Лазуткин А. Постгосударственная парадигма управления акционерным капиталом
От собственности общины к собственности коллектива: взгляд из России
Анализируя трудности глобализации, переживаемые целым рядом стран азиатского региона, сохранивших сильные общинные традиции, американский политолог японского происхождения Ф. Фукуяма, предполагает, что "практически никто сегодня в Азии не считает возможным, чтобы азиатские общества в конечном итоге конвергировали в конкретную модель либеральной демократии, представленную современными Соединенными Штатами. Более того, никто даже отдалённо не считает такую возможность желательной" .Действительно, если общество имеет давние традиции общинного хозяйствования, оно должно, казалось бы, обладать стойким иммунитетом против навязывания индивидуалистической модели общественного развития, основой которой является "уникальная" самопрезентация индивида, не подкреплённая ничем, кроме желания быть "оригинальным, непохожим" ни на кого другого. Однако, при массированном характере информационно-идеологического воздействия на общественное сознание, "общинный" иммунитет может быть существенно ослаблен, и призывы к обобществлению собственности станут казаться необольшевистским бредом. Наглядным примером тому, как именно может быть ослаблен "иммунитет", является Россия - страна с давними общинными традициями, с населением, никак не желающим отказаться от своей истории и начать наконец-то в частном порядке, по одному, приспосабливаться к открытой конкуренции, страна, которую, так же как Японию, принуждают организовать корпоративное управление по американскому образцу.
У России с Японией много общего. Наряду с тем, что "Россия - самая государственная и самая бюрократическая страна в мире", в которой "бюрократия развилась до размеров чудовищных" и где "русская государственность...превратилась в самодовлеющее отвлечённое начало" , это ещё и страна с искони развитым общинным укладом. Русская передельная община, часто называемая становым хребтом крепостничества, долгое время нацеливала население Руси-России на некритичное отношение к уровню административной компетентности руководителей любого уровня, заставляя униженно терпеть всяческий их произвол.
Устойчивые общинно-передельные отношения, выходящие за рамки кровнородственных, и охватывающие основную массу как сельских, так и промышленных производителей, регулировались на Руси властью "мира" и связывались общей собственностью на средства производства. Земля, например, прикупленная крестьянином "на свои кровные" и ставшая его собственностью "навсегда", в системе круговой поруки подлежала частым переделам и принудительному "обобществлению" . Власть общины, представлявшая собой механизм систематического "поравнения" и переделов имущества, и нацеливающая индивидов на обобществление их собственности, наилучшим образом обеспечивала выживание в природно-климатических условиях, которые в России, с её морозами, были примерно столь же суровыми, как в Японии, с её цунами. "В суровых климатических условиях России чрезмерно большая, по сравнению с другими странами, доля трудовых усилий общества должна была направляться на поддержание элементарного физического выживания, в силу чего не существовало объективной возможности распределения материальных благ пропорционально заслугам человека перед обществом" .
История русской национальной экономики представляет собой сплошную эпопею отторжения индивидуалистической модели хозяйствования. Именно передельная община в условиях России всегда была основным гарантом нормального функционирования и воспроизводства семейного хозяйства, "обеспечения защиты, передачи производственного и в целом социального опыта в поколениях" . Специфические условия формирования русской общины, позже включившие в себя, помимо сурового климата, ещё и угнетение со стороны самодовлеющего государства (своеобразного наследия, оставленного монголо-татарским игом), превратили общину не только в оплот экономики, но и в оплот милосердия, обретшего в русском Православии мессианские очертания и космополитическую направленность. В своё время ещё Ф. Энгельс обращал внимание на то, что "на русском языке одно и то же слово мир означает, с одной стороны, "вселенную", а с другой - "крестьянскую общину". Ves' mir, весь мир означает на языке крестьянина собрание членов общины" .
