенью точности. Целый ряд экономистов самых разных идейных и методологических направлений как из СССР, так и из США, даже сходятся в мнениях о том, что вообще нельзя сколько-нибудь обоснованно определить относительный вес "второй экономики" в общем объеме экономики страны.
В какой-то мере причины подобного "интеллектуального пессимизма" могли быть вызваны чрезвычайно большим развитием дефиниций и толкований процессов и явлений длиной области. "Неформальная", "теневая", "вторая", "частная", "подпольная", "спекулятивная" или "спекулянтская", относящаяся к "черному рынку" или "черной бирже" - вот далеко не полный перечень существующих определений. Иные исследователи считают, например, что "разделительная линия" между явлениями официальной и теневой экономики проходит через их законность или незаконность. Другие воспринимают "вторую экономику" как синоним частнособственической деятельности. Третья группа особо выделяет подпольный, нелегальный характер данного сектора общества и хозяйства. Есть даже предложение максимально точно вычислить границы и размеры "второй экономики" при помощи сложных математических моделей, похожих на те, что в свое время предоставили возможность физикам и астрономам открыть и вычислить орбиту Плутона путем изучения колебаний орбит соседних планет. На базе имеющихся макроэкономических данных экономист Корягина делает вычисления, по которым годовая стоимость нелегальных товаров и услуг возросла в среднем приблизительно с пяти миллиардов рублей в начале 60-х годов до 90 миллиардов рублей к концу 80-х годов прошлого века. По текущим ценам ВНП СССР составлял в 1960 году 195 млрд. рублей. В 1988 году он доходил уже до 422 млрд., в 1990-м - до 701 млрд. рублей. Это означает, что удельный вес "второй экономики" составлял в среднем 3,4% ВНП страны за 1960 год. В 1988 году он возрос до 20%, а в 1990 году составлял 12,8% всего объема ВНП. Сей весьма заметный спад стоимости теневой экономики в 1990 году, очевидно, является следствием изменений в законодательстве, объявлением легальными ряда видов деятельности, которые раньше считались незаконными. По тем же вычислениям Корягиной, общий объем приобретенных незаконным способом личных сбережений и накоплений к концу исследуемого периода достиг стоимости в 200-240 млрд. рублей, что составляло в среднем около 20- 25% всех состояний в стране, являющихся личной собственностью. Данные Т. Корягиной дают представление, однако, лишь о доходах, приобретенных незаконными способами. Полный же объем размеров частной экономической деятельности получится только, если к этим данным прибавить также и стоимость ее легальных разновидностей. Это означает, что удельный вес всей частной экономической деятельности сразу возрастет примерно на 10%, и в общей сложности будет составлять уже 30% всех полученных доходов за 1988 год и примерно 30- 35% суммы всех личных сбережений за тот же год.
Весьма показательно, что если совершить вышеупомянутые добавления к данным Корягиной, получится стоимость, почти полностью потверждающая выводы Грегори Гроссмана, сделанные им в его труде "Тайная приватизация и процесс расширения рыночных механизмов в СССР" (изданном в январе 1990 года). В США Гроссмана, кстати, считают наиболее авторитетным специалистом в данной области. В своем исследовании Гроссман пользуется преимущественно данными микроэкономического характера, полученными в процессе интервьюирования более тысячи эмигрантов из Советского Союза. На их основании он приходит к выводу, что к концу 70-х годов около 30% всех доходов городского населения СССР (или почти 62% всех советских граждан) были получены за счет разных видов частной экономической деятельности, как незаконных, так и законных. Эти заключения в значительной мере подтвердились также и конкретными социологическими данными о состоянии "второй экономики" в СССР, опубликованными после 1991 года. В упомянутом выше исследовании о неформальной экономической деятельности советских семей (изданном в январе 2000 года) экономист Бьюнг-Йон Ким из британского университета Варвика определяет границы и размеры "второй экономики" на базе официального "Статистического обозрения бюджета советской семьи". В нем содержатся данные о доходах и расходах в период с 1969 по 1990 год, которые советское правительство систематизировало на основе групп из 62 ООО и 90 ООО семей. В "Обозрении" есть данные как об официальных, так и о "неформальных" доходах и расходах. В них, естественно, входит доходы и расходы, связанные с частной деятельностью. Вовсе не обязательно, чтобы эта деятельность была незаконной. "Неофициальными" могут быть доходы, получаемые как в натуре, так и от продажи отдельными людьми сельскохозяйственных продуктов и животных. "Неофициальные" расходы включают также стоимость пищевых продуктов и товаров собственного производства, равно как и средства, израсходованные на покупку товаров у других лиц.
Ким отдает себе отчет в том, что люди, обследованные официальным "Обозрением", намного неохотнее давали данные о своих нерегламентированных доходах и расходах по сравнению с эмигрантами, у которых брал интервью Гроссман. С другой стороны, "люди Гроссмана" были, конечно, в гораздо большей степени отдалены от жизни в СССР и от социализма, чем те, которые были охвачены статистическим "Обозрением" советского государства. В этой связи можно предположить, что те, которые впоследствии сделались эмигрантами, в свое время могли быть в гораздо большей степени связаны с разными видами частной экономической деятельности, чем люди, которые продолжают проживать в стране. Так что, в конечном итоге, не так уж удивительно, что у Кима измерения "второй экономики" оказались гораздо ниже по сравнению с Гроссманом. Вот почему по вычислениям Кима доходы "второй экономики" составляют 16%, а у Гроссмана 28-30% всех доходов в стране. Так что, учитывая все многообразие, а подчас и внутреннюю противоречивость групп, охваченных двумя исследованиями, наиболее приемлемым все-таки окажется, скорее всего, предположение о том, что истина находится где-то по- середине. Интересно также и другое заключение Гроссмана, к которому он приходит в исследовании, опубликованном в изданном в 1989 году в Лондоне сборнике под редакцией Станислава Гомулки "Экономические реформы в мире социализма". В ходе своей работы Гроссман делает вывод, что в действительности "вторая экономика" получила гораздо большее распространение на периферии Советского Союза, чем в самой России. Вот его вычисления об ее удельном весе в хозяйственной жизни некоторых из союзных республик СССР в годы правления Брежнева:
Россия - 29,6%
Белоруссия, Молдова и Украина - 40,2%
Армения (только этнические армяне) - 64,7%
"Европейские" поселенцы в Закавказье и Средней Азии - 49,7%
По Гроссману, к концу 70-х годов прошлого столетия на долю источников, имеющих отношение к "второй экономике", в среднем приходилось до 30% доходов городского населения по всему Советскому Союзу. В южных частях страны (Северный Кавказ, Грузия, Армения, Азербайджан и Средняя Азия) ее удельный вес был намного выше, чем в северных районах (в центральной России, Прибалтике и Сибири). В некоторых регионах "вторая экономика" чуть ли не приближалась вплотную к влиянию и возможностям первой, а иной раз даже кое в чем превосходила ее. Присутствие ее чувствовалось с особой силой в ряде пограничных областей или в портовых городах, таких, как Одесса, а также в частях страны, исторически позже присоединившихся к СССР. В силу особенностей местного или этнического характера в некоторых районах общая сумма доходов от частных и/или нерегламентированных видов деятельности равнялась доходам от официальных рабочих мест. А в ряде случаев, по данным Симиса и Гроссмана, объем нелегальных доходов даже превышал легальные. Эти выводы Гроссмана подтверждаются, кстати, и данными официальной статистики, которыми пользуются в своей работе Бьюнг-Йон Ким и другие исследователи. По их мнению, "вторая экономика" получила меньшее распространение в России, Эстонии и Латвии, а наиболее широкое - в Узбекистане, Грузии, Азербайджане, Киргизии, Таджикистане и Армении.
Но какой была, все-таки, общая численность участников "второй экономики"? Тут большая часть исследователей практически единодушно сходится на том, что в 80-е годы сложилась обстановка, когда почти все сектора тогдашнего общества оказались охваченными ею. На практике почти все население страны тем или другим способом было втянуто в разные виды ее теневой деятельности либо находилось под воздействием или в зависимости от нее. Как писал Дэвид Прейс Джонс в книге "Странная смерть Советской империи" (изданной в Нью- Йорке в 1995 году), были слухи, будто бы сам Брежнев говорил о связи с ширящейся практикой частной наживы, что "ныне уже почти никто больше не живет на одну зарплату". Однако общественные последствия этой практики далеко не исчерпывались одними лишь фактами краж, взяток или купли-продажи на "черном рынке". Гораздо важнее было то, что в результате ее в стране все более вырастал и удерживал свои позиции определенный социальный слой общества, существование и благосостояние которого во все возрастающей степени оказывалось связанным с частной экономической деятельностью. Некоторых из особо "преуспевших" дельцов уже тогда называли "брежневскими новобогачами". Об этом пишет Греюри Гроссман в своей статье "Инфляционные, политические и социальные последствия нынешнего замедления темпов экономического развития" в сборнике "Экономика и политика в С ССР", изданном в 1986 году. Стечением времени вышеупомянутая социальная прослойка все сильнее и отчетливее приобретала признаки вырастающего класса мелкой буржуазии.
У некоторых из научных исследователей имеются попытки определить в процентах долю тех дельцов "второй экономики", которым удалось добиться высоких доходов от незаконной частной экономической деятельности. Владимир Тремль, например, считает, что к концу 70-х годов удельный вес занятых во "второй экономике" доходил до 10-12% общей численности рабочей силы страны. Экономист Корягина, в свою очередь, замечает, что по ее данным число занятых во "второй экономике" возросло с 6 млн. в начале 60-х годов до 17-20 млн. в 1974 году (что составляло 6-7% населения страны) и до 30 млн. (12%) в 1989 году.
Обобщая различные мнения и факты о масштабах "второй экономики" к середине 80-х годов, Гроссман делает следующие выводы: "Оказалось, что за последние три десятилетия существования Советского Союза на практике все сектора экономики оказались "пропитанными" воздействием незаконных видов хозяйственной деятельности, которые приобретают самые разнообразные формы и перевоплощения - от мелких производств и услуг в области ширпотреба до способов доставания довольно дорогих дефицитных товаров для весьма широкого круга потребителей. Наиболее прибыльными оказывались "предприятия", " отрасли" и "фирмы", направленные на удовлетворение расточительных, дорогостоящих, порою даже изощренных вкусов и предпочтений, а позже - и прихотей определенных заказчиков. С течением времени некоторые направления "второй экономики" приобретали прямо-таки внушительные размеры и широкое распространение, а их методы, действия и формы организации становились все более профессиональными в самом прямом смысле слова". По нашему мнению, именно непомерно расширившиеся и разросшиеся размеры такой деятельности и субъекты деловой активности, очевидно выходящие за рамки основного, социалистического типа экономики страны, на определенном этапе развития общественно-политической ситуации стали одним из важнейших факторов, способствующих разрушению социального строя и потенциала советской системы. Само существование, содержание и характер явлений частнособственнической тенденции, с одной стороны, в значительной мере создавало и обостряло немало экономических, да и политических проблем Советского Союза во время довольно длинного периода его послевоенного развития. Уже в 80-е годы они все более откровенно и открыто выступали за глубинные изменения социалистического хозяйства и общественного устройства. С другой стороны, они во многом явились и фактором особо активной внутренней экономической поддержки идеям и политическому курсу Горбачева, приведшего в конечном итоге к гибели советского социализма.
