Аннотация: Просто картинка из жизни... Мне тогда было 20 лет, и я была куда менее цинична, чем хотела казаться.
Смерть последнего рыцаря.
Когда идешь на занятия по патанатомии, приходится проходить мимо оцинкованной двери секционного зала. По утрам там стоят каталки с телами людей, умерших ночью. Молодость, здоровый оптимизм и привычка помогают тебе пробегать мимо нелепо застывших неподвижных тел, даже не оглядываясь, но сегодня что-то удерживает тебя. Ты подходишь ближе и наклоняешься к обнаженному телу, худому и мускулистому. Лицо парня, совсем юное, еще не обезображено смертью, черные волосы слегка вьются, и видно, что при жизни он был красив. Тебе не привыкать к подобному зрелищу, в пятнадцать лет ты впервые была на вскрытии - и не только в обморок не падала, но и ночью спала спокойно, - но около этого ты долго стоишь неподвижно...
Неделю назад ты видела его живым. В реанимационном отделении стонал и метался на кровати юноша. Черные слегка вьющиеся волосы рассыпались по подушке, и видно было, что раньше он был красив. Раньше - потому что никого не красят зонд, торчащий из носа, игла под ключицей, щетина и пятна зеленки на небритых щеках. Кто-то позади тебя объясняет шепотом: "Парень полгода как из армии. Шел по улице, незнакомая девушка подошла, попросила до квартиры проводить. Сказала - в подъезде парень, которого она боится. Он пошел, а там - трое..."
Он пошел - защитить незнакомую девушку. Должно быть, он пожал плечами, улыбнулся: "Что за проблема!" Должно быть, у него была красивая улыбка. Была - страшное слово! Удар железного прута по голове сбил его с ног, и больше он уже не поднялся. Это все, что ты знаешь о нем, тебе неизвестно даже его имя, но почему-то он тревожит тебя. Ты осторожно спрашиваешь у преподавателя: "Скажите, а этот... Он как?" - "Этот мальчик? Тяжелый, очень тяжелый. Мало вероятности..." Ответ достаточно ясен, но ты не веришь в его смерть - то ли потому, что он так молод и красив, то ли потому, что он так непохож на других умирающих. Другие тихо и покорно ждут смерти, заранее неподвижно застыв с безучастными лицами, и только аппарат гонит воздух в их хрипящие легкие. А этот юноша то сжимает кулаки, то приподнимается на локтях и вновь бессильно падает, узкая грудная клетка движется торопливо и жадно, словно он спешит надышаться, и лицо у него живое и страдающее. И ты весь день представляешь себе его родителей, придумываешь ему сестренку и гадаешь, как его зовут. О смерти его ты не думаешь...
Он лежит на белой, крашеной масляной краской каталке, и даже теперь его тело напряжено и кулаки сжаты. Глаза его широко раскрыты - что видел он перед смертью, во что так пристально всматривался уже невидящим взглядом? И рот тоже раскрыт, точно в крике, точно он звал на помощь. А на потемневшем от йода горле чернеет отверстие трахеостомы. Быть может, от этого он кажется тебе павшим гладиатором - юным гладиатором, целую неделю сражавшимся с самым страшным противником...
Ты недолго скорбишь о нем. И родных забывают, что же тебе помнить парня, даже имени которого ты так и не узнала! Ты еще говоришь о нем с чисто профессиональным интересом: "Так отчего он все-таки умер?" - "Ну у него же продолговатый мозг поврежден" - "Но вначале он сам дышал" - "Да, вначале. Видно, нарастало кровоизлияние..." А потом - жизнь есть жизнь - ты смеешься, ссоришься, миришься, радуешься, совсем забыв юного черноволосого гладиатора
Но ночью ты почему-то заплачешь в подушку - и сама не сразу поймешь, что оплакиваешь его, последнего рыцаря, погибшего за честь незнакомой девушки.