Община по сей день является основным источником представлений русского народа о том, какой должна быть социальная справедливость во всём мире. Источник этот не иссяк даже тогда, когда к власти в России пришли большевики. Как пишет Л.В. Данилова, "и в условиях классово-антагонистических формаций сельская община удерживает в своих недрах - в видоизмененной форме, конечно, - наследие первичной (доклассовой) социальности. Эта сторона дела... выявляет становление гуманистических начал в человеческой истории, преемственность принципов коллективизма и демократизма, существовавших на разных стадиях, их выход в процессе исторического развития за рамки ограниченных общностей их породивших, на уровень макрообщества и человечества в целом" . "Русская община как форма организации совместных работ и механизм общения с внешним миром (государством, церковью и т. д.), сыграв главенствующую роль в развитии, сохранении и передаче культурных и духовных ценностей, определяет своеобразие не только прошлого России, но также её настоящего и будущего" .
То, что исторически сложившиеся на Руси формы хозяйствования оказывают влияние не только на настоящее России, но и на её будущее, вовсе не означает, что скорейшее наступление этого будущего связано со скорейшей национализацией экономики - обобществлением средств производства в масштабах государства. Популистские призывы к всенародному обобществлению средств производства нелепы с точки зрения хозяйственной целесообразности. Как писал М.И. Туган-Барановский, намечая пути "к лучшему будущему", "община в несколько сот семейств, удовлетворяющая трудом своих членов всем своим важнейшим потребностям - от этого идеала дышит седой древностью. На заре истории, в эпоху господства натурального хозяйства, когда обмен существовал лишь в слабых зачатках и отнюдь не проникал в толщу хозяйственной жизни, община действительно могла быть основной ячейкой хозяйственного строя. Но наше время уже давно переросло общину и сделало невозможным коммунальный социализм" . Наше время, характеризующееся доминированием акционерной собственности, требует совершенно иного отношения к нацеленности народа на обобществление средств производства - отношения гораздо более рассудительного и уважительного, по сравнению с тем, которое демонстрируется сегодня политической и научной элитой России.
Российская политическая элита, часто идёт на крайности, когда руководствуясь стратегией институционального импорта, рассматривает русскую общинность не как фундаментальную историческую данность, которая должна быть сохранена в качестве основополагающего элемента дальнейшего общественного развития, а исключительно как патологию национального самосознания, блокирующую нормальный ход демократизации в политической сфере и либерализации в экономической сфере общества. Научные исследователи в ряде случаев, также как и политики, склоняются к тому, что общинный менталитет россиян с лежащим в его основе "самоудовлетворяющимся" стадным чувством уравнительной справедливости - анахронизм, сковывающий как гражданскую инициативу индивида, так и свободное экономическое предпринимательство, и подлежащий, в этой связи, скорейшему искоренению: "Справедливость в российском менталитете - это форма нравственного признания. С этой точки зрения многие сложившиеся исторически социальные и экономические преимущества отдельных людей выглядят произвольными. ... Если общество не может объединиться иначе, чем на основе справедливости, честности и равенства, то верно и обратное: в ходе развития оно будет вынуждено нарушать эти принципы и пребывать в состоянии вечной зависти и стремлении к переделу" .
Стоит упомянуть ещё об одной крайности российской политической элиты, проявляющейся в декларативной склонности многих её представителей, в борьбе за власть, манипулировать иллюзорными представлениями о том, что народ, общность, община всегда правы и мудры. В целях оправдания собственного безволия и административной некомпетентности, политики и власть имущие регулярно подпитывают эту иллюзию, при каждом удобном случае говоря, что они, политики, служат народу, выполняют его волю. Такая крайность вредна для полноценного общественного развития не менее чем отношение к общинному менталитету как к бесполезному историческому наследию. Чем больше политическая риторика наполняется безграмотно-пустыми рассуждениями о народной, общинной мудрости и правоте, о том, насколько важно для власти её служение народу, тем больше эта риторика дискредитирует идею обобществления собственности как единственной возможности оптимизации управления корпоративным сектором экономики.
Переходящие из крайности в крайность адепты столь необходимых в России либеральных преобразований относятся к нацеленности народа на обобществление средств производства неуважительно и безрассудочно. Они не ставят перед собой задачи сохранить и преумножить общинное наследие россиян. Не зная, что с этим наследием делать, они призывают списать его в исторический архив, в котором хозяйничают те, кто увлечён идеей национализации собственности и государственного управления экономикой.
Особые недоумение и обеспокоенность возникают тогда, когда отечественные либерал-реформаторы стараются облечь свои призывы в форму научного знания, рассматривая общую (общинную) собственность как некое недоразумение в научной логике формирования полноценных частнособственнических отношений. "Обычно считается, - с нескрываемой иронией пишет, например, теоретик постиндустриализма В.Л. Иноземцев, - что частная собственность возникла в процессе разложения так называемойобщинной собственности и впоследствии может быть замещенасобственностью общественной. При этом упускается из виду, что такое рассуждение содержит в себе логическое противоречие, так как именнопостулирование факта существования в прошлом общинной собственностистановится инструментом доказательства возможности и неизбежности последующего отрицания частной собственности" .
Пытаясь реабилитировать "обычные" размышления, которые видный российский экономист считает логически противоречивыми, следует вспомнить об одной из основных задач философии, заключающейся в определении связи между диалектическим мышлением (разумом) и обособляющей рефлексией (рассудком). Первое подвергает критике и упраздняет противопоставления, созданные вторым: "Для того, чтобы постичь существенное тождество вещи (в данном случае общественной собственности - А. Л.), мысль должна воссоздать движение, с помощью которого вещь становится своей противоположностью, а затем отрицает эту противоположность и включает её в собственное бытие" . Существовавшая в прошлом общинная форма собственности, "снятая" собственностью частной, выражаясь словами Гегеля, "есть в то же время и сохранённое, которое только потеряло свою непосредственность, но от этого не уничтожено... Нечто снято лишь постольку, поскольку оно вступило в единство со своей противоположностью" .
Даже с позиции обыденного сознания вполне очевидно, что никакая форма существования не падает в готовом виде с неба, и новое каким-то образом должно существовать в лоне старого, в тесной и непосредственной связи с ним, а это значит, что взаимоотношения людей на основе частной собственности должны опираться, как бы противоречиво это не звучало с точки зрения логики В.Л. Иноземцева, на общинные формы кооперации, которые, в свою очередь, обогатившись отношениями частной собственности, должны будут, с точки зрения диалектической логики, совершить очередной скачок качества, преобразовавшись в новые отношения, основанные на общественнойсобственности. В своём "снятом" виде эти качественно новые отношения предстают, по мысли теоретиков марксизма-ленинизма, в виде кооперации свободных работников и "их общего владения... произведёнными самим трудом средствами производства" , и ничего противоречивого, по крайней мере с точки зрения философии, усмотреть в этом нельзя.
По К. Марксу общественная собственность не есть формально общая собственность всех или многих на средства производства. Но именно обратное положение, согласно которому общественная собственность понимается как формально общая (общенародная) собственность, было принято к руководству при проведении "коллективистских" преобразований в советской России. Вполне естественно, что преобразования экономического базиса, в основе которых лежал знак равенства между собственностью формально общенародной и собственностью общественной, не привели к прогнозируемому возникновению в России коллективистских отношений.
Из-за конъюнктурных искажений исторического материализма со стороны идеологов так называемого государственного социализма, понятие "общественная" собственность нуждается в скорейшей политэкономической реабилитации. Вплоть до полного завершения этой реабилитации, от использования понятия "общественная собственность" лучше отказаться, заменив его понятием "коллективная собственность". Такая замена никак не затрагивает смысла обосновываемых К. Марксом преобразований, поскольку "коллективную, всем членам общества принадлежащую, собственность"К. Маркс полностью отождествлял с понятием "общественная" собственность.
После того, как в эпоху "советской" власти "необходимым переходным пунктом к обратному превращению капитала в собственность ассоциированных производителей, в непосредственную общественную собственность" вместо акционерного общества было выбрано национальное государство, понятия "общественная собственность" и "коллективная собственность" перестали восприниматься тождественными друг другу. В условиях, законодательного запрещения "советской" властью всех форм частной собственности, включая акционерную, первое понятие воспринималось больше относящимся к "государственной" собственности, второе - к "недоразвитой", по сравнению с государственной, "кооперативно-колхозной" собственности.
В характеристике отношений собственности, складывающихся в России по ходу разгосударствления и приватизации с конца 1980-х годов, понятие "коллективная собственность" с акционерными обществами тоже никак не связывалась. В законодательстве это понятие было впервые использовано после отмены принятого "советской" властью деления собственности на государственную, кооперативно-колхозную и личную. Произошло это в 1989 году. Как отмечает В. Иванов, "термин "коллективная собственность" впервые появился в законодательстве в 1989 г. в Основах законодательства Союза ССР и союзных республик об аренде (ст. 10), и в Законе СССР "О собственности в СССР" (ст. 4). В 1990 г. этот термин был воспринят и российским законодательством (ст. З Закона РСФСР "О собственности в РСФСР", другие нормативные акты)" .
Уже в 1995 году, по прошествии всего пяти лет с момента своего законодательного закрепления, правовой статус коллективной собственности был упразднён за ненадобностью. В ходе научной полемики, которая на протяжении нескольких лет активно велась в связи с обсуждением принятого в 1995 г. проекта ГК РФ, был сделан вывод о том, что в появившемся пять лет до этого правовом статусе коллективной собственности "нет необходимости, поскольку он полностью охватывается нормами об общей собственности" .
Обращаясь к размышлениям К. Маркса о коллективной собственности как об "общей собственности более совершенного вида", возникающей в ходе диалектического снятия архаичной общей собственности, можно предположить, что конкретно-исторические причины безуспешности "советских" преобразований российского общества, равно как и преобразований либеральных, не в последнюю очередь связаны с недостаточностью знания основ исторического материализма и диалектических закономерностей исторического развития.
В случае "советских" преобразований российского общества, "забыв" об историческом материализме и о законе диалектического снятия, государственные руководители, ответственные за социалистические преобразования в крестьянской России, отвергли частную собственность, являющуюся основой развития таких индивидуалистских ценностей как инициативность, новаторство, уважение к личной автономии и суверенитету; во втором, с точностью до наоборот, государственные руководители, ответственные за капиталистические преобразования в России индустриальной, не принимая в расчёт возможности коллективной собственности на средства производства, отвергают исторически сложившуюся в дореволюционное и в доперестроечное время склонность большинства россиян к обобществлению собственности и совместным формам хозяйствования - склонность, являющуюся основой формирования взаимовыручки, милосердия, солидарности, ответственности за общее дело и прочих эгалитаристских ценностей, определяющих культурную самобытность российского народа. Сводя коллективную собственность к "нормам об общей собственности", законодатели как бы оставляют российское общество на уровне давно изживших себя уравнительно-передельных общин и работных артелей, отторгающих от себя частнособственнические отношения, на уровне, совершенно не отвечающем динамике современного производства.
Если последствия произошедшего в Советской России законодательного упразднения частной собственности на средства производства уже не предотвратишь, то последствия "забывчивости" сегодняшних российских реформаторов, оставляющих понятие "коллективная собственность" за рамками законодательства (закрывая тем самым перспективу полноценного органичного развития общества, в котором сильны традиции совместного хозяйствования), предотвратить ещё можно.
Важнейшим условием закрепления понятия "коллективная собственность" в законодательстве России (равно как и в законодательствах целого ряда других стран, отторгающих индивидуалистическую модель экономического развития) является активизация соответствующего научного дискурса - дискурса о возможности формирования института коллективной собственности, локализующего власть общины (состоящей из работников-акционеров, консолидирующих свои акции через доверительное управление без определения долей собственности) и направляющего эту власть на оптимальное взаимодействие с остальными ветвями власти в открытой производственной корпорации. Ясно, что пространство такого дискурса не может ограничиваться рамками национальных государств. Оно должно быть транснациональным, открытым всему планетарному сообществу.
Разработка полноценной теории коллективной собственности, полностью очищенной от продуктов государствоцентристского мифотворчества, открывает великолепную возможность для быстрого возрождения корпоративного сектора экономики любой страны. Если Япония, Россия и целый ряд других "общинно-патриархальных" стран Востока, отторгающих на сегодняшний день индивидуалистическую модель корпоративного развития, сумеют реализовать институциональные возможности, заложенные в коллективной собственности, это будет иметь особое историческое значение для всего человечества. Восток, в этом случае, "поистине станет политическим раем на Земле" и сможет продемонстрировать Западу колоссальные преимущества "коммунитарного" общества, "опирающегося на тщательно выстроенный баланс между автономией личности и общественным порядком" .
Для практической реализации институциональных возможностей, заложенных в коллективной форме собственности, управленческий механизм каждой отдельной предпринимательской корпорации должен быть снабжён "сервомеханизмом", образующим расширенный, выходящий за рамки кровнородственных отношений, контур нравственности, и надлежащим образом скрепляющим интересы работников, акционеров и руководства корпорации. Наличие "сервомеханизма", возможная конструкция которого представлена выше - необходимое условие поддержания баланса между корпоративной нравственностью и корпоративным разумом. Использование подобной конструкции в качестве элемента доверительного управления консолидированным пакетом принадлежащих работникам акций не позволит распорядителям акционерного капитала отклоняться от стратегического курса, прокладываемого в полном соответствии с самыми передовыми достижениями научного менеджмента. Остаётся лишь ответить на вопрос о том кто и как должен прокладывать этот курс, каким образом корпоративный разум, разместившийся в новом, расширенном контуре нравственности, может быть доведён до вселенского уровня.
В своё время Ф. Энгельс допускал возможность тотального распространения корпоративной планомерности даже в условиях капитализма: "Если мы от акционерных обществ переходим к трестам, которые подчиняют себе и монополизируют целые отрасли промышленности, то тут прекращается не только частное производство, но и отсутствие планомерности" . Солидаризируясь с Ф. Энгельсом в оценке такой возможности, можно предположить, что открытые частные корпорации, повсеместно реорганизованные в коллективные предприятия вышеописанным образом, сливаясь одна с другой, со временем заполнят всё мировое экономическое пространство, обеспечив наступление первой фазы коллективизма (социализма), планомерно переходящей в подлинный коллективизм (коммунизм), знаменующий собой окончательное становление глобальной рациональной тотальности, пронизанной единой сознательной волей и ответственностью за всякое проявление жизни на планете Земля. Однако столь смелое предположение не будет иметь силы научного прогноза до тех пор, пока сама наука не предстанет перед человечеством в своём новом, более совершенном институциональном обличии, которое сможет полностью отвечать запросам демократизированных, институционально обновлённых производственных корпораций.
Список литературы:
Фукуяма Ф. Конфуцианство и демократия. URL: http://www.politnauka.org/library/dem/fukuyama2.php
Бердяев Н.А. Судьба России: Сочинения. М., 1998. С. 276.
См. подр.: Александров В. А. Сельская община в России (XVIII - начало XIX в.). М., 1976. С. 237-240.
Шулындин Б.П. Российский менталитет в сценариях перемен. // Социс, 1999. Љ12, С. 51.
Данилова Л.В. Сельская община в средневековой Руси. М., 1994. С. 262.
Энгельс Ф. О социальном вопросе в России // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. T.18. С. 544
Данилова Л.В. Указ. соч. С. 8.
Там же. С. 317.
Туган-Барановский М.И. К лучшему будущему. Сборник социально-философских произведений. М., 1996. С. 357.
Марков Б.В. Храм и рынок. Человек в пространстве культуры. СПб., 1999. С. 285.
Иноземцев В.Л. Современное постиндустриальное общество: природа, противоречия, перспективы. М., 2000. С. 135.
Маркузе Г. Разум и революция. Гегель и становление социальной теории. СПб, 2000. С. 197.
Гегель Г.В.Ф. Наука логики. М., 1999. С. 97.
Маркс К. Капитал. Том 1. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. T.23. С. 773.
Маркс К. и Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. // Там же. T.4. С. 439.
Маркс К. Капитал. Том 3. // Там же. T.25. Ч.1. С. 480.
Иванов В. Коллективная собственность общины. // Закон. 1996. - Љ5. С. 117.
Там же. С. 118 (Подр. см.: Е.А.Суханов. Право собственности и иные вещные права. Способы их защиты (комментарий к новому ГК РФ). Изд. АО "Центр деловой информации" еженедельника "Экономика и жизнь", М., 1996, вып. 3, с. 15.)
Фукуяма Ф. Конфуцианство и демократия. URL: http://www.politnauka.org/library/dem/fukuyama2.php
Этциони А. От империи к сообществу: новый подход к международным отношениям. М., 2004. С. 31.
Энгельс Ф. К критике проекта социал-демократической программы 1891 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.22. С. 234.