Аннотация: Фантастическая повесть о Российском футболе. В ожидании ЧМ 2018.
ФУТБОЛ. ИСКУШЕНИЕ.
ВСЕ СОБЫТИЯ и ГЕРОИ книги ВЫМЫШЛЕНЫ
ЛЮБЫЕ СОВПАДЕНИЯ являются СЛУЧАЙНЫМИ
Матвей Тяглов был неудачником. Уже четвертый десяток своей жизни он стремился жить правильно и счастливо, но ничего не получалось. Ничего.
Матвей сошел с троллейбуса, поглубже натянул спортивную шапочку на уши, спрятал руки в карманы пальто, старательно утопил голову за высоко поднятый ворот и побрел к дому по студёному от постоянного сквозняка скверу, привычно сутулясь и отворачиваясь от ледяных порывов ветра, мечущихся по проспекту. Сентябрь выдался необычайно холодным.
***
По природе своей Матвей с детства был открытым мальчиком, у него имелось много друзей, он легко сходился с ровесниками, с радостью распахивая перед ними свою юную душу. Семья часто переезжала с места на место по просторам необъятной родины, - папа был гидростроителем, - но также легко у Матвея появлялись друзья и на новом месте. А старые уходили в никуда, поддерживать связи на расстоянии в те времена можно было только письмами. Телефона большинство провинциальных семей не имело.
Но письма Матвей писать не любил. С тех самых пор, как Матвей научился выводить первые свои слова, мама еженедельно заставляла его сидеть за столом, составляя два длинных письма - одно дедушке, другое бабушке - и не отпускала до тех пор, пока не добивалась приличествующего ее понятиям объёма, аккуратности и содержания. Иногда это занимало весь день. А день сладко манил своей погодой, всегда уникальной в таком возрасте, своей свежестью и свободой, и шумом мальчишечьих забав со двора, терять его не хотелось. Этих письменных упражнений детства хватило, чтобы отбить любые другие эпистолярные желания.
Матвей искал любви, но мама его не любила. У мамы был и младший сын, любимый, Матвеев брат. Сам же Матвей почему-то был нежеланным ребёнком, чего она не скрывала от него с самых ранних его лет, впрочем, умалчивая о причине и выражая свое отношение лишь нещадными словами, касающимися его внешности, прилежания и поведения, а иногда и физическими действиями. Матвей же маму смертельно боялся, но при этом обожал и, не встречая взаимности, часто и горько плакал, когда никто не видел, искренне считая себя неудавшимся. Младшего брата при этом Матвей очень любил и всячески опекал. Папа появлялся в семье крайне редко, как казалось ребенку - в основном по ночам, он много работал в командировках и пребывал в благостных заблуждениях о реальной атмосфере своей семьи. От отца все тщательно скрывалось. Жаловаться было немыслимо.
Отдушинами для Матвея стали чтение и улица. Все свободное время он проводил вне дома, играя в волейбол, настольный теннис, иногда в футбол, гоняя в казаки-разбойники, индейцев, неуловимых мстителей и, что нетипично, воинов Ганнибала. Вечера, после пристрастно проверенного мамой выполнения школьного домашнего задания, целиком были посвящены удивительному миру чтения. До глубокой ночи, часто пользуясь фонариком под одеялом, Матвей погружался в приключения вместе со своими любимыми библиотечными героями Верна, Лондона, Дюма, Скотта, Купера, Дойля. Читать он начал очень рано, и это стало его настоящей страстью. Матвею, несмотря на переезды, везло с библиотеками и, особенно, с библиотекаршами, которые тщательно его опекали и подсовывали нужные мальчугану его возраста книжки. В какой-то мере библиотеки своей спокойной атмосферой, тишиной, радостью от открытия новых книжных сокровищ и ровным, приветливым отношением персонала заменяли Матвею семью. Он жил чтением и отождествлял себя с книжными персонажами, грезил о невозможном, а уличные игры в Ганнибала с его победами над всемогущим блестящим Римом мысленно приближали его к мечте.
Таким образом прожив своё счастливое детство, сменив при этом полдесятка школ и потеряв десяток друзей, Тяглов вырос и поступил в институт. Естественно, в гидростроительный, а конкретнее, в МИСИ. Другое в семье даже и не обсуждалось. Учился в школах Матвей очень хорошо, его мама считала школьные успехи нелюбимого сына своей единственной родительской обязанностью, пользуясь ранее проверенными методами принуждения к написанию писем, потому Матвей поступил в столичный вуз без труда.
В Москве Матвей был чужаком, не имел родственников, столицу знал только благодаря ежегодным поездкам семьи в отпуск на юг через Курский вокзал. Но, проживая в общежитии и обладая открытым доверчивым характером, быстро оброс сонмом собутыльников и приятелей. Впервые чувствуя отсутствие материнского гнета, Матвей с удовольствием окунулся в блестящий мир нового огромного города, наслаждаясь обретенной свободой. Учился он по необходимости, от сессии до сессии, не испытывая никакой тяги к будущей профессии.
Матвей был высоким, хорошо сложенным красивым парнем, но не осознавал этого по материнскому влиянию и в отношениях с девушками испытывал неуверенность, хотя, как всякий юноша, жадно желал любви. Встретив на последних курсах института девушку, одарившую его вниманием, через три месяца пылкой страсти Матвей женился. Поселились они у тещи, в маленькой квартире, но имели изолированную комнату. Началось семейное счастье.
И вот прошло без малого полтора десятка лет. Родился Матвеев сын, долгожданный и любимый. Подрос, заканчивая школу, собирался поступать в университет. Жена сохраняла свою привлекательность, и Матвей всерьез любил супругу.
Все это время Матвей нещадно работал, пытаясь накормить семью, дать ей должный уровень жизни. Первый год после диплома - в гидростроительном проектном институте, затем последствия перестройки рухнувшей державы и желание сытно кушать взяли своё, и работать пришлось на вещевых рынках, торгуя дешевыми китайско-турецкими шмотками, а в периодах между торговлей почти круглыми сутками таксуя старенькой 'шестёркой', купленной на первые заработанные рыночные деньги. Уставал очень, по приезду домой заснуть, без упрямо бегущей перед закрытыми глазами нескончаемой дорогой, нередко помогала только водка. Потом работал в коммерческих фирмах, занимающихся самыми разными, иногда мутными деяниями, часто ездил в командировки. На семью времени оставалось мало. На сына, к сожалению, и того меньше.
Отец умер в тех же благостных заблуждениях, что и пребывал при жизни. Матвей любил папу и был только рад, что семейные дрязги миновали его при жизни. Сразу после смерти отца мама уже совершенно открыто все свои силы переключила на любимого младшего сына и его семью, недвусмысленно указав Матвею место вне её внимания. С братом отношения перестали складываться еще в институтской юности.
Наконец, неизбежно пришел момент, когда Тяглов услышал от жены, что она его не любит, не любила никогда и уходит к другому. К лучшей жизни. Матвею стало плохо.
Через несколько месяцев внезапно исчез сын, и Матвей остался один со старенькой тещей. Сын ушел к матери. Оно было может и к лучшему, но Матвею стало совсем плохо. Столичные друзья всё же оказались просто собутыльниками, и один за другим куда-то потерялись. Еще через месяц Тяглова выгнали с последней работы. Просто по сокращению, кризис мол. Старенькую 'шестёрку' жена еще раньше перевела на себя по генеральной доверенности, выданной во времена общей семьи, видимо из вредности, в деньгах у нее нужды не было. Таксовать возможности не осталось. Жить совсем не получалось.
***
Во дворе дома оказалось неожиданно безветренно и даже тепло, из-за серых туч выглянуло заходящее солнышко. По спине Тяглова пробежали мурашки, изгоняющие остатки студеного сквозняка. Матвей выпрямился и поднял голову. С хоккейно-баскетбольной коробки доносились звонкие удары по мячу и ребячьи голоса.
- Надо же, футбол. Как-то не по погоде, вроде бы, ... а с другой стороны, сентябрь, да и во дворе свой микроклимат, - подумал Матвей, проходя по серой асфальтовой дорожке вдоль облезлой белёсой стенки коробки.
- Дядя, подайте мяч, пожалуйста.
Матвей обернулся. К нему катился футбольный мячик, разукрашенный яркими нашлепками. Приблизившись, мяч мягко, подобно щенку, ткнулся в щиколотку Матвея, чуть отвалился в сторону и замер в ожидании. Над стенкой коробки маячили пара широко и щербато улыбающихся мальчишечьих головёнок в вязанных цветных шапочках.
Матвею внезапно стало тепло и радостно. Он улыбнулся и вспомнил себя таким же точно мальчуганом, целыми днями гоняющим мячик во дворах в забытье от всех на свете неприятностей этого мира. Тяглов вынул руки из карманов, наклонился над этим игровым надутым шаром, потянулся к мячу, но вдруг решительно выпрямился и легонько коснулся носком ботинка яркой нашлепки. Мячик с готовностью дрогнул.
- А вот вам, пацаны, ловите-ка мастерский удар! - Матвей поднял глаза, увидел засверкавшее под лучами осеннего солнышка металлическое кольцо баскетбольного щита и, представив в голове, как мяч описывает точную параболу, проходящую прямо через центр кольца, без лишнего напряжения, подъемом стопы пнул снаряд. С сочным чмоканьем мячик взмыл над головами ребятишек, посверкивая яркими наклейками, описал красивую дугу и рухнул на площадку точно через кольцо, не задев краев обруча.
Один из сорванцов перекинул мяч обратно через стенку, с трудом перевалился сам, и взяв в руки мячик, подбежал ко Матвею, заискивающе снизу заглядывая в лицо, - Покажите еще, дядя.
- Да что вы, ребята, такое раз в жизни получается, - засмеялся Матвей.
- Ну пожалуйста, - бережно установил мяч к дядиным ногам, поднял голову и умоляюще посмотрел Матвею в глаза. Пацаненку было лет десять, не более, и по извечной мальчишечьей природе лукаво улыбающийся рот остро напомнил Матвею его сына. Внутри защемило, стало жарко и неловко.
- Ага, - глядя на обруч, мужчина невольно представил невероятную траекторию, вздохнул, жалко улыбнулся в ответ мальчику и опять ударил по мячу. Мяч, как живой, вспорхнул ввысь и на обратном падении чисто вошел в баскетбольное кольцо. Мальчуган обернулся к Тяглову, рот его распахнулся, а глаза расширились. Повисла тишина. Затем с площадки кто-то спросил:
- Вы, наверное, просто в цирке работаете, дядь?
- Да вот, в цирке у нас так, - судорожно протолкнул сквозь горло Матвей.
- Вот бы и наши всегда так, - протянул мальчишка и, развернувшись, побежал на площадку.
Получив приемлемое для них объяснение, пацаны еще немного погомонили и снова начали пинать мяч. Тяглов постоял, мысленно махнул рукой, боднул головой в сторону, развернулся и зашагал к подъезду.
- Бывает же такое, - голова звенела непонимающей пустотой, но было тепло и приятно.
***
Отперев своим ключом дверь, Матвей с порогами прокричал приветствие как обычно лежавшей в своей комнате на диване теще. Петровна, как звал тещу Матвей, невнятно ответила. Она была больна. Не физически, но духовно. Или душевно. Физически она была в порядке. Одним словом, у тещи были непорядки с головой, и она до сих пор не осознавала, что её дочь и внук уже давно с ними не живут. Матвей разулся, вдел ноги в домашние пластиковые тапочки, снял слегка влажное с улицы пальто, размотал шарф, стянул шапку и повесил их на вешалку в прихожей. Затем последовал на кухню, сел в свой любимый тесный угол на табурет и задумался.
Мысли ворочались медленно и обреченно. Работы не было, денег хватит еще на месяц, при максимальном ужатии, - на два. Пенсия у Петровны мизерная, на нее не прожить. Да и тратила она её самостоятельно за один-два дня, немедленно по получению наведываясь на ближайший стихийный рыночек, где накупала сразу на всю сумму множество ненужных случайных вещей. Тяглов с пониманием относился к её, таким образом получаемому единственному развлечению, и на бабушкину пенсию не претендовал. Тем не менее, надо было что-то делать, решать финансовый вопрос. Но тридцатипятилетний Матвей не интересовал работодателей, устроиться не получалось.
Недавно в почтовом ящике Матвей обнаружил официальное письмо от районного суда с уведомлением о разводе и отсутствии взаимных претензий. Каким образом это удалось жене при наличии несовершеннолетнего сына и без его, Матвеего, присутствия, оставалось тайной. Тягаться с государством и непонятными, но явно могущественными связями супруги не было сил. По факту супруга-то стала бывшей, и лишь по многолетней привычке Матвей продолжал думать о ней, как о жене.
Тяглов потянулся в карман за сигаретами, вынул почти пустую пачку и зажигалку, бросил на стол, вытащил одну и жадно прикурил, привычно помножив стоимость пачки на количество дней и внутренне поморщившись. Надо было бросать, но он не мог. Иногда всплывали мысли о стоявшем в дешёвом жестяном ящичке ружье, но Матвей регулярно гнал их прочь. Он был православным христианином. Хотелось выпить водки, это немного помогало. Но после ухода жены Матвей все реже и реже пил водку, пока не прекратил вовсе. Он сознавал, что пить в его положении нельзя. Иначе конец, то же ружье, но растянутое во времени.
Христианином стал Матвей уже в Москве, будучи женатым. Он был крещен в раннем детстве, но воспоминаний об этом не осталось. Однажды, тогда еще работающая теща принесла домой тонкую серую брошюрку. Брошюра валялась на полках, пылилась, пока случайно не попалась в руки Матвею. Так он впервые прочел Новый Завет.
На плите стояла сковорода с жаренным картофелем. Уходя, Матвей поручил теще пожарить картошки и поесть самой. Это единственное блюдо, что осталось у Петровны от былых кулинарных умений. Готовила она его только после целенаправленной просьбы Матвея, самостоятельно принять решение уже не могла. Впрочем, теща еще могла мыть посуду, чем Тяглов постоянно и пользовался. В холодильнике были сало, хлеб, чеснок и увесистый пакет с квашенной капустой. Вполне нормально, почти полный набор необходимых питательных элементов, подумал Матвей, усмехнувшись.
Спросив у тещи, ела ли она, и получив утвердительный ответ, Матвей прямо со сковороды поел картошки, подбирая вилкой из пакета нитеобразные клубки капусты, заедая все салом, хлебом и чесноком. За окном стемнело, солнце зашло за стоящие напротив жилые башни. Запив все водой, чаю не хотелось, выкурив еще одну сигарету, Тяглов прошел в свою комнату. Снял с себя верхнюю одежду, покидал её на стул, рухнул на раз и навсегда развёрнутый диван-раскладушку со скомканным бельем и почти мгновенно заснул, так и не зацепившись ни за одну стоящую мысль о будущем бытие.
***
Среди ночи он неожиданно проснулся. Было жарко и мокро, тело покрылось потом. Матвей опустил босые ноги с дивана, нащупал прохладный пластик тапочек и заставил себя встать. Сквозь штору пробивался свет уличного фонаря, но в комнате был мрак. Подошел к шкафу, на ощупь вынул сухую футболку, стянул с себя влажную и положил на холодную батарею. Официальный отопительный сезон еще не на стал, власти не волновались по поводу пертурбаций погоды, в квартире было прохладно. Переодевшись, он понял, что теперь сразу не уснуть. Побрел на кухню, покурить и, может, выпить горячего чаю.
По пути заглянул в ванную. Щёлкнув выключателем, подошёл к раковине, открыл воду и глянул на себя в висевшее над краном зеркало. Сквозь засохшие белесые брызги мыла и зубной пасты отражающая поверхность явила Матвею его лицо. М-да, годы не щадили. Щеки были слегка одутловаты, своей намечающейся брылистостью напоминая бульдога. Мешки под тусклыми зелено-карими глазами, покрасневшие белки, что, впрочем, можно объяснить неспокойным сном. Густые чёрные брови, высокий и широкий лоб, обрамлённый сверху траченными сединой поредевшими волосами неопределенно-пегого цвета, совершенно отличного от былого жгуче-черного оттенка. Впрочем, общая картина соответствует реальному возрасту, - Матвей вздохнул, - что и мешает котировкам на рынке труда. Плеснув в лицо прохладной воды и утеревшись не так уж чтобы очень свежим полотенцем, Тяглов прошёл на кухню.
Включив свет, задернул занавеску и уселся в тот же любимый тесный угол, прижавшись спиной к теплой стене, где проходила труба отопления. Зашумел, вскипая, электрический чайник. Матвей обреченно подумал, что надо кипятить чай на газу, так дешевле.
Подвинул ближе пепельницу красного чешского стекла, подарок отца, открыл лежащую в ней полусмятую сигаретную пачку и досадливо поморщился. Оставалось две сигареты, этого явно мало. Глубокая ночь, электронные часы на кухне мерцали цифрами 02:33, но на проспекте исправно функционировал круглосуточный универсам, где продавать сигареты по ночам властями пока не запрещалось. Надо пойти, иначе утром будет тошно.
***
Сигареты продавали только на кассе, пришлось миновать часть торгового зала. В универсаме пусто, посетителей не было, только молоденькая кассирша, да полусонный седоусый охранник у выхода. Проходя мимо стеллажа с игрушками, Матвей запнулся, остановился и опустил взгляд. Перед ним на нижней полке красовался нарядный, сверкающий разноцветными нашлепками, завёрнутый в даже на глаз хрустящий дешевый целлофан мячик. Точь-в-точь такой же, как и у давешних ребят на площадке. К целлофану был приклеен стикер с надписью фломастером '300'. Недорого, видимо китайский, подумалось Матвею.
Хмыкнув, Тяглов последовал дальше к кассе, спросил у кассира своих сигарет, две пачки. Пока девушка копалась под кассой в сигаретных закромах, у Матвея всплыл мысленный образ ярко освещенной фонарями пустой хоккейной коробки во дворе с одиноко торчащими по сторонам баскетбольными кольцами, на которую он наткнулся глазами при выходе из подъезда.
Наконец девушка протянула сигаретные пачки.
- С вас 170.
- Погодите, я куплю еще кое-что.
Сам не понимая зачем, может быть, лишь потому, что яркое футбольное чудо стоило только вдвое дороже опостылевших сигарет, Тяглов вернулся к стеллажу с игрушками, неловко потоптался, оглянулся вокруг и наклонился за мячом.
На кассе, убедившись, что мяч действительно стоит только 300, Матвей заплатил за все. Возвращаясь по блестящему от ночной изморози асфальту сквера и удерживая под мышкой скользкий мяч ослабевшими в локтях руками, Тяглов чувствовал себя глуповато, слегка жалел о потраченных лишних деньгах, но упрямо твердил себе: 'Это всего лишь детский мяч, всего лишь 300, неужто я уже и этого не могу позволить? Блин, могу. Могу же. Ночь, никто, никто не увидит, надо убедиться'. В чем хотел убедиться Матвей, он избегал даже думать.
На площадке перед баскетбольным кольцом, Матвей разрезал хрустящий целлофан потертым карманным ножом 'Спайдерко', который приобрел давно и с тех пор не расставался, воровато оглянулся по сторонам и, наклонившись, аккуратно поставил мячик перед собой. Поднял голову. Метрах в семи от него и метрах в трех выше от асфальта площадки в свете ярких фонарей четко выделялось кольцо. Ну, - подумал Тяглов, представил полет мяча, сделал шаг вперед и пнул его ногой. Мяч легко взмыл и бесшумно упал сквозь кольцо. Ёёё... прости Господи, - мысленно перекрестился Матвей. По внезапно обострившейся чувствительности ушных перепонок больно били звонкие шлепки мяча, прыгающего на асфальте. Скакнув четыре-пять раз, мячик успокоился и немного откатившись, замер чуть в стороне от кольца.
В ушах шумело. Матвей стоял и смотрел на мяч. Ярко сияющий в электрических огнях мячик смотрел на него. Неплохо накачен, - немного туповато и не к месту подумал Матвей. Подошел к мячу, не трогая его, обогнул по кругу. Поднял голову. Шум в голове усилился. Кольцо было почти над ним, только чуть в стороне, едва видимое на фоне ночного неба. Неожиданно остро и точно ощущая положение мяча под ногами, Матвей представил его уходящим сквозь окружность кольца ввысь и сильно пнул пыром. Мяч сверкнул в свете фонарей и умчался через кольцо. Матвей почувствовал слабость в ногах. Остро захотелось подержаться за что-нибудь устойчивое и закурить. Уже потянувшись рукой в карман, Тяглов спохватился и, прикинув траекторию полета, рысью побежал искать его за пределы площадки.
Матвей успел вспотеть от острого ужаса возможности не найти мячик, но, к счастью, он белел в темноте неподалеку на едва различимой грязновато-желтой сентябрьской траве. Тяглов крепко прижал мячик к груди, вернулся на площадку. Голова немного кружилась, но шум утихал, и Матвей привалился к гладкой стенке коробки, расслабил ноги и, скользнув по жести ограды, опустился на корточки. Аккуратно поставил мячик рядом. Вытащил из кармана пачку, ногтями содрал с нее целлофан, с трудом совместил кончик сигареты с пляшущим огоньком зажигалки в трясущихся руках, несколько раз глубоко затянулся.
Вокруг стояла тишина, даже с проспекта не доносилось всегдашнего транспортного гула. Тишина. Площадка. Рядом мяч. Выкурив две сигареты подряд, Матвей встал, постарался привести мысли в порядок. Вышел на середину площадки, выбрал точки на стенках коробки и начал методично бить по мячу, не чувствуя уличного холода и абсурдности происходящего. Мяч всегда попадал в намеченную цель. Всегда. Напоследок Тяглов нашел небольшой кусок деревяшки в углу площадки, поставил на попа и пнул его ногой в направлении кольца. Снаряд точно прошел сквозь кольцо. Повторил еще дважды, по разным целям и с тем же результатом.
Значит, не в мячике дело, подумал Матвей, но благоговейно бережно подобрал мяч и пошел домой.
Дома на кухне Матвей заварил чай. Петровна безмятежно спала у себя в комнате. Матвей под вкусный сладкий чай, одну за другой, докурил пачку почти до конца, пытаясь привести хаотично скачущие мысли хоть в какой-нибудь порядок. Успеха не имел. Когда внизу за окном зашумела дворничиха, гремя мусорным баком, пошел спать. Заснул Матвей крепко, прижимая к груди украшенный яркими нашлепками китайский мячик. Ему было тепло. Спал он спокойно и без снов.
