Волошенюк Дмитрий Анатольевич : другие произведения.

Исповедь Книгопродавца

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

ИСПОВЕДЬ КНИГОПРОДАВЦА или

автогалопом по Руси

Было хотя и страшно, но весело...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

НЕМОСКОВСКАЯ СТОРОНА

ШЕФ

   Шефами именуются люди, возглавляющие какой-либо процесс, -- обычно это бизнес или политика, а затем столь же успешно гробящие его, вследствие своей то ли важности, то ли жадности, то ли еще какой глупости. Сами Шефы со стороны на себя критично посмотреть не могут, так как в силу самой своей природы способны улавливать лишь подобострастные взгляды подчиненных, не удостаивая вниманием все остальные.
   Однако прежде чем стать общепринятым типом Шефа, они претерпевают определенный эволюционный процесс. В самом начале данного процесса они еще, как бы только вылупившись, стараются не очень-то упирать на свою непогрешимость в принятии тех или иных решений -- велик риск завалить все дело -- потому слушают своих соратников внимательно и относятся к ним бережно. В тот младенческий период они еще просто шефы (вот так, с маленькой буквы) или, как говаривал незабвенный император Николай Палыч, старшие среди равных. Но в случае успешного развития событий будущие Шефы обычно раздаются в объемах, что происходит за счет увеличения литража самомнения, подпитываемого определенного сорта сотрудниками, коих одних они теперь и пасут вокруг себя не пользы дела для, а как свиту придворных, играющих короля, тьфу, ты, Шефа!
   Все Шефы люди своеобычные, но каждый Шеф своеобычен по-своему. Своеобычность моего Шефа выражалась в полной противоположности его внешнего обличия и, пардон, внутреннего содержания. Своей пухлой плюшевой внешностью он производил впечатление этакого недотепы, по недоразумению угодившего в Шефы, чем приводил в умиление старушек-редакторш, бухгалтерш, кладовщиц и прочую легковерную женскую братию, из которой потом свирепо высасывал все соки. Мужики же, нанимавшиеся к нему на работу, смотрели на него первоначально свысока и лишь впоследствии, ощутив себя в обстановке военного коммунизма, характеризующейся отменой товарно-денежных отношений, с ужасом осознавали, что вырваться можно, лишь потеряв честно заработанное, либо уж не вырваться никогда.
   Дело в том, что нашим Шефом была разработана гениальная внутрифирменная финансовая политика. Деньги выплачивались понедельно, но с обязательным запаздыванием, размер премий обговаривался устно и нигде не фиксировался, а официальная зарплата с реальной, как вы сами понимаете, даже не соседствовали. Таким образом, размер задолженности можно было варьировать в зависимости от ценности (или бедности) работника и тем самым препятствовать его строптивости или уходу.
   Сам Шеф отговаривался безысходно тяжким финансовым положением фирмы на данный, вот уже который год, момент, призывал всех продержаться еще с недельку, месяц, столетие и при этом вбухивал несусветные суммы в тиражи, которые уже через полгода машинами свозили на переработку в известно какую субстанцию. При этом он совершенно искренне верил в свой очередной проект, не слушал ничьих мнений, даже мнений тех, кому предстояло реализовывать его гениальные идеи. В случае провала он просто обвинял их в неумении работать, но не увольнял! Ведь тогда пришлось бы доказывать вину нерадивого, а это могло сильно осложнить положение самого Шефа.
   Однако возникает законный вопрос, в силу каких причин Шеф до сих пор еще не обанкротился и продолжал влачить отнюдь не жалкое существование. Да все дело в том, что не с младенческих же ногтей он стал нынешним Шефом, в первобытном своем состоянии он был вполне вменяемым человеком, хотя и с определенными задатками. Осуществляя вышеописанную эволюцию, он в ее начальной стадии сумел осуществить несколько проектов, которые продолжали приносить ему дивиденды еще долгое время. Впрочем, крен в сторону умножения убытков становился с каждым годом все круче, что вскоре на своей шкуре ощутили все работники фирмы.
   И вот тогда на Шефа снизошло очередное озарение...
  
  

ОЗАРЕНИЕ ШЕФА

   Для обсуждения очередного озарения было собрано внеплановое совещание старших менеджеров фирмы, включая и вашего покорного слугу. Надо сказать, что совещания у Шефа проходили примерно по тому же сценарию, что и у небезызвестного исторического персоналия в приснопамятном подземном бункере.
   В случае расхождений результатов работы с первоначальными выкладками Шефа он обращался с обвинительной речью к кому-либо из присутствующих, отмечая игнорирование его (Шефа) руководящих указаний, неумения работать под его (Шефа) благотворным влиянием и вообще, завал всей работы. При этом, дабы не сбиться с мысли, Шеф ораторствовал только сам и обрывал возражения со стороны, мотивируя это тем, что он еще не высказался до конца. После заключительных аккордов "совещание" быстренько сворачивалось, сам Шеф исчезал в неопределенных далях, предоставляя своим сотрудникам самостоятельно разбираться в хитросплетениях его виртуозной логики и делать конструктивные выводы.
   Ловить себя на противоречиях он не позволял, словно заправский софист, выворачивая любое несоответствие в свою пользу, так что пришлось верноподданным подчиненным однажды скинуться и на его (Шефа) день рождения преподнести ему весьма своеобразный подарок -- диктофон. Презент, естественно, покупался со смыслом и в большей степени предназначался для нужд самого коллектива, но Шеф сделал вид, что очень ему обрадовался и водрузил его на стол в своем кабинете. Опробовали его в тот же день, диктофон исправно выдал "на-гора" все дежурные пожелания, но с тех пор умолк навсегда по причине таинственного исчезновения в нем батареек (сам проверял).
   Что касается сути указаний, то Шеф, почему-то упорно исходил из идеального представления о мире, в котором не бывает дефолтов, плохих дорог и инфляции. Свои выкладки он начинал с долгого обозревания потолка, как будто именно там, незримо для остальных, были начертаны письмена, которые подпитывали его вдохновение. Вспоминалось нетленное папаши Мюллера: "Нашим партийным бонзам легко фантазировать -- у них нет конкретной работы". В свою бытность Шеф преподавал математику-физику в каком-то техникуме и с той поры абстрактные математические уравнения использовал в практической деятельности, опуская их с небес на землю и не озабочивая себя расчетом погрешности.
   Еще в большей степени это усугублялось отсутствием у Шефа всяких комплексов и присутствием, по его мнению, всеохватного объема знаний. Он консультировал не только своих художников и редакторов -- он мог запросто давать советы профессиональному водителю и в тоже время умудрялся постоянно попадать или в аварии, либо ситуации, когда его автомобиль замирал посреди дороги по причине пустого бака и забывчивости владельца. А уж какие рекомендации он давал авторам! Послушав его со стороны, так и хотелось сказать этому самому бездарному автору: отойди, тебя тут и близко не находилось!
   Однако озарения Шефа стояли особняком в ряду других проявлений его личности. Обычно они осеняли его по ночам, очевидно, в первой ее половине, потому что вторая требовалась на лихорадочный перевод в слова и цифры рухнувшего свыше.
   Назавтра, в середине дня, радостно возбужденный Шеф врывался в свой кабинет и туда созывал избранных исполнить его монаршую волю, его прожект, который, "я не сомневаюсь -- через два-три месяца даст нам прирост... который позволит нам выйти на уровень... который поднимет нас до..." и т.п. Подчиненные покорно кивали, просчитывая в уме ресурсы, необходимые для исполнения, и дружно вздрагивали от необъятности открывающихся перспектив. Некоторые пытались оспорить исходные посылки, озвучить сомнения, но какое там! -- эта проза не могла прервать могучий полет мысли их начальника. "Ваше дело исполнять, издержки беру на себя!" -- гордо звучало в ответ, "ну да, расхлебывать-то нам", -- цедил кто-то сквозь зубы, но шли и пытались исполнить, даже когда и не верили в успех.
   И вот наступил День Очередного Озарения. День с утра как-то не заладился, а потом раздался тот исторический звонок. В трубке улавливалось радостное сопение Шефа:
   -- Через час жду тебя у себя! Надо посоветоваться кое о чем.
   "Как же, "посоветоваться", -- подумал я про себя, -- когда ты советовался...".
   -- Вообщем, жду! -- брякнул трубкой Шеф и я, "предчувствием томим", отправился на совещание.
  
  

СОВЕЩАНИЕ У ШЕФА

   Когда я вошел в кабинет, там, кроме восседавшего во главе стола Шефа, находился только еще один человек -- наш финансовый директор, очень честный, исполнительный, но работник исключительно кабинетный. Оценив состав присутствующих, я со свойственной мне проницательностью сразу сообразил, что сегодня вся ноша должна пасть персонально на мои плечи. "Предчувствие его не обмануло"...
   -- Присаживайся, -- жизнерадостно предложил мне Шеф и полез куда-то под стол.
   Несколько удивленный подобным вступлением, я вопрошающе посмотрел на фин-дира, но тот лишь пожал плечами, выражая полную покорность судьбе. По его отрешенному взгляду, я понял, что дело затевается нешуточное -- финансовый директор страдал от авантюр нашего Шефа больше других, потому что всегда был у него под рукой, и в случае проколов, роль "пылесборника" доставалась именно ему.
   -- Вот, -- выныривая из под стола, провозгласил Шеф и водрузил на стол здоровенный рулон. Финдир горестно улыбнулся.
   -- Что это, -- наконец счел нужным спросить я, дабы не показаться невежливым.
   -- Карта России! -- торжественность Шефа невольно передалась мне, и внутренне я подобрался.
   Разворачивая карту, Шеф сбросил со стола уже упомянутый диктофон, но не обратил на то ни малейшего внимания. Карта впечатляла своими размерами и подробностями. Вся она на столе не уместилась, развернувшись лишь до района Западной Сибири, но и того было более чем достаточно.
   -- Вчера, мне в голову пришла одна идея, -- произнес Шеф страшную фразу, от которой у меня по спине прошла дрожь. -- Я подумал: чего мы со своими продажами крутимся только в Питере и Москве, а ведь вся остальная Россия нами не окучена! Я тут прикинул, что если по России будет шестьсот магазинов, и они будут давать как минимум тысячу рублей приходов в месяц, то это получится...
   Дальше я уже слушал невнимательно. Один вид огромных пространств родной страны завораживал.
   -- Отсюда, -- краем уха все же улавливались отдельные фразы, -- следует, что, мы через полгодика, сможем выйти...
   Я взглянул на финдира. Добрый человек, он все понимал, но что мог сделать?
   -- Момент, -- наконец мне удалось выйти из ступора, -- это как я один буду все это... э-ээ окучивать? У меня ж ни людей для этого нет, ни транспорта, почтой что ли?!
   -- Э нет, дорогой, -- ласково сощурился Шеф. -- Почтой никак не получится. Тебе придется побывать лично во всех этих городах, подписать их на сотрудничество с нами, заключить договора, установить контакты, набрать заказы и, главное, стрясти с них за проданный товар деньги.
   При этих словах финдир сидя, заметно уменьшился в росте, во всяком случае, из-за стола его почти не стало видно. Очевидно, что только сейчас до него дошла вся масштабность проекта, и, соответственно, расходов, в минимизации которых и состояла в основном его деятельность на службе у Шефа.
   -- И каким макаром, я лично все это объеду? -- как мне показалось, язвительно спросил я. -- На поезде что-ли? Так жизни не хватит объехать. А внутри городов -- на трамвае или пешком, с котомкой за плечами? Если же на такси, то конторе нашей -- кипец...
   Кажущаяся неотразимость моих контраргументов подействовала только на фин-дира -- его стало видно побольше, однако главный объект моих убеждений и ухом не повел. Грядущие перспективы озаряли его внутренний взор, и потому глаза не туманились сомнениями.
   -- Не на поезде и не пешком! -- улыбаясь нам, как неразумным детям, ответствовал Шеф. -- Не поездом, а... -- тут он взял паузу, свет в партере погас, -- ... на машине! -- свет вспыхнул.
   Честно говоря, я ничего не понял. Машину я не вожу, личного шофера у меня тоже нет...
   -- Нет, так будет, -- проницательность Шефа не знала границ, -- Николаича сюда! -- приказал он выглянувшему на звонок секретарю.
   Тут наконец и я въехал. Николаич (будем его так условно называть) на нашей фирме подвизался в качестве службы моторизированной поддержки. Ему вменялось в обязанность доставлять по назначению срочные бумаги, отвозить бухгалтеров в банк или, не дай боже, в налоговую инспекцию, встречать нужного человека на вокзале или аэропорту, эвакуировать Шефа, когда он попадал в дорожные передряги. Все вышеизложенное и многое другое ему помогал совершать его верный железный конь "Фольксваген" то ли 88, то ли 89 года выпуска, для городских улиц вполне еще годного, но вот насчет пространств необъятной Родины...
   Пока я прикидывал шансы за и против, на авансцене очутился владелец транспортного средства. Николаич являлся типичным представителем породы людей-кентавров, у которых нижние конечности всю жизнь пребывают в тесном симбиозе с педалями газа, тормоза и т.п. Вне контакта с ними он чувствовал себя как-то неуверенно и ходил по земле, словно кавалерист из-под которого только что украли лошадь. В магазин, на почту или даже стадион (!) он отправлялся исключительно на своей "ласточке", которую любил больше всех женщин вместе взятых, а женщин он оччч-ень любил! Смекалистый за рулем, он был совершенно беспомощен в общественном транспорте, не раз телефонируя со станций метро с воплем: "Где я нахожусь?!" -- потому далеко от машины отходить боялся, и ремонтировал ее всегда в максимальном темпе.
   В то время как Шеф мягко втолковывал Николаичу механику предстоящего пробега, у того медленно багровела лысина, и лицо, прям на глазах как-то, деревенело.
   -- Не буду пугать тебя, Николаич (по-моему, совершенно излишняя фраза), маршрут предстоит нелегкий, но на вас обоих, -- он царственно махнул рукой в мою сторону, -- надеюсь не только я, но и весь наш коллектив, потому что от этой поездки зависит будущее фирмы, а, значит и твое, Николаич, будущее, и детей твоих, и...
   Тут я опять перестал слушать и задумался о своем будущем. Уходить сейчас не представлялось возможным. Во время дефолта моя семейная фирма грохнулась, мы оба с женой остались без своих, жена все никак не могла обрести постоянное место службы, а я, стало быть, огреб... обрел, то есть.
   -- Но послушайте, Шеф, -- донесся до меня умоляющий голос. -- Она же не выдержит такой дороги, это ж вам не по Европам кататься! (гм, а что, может, и тонкий намек -- Шеф недавно вернулся с ярмарки во Франкфурте-на Майне).
   -- Николаич, Николаич -- ты же один из наших старейших сотрудников! -- просто не Шеф, а воплощенная Укоризна. -- На кого же, если не на тебя, я могу опереться?
   Николаич сник. Видно было, что ему проще стоптать собственные ноги на этих треклятых дорогах, чем подвергать смертельной опасности подвеску любимой "ласточки", но въевшееся в поры "партия сказала", не позволяло ему ответить "нет".
   -- Вот и договорились, -- не дожидаясь ответа, резюмировал Шеф. -- Завтра жду от вас предложений о характере маршрута и о его финансовом обеспечении. В первую очередь это касается тебя! -- он вперил в меня испытующий взгляд. -- Ты в поездке старший, с тебя и спрос будет.
   По окончанию тирады, я, взяв, под локоть безмолвствующего Николаича, выкатился из бунке... из кабинета и отправился сочинять маршрут, долженствующий, в недалеком будущем, привести нашу фирму к зияющим высотам финансового благополучия.
  
  

ПРОЕКТ ВЕКА

   Здесь уместно сказать несколько слов о нашей фирме. Вообще-то она очень забавная штука, наша фирма, вернее, фирмы. Всего их две -- одна занимается изготовлением книжной продукции, другой же вменяется в обязанность сбывать произведенное первой, и сбывать с излишком, дабы головной хватало денег и на хлеб, и на масло, и на дальнейшую "нетленку".
   О том, что там такое в очередной раз народилось, фирму-сбытчик ставили в известность лишь на стадии появления сигнального экземпляра книги, то есть когда тираж вот-вот должен был выйти из типографии. Этим "что-то" могли быть и "Занимательные медицинские патологии в 3т.", и "Праздники народов Южного Сомали", и "Пытки по-русски (краткий перечень, цв. илл. извест. худ.)", словом все, что угодно редакционному коллективу издательской фирмы с блистательным Шефов во главе. Круг интересов Шефа столь обширен, что просто диву даешься, как ему не повезло с народом, которому все это богатство приходится втюхивать!
   Бухгалтерий у нас, понятное дело, было две, и потому обе фирмы считались формально независимыми друг от друга, но по существу, наша контора напоминала этакого сиамского близнеца о двух головах, причем в случае "перебора" одной из них, "тошнить", естественно, начинало обе.
   Должность директора "моей" (это я о списочном составе) фирмы занимал человек, на самом деле являвшийся секретарем Шефа. Синекура еще та! Ему приходилось визировать банковские и прочие финансовые документы, а значит юридически оформлять своей подписью идеологию, к которой он не имел ни малейшего отношения, являясь скорее ее жертвой. Мне же выпала большая честь именоваться его замом.
   Сбытовая фирма, к которой я принадлежал (назовем ее "КК" -- "Книжный Клубень", например) географически располагалась довольно далеко от центрального офиса, и потому к нам доносились лишь отголоски тайфунов бушевавших в головной компании. Кстати название головной, вероятно, для конспирации, русскому уху вообще ни о чем не говорит, потому обозначу ее для краткости: "Ы".
  
   Приземлившись вместе с Николаичем за мой стол, мы занялись обдумыванием проекта. Перво-наперво, что у нас имелось в плюсе? А в плюсе была одна давняя поездка Николаича на грузовой машине по пробному маршруту с той же целью, которую нам поставили сегодня. Прислушавшись повнимательней к его бормотанию, я убедился, что мыслим мы в одинаковом ключе:
   -- Тогда в степи под Саратовом чуть коньки не отдал, -- надсадно тянул Николаич. -- Зима, мотор заглох, вокруг, понимаешь, на сто миль никого...
   Воспоминания, видимо, унесли его далеко, и он затих.
   -- Кстати, -- осторожно спросил его я. -- А, где машина-то? Грузовой машины в конторе же нет.
   -- Машину после той поездки мы очень удачно толкнули, -- оживился Николаич. -- Я подлатал ее, чтоб этих лохов по городу повозить, и помахал ручкой. На Псков пошли, больше не встречались, -- он помолчал. -- И, слава Богу.
   -- Ну, ладно, -- я понял, что прежний опыт нам вряд ли пригодится. -- Давай карту автомобильных дорог посмотрим. У тебя такая есть?
   Сбегав к машине, Николаич вернулся с истрепанной книжкой.
   -- Вот, с тех времен еще осталась! -- он с благоговением стал переворачивать страницы.
   -- Ты жевал ее что-ли? На ней живого места нет.
   -- Ты б на меня тогда посмотрел бы! Я целый месяц жену только словами ублажить мог!
   Сильный довод. Тогда, действительно, не книга, а реликвия. Но как же по ней вычислять маршрут? Год издания 92-й...
   -- А с тех пор ничего не нового не строилось, только ломалось.
   Нечего сказать, обнадежил.
   -- Тогда, вот, что. Давай начнем с севера. Череповец, Вологда -- все ж твои родные почти места.
   -- Да-а, -- сказал мечтательно Николаич. -- Девки в Вологде -- это что-то...
   -- Погоди о девках! А магазины в Вологде есть? Книжные, я имею в виду. Ты ж должен знать.
   Николаич задумался. Судя по всему, магазины память его не удержала.
   -- Столько лет прошло. Что и было, теперь не факт, что есть.
   -- Ладно, на месте разберемся. Давай прикидывать маршрут. Значит, до Череповца -- пятьсот пятьдесят км. Так. Теперь Вологда -- еще сто тридцать пять, теперь...
   Целый день мы рисовали схемы различных вариантов, высчитывали километраж, и убеждались, что освоить необъятное малой кровью, как и предполагалось, нам не удастся.
   -- Да, тут одной поездкой не обойдешься, -- заметил вспотевший Николаич, когда предполагаемый маршрут перевалил за третью тысячу километров.
   -- Тут двух не хватит! -- нервы у меня были уже на пределе. -- Что нам, прикажешь, остаток жизни на природе провести? Осень на дворе!
   -- Быстро мы ехать не сможем, -- соль мне на раны сыпалась уже не переставая. -- Дороги сам знаешь, какие, да и в городах -- пока магазины найдешь, пока там поговоришь... То, да се...
   -- Значит, так и доложить Шефу, что в виду длительности маршрута в пространстве и времени его идея невыполнима? Нашими с тобой силами, во всяком случае.
   -- Нет! Ну, зачем ты так, -- Николаич смутился. Служба у Шефа не способствовала развитию фрондерства. -- Скажем, что попробуем. Там видно будет.
   -- Мне нужно уже завтра представить конкретные предложения! Хорошо, ситуацию на дорогах ты мне прояснил. Мнение свое высказал. Машина у тебя не новая, к сожалению, зато иномарка. Будем ехать, пока не она сдохнет, а там... (" Э-ээ!!!" -- послышалось со стороны Николаича)
   -- Э-эээ!!! -- завывание продолжилось на следующем выдохе. -- Ты, что! Серьезно, что-ли?! Вообще никуда не поеду!
   Вот таким он мне нравился. Сразу было видно, что настоящий мужик -- за тачку удавится. Будет о чем поторговаться с Шефом.
   -- Николаич, я пошутил. Я твою "ласточку" тоже нежно люблю, особенно в паре с тобой. Мы ей перед пробегом профилактику сделаем, потом я у Шефа амортизацию за каждый день дороги пробью, да и командировочные не хило бы повысить, ты как считаешь?
   Тут уж возражений не последовало. С деньгами на фирме у всех обстояло не сладко, а уж Николаичу с его многочисленными отпрысками и подавно.
   -- Тогда ты прикинь все окончательно, а я поеду на стоянку. С мужиками посоветоваться насчет машины надо. Насчет денег на профилактику позвоню -- скажу сколько, -- Николаич торопливо двинулся к выходу. -- Да, чуть не забыл, ты там давай считай, дней не жалей, я на тебя надеюсь, -- и он испарился.
   Что ж, контуры предприятия, стали, кажется, проясняться. Ну что неделей не обойдется -- это, как говорится, ежу понятно. Что и двух недельный маршрут охватит, в лучшем случае лишь четверть куска той карты, которая лежала на столе у Шефа, тоже сомнений не вызывало, а вот насколько его честолюбие согласовывалось с его же финансами -- это был еще тот вопрос! Городов на карте хватало, но таких, что могли по народонаселению приблизиться к столь любимому им Франкфурту, оказалось до обидного мало. Просто, буквально раз... даже без два. Расстояния же измерялись полновесным набором километров, и каких километров! Дух от езды по этим трассам у пользователей уже давно не захватывало, зато зубодробильный синдром отмечался у всех.
   Но эмоции эмоциями, а на следующий день, изложив на бумаге лишь техническую сторону дела и присовокупив смету Николаича, я отправился на повторное заседание по данному вопросу.
  
  

СОВЕЩАНИЕ У ШЕФА

2 СЕРИЯ

   Войдя в кабинет, я словно бы попал во вчерашний день. Обстановка и актеры пребывали в неизменном состоянии. Даже степень развернутости карты не изменилась. Рубежи Отечества по-прежнему ограничивались Западной Сибирью.
   Шеф пребывал в рабочем настроении. Он вздыхал, долго смотрел на потолок, потом, что-то написав, придвигал листок бумаги финдиру. Теперь уже финдир вздыхал, грустно смотрел на Шефа и согласно кивал. Работа кипела.
   -- Гм... -- постарался я обратить на себя внимание. -- Добрый день.
   -- Привет, -- меланхолично ответствовал Шеф. -- А мы вот прейскурант для тебя составляем. С собой возьмешь в поездку.
   Ну вот тебе и ответ на все сомненья! Дело-то, оказывается решенное. Чего мы парились?
   -- Я вот свой прейскурант принес. Взгляните, может, что не понравится.
   Шеф принялся довольно рассеяно просматривать мои расчеты, время от времени уточняя:
   -- А что, бензин столько стоит?.. А масло?.. Значит, на сто километров тратится столько?.. -- Казалось, мыслями он был уже там, посреди необъятных просторов, покоряемых его верными сподвижниками, которые, кровь из носу, доберутся до самого края Ойкумены! (См. карту).
   Финдир, напротив, проявлял несвойственную активность. Привстав, он заглядывал через плечо Шефа в листок и, прочитав очередной пункт, оборачивался ко мне, укоризненно качая головою.
   -- Ну, что ж, -- вернулся из полета Шеф. -- Мне кажется, неплохо.
   -- Но, Шеф, -- попытался, было встрять финдир.
   -- Маршрут предполагается серьезный, охват городов солидный, -- Шеф не обращал на посторонние звуки ни малейшего внимания. -- Осталось уточнить, сколько торговых точек может действовать в этих городах. Исходить следует из количества жителей. У тебя есть такие данные?
   Такими данными я располагал. Сравнение с Франфруктом не выходило у меня из головы.
   -- Вот, -- удовлетворенно протянул Шеф, вглядываясь в колонки цифр. -- Теперь общую сумму народа разделим... -- тут он, жуя губами, опять уставился в потолок, -- на десять тысяч, -- интонации Архимеда зазвенели в его голосе. -- И получим искомое число магазинов!
   Меня захлестнуло чувство плохо скрываемого восхищения. Финдира, видимо, тоже, поскольку обычно бессловесный сподвижник решился на сарказм:
   -- А, почему, к примеру, не на восемь... с половиной?
   Я взглянул на него -- браво! Растут же люди. Правда, окончание фразы вышло у него скомканным. Но кого (!) он собирался пронять столь тонкими материями?!
   -- Когда я был в Германии, -- токовал Шеф, вперив пламенный взор в потолок, -- я провел маркетинг на предмет соотношения количества тамошних жителей и магазинов. И вот! -- он даже вскочил из-за стола и принялся возбужденно бегать по кабинету. -- У них это соотношение равнялось примерно один на пятьдесят тысяч. Но у них же Г-е-р-м-а-н-и-я!!! -- можно было прочесть прямо по губам. -- У них же Интернет в каждой квартире, им книги на дом носят, потому и магазинов много не надо. А у нас, особенно в провинции, -- Шеф аж зашелся от воодушевления, -- надо за каждой мелочью ножками топать, потому и магазинов должно быть в три раза... -- он запнулся, что-то вспоминая. -- Нет! В пять, минимум, в пять раз больше!
   Немая сцена. Финдир утерся. Я пожал плечами. Выкладки Шефа относительно уровней прогресса в различных странах мира меня мало интересовали. Вопрос заключался в подоплеке данной статистики. С нарастающим волнением, как момента истины, я ожидал конца спича и в полной мере оказался вознагражденным за долготерпение.
   -- Отсюда, если каждый региональный магазин будет давать в среднем тысячу рублей приходов в месяц (где-то я недавно это уже слышал), то с регионов в целом мы соберем...
   -- Минуточку! -- молчать было просто опасно. -- Откуда взялась эта самая тысяча? Кто ее вычислил?
   Сказал и понял, что сморозил глупость. Финдир сострадательно смотрел на меня.
   -- На основании ежемесячных статистических данных по продажам в Москве и Петербурге и за вычетом тридцати процентов, МЫ, -- Шеф со значением покосился на фин-дира -- тот втянул голову в плечи -- пришли к данной цифре как наиболее объективной и вполне приемлемой.
   Ага, вопрос надо ставить иначе. Не желая вдаваться в дискуссию, кого кроме самого себя имел в виду Шеф, когда произносил сакраментальное "мы", я таки решил (хоть те же гланды) вопрос поставить иначе:
   -- А почему скидка для регионов составляет всего тридцать процентов? Питер по доходам перекрывает другие областные центры в разы, да и культурная все-таки столица. Москва -- так вообще на Луне живет. Где логика?
   "Печаль моя светла...". Какой нездешней, всепрощающей мудростью веяло от лица моего доброго Шефа во время сих неуместных рассуждений! Как проникновенно он смотрел на меня. Смотрел и молчал. Молчал, молчал, а потом, сморгнув слезу, скороговоркой произнес:
   -- Раз вопросов больше нет -- разбегаемся и приступаем к реализации.
   И исчез.
  
  

ПРИУГОТОВЛЕНИЯ

   Нет, я не был зол -- я был просто взбешен. Будущее представлялось мне совершенно определенным: арифметическое количество магазинов умножается на тысячу рублей и вот таким нехитрым образом исчисляется месячный план по денежным поставкам с подотчетных мне территорий.
   И это притом, что специфические предпочтения клиентов, их финансовые возможности, их порядочность, наконец, слагались в уравнение с таким количеством неизвестных, что для его решения потребовалась бы уже не высшая математика, а куда более продвинутые методы -- гадание на потрохах жертвенных кур, например. Если же ко всему прочему присовокупить наше хроническое недофинансирование типографий, отчего сроки выхода тиражей по надежности соперничали с прогнозами Гидрометцентра, творческие изыскания Шефа, охватывавшие диапазон от практического столоверчения до анализа достижений медицины вымерших народов... Да что там говорить! Короче, вся эта сумма непреодолимых обстоятельств ставила жирный крест на каких-либо прогнозах в отношениях с практичной и вполне безденежной провинцией.
   Такими примерно вот сентенциями пичкал я финдира, после того, как мы остались одни. Финдир вздыхал, согласно кивал головой, но его внимание явно больше занимала итоговая цифра представленного мной проекта. По всей видимости, стратегические резервы для проведения широкомасштабной торговой оккупации у фирмы отсутствовали.
   -- Слушай, а вот эта цифра -- "профилактика", она как-то будет подтверждена чеками, документами?
   -- Естественно! -- я ни минуты не сомневался, что Николаич в случае необходимости смог бы документально подтвердить даже ремонт авианосца.
   -- Отчего столько денег нужно на амортизацию? Как она вычисляется? -- не унимался финдир.
   Ну, это была уже не моя епархия. Жестом фокусника я распахнул дверь. На пороге возник зловеще улыбающийся Николаич. Несколько минут назад он пропустил через себя фантом ввинчивающегося в пространство Шефа, успев на ходу получить от того карт-бланш на обустройство транспортного "двигателя торговли", и теперь собирался конвертировать сотрясание воздуха в твердую валюту. Цинизм вопросов финдира, особенно последнего, видимо, глубоко потряс его чувствительную натуру. И он ринулся в атаку.
   -- А знаешь ли ты, уважаемый (высший градус возмущения!), до какой степени раздолбаны дороги? Не ты ли на собственной заднице недавно это ощутил?
   (Маленькое отступление. Действительно, несколько месяцев назад финдир вынужден был с фискальной целью посетить соседний областной центр. Для придания статуса поездке он отправился в путь на машине, ведомой Николаичем. Не знаю, как статус, а вот некоторые части тела финдира претерпели серьезный ущерб. Обратно он возвращался на поезде.)
   -- Вспомни, сколько ты потом отлеживался! -- не унимался правдолюбец. -- А мне, что ли, даром свою машину гробить?! Ты полежал, почесался и хоть бы хны. Сидишь вон опять, не ерзаешь, а машине запчасти требуются! Ты знаешь почем нынче сайлент-блоки?! -- страшным голосом, наконец, возопил он.
   Фендир не знал. Убийственный аргумент окончательно сломил его волю к сопротивлению. Он молча поставил на документе свою визу и отправился в бухгалтерию. Кстати, я тоже был в неведении насчет котировок курса сайлент-блоков.
   -- Николаич, а действительно, почем? -- спросил я, пока финдир отсутствовал. -- И что это за зверь такой?
   -- Долго объяснять, -- махнул рукой мой будущий спутник. -- А почем, шут его знает, за всем не уследишь.
   Чтобы не терять даром времени, мы принялись обсуждать приоритетные направления предстоящего пробега. Проще говоря, решали, куда курс держать -- на север или юг. Маршрут предстоял круговой, потому выбор направления оставался на усмотрение участников.
   -- Вначале, лучше пойти на Новгород, -- убеждал Николаич. -- До Череповца почти шестьсот, а до Новгорода сто восемьдесят километров всего. В случае чего, дешевле назад дотащить будет.
   -- Кого дотащить? -- не понял я.
   -- Нас, кого же еще. Вместе с машиной.
   Его оптимизм настораживал.
   -- У тебя, что машина не в порядке? Чего ж ты молчал?
   -- Да в порядке, навроде... Но кто его знает... -- стелил себе соломку Николаич.
   Похоже, одними сайлент-блоками дело не ограничится.
   -- Вот что! Бери с собой все, что возможно, все прибамбасы, которые можно менять на ходу. Эвакуация -- это крайний случай. Раз уж подписались на авантюру, надо доводить ее до полного... осуществления. Ну, в общем, ты понимаешь.
   -- Понимаю, понимаю, командир, -- расплылся в улыбке Николаич. -- Будь спок, ни я, ни "ласточка" тебя не подведем.
   -- Будем надеяться, -- ощущение тревоги не покидало меня. -- Сейчас получишь деньги и топай в автолавку за костылями для птички своей хромоногой.
   Николаич открыл было рот, чтобы спокойно и с достоинством ответить на хамство, но, заметив финдира, с пачкой денег в руке, переключил свое внимание на купюры.
   -- Я сразу и за профилактику и за амортизацию заберу, -- твердо заявил он. -- Плюс командировочные, плюс резерв...
   -- Стоп, стоп, -- пришлось напомнить ему о субординации. -- Может, ты и мои командировочные заберешь? Резерв поступает в распоряжение начальника экспедиции и будет использован для налаживания контактов с аборигенами, а так же для преодоления невыносимых обстоятельств, в частности, гаишников.
   Невнятно бурча себе под нос что-то относительно количества начальства на единицу площади, Николаич тем не менее покорно расписался в получении утвержденной мною суммы и, учтиво попрощавшись, отправился делиться накипевшим с бессловесной железной подругой. Я остался. Предстояло уточнить некоторые детали.
   -- У меня вот какой еще вопрос, -- обратился я к финдиру, выводя его из задумчивости. -- Шеф, говорил о прейскуранте. Хотелось бы взглянуть на него.
   -- Да, конечно, -- спохватился тот. -- Вот, пожалуйста.
   Внимательно исследовав предложенный документ, я обнаружил в нем целых восемь наименований книг и великое ценовое многообразие. Заинтересовавшись последним обстоятельством, я обратил внимание, что система скидок находилась в зависимости от: а) скорости оплаты и б) количества забираемой продавцами продукции. Причем, когда оба эти фактора приближались к противоположным придельным значениям (max продукции за min времени, или, наоборот, книжек на грош, а расчет в Судный День), особых проблем в определении цифры не возникало, а вот промежуточные варианты предполагали наличие в голове исполнителя неслабого бортового компьютера.
   Пример задачки из данного учебника: если берется от 100 до 500 экземпляров книги "Как отправлять естественные надобности без слез" с базовой ценой в 226 рублей и оплата производится в пределах месяца, то скидка составляет 15 % от базы, если книжек уже от 500 до 1000 штук, то при соблюдении прежних временных рамок она возрастает до 20%, а ненормальные, польстившиеся на более крупную партию, будут вообще облагодетельствованы -- 25%! Подобным же образом должны производиться расчеты для отрезков в 2 ,3 и более месяца соответственно, с пропорциональным уменьшением процента скидки и т. д. и т. п.
   Вышеизложенная считалка предназначалась только для данного издания, поскольку у остальных варьировалось количество экземпляров, сопутствующее каждому проценту скидки. Необходимо было найти алгоритм решения этого окаянного уравнения, дабы не запоминать всю шифровку целиком.
   Внезапно я обратил внимание на увесистый фолиант, лежавший на краю стола. Кирпич объемом в 1500 страниц, увенчанный заголовком: "Мат как способ выживания в социуме. Исследования. Откровения. Комментарии специалистов" числился в списке за N1 по цене 454 руб. за "откровение" и определенно мог претендовать на звание ключа от шифра.
   Финдир подтвердил мою догадку: "Мы используем "Мат" в качестве эталона для всей нашей остальной продукции. В ценовом отношении, разумеется. Например: одна штука "Мата" по цене и весу соответствует примерно двум "Естественным надобностям" или пяти "Вымершим народам". Отсюда мы можем рассчитывать цены для каждого издания в условном пересчете на "Мат".
   -- Он вообще стоит у нас особняком, -- финдир любовно огладил корешок кирпича. -- Солидная книга и долгоиграющая -- переиздания почти не требуют доработок.
   -- Так! -- решительно сказал я. -- С ценовой политикой мне все ясно, а вот с издательской -- полный караул. Как прикажете подобной номенклатурой торговать? Восемь изданий! Из них, может быть, только вот эта, "долгоиграющая", да "Блатной английский" имеют хоть какую-то ликвидность, а остальные?! Кому, интересно, я сплавлю кулинарную брехню с якобы рецептами блюд, подававшихся при дворе Екатерины Второй? Кто их в Кологриве готовить будет и, главное, из чего?! Или вот, смотрим по списку: гороскопы некоего Шустрого на текущий год -- так на дворе уже сентябрь! Мне что же, придется отлавливать лишь тех граждан, которых угораздило появиться на свет в четвертом квартале? Да и неизвестно, что он там наплел, этот Шустрый. Где-то, я его фамилию недавно слышал... В "Криминальной хронике", что-ли?
   Воспользовавшись минутной заминкой, финдир поспешил вставить слово.
   -- Не переживай. Тебе сейчас главное договора заключить с контрагентами. А там напечатаем еще что-нибудь, -- он запнулся, -- путное...
   -- Ничего не попишешь, придется работать с тем, что есть. Кстати, а почему здесь отсутствует книжка "Как сохранить здоровье и жизнь в командировках"? Весьма актуальная тема.
   -- Типографии не проплатили, -- потупился финдир. -- Шеф считает более приоритетным направлением серию "Философская антропология в свете изысканий антропологической философии". Все средства брошены сейчас туда, но и там не все гладко.
   -- Господи, первое приятное известие за целый день! Чтоб он свою "андрологию" ваял весь остаток жизни. Меня ж с такой литературой непременно побьют, причем правы будут. Ладно, упакуй образчики наших шедевров, прайсы размножь и погрузи на Николаича, а я с ним созвонюсь. Да, будет клянчить деньги на безотлагательный ремонт фаркопа -- не давай, сошлись на меня. Даже если заявит, что из-за этой неисправности у него машина не сдвинется с места.
   -- А, что еще за "фаркопа" такая? -- ошарашено спросил финдир.
   -- Крюк сзади, чтобы прицеп тащить, -- подмигнул я. -- Случайно узнал. Ни на что больше не давай. Результат еще нулевой, а накладных уже о-го-го... Мне ж придется их потом доходами покрывать, а с каких... Ну пока, пошел собираться.
   -- Удачи тебе, -- прочувственно сказал финдир. -- Ровной дороги и добрых гаишников.
   Его бы слова да Богу в уши! Итак, мы отчалили.
  
  

МЫ ЕДЕМ, ЕДЕМ, ЕДЕМ...

   Выехали мы по холодку, на рассвете. На заднем сидении вперемешку с домашней снедью, уложенной в объемистые пакеты, находились коробки с образцами продукции нашей фирмы. Обстоятельный финдир не поленился добавить к имевшимся на складе книгам раритеты 3-4-годичного выпуска, существовавшие лишь в единичных экземплярах. Когда я спросил Николаича, зачем он согласился забрать с собой этот мусор, да еще и на иностранных языках, то услышал в ответ длинную тираду, смысл которой сводился к тому, что "он человек маленький, а начальство раз сказало, значит, ему видней, начальству этому, хотя ни хрена оно ничего не понимает, начальство это гребанное". Судя по тональности, попытки получения контрабандных финансовых вливаний имели-таки накануне место и окончились безрезультатно.
   Однако светило солнышко, за стеклом машины разворачивались перспективы нетронутой еще осенью и цивилизацией природы и, незаметно для самого себя, Николаич оттаял.
   Двигались мы на юг. В конечном итоге я согласился с доводами Николаича о приоритетном направлении нашей первой поездки. И не стоимость возможной эвакуации сыграла здесь решающую роль. Дело в том, что областной центр, в который мы сейчас направлялись, был неплохо известен моему славному водителю в результате ставшей на фирме притчей во языцех экспедиции финдира, о которой я уже упоминал.
   В состоянии душевной гармонии мы въехали на неказистую бензозаправку и притулились аккурат между двумя деревенскими средствами передвижения. Из левой колонки заливал топливо в баки трактор "Беларусь", а место справа занимала бодро помахивающая хвостом лошадь, впряженная в телегу с сеном. Не успел я толком разглядеть, чем она там, собственно, заправлялась, как наша машина уже выкатывалась обратно на трассу. Выкатываться-то она выкатывалась, но маневр ей полностью завершить не удалось.
   Внезапный удар в противоположную дверцу прервал мои раздумья о тщетности познания. Мгновением позже раздался скрежет, еще не отзвучавший, когда его перекрыл истошный мат, сменившийся опять же матом, но уже снаружи -- Николаича словно выдуло из кабины. Пришлось и мне выбираться.
   Открывшаяся картина представляла собой весьма живописное зрелище. Наш "Фольксваген" с распахнутой настежь, покореженной дверью перегораживал наискось шоссе, перекрывая встречное движение. Ближе к обочине, тоже наискосок, но развернувшись "мордой" в противоположном направлении, замер старенький "Москвич" ярко оранжевого цвета с разбитой фарой. Видимо, удар пришелся по касательной, поскольку оцарапан был наш автомобиль вплоть до багажника.
   Страсти кипели в непосредственной близости от машины злоумышленников. В центре небольшой группы, состоящей из участников ДТП и зевак, вулканизировал Николаич, ему достойно оппонировала пожилая пара, ведущую скрипку в которой исполняла дама с лицом и фигурой отставного боксера.
   Чем ближе я подходил, тем громогласнее и неразборчивее становились взаимные упреки. Назревал кризис и неизвестно, в чью пользу завершился бы финальный раунд, не развяжись у меня на полдороге шнурки. Покуда я приводил обувь в порядок, из наружного кармана моей куртки выскользнул мобильник и громко брякнулся об асфальт.
   Чертыхаясь, я поднял его, включил и стал слушать -- работает ли? Вместе с гудком до меня дошло, что вдруг стало на удивление тихо. Разогнувшись, я посмотрел в сторону бойцов. Перезрелая пара, сбавив октавы, договаривалась с Николаичем о размере компенсации. Остальные же деревенские жители с нескрываемым уважением таращились в мою сторону. Очевидно, они решили, что я докладываю пахану о происшествии. Мобильный телефон в те времена (сентябрь 99 года на дворе!), да еще в сельской местности, служил признаком принадлежности к бандитской аристократии.
   Выключив трубу, я со значением поглядел на местных. Те намек поняли и торопливо разбежались по неотложным делам. "Москвич" умчался в числе первых. Поле битвы осталось за нами. Теперь следовало оценить ущерб.
   Охая и ахая, как будто ощупывая собственные переломанные ребра, Николаич гладил изуродованные бока машины, и в глазах его стояли слезы. Я, как мог, пытался утешить несчастного автолюбителя, но слова мои падали в пустоту. Затем Николаич сделал попытку закрыть поврежденную дверцу и, как не странно, она исправно встала на место! Слабая улыбка заиграла на губах страдальца. Он принялся поочередно то открывать, то закрывать дверь, нарочито щелкая замком, при этом живо напоминая ослика Иа-Иа, тронувшегося от счастья.
   Наступившую идиллию ("открылась, опять закрылась") грубо прервали сразу несколько клаксонов. Оказывается, перед нами на дороге скопилось с пол дюжины автомобилей, владельцам которых надоело наблюдать за сюсюканьем счастливого ослика. Быстро загрузившись в экипаж, мы вырулили на свою полосу и, тормознув на обочине, попытались осмыслить, на каком находимся свете.
   -- Что имеем? -- открыл я прения. -- Во-первых, машина на ходу, во-вторых, дверь защелкивается, значит ты не выпадешь и не оставишь меня одного, улетающего вдаль, -- остроты давались мне сейчас с трудом.
   Повисло тягостное молчанье. Наконец Николаича прорвало.
   -- Эти [...]! -- захлебываясь от нахлынувших воспоминаний, горячо заговорил он. -- Ни хрена, кроме себя не видят. Я ведь включил поворотник, подождал, пока чисто будет, выехал, а этот [...] сбоку вылетел на полном газу -- и в меня, козел [...]! Я еле успел по тормозам. Как можно лететь, когда на главную выскакиваешь?! [... ... ...]! Старое мудило, -- уже спокойней подытожил мученик беспредела.
   -- Ну, свое он тоже получил, так ведь?
   -- Так, -- зашуршал бумажками повеселевший Николаич. -- На все не хватит, но есть резерв!
   Наличие резерва оставалось его незаживающей раной.
   -- А, сколько надо? -- спросил я, мысленно прощаясь с деньгами.
   -- Значит так, сперва надо отрихтовать, потом грунтовка требуется, покраска...
   -- Подробности оставь для отчета! Ты мне общую сумму назови.
   И он назвал. Я поперхнулся. Около получаса мы спорили о цене вопроса и только после моего категоричного: "мы и так неплохо смотримся, оставляем, как есть!" -- он сдался и по секрету поведал мне, что на нашем маршруте присутствует город, где, по слухам, можно сделать все вдвое дешевле, чем в Питере.
   -- Так чего ж ты по питерским расценкам считаешь? -- возмутился я.
   -- Привычка, -- простодушно сказал Николаич. -- Еще недалеко отъехали.

ОТСТУПЛЕНИЕ ПЕРВОЕ -- ТЕХНИЧЕСКОЕ

(Справедливости ради, можно вспомнить отступление, связанное с финдиром, но то было совсем маленькое отступление, так, скорее отступ).

   Первоначально я хотел изложить наши похождения, нанизав их на истинный вектор маршрута, как на шампур, и сообщив тем самым известную стройность повествованию. Мне казалось, что упоминанием соответствующих наименований населенных пунктов, в которых разворачивалось действо, тамошних магазинов, бывших основной целью путешествия, я придам своим путевым заметкам большую достоверность в глазах недоверчивой публики. Однако по зрелом размышлении я отказался от подобного намерения.
   Прошло уже достаточно времени, чтобы можно было в точности воспроизвести все перипетии, выпавшие на нашу долю, увязав их с каким-то конкретным местом или временем. По натуре я не фотограф, моей душе ближе импрессионисты с их созвучием красок, и потому мне глубоко безразлично в каком именно огороде произрастал подсолнух, вдохновивший Ван Гога.
   К тому же не хотелось, даже невольно, обидеть жителей конкретных мест обитания, особенно градоначальников, сообщением, что столь знаменательные события миновали стороной их любимые города. Что касается диалогов, воспроизводимых мною, то произнесенные в одной точке пространства, то они, словно под копирку, повторялись в другой, удаленной от первой на сотни и тысячи километров и к географии не имели никакого отношения.
   В связи с вышесказанным я принял решение достаточно приблизительно выдерживать хронологию и направление маршрута (маршрутов), города обозначать ничего не значащими начальными буквами их действительных имен, а в отношении магазинов использовать созвучные или близкие по смыслу названия.
   На практике, правда, это звучит довольно дико: в город Н, магазин "Непотребсоюз" фирма "КК" поставила продукцию издательства "Ы"! Зато никто ничего не понял и все довольны. А если кто чего-то и понял, так это его личные проблемы и нас, с Верховным Судом они не касаются.
   Короче, едем дальше.
  
  

МЫ ЕДЕМ... В ГОРОД Н.

   В город Н. мы въехали с двухчасовым опозданием от намеченного графика. Наш лимузин на последних километрах принялся стучать колесами, как копытами, на манер цирковой лошади, и скорость пришлось сбросить до минимума. Внутри города дорожное покрытие отслеживалось тоже местами, потому передвигались мы на ощупь, по радиатор ныряя в очередную лужу и с трудом выплывая на поверхность.
   Однако в Н. Николаич ориентировался хорошо и после двух десятков окунаний мы уже стояли перед дверьми небольшого магазинчика с многозначительной вывеской "ХА".
   -- Это тот самый, куда я финдира возил!
   Я внимательно осмотрел фасад легендарного учреждения. Ничего особенного -- стекляшка в стиле середины 70-х, с витриной, которую в последний раз мыли немногим позже, заурядное на первый взгляд строение. Однако само название магазина давало понять, что внешность обманчива. Оно недвусмысленно издевалось над нами.
   -- "ХА", гм... А, что такое "ХА"? Что означает? -- спросил я Николаича, как специалиста по здешним краям.
   -- Магазин называется... не помню как! "ХА" -- это то, что осталось. В прошлый раз было "ХАМ". "М", видать отвалилась, уже.
   Действительно, следом за наличествующими на штукатурке проступали размытые контуры букв отсутствующих, однако, каких именно, разобрать не представлялось возможным. Очевидно, что буквы опадали последовательно -- справа налево.
   Пока я засовывал в рюкзак образчики литературы, Николаич приводил меня в рабочее настроение:
   -- Тетки тут работают -- просто жуть! -- шептал он, опасливо посматривая в сторону дверей магазина. -- Финдира они хором облаяли, когда он приезжал у них деньги трясти, они "Кодексом" этим самым, нашим, чуть ему в башку не не зафуфырили! Потому название тогдашнее им очень даже по делу было.
   -- Ты там, поосторожней, -- отечески напутствовал он, тщательно запирая за мной изнутри все двери автомобиля.
   С чувством понятной тревоги я переступил порог зловещего заведения. Внутри пространства, огороженного прилавками, покупателей не наблюдалось. Прямо напротив входа, в промежутке между книжными шкафами, висела картина, изображавшая в профиль какого-то сурового мужика -- судя по длинной, завитой колечками бороде происхождения закордонного и стародавнего. Портретного сходства ни с вождями пролетариата, ни с акулами капитала не прослеживалось, греческим этот профиль тоже назвать можно было с натяжкой, скорее нечто библейское... Моисей, что, ли?!
   -- Чего надо? -- услышал я откуда-то сбоку.
   Повернув голову, я заметил довольно объемистую даму, занимающую почти все пространство в стеклянной кабинке кассы. Дама в упор сверлила меня взглядом, который, как и вопрос, трудно было истолковать в доброжелательном смысле. Вероятно, вид человека с рюкзаком за плечами вызывал у нее невольные ассоциации с квартирными кражами, собиранием бутылок и прочими малопочтенными занятиями.
   -- Добрый день, -- учтивостью я попытался рассеять возникшее недоразумение. -- Собственно, я к вам из С-Петербурга приехал на предмет возобновления сотрудничества между нашими организациями.
   -- Чего надо? -- вопросы тетки не отличались разнообразием.
   Я начал потихоньку закипать. Кассирша полностью перекатила туловище в мою сторону и вдруг дико заорала, по-прежнему глядя прямо на меня:
   -- Петровна!
   Мне стало не по себе. Я даже оглянулся -- сзади было пусто. За кого она меня принимает? Петры у меня в семье сроду не водились, да и сам род вроде бы не соответствовал половому посылу.
   -- Петровна!! -- продолжала надрываться странная особа, не сводя с меня глаз.--Петровна! Тут опять этот "Книжный клубень" притащился!
   Наступила тишина. Затем откуда-то, издали донеслось:
   -- А пошли его... Колорадского жука на них нет...
   Приветливость, с которой меня здесь принимали, просто очаровывала. Хотя бы из спортивного любопытства стоило разобраться в причинах.
   -- Чего ж так не ласково? Я к вам мирными намерениями, а вы сразу вредителями пугаете...
   -- Петровна! -- в ответ проверещала кассирша. -- Слышь, Петровна! Он еще спрашивает!!
   Тут из-за шкафов вывернулась сухощавая, маленького росточка бабулька и порысила в нашу сторону. Вид у нее был решительный. Тараторить она начала еще на ходу:
   -- Вы ведь из Питера, фирма "КК", так?
   -- Так, хотя, как вы догадались...
   -- А с нами никто, кроме вас из Питера не работает (что не удивительно!), потому вычисляется просто!
   -- Ну хорошо, а в чем конкретно фирма наша провинилась, объясните. Я вот образцы продукции привез, хотел с вами договор на дальнейшее сотрудничество заключить...
   -- Сотрудничество... -- презрительно протянула заведующая (по возрасту -- в самый раз). -- Мы организация серьезная, научной и юридической литературой торгуем, а вы, нам что подсовываете?
   На прилавок прямо передо мной шлепнулся увесистый том. Я вгляделся. На обложке значилось "Кодекс МУ". "МУ" и все тут. Просто "МУ" для магазина "ХА", понимаешь... В моем прейскуранте сие мычанье не фигурировало. Надо было как-то выкручиваться.
   -- А, чем плох-то, -- я попытался незаметно перелистать таинственный "Кодекс". -- Ну вот, ясно же сказано -- свод уголовного права Китая. У вас же магазин юридической литературы! Почему бы читателям ни приобщиться к законотворчеству других стран, наших великих соседей, заметьте. Если у них так и дальше дело пойдет, смотришь, скоро по китайским законам жить станем!
   -- Да годов, каких годов законы-то! -- простонала заведующая и ткнула пальцем куда-то вниз страницы.
   Меня бросило в пот. На титульном листе, под словами "свод уголовного права", в самом низу, мелко-мелко читалось: "составлен приб. В 10 в. до н.э."! Я лихорадочно попытался сопоставить эту дату с какими-либо известными мне событиями. Вроде бы примерно в то время громили Трою, если верить показаниям слепого информатора. Не густо. Какого хрена Шефа занесло в столь древнюю китайскую юриспруденцию, объяснить не представлялось возможным.
   -- А зачем брали, коли, не интересуетесь истоками китайского правоведения? Книга не для широкого круга читателей, можно сказать, элитарная, -- изворачивался я так и этак.
   -- Да брала я как раз для широкого круга! У нас челноки в Китай мотаются за шмотками, а законов тамошних не знают. Вот и хватали поначалу! А как разобрались, в чем дело, так мне чуть магазин не подожгли. Буквы вон с фасада посбивали, -- плаксиво добавила она.
   Откровенно говоря, мне ее стало жалко. И себя тоже. Сбыт, он ведь что? Сбыт -- народ подневольный, им чего дают, то они и продвигают, от продаж ведь их зарплаты зависят. Разве их спрашивают, чем торговать! На, вот, крутись, втюхай, кровь из носу, а нет, так и сиди на своем мизерном жалованье и не скули -- сам виноват, коли твои продажи не соответствуют высоконаучным маркетинговым исследованиям. Кем эти исследования проводятся, по какой методике, на каком фактическом материале -- тебя касаться не должно! Чьи деньги, тот и решает. Процент продаж обеспечь, а там хоть мама не горюй. "Мои мысли, мои скакуны..."
   -- А, между прочим, никто из ваших не предупредил меня об этих доисторических законах! -- ворвался извне сварливый голос. -- Как воды в рот набрали (ага, они идиоты что-ли?). Да разве я рассмотрю такие малюсенькие буковки? Через меня в день столько книжек проходит! Я и заведующая, и товаровед, и продавец! А тут еще приехал этот ваш, упитанный, и говорит, мол, "хотим получить остаток денег за реализованную вашей организацией нашу книжную продукцию", -- очень похоже воспроизвела она интонации финдира. -- Так я ему продукцией этой чуть его организацию не проломила!
   Я представил себе, каково пришлось мягкому, интеллигентному финдиру и мысленно поблагодарил его. Мне ведь еще не угрожали расправой. Все-таки время сбивает накал страстей.
   -- Ну давайте я заберу оставшиеся книги, -- примирительно сказал я. -- Зачем вам ими склад загромождать? Готов пойти навстречу.
   -- Нет уж, -- мстительно пропела старушенция. -- Я ваше творение по сортирной надобности использую. Жестковато, конечно, но народ у нас бедный, неприхотливый, на туалетную бумагу не тратится. Еще можно кульки для семечек сворачивать.
   "Можно, -- мысленно согласился я. -- Много есть отраслей народного хозяйства, в которых может найти достойное применение продукция издательства "Ы"!".
   -- Так что двигай, касатик, отсель. Ничего вы от меня не получите. Можете хоть в суд обращаться -- я такой хай подниму, что колорадский жук вам божьей коровкой покажется!
   Поблагодарив достойную даму за дружеский совет, я двинулся было к выходу, но словечко "хай" воскресило мое давешнее любопытство.
   -- Последний вопрос, если можно. Как расшифровывается название вашего магазина? Сейчас оно "ХА", а говорят, раньше "ХАМ" было.
   Заведующую затрясло. Воспоминания об утраченных буквах, видимо, жгли ей душу. Выбросив руку в сторону портрета кучеряво завитого дядьки, она почти прорычала:
   -- Х-ХА-ММУ-РА-ППИ-ИИ!!! -- от негодования, ей не удалось сразу все имя без запинки целиком воспроизвести. -- Древнейший законодатель вавилонский!
   -- Ах вавилонский! Так чего ж вы на китайцев в обиде. По сравнению с его законами наш "Кодекс" просто новье!
   Сознавая, что рискую приобщиться к таинствам "Кодекса МУ" отнюдь не вербальным образом, я выскочил за дверь и бросился к машине. Николаич, увидев меня, скатывающегося по ступенькам, сдуру открыл дверцу и дал по газам. Машина прыгнула вперед, бухнулась в очередную лужу и застыла.
   -- Ну и чего ты там высиживаешь?! - злобно заорал я (предшествующая беседа никак не способствовала подъему настроения, а цирковые номера и подавно).
   -- Сейчас, сейчас, -- донеслось со стороны лужи.
   "Ласточка" с трудом выбралась на твердое покрытие, но движения в мою сторону не последовало. Пришлось идти самому. В салоне было мокро и воняло тиной.
   -- Чего ты так рвал-то? - чуть успокоившись, поинтересовался я, когда мы уже удалились от треклятого магазина на солидное расстояние.
   -- Да я подумал, гонятся за тобой, и как-то само собой сработало...-- Николаич сконфуженно отводил глаза, видимо, ощущая неловкость.
   -- Вообщем, ты почти угадал, -- раздражение на напарнике вымещать не пристало. -- Спасибо, что предупредил, какая встреча мне готовится. В таком роде все и случилось. Моя ошибка, что заранее не поинтересовался насчет предыдущих поставок.
   -- Неужто и в тебя "Кодексом" зафуфырили? -- голос Николаича дрогнул. -- Вот, бл...ди!
   -- Почему сразу зафуфырили! -- я нервно затянулся. -- Но дело к тому шло. Можно сказать, ходил по лезвию бритвы. Признавайся, какие дальнейшие подарки меня ожидают и где вы еще наследить успели!
   -- Командир, ей-богу, как вспомню -- сразу скажу! Вот про "Кодекс" же вспомнил... А финдир понежней тебя оказался, -- помолчав, добавил он. -- Прыгнул в поезд и усвистал до дому. Потом неделю очухаться не мог.
   -- Опыт, Николаич, опыт, -- невольно приосанился я. -- Ведь в прошлом мне не только делать, но и втю... продавать свои книжки приходилось! Ладно, что у нас дальше по плану?
  
  
  

МЫ ЕДЕМ...ПО ДОРОГЕ В ГОРОД Т.

   Надо заметить, что между уездными городами Н. и Т. пролегает вполне сносная по российским меркам, но забитая сверх всякой меры федеральная автострада. Многотонные фуры колесами выбили там на асфальте что-то вроде лыжни и планомерно углубляют ее из года в год. Эту трассу не любит никто, но все ею пользуются, потому что кратчайшим расстоянием между двумя точками, как известно, является прямая.
   Мы с Николаичем имели задачу иного рода. Нам вменялось охватить максимальное количество магазинов, исчисляемое в нашем случае как сумма проживающих на территории России граждан, деленная на... Ну, теория вам известна.
   Умозрительные построения Шефа обусловили логику нашего движения и потому прямоезжей дороге мы предпочли боковую, нехоженую, приведшую нас в древнерусский городок с соответствующим старорусским названием. Городок славился грязелечебным курортом, и я надеялся найти в нем развитую туристическую инфраструктуру, как-то: магазины, магазины и еще раз магазины.
  
   Въехав в город С.Р., мы убедились, что помимо лечебных здесь широко представлены и другие виды грязей. С инфраструктурой дело обстояло много сложнее. После долгих расспросов флегматичных горожан, мы наконец напали на след и попетляв с полчаса, оказались у магазина с таким дорогим сердцу каждого книгопродавца наименованием "Книги"!
   Однако найти его оказалось несравненно легче, чем в него попасть. Вероятно, за некоторое время до нашего прибытия магазин осуществил отгрузку чего-то крупногабаритного, которое затем благополучно застряло в дверном проеме и заперло тех, кто находился внутри. Судя по охриплым воплям, доносящимся оттуда, терпение затворников иссякало, что они вскоре и продемонстрировали, вынеся преграду вместе с косяками наружу. Здесь ящик подхватили счастливые владельцы, а из развороченного проема как из муравейника во все стороны хлынули освобожденные покупатели.
   Николаич обратил мое внимание на характер приобретенных ими товаров. Действительно, у большинства в руках наблюдались предметы нехитрого домашнего обихода, как-то: топоры, вилы и сковородки разнообразных калибров. Попадались лопаты.
   -- Партизанский край, -- прокомментировал Николаич. -- Вооружаются. Привыкли жить на самообеспечении.
   -- Тьфу на тебя! Шуточки все шутишь. Может распродажа, какая.
   -- Так иди, проверь. Ежели и распродажа, то вовсе не книжная.
   В его словах был резон. Дождавшись рассредоточения "партизан" по окрестностям, я направился в магазин. Образцов я с собой на этот раз не захватил, что-то наводило на мысль о неуместности самого понятия "книга" под сводами здешней "Книги". Хотя смотря какие книги...
   Ну, вообщем, мы оба оказались правы. Распродажа садово-кухонной амуниции, судя по ценникам и опустевшим полкам, закончилась к обоюдному удовольствию сторон, а вот сангигиеническая аппаратура, загромождавшая другую половину заведения, видимо, еще дожидалась своего часа. Следов титульной продукции я не обнаружил.
   Посреди торгового зала стоял невысокий лысоватый человек. Уперев руки в бока, он с блаженной улыбкой созерцал освободившееся пространство, очевидно, мысленно вырабатывая стратегию наивыгоднейшего его заполнения. Мне ничего не оставалось, как изъять его из нирваны.
   -- А, из Питера! -- тем не менее, обрадовался он. -- Очень приятно. Бывал у вас, бывал -- красивый город. Меня зовут Митрофан Сергеич, директором я здесь.
   -- Митрофан Сергеевич, -- вкрадчиво, дабы не спугнуть, начал я. -- Магазин у вас хороший, популярный. Народ его посещает исправно, аж двери выносит, но... вот ассортимент ваш, так сказать, не вполне с предназначением э-э-э... стыкуется.
   -- Вы о книгах? -- удивился он. -- Ну что вы, мы эту сторону деятельности не забываем. Как учреждение культуры имеем льготы по аренде. Идемте, сами убедитесь, -- и Митрофан Сергеич решительно зашагал к унитазам.
   Протиснувшись меж монбланами из сантехники, мы оказались перед малюсеньким прилавком, за которым храпела дородная деваха. Перед ней вповалку лежали книжки о черной и белой магиях.
   -- Зоя, проснись, -- потряс ее за плечо директор. -- Нельзя же так громко! Устают они очень в других отделах, -- пожаловался он. -- Вот и приходится сюда переводить, как в санаторий, Зоя!
   Деваха разлепила один глаз и снизу вверх недовольно уставилась на нас. Симпатий мы у нее явно не вызывали.
   -- Вот товарищ из Санкт-Петербурга, -- представил меня Митрофан Сергеич. -- Прибыл к нам, чтобы предложить издательскую продукцию на известную тематику. А кстати, какова тематика вашей продукции? Мы ведь учреждение культуры, абы что не продаем.
   Я заверил его, что тематика у нас самая что ни на есть подходящая для столь культурного учреждения, и бросил в бой тяжелую артиллерию. При слове "мат" спящая красавица заметно оживилась и взглянула на меня уже с интересом. Причем с нескрываемым и обоими глазами сразу.
   -- Митрофан Сергеевич, возьмем! Я про эту книжицу слышала! Мигом уйдет!
   -- Да, но как сюда покупатели доберутся, -- поморщился Митрофан Сергеич. -- Придется часть биде в подсобку выносить.
   -- Надо стрелку фломастером на передовом унитазе нарисовать, -- предложила Зоя. -- По направлению сюда.
   -- На каком таком передовом унитазе? -- раздраженно спросил директор. -- Че ты мелешь?!
   -- Ну, на самом передовом, что от торгового зала, -- доходчиво объяснил смышленый кадр. -- Покупатель стрелку на горшке увидит и захочет сюда, потому, что подумает, что это указатель сортира, и пойдет, и пойдет, а упрется в меня, в смысле, в прилавок!
   -- Голова! -- восхитился Митрофан Сергеич. -- А ты не боишься, что когда он вместо сортира на тебя наткнется, так ему уже не до книжек будет?
   Зоя хмыкнула.
   -- Ну, на крайняк, в служебный пущу. Но только с книжкой!
   -- Видали, какие у нас женсчины?! -- обернулся ко мне Митрофан Сергеич. -- Такие не то что коню -- слону рога пообломают! Пойдемте, оформим наши взаимоотношения.
  
   Когда я с победительным видом показал Николаичу цифру заказа, тот даже присвистнул от удивления.
   -- Они что, тут все матюгаться разучились? На кой им столько?
   -- Язык -- это живой организм, -- назидательно сказал я. -- Мат, как неотъемлемая часть родного языка, постоянно совершенствуется. Вот, например...
   В такой содержательной беседе незаметно пролетали километр за километром нашего дальнейшего пути. Карта, разложенная у меня на коленях, утверждала наличие твердого покрытия до пересечения с оставленной нами трассой, но действительность грубо и зримо посрамила картографию. Асфальт исчез так внезапно, что наш автомобиль по инерции съехал на грунт. Хуже того, цивилизация оканчивалась у развилки, на карте -- между прочим -- как раз не обозначенной! Возникало впечатление, что, не выбрав из двух направлений, дорожники забили на оба.
   -- [... ]! [...]! [...]! -- упражнялся в совершенствовании родного языка Николаич. -- Сраные печатники! -- обстановка требовала возврата к архаичным формам. -- Командир, решай. Не возвращаться же -- шестьдесят верст отмахали. Куда скажешь, туда и поедем.
   -- Давай рассуждать логически. Надо хотя бы примерный курс выдерживать. Судя по карте... -- я запнулся, Николаич сплюнул, -- какой-то населенный пункт неподалеку имеется. Там и определимся. Будем ехать до первого указателя. Поехали по этой.
   И мы поехали прямо. Лес по сторонам становился все гуще, дорога -- все плоше. Когда мы доехали до первого указателя, вокруг нас уже шумела тайга. Долгожданная табличка сообщала: "дер. Залучье 15 км". Причем, буква "ч" в наименовании деревни была зачеркнута, а над ней аккуратно выцарапана другая, несколько менявшая смысл слова. Надпись завершалась стрелкой, приглашавшей посетить кабанью тропу справа от дороги. Вокруг не было ни души. Даже телеграфные столбы исчезли. Николаич выразительно посмотрел в мою сторону. И тут меня (почти как Шефа) озарило.
   -- Знаешь, что я думаю, -- Николаич терпеливо ждал. -- Ведь кто-то же переименовал деревню! Не сами же они тащились сюда пятнадцать километров по бурелому, чтоб самих себя обругать. Значит, впереди есть еще какая-то деревня, конкурирующая с этим Залупь... Залучьем! Надо двигаться дальше.
   Мой водитель обреченно пожал плечами, надавил на гашетку, и мы рванули вперед с крейсерской скоростью 20 км в час. Всего через тридцать минут наш автомобиль въезжал в населенный пункт, уже традиционно не отмеченный на моей карте. Смеркалось.
   Пункт насчитывал три избы. У одной из них на крылечке сидело несколько мрачного вида мужиков, попыхивающих цигарками. Перед крыльцом торчали воткнутые в землю вилы.
   "Махновцы..." -- почему-то подумалось мне. В голову полезли всякие: "любо, братцы, любо..." и прочая мура.
   -- Чем дальше в лес, тем толще партизаны, -- неизвестно отчего вдруг развеселился Николаич. -- Говорил я тебе, чем здесь народ с войны промышляет. Иди вон дорогу у них спрашивай. Только близко не подходи. Я мотор глушить не стану, если что -- будем прорываться!
   На одеревенелых ногах я приблизился к туземцам. Те не без интереса, но, как показалось, и не особо кровожадно глядели на меня.
   -- Простите, -- пролепетал я. -- Мы заплутали немного. Не подскажете, как нам отсюда проехать в Д., -- я назвал нас город, откуда мы гарантированно попадали на трассу.
   Мужики продолжали молча дымить. "Мозгуют, как половчей оглоушить", --мелькнула дикая мысль. Потом один из них, самый волосатый, встал и, сделав не спеша несколько шагов в мою сторону, выдернул вилы. Мне стало плохо. Удирать пришлось бы уже на четвереньках. Мужик поставил вилы на попа и так же неспешно стал протирать смертоносные зубья тряпицей. Видимо, у них тут перед убийством ритуал такой существовал. Потом, оборотившись к своим подельникам, он хриплым голосом произнес
   -- Слыхали, они отсюда в Д. захотели!
   И все разбойники, как по команде, дружно захохотали.
   Мне все это определенно начинало надоедать. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Чего они гогочут, аппетит нагуливают что ли?
   -- Мил человек, -- неожиданно приветливо обратился ко мне бородатый атаман. -- Отсюда попасть можно только к лешему на свадьбу или к водяному на поминки. Лес, да болота одни окрест. Не понимаю, как вы вообще на этой каракатице, -- он махнул рукой в сторону нашей славной машины, -- досюда добрались. К нам, обычно только трактором ездют. Лето, правда, нонче сухое было.
   От неожиданности я чуть язык не проглотил. Чувствуя себя, как человек, вынутый из петли, я судорожно втянул воздух и закашлялся.
   -- Курите много, наверное, -- участливо сказал мужик. -- А ехать вам надо обратно, по той же дороге, по какой приехали, до развилки, где асфальт заканчивается. Там повернете направо и по грунтовке проедете километров с десять до следующего перекрестка и снова свернете вправо. А там и до Д. рукой подать будет.
   Все это я пересказал Николаичу, после того как, распростившись с гостеприимными хозяевами, мы начали отматывать дорогу назад. Николаич захихикал, когда я поделился с ним своими недавними волнениями, делая вид, что совершенно не разделял такой пессимистический взгляд на вещи. Когда же мы миновали достопамятную табличку, он надолго задумался, а на мой вопрос, что его так озаботило, ответил в том духе, что не понимает людей, устанавливающих дорожные знаки на дороге, которая ведет в болото, к тому же населенное отнюдь не лягушками. Выразился он, конечно, покрепче, но смысл я передал.
  
  
  

ГОРОД Т. ЕЩЕ НЕ ВИДЕН

(продолжение)

   Дальше мы двигались без происшествий, однако на самом подъезде к Д. я обратил внимание, что мой напарник начал зябко подрагивать. Лицо у него постепенно багровело, наливаясь кровью, и когда я, как бы невзначай, потрогал его лысину, сомнений уже не оставалось -- у Николаича начинался жар.
   -- Паршиво я себя чувствую, -- подтвердил он мою догадку. -- Круги перед глазами красные. Ни хрена не вижу.
   -- Что же делать? -- растерянно спросил я. -- Больницу искать?
   -- Столовую! -- отрезал умирающий и порулил в центр городка.
   На центральной площади Д. обнаружилось неказистое двухэтажное строение, испещренное множеством аляповатых вывесок. Великое разнообразие товаров и услуг, втиснутое в столь скромный объем, наводили на мысль о существовании дополнительных измерений, позволяющих раздвигать пределы отдельно взятого торгового пространства. Надписи сообщали о совместном существовании под одной крышей казино "Лас-Пегас", безымянного пункта приема бутылок, курсов по восточному мордобою, местного филиала Ордена иллюминатов и бесчисленного множества магазинов.
   Полуподвал здания занимал ресторан "Метрополь". Над входом, чуть ниже первой располагалась другая табличка: "Рюмочная". У дверей ресторана толпилась оживленная публика.
   -- Что-то на столовую не похоже, -- озабоченно сказал я.
   -- То что надо, -- простонал страдалец. -- Пошли.
   Внутренние покои заведения были поделены на две равновеликие части. Одна, задрапированная тканью и освещенная мягким светом, навевала воспоминания о романтических приключениях юности, другая же, облицованная ослепительной белой плиткой, напоминала о скоротечности земного существования. Занавес между двумя ипостасями жизни был одернут.
   На левой половине играла негромкая музыка, находились столики, за которыми располагались немногочисленные любители цивилизованного досуга. На правой -- клубился дым коромыслом, стоял возбужденный гвалт и непрерывно звякала посуда. Николаич потащил меня направо.
   Протиснувшись к стойке, он мутно уставился на бармена и тихо произнес:
   -- Водки...
   -- Ты, что, Николаич, -- дернул я его за рукав. -- Тебе же за руль. Или мы здесь ночуем?
   -- Тут не ночевать, а почивать треба! -- нашел он в себе силы сыронизировать. -- Водка тебе.
   -- ?..
   -- Если тут не закажешь, не получишь всего остального, а мне сейчас позарез спецобслуживание требуется.
   -- Сколько? -- спросил бармен, беря в руку бутылку.
   Я обратил внимание, что, несмотря на наличие разнообразной ликеро-водочной продукции у него за спиной, вопрос о сортности водки не поднимался. Видимо, у местных джентльменов в это время суток было принято пользовать лишь один напиток, с весьма красноречивым брендом.
   -- Тогда уж лучше коньяка.
   -- Ты что, -- прошипел Николаич. -- Засветиться хочешь? В деревне чужаков не любят. Огребем ни за что по полной. Вишь, вон все "косорыловку" трескают! А ты чем лучше? Триста, -- это уже бармену.
   -- Рехнулся что ли? -- пришла моя очередь возмутится. -- Даже ради твоего выздоровления я не собираюсь пить эту бодягу в таких количествах!
   -- Так будете брать или не будете? -- нетерпеливо спросил бармен. -- Вы создаете очередь.
   -- Будем, будем, -- торопливо сказал Николаич. -- Только вот на закуску хотелось бы бульончик попросить соорудить.
   -- Какой еще бульончик? -- удивился бармен. -- Мы первые блюда не отпускаем. Идите на ту половину и заказывайте.
   -- Плохо мне, -- закатил глаза Николаич. -- Есть одно средство, бабкино. Его в меню не бывает. Вы только с кухни кого позовите, а я сам договорюсь.
   Бармен пожал плечами и постучал в стенку. Очевидно, опыт, накопленный за время работы в "Метрополе", приучил его с пониманием относиться к чудачествам клиентов. На стук явилась краснощекая бабенка в кокетливой кружевной наколке. Николаич пошептался с ней, и они оба уплыли на кухню.
   Считая, что долг платежом красен, я без слов оплатил заказ и, держа в каждой руке по стакану "косорыловки", стал пробираться на свободное место. Таковое нашлось только у входа на "чистую" половину зала. По видимости, столь отдаленная от источника амброзии позиция не пользовалась популярностью у посетителей. За столиком покачивался (конструкция столов предусматривала только вертикальный способ пития) лишь один, судя по всему, завсегдатай ресторана.
   Он с уважением окинул взглядом мою дозу и даже приостановил процесс собственного потребления. После недолгого сопения сосед наконец представился и предложил мне дерябнуть с ним по случаю сегодняшнего общегородского праздника. Не считая наше с Николаичем прибытие в Д. поводом для события такого масштаба, я осторожно поинтересовался у него характером торжества.
   -- Сразу видно, что ты не местный, -- безапелляционно заявил мой новый знакомый. -- Из Ленино, небось. То-то я вижу, физия твоя мне не знакома!
   Судя по его тону, ленинцев в Д. не жаловали. Вспомнив наставления Николаича, я горячо заверил собеседника, что к ленинцам никакого отношения не имею и никогда не имел, наоборот, принадлежу к совсем другой группировке, которая этих самых ленинцев, на дух не переносит.
   Смягчившись, он тогда поведал мне о разгроме, учиненном футбольной командой местного молокозавода над соперниками из городской администрации. По его словам, футболистов выносили с поля на руках и транспортировали прямиком сюда, чтобы отпраздновать победу.
   -- Некоторые еще до сих пор отмечают, -- заметил он. -- А других уже жены разобрали.
   На мой вопрос, за что же в Д. так не любят "отцов города", поклонник кисло-молочных ответил, что людей, у которых коты в два раза толще коров, чье молоко они потребляют, любить нельзя по определению. Чеканность формулировки меня восхитила. Мне вообще все больше нравился этот город и его обитатели. "Косорыловка" тоже оказалась вполне приемлемым продуктом.
   Нашу беседу прервало появление еще одного персонажа. Судя по лопатообразной бороде и внушительному кресту, видневшемуся в проеме ватника, нас удостоила посещением особа духовного звания.
   -- Православные, -- пророкотал он мощным басом. -- Христа ради, дайте опохмелится! Помираю!
   Искренность его слов не оставляла сомнений. В глазах стояли неподдельные слезы, руки заметно дрожали, да и перегар ощущался даже в здешней атмосфере.
   -- Поправьтесь, батюшка, -- с чувством сказал я, протягивая ему стакан с остатками лекарства. -- Отсюда не пили, только отливали.
   Святого отца, вероятно, не удовлетворило количество микстуры, потому что, благословив нас, он отправился инспектировать другие заблудшие души.
   -- Командир, ты где? -- услышал я такой знакомый, можно сказать, родной голос.
   Распихивая, как ледокол, алчущие массы, к нам направлялся вполне живой Николаич, в кильватере которого дробно семенила давешняя бабенка.
   -- Николаич, -- блеяла она. -- Может, задержишься до завтра. Ты же еще не совсем поправился!
   -- Нельзя! -- сурово отвечал он ей на ходу. -- Дело нам порученное -- особой важности. Прохлажденьев не допускает. Да и не один я -- вон мой командир стоит.
   Тетка посмотрела в нашу сторону, моментально отделила меня взглядом от собутыльника и умильно сложила губки колечком:
   -- Мы и начальничку твоему где постелить найдем. И чтоб спать не скучно было, позаботимся...
   -- Да ты, что?! -- от негодования Николаич не заметил, как невзначай оперся на голову отчего-то сейчас коленопреклоненного батюшки. -- Он же женат! (Аргумент, который почему-то сам на себя никто не примеряет). Стихи пишет! (Можно подумать, что стихоплетство является достаточным основанием для заполнения вакантной должности главного евнуха). Он же начальник, ему не положено! (Ну, это вообще, свинство, тут уже какой-то... феминизм, нет... сексизм, снова не то... сплошная дискриминация, одним словом!).
   -- Правду молвишь, сын мой! -- могуче раздалось из под локтя моего добродетельного напарника.
   Николаич от неожиданности подпрыгнул. Бабешка взвизгнула.
   Батюшка разогнул выю и так, не вставая, вперился пронзительным взором в искусительницу:
   -- Почто людей в грех вводишь, сестра? Блудом соблазняешь человеков? А ну пошла, откель пришла, прошмандовка! -- громыхнул он совсем уж оглушительно.
   "Сестру" этим рыком буквально смело в сторону кухни. Вслед за тем, притихшая было паства, разразилась бурей оваций. Среди одобрительных возгласов выделялись: "Правильно, так им, стервам!", "А моя, сука, мне вчера опять не дала!" и "Куда в одну харю жрешь!". Святого отца бережно приподняли и, подперев с боков, установили за самый многолюдный столик. Праздник возобновился.
  
   Нам же, с Николаичем как ничтожным служителям Тельца Ненасытного долго вкушать радости жизни по чину не полагалось, и потому мы вскоре уже катили в ночи, оставляя за собой славный город Д. Лишь "косорыловка", выстукивавшая у меня в мозгу невнятный военный марш, напоминала об упущенных возможностях.
   -- И чего рванули? Ну не у этой бабы, так хоть в гостинице бы остановились. Ночь на дворе. Опять в какой-нибудь Диснейленд попадем, только уже не выберемся.
   -- Да нельзя мне было там оставаться! Знаю я таких баб -- как пиявки, только хуже. -- Николаич зябко шевельнул плечами. -- Вместе с кровью и мозгами все деньги высосут без остатка, а потом задом вильнут, и поминай как звали. Она меня живым из города не выпустила бы.
   -- Ну, не преувеличивай, -- военный марш внутри меня набирал обороты, причем за счет ударной секции. -- Не такая уж она вампирка. Сейчас спали бы на чистых простынях, а не тащились по этим колдобинам!
   -- Кто бы спал, а кого бы и... -- Николаича опять передернуло. -- Знаешь, когда после бульончика бабкиного чуть отпустило, она меня за собой в кладовку потащила. Ну, я думал, то-се, потискаемся... Как же! Я почему так долго?! Еле выдрался. И так здоровья нет, так еще последнее отнимают, -- голос его задрожал.
   Если бы только голос! Николаича, по-видимому, снова начинало сурово колбасить. Шумно отдуваясь и охая на каждом ухабе, он продолжал вести машину, но было заметно, что долго он так не выдержит. Болезнь не отпускала -- то ли в бульончик чего-то недовложили, то ли сам метод подкачал.
   -- Слушай, -- встревожено сказал я, -- давай остановимся! А то вместо одного полутрупа -- сейчас в наличии будет два стопроцентных. Куда мы так чешем?
   Конечно, данное замечание выглядело несколько некорректным с моей стороны, но находиться в машине, управляемой водителем в полубредовом состоянии и несущейся аллюром по ночной проселочной дороге, мне тоже как-то не шибко нравилось. Ну не нравилось, и все тут! Недавние барабаны в голове стихли, их сменила надрывная мелодия совсем другого марша.
   Вместо ответа Николаич вдруг резко ударил по тормозам. Автомобиль занесло, я головой чуть не выбил лобовое стекло, а сам бабкин внук с воплем: "Сейчас, сейчас!", -- кубарем скатился в канаву. Вначале был слышен хруст, затем все стихло. Контраст между бешеной гонкой и внезапной остановкой произвел на меня ошеломляющее впечатление. Наверное, так чувствуют себя наездник, которого на всем скаку выбросило из седла.
   "Приехали, -- вяло шевельнулось в мозгу. -- Ну и где теперь искать этого невменяемого? Может, он умом тронулся по причине болезни? Ну тогда ищи его, свищи. Темень, неизвестно, что за место..."
   Где-то в стороне от дороги заухала какая-то птица. Филин что-ли? Зловещие звуки только добавили "бодрости" в копилку моего настроения. Свет фар увязал во мраке уже в нескольких метрах от машины. Ко всему прочему сгущался туман. В общем, сущий триллер. "Кровавый Джо с ужасной улыбкой, достал окровавленный нож и...".
   -- У-уф, полегчало! -- раздалось откуда-то сбоку.
   Затем на дорогу выкатилось нечто едва различимое и стало шумно отряхиваться. Слышались сопение и нечленораздельное ворчание, что, однако, не позволяло провести идентификацию. На всякий случай я достал газовый баллончик. Наконец существо в последний раз громко ухнуло и направилось к машине. Я убрал баллончик. Никогда бы не подумал, что Николаич может так правдоподобно подражать пернатым. Ну что ж, одного филина природа не досчиталась, зато мой напарник возвернулся в лоно цивилизации...
   -- У-уфф, полегчало, -- повторил он, уже вползая на сиденье. -- Думал, не добегу.
   -- Слушай, да ты, наверное, траванулся, -- с облегчением поставил я диагноз (всегда испытываешь облегчение, когда наступает определенность, особенно в отношении чужих проблем).
   -- Да я не хотел тебе говорить -- мне уже накануне живот крутило. Но куда денешься, ехать-то надо...
   -- Ехать-то надо, но и доехать, желательно, -- менторским тоном заявил я. -- Не абы что везешь, а ценный груз, можно сказать будущее фирмы и наше с тобой будущее тоже, -- интонации Шефа сквозили в каждом моем слове.
   -- Да я понимаю, командир, -- Николаичу сейчас было явно не до интонаций. -- Потихоньку поедем. Доберемся до развилки с трассой, там и определимся, что делать дальше. Здесь уже недалеко.
   -- Кстати, поделись рецептом бабкиного бульончика. Авось пригодится.
   -- Ну, здесь все просто, -- переключился напарник. -- Варишь целого куренка в двух литрах воды, туда же кидаешь несколько луковиц, перца черного и красного побольше, стручкового перца, соли побольше...
   -- Слушай, -- перебил я его. -- Это ж не бульон, а гремучая смесь какая-то. Ею же танки палить можно. У твоей бабки девичья фамилия не Молотова случайно?
   -- Не хочешь, не слушай, -- обиделся за родоначальницу семейства Николаич. -- Я тебе серьезно, а ты...
   -- Я тебе тоже серьезно. На вот активированного угля съешь. Хоть и не панацея, а до аптеки продержаться поможет. Что ж ты раньше не сказал, когда мы еще в городе были?
   -- Но ты же сам видел, как мы удирали!
   -- Не мы, а ты, -- мстительно сказал я, потирая шишку на лбу. -- Не надо было колдовских зельев варить, да еще привлекать к процессу Дракулу в женском обличье, судя по твоему же описанию (не думаю, что Николаич уразумел что-либо из моей сентенции, но "Остапа понесло" -- недавнее потрясение давало о себе знать). Ладно, поехали...
   И мы, как ни странно, двинулись дальше.
  
  
  

НА ДОРОГЕ, ВЕДУЩЕЙ В ГОРОД Т.

(продолжение за продолжением)

  
  
   До развилки мы добрались действительно быстро. Здесь обнаружилось довольно многочисленное и шумное сообщество. Вдоль трассы, насколько хватало глаз, выстроились дальнобойные фуры, на полянке, возле ярко освещенного фургончика дымился мангал, вокруг него сновали какие-то тени, слышался разноголосый говор, смех.
   -- Вот тут и притулимся, -- облегченно сказал Николаич. -- Дальше вести не могу, мне поспать нужно. Передние сиденья опустим и поспим.
   -- Чего-то не верится, что нам здесь удастся выспаться, -- засомневался я.
   С поляны доносились громкие крики, перемежаемые взрывами хохота. Николаич же мне ответил храпом. Вконец изнуренный сегодняшними переживаниями, он моментально забылся обморочным сном.
   Я потянулся на заднее сиденье и достал плед, мысленно расшаркавшись перед догадливой женой, всучившей мне его в дорогу, и одной половиной прикрыл тело спутника, а другой попытался укрыться сам. Машина быстро остывала, плед оказался коротковат, и осенняя прохлада стала давать о себе знать. Кроме того, храп Николаича, не то чтобы громкий, а нерегулярный какой-то, совершенно не способствовал засыпанию. Его то совсем не было слышно некоторое время, и я уже начинал задремывать, то он внезапно всхрапывал, словно мустанг, заставляя меня подпрыгивать на сиденье. В конце концов я решил перекурить это дело и вылез из машины.
   На полянке тем временем развели большой костер. Народу там, судя по гомону, значительно прибавилось, причем в палитре звуков преобладали женские взвизгивания. Внезапно все стихло, а затем чей-то голос явственно произнес несколько фраз, не подлежащих переводу на иностранные языки. Вслед раздался смачный звук, напоминающий хруст переламываемого спелого арбуза. И тут же окрестности леса сотряс дикий рев. По всей видимости, ночь переставала быть томной.
   Разглядеть что-либо конкретное не представлялось возможным, но, судя по истошному ору и металлическому грохоту, дело заваривалось нешуточное. На фоне пламени костра, как на театральном заднике, время от времени возникали какие-то дрыгающиеся фигуры, напоминавшие марионеток, потом действо вновь переносилось в темноту, и только по нескончаемому бабьему ору да уханью, сопровождаемому глухими ударами, можно было догадываться о драматургии представленья.
   Честно говоря, чувствовал я себя в этот момент не совсем уютно. Место, время, теплые во всех отношениях действующие лица, а главное -- невозможность откланяться... морально угнетали. Мой же возница продолжал неритмично всхрапывать во чреве своего стального друга и не нашлось бы силы, которая раньше, чем закончится действие незабвенного бульончика могла стронуть его (а значит и меня!) с места.
   Мимо нашей машины пробегали какие-то люди, направляясь к месту баталии. По всей видимости, это подтягивались водилы из дальних фур, опоздавшие к началу спектакля. По логике событий они были способны придать дополнительную экспрессию происходящему, однако -- с точностью до наоборот -- с их подходом шум брани начал постепенно стихать. Видимо, трезвое поголовье сумело переломить ситуацию в пользу компромисса. Вскоре крики сменились всхлипыванием, а грохотание -- позвякиванием посуды. Как говорится, "буря пронеслась, и солнце вновь ласкает землю".
   Только теперь, ощутив, что продрог до костей, я полез обратно в машину. Внутри все обстояло гораздо лучше, чем воспринималось ранее. Даже храп Николаича мне показался теперь каким-то уютным, почти домашним, а уж о разнице температур здесь и за бортом и говорить не приходилось. Пригревшись, я незаметно для себя заснул.
   Спать мне пришлось недолго. Настырный стук в окно возвратил меня от лицезрения во сне наших дорожных перипетий к их настоящему продолжению.
   С трудом оторвав голову от плеча напарника, я разглядел размазанную по ту сторону стекла чью-то нечеткую физиономию. Бесцеремонные звуки, очевидно, производил ее владелец. Кроме того, он еще и дергал за дверцу, которую я предусмотрительно заблокировал. Проклиная всех рожевладельцев на свете, я протер запотелое окно, вытащил фонарик и, не опуская стекла, направил луч на нежданного гостя.
   В круге света возникло вполне миловидное лицо с немного припухшими глазами и со свежей царапиной во всю щеку. Проанализировав увиденное, я пришел к выводу, что удостоился визита активной участницы недавней баталии. Особой радости данное обстоятельство мне не доставило, но так как дама продолжала истошно барабанить, пришлось приспустить стекло. Грубое "чего надо?!" так и готово было сорваться с моих губ, но, благоразумно пересилив гнев, я попытался что-то из себя изобразить и произнес галантное: "Ну?!!".
   -- Мальчики, -- не обращая не малейшего внимания на теплый прием, защебетала она. -- Не хотите ли развлечься?
   Почему-то обращение прозвучало во множественном числе, хотя разглядеть Николаича за моей спиной, в темноте кабины, да еще будучи ослепленной фонариком, она по определению не могла. Разглядеть-то не могла, а вот услышать -- пожалуйста! Видимо от усталости, я уже настолько свыкся с храпом, что перестал его воспринимать как помеху, а дамочка, напротив, моментально сообразила, что хамить и храпеть одновременно не под силу одной человеческой особи. Как бы там ни было, вопрос она поставила ребром.
   -- Не хотим, -- ответствовал я за себя и за того парня. -- Мы сегодня уже достаточно поразвлеклись. Да и вы, по-моему, тоже... ("...судя по роже" -- рифма хотя и напрашивалась, но не прозвучала).
   -- А, это, что ли, -- она поковыряла пальцем царапину. -- Да это Федька, дурак! Приревновал меня к Степке, ну и выпил слегка...
   -- А к нам, вы считаете, не приревнует?
   -- Ну что вы! Там -- личное, а здесь за бабки.
   "Молодец тетка, -- подумалось мне. -- Воистину, там, где работаешь -- там не гуляешь..."
   -- Да я немного беру, -- уже деловито продолжила она, -- и презики мои.
   -- Ну-у, -- протянул я, -- если уж и презики ваши (сон мне перебили, до рассвета далеко, почему бы не пообщаться с интересным собеседником?)... А каков ваш прейскурант, он привязан к баксу?
   -- Че? -- захлопала глазами девица.
   -- Ну, такса, стоимость услуг, одним словом. Огласите весь список, пожалуйста.
   -- А-аа. Значит так: полтинник минет, стольник с одним, триста с двумя, а если на всю ночь...
   Внезапно барышня ойкнула и пошатнулась. Затем ее личико исчезло из проема окна. Вслед за исчезновением последовали уже привычные истошные завывания, сквозь которые, пробивалось: "Куда опять полезла, сука...", "Я тебе...", "Моя территория...", "Да пошла ты...", "Ах, ты не поняла..." и т.п. Вскоре опять все стихло. Я с интересом ожидал результатов внутрикорпоративных разборок. И дождался.
   В окно втиснулась рожа, раза в два шире и во много раз исцарапанней предыдущей. Облако перегара почти зримо клубилось вокруг нее. Мне пришлось отодвинуться.
   -- Мальчики, -- прохрипело вышеназванное "лицо", -- не желаете ли развлечься?
   Словечко "развлечься", судя по частоте употребления, очевидно, исполняло роль здешней отмычки в отношении сердец и кошельков потенциальных клиентов.
   Не дожидаясь ответа, дородная дама стала скороговоркой перечислять условия ее найма на работу. По всему выходило дешевле, чем у конкурирующей фирмы.
   -- Заманчиво, -- произнес я. -- Грех не согласиться. Вот только какая неувязочка, мадам: напарник мой, к сожалению, сейчас полностью недееспособен, а меня лично креативный промоушн ну так просто совершенно изнурил.
   Получилось эффектно: тетка скакнула в сторону от машины и оттуда плачущим голосом воскликнула:
   -- Это, что заразно?!
   -- Еще как! -- подтвердил я, высунув голову и с наслаждением вдыхая чистый холодный воздух. -- Кроме того, осложнения вызывает -- после него ресепшн вообще никакой (ключевые слова для усиления эффекта я выделял шипеньем)!
   Последнее заявление произвело ошеломляющее впечатление -- тетка прыжками ускакала прочь, развив скорость, на первый взгляд, несовместимую с ее комплекцией.
   Порадовавшись немного столь благополучному разрешению кризиса, я крепко призадумался. Ведь если они так, по очереди, будут захаживать в гости, а судя по воплям на поляне, их там целый легион, мне ведь никакого красноречия не хватит, а поспать все-таки нужно -- город Т. нас ждет не дождется... Следовало соорудить нечто "креативное" для отпугивания. И тут мне вспомнилась только что состоявшаяся беседа.
   Вытащив из папки листы чистой бумаги, я черным маркером пожирнее изобразил на каждом: ПРОМОУШН!!! ЗАРАЗНО!!! КАРАНТИН!!! Потом прикрепил листки изнутри на стекла автомашины.
   Перед тем как окончательно угомониться, я, следуя законам жанра, решил оценить предполагаемую эффективность моей акции. Черные буквы на белом читались на расстоянии нескольких шагов, обилие восклицательных знаков придавали надписи внушительность -- покой обитателям нашего ковчега был гарантирован. Что к утру и подтвердилось. Со спокойной душой я отправился досыпать.
  
  
  

ГОРОД Т.

(наконец-то!)

   Вот именно, наконец-то! Сколько ж нам пришлось до него добираться! Какие страсти претерпеть! И вот теперь наш экипаж, управляемый выздоровевшим и заметно повеселевшим возницей лихо ворвался на улицы этого, казалось бы, недосягаемого, призрачного города и... тут же едва не угодил в противотанковый ров, вырытый аккурат по ходу нашего движения. Николаич тормознул в привычной для себя манере, но на сей раз его реакция спасла экспедицию.
   Противоположная сторона рва ощетинивалась внушительного вида бетонными балками, блоками, другими строительными конструкциями и все это со стороны в совокупности напоминало мощное фортификационное сооружение, рассчитанное на долговременную осаду. Гарнизон крепости находился вне поля видимости. Я поделился своими впечатлениями с напарником.
   -- Обедают, наверное, -- предположил Николаич, отдышавшись после выхлопа праведных эмоций, направленных почему-то исключительно в адрес лиц нетрадиционной сексуальной ориентации. -- Ну, почему же эти [...] даже флажками не огородили эту [...] яму?!!
   Вопрос повис в воздухе. Улица по обе стороны баррикады была пустынна и, судя по всему, давно уже не использовалась по прямому назначению.
   -- Давай налево, в объезд, -- предложил я. -- Пойдем в обход.
   Протресясь по каким-то допетровского вида переулкам, мы очутились на некоем подобии улицы, которая по идее должна была привести нас в центр города. Однако, как ни прискорбно, мы и здесь натолкнулись на укрепления, хорошо продуманные с инженерной точки зрения. Кроме всего прочего, проезжую часть улицы перегораживал огромный бульдозер, очевидно, являвшийся базовым элементом обороны.
   -- Тьфу ты... -- выразил общее мнение Николаич.
   Заколдованный город не желал впускать нас. Я лихорадочно соображал: ну все-таки как-то же они сообщаются с внешним миром, а значит должен быть хоть какой-то лаз в эту проклятущую твердыню!
   -- Знаешь, ничего нам не остается, как вернуться на трассу и, двигаясь по объездной, попытаться найти другую дорогу в город.
   -- А может, ну его, Т. этот? По объездной, по объездной, да так и объедем его к свиням собачьим? -- выдвинул встречное предложение Николаич. -- Я задницей чую, что он и в центре весь перекопан.
   -- Мы не можем полагаться на чувства твоей задницы! Пусть это место у строителей болит, как ты верно подметил. Нам необходимо здесь побывать. Я не имею права областной центр объезжать стороной. Так что дуй, будем прорываться!
   И мы дунули. И прорвались. И Николаич оказался прав: центр города был испещрен окопами, траншеями и прочими ходами сообщения.
   -- Они, что его взрывать собрались? Как немцы Краков? -- напряг я свою историческую эрудицию.
   Николаич не ответил. Вцепившись в руль, он с неподражаемым искусством преодолевал бесчисленные препятствия, возникавшие ежеминутно. Создавалось впечатление, что мы находимся не на улицах большого города, а на танкодроме. К слову сказать, Николаич свою боевую юность провел именно там.
   -- Фу-у, -- наконец облегченно откинулся он на сиденье, -- приехали. Вон, справа, видишь?
   Действительно, впереди и справа от нас имело место быть розовое, пряничного вида строение, с надписью над входом: "Книги N1". Но что удивительно, прямо напротив первого, на другой стороне улицы стоял его архитектурный близнец, только голубого цвета, с не менее оригинальным названием: "Книги N2"! Родственников разделяла широкая продольная канава, с перекинутыми через нее мостками.
   -- Во, сразу два, -- удовлетворенно сказал Николаич. -- Ну, теперь твоя душенька довольна?
   -- Все бы ничего, но два магазина на одной улице, напротив друг друга... Они ж наверняка конкурируют меж собой. Как им один и тот же товар впаривать? Во дела...
   -- Да, не дрейфь. Как-нибудь выкрутишься. Ты напором бери, -- сыпал советами Николаич в предвкушении долгой стоянки. -- Счастливо. А я покуда вздремлю.
   Справедливо. Свою партитуру он исполнил блестяще, теперь наступал мой черед. Соблюдая принципы первородства, я решительно устремился в сторону "Книги N1".
  
   -- Ой, ну неужели прямо из Питера, -- умиление Ольги Ивановны не знало границ. -- И значит, именно к нам?
   -- Да, -- соврал я. -- К вам и ехали (кстати, я не очень-то кривил душой -- к ним и ехали... в частности).
   -- Оч-чен-нь при-ятнн-но, -- пропела директриса. -- Петербург такой культурный центр. Вот вчера по телевизору Летний сад показывали -- сказали, что в нем накануне кого-то зарезали -- какие решетка, скульптуры! Как подумаешь, что сам Пушкин по нему гулял -- дух захватывает -- вы, кстати, не знаете, кого там зарезали?
   -- Нет, -- ответил я, ошеломленный столь резким переходом. -- Мы уже давно в дороге.
   -- А Эрмитаж -- это ж Растрелли, Кваренги! И внутри -- шедевр на шедевре, -- продолжала она демонстрировать свой кругозор. -- Помните, как там "Данаю" маньяк порезал и кислотой облил? А Спас На Крови -- такой невесомый, резной -- на том месте императору ноги оторва...
   -- Знаю, -- решительно пресек я этот криминально-культурологический экскурс. -- На сей счет в курсе. Давайте, Ольга Ивановна, обратимся к делам текущим. Я вижу, что вы женщина всесторонне образованная, тонкая, потому всякую дурновкусицу предлагать вам не имеет смысла.
   -- Да уж конечно, -- приосанилась она. -- Мы с мужем -- он, к вашему сведению, в уголовном розыске как раз на розыске культурных ценностей специализировался -- считаем, что сейчас, когда сняты все запреты, каждый культурный человек должен посвятить себя служению общечеловеческим ценностям, потому что в изменяющемся мире только общечеловеческие ценности не поддаются тлетворному влиянию времени и служат...
   Пока она распиналась в таком духе, я мучительно обдумывал, что же из убогого репертуара издательства "Ы" могло хоть в какой-то степени соответствовать критерию общечеловеческих ценностей. Не найдя ответа, я решил блефовать.
   -- Вот именно, Ольга Ивановна! -- вторично прервал я поток сознания. -- Как верно вы умеете расставлять акценты. Общечеловеческие ценности! Какие ж еще... У меня как раз подобное издание имеется. Освещает данный вопрос с точки зрения различных народов, а если шире -- в планетарном, можно сказать, масштабе.
   -- Ну-ка, ну-ка, -- заинтересовалась Ольга Ивановна, -- любопытно. Случайно, не "Преступления в мировом омуте искусства"? Я много об этом труде наслышана.
   -- Нет, куда лучше и только у нас!
   Не без внутренней дрожи я извлек на свет заявленный эксклюзив. Плод судорожных усилий нашего издательства на ниве общечеловеческих ценностей именовался следующим образом: "Творческие потуги народов мира. Кость, ткань, дерево и др. Руководство по воплощению". Что-что, а озаглавливать свои озарения Шеф умел!
   -- Да... но я не совсем это имела в виду, -- нерешительно заметила Ольга Ивановна, листая "руководство по воплощению потуг". -- Я ведь говорила...
   -- Об общечеловеческих поту... -- я поперхнулся, -- ценностях! А что же еще перед вами, как не они самые, воплощенные в натуре, с использованием обыденных на первый взгляд материалов. Моржовой кости, например. Или вот, посмотрите...
   Потея и коченея одновременно, я пролистнул несколько страниц и открыл главу "Гробик для любимой собачки". Моя собеседница вздрогнула. Да-а, здесь было чем усладить взор... Пришло время подключать трепет души.
   -- У вас собака есть?
   -- Да... -- прошептала она.
   По ее тону я понял, что попал в точку.
   -- Ну вот. Все мы смертны и друзья наши меньшие, к сожалению, тоже... -- тут я сглотнул предполагаемую слезу. -- Проводить их достойно в последний путь -- святая наша обязанность, не так ли?
   -- Так... -- убитым голосом согласилась Ольга Ивановна.
   -- А наше "Руководство" как раз и помогает разрешить все технические вопросы, связанные с этой прискорбной процедурой. Вот видите, здесь чертежик прилагается... Размеры указаны... А это вид сбоку... Порядок сборки... Погребальная процессия...
   Честно говоря, мне самому было тошно. Директриса так вообще с трудом сдерживала рыдания. Градус беседы требовалось срочно понизить.
   -- Не будем о грустном, -- нарушил я тягостное молчание. -- Собачников у вас, наверное, хватает? -- и, не дожидаясь утвердительного ответа, добавил. -- Их наверняка подобное издание заинтересует. Где они еще такое... откопают.
   -- Пожалуй, вы правы, -- всхлипнула бедная собачница. -- Необычное произведение искусства. Только вот животные у всех разные, как быть с размерами?
   -- Соблюдать пропорции -- только и всего. Соответственно уменьшать или увеличивать изделие. Здесь приводится принципиальная схема.
   -- Беру, -- решительно заявила Ольга Ивановна. -- Действительно, словно в каменном веке живем! Вот, -- обратила она внимание на указание национальной принадлежности похоронного шествия, -- весь цивилизованный мир так живет, а мы по своему бескультурью и здесь отстали. Беру!
   Размахивая заявкой, я выскочил из номера Первого и, минуя Николаича, перебежал на сторону Второго номера.
  
   -- Значит из Петрограда, Ленинграда, Санкт-Петербурга? -- безлично обратилась в занимаемое мною пространство Татьяна Ивановна (она не удостоила меня представлениями, но я успел на входе прочесть табличку на директорской двери).
   В отличие от пухленькой и приветливой Ольги Ивановны, ее собрат по оружию была костиста, желта и язвительна. Даром что наполовину тезки, а может быть, даже и родственницы.
   -- Садитесь, раз уж пришли, -- буркнула она, закуривая очередную сигарету.
   Дым в ее кабинете по плотности не уступал пушечному. Я сел и чтобы выиграть время закурил на пару. Да, такую на жалость не пробьешь... Здесь требовалась иная конфигурация.
   -- Так с чем же к нам криминальная столица пожаловала? -- наконец оторвалась она от бумаг. -- Вас-то какая группировка крышует?
   -- Налоговики -- Центральный район, -- четко отрапортовал я. - Просто замордовали. И ежемесячно им плати, и поквартально, а по итогам года -- совсем караул...
   Она в упор взглянула на меня. В ее глазах я не прочитал ни удивления, ни гнева -- так воспринимают неприятные, но малозначимые явления природы, слякоть, например. Не сморгнув, я выдержал этот взгляд. И внутренне с ним согласился.
   -- Ну что ж, выкладывайте, молодой человек, чем нынче град Петров дышит, -- в свою очередь вздохнула Татьяна Ивановна. -- Ну, "Мат", конечно, куда ж нынче без него. Узнаю Ленинград -- хоть о коровьих лепешках, но уж непременно академическое изыскание. Таа-к, "Блатной английский", тоже без вопросов -- окно ж в Европу, хм. На каком же еще языке общаться высоким договаривающим сторонам? Самый подходящий для деловых переговоров язык. А это что? -- в руках она держала незабвенные "Потуги". В ее сумрачных глазах впервые с момента нашей встречи зажегся огонек.
   Я молчал. Вкручивать ей -- я это чувствовал инстинктивно -- было делом бесперспективным, охаивать при клиенте продукцию собственной конторы -- язык не поворачивался, потому я решил пустить дело на самотек.
   -- Ого, -- с интересом листала она идейно выстраданное издание. -- "Как правильно праздновать Хеллоуин", -- почти весело прочитала название одной из глав. - Ну-ка, ну-ка, давно мечтала просветиться. А то у нас в глубинке этот самый... "хелуин" до сих пор правильно праздновать не умеют. И само название так выговаривают, что уши вянут.
   -- Вообще-то, -- дипломатично заметил я, -- лишние знания еще никому не помешали. Праздник, конечно, к исконно русским не отнесешь, зато подручный материал для него на каждом огороде произрастает.
   -- Вы про тыкву, что-ли? -- окончательно развеселилась директриса. -- Ага, и свечки всегда под рукой -- на случай отключения электричества. Будем вечерами с тыквами на бошках гулять и свечками друг другу подмаргивать: с праздником товарищи, спасибо Горэнерго за нашу светлую жизнь!
   Я живо представил себе эту сюрреалистическую картину, и мне захотелось поскорее свернуть дальнейшее обсуждение тыквенного карнавала. Чего время попусту терять? Хохмить я и сам умею, а наслаждаться подначками продвинутой дамы мне статус полпреда не позволял. Следовало, стало быть, отходить, сохраняя честь мундира.
   -- Татьяна Ивановна, я разделяю вашу иронию. Однако попрошу заметить, что это отнюдь не академическое изыскание, как вы изволили выразиться, а книжка-шутка, вроде комикса. Вон вас как она вас порадовала. Скажите, разве можно вообразить, чтоб кто-то в здравом уме всерьез рекомендовал рецепт такого, к примеру, блюда, как "Сладкий творожный череп для моей милой мамочки"? -- процитировал я название еще одной убойной главы. -- Я лично не хотел бы оказаться на месте сынка этой самой мамочки...
   -- Что, и такое есть?! - весело удивилась Татьяна Ивановна, а потом, косясь на меня насмешливым глазом, добавила: -- А вы знаете, я, пожалуй, возьму и эту вашу книжицу. Во-первых, аргументация меня убедила (она хмыкнула), а во-вторых... ну как бы это выразиться поточнее, вежливость, что-ли, ваша тронула. За круглую дуру меня не держали. И на том спасибо...
  
   Выходя из магазина и ослепленный ярким солнцем, я чуть не свалился в очередную под ноги подвернувшуюся канаву. Оказывается, уже вовсю перевалило за полдень, а ведь у нас сегодня по плану намечалась ночевка в Р. До него предстояло еще ехать и ехать, а если учесть, с какими сложностями мы до сих пор преодолевали расстояния от одной городской литеры до другой, то поторопиться стоило вдвойне. Ночная трасса больше ни в коей мере не прельщала меня в качестве романтического ночлега. "Звездному небу над головой" я теперь предпочитал потолок, стены и, по возможности, крепкую дверь.
   Электорат в лице Николаича выразил полную поддержку моим тезисам и рьяно принялся их претворять в жизнь. Пожалуй, даже чересчур рьяно...
   На выезде из города мы чуть не вышибли полосатый костыль из рук внезапно выскочившего наперерез блюстителя дорожного порядка. Вероятно, он до времени прятался в кустах, карауля добычу, а затем, перехватывая нас, неосторожно далеко (еще в полете облизываясь от предвкушения) выпрыгнул на дорогу. Николаич успел резко свернуть, затормозить, а потом...
   Я тоже ничего не понял. "Тоже", поскольку блюститель не понял еще больше. С уже знакомым мне уханьем, пригибаясь и выделывая противолодочные кренделя, мой славный водитель, выскочив из машины, помчался вдаль, бережно прижимая к груди рулон туалетной бумаги. Один конец рулона размотался и реял на за спиной Николаича словно корабельный вымпел. "Белеет парус одинокий..." Тьфу ты, мне самому надоела эта литературщина, но куда денешься от классики!
   -- Он, чего... это? Чего это с ним? -- от неожиданности сержант заговорил нормальным человеческим голосом.
   -- Вы, товарищ милиционер, так стремительно выбросились навстречу из кустов, что у моего шеф-водителя случился нервный припадок, -- с наивозможной серьезностью отчеканил я. -- Он у меня и так по жизни дохлый. Со всей ответственностью заявляю, что если он где-нибудь там, в кустах от огорченья помрет, суд признает вас виновником случившейся трагедии. Я выступлю свидетелем. А теперь позвольте, я должен связаться со своим адвокатом.
   Не давая ему возможности прийти в себя, я вынул из кармана заветную трубку и включил ее. Словно подыгрывая мне, мобильник тут же исправно защебетал.
   -- Алло? Осип Самсоныч? Только что собирался связываться с вами, -- искренне обрадовался я. Сержант напрягся. -- Нам как раз не хватает вашего мудрого вмешательства...
   -- Но вы же превысили... -- мямлил где-то на задворках сцены гаишник.
   -- В чем дело, какого вмешательства, -- раздраженно спросил Шеф. -- Что там у вас происходит?
   -- У нас вот какое дело, многоуважаемый Осип Самсоныч! Вы же по этим делам специализируетесь. Скажите, пожалуйста: если возникает помеха движению, причем эта помеха возникает внезапно и угрожает самой жизни участников движения...
   -- Я не помеха, я сотрудник...
   -- Я подчеркиваю... угрожает самой жизни всех без исключения участников и сотрудников...
   -- Да что там у вас происходит?! Какая помеха? Какие сотрудники? Вы что там, перепились?
   -- Я об этом и говорю. Как вы все точно умеете сформулировать. Будем следовать вашим указаниям...
   С этими словами я отключился от изумленного Шефа и победоносно взглянул на ударника машинного доения.
   -- Так вот, я только что переговорил со своим адвокатом. Учтите, нашу правоту в суде будет отстаивать специалист международного пошиба! Для него не существует невыполнимых задач! Он человек глобального менталитета ("Чего-то меня не в ту сторону понесло. Где там Николаич со своей диареей?")! У него даже фамилия соответствующая -- Глобальный!
   -- А вот и я, -- раздался бодрый голос.
   Из кустов, которые до недавнего времени служили схроном сотруднику правоохранительных органов, высунулась голова Николаича. Целиком вылезти он, очевидно, пока не решался.
   -- Уф-ф, -- выдохнул сержант. Видимо, и ему полегчало.
   -- Жив, Николаич? А мы тут с товарищем сержантом за тебя так беспокоились...
   -- Да я что... Товарищ сержант, в городе тубзиков не найти, вот я и рванул из города, чтоб...
   -- Мы с товарищем-господином сотрудником ГАИ уже детально обсудили ситуацию, -- прервал я его нежелательные откровения. -- Раз все обошлось, мы можем ехать дальше?
   Страж порядка не ответил, только махнул бессильно рукой и полез обратно в свои кусты. Николаич поспешно выдвинулся ему навстречу. Смена караула произошла успешно, и мы беспрепятственно поехали дальше.
   -- Слушай, Николаич, а тебя, что, в самом деле понос пробрал или это все цирк? -- спросил я после того как злосчастные заросли скрылись за поворотом.
   -- Я тебе так скажу, командир, -- задумчиво ответил Николаич. -- Сначала все случилось как на автомате. А вот когда рванул, подумалось: шмальнет ведь -- вот тогда в брюхе у меня действительно забулькало... Но ты знаешь, -- он оживился, -- как-то сразу страх пропал, только и думал, где приземлиться.
   -- Ну и ты приземлился... где!?
   -- Ага, там. Уютное гнездышко, прикормленное. Придется ему теперь свою дислокацию менять.
  
  
  

ДОЛГИЙ-ДОЛГИЙ ВЕЧЕР

   К Р. мы подъехали уже в темноте. Как ни удивительно, но ничего заслуживающего внимания с нами более по дороге не случилось. Создавалось впечатление, что небесный управляющий, отвечающий за культурную программу нашей экспедиции, взял кратковременный отпуск.
   К сожалению, уличное освещение в Р. присутствовало только на центральной магистрали города. С не меньшим сожалением приходилось констатировать и тот факт, что мы располагали нулевой информацией как о развитии, так и о самом наличии местного гостиничного сервиса. Решение, таким образом, напрашивалось само собой: избегая жутких, залитых непроницаемым мраком переулков, двигаться к центру, где хоть что-то, а, главное, кого-то можно было попытаться разглядеть на случай внезапного контакта с населением или его стерегущими органами.
   Вот так, потихоньку катясь по пустынной улице имени Вождя (как хорошо, что они есть практически в любом городе, не надо напрягать память!), мы выехали на широкую площадь того же Вождя имени и оказались в месте сосредоточения культурной жизни ночного Р.
   С левой стороны, судя по однофамильному монументу, располагались чертоги городской вертикали власти, справа многообещающе переливался огнями неизменный в подобных местах торгово-развлекательный комплекс, а прямо перед нами высилось циклопических размеров сооружение, на крыше которого, где-то в поднебесье, светом было начертано: "СЛАВА КПСС" (пробел) "ГРАНД ОТЕЛЬ ДРУЖБАНЫ". Именно в такой последовательности.
   -- Странное название, -- удивился я. -- Какое-то среднеазиатское.
   -- Да какая там Азия, -- хмыкнул Николаич, -- наше, исконное, только блатное.
   Мы заложили вираж вокруг площади и припарковались у подножья величественной, по периметру обставленной и обсиженной девицами гранитной лестницы.
   -- Что-то не нравится мне тут, -- забеспокоился бережливый к своим деньгам Николаич. -- На хрена нам этот "гарант" сдался, лучше уж снова в машине переночуем.
   -- Вот уж, нет! -- категорически заявил я. -- С меня хватит. В машине спишь только ты, а я слушаю, как ты спишь!
   -- Ну, иди, -- пожал плечами Николаич, -- но учти, в таких местах обычно по ночам не спят. Здесь днем отсыпаются.
   И ведь как в воду глядел! Преодолев ступеньки и многократные посягательства на свои моральные принципы, я очутился в огромном холле отеля, убранством своим напоминавшем о тех временах, когда он еще ни "отелем", ни тем более "грандом" не назывался, а являлся всего лишь типичной советской гостиницей областного разлива.
   Здоровенными бадьями с пальмами в них было утыкано все внутренне пространство помещения, окрашенного в веселенький лягушачий цвет. Проходы между горшками загромождали продавленные диваны неопределенного колера. С потолка, на уровне головы свисали лампы матового стекла, треснувшие через одну. Для того чтобы добраться до стойки администратора необходимо было преодолеть весь этот реквизит, уклоняясь по ходу дела от столкновений с многочисленными страждущими, непрерывной струей перетекавшими туда и обратно из расположенных аккурат напротив друг друга, через холл, ресторана и его гигиенического приложения.
   -- Добрый вечер, -- несколько запыхавшись, поздоровался я. -- Нам бы двухместный номер на одну ночь.
   Администратор подняла голову и что-то сказала, однако ее голос потонул в гомерическом хохоте выкатившейся из кабака разнополой и разноцветной компании. Спотыкаясь о кадушки и не переставая гоготать, ватага добралась до вожделенного заведения, где без промедленья распалась на два рукава и исчезла за дверьми с соответствующими иероглифами. Только служивая дама собралась повторить свою фразу, как другой, не менее веселый коллектив проследовал в том же направлении. "Как они там все умещаются, -- не к месту мелькнула мысль. -- Ну, мужики-то ладно, а тетки как же?".
   -- Вот, видите, что у нас творится, -- воспользовалась минутной паузой администратор. -- И каждую ночь такое. Сегодня, к примеру, банкет в честь делегации то ли африканской, то ли еще какой чудной мафии. На всех этажах сплошь эти цветики-семицветики. Плюс ко всему партия "Деловой Выгреб России" какую подряд неделю заседает. До сих пор в прениях по уши... Так что, -- она развела руками.
   -- А вы не могли бы порекомендовать нам что-нибудь спокойное и недорогое? Мы у вас тут впервые и ничегошеньки не знаем.
   -- А вы сами откуда будете?
   -- Мы из Питера, то есть из Ленинграда, -- быстро поправился я, учтя возраст собеседницы и связанную с этим возможную географическую путаницу.
   -- Ах из Санкт-Петербурга, -- к моему изумлению ответила она. -- У меня там родственники, -- в ее голосе прозвенели горделивые нотки. -- Ну как не посодействовать землячку... Вот, держите адрес. "Тихая гавань" называется. Там совсем недорого, потому что гостиница находится внутри общежития чулочно-носочной фабрики, правда, что касается покоя...
   -- Спасибо большое, -- я схватил бумажку и, пропустив мимо ушей (каюсь!) окончание последней фразы, поспешно катапультировался на улицу.
  
   Пунктуально следуя устным наставлениям любезной "землячки" ("Сразу за нашим борделем свернете направо, потом дуйте прямо до рынка -- бывшего стадиона, не промахнетесь, потом опять направо и езжайте до памятника этому -- как его идола звать?.. ну не важно -- а там уже рядом, спросите") мы довольно быстро очутились перед здоровущим бронзовым битюгом, наверху которого, как приложение, помещался сравнительно незначительный легендарный герой предпоследней революции. Гостиница наша, судя по описанию, располагалась где-то на этой, имени владельца коня улице, но вот слева или справа от габаритного животного -- предстояло еще выяснить. Световое убранство мемориальной площади ограничивалось двумя блеклыми фонарями, потому остальное пространство в обе стороны не просматривалось. Вокруг не было ни души.
   -- И спросить некого! -- возмутился Николаич. -- В этих городишках спать ложатся все враз, как в казарме. Электричество экономят. И путанок не видать, -- огорченно добавил он. -- Уж эти все знают, как таксисты, да место, видать, бесхлебное.
   -- Подождем, -- решил я. -- Если поедем наобум -- ни хрена мы эту "Гавань" в темноте не отыщем. Только машину по колдобинам разобьем.
   -- Это верно, -- согласился Николаич, -- но так и до утра прождать можно... Хотя, глянь!
   Взглянув в ту сторону, куда он указывал, я заметил несколько теней, срезавших освещенный угол площади. Не теряя ни секунды и не задумываясь о возможных последствиях, я выпрыгнул из машины и с криком "будьте любезны!" рванул в сторону призраков. Мое явление народу произвело, не побоюсь написать это с большой буквы, Впечатление...
   В ответ раздался полузадушенный ужасом множественный женский вопль, в тон ему взревел спевшийся хор окрестных собак, где-то поблизости заухала автомобильная сигнализация. Получилось эффектно. Хуже всего, что те, к кому я обратился с невинным, в сущности, воззванием веером брызнули в темноту, и по быстроте затухания звука можно было судить о впечатляющей скорости их передвижения. Однако мне повезло: одна из нервных особ во тьме да с перепугу избрала неверное (в смысле, единственно правильное!) направление и, опрометью кинувшись прямо в мою сторону, довольно чувствительно боднула меня головой в подбородок.
   -- Ммм-мм-м.., -- сказал я как можно более миролюбиво.
   Дама икнула и затормозила. Видимо мой укоризненный, хотя и несколько перекошенный лик вкупе с дружелюбным тоном подействовали на нее отрезвляюще. У нее даже икота прошла. Дама оказалась совсем молоденькой.
   -- Вы кто? -- шепотом спросила она.
   -- Прохожий, -- так же шепотом, дабы вновь не спугнуть, ответил я.
   -- А что вы тут делаете?
   -- Дорогу ищу. Вот вас хотел расспросить, а вы... -- я потер челюсть, -- на людей бросаетесь, да еще орете при этом. Всю округу перебудили.
   -- Ой, извините, -- она впервые улыбнулась. -- Я нечаянно. Мы ведь с девками подумали, что наверно маньяк какой-то, не иначе... Сами видите, темень кругом.
   -- А что, маньяков в окрестностях хватает?
   -- Кто их знает. Насмотришься сериалов всяких, так и кажется иногда, что прям кишмя кишат. Каждого куста боишься.
   -- Меньше телевизор смотреть надо.
   -- А вечерами что еще в общаге делать? На выходных иногда дискотеки бывают, а так... -- она безнадежно махнула рукой.
   -- Может, вы вдобавок скажете, что проживаете в общежитии чулочно-носочной фабрики? -- замирая от радостного предчувствия, спросил я.
   "Предчувствие его не обмануло!"
   -- Ага, -- кивнула наша, об этом еще не подозревающая, спасительница. -- А вы откуда знаете? -- она опять насторожилась.
   -- Интуиция, -- важно сказал я. -- Нам как раз туда и надо. Вас подвезти? Заодно и дорогу покажете.
   -- А вы, что на машине? Ой как хорошо. А то на работе целый день на ногах. Мы как раз с девками в общагу и шли, когда вас... извините, маньяком признали.
   -- Извинения принимаются. Признали так признали. А ваших подруг по кустам собирать не надо? А то, может, у кого ноги от страха отнялись?
   -- Да нет, что вы! Они, поди, дома давно. Страсти там, небось, сейчас рассказывают...
  
   -- Че они там так визжали? -- спросил Николаич, когда я просунулся в нашу машину.
   -- Женщины... Говорят, здесь маньяков хватает. Открой заднюю дверцу.
   -- Одно слово, бабы, тьфу, а зачем открывать? -- вот так, залпом, без перехода.
   -- Проводника взял, вернее поймал. Между прочим, это девушка. Так что плюйся потише и желательно про себя.
   -- А-аа, -- мигом подобрел Николаич, -- тады с большим нашим удовольствием! Милости прошу к нашему шабашу. Хе-хе...
   Проводник оказался на редкость говорлив, но дело свое знал крепко -- меньше чем через четверть часа мы остановились у трехэтажного кирпичного строения, возведенного, вероятно, во времена голоштанного детства легендарного героя. Судя по жестяной вывеске над входом, мы наконец-то действительно добрались до "Тихой гавани".
   -- Вам на первый этаж, -- сказала Вера (конечно Вера, а как же иначе!), выпархивая из машины, -- а мне этажом выше.
   -- Успокойте ваших подруг, -- посоветовал я. -- Скажите им, что сегодня маньяк по-причине голода и холода на службу не выходил. Сачканул, одним словом.
   Вера хихикнула и с любопытством уставилась на номерной знак нашей верной "ласточки".
   -- А вы откуда? Номер региона вроде такой знакомый, но не вспомню, где его видала...
   -- Ну, как же, Верочка, -- присоединился к нам Николаич, покинувший борт корабля последним, -- конечно видала. В фонарях разбитых, в бандитском Петербур... -- мой толчок оборвал его тираду, но было уже поздно.
   -- Так вы из Питера! -- обрадовалась Вера. -- Ну точно, я ж по телеку такие номера видела! Скажу девкам, что это нас питерские ребята вначале шуганули, а потом меня как королеву прямо к крыльцу доставили -- не поверят!
   -- Вот, что Вера-аа-а, -- как можно более проникновенно пропел я, -- мы были бы вам чрезвычайно признательны, если б вы нашли в себе мужество не афишировать наше пребывание в этом почтенном заведении, а уж тем более наше невольное участие в давешнем переполохе (Нарочитая кучерявость высказывания, имела целью придать моей просьбе некую основательность, но я, очевидно, перестарался.).
   -- А почему? -- снова шепотом спросила Вера. -- Вы что, на нелегальном положении?
   Ее аж затрясло от возбуждения. Я даже не сразу нашелся, что ответить. Тем временем, рядом со мной затряслось еще одно божье создание. Я с недоумением посмотрел на Николаича. Того просто колотило от приступов хохота, причем мой доблестный напарник использовал беззвучную форму для выражения своих эмоций. Учел, видимо, паразит, что находится на нелегальном положении.
   -- Вот именно, Вера! -- сказал я, с трудом подавляя желание тут же на месте замочить нелегального фраера. -- Посмотрите на этого субъекта, -- я ткнул пальцем в сторону веселящегося напарника. -- Это чрезвычайно опасный пациент, особенно для вашего, женского брата. Сколько он ему крови попортил, ой-еей. Так что держитесь от него подальше. С виду он, конечно, веселый и как бы безобидный, но на самом деле -- совершенно неуправляемый тип, особенно в смысле половых вожделений. Видите, он уже и сейчас дергается. Очевидно, опять припадок. Вот и приходится скрывать его от общества, -- я перевел дыхание. Николаич перестал трястись и стал внимательно прислушиваться к нашему разговору. -- Больше двух дней ни в одном городе не задерживаемся. Рецидив следует за рецидивом!
   -- Ах, рецидив... -- прошептала Вера, со страхом глядя на "рецидивиста". -- Тогда конечно... Я, наверное, пойду?
   Не дожидаясь позволения, она стремглав скакнула на крыльцо и исчезла за обшарпанной дверью заведения.
   -- Чего ты меня каким-то ужастиком выставил? -- с обидой спросил Николаич. -- Девушку хорошую напугал. Как я ей теперь в глаза глядеть буду?
   -- Спать хочу... -- начал было я, но тут до меня дошел смысл его последней фразы. - Какие такие глаза?! Ты, что, ополоумел? Это же ЖЕНСКАЯ общага! Здесь надо быть тише воды, ниже травы, а то затопчут. Не ты -- тебя затопчут! А ты вместо осторожности пальцы веером: "питерские, мол, мы". Я не хочу вторую ночь вместо сна бороться за нашу с тобой нравственность!
   -- Когда это ты боролся? -- опять завел волынку Николаич, но, взглянув на меня, быстро добавил. -- Ладно, ладно. Как скажешь. Надо только перед сном чего-нибудь пожрать купить.
   -- Вначале надо, чтобы нас вообще пустили на ночлег. Идем сдаваться.
   Едва мы вошли, как навстречу нам кинулась пышная багроволицая дама.
   -- А-аа! -- завопила она, предупреждая наши приветствия. -- Гости дорогие! Проходите, проходите, будем очень рады!
   Начало мне не очень понравилось. Приятно, конечно, когда тебя так радушно встречают. Но не в гостинице же и не на ночь же глядя...
   -- Вы на одну ночь? Прекрасно, прекрасно, у нас вам будет очень хорошо, -- тараторила она, пока мы заполняли бланки, -- уютно, покойно (Что-то я в этом сильно засомневался)! Цены у нас не кусачие (Тут уж истинная правда)! Опять же люди душевные (М-да...)! Как у вас там в Питере с погодой (Вера!!!...)?
   -- С погодой все как обычно: чихаем, кашляем, чешемся, -- сказал я, протягивая ей деньги. -- Все в соплях. А что делать? На болоте живем.
   -- Да-а, -- посочувствовала дама. -- Ну ничего. У нас отдохнете, отогреетесь, поправитесь. Может, еще и уезжать не захочется, -- подмигнула она накрашенным фиолетовым оком и громко захохотала.
   -- Нам бы перекусить где, -- подал голос враз присмиревший Николаич. -- Целый день в дороге.
   -- Наслышана, наслышана, что жизнь у вас на колесах, -- подтвердила она мои наихудшие подозрения. -- А насчет еды -- так за углом ларек круглосуточный имеется. Там и хлеб купить можно и консервы, и еще кое-что, по желанию! -- она опять фиолетово сморгнула.
   Когда мы поднимались по лестнице, мимо нас на встречных курсах прошлепала угрожающих размеров крыса. Мы ее внимания не удостоились.
   -- Ничего себе, -- заметил Николаич, проводив взглядом солидного постояльца. -- У них тут все какие-то безразмерные: и тетки и звери...
  
   "Тихая Гавань" представляла из себя раскрашенный грязно-синей краской коридор, в который выходили двери гостиничных номеров. Дверей этих было сравнительно с немного, а сам коридор напоминал туннель метрополитена как длиной, так и яркостью освещения. Почти на ощупь отыскав нужную цифру, мы попали в комнату, размером со школьный спортзал. Убранство "нумера" составляли две кровати, отстоявшие друг от друга на расстоянии броска гранаты, покосившегося изделия, видимо, стола в бывшей жизни, и кресла -- в меру изодранного, но с виду устойчивого. Стулья отсутствовали.
   -- Зато кресло есть! -- бодро сказал Николаич, когда мы осмотрелись.
   -- Кресло, конечно, радует, но вот туалет, как я понимаю, один на весь этаж. Тот, что напротив, -- заколочен, так что придется идти в другой конец коридора. Можно выходить прямо сейчас. Пока дойдешь -- будет в самый раз.
   -- Да хрен с ним, командир, переживем. Слушай, что-то холодать стало...
   -- Ага, действительно. Я еще на улице заметил, что здорово похолодало. Ночью, наверное, снег выпадет.
   -- Вот я и говорю! -- усиленно напирал Николаич. -- Пора использовать народные средства.
   -- Ты имеешь в виду те, что продаются за углом? Ладно, возьмем "мерзавчика". День выдался тяжелый...
   Когда по возвращению уже мы, нагруженные пакетами, вторично взламывали гостиничный замок, из номера напротив с грохотом и буквально к нам под ноги выкатился очень грузный и достаточно скромно обмундированный мужчина: джинсами на подтяжках да носком об одной ноге исчерпывалось все его одеяние. Падение тела сопровождалось оглушительным матом. Затем дверь захлопнулась и в "Гавани" вновь установилась зловещая тишина. Мужик не шевелился.
   -- Командир, он... живой?
   Я склонился над синюшным прахом.
   -- Сопит, даже не проснулся. Однако, здоров кабан, как же нам его передвинуть?
   -- А чего его передвигать? Дверь внутрь открывается, так что, пусть себе по холодку оклемывается. Жира много -- небось не простудится. Я ж говорю -- все они тут доходяги. Давай, открывай!
   Наконец, замок не выдержал и со скрежетом сдался. Мы толкнули дверь, включили свет и увидели... На нашем столе, на подобии нашего стола, восседал крыс (то, что мужик, -- однозначно) совсем уже непристойных размеров и, что характерно, совершенно индифферентно воспринявший явление законных хозяев. Более того, он даже не сделал попытки освободить захваченную им территорию!
   У Николаича отвалилась челюсть -- мне показалось, тоже со скрежетом. Что ж, реакция соответствовала моменту... В следующий миг в воздух взметнулся драгоценный "малек". Мне едва удалось предотвратить утрату народного средства от простуды. Перехватив руку Николаича, я прицельно запустил в крыса амбарных размеров инструментом, который только что использовал в качестве ключа.
   Ржавая железяка с деревянной колобашкой на конце долго, как в замедленном кино, летела в сторону обнаглевшего грызуна, а тот совершенно спокойно, не трогаясь с места, наблюдал за траекторией ее полета. И вот когда стыковка казалась уже неизбежной... он просто исчез из точки встречи, пропал, словно мираж! Мы с Николаичем заворожено уставились на опустевший стол.
   Тем временем орудие возмездия с тяжким свистом преодолело остаток пространства и с такой силой врезалось в оконную раму, что та чуть не вылетела целиком наружу. Страшно представить, что могло случиться, возьми я повыше!
   -- Да-а уж, -- выдохнул Николаич. -- Я сперва подумал, что кролик. Никогда таких бестий не видал. Откуда он взялся?
   С этими словами, он опустился на четвереньки и, продолжая бормотать, принялся осматривать пространство под койками.
   -- Дырок вроде нет, и здесь нет, тут вроде тоже...
   -- Брось, Николаич, ты представляешь, каких размеров должна быть дырка, чтоб такое пролезло?! Размером с дверь! О, господи...
   Мы одновременно оглянулись. На туше мирно похрапывающего бедолаги, как Акелла на скале Совета, возвышался наш давешний знакомец и с высоты этого импровизированного пьедестала оглядывал оставленные позиции. Временно оставленные, надо полагать. Мне стало немного не по себе...
   -- У-у-у, тварюга! -- раздалось сзади и мимо меня пронесся пышущий гневом Николаич. На сей раз он вооружился баллоном с минералкой. -- Гадина!
   Подскочив вплотную к распростертому телу, он взмахнул своей дубиной, целясь в голову опять же философски реагирующего крысюка, и... обрушил всю тяжесть безалкогольного продукта на голое брюхо ни в чем не повинного венца эволюции. От соприкосновения столь не сочетаемых элементов тот громко рыгнул, выругался и захрапел еще пуще. Излишне говорить, что зверь исчез мгновением ранее.
   -- Дьявол! -- с каким-то даже уважением резюмировал крысоборец. -- Это дело надо запить, командир. Только дверь обязательно запрем.
   Дверь-то мы, конечно, заперли, только вот потребности организма на ключ не запрешь. Пришлось мне еще до окончания ужина отлучаться по неотложному делу, а так как путь предстоял неблизкий, к тому же по затемненной местности, прогулка моя заняла минут 25-30, не меньше. Возвращаясь обратно, я еще издали обнаружил признаки проникновения подрывного элемента на охраняемый объект.
   Свет, падавший из полу распахнутой двери, рельефно очерчивал гору мяса, величественно вздымавшуюся возле нашего порога и накрытую почему-то моим одеялом. Из недр помещения доносились прерывистые взвизгивания, словно там кому-то усиленно щекотали пятки. Помимо всего прочего, впереди меня и в ту же сторону шествовала еще какая-то особа и, судя по нежному перезвону, не с пустыми руками. Прежде, чем я успел ее догнать, таинственная незнакомка проскользнула в комнату и захлопнула за собою дверь.
   Из-за резкого перепада световой интенсивности я на некоторое время утратил ориентацию, а потому двинулся дальше вдоль стеночки. Сделав несколько шагов, я вступил во что-то мягкое и прежде чем успел сообразить, во что именно, вокруг моих щиколоток сомкнулись стальные захваты, буквально приковавшие меня к месту.
   Когда к глазам вернулась способность различать детали, то обнаружилось, что нахожусь я где-то в районе подбрюшья человека-горы, чье достоинство, вероятно, оказалось невольно задетым. Не просыпаясь, он в качестве сатисфакции ухватил меня за ноги, и намеренья ослабить хватку не проявлял.
   "Во влип, -- внутри у меня все содрогнулось. -- Торчать здесь во тьме и холоде, как часовой при теле! А эти...там, наверное, вовсю развлекаются!".
   Действительно, из-за близкой двери доносились звуки, плохо сочетаемые с королевской честью. В разноголосицу бабьих взвизгов иногда вклинивался голос моего дорогого напарника. Сильно прислушавшись, можно было уловить обрывки его разглагольствований:
   -- ...Командир, как деру даст... а я: не дрейфь... а он: не бросай... а я: все путем... хе-хе.
   В какой-то момент, видимо, наступила пауза в воспоминаниях, потому что звуковой фон ослаб, и тем явственней до меня донеслось:
   -- Куды-ты он опять запропал! Серит, наверное. Он у меня вообще животом слабый... -- Конец фразы заглушило дружное хрюканье.
   Ну, это было уже слишком! Навалившись всем телом на проклятую тушу и выбросив вперед руку, я попытался во что бы то ни стало достать вожделенную дверь, но сумел лишь царапнуть кончиками пальцев по дереву. Получилось тихо и робко. Но меня услышали!
   -- Это Нюрка, наверное! Николаич открой, а то она такая застенчивая. Сама нипочем не пойдет. Силой приходится затаскивать!
   -- И затащим! -- гнусным голосом проревел былинный сказитель. -- У нас на всех мочи хватит! -- Дверь распахнулась. -- ...А?
   -- Хватит, говоришь, мочи? -- осведомился я, посвистывая от злости. -- Ты почему сюда баб впустил, певец Баян?! У меня там деньги казенные. А тебе завтра за руль! Или Пушкин за тебя, рулить станет?
   -- Командир! -- пришел в себя Николаич. -- А че ты здесь стоишь? Мы тебя заждались. Я тут девчонкам рассказываю, как ты здорово с гаишником разобрался...
   -- Слышал я, что ты им рассказываешь! Помоги мне лучше от этого свинобатьки вырваться!
   Тут только Николаич обратил внимание на мое бедственное положение. Вдвоем мы попытались разжать клещи, но то ли нам противостоял спившийся чемпион по армрестлингу, то ли мы, наоборот, от пережитого здорово обессилили, но нам даже совместно не удалось ослабить смертельную хватку.
   -- Эк он в тебя вцепился... -- озадаченно сказал Николаич, вытирая пот. -- Прям, как волкодав!
   -- Ры-р-ры, -- агрессивно всхрапнул "уж-не-знаю-как-его-еще-обозвать!".
   -- Ишь как рычит. Зверь, а не человек! Хотя погоди...
   Николаич метнулся в комнату, оставив меня снова наедине ну, с этим самым... Через пару секунд напарник вернулся с бутылкой водки в руках. Я в замешательстве смотрел на него.
   -- Счас, командир, мы его приводить в чувство будем. Зуб даю, сработает! Приподними-ка ему голову.
   Пока еще ничего не понимая, я с трудом оторвал от пола плешивый арбуз моего тюремщика (острота ситуации диктовала новые образы), а Николаич подсунул ему под нос горлышко бутылки. Храп оборвался. Пухлые губы зачмокали.
   -- Почуял наживу, гад! То ли еще будет...
   Расчетливым движением Николаич плеснул ему на рожу несколько капель. Чмоканье усилилось. Ноздри зашевелились. С готовностью разверзлось (не, попробую удержаться!)... отверстие. Туда отправилась первая скупая порция. Начали приподниматься веки... Прямо Вий какой-то!
   -- Ну, командир, будь на старте. Счас очнется!
   Николаич начал отмерять следующую дозу. И едва успел отпрянуть! Толстяк завладел бутылкой с быстротой, неимоверной для столь грузного человека, к тому же еще минуту назад, казалось бы, пребывавшего в коматозном состоянии. Зато мои ноги освободились! Хватательные конечности воскрешенного использовались теперь в других целях.
   Прежде, чем покинуть место вынужденной стоянки, я озаботился судьбой одеяла.
   -- Интересно, кто же это додумался укутывать его моим одеялом?
   -- Да девчонки жалостливые попались. Говорят, ночи холодные, не топят...
   -- А обо мне ты подумал? В нем вон одного жира центнер, а с потрохами и водкой -- будет все два. Ты только погляди на болезного -- он же залпом лупит!
   Действительно, процесс поглощения, сопровождаемый чавканьем и слоновьим сопеньем, носил уже необратимый характер. Емкость пустела прямо на глазах.
   -- И в самом деле, не замерзнет, -- согласился Николаич. -- Только ходить надо стороной, а то опять стреножит.
   -- Надо бы ввернуть сюда лампочку, -- предложил я. -- А то в комнате их у нас две, а здесь на весь коридор одна. Зачем нам целых две лампочки? Мы что, читать, что-ли собираемся?
   -- Мысль, командир! Уж чего-чего, а читать мы не будем! Хе-хе...
   -- Твое хеканье абсолютно бесперспективно, дорогой мой. Не знаю, как кто, а я персонально собираюсь поспать. Ты все-таки и ночью дрых, и днем прикорнул, а мне такое счастье не выпало. Можешь забирать своих девушек и загнивать с ними, сколько влезет, но только не на этой жилплощади. В нашей коммуналке оргий не будет!
   -- Да ты че, в натуре, командир? -- смутился бравый водитель. -- Я и не думал ничего такого. Мыслил: посидим, грамульку треснем и разойдемся. Завтