'Если покрасить потолок в черный цвет, - думал Открыватель Дверей, - то можно будет тогда покрыть его множеством золотых звезд. Золотых и серебряных. Откроешь глаза, и увидишь, как они мерцают. Не нужно будет далеко летать, чтобы разглядеть их. Мама войдет в комнату и ахнет - окажется на просторах Вселенной, внося в их безжизненный простор тонкий запах духов. Она, конечно же, войдет в красивом голубом платье, с распущенными волосами - мама, похожая на волшебницу. И вот тогда можно будет сесть с ней на кровать, и любоваться звездами, и Открыватель Дверей, конечно, не захочет больше открывать иные двери, кроме тех, что ведут лишь только к соседним звездам, ведь те глядят уже сквозь прорезанные окошечки в стенах'.
Открыватель Дверей вздрогнул - что-то помешало его грезам, и потолок снова неприятно засветился белым пятном. Он спустил ноги на пол, мгновенно покрываясь мурашками. В соседней комнате что-то гулко стукнуло. Обычно в такое время ничто уже не нарушало тишину их небольшого двухэтажного домика, утопающего в пышном, цветущем саду. Летом в нём распускались цветы неописуемой красоты, и летали яркие, огненные бабочки, взмах крыла которых можно было услышать, если затаить дыхание - такие они были крупные. Летними ночами сад этот превращался в тихие, мрачные джунгли, и лишь в маленькой светлой комнате на втором этаже, где жил Открыватель Дверей, ничто не могло нарушить его покой. Хотя обычно он не любил спать по ночам. У него было очень важное дело, дело всей его жизни - открывать двери. Он был уверен, что предназначение это выпало ему ещё до рождения, и всегда, если это было возможно, не упускал возможности открыть новую дверь - новую тайну, которая подталкивала его все дальше и дальше, вперед. Наверное, где-то там далеко ждало его нечто невероятное. Загадка за загадкой, секрет за секретом, тайна за тайной - и все выше и выше, так высоко, что у непривычного человека закружилась бы голова. В каждой замочной скважине таилась непостижимая тайна, и если ты проникаешь в дверь, то мир комнаты, или иного, ещё более загадочного помещения, виденный в небольшую дырочку растягивался до невероятных размеров, заполнял целый мир, и ты становился частью его, с гулко колотящимся сердцем и плотно сжатыми от напряжения губами. Открыватель Дверей, все ещё продолжая вслушиваться в ночные звуки, не обнаружил больше ничего странного. Он знал каждый скрип половой доски, звук открываемого окна, и особенно кладовой - протяжный полускрип-полустон. (Но однажды папа взял и смазал петли, и дверь перестала издавать звуки, лишившись вмиг своего неповторимого очарования). Сидя в постели, он мог видеть темные кусты за окном и большой кусок черного неба. Именно такое он хотел бы всегда видеть над своей головой, не голубое, как на картинках, а черное, ведь на голубом небе можно увидеть только солнце, а куда же девать все остальные звезды?
Он снова лег, закутался в одеяло и подумал о том, что все-таки кладовая была самой первой и самой важной открытой дверью. Там он обнаружил большую карту мира и небольшую дырочку в полу, в которой, конечно же, кто-то жил. Он часто приходил навещать этого кого-то, и разговаривал с ним, но тот был слишком молчалив, а вскоре и вовсе ушел оттуда - наверное, Открыватель Дверей сказал ему что-то обидное, или напугал его? Этого уже никто никогда не узнает. А ещё именно кладовая помогала ему погружаться в свои очень важные мысли - ведь там было всегда уютно и темно. Он садился на пол, подтягивал колени к подбородку, обхватив их руками, и сидел так часами, а после - выходил уже с какой-то новой отгадкой, и, конечно же, никто не подозревал о его тайной миссии. Потом была ещё Самая Страшная Дверь - это чердак, который всегда был заперт, и очень больших трудов стоило отыскать подходящий ключ. Для этого Открывателю Дверей пришлось провернуть целую операцию, в ходе которой он понес незначительные потери - сломал супер-отмычку, пытаясь пробраться в ящик комода, и навсегда потерял где-то красный маркер. Но игра стоила свеч - после долгих поисков, в кармане старого отцовского рабочего халата он отыскал нужные ключи. В тот же вечер он тайком взобрался на лестницу, и прежде, чем отомкнуть замок, затаил дыхание и прислушался. Где-то внизу слышались голоса - мама напевала какую-то песню, а отец, должно быть, разговаривал по телефону в дальней комнате. Никто даже не подозревал о том, что папин рабочий халат подвергся нападению Открывателя Дверей. Именно этот миг до появления Зеркала остался в его памяти, как некая грань, переступив которую, уже нельзя было вернуться назад. Двери становились все опаснее и опаснее. В старом шкафу с приоткрытой дверцей, очертания которого едва-едва проступали в темноте, он различил блеск, в первое мгновение показавшийся просто ослепительным. В глубине шкафа, пропахшего сыростью, пылью и едва уловимым запахом разглашающейся мышиной плоти, пряталось Зеркало, покрытое сетью трещин по краям. Не долго думая, Открыватель Дверей, выволок его наружу, едва не уронив. Оно оказалось довольно большим, но не настолько, чтобы его было невозможно без лишних усилий стащить вниз.
Старое треснутое зеркало он установил у кровати, чтобы каждую ночь заглядывать туда, и видеть странных людей с длинными спутанными волосами. Люди эти иногда, желая напугать его, или может, преследуя какую-то иную, им одним понятную цель, приникали к зеркалу с той стороны. Порой он думал, что это всего лишь чудится ему, ведь при дневном свете люди не появлялись.
Что-то не давало ему уснуть, то ли мысли, то ли нечто ещё, затаившееся в глубине дома. Иногда, когда ему становилось страшно, Открыватель Дверей вставал с постели и шел в родительскую спальню, где всегда было тепло и тихо. Поднявшись, Открыватель Дверей проследовал в конец комнаты, и вышел в коридор, слабо освещенный одной-единственной лампой. Частенько он точно так же, тайком, спускался вниз по лестнице, выходил через черный ход и прокрадывался в сад, где большой сарай с висящим на дверях железным замком манил его своей неразгаданной тайной, и каждый раз что-то светилось там, сквозь старые рассохшиеся доски, и он то и дело слышал чей-то жалобный плач, а потом - вздохи, а потом - непонятное мерное гудение. Но так как он не мог проникнуть внутрь, то исходил вдоль и поперек все дорожки в саду, пару раз даже заблудился, и пришлось тогда ориентироваться по звездам, которые в ту ночь, на счастье, светили ярче, чем обычно. Но в этот раз все было по-другому. Может быть, папа забыл закрыть окна в спальне, и от того там так веяло холодом, так, что волоски на ногах вставали дыбом, а пальцы совсем заледенели, и тонкие-тонкие отвратительные змейки ужаса ползали по его спине. Он на мгновение подумал о том, кто спрятан в сарае, но это воспоминание не смогло прогнать странное ощущение, почти такое, которое он испытал, заблудившись в саду. Конечно, Открыватель Дверей мог бы позвать на помощь, слабым детским голоском, лишившись мгновенно того приоритета, что давал ему живущий внутри бесстрашный мальчик, жаждущий открытий. Спустившись вниз, он зачем-то заглянул в кухню, где звучал уверенный такт настенных часов и гудел холодильник. Ничего необычного там не было, разве что на столе были разбросаны газеты и с улицы доносился далекий лай собаки. Холод начал пробираться сквозь пижаму, и тут же Открыватель Дверей обнаружил, что в спешке даже не надел тапочек. Когда спальня родителей была прямо перед ним, он вошел, едва дыша, прижимая руки к животу, стараясь не выдавать себя шлепаньем босых ног. Добравшись до кровати, он понял, что не слышен храп отца, и мама как-то странно запрокинула голову. Ведь это не удобно, так спать. И почему же правая рука папы так напряжена? Тела лежащих в кровати были совсем опустошены и обескровлены. Алые пятна были повсюду - на одеялах, простынях и подушках. Открыватель Дверей понял это спустя бесконечно долгий промежуток времени, мучительно растянувшегося на космическую вечность.
Мама, с бледным лицом, которая никогда больше не увидит звезд в его маленькой комнатке на втором этаже. Папа, с застывшей маской предсмертного удивления, который никогда так и не обрадуется новым часам, которые они купили с мамой ему на день рождения... Все это застыло пред ним, и время ухнуло мгновенно куда-то назад, к доисторическим временам. Он увидел, как большие серые ящеры медленно ступают по раскаленным равнинам, и палящее солнце обожгло его руки и глаза, и он закричал, по-детски тоненько, и спрятался под большие листья древних растений, сжавшись в крохотный комочек. А потом динозавры и солнце исчезли, а он остался один, лежать под кроватью, наблюдая полоску лунного света на полу. От слез в глазах все дробилось на мелкие стеклышки, словно рассыпалась мозаика из звезд, однажды упавших на землю. И тут ему пришло в голову, что весь мир был создан из упавших звезд, и потому он так хрупок, и беспощаден, и осколки его так больно режут, и глаза слезятся, когда звезды эти падают с головокружительной высоты - потому что не все потухли навсегда, некоторые ещё живы. И теперь большие запертые двери представились ему предательскими черными дырами. Ведь если бы он тогда не открыл свою первую дверь, то последующие не привели бы его к этой, самой страшной двери. Вот уже много месяцев он носил в себе переполнявшую его тайну, и каждый раз, после очередной находки, самой крупной из которых, конечно, было зеркало, он понимал, что вот уже совсем немного осталось до самого главного секрета, ну а потом, когда он и его постигнет, то.... Что же тогда? Тогда он будет жить, как все дети, и пойдет в школу, и будет получать пятерки, и непременно станет художником, и первой его работой будет небо на потолке его спальни, не обыкновенное нарисованное, а настоящее, где все будет сверкать и переливаться.
Но вот теперь он остался совсем один, и кончики пальцев его были покрыты теплыми красными кляксами. Сдвинуться с места стоило ему невероятных усилий, словно бы он двигал вперед земной шар, потому что если шар остановится, то все, все будет кончено, и до конца своей жизни он проведет под этой кроватью, умирая от страха и боли. Выбравшись, он на четвереньках пересек комнату, стараясь больше никогда не оборачиваться, и, забыв даже утирать слезы с глаз, пополз к выходу, туда, где сгущалась ночь. В тишине спящего дома, было слышно, как он, сдерживая всхлипы и шмыгая носом, стучал по полу коленками, и шлепал ладошками, покрывшимися холодным потом. Он все полз и полз, не представляя себе иного способа передвижения, став вдруг таким маленьким и ничтожным, обыкновенный шаг равнялся теперь десяти шагам, коридор превратился в бесконечный, сумрачный мир, полный затаившихся ужасов. Но вот, наконец, поднявшись на ноги и ухватившись за ручку входной двери, он толкнул её вперед, и оказался вмиг в центре совершенно иного мира. Прохладный воздух окутал его во всех сторон, свет луны окропил его искаженное плачем лицо, и тени больших деревьев заплясали на белой пижаме. Но нет, нет, ничего не кончено, и вот он по какому-то наитию кинулся вперед, продираясь сквозь кусты, и оказавшись перед большим старым сараем, отчаянно закричал, прижавшись щекой к сухим, таким знакомым уже доскам на которых были сосчитаны уже все трещинки:
- Ты должен немедленно впустить меня!
Никто не ответил ему, никто больше не подавал ни малейших признаков жизни, там, внутри. Именно этого и боялся Открыватель Дверей, ну как же так, ведь этого просто не может быть! Он начал колотить руками по стенам, сдирая кожу с бледных костяшек, не ощущая уколов от заноз, жаливших его пальцы и ладони. Он плакал так, как не заплачет, наверное, уже ни один ребёнок на этой планете - в плаче его было вселенское отчаяние, совсем не детское сожаление, страх и безграничное одиночество. Заметив, что замок на двери сарая сорван, Открыватель Дверей замер, и сотрясающие его рыдания прекратились - страх теперь беспрепятственно проникал отовсюду, и можно было подумать, что тот, кто убил его родителей сейчас там, поджидает его одного. Но он не кинулся бежать - маленький мальчик в белой пижаме, на ветру, под огромным черным куполом мира, нет, он кинулся внутрь, и мгновенно в ноздри ударил теплый запах, с примесью бензина и чего-то ещё. Внутри стояли старые канистры, ведра и лопаты, старый диван и пара кресел одно на другом, доски, сваленные в дальнем углу, ящики с гвоздями и другими инструментами - свет луны освещал все это, почти как днем, и никого там больше не было. Он опустился на пол, лишившись в мгновение ока всех своих сил, и снова начал всхлипывать. Теперь он мог подумать, что, наверное, на самом деле ничего этого не происходит, и он сам сейчас стоит по ту сторону сарая, и вслушивается в тихий, незнакомый плач мальчика-невидимки. Он пытается проникнуть внутрь, разговаривает с этим мальчиком, но мальчик не отвечает, быть может, он вообще больше никогда в жизни ничего не скажет. Он все ещё сидел на полу, сжавшись в комочек, пытаясь ухватиться за любую хоть сколь-нибудь светлую мысль, но чувствовал кожей, как люди с длинными волосами, люди, вышедшие из старого зеркала, окружают сарай со всех сторон. Вот они уже внутри, проходят сквозь стены, и сухая бескровная рука одного из них тянется к нему, там, за спиной. Тогда он, вырвав из самых потаенных глубин своего естества последний, не угасший ещё огонь жизни, вскакивает на ноги, и врывается снова в молчаливый ночной сад, где поднявшийся внезапно холодный ветер обжигает его мокрое от слез лицо. Он бежит прочь, прочь от двухэтажного дома, мимо черных кустов и клумб с темными пятнами цветов. Он бежит, и ему кажется, что он будет бежать вечно, в этой безумной, проклятой тишине. С каждым шагом он втаптывает в землю последнее, что ещё оставалось в нем - что-то очень детское, теперь уже - невозможное. Он минует ограду, и устремляется по дороге, босыми ногами наступая на острые камни, сжимая кулаки, с шумом выпуская из легких воздух. И его бег мог бы продолжаться целую вечность, если бы ноги не подкосились, предательски не вырвался из горла отчаянный вскрик...
Он лежал теперь на земле, лишенный всего, даже своего имени, которое он придумал когда-то, лишившись всех на свете ключей, которые помогли бы ему открыть путь к самому главному - тому, о чем он теперь не смел и думать. Как странно, ведь никогда не знаешь, что произойдет дальше. Никогда не знаешь, что увидишь за следующей дверью. В этом и есть тот самый непостижимый ужас, это невероятная кошмарная правда. Вот почему порой он дрожал от страха, прячась с головой под одеяло, не в силах вынести свет луны, шепчущей запретные тайны. И сейчас, когда он повернулся на спину, подтянув ноги, и прижав к груди содранные в кровь руки, он увидел те же самые молчаливые звезды. Да, те самые, что мечтал нарисовать на потолке. Но теперь, подумал он, если покрасить потолок в черный цвет, это всегда будет напоминать ему то темное, беспощадное, ледяное небо, распластавшееся над ним в ночь, когда все звезды Вселенной обрушились вниз, и раскололи мир на миллиарды блестящих осколков. Получается, что ему больше вообще не о чем мечтать. Потому что новые мечты не способны были родиться здесь, под покровом бесконечной тьмы. Тогда он закрыл глаза и представил, как восходит солнце, и попытался даже вообразить, что его лучи согревают заледеневшее тело. А звезды все продолжали падать, их становилось все меньше и меньше. Скоро они все закончатся, и самое страшное будет позади.