На первый взгляд "вторая экономика" как будто бы выполняла определенные положительные и даже стабилизирующие функции в отношении народного хозяйства и системы социализма. В какой-то мере она и в самом деле способствовала удовлетворению определенных направлений и "аппетитов" потребительского спроса, остающихся в силу разных причин вне внимания и предпочтений основной экономики. Таким образом, до поры до времени происходила некая нейтрализация социальных брожений и признаков недовольства среди определенных слоев населения, вызванных нехваткой некоторых видов товаров. Одновременно с этим в рамках данной системы предоставлялись также и возможности для удовлетворения интересов и амбиций личной инициативы граждан, которые иначе могли бы обернуться прямо против существующего строя. Может быть, в силу этих причин, советская власть слишком долго оставляла вне поля своего внимания целый ряд вызывающих беспокойство сторон развития "второй экономики", и том числе - идущих прямо вразрез с требованиями закона. Мы уже отмечали факты полного пренебрежения в имеющихся советских экономических исследованиях даже к самому существованию процессов и явлений такого порядка. Как отмечает Валерий Рутгейзер, руководитель научно-исследовательского института Госплана СССР, с которым работала и Корягина, первые публикации по темам "второй экономики" появились в Советском Союзе лишь в начале 80-х годов. Более подробные данные в этом плане содержатся в его труде "Теневая экономика" в СССР", изданном в феврале 1992 года. Гораздо важнее, однако, то обстоятельство, что официальными властями так и не было предпринято каких-либо значительных усилий в целях нейтрализации хотя бы самых вопиющих случаев нарушения законности со стороны "второй экономики". В этой связи Гроссман отмечает, что "к началу 60-х годов "вторая экономика" отличалась уже не только масштабами своих размеров и распространения, но и заметной степенью организационной и институциональной зрелости. В определенный момент того периода это вызвало яростную реакцию Хрущева. Тогда и был предпринят ряд кампаний против явлений "второй экономики". Вновь была введена даже смертная казнь за преступления такого характера. Показательно, однако, что ни кампании Хрущева, ни меры такого рода как до него, так и после него, не оказались в состоянии сколько-нибудь приуменьшить или помешать быстрому распространению этой запрещенной законами деятельности. При Брежневе (1964-1982 гг.) она даже выросла, словно получила новый толчок к своему развитию. Трудно сказать, произошло это вследствие какого-то показного благонамеренного пренебрежения или, может быть, молчаливого поощрения подобной активности со стороны определенных представителей и секторов власти".
Вряд ли можно указать на более красноречивое доказательство подобного "благонамеренного пренебрежения", чем почти полное отсутствие случаев серьезного судебного преследования откровенно незаконной экономической деятельности. К началу 80-х годов, например, преступления, совершенные спекулянтами - покупки больших количеств товаров с целью их перепродажи по завышенным ценам - составляли всего 2% от общей численности всех официально зарегистрированных нарушений закона экономического характера. Однако, по данным исследователя русской "подпольной экономики" Михаила Алексеева, выходит, что "подлинные размеры спекулятивных нарушений законности были, по крайней мере, в 200 раз больше официально объявленных". (Статья Алексеева стала частью сборника "Глобальные свидетельства размеров и влияния "подпольной экономики", изданного в 1997 году под редакцией Майкла Уоккера Канадским институтом Фрейзера в Ванкувере.) Несмотря на все различия в имеющихся данных и оценках, мы считаем возможным сделать вывод: вряд ли какие-нибудь из других ошибок, допущенных руководителями СССР за годы его существования, могли нанести в перспективе столько ущерба и вреда, как ничем не оправданное, слишком долго длившееся безразличие к практике незаконной экономической деятельности, принимающей со временем все боле е угрожающие размеры и влияние. На наш взгляд, цена, которую в конечном итоге пришлось заплатить за это всей стране и преобладающему большинству ее граждан, вряд ли могла быть оправданной или искупленной какой бы то ни было пользой временного и ограниченного характера. Даже если "вторая экономика" действительно наносила пользу отдельным секторам и прослойкам советского общества в определенные периоды его развития. Особенно важно иметь в виду, что "вторая экономика" все время существовала и процветала за счет основной, социалистической экономики, основанной на общественной форме собственности. Таким образом, "вторая экономика" постепенно наносила все нарастающий ущерб и вред экономическим основам социализма, пока, наконец ей не удалось полностью их разрушить.
Даже в тех случаях, когда "вторая экономика" способствовала удовлетворению определенных вкусов и "аппетитов" потребительского спроса и способствовала нейтрализации некоторых признаков социального недовольства, она, наряду с этим, разжигала и все возрастающие претензии и очаги полного социального несогласия с основными нормами социализма, вплоть до открытого противопоставления им. Здесь Корягина вполне права, подчеркивая, что "удовлетворяя в определенной степени некоторые дефициты потребительского спроса, она одновременно с этим способствовала появлению новых". Это "непрерывно возрождающиеся дефициты, со своей стороны, все больше поощряли становление и развитие откровенно преступных звеньев, секторов, да и целых отраслей "второй экономики". В конечном итоге это способствовало "социально- экономической и политической дестабилизации общества". Вместе с тем, по мере расширения масштабов незаконной хозяйственной деятельности, она могла все чаще, активнее и агрессивнее вмешиваться в дела самой основной, первой в жизни и для жизни общества экономики. Причем, как уже отмечалось, "вторая экономика" существовала исключительно за счет присваивания ресурсов социалистического сектора народного хозяйства. Таким образом, она определенно наносила вред его эффективности. Алексеев особо подчеркивает, что "целые предприятия в самом прямом смысле изнемогали, вследствие того, что у них как на "входе", так и на "выходе" самой производственной системы находились руководители, деятели и структуры, работающие исключительно на "черный рынок".
Существование и функционирование "второй экономики" весьма ощутимо подрывало и систему единого экономического планирования. Так, например, если данное предприятие пойдет по пути "компенсации" допущенных ошибок или неточностей его плановых заданий за счет покупок недостающих материалов у "подпольного" сектора, то органы планирования так никогда и не узнают, где и в чем нужно сделать соответствующие исправления и коррекцию на будущее. Создавая помехи или даже уничтожая, в прямом смысле слова, механизмы обратной связи общественного хозяйства, "вторая экономика" во многом заставляла систему планирования работать почти вслепую, располагая весьма неверной картиной подлинного состояния как отдельных отраслей, так и страны в целом. Наряду с этим, ширящаяся практика "делать деньги" частным (или "левым") путем, приводила также и к ряду отрицательных явлений общественного и социально-психологического характера. Нарастало ощущение социальной несправедливости и неравенства, зависти и ненависти между людьми. Короче, "вторая экономика" привела к дополнительному углублению и увеличению всех экономических и общественно- политических проблем, требующих неотложного решения со стороны советского общества. Кроме того, она активно способствовала возникновению и обострению и новых проблем. Разрушительное влияние "второй экономики" сказывалось также и на способности к действиям самой Коммунистической партии. Только наличием коррупции среди определенных групп ее кадров и руководителей можно объяснить столь удивительное на первый взгляд развитие событий, когда партия, успешно справившаяся в своей истории с явлениями типа Бухарина и Хрущева, не смогла своевременно разобраться и освободиться от их более позднего рецидива в лице Горбачева.
В 20-е годы у зажиточного крестьянства, являющегося классовой основой идей Бухарина, очевидно, просто не было возможности коррумпировать партию с тем, чтобы сохраниться. Совершенно иначе позднее обстояло дело с дельцами "нового класса" частных предпринимателей "второй экономики". С тем, чтобы могли не только существовать, но и процветать в самом прямом смысле слова, нелегальные производства и торговля должны были заранее обеспечить себя благорасположением государственных чиновников и партийных функционеров разных рангов. Их попросту покупали. Причем, чем больше распространялись данные виды незаконной деятельности, тем шире и глубже становилась и способствующая им коррупция. В этой связи Симис вполне оправданно подчеркивает, что ни одно нелегальное предприятие не могло быть вообще создано без содействия каких-либо подкупленных деятелей государственной администрации".
В 1979 году Гроссман выступил с докладом на заседании Совместного экономического комитета Конгресса США, посвященном состоянию советской экономики во время перемен. Его доклад назывался. "Некоторые заметки о незаконной частной экономике и коррупции". В нем отмечалось, что практика подкупов и взяток должностных лиц в СССР получила "самое широкое распространение - с наивысших до наиболее низких уровней служебной иерархии". Приводились и свидетельства бывшего советского прокурора о том, как, например, директор овощной базы просто был обязан "под страхом увольнения регулярно давать взятки определенным деятелям партии и представителям государственной администрации в районе, где проживал". Представление о размерах коррупции на самых высоких этажах власти дают и некоторые из громких общественных скандалов, разразившихся в стране в 70-80-е годы. Особую известность среди них приобрели случаи крупных махинаций, и том числе и на самых высших государственных уровнях, связанных с производством и сбытом такого стратегического для советской экономики сырья как хлопок. В ходе расследований выяснилось, что некоторые представители высшего руководства партии и государства соответствующих республик удалось открыть вполне "законный" способ получения миллиардов рублей при помощи непомерно раздутых цифр отчетов о якобы полученных рекордных урожаях хлопка выше плановых заданий. Оказалось также, что для проведения столь широкомасштабных операций коррупционного характера соответствующим образом была обеспечена поддержка ряда других особо ответственных лиц в стране, якобы даже зятя самого Леонида Брежнева.
"Своим собственным почерком" отличалась практика взяток и подкупов в других союзных республиках. В Азербайджане, например, имелись случаи "откупа" прав на частную добычу и сбыт икры. В странах Прибалтики упор делался на частные производства рыбных деликатесов, в Киргизии - на мясо, и т.д. Понятно, что ничего из этого никому не удалось бы "протолкнуть" без наличия определенной степени коррупции в партийных и государственных структурах. На практике коррупция достигала даже самых высших уровней управления страны. В этой связи Симис приводит нашумевший в свое время случай с так называемыми "заказами" Фрола Козлова, бывшего в определенный период чем-то вроде "правой руки Хрущева". После неожиданной кончины этого высшего руководящего функционера Ленинграда у него в сейфе вдруг обнаружилось множество адресованных ему пакетов и конвертов, содержащих драгоценности и пачки денег. Было доказано, что это "откупы" ряда дельцов Ленинграда за заступничество Козлова, направленное на прекращение имеющихся против них судебных производств, предпринятых вполне оправданно в связи с практикой незаконной экономической деятельности. В своем исследовании с весьма красноречивым заголовком "Товарищ Криминал - новая мафия России" исследователь из Йельского университета в США Стивен Гандельман приводит слова Александра Гурова, высшего служащего органов внутренних дел СССР. По его мнению, с времен Хрущева и Брежнева до Горбачева процессы внутреннего разложения Компартии неизменно находятся в самой непосредственной связи с коррупционным воздействием со стороны нелегальной организованной экономической преступности.
Вот что заявляет в этой связи Гуров: "Период хрущевской "оттепели" и открытия нашего общества предоставил возможности для развития также и организованной преступности... При Сталине было невозможно даже представить себе существование организованных преступных групп подобных масштабов... После него, однако, в обществе каким-то образом, причем весьма открыто, стало утверждаться ЦТО то, что вполне можно было назвать... "Моральным кодексом Грабителя". Все это, конечно, было и в интересах определенной части партийной бюрократии. В 1974 году, например, у так называемой "торговой мафии Москвы" были уже свои "представители" даже в высших уровнях партийного руководства СССР. Получилась такая ситуация, при которой, если бы мне или кому-нибудь еще пришло в голову попробовать предупредить людей о том, что в стране происходит в действительности, то так нанимаемые "либералы" меня бы просто высмеяли, а правительство бы объявило нас сумасшедшими. Однако все начиналось именно так. Определенные люди из партийного руководства дали "зеленый свет" процессам незаконного обогащения. Всем нам следовало бы гораздо раньше и намного серьезнее и ответственнее призадуматься о причинах, породивших "теневую экономику" и связанную с ней коррупцию. Они появились при Хрущеве, а дальше разрастались при Брежневе. При Горбачеве же организованная преступность в стране приобрела возможности и статус по-настоящему могущественного фактора".
Хотя далеко не всегда в открытой и непосредственной форме, уровень коррупции оказал существенное воздействие и на внутреннее политическое состояние и проблемы самой Коммунистической партии. Проникающая повсюду коррупция все сильнее влияла на снижение критериев организационной жизни партии, на ухудшение уровня идейной подготовки, порождала все более растущее число случаев откровенного цинизма и формализма среди представителей партийной бюрократии. Ряд партийных функционеров и государственных служащих оказывались самым непосредственным образом связанными с коррупционной практикой, а через нее - и с экономикой частного типа. К тому же вовсе необязательным было, чтобы они сами лично принимали участие в частной производственной или торговой деятельности. Имелось гораздо больше других способов их участия в процессах незаконного обогащения, все заметнее набирающих силу в то время.
Таким образом, несмотря на всевозможные разумные причины первоначального допущения деятельности "второй экономики", стечением времени она все более пагубно влияла на ситуацию в стране, расширяя и усугубляя существующие проблемы. Чрезвычайно заметным был ее вклад и в дело срыва всех усилий по разрешению этих проблем. Однако скажем еще раз, что не проблемы, несмотря на всю их остроту и важность, стали основными факторами разрушения советского социализма. Оно стало возможным только в ходе политического курса Горбачева, направленного в конечном итоге на утверждение в масштабах всей страны именно этого частнособственнического экономического уклада "второй экономики". Связь Горбачва с идеологией и практикой "второй экономики" выявилась в "политическом повороте", предпринятом им после 1986 года и осуществленном с определенной долей цинизма. Вначале этот цинизм относился преимущественно к возможностям народного хозяйства Советского Союза успешно удовлетворять складывающиеся тенденции повышенного спроса на некоторые товары широкого потребления. Однако постепенно он во все возрастающей степени переключался и на всю систему экономической политики, равно как и на сами возможности и способности Коммунистической партии действовать или даже просто существовать в качестве эффективного единого общественного механизма. Показательно, что Горбачев не только пользовался наличием таких настроений в обществе, но своими публичными выступлениями и политикой всячески их дополнительно поощрял и раздувал. С другой стороны, все более укреплял свои позиции мелкобуржуазный классовый слой общества. Он также являлся детищем "второй экономики", но постепенно охватывал сетью выходящих за рамки социализма личных и групповых интересов все более значительные и организованные сектора общества. Что, в конечном итоге, приводило к дополнительному обострению существующих в нем противоречий. Во многом такова была и внутренняя база общественных настроений и социальной поддержки, благоприятствующая становлению, распространению и развитию взглядов и политики Горбачева - в сторону разрастающегося утверждения власти "свободного рынка" и экономики частной собственности. Партийное и государственное руководство страны слишком долго проявляло ничем не оправданное непонимание и недооценивание проблем и опасностей идеологического характера, порождаемых и раздуваемых наступлением "второй экономики". Были даже случаи, когда вовсе отвергалась сама возможность возникновения такой опасности и связанных с ней проблем.
В обществе в целом практика частной наживы незаконными способами приводила к утверждению ценностей мелкобуржуазной морали и подтачиванию правовых норм и устоев социализма. Формирование и деятельность "второй экономики" служили своего рода "школой" и "полигоном" выращивания кадров, лично заинтересованных в осуществлении перехода общества и государства к системе "свободного рынка" и частной собственности. А эти люди, со своей стороны, способствовали распространению социально-психологических и пропагандистских установок предстоящих рыночных "реформ". "Вторая экономика" и все, что с ней было связано, кроме того, активно способствовали углублению нарастающей "деморализации" социалистического общества. Все более широкое распространение незаконных способов хозяйственной деятельности, беззастенчивое использование для коррупционных целей материалов, рабочего времени и других ресурсов, ползучая коррупция, всепроникающая "Экономика блата" (как определяет ее исследователь А. В. Леденева в изданной в 1998 году в Кембридже книге под тем же названием) - все это приводило к растущему социальному неравенству и подрывало веру людей в социализм. Практика систематического увода на "черный рынок" наиболее качественных товаров и обострение по этой причине дефицита таких товаров на рынке нормальном, дополнительно способствовали росту сомнений в возможности системы социализма предпринимать какие-либо результативные действия. Таким образом, "вторая экономика" почти одновременно решала две задачи чрезвычайной для нее важности. Во-первых, усиливалась критика социализма, а во-вторых - утверждался новый, своеобразный культ всемогущества денег.
"Нарастание коррупции и разрушение законности в хозяйственной сфере порождало все больше сомнений как в способности советской системы бесперебойно обеспечивать население необходимыми материальными благами, так и в ее возможности успешно управлять созданной ею социалистической экономикой в соответствии с провозглашенными опять-таки ею принципами, законами и правилами". Одновременно "возрастает и сила денег в обществе". Эти процессы дают все больше возможностей открыто оспаривать уже и власть управляющей партии,- подчеркивает Гроссман в своем исследовании "Вторая экономика" в СССР". В Советском Союзе было, конечно, немало членов партии и честных граждан, дающих себе ясный отчет в происходящих процессах и осознающих появление угрожающих тенденций роста антисоциалистических идей и распространения "ценностей" мелкобуржуазного мировоззрения. Так, например, еще в 1978 году известный советский исследователь Георгий Шахназаров предупреждал в своем труде "Судьбы мира" о значительных масштабах становления "мещанского, мелкобуржуазного способа мышления и соответствующих ему общественных настроений". Он говорил о том, что в основе данной тенденции находится "стремление к накоплению богатств и обеспечение себе таким образом исключительных возможностей использования общественных благ и привилегий". В связи с этим Шахназаров делал вывод, что, очевидно, и в наше время весьма длительный исторический период в обществе будут сохранять свою значимость факторы классового разделения и социального неравенства. "Опасность возрождения и утверждения мелкобуржуазного склада мышления и сознания отпадет только после радикального разрешения проблем классового разделения общества. Об этом Шахназаров писал, как уже сказано, в 70-е годы прошлого столетия. Как известно, в конце 80-х он входил в число лиц ближайшего окружения Горбачева. На основании описанных им явлений утверждения мелкобуржуазного склада общественного сознания и поведения, к началу следующего десятилетия стали появляться уже определенные обособленные группы людей, ставящие себе целью удовлетворение личных интересов за счет общественных. У них уже имелась соответствующая степень организованности и программа конкретных действий для достижения таких целей. Иными словами, к тому периоду "вторая экономика" уже вполне определенно приобрела возможности, а также социальное значение материальной базы для возникновения общественных структур и идеологии открыто антисоциалистического характера. Таковым были, например, мир организованной преступности, круги "политических диссидентов", этнических и религиозных "активистов разных направлений и мастей, "отказников" от военной службы, а также писателей, художников и других представителей искусства, считающих себя "неоконформистами" в отношении существующих порядков, людей "самиздата" и т.д.
В своем исследовании "Полезное прошлое" (изданном в 1995 году в сборнике "Советская система - от кризиса к разрухе") историк С. Фредерик Старр подчеркивает, что в годы, непосредственно предшествующие приходу Горбачева к власти, "вторая экономика" и Запад обеспечивали самую щедрую материальную поддержку всем этим "альтернативным" группам и структурам". Что и объясняет факт существования формирований, весьма схожих по своему основному содержанию, хоть и столь отличающихся друг от друга по внешним расцветкам, программам и флагам. В их многочисленных модификациях и повторениях неизменно перекликался основный мотив "неограниченной личной свободы" - "символ веры" мелкой буржуазии, где бы и когда бы она ни находилась и ни действовала. В него входит свобода слова, религии, "право" эмигрировать, "право" не работать, "право" наживы денег всеми мыслимыми и немыслимыми способами и средствами, эксплуатация чужого труда, право писать или издавать что угодно и так далее. В этой связи Старр пишет следующее: "Во многих секторах общества буйно разрослись всевозможные неформальные группы и даже целые сети их. Хотя их существование и деятельность не были разрешены законом, к середине 80-х годов они насчитывали в своих рядах уже несколько десятков тысяч. Различались они, конечно, как численностью участников, так и характером своей деятельности. Некоторые из них и на самом деле были неформальными, добровольными содружествами, созданными преимущественно в целях взаимопомощи и оказывания друг другу определенных услуг. Но немало было и тех, которые изначально ставили себе задачу оказывать прямое воздействие на политическую жизнь в стране. Их намерения, однако, не имели ничего общего с идеями социального равноправия, готовности работать, нести ущерб и даже жертвовать собой во имя общественного добра и идеалов, не говоря уж о преданности делу классовой борьбы и международной рабочей солидарности. Значительная часть этих организаций самым откровенным способом исповедовала "ценности" буржуазного индивидуализма, алчного стремления к личной наживе и присваиванию чужого имущества в целях собственного обогащения. Разумеется, центральное место занимала "свобода" безнаказанно делать все это".
Нам кажется особенно важным подчеркнуть вывод Старра, "что все это имело место в недрах общества еще до прихода Горбачева к власти в 1985 году. Может быть, самым шокирующим примером в этом отношении была деятельность созданной в 1981 году и руководимой В. Сокирко организации "В защиту экономической свободы". Она вела открытую кампанию за легализацию "второй экономики" со стороны советского законодательства и прежде всего - за отмену статьи 153 Уголовного кодекса СССР, ставящую частную экономическую деятельность вне закона. Эта группа обратилась даже в Верховный Совет СССР с призывом статью 153 упразднить. Она стала публиковать в специальном журнале документы всех имеющихся дел по этой статье, по которым были вынесены несправедливые, по мнению авторов журнала, приговоры. Кроме того, группа проводила открытые "общественные процессы", одновременно с идущими в данный момент в официальным суде делами по той самой статье. По свидетельству руководителя Института экономических исследований Госплана Валерия Рутгейзеp. последствия данной кампании и действий группы "В защиту экономической свободы" были настолько сильны и ей удалось обеспечить настолько широкую общественную поддержку требованиям об отмене ст. 153 Уголовного кодекса, что едва не были прекращены все ведущиеся по ней дела".
Таким образом, еще до прихода Горбачева к власти, у "второй экономики" были уже весьма значительные как идеологические, так и практические позиции в обществе, в том числе и на самых высших уровнях партии и правительства. Там, кстати, еще к началу 80-х годов обособились два в корне различных подхода в отношении "второй экономики". Первый из них был поддержан в основном деятельностью двух научно-исследовательских институтов по проблемам "второй экономики", созданных Андроповым. Один из них работал и в системе Главной прокуратуры СССР, другой - в системе Министерства внутренних дел. По мнению этих институтов, у индивидуальной трудовой деятельности можно было выделить следующие две категории:
1) полезная обществу и сообразная с законами деятельность;
2) незаконная, находящаяся вне существующих правовых норм, направленная на приобретение нетрудовых доходов.
Оба института рассматривали второй вид такой деятельности, как несовместимый с природой социализма. По их заключениям, процесс распространения "второй экономики" был результатом "юридических пропусков, слабостей или недосмотров, препятствующих своевременному применению закона". Рекомендации данных институтов сводились в основном к тому, что усилия борьбы против таких явлений следует вести преимущественно путем совершенствования контроля за процессами индивидуальной трудовой деятельности. Другой подход, при практике фактического замалчивания вредных последствий деятельности "второй экономики", получал поддержку в некоторых кругах представителей высших уровней партийного и государственного руководства. Выразителями их позиции во многим стал Научно-исследовательский институт Госплана СССР.
В нашем исследовании мы уже неоднократно обращались к трудам таких ведущих сотрудников этого института, как Т. Корягина, В. Рутгейзер и др. Предлагаемые данным институтом меры по преодолению отрицательных последствий "второй экономики" в основном сводились к рекомендации принятия определенных шагов по узаконению тех видов ее деятельности, которые проводились в области производства и услуг и на которые, очевидно, был спрос среди разных слоев общества. В этой связи предлагались, например, конкретные шаги законодательного, административного, финансового и др. характера по узаконению кооперативных, лизинговых и ряда других подобных им форм экономической деятельности. Ожидалось, что с предоставлением столь благоприятных условий для открытого существования произойдет и "выход из тени" большей части "второй экономики". Забегая несколько вперед, считаем нужным отметить, что в начальный период своего пребывания у власти Горбачев сумел довольно успешно создать впечатление, будто он всячески поддерживает оздоровительные предложения и стратегии такого рода. Несколько позже оказалось, однако, что на самом деле все это требовалось ему прежде всего в качестве определенного алиби, "обходного маневра" или "дымовой завесы" его подлинной политики, направленной на полный перевод экономики и всей общественной жизни страны в русло законов частной собственности и ничем не ограниченного "свободного рынка".
К началу 80-х годов КПСС предстояло принять ряд важных решений по чрезвычайно сложным, неотложным проблемам как собственно экономики, так и внутренней и внешней политики. Как в прошлом, так и в те годы, в партии и в стране были, конечно, люди, которые считали, что решение этих проблем следует искать на пути определенного приспосабливания к капитализму или применения заимствованных у него механизмов и методов. Однако, в отличие от более ранних периодов, в 80-е годы прошлого столетия носители таких взглядов могли рассчитывать на поддержку довольно мощных, хоть и почти невидимых на поверхности общественной жизни социально-экономических, да и политических сил и факторов. Довольно долгое время их незаметно подпитывали постепенно укрепляющие свои позиции мелкобуржуазные слои, равно как и процессы нарастающей коррупции, в том числе в самой партии. В конечном итоге обе эти тенденции оказались одинаково связанны с интересами установления "никем и ничем" не ограниченного "свободного рынка", частной собственности, и конечно, всегда сопутствующих им мелкобуржуазных выдумок о Некой "полной свободе". Одним словом, речь вполне определенно шла о реставрации капитализма. Таким образом, предпринятый Горбачевым, начиная с 1987 года, как бы "вполне неожиданно" политический поворот "направо", находит свое объяснение в русле как хороши известной "бухаринско-хрущевской" исторической традиции, так и унаследовавшего ее идеи, созданного "второй экономикой" в более поздние периоды, класса мелкой буржуазии. И все же, как бы ни был значителен вклад "второй экономики" в создание серьезной социальной базы для возникновения и распространения мелкобуржуазных идей, последствия этого процесса вряд ли приняли бы настолько катастрофические измерения, если бы они не развивались в обстановке широкой критики и общего стремления к общественным переменам, которая сложилась в стране к тому времени. К тому же, как бы парадоксально это не выглядело с первого взгляда, большая часть нарастающей критичности, общественного несогласия или даже недовольства являлась следствием прежде всего... самого динамического развития социалистического общества и его реальных достижений. Чрезвычайно ускоренные индустриализация и урбанизация страны превратили значительные части ее населения в социальные классы, освобожденные от необходимости непосредственного физического труда и связанные в этой или другой мере с деятельностью интеллектуального характера. Сложилась и довольно многочисленная прослойка административно-исполнительных кадров, что-то вроде советского варианта "белых воротничков". Значительная часть этих людей чувствовала себя обиженной и терпящей убытки, вследствие повторяющейся несколько раз после 60-х годов практики уравнивания зарплат за разное качество и количество труда. Зачастую получалось, что врачи, учителя и преподаватели, инженеры, служащие администрации и т.д. зарабатывали меньше некоторых квалифицированных рабочих. Вместе с тем, по мере расширяющихся возможностей контактов и поездок за границу, у немалой части интеллигенции начало складываться мнение, будто уровень жизни советского общества ниже того, который они видели у своих коллег на Западе. А по имеющимся данным, в 80-е годы именно интеллигенции принадлежал непомерный по сравнению с ее общей численностью удельный вес среди членов и руководящих кадров Коммунистической партии.
В 2001 году член ЦК Коммунистической партии Российской Федерации Виктор Трушков опубликовал в выходящем на английском языке издании International Correspondence анализ причин и факторов, способствующих разрушению советской системы. В своем исследовании под заголовком "Место реставрации капитализма в историческом процессе" Трушков подчеркивает, что поскольку в мире существуют эксплуататорские классы, то всегда сохранялась и опасность восстановления капитализма и в Советском Союзе. Однако внешний натиск приобретает характер смертельной опасности только тогда, когда "внутри самой страны социализма" складываются силы, заинтересованные в возвращении капитализма". По мнению Трушкова, получить представления о подлинных масштабах и возможностях этих сил можно, только если переосмыслить бытующее до поры до времени неверное утверждение о том, что советское общество 80-х годов было "полностью бесклассовым". В своем исследовании он указывает на наличие в нем, по крайней мере, двух прослоек буржуазного типа. Существование первой из них было связано преимущественно с широкой системой розничной торговли и услуг. Стечением времени значительная часть этой системы во все большей степени погрязала в злоупотреблениях и махинациях с товарами и другими ресурсами, являющимися государственной собственностью. Иными словами, данная отрасль "второй экономики" и ее социальные носители "работали", так сказать, "на грани закона". О ее полных размерах можно судить, если представить себе, например, масштабы незаконного строительства, осуществленного в официальное рабочее время, или количество "левых" рейсов водителей государственных такси и грузовиков, обслуживающих сеть частной торговли и т.д.
Намного сильнее оказалась другая прослойка буржуазного типа, которая складывалась на основе частной оптовой торговли. С течением времени ее финансовый оборот и экономическое могущество приобретали такие размеры, что у ряда исследователей сложилось мнение о ней как о "существующей параллельно и вполне сравнимой с официальной экономикой отрасли". В этих условиях, когда в 1987-88 годах Горбачев попробовал ввести определенную систему "узаконения" данных сфер "черной" розничной и оптовой торговли, какими бы ни были его подлинные намерения, они вдруг столкнулись с вполне определенными личными интересами занятых в них людей. В обстановке тех лет их реакция приобретала уже вполне определенную идеологическую и политическую окраску. Тогда и сложился, а с течением времени и все более наращивал свою силу, "совместный натиск в обществе в пользу... неограниченного утверждения механизмов "свободного рынка" и полного восстановления частной собственности". Само собой, все это дополнительно способствовало дальнейшей "эрозии" и "парализации" деятельности и даже самого существования государственного сектора экономики.
"Таким образом,- делает вывод В. Трушков,- когда тандем Горбачева - Яковлева подошел к конкретным действиям по восстановлению буржуазной системы хозяйства, находящиеся под их руководством сектора государственного аппарата вдруг, - возможно, неожиданно для себя, - столкнулись с конкуренцией людей в той же самой государственной администрации, которые издавна работали "в содружестве" с уже существующими структурами в сфере частной собственности. "Бывшие кадры" данной масти не только стремились сохранить свои командные привилегированные позиции во власти, но определенно добивались себе прямо-таки львиной доли огромного государственного имущества и собственности, которые предстояло приватизировать". В результате такого симбиоза "реформ" Горбачева и практически неограниченных интересов и аппетитов аппаратчиков, связанных с кругами "второй экономики", и сложилась та гибельная "диалектика" широкомасштабного отступления и предательства со стороны коррумпированной и слившейся со "второй экономикой" значительной части советских чиновником по отношению к системе социализма в СССР, которая особо чувствительно дала о себе знать впоследствии.