Тяглов проводил взглядом "старика", поднимающегося по ступенькам и легко лавирующего между идущими навстречу хорошо одетыми женщинами, кардинально изменившегося благодаря ухоженной и коротко подстриженной бородке, классной и дорогой даже на вид одежде. Он снова ощутил неловкость за свои мятые темные джинсы, неуместную черную пуховку и, особенно, за громоздкие и невесть где испачканные в липкой грязи китайские ботинки, которыми он, смешно даже подумать, буквально недавно так гордился. Матвей глянул через плечо на заднее сиденье. Спортивная сумка никуда не делась, в ней подходящий месту, пусть и не самый новый и дорогой, но вполне приличный спортивный костюм "Найк" и совершенно чистые кроссовки. Надо переодеться, прямо в машине.
Он перегнулся, потянувшись к сумке, было потянул к себе, но передумал. Вышел наружу, аккуратно прихлопнув дверь, распахнул заднюю, уселся на сиденье, расстегнул молнию сумки, вынул костюм и кроссовки. Вытащил ноги наружу и, прикрываясь распахнутой дверцей, перегнулся к шнуркам на ботинках, пытаясь их развязать. Развязал, снимать пока не стал, расстегнул пуховку, потом, задрав повыше кофту, поясной ремень, верхнюю пуговицу джинсов и потянул вниз молнию.
Мимо, туда-сюда, периодически семенили на высоких каблуках или, наоборот, шагали в изящной спортивной обуви юные, стройные, студенческого вида прелестные девушки. Может быть, их возраст и прелести приукрашивали начинающие сгущаться сумерки, но, так или иначе, Матвей не смог заставить себя продолжить процесс переодевания штанов. Он мысленно чертыхнулся, решительно вынул из кармана переданные ему Кузьмичом ключи зажигания, не завязывая шнурков на ботинках, захлопнул все двери, уселся в водительское кресло и завел "Опель Омегу". Не успевший остыть двигатель сразу же, на первых оборотах стартера, схватил и довольно заурчал. Так, коробка ручная, все, в принципе, знакомо, включить габариты, фары, и - где тут задняя?
Тяглов аккуратно, подрабатывая сцеплением и педалью газа, подал назад, выкрутил обшитую вытертой кожей баранку до отказа направо и тронулся в объезд здания спортивного комплекса против часовой стрелки. Как раз там маячил хорошо различимый в свете фар, несмотря на вечер, знак одностороннего движения. Значит, туда, наверняка позади здания есть место для машины и нет постоянно фланирующих прелестниц. Действительно, места были. Матвей припарковал громоздкую Омегу поближе к кустам, заглушил двигатель и спрятался за растительностью, оглядевшись и прихватив сумку с одеждой. Вроде бы тихо. Там, не теряя времени, сбросил пуховик прямо на землю, сверху - спортивные штаны, курточку и кроссовки, стянул кофту, снял ботинки, встал в носках прямо на сумку и расстегнул молнию ширинки. Сосредоточился, удерживая равновесие на одной ноге, потащил сначала одну штанину, потом, стоя на другой - вторую. По голым ногам потянуло холодом. Тут у стоящего рядом темно-бордового паркетника медленно поползло вниз боковое стекло, и из затемненной глубины машины раздался дребезжащий старческий смешок:
- Простите, молодой человек, вы, случаем, не маньяк?
- Эээ, извините, ради Бога, извините, пожалуйста, нет-нет, что вы, нет, просто переодеваюсь... Думал, здесь никого... - багровый от стыда Матвей лихорадочно пытался натянуть штаны на мгновенно покрывшиеся частыми мурашками ноги.
- Вы, наверное, в спортзал? А не удобнее ли было переодеться прямо там, в раздевалке, к примеру?
- У меня... понимаете ли, у меня обстоятельства... простите еще раз, я сейчас, быстро... - нога, как назло, застряла в штанине, и Матвей лихорадочно, с силой пытался пропихнуть ее.
- Обстоятельства? Ну тогда понимаю, понимаю. Не спешите, я послежу и подам знак, если что...
Застрявшая нога наконец-то проскользнула, Тяглов моментально накинул курточку, вжикнул молнией, вдел ноги в кроссовки и наклонился зашнуровывать. Потом покидал всю снятую одежду и ботинки в сумку, подхватил ее и метнулся к Омеге. Распахнул водительскую дверь, обернулся, как можно более виновато улыбнулся и смущенно попросил прощения еще раз.
- Бывает, всё бывает, молодой человек. Будьте осмотрительнее, - донёсся до Матвея подобревший голос.
- Спасибо Вам! - нырнул в машину, завел двигатель и тронулся. Завершив круг вокруг здания, Матвей с ужасом заметил, что его место перед входом уже занято громоздким, угольного цвета внедорожником. Других свободных мест не наблюдалось. Плюнув, Тяглов поддал газку и пошел на второй круг по тому же маршруту. Подлетев к темно-бордовому паркетнику, со скрипом затормозил, откинулся на спинку и обреченно вздохнул. Стекло паркетника рядом опять поползло вниз. А в сумке Матвея в этот же момент задребезжал звонок мобильного телефона. Моментально расстегнув молнию и вынув телефон, бедолага увидел вызов от Кузьмича, нажал кнопку ответа, стремительно выскочил наружу и, зажав ладонью микрофон, пробормотал в открытое окно соседа:
- Простите, умоляю, простите, у меня очень-очень важная встреча!
- Удачи вам, юноша, большой удачи!
Матвей прихватил сумку, нажал кнопку сигнализации на брелоке и помчался к парадному входу, на бегу отвечая по телефону. В вестибюле, около стойки ресепшен его уже ожидал Федор Кузьмич. Прямо с порога он кинулся объясняться:
- Федор Кузьмич, тут такое дело, мне пришлось машинку перепарковать. Вот ваши ключи, она на заднем дворе стоит.
Кузьмич особого внимания на манипуляции с машиной не обратил, выглядел довольным, с запашком алкоголя. Без лишних вопросов, принял ключи и опустил их в карман куртки:
- Перепарковал, и ладно, - и уже обращаясь к ослепительной блондинке за стойкой, - Барышня, молодой человек со мной, тоже к Фененко.
Потом слегка приобнял Матвея и подтолкнул в боковой коридор:
- Пойдем, сейчас с приятелем моим познакомишься. Я смотрю, ты уже переодеться успел?