***
Проснувшись, Матвей огляделся. Сквозь шторы пробивался свет. Мячик лежал рядом. Взглянул на запястье, часы, которые он на ночь не снимал, показывали всего лишь 11 утра. Несмотря на недостаток сна, чувствовалась удивительная ясность мысли и бодрость, таким он себя давно не помнил. Упруго поднявшись с дивана, Матвей подошел к окну и раздвинул шторы. На улице было светло и радостно, капельки от недавно прошедшего дождя на осенней листве тут и там оптимистично помигивали сочным рождественским блеском. Деревья замерли в неподвижности, ветки вспыхивал яркими цветными огоньками под пробивающимися сквозь остатки листвы щедрыми солнечными лучами. Ветер если и был, то совсем незаметный. На хмурую осень непохоже. Матвей распахнул окно, с улицы повеяло бодрящей прохладой и свежестью, от промозглого холода и сырости не осталось и следа.
На кухне Тяглов решительно надавил на клавишу электрочайника, - нафиг экономию. Пока чайник шумел, Матвей бурно умылся, расплескивая воду, тщательно почистил зубы.
Окликнул тещу:
- Бабушка, доброго утра, на сковородке картошка, хлеб в холодильнике, поешьте.
Тяглов называл Петровну бабушкой только иногда, в хорошем настроении. Дождался ответа, вернулся на кухню, заварил чаю, отрезал ломоть хлеба и стал думать. Мысли выстраивались стройной решительной последовательностью.
Найти кроссовки, спортивные брюки и куртку. Взять командировочную сумку с плечевым ремнем. Перчатки. Телефон на подзарядку. Паспорт, бумажник, карманный нож. Пальто оставить, достать с верхней полки короткий черный пуховик с капюшоном, купленный еще женой. Лучше теплее, чем мерзнуть, в крайнем случае можно расстегнуться. Серая шапка плотной вязки, которую Матвей называл почему-то снайперской, черно-белый свитер с высоким воротом, названный им же канадским лесорубным. Теплые носки. Джинсы, лучше синие, они просторны. Высокие коричневые, китайские, но удивительно качественные, лицензионные ботинки на толстой рифлёной подошве.
Допить сладкий чай, доесть хлеб, покурить на дорожку и одеваться.
Одеваясь, Матвей вспоминал, как еще студентом торговал на рынке в Лужниках и, подменяясь с соседями для краткого отдыха, прогуливался по большой зеленой территории. Где-то там он помнил цепочку тренировочных футбольных полей, на которых с коренастыми тренерами в возрасте стучала по мячам молодежь в однотипной яркой форме. Нынешний аномально холодный сентябрь, наверное, не самое лучшее время для уличного футбола, но тренировки должны продолжаться.
Закинув кроссовки, спортивный костюм, перчатки и мячик в сумку, Матвей перекинул ремень через голову, пощупал в кармане телефон, ключи и решительно распахнул металлическую дверь прихожей. Оглянулся. Худенькая Петровна стояла на пороге своей комнаты, опираясь рукой о косяк.
- Бабушка, пока. Не забудьте поесть.
- Поем. - и неожиданно добавила, - В добрый час.
Матвея пошатнуло, нечто теплое и доброе разлилось в груди, и он вышел из подъезда.
На улице было хорошо: холодно, но безветренно, - да и солнышко на редко усеянном некрупными облаками голубом небе исправно светило, пусть и не грея, но ярко освещая окрестности. Остановился. Подумал, огляделся и подошел к коробке. На площадке никого не было. Выбрал из лежащих вдоль бортика древесных обломков подходящий, взвесил на руке, прикинул траекторию и метнул в кольцо. Вот и баскетбол, подумал Тяглов, провожая взглядом деревяшку, пролетевшую точно через центр.
Не снимая сумки, расстегнул молнию, достал нарядный мячик, аккуратно установил его перед собой и представил полет, проходящий слева по широкой дуге и оканчивающийся точно в кольце. Правая нога самостоятельно сработала как надо, Матвей только нанес удар. Стопа вывернулась чуть внутрь, соприкоснулась с мячом наружной частью стопы и подъема. Мяч, быстро вращаясь, описал красивую обводную траекторию слева, попал в центр кольца, покружился внутри обода и упал вниз. Это просто чудо, подумал Матвей, - я так никогда не смог бы, это совершенно невозможно. Мозг приказал, мышцы ноги сами сделали ровно так, как надо. Это чудо. За что мне это?
Ноги опять, как и ночью, ослабели в коленях. Возьми себя в руки, пацан, - Тяглов мотнул головой, - Это есть. Это уже есть, и надо принять. Думай, что делать дальше.
Поездка в Лужники вдруг показалась Матвею неуместной и даже страшной. А если ничего не получится? И, может, это просто насмешка? Или же, это дар? Но от кого и за что?
Захотелось в церковь, зайти в Храм, поставить свечку, помолиться. Поговорить с кем-то. Но что сказать? Я умею бить по мячу?
Матвей перекрестился, подошел к мячику, спокойно лежащему под щитом, поднял его, немного подержал прижатым к груди, потом бережно положил в так и не снятую сумку. Отошел к бортику, прислонился спиной, полез за сигаретами. Прикуривая, сказал себе, - не трусь, делай то, что задумал. В несколько затяжек выкурил сигарету, затушил о борт и приказал себе, не откладывая, дуть ходом в Лужу. И ничего, подумал он с облегчением, теперь это ненадолго, скоро все решится и станет понятным.
***
В Лужниках, или в Луже, как называли рынок работающие там в 90-х торгаши, уличной торговли уже не было. Не было и следа от рынка, все вокруг выглядело цивилизованным. Дорожки изрядно влажные, с лужицами после недавнего дождя, но чистые, почти без палой листвы, видимо, дворники не дремлют, кроны деревьев в скверах поредели и пожелтели, вокруг свежо и прозрачно, по-осеннему. Солнышко мягко светило, если и пряталось за облака, то ненадолго. Ветерок налетал небольшими порывами и был даже приятен. Вход на территорию свободный. Матвей шел по вычищенной асфальтовой дорожке и вспоминал, где он видел футбольные поля. По идее и здравому смыслу, в холодную дождливую погоду футболисты тренируются в крытых залах, или не так? К большим профессионалам идти Матвей решительно не хотел, опасался. Да и кто его туда пустит? Для начала надо найти кого-нибудь попроще. И надо четко понимать, что ему четвертый десяток, и есть ли в таком возрасте футбол, за который платят деньги? Обычно любая спортивная карьера в эти годы уже закончена. Да и какой из меня профессионал? Но другого выхода не было, ничего, вообще ничего другого не было, ни работы, ни востребованной профессии, но он вдруг смог точно бить по мячу. Вдруг и неожиданно.
А может, это появилось давно? Матвей шел по аллее и пытался вспомнить, когда последний раз он бил по мячу, но мало чего пришло в голову. Видимо, очень давно. Но совершенно определенно, что подобного высокого умения ни в детстве, ни в юности у Тяглова не присутствовало. В футбол он играл только в детстве, большими способностями не обладал, рулили другие, ставили его обычно в защиту за мощное телосложение и рост, либо, если не было кого посноровистее, на ворота. По дворовым понятиям он играл так себе. А когда Матвей последний раз кидал что-нибудь издали, к примеру, в урну? Не припоминалось. Наверное, кидал, наверное, попадал, но ничего особенного. Да, с координацией у него всегда было неплохо, заслуга настольного тенниса, где он был дворовым чемпионом. Но и в пинг-понг Матвей не играл столько времени, что и не помнил. Может, в институте?
Непростая семейная жизнь в рыночных российских условиях не способствовала занятиям спорта, - вздохнул про себя Тяглов.
Матвей трезво осознавал свои физические возможности. Да, в юности он был спортивным развитым парнем, но не более. Сейчас мышцы были если только ненамного лучше развиты, чем у ровесников, заслуга здорового и подвижного детства, так сказать - заряд и потенциал прошлого. Спортом последние лет 15 Матвей не занимался. Вся его физическая культура - это утренняя зарядка, которой он старался не пренебрегать.
Под одеждой не заметно, но намечались валики на боках, от рельефа брюшного пресса не осталось и следа. Слава Богу, что нет брюха пивного, как у многих, подумал Матвей. За это спасибо отцу с матерью, и дедам. Дед у Матвея первую половину Великой Отечественной прошел кавалеристом, вторую, после ранения, пулеметчиком. И до глубокой старости, до самой своей смерти в 87 лет, сохранял стройную фигуру и горделивую осанку конника. Осанка у Матвея подкачала, он сильно сутулился, ростом был повыше отца с дедом, но склонным к полноте не выглядел.
Футбол, ёлы-палы, - досадливо поморщился Тяглов. Ему нравилась Формула-1, он смотрел её по телику, но это всё, все его спортивные увлечения. Ну иногда, биатлон, он нравился его жене. Бывшей. Он не болел за футбол, не смотрел российский чемпионат, только где-то когда-то читал про договорняки и прочие безобразия. Соответственно, не смотрел и другие чемпионаты, хотя знал, что в России транслируют футбол из Англии, Испании, Германии. Как и вся страна, он горячо переживал за нашу сборную в чемпионатах мира, Европы и олимпийских играх, потому слышал кое-какие имена, но недолго. Сборная обычно разочаровывала. Правила футбола Матвей знал приблизительно, действующих лиц никого, кроме широко распиаренных прессой. Рональдо, Месси, Бэкхем, ну ещё Руни. Если грузить память, то вспомнится кто-нибудь, конечно, но скорее из прошлого, как Пеле или Круиф. М-да...
А может, я ещё и великим автогонщиком стал? - с улыбкой подумал Матвей, - жаль, проверить не на чем. Он вспомнил коварно отнятую "шестёрку", и ему стало неприятно.
Навстречу организованно пробежала цепочка одетых в однотипные спортивные костюмы юношей. Тяглов встрепенулся, стал озираться. Слева от аллеи, по которой бегали молодые атлеты, сквозь прозрачные ветви кустов виднелись белые трибуны, даже не трибуны, а четыре-пять рядов лавок, поднятых друг над другом уступом. За лавками - геометрически точно очерченный на фоне неожиданно синего сентябрьского неба белый контур футбольных ворот. Матвей пошел напрямик, через кусты. Доносились голоса. Похоже, он нашел, что искал. Обходя растительность и, по возможности, ступая на твердые участки подмокшей почвы, Тяглов вышел к трибуне.
Похолодало, задул ветерок. Матвей поёжился. Налетел принесенный порывом ветра шелестящий голос оставшихся на деревьях и кустах осенних листьев, откуда-то издали послышалась надсадная полицейская сирена. Небо немного посерело, солнце спряталось за облачко. Стало зябко. И немного страшно. Ну что сказать? К кому обратиться? И как глупо это будет выглядеть, разве не так? - Тяглов остановился, постоял, шумно выдохнул, старательно выпрямился и зашагал дальше.
На поле шла тренировка, молодые ребята в синих костюмах, спортивных куртках и шапочках двигались гуськом, странно приседая и подпрыгивая из стороны в сторону. Рядом прохаживался мужик в таком же костюме, но в ярко-красной вязаной шапке. Откуда-то в голове всплыло - коуч, тренер то бишь. С мощной шеи на шнуре свисал блистающий на солнце секундомер, мужик периодически свистел в металлический свисток, который подносил ко рту, и очень громко, но кратко и невнятно что-то вскрикивал. Ребята, видимо, понимали и немедленно меняли рисунок своих движений на другой, не менее затейливый. Матвей подошел ко второй снизу длинной лавочке, забрался по ступенькам и присел с краю.
Неподалеку, в том же ряду, вальяжно раскинув полы овчинного выбеленного тулупа, уютно громоздилась бородатая фигура в такой же, как и у тренера, красной спортивной шапочке, но в добротных меховых варежках на руках. Основательно одет мужик, только валенок не хватает. Матвей огляделся, расстегнул молнию и распахнул куртку, солнце опять проглянуло через редкие облака на небе, согревая и радуя неожиданно ярким светом. Футбольное поляна была полностью лишена даже намека на влагу, но обильные лужи по краям, на опоясывающих палево-гаревых дорожках придавали контраст сухому спортивному полю с осенней картиной в целом непогожего сентября.
- Как же тщательно здесь чистят. Или сушат? - невольно подумалось Матвею.
Тем временем молодые ребята на поле перестроились в две колонны на противоположных краях и, повинуясь пронзительному свистку тренера, по одиночке срывались с места, замысловатым зигзагом оббегали стоящие на зеленом поле яркие жёлтые конусы и опять, подталкивая друг друга, выстраивались в живые, подпрыгивающие на бодрящем холодке колонны. Происходящее действо было непонятным, но интересным.
Матвей нерешительно поерзал на скамье, поднялся, прошёл по узкому проходу ближе к мужику:
- Простите, можно рядом присяду?
- Да сидай, не жалко. Интересно, что ли? - мужчина кивнул в сторону поля, затем с прищуром обмерил Матвея сверху донизу взглядом неожиданно молодых серо-голубых глаз под густыми, мохнатыми с проседью бровями.
- Любопытно, чем это они так тщательно дождевую воду с поля убирают.
Мужик неожиданно громко и раскатисто заржал, затем шумно высморкался в вытянутый откуда-то обширный носовой платок и ответил:
- Поле-то ровное и с подогревом, юноша. Впервые видишь?
На юношу Тяглов явно не тянул, но промолчал. Тем временем на поле действие разворачивалось: жёлтые конусы были шустро убраны на обочину, или в аут, если по-футбольному, и ребята стали проворно гонять мячик, разделившись на две команды.
Немного поглазев на конусы и на мячик, Матвей попытался вторично завязать разговор с явно имеющим прямое отношение к происходящему бородатым соседом:
- Играют пацаны, - Тяглов кивнул головой в сторону поля, старательно изобразив на лице неподдельный интерес к происходящему.
- Ну да, играют, - охотно поддержал бородач.
- Что ж, стараются, бегают... Будущее, так сказать, нашего футбола.
- Ой, и не говори, - цыкнул зубом в черную с сединой бороду мужик, недовольно скривившись.
Еще помолчав, Тяглов решился:
- У меня проблема.
Прозвучало неожиданно жалко.
- Что-нибудь хочешь? Денег надо? Так это ты не по адресу, - хохотнул мужик.
- Да нет, какие деньги. Дело в том, что я по мячу никогда не промахиваюсь.
Борода повернулась к Матвею:
- Ну и что? Я тож... никогда не промахиваюсь. По мячу. Если трезвый.
- Нет, вы меня не поняли. Я всегда бью туда, куда я хочу, точно. Вот надо попасть в гвоздь, я попаду в гвоздь, с любого расстояния. Надо в угол - в угол, в штангу - влеплю в штангу... ну там, в левое ухо вратаря - так в левое ухо вратаря. Куда угодно - вот бью и... не промахиваюсь. Ва-абще... Больше ничего не могу. Что делать с этим, я не знаю. Может, подскажете? - жарко, запинаясь и сбиваясь на скороговорку выпалил Тяглов.
Мужчина молча, из-под бровей продолжал изучать Матвеино лицо.
- Штрафную, к примеру. Ну, пацаны бьют, мажут периодически. Я вот положу мяч туда, куда вы скажете. Причём даже не из десяти десять, а из ста - сто. Пока сил хватит. Куда угодно там, левый угол, правый угол, верхний, нижний там, штанга, сетка... Куда угодно... Вот так...
Повисла тишина. Прерывали её только звонкие шлепки по мячу и резкие вскрики резвящихся на поле юношей. Мужик молча смотрел Матвею в лицо. Матвей старался не дышать и не отводить глаз.
- К слову, мажут не периодически, а чаще, чем попадают. Гораздо чаще, - борода пожевала губами и отвернулась, пробормотав в сторону, - можно сказать, только и делают, что мажут.
И всё. Это было всё. Мужик замолчал и уставился в поле. Матвей сидел, не шевелясь. Что делать дальше, он не знал. Что говорить, тоже. С каждым уходящим мгновением нарастало чувство, что попытка не удалась.
Ну и что? - подумалось Тяглову - может он и к футболу никакого отношения... так, зритель. Или фанат вообще.
Посидев ещё немного, попялившись невидящими глазами на удивительно чистое поле с мельтешащими сквозь пелену на глазах силуэтами бегающих, он прокашлялся - Ну... извините, если что. Я пошёл? - и потянулся привстать.
- Да не суетись ты. Не спеши жить, - буркнула бородатая фигура, поплотнее запахнувшись в тулуп. - Никогда не промахиваешься, говоришь? Так посиди, погоди малёха... А в сумке амуниция, что ли? - борода усмехнулась.
Матвей обмер. Мысли заворочались медленно и тупо. Солнце понемногу клонилось к горизонту, тени удлинялись, еще немного похолодало.
Действо на поле очевидно подходило к концу. То ли тренер замёрз, то ли программа была выполнена, но спортсмены выстроились в одну неровную, подпрыгивающую на месте шеренгу и старательно внимали вещающему им что-то тренеру. Затем тренер коротко свистнул в свой свисток, шеренга разом повернулась в колонну и бойко побежала с поля. Часть из них остались, шустро собирая конусы и мячи в длинные сетчатые авоськи.
- В раздевалку, наверное, греться, - подумал Тяглов.
- Иваныч, погоди, - бородач тем временем неожиданно оказался уже на поле и приблизился к тренеру, - пяток мячиков оставь, я позже сам занесу.
- Кузьмич, ты что? Размяться решил? А как же чайку?
- Ты пока чайник ставь. Плюшки с меня будут, - гоготнул бородач, - а я с приятелем чуток попинаю.
Затем развернулся ко мне и махнул рукой - Чего сидишь, болезный? Давай, спускайся.
- Смотри, без фанатизма. Не май-месяц. Жду в тренерской, - Иваныч велел мальчишкам оставить одну сетку с мячами и бодро потрусил прочь.
Мужик дождался, пока Матвей рысцой спустится к нему, затем оглянулся вокруг. На поле уже никого не было.
- Ну давай, показывай, как не мажешь, - бородач кинул передо мной мяч и махнул в сторону ворот, - пробей.
До ворот на глазок было метров 25. Тяглов сбросил с плеча лямку сумки, она упала на поле. Прикрыл глаза. На него неожиданно нахлынула волна спокойствия, даже безразличия, точнее, некоего фатализма. В голове крутилось где-то читанное: 'Делай, что должно, и будь, что будет'.
- Куда бить?
- В ворота, куда ещё. Обуви нормальной нет? Про бутсы и не спрашиваю, пуховик хоть скинул бы.
- Обойдусь так. Конкретно, куда надо попасть?
- Таак, - протянул мужик, шагнул ко мне ближе и глянул в глаза. Ростом он оказался пониже Матвея на полголовы, но фигурой неожиданно стройнее и крепче как-то, - бей в правую штангу.
- В верхнюю часть, вниз или в середину?
- В крестовину бей, - мужик начал вскипать.
- Если крестовина - это, то место, где соединяются боковая и верхняя штанги, то я бью.
- Не верхняя штанга, а перекладина. В правую крестовину. Не умничай, а бей!
Упрямо не снимая пуховика, Матвей вытянул ногу в своём китайском ботинке и коснулся мяча. Мяч с готовностью дрогнул. Матвею ярко, в красках вспомнилась дворовая площадка, десятилетние пацаны, глазеющие на взрослого дядьку, яркий мячик в нашлепках под ногами. В ногах потеплело. Матвей чувствовал мяч, площадку, поле, ворота и траекторию, по которой непременно полетит снаряд. Он отошёл на пару шагов назад, развернулся, как мог быстро рванул вперёд и ударил. Нога самостоятельно проделала необходимое движение. Спортивный снаряд сорвался с места, стремительно достиг крестовины, ударился, со смачным чмоканьем отскочил, докатился обратно почти до той же отметины, с которой стартовал и замер. Получилось великолепно.
- Тааак, - опять протянул мужик, - повтори. Туда же.
Тяглов повторил, результат был тем же. Мяч опять отскочил почти на место.
- Ещё раз, - голос бороды был бесстрастен.
Матвей, не глядя на бородача, уточнил: - Могу туда же, но слева по параболе. Или справа. Могу сверху, навесом.
- Давай сверху. Парашютиком. Но в крестовину.
- Хорошо.
Матвей чуть прижмурился, представил в голове нужную траекторию и пробил подъёмом стопы. Несмотря на неуклюжую китайскую обувь, мяч послушно вспорхнул ввысь, отскочил от нужной крестовины, пару раз прыгнул по полю и замер недалеко от ворот. Матвей обернулся. Мужик стоял неподвижно, руки безвольно свисали вдоль тулупа, лицо под бородой покрылось красными пятнами.
- Меня зовут Матвей. Позвольте представиться, - несколько официально и невпопад произнёс Тяглов. Затем прокашлялся и уточнил, - Матвей Тяглов.
После они били и так, и эдак. И в левую штангу, и в правую, и 'в паутину', как почему-то называл 'девятку' мужик, и в 'трёшку', как назывались им же нижние углы, и в разные другие места, с произвольных углов и различных дистанций, лишь бы Матвею было по силам достать до ворот. Кстати, Федор Кузьмич, по ходу дела он так и назвался, все же заставил Тяглова снять пуховик, обуть кроссовки прямо на тёплые носки, благо, размер позволял, натянуть спортивные брюки. Но сути дела это не поменяло. Матвей с одинаковой легкостью посылал мяч туда, куда заказывал бородач, и тем способом, которым требовалось. За мячами азартно бегали они оба, в переменку. Пока не запыхались. Причём, первым почувствовал усталость Матвей.
- Форма у тебя так себе, жиденькая. - буркнул Кузьмич, - А с мячом, собственно, что ещё умеешь?
Матвей пожал плечами, - Сам не знаю.
- Ладно, одевайся, обувайся. Сколько тебе лет, говоришь?
Тяглов ничего такого не говорил, но ответил. Ответом Кузьмич остался явно недоволен и немного поскучнел:
- Ладно, я подумаю. У тебя телефон есть? Диктуй.
Матвей предложил набрать его номер для автоматического определения, но бородач, не дослушав, перебил:
- Я же сказал - диктуй.
После, махнув лапой в варежке и обещав перезвонить, новый знакомый Тяглова удалился, видимо, всё же выпить чаю с ушедшим тренером Иванычем и поразмышлять.
Матвей торопливо привёл одежду в подобающий московскому, ныне холодному сентябрю вид и направился домой. Полная неясность. На душе опять стало тревожно.