***
Когда Кузьмич вместе с облаченным в спортивный костюм и приличные кроссовки Матвеем вернулись к кабинету, они застали Рома, несмотря на комнатную температуру, зачем-то натягивающего свою крокодилью куртку и попутно раздающего указания снующим худеньким парням азиатского вида, облаченным в одинаковую униформу - белые футболки с коротким рукавом и голубые открытые комбинезоны на лямках. Рядом маячило "чудо" неопределенного возраста, белоснежный низ, алый верх, напомаженная золотистая укладка на голове, с подносом в руках. Наконец персонал был упорядочен и построен, впереди по коридору шествовал Роман Владимирович, с бутылкой в одной руке и голубым полосатеньким клатчиком в другой, за ним потянулись Кузьмич с Матвеем, сзади поспешали златоволосое "чудо", откликающееся на имя Никита, с наполненным закусками подносом, два азиата со складными стульями в руках и третий - со сложенным деревянным столиком совершенно дачного вида.
Зал был размером чуть больше баскетбольной площадки, собственно, судя по разметке, и предназначен для него. Ярко освещен, частые проволочные решетки на высоких, до потолка, окнах, под баскетбольными щитами установлены небольшие гандбольные или мини-футбольные ворота. Обстановка Матвею уже знакомая, спортзал в МАИ был конечно побольше, выше потолком, но сравним. Вдоль тыльной стены ряд обыкновенных лавочек, под которыми лежали сетки с различными мячами, баскетбольными, гандбольными и, конечно, футбольными.
- Так, парни, - скомандовал Ром сопровождающим, - Столик ставим по центру, за линией поля... стулья туда же, не тупи. Никита, выгружай поднос. Да, а где третий стул? Нас же трое, что - не видно? И третий стакан! Никита, следи, распоряжайся, будь рядом и на связи. Но не маячь.
Потом захохотал и обернулся к гостям:
- Вот так нынче спорт и организуется. А вы думали?
Кузьмич заржал в ответ, - А то! - потом обернулся к Матвею, - Учись, парень, покуда старики живы! Роман Владимирович, позволь представить, - Матвей, по прозвищу "Стрелок", - Некрасов улыбнулся, - Сейчас Матвей покажет нам, старым боевым товарищам, что он может. А мы посмотрим. Так, Роман? - Федор повернулся к Рому и подмигнул.
- Конечно. Давай, Стрелок, действуй. А мы поглядим и немного промочим горло. Не обижайся, Матвей, сто лет не виделись, радость распирает, - Роман прищурился, развел руки в показушном раскаянии и в ответ подмигнул Кузьмичу.
Кузьмич ближе подошел к Тяглову и негромко добавил, - Не волнуйся, Матвеюшка, все свои. Берём мячики, вон они, под лавкой, по одному из сетки вынимаем и бьем. Так, как ты можешь. Только ты. Усёк? - потрепал Матвея за плечо, - Всё будет в порядке.
Матвей отчего-то совершенно не испытывал ни тени волнения или, того паче, трепета. Куда-то все улетучилось. Он видел перед собой лишь двоих, оживленно переговаривающихся, с блестящими глазами, чуть подвыпивших и от того порозовевших мужиков, отнюдь не строгих наставников. Пусть и дорого одетых, но таких жизнерадостных и доброжелательных. Ничто не напоминает ни экзамен, ни какое-нибудь важное приемное испытание. Надо быть проще и показать этим клево одетым ребятам в возрасте свое новоприобретенное умение, вот и все. Уже не в первый раз, в конце концов.
Матвей улыбнулся, подошел к лавкам, подхватил сетку с мячами, вынес в самый центр зала. Потом размотал легко прихваченный узелок, вынул первый мячик, подумал, вынул второй и третий, отошел от центра поближе к воротам и внимательнее огляделся. Кузьмич и Роман Владимирович, уже сидели за раскладным столиком и о чем-то оживленно переговаривались, звякая стаканами. Впереди, метрах в сорока, стояли небольшие ворота с сеткой, выше нависал светлый пластиковый баскетбольный щит с кольцом. Ему захотелось привлечь к себе внимание, и он, аккуратно расставив мячи перед собой, поднял руку и замер в ожидании. Мужики не реагировали. Матвей вернулся к сетке, вынул еще пару мячей, прижал к груди, обернулся к мужчинам, пару кашлянул и, немного повысив голос, оповестил: - Федор Кузьмич, Роман Владимирович, я готов!
Роман с удовольствием болтал с Кузей о пустяках, вспоминая былое, моменты и эпизоды, выпивая и в лёгкую закусывая. Ему было уютно, тепло и хорошо. Заботы, трения в Союзе, в Обществе и департаменте ушли куда-то на второй план, пока окончательно не растаяли.
Звук Матвеева голоса эхом разнесся по залу, приглушив разговор застольных собеседников. Они оборотились к нему, Ром взмахнул рукой: - Давай, Матвей, смелей! Смотрим внимательно!
Матвей вернулся к уже выставленной на полу троице мячей, добавил еще пару, оценил дистанцию и, каждый раз коротко разбегаясь, с силой пробил четыре раза подряд. Пятый мяч, тоже с разбега, пустил "черпачком", прикинув траекторию под самым потолком. Все "действо" не заняло и пары минут. Потом неторопливо подошел к столику, занятому смолкнувшими мужчинами, и остановился в паре метрах. В зале было тихо.
Фененко сразу же, с первых минут встречи не впечатлился невзрачно выглядевшим, бедно одетым пареньком. Далеко не юнец, в возрасте, слегка пообтертый и потрепанный жизнью, этот упорно навязываемый ему Кузин протеже ни разу не походил на будущую звезду, способную улучшить положение в курируемой Ромом футбольной отрасли. Пока он не начал бить.
Мячи стремительно пролетали через весь зал, с дребезжащим хлопком ударяли точно в центр пластикового баскетбольного щита и на отскоке проваливались в кольцо, проскакивали сквозь сетку и падали на пол, постепенно успокаиваясь гаснущей амплитудой скачков. Последний мяч невесомо взмыл от Матвеевой ноги, плавной дугой перелетел площадку, из конца в конец, и мягко упал непосредственно в кольцо. Чорт возьми!
Ром, отставив стакан в сторону, тяжело пригвоздил взглядом подошедшего парня и хрипло произнес: - Повтори еще раз!
В молчании Матвей послушно отошел от стола, собрал мячики, валявшиеся под щитом, сколько поместилось в руки, оставшиеся пнул в противоположную сторону, ногой поддел последний, закатившийся за так и ни разу не использованные им в качестве цели ворота.
Затем вернулся на исходную позицию, расставил снаряды в полюбившемся строю и пробил снова, в том же порядке, с аналогичным результатом, закончив серию ударов тем же плавным полетом мяча от ноги и непосредственно до корзины. В зале молчали. В открывшемся проеме двери торчало золотоволосое бело-красное "чудо" с разинутым ртом.
Чиновник с налитыми кровью глазами среагировал первым: - А ну, брысь! Кто звал? И где третий стул, чорт возьми, сколько повторять?
Никита тихо просеменил к сидящим за столиком мужчинам, разложил стульчик, бывший доселе в его руках, и немедленно исчез, ни разу не оглянувшись на Матвея.
Ром смотрел, видел, но не понимал. Отказывался понимать. Он был профессионалом, пусть и бывшим, но футболистом, потому осознавал - это невозможно. Но это произошло только что, перед ним, перед его глазами. Что за хрень! Что за фокус! Его водят за нос?
Ром оглянулся на Кузьмича, тот сидел, баюкая в руках стакан с желто-коричневой прозрачной жидкостью и ухмылялся. Глаза его победно блестели. Ром неожиданно разозлился, кровь прилила к его лицу, он побагровел, вскочил со стула и вышел на площадку. Потом мотнул головой, взял себя в руки и подозвал парня: - Подойди, пожалуйста, Матвей. Будь добр, объясни мне, что это было? - затем слегка сорвался, - Что это за фокусы?
Тяглов внутренним чутьем понял, что улыбаться сейчас не стоит, никакого юмора, шутки кончились. Постарался сосредоточиться и ответил:
- Никаких фокусов. Я не промахиваюсь и бью, куда хочу.
- Вот как? Значит, бьёшь куда хочешь? Всегда? И без фокусов?
Всё же не выдержав, Тяглов ответил излишне резко: - Фокусы? Могу в третий раз повторить, в четвертый... Да хоть всю ночь, пока не устану или не засну, - зло осклабился Матвей.
Вышел на площадку, взял в руки мяч, другой, тщательно их ощупал руками и стал набрасывать Матвею на ногу, на выход, - сначала руками, потом стал подавать ногой, забыв про дорогущие ботинки и командуя:
- Левый угол, правый нижний... в кольцо, блин, парашютиком. Черпачок в кольцо за спиной...
***
Кузьмич сидел, не вставая, за щедрым столиком и радостно накачивался вкусным ароматным виски, не отказывая себе ни в чем и не стесняясь, щедро намазывал бутерброд за бутербродом, попутно кидая в рот рыбу, мясо и прочее. Наверное, это было нервное.
Наконец, через некоторое время, "трудяги" закончили, распаренные и порозовевшие, подошли к столу. Ром приглашающе махнул рукой к третьему стулу, предлагая Матвею присесть. Сам усевшись, поерзал немного, откинулся на хлипкую спинку и изрек: - Завтра поедешь со мной на базу.
Кузьмич встрепенулся.
Тяглов сидел ровно выпрямившись, осанкой напоминая старорежимного кадрового офицера на высокопоставленном штабном совещании, и так же ровно, спокойным, полным достоинства голосом ответил:
- Простите, но с Федором Кузьмичом, и не иначе. Он мой личный агент и персональный тренер. Здесь я только благодаря ему.
Кузьмич расцвел в довольствие, широко расплылся в улыбке, потом, спохватившись и попытавшись скрыть радость, принял серьезный вид и деловито потянулся за бутылкой. В бутылке оставалось не так уж чтобы много.
- Мннн... понятно. Ну что ж. Выпьешь малость? - Обращаясь к Матвею, Ром смотрел уже не на него, а на Кузьмича.
Кузьмич тут же среагировал, немного натужно хохотнув: - Стрелок не пьет. У него режим.
Потом обратился к Рому: - Наверное, на сегодня смотрин уже достаточно. Матвей тебе еще нужен, Роман Владимирович?
Дождался отрицательного жеста и, поднимаясь со стула, произнес: - Ну, что ж, прощаемся, Матвей. Спасибо Роману Владимировичу. Пойдем, я тебя провожу. Роман Владимирович, пару минут, сейчас парня отправлю и вернусь, перетрем еще кое-что, лады?
***
Кузьмич проводил подопечного до вестибюля, отмахнувшись от отнекивавшегося смущенного Матвея, украдкой сунул ему тысячную ассигнацию, распорядился через ресепшен вызвать такси. Кратко, но тепло, похвалил его и велел ехать до дома, по пути нигде не останавливаться, никуда из квартиры не выходить и ждать звонка.
Вернувшись, Кузьмич застал стоящего посреди зала Романа, задумчиво наблюдающего за убирающими стулья, стол и закуски персоналом. Увидев Федора, Ром приблизился и негромко произнес: - Озадачил ты меня, Феденька. Есть еще о чем поговорить. Здесь не будем. Сейчас нам сауну приготовят, там и поговорим, никто не помешает. Надеюсь, никуда не спешишь?
Уже в небольшой сауне, раздевшись и аккуратно развесив одежду по шкафчикам, друзья, облачившись в пахнувшие ароматной чистотой белоснежные махровые халаты, уселись в легкие, вязанные из прутьев кресла за сервированный столик в отделанном натуральной доской предбаннике, молча поглядели друг на друга и заговорили. Первым начал Ром, с которого, пропорционально выпитому, постепенно исчезло его привычное чиновничье вельможество и чванство:
- Так, а теперь ты объясни мне, Федя, еще раз... - немного помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил, - Что это было? Кто этот парень, откуда он взялся? Почему о нем не слышно, почему ты с ним? И по порядку, знаешь, я в непонятки не играю и во что попало влипать не собираюсь. А потому, не темни.
Кузьмич, не торопясь, иногда мелкими глотками прихлебывая из стакана, тщательно взвешивая слова, рассказал историю появления Матвея с его незаурядными способностями, про "тренировки" один на один, без лишних глаз. Умолчал, что знакомы они считанные дни, да и тренировками их две встречи назвать нельзя. Фененко слушал внимательно, не перебивал, свой стакан тоже не забывал. Когда Кузь умолк, Роман отхлебнул, покатал виски за щеками, проглотил. Посидел немного, о чем-то думая, вынул из кармана халата бело-красную пачку сигарет, зажигалку, вопросительно взглянул на собеседника.
- Да кури-кури, мне не мешает. А сам я как-то к зелью не пристрастился, - кивнул Кузьмич, испытав удовольствие от нежданной Ромовой тактичности.
Ром тщательно раскурил сигарету, глубоко затянулся, выдохнул клуб ароматного дыма, уставился на алый кончик тлеющей сигареты:
- Неплохие... похожи на старое "Мальборо", мне с оказией их из-за бугра привозят.
Отхлебнул виски, еще раз затянулся, прислушался к неожиданно возникшему легкому головокружению от табака и алкоголя, встряхнулся и продолжил:
- Я не дебил, понимаю, что вижу. Но я, также, и потому не дебил, что въезжаю, чем может все это кончится. Парень феномен, как я догадываюсь, самородок. Но ты сознаешь, что значит - 100% гол?
Еще раз затянулся, придвинул к себе пепельницу, аккуратно стряхнул столбик пепла:
- Продолжим. Представь на минуточку, вот есть у нас такой мужичок... всякий раз как он выходит на поле, всякий раз как мяч оказывается у него в ногах, и ворота... скажем так, в радиусе досягательства, он непременно забивает гол... если, конечно, вратарь не извернется и не вытащит. Вот как ты думаешь, часто ли любой... повторяю, любой, даже самый классный голкипер сможет тащить из "девяточек", если всё летит только туда и всё без промаха, а?
Ром раскраснелся, замотал головой и заговорил, глядя почему-то в сторону:
- Ты отдаешь отчет, какие деньги в этом крутятся? Да за его жизнь - когда всем всё станет известно - ломаного медяка никто не даст. Вернее, наоборот, большие деньги дадут. И посадят его... не подумай, что в тюрьму, но посадят непременно... на цепь посадят, на золоченную. Понял? Ты, старая твоя голова, про тотализатор слышал? Ааа, слышал...
- Нет, ты не горячись, погоди... а почему, по-твоему, я к тебе обратился? К старому другу, из старой же гвардии. Почему? Ты думаешь, что мне совершенный конец настал, все мозги пропил? Нет, Рома, не так это. Но пока я места себе не видел. А сейчас увидел! Это шанс, Рома, шанс и для меня, и для тебя, и для всего нашего футбола. И для парня, кстати, тоже... Но ты прав, думать надо, и думать крепко.
- А ты знаешь, что у меня лицензия "А", к примеру? - Кузьмич продолжил резкими, чеканными, краткими фразами, разрубая перед собой ладонью прокуренный воздух, - Ты же в аттестационную комиссию частенько входил... формально, конечно... но когда списки подписывал, мое имя никогда не замечал? Но я никуда не дергался. Потому что смысла не видел... А вот сейчас вижу. И "Про" через год себе сделаю! Но понимаю, что в одиночку не потяну. И потому я здесь. С тобой мы разрулим. И всем будет! Всем "сестрёнкам по серёжке"!
Кузьмич сделал крупный глоток из стакана, отмахнулся от табачного дыма, потом негромко сказал, глядя собеседнику прямо в глаза:
- Да и тошно на нынешних смотреть. Ты вспомни, как у нас было, в наше время!
- Всякое было, Кузь, всякое. Но ты прав, в целом нам стыдиться нечего. И терять, по сравнению с нынешним временем, было нечего. Сущие копейки! А сейчас? Ты только тронь, попробуй!
Потом Ром глянул на Кузьмича, не впрямую, а как-то искоса, косвенно и добавил негромко:
- Федя, я все понимаю, ты увлечен, и это заметно. Но ты все же определись, кто ты - тренер или агент? Сам понимаешь - или одно, или другое. Несовместимо это, регламент союза ты не хуже меня знаешь. Подумай.
Федор опустил голову и не ответил.
С какого-то момента собеседники стали говорить горячо, но немного о разном, каждый о своем. Иногда Кузьмич не понимал, что имеет в виду Роман, о чем он рассуждает. Слишком в разных плоскостях они обитали.
- С какого перепугу? С какого такого рожна мне кого-то трогать? Нет, ты мне объясни...
Роман стремительно пьянел на глазах, Кузьмич ему не уступал.
- Интересы, бляя... интересы. Всегда задеваешь чьи-то интересы. И тот кто-то - очень бывает недоволен. До смертоубийства, бляя, порвать готов... - потом неожиданно переключился, забормотав про себя - ... первоначально начинает, паспорта нет, ни к кому не приписан... ...регистрационный период прошел, но это мы порешаем, не проблема... на каждое правило есть исключение... лицензия "А", говоришь?... - Ром вдруг замер, прислушался к чему-то внутри себя, поглядел на Федора неожиданно трезвыми глазами и внятно произнес, - Ты думаешь, я смогу вот так это все оставить? На самотек? Увидел, осознал, а потом из головы выбросил? Нет, брат, шалишь. Я сам себя пока уважаю. Завтра... нет, через пару дней позвоню. Пусть уляжется в голове, на трезвую надо думать, что делать и решение принимать. Хорошо? С послезавтрашнего дня жди звонка. А пока - никому ни слова, и парня предупреди. Договорились? А сейчас давай просто отдохнем.
Дальше они просто пили. С какого-то момента Кузьмич стал воспринимать события вокруг урывками. Иногда входили и выходили какие-то люди, хлопотали на столе, видимо, персонал. Периодически Ром орал про "русалок", пришли какие-то девицы. Ушли ни с чем. Пару раз перемещались в жаркую кабинку сауны, попариться. "Не крякнуться бы с непривычки, - в такие моменты думал Нестеров, - Но хорошо, же, блин... Как в молодости, на базе, после важного и классно отработанного матча... Эх..."
О чем-то говорили, что-то вспоминали, о ком-то жалели.
- Помнишь, на Смоленке в угловом коробку "Тичерз" с задней двери по блату брали?
- А как же... Только не коробку, забыл ты, а целых две. В коробке дюжина была, а мы двадцать четыре взяли, чтобы каждому досталось. Взяли бы больше, но остальное "мидовские" захапали, тоже любители еще те. По десятке за штуку, если не ошибаюсь. И сверху что-то.
Потом все каким-то образом смешалось и покрылось мутью. Затем Кузьмич вдруг обнаружил себя, полулежащим в углу. Напротив сидел Фененко, сложив ноги по-турецки. Он сидел, раскачиваясь взад-вперед, уставившись в пол. Ром был пьян до изумления. Временами его отчаянно больные глаза поднимались и блуждали вокруг. Вдруг Ром что-то тихонечко забормотал. Федор подался вперед, прислушиваясь.
- Есть такая тварь единая, на земле, Феденька... рудиментами которой являемся мы, люди... со временем мы погружаемся, вливаемся в эту тварь и становимся ее ложноножками, альвеолами... Не все, совсем не все, но мно-огие... Боже нька... насколько же многие... Вливаются в существо... вливаются в существо под общим названием Тварь...
Взгляд Рома поднялся, остановился на Кузьмиче и всмотрелся, казалось, в самую душу:
- А некоторые... пусть редкие, но некоторые... и они есть... остаются людьми.
Тут Кузьмич каким-то чудом понял, что дальше так продолжать нельзя. Надо прямо сейчас, не откладывая, вызывать администратора и разъезжаться по домам. Он растряс продолжающего невнятно шипеть под нос Романа, и они общими усилиями вызвали местное "начальство", которое, не откладывая, с привычной сноровкой взяло дело в руки. Собутыльники были спасены.
***
Ром вёл утреннюю планерку. В голове было паршиво, чуткие подчиненные прониклись состоянием начальника, потому ежедневные рапорты свои совершали кратко и только по делу, не расплываясь. Наконец последний докладчик, недавно принятый на службу молодой руководитель группы из "ранних", из "хорошей семьи", одетый в отлично сшитый костюм, наклонил свою украшенную мелированной модной стрижкой голову, заканчивая скомканный отчет о командировке в южный регион, и уселся на место.
Фененко отпустил подчиненных и остался один. Нажал клавишу вызова секретаря. Потребовал бутылку воды и стакан. Дождался ухода женщины, проводив задумчивым взглядом ритмично покачивающиеся бедра, сам налил, вынул из ящика стола упаковку алкозельцера и бросил таблетку в воду. Вода в стакане убедительно зашипела, обещая скорое избавление от "свинца" в голове. С утра это была уже вторая.
Несмотря на в целом паршивое состояние тела, настроение у Романа Владимировича было отличным. Он прекрасно помнил все произошедшее вчера и чутьем матерого, видавшего виды чиновника чувствовал грядущие полезные перспективы. Не использовать открывающиеся возможности было нельзя. А как профессионал-футболист он вообще приходил в состояние возбуждения, представляя какого шороха можно навести в футбольной тусовке, если все правильно организовать и уместно использовать этого парня с его чудесным, неизвестно откуда взявшимся, совершенно невозможным даром. Подтаскать только его, оформить, отшлифовать и команду под него настроить. Физику быстро подтянуть нереально, но на приемлемый уровень вывести, наверное, возможно.
Необходимо еще раз все обдумать, учесть роль и место Кузьмича, его придется, нет, надо использовать. А почему бы и нет? Ром неплохо знал черты характера и способности Кузьмича лично, с тех самых совместных командных времен, также он держал в поле зрения, конечно, по возможности, и дальнейшую судьбу своих бывших коллег, соратников и вообще всех, встречающихся на жизненном пути. Так, на всякий случай, неизвестно кто какое место займет, и кто, когда и по какому делу понадобится. Жизнь она штука непредсказуемая.
Роман вчера лукавил, когда делал вид, что не в курсе существования у Кузьмича тренерской лицензии, да еще и не последней категории. Все он знал, но знания свои держал при себе. И только Кузь полностью и целиком в курсе этого новичка, неизвестно откуда взявшегося. Кузь его нарыл, ну ему и карты в руке. Пусть займется. Хочет агентом быть, ну что ж, его дело. А мы все продумаем, в должной мере организуем, кого надо - подтянем.
Вот только сезон уже идет. Терять время нельзя, нет, никак нельзя. С каждым днем оформить будет труднее, и так все возможности придется напрячь. Регистрация, трудовой договор, оформление паспорта футболиста, допуск к соревнованию, а окно-то уже прошло. И не засунешь же его в премьеру сразу? Команду-то под него настраивать придется, схему, стиль - все менять, кто добровольно на это пойдет? Что-то, вернее, кого-то придется менять.
Кузьмич справится, думаю, всегда толковым был. Да и помощников неглупых можно найти. Справится, никуда не денется. Вернее, мы справимся. Кузь не глуп, но упрям, надеюсь, агентскую дурь из головы все же выбросит и займется делом, которое знает. Но начинать надо скромнее. Вверх сразу не лезть.
Постой, парнишка-то у нас новичок, нигде зарегистрирован не был. Жаль, что он не вратарь, с ними проще, допущений больше по оформлению, специальные исключения опять же. А почему бы и нет, собственно? Стоп, в случае сомнений и затруднений обращаться нужно куда? Правильно, к руководящей и правоустанавливающей документации.
Ром потянулся с кресла, открыл ящик своего шикарного рабочего стола, вынул добротно переплетенное издание регламента союза по статусу и переходам, полистал его. Так, глава 4, статья 14: "...решение о регистрации футболиста-профессионала вне регистрационного периода принимается с учётом фактических обстоятельств и при условии сохранения целостности спортивных соревнований..." Что это нам дает?
Стоп, а что мы вообще точно знаем? А ничего точно. Да, ты видел парня, который ни разу не промахнулся. Физические кондиции ниже среднего. Возраст не юный. Какой вывод? Да нет определенного вывода. Все это может оказаться пшиком и "дутым пузырем". Может? Вполне. Если бы не Кузь. Не в его это характере - из мухи слона делать. Да и на алкаша конченного не похож, врет молва. Все это так, но надо быть осторожнее, а там жизнь покажет. Наверху светиться пока не будем, скромненько так, потихоньку, полегоньку - а там поглядим.
Так, Ромик, а какого ты не своим делом занимаешься? Подчиненных мало, что ли? Вызвать толкового и неболтливого, вкратце изложить, не раскрывая сути, имеющиеся обстоятельства, обозначить даты, наметить цель и поставить задачу, не называя конкретных имен, и пусть роет, работает. И в кратчайший срок доложит. За что деньги получают, бездельники?
Ром взял в руки телефон и набрал Кузьмича:
- Привет, дружище! Как сам? Как самочувствие? - похихикал в трубку, выслушивая комментарии о вчерашнем, и продолжил уже серьезно, - Возвращаясь к нашим "баранам", по вчерашнему делу ситуация такая - мы сейчас поработаем, через пару дней, когда результат будет, конкретно действовать начнем. И пока определись, Федор, агент ты или тренер, и стоит ли живое дело свое, в котором ты профи, на совершенно новое менять? Вообще-то, я бы на тебя рассчитывал. Подумай... Да, и нашего парня из виду не выпускай, позанимайся с ним, заодно выясни, - что, как, в каких условиях, и чего требуется организовать. Договорились? Ну что же, будем на связи.
***
На следующий день Кузьмич проснулся в своей постели около десяти, с головной болью и острым желанием посетить удобства и хоть как-то удалить этот гнусный привкус изо рта. Головная боль - лучшее средство - растворимый аспирин, затем почистить зубы, умыться и заварить чаю. Нет, сначала умыться, потом аспирин. Если получится, заставить себя что-нибудь съесть. Позвонить в школу, на что-нибудь сослаться, не надо прежде времени волну поднимать.
Он помнил, что вчера разъехались они вполне благополучно, вернее, как разъехались - вызванный Ромин водитель усадил их обоих в одну машину, затем доставил хозяина прямо к его подъезду, как мог, бережно, отволок слабо соображающего увесистого Романа домой - Кузьмич имел время оценить новое место жительства своего приятеля, но впечатления остались туманными и смазанными от нетрезвого состояния самого наблюдающего - и лишь после отвез Кузю до самого дома, причем подняться на этаж Кузьмич смог уже самостоятельно. Всё как всегда, безудержные пьянки оканчиваются одинаково постыдно.
Пока пил чай, пытался привести мысли в начинающей потихоньку отпускать голове в порядок и выстроить хоть какой-то план дальнейших действий. Так, вчера решили взять паузу, дать возможность Рому подумать. Хороший момент, Рома проняло и всерьез заинтересовало. Сути заинтересованности Кузь точно знать не мог, но догадывался легко, как и у всех чиновников - карьера и еще раз карьера, вперед к бюрократическим вершинам. Против чего Кузьмич и не возражал, пока их интересы совпадали.
Надо бы навестить Матвея, посмотреть, как и чем он живет, в каких условиях. Парень в своих рассказах не был слишком окровенен, видимо, были причины. Но оставлять все как есть уже невозможно. Блин, машина брошена у клуба, надо забрать, ключи - он отчетливо это помнил - при нем и должны лежать на тумбе в прихожей.
Непременно надо съездить, ведь Матвею придется изрядно потрудиться, форму хоть какую-то приличную набрать. На самотек оставлять это никак нельзя. Это мои организационные моменты, и только мои. Глаз да глаз нужен, да и откуда парень знать может - как надо, где и в каком количестве? Интересно, как долго Ром будет думать? Без него, без его положения и связей в спортивной бюрократии, все пойдет гораздо сложнее.
Стоило подумать о Роме, как тут же раздался звонок. Кузьмич глянул на определитель, опасаясь нежелательного звонка из футбольной школы. "Стоит чорта помянуть, как он тут как тут", - звонил Роман Фененко. А говорят, совпадений не бывает.
Ответил, поговорил. Ром, похоже, проникся, во многом вторил мыслям самого Нестерова и, походу, начал действовать. Резануло "...наш парень..", это как-то не понравилось. Надо бы, не откладывая, утрясти с Матвеем все эти формальности. Агентский договор. Не хочется опять оказаться за бортом. И так уж - столько лет болтаюсь, как "гэ... в проруби".
Кузьмич потянулся за кусочком сыра, лежащем на блюдечке, взял его в руки и задумался. Так тренер все же или агент? И Ром об этом спрашивает. Агентской лицензии у него нет, да и быть не могло, регламент впрямую запрещает совмещать эти виды деятельности, и Фененко об этом прекрасно знает. В голове всплыли в свое время вызубренные строки: "...не вправе занимать какие-либо должности в футбольном союзе, иных национальных ассоциациях, профессиональных футбольных клубах...". На память он пока не жаловался. Но как же быть?
Придется бросить работу в Луже, но это ладно. Стану я агентом этого парня, но дальше что? Я же тренер, бывший футболист, мне футбол нравится, а не бабло намывать. Матвей - это мой шанс, но шанс стать кем? Известным агентом, приведшего в футбол незаурядного парня с феноменальной способностью никогда не промахиваться? Известным ли? И зачем мне это? Никогда не хотел и не стремился. А Матвей, сам по себе, без чутко настроенной команды, работающей вокруг него и на него, да со своей ущербной физикой - мало чего стоит. Футбол - коллективная игра, и это не пустые слова, ты знаешь это не понаслышке.
Кузьмич встал, подошел к окну, выглянул во двор. День какой на удивление солнечный!
Потом мысли опять вернулись к проблеме, которую не отложишь, и сама по себе она не решится.
Отдать парня в чужие руки? Не верю, загубят. Нет, только я могу построить эту команду... создать систему, в которой наш "стрелок" будет необходимым "золотым" звеном... я могу продумать и отработать схемы... Вот это цель, это действительно интересно. Это и есть мой шанс, сделать все собственными руками, сделать Команду. Шанс заявить о себе. Громко, на всю страну. То, чего мне так не хватало и о чем я мечтал, боясь признаться самому себе. И Ромик поможет, никуда не денется. К этому и надо стремиться. Это просто надо сделать.
А сейчас, позавтракать наконец-то, одеться, не откладывая - дозвониться до Матвея и ехать.
***
Всю первую половину дня Матвей пребывал в легком искрящемся настроении, похожим на детское ожидание новогоднего праздника и связанных с ним подарков. Вот-вот что-то произойдет. Что, точно неизвестно, но, непременно хорошее и радостное. Он старательно пытался взять себя в руки, подумать о всем произошедшем, проанализировать, как подобает взрослому человеку, но ничто не помогало. Матвею было радостно и невесомо, как перышку, которое подхватил теплый весенний ветерок и несет-несет куда-то ввысь, к чистому голубому небу, где всё всегда правильно и справедливо, где нет места боли и бедам.
А за окном была осень, необыкновенно холодная в прошедшие дни. Сегодня все изменилось. Выпавший было за ночь легкий снежок мгновенно растаял под солнцем, радующим теплом и проникающим всюду светом. Прохожие за окном не как обычно спешили, ссутулившись и спрятав лица от промозглого холодного ветра, а шагали не торопясь, оглядываясь вокруг и неизвестно чему улыбаясь.
С утра Матвей успел сбегать в магазин, забыв про экономию, щедро пополнить запас продуктов, и сейчас кашеварил на кухне, пытаясь сделать что-нибудь необыденное, отвечающего его нынешнему состоянию. Он раскалил сковороду, полил ее малой толикой подсолнечного масла, кинул горсть мелко нарубленного куриного филе, выждав некоторое время, расколол несколько яиц и вылил содержимое из скорлупок поверх скворчащих мясных кусочков. Посолил, поперчил совсем малость и мелко шинковал отрезанные зеленые усы от неожиданно проросшего лука, собираясь посыпать ими блюдо за пару минут до полной готовности.
На столе уже стоял в ожидании мерцающий маслянистым блеском шикарный салат из приготовленных вкрутую яиц, мелких кусочков вареной колбасы, смешанных с отварным же картофелем, посыпанный консервированным зеленым горошком, крупно нарезанными солеными огурцами, венчающийся снежной майонезной вершинкой, украшенной зеленью от тех же оживших луковиц. Почти оливье. Ну куда как не новый год!
Рядом крутилась Петровна, привлеченная из своей комнаты необычно вкусным запахом. Матвей время от времени добродушно ворчал на нее, то прося вымыть использованные приборы и посуду, то убрать мусор в предназначенное для этого ведро, то почистить еще картофеля, а то и протереть шваброй пол у плиты. Теща с готовностью и радостно требуемое исполняла. Все были оживлены в предвкушении славной трапезы.
Наконец, все было готово. "Оливье" занял центральное место посреди стола, тарелки расставлены, приборы разложены, хлеб нарезан на дощечке и на ней же водружен на стол. Петровна произнесла свое обычное "ой, как красииво", что говорила всякий раз, оглядывая поданную пищу, а Матвей через тряпочную ухватку взялся за сковороду, собираясь лопаточкой разделить омлет, как задребезжал лежащий на подоконнике мобильный телефон.
- Да, слушаю вас. Здравствуйте... Конечно, конечно... Федор Кузьмич, домофон не работает, сейчас спущусь и открою.
Тяглов обернулся к усевшейся на табурет теще, с досадой хрипло произнес:
- Погодите минуточку, бабушка, к нам гости.
Петровна заулыбалась:
- Гости - это хорошо! - потом помялась, глядя на стол, - А я не помешаю? Может, пойду к себе?
- Нет-нет, все в порядке, не волнуйтесь, сейчас все вместе и покушаем.
***
По пути к машине, - Федор решил, что пройтись в его состоянии не помешает, а ходу до Новоалексеевской было не более получаса, - он продолжал обдумывать насущную дилемму "быть или не быть" агентом, или все же остаться тренером. Тщательно прикидывал и сопоставлял плюсы и минусы, а в результате совершенно запамятовал предварительно позвонить Матвею. Бодренько уселся в благополучно ожидающую его авто, - прогулка пошла на пользу, - завел, прогрел, тронулся, в голове же в это время складывался в систему стройный план приобщения парня к высокой физической культуре.
Спохватился он, уже подъезжая к дому подопечного. Стало немного неловко. Первый визит в дом парня, а он не соизволил предупредить. С трудом нашел приемлемое место для парковки в тесном дворе "девятиэтажки" брежневских времен, втиснулся между гнилой от ржавчины "шестеркой" и загончиком для мусорных контейнеров, заглушил движок и только тогда взялся за трубку.
Наигранно бодренько объявил, что он тут уже, рядышком, мол "мимо проезжал и решил заглянуть". Матвей ответил, вроде бы, доброжелательно. Неловкость понемногу рассеивалась. В конечном счете, он здесь в первую очередь ради этого парня. С добром, так сказать. Мысль приободрила, и Кузьмич уверенно подошел к уже знакомому подъезду.
Погода радовала, уличная обстановка, несмотря не успевшую подсохнуть уличную грязь, выглядела оптимистичной. Парень предупредил, что домофон не работает, и Кузьмич приготовился к краткому ожиданию, но стальная обшарпанная дверь подъезда распахнулась немедленно при его приближении, как будто его ждали. На пороге стоял Матвей в тонких трениках, светлой футболке и пластиковых тапочках на босу ногу.
Поздоровались, даже обнялись. Матвей выглядел оживленно и поманил рукой куда-то вглубь:
- Проходите, Федор Кузьмич, лифт не нужен, у нас второй этаж. Как раз обед только-только приготовили, вместе и поедим. Не возражаете?
Поднялись на второй этаж по неряшливо покрашенному лестничному проему. На одной из стен, около воняющей трубы мусоропровода, болталась небрежно вырванная страница из ученической тетради с надписью фломастером "Осторожно - покрашено". Кузьмич подозрительно потрогал кончиками пальцев стену - краска давно уже высохла. Похоже, красили еще летом.
Стальная дверь, внешне приличная, легко распахнулась. Матвей вошел первым в узенький коридорчик, ловко увернулся от низко повисшего с потолка тусклого абажура и пригласил:
- Добро пожаловать, Федор Кузьмич... заходите... немного не убрано, правда, - и добавил с застенчивым смешком, - Как говорится, будьте, как дома. Не разувайтесь, прошу вас...
Про "немного" было большим преувеличением. Здесь царила откровенная грязь. По углам валялись ошметки собравшейся в клубки вековой пыли, воздух был насыщен устоявшимся запахом старческого, давно не мытого тела. Обои неопределенного цвета кое-где свисали со стен небрежными лоскутками. С кухни, около снятой с петель и поставленной в проходе межкомнатной двери, показалась маленькая хрупкая старушка, одетая в заношенные кофты и вытянутые на коленках шаровары. Благодаря громоздкой антресоли, расположенной сверху и крашенной многими слоями застарелой масляной краски, ход в кухню напоминал лаз в армейскую потерну, проложенный к труднодоступной огневой точке. Квартира давно не видела ремонта и женских рук.
Старушка подала голос:
- Заходите, заходите, добро пожаловать. Радость-то какая - как раз к обеду!
Кузьмичу опять стало неловко. Приглашение к столу прозвучало немного двусмысленно. Он присмотрелся к лицу старухи - ни намека на недовольство предстоящей дележкой пищи и откровенная радость, немного неуместная. По-моему, я рефлексую.
- Здравствуйте, здравствуйте! Меня зовут Федор, Федор Кузьмич!
- Бабушку можно называть Петровной, - поспешил вмешаться Матвей, - не разувайтесь, проходите на кухню.
Федор снял куртку, которую немедленно разместили на вешалке, инстинктивно пригнул голову и прошел на кухню, где немедленно был усажен в угол. На спину от угла повеяло приятным теплом, видимо, в стене проходила труба отопления. "Самое уютное место", - подумал он, устраиваясь поудобнее и оглядываясь.
Кухня выглядела приличнее, чем прихожая, но втроем было уже тесновато. Стандартное жилье основной массы простого населения столицы, наследие "доперестроечных" времен. Сейчас так уже не строят. Бросался в глаза неестественный бордово-розовый цвет обоев. Холодильник большой, но какой-то потертый. Вообще, все старенькое, но относительно чистенькое. Наверное, основная жизнь Матвея проходит именно здесь, потому регулярно производится уборка. Но за пределы кухни этот процесс явно не распространяется.
Стол у стенки, самый обыкновенный, не покрытый скатертью, из некрашеной сосны. Разномастные посуда и приборы на столе до блеска отмыты. Посреди большая глубокая миска, с горкой наполненная чем-то вроде картофельного салата с майонезом. Деревянная дощечка с нарезанным толстыми ломтями свежим хлебом.
"Что-то я не по делу нос ворочу, весь народ так живет", - Кузьмич взял себя в руки, перестал оглядываться и натянул на лицо искусственную улыбку, обращенную к усевшейся напротив хозяйке дома. "Хозяйка" смотрелась неприглядно и вызывала чувство легкой брезгливости. Разговор с ней затевать не хотелось.
К счастью, подоспел Матвей. Подхватил с плиты сковородку, ловко разделил содержимое на три порции и оделил каждого. Выглядело аппетитно - что-то вроде омлета с зеленым луком и кусочками белого мяса. Старушка одной рукой немедленно схватила вилку, другой потянулась за хлебом и начала уминать, одобрительно причмокивая. Хозяин оделил всех едоков салатом из миски, разложив небольшими холмиками на те же тарелки, прямо рядом с омлетом, благо посудины были обширными. Вынул третий табурет из-под стола, сам присел и взялся за вилку. Ел аккуратно, не торопясь.
Попробовал и Кузьмич. Неплохо, очень даже вкусно.
Поели, бабушка засуетилась, намереваясь было мыть посуду, но парень твердо распорядился всё сложить в раковину и идти к себе.
Затем Матвей пересел ближе к стене, по другую сторону стола, подтянул к себе искрящуюся хрусталем красную пепельницу, выглядевшую в окружающей обстановке неуместно роскошно, закурил сигарету и вопросительно посмотрел на Нестерова.
Кузьмич прокашлялся и приступил к непосредственной цели визита:
- Спасибо за еду, Матвей, просто, вкусно и сытно. Настоящая мужская еда! - опять покашлял и продолжил, - Я, в общем-то, заехал к тебе по делу... Время... Пора уже трудиться начинать. Тянуть резину некогда.
Матвей слушал внимательно, периодически затягивался, когда взгляды их встречались - утвердительно кивал.
- Сначала надо пройти обследование, затем предварительные тесты... потом приступать к тренировкам, пока общим, а как определимся - уже конкретным... естественно, с постоянным проживанием на базе или еще где, я думаю. Откладывать нельзя, сезон идет... а мы с тобой всё же в футбол собрались играть, или как? - Федор коротко хохотнул, примолк и отвел взгляд. Разговор почему-то не складывался.
Еще немного помолчали. Начал Матвей:
- Федор Кузьмич, мне же работа нужна.
Нестеров с готовностью подхватил:
- Конечно, работа, а ты как думал?... Еще какая работа... ты такой работы, я думаю, еще и не видел. Упаришься вкалывать, взвоешь, и об отдыхе мечтать даже во сне будешь, - Кузьмича опять понесло куда-то не в ту сторону, его все время пробивало на неуместный, неподходящий солидному разговору юморок.
- Много первое время платить не будут, конечно, а там поглядим, как дела пойдут, - попытался вернуться в серьезную колею Федор.
- Вы сказали о постоянном проживании, Федор Кузьмич.
- Ну да, а как же иначе? Без этого никак.
Опять тягостное молчание. Теперь уже Тяглов отводил взгляд, сжимал кулаки, о чем-то напряженно размышляя. Забытая сигарета дотлевала в пепельнице, курясь вонючим серым дымом. Время тянулось.
- Как я это все брошу? - вдруг нарушил молчание Матвей и взмахнул рукой по направлению к коридору, - Как вы это себе представляете? Она же одна... ничего не может... на улицу выпускать страшно, если только с большим риском... Сколько раз терялась. Она совсем больна... и физически слабенькая, но... не в этом дело... Федор Кузьмич, она душевнобольной человек. Совершенно беспомощный. И мы совсем одни.
- Кто она тебе, Матвей? Ты мне говорил... тогда, у меня на кухне... может я неправильно понял? Она же тещей тебе была?
- Да, - глухо, уткнувшись подбородком в ладони, проговорил Матвей.
- Ну так и в чем проблема? У нее дочка вообще-то есть. Бывшая твоя жена, - Кузьмич подчеркнул слово "бывшая".
- Да. Есть. Где-то есть.
- Так в чем дело? Ее мать, пусть сама и следит, ухаживает.
- Федор Кузьмич, я так не могу. Я здесь живу, и она тоже. А дочери своей она нафиг не нужна. Хорошо, что хоть пенсию не забирает.
- Понятно... А сын как? Где он?
- А сын мой здесь не причём, - твердо ответил Матвей, - сыну жить надо, учиться, к будущему стремиться, а не за психами ухаживать. Я здесь, с Петровной, долго прожил, много лет. И вот что скажу, - жить под одной крышей с умалишенным человеком, - врагу не пожелаешь. Тем более, родному сыну.
- Ну и как ты себе теперь... всё это представляешь? Как, Матвей?
- Никуда я не поеду, Федор Кузьмич... Не могу... Простите...
Сидели долго. В молчании. Матвей застыл на табурете, выпрямившись как статуя, курил одну за другой. Кузьмич только приоткрыл чуток форточку, а потом замер, забившись спиной в теплый угол. За окном стемнело.
- И что ты собираешься делать, Стрелок?
- Работу найду. Поблизости где-нибудь. Грузчиком в магазине. Возьмут, никуда не денутся. Вон, алкашей-то берут.
- Таак... Решил значит... Ну что же... тебе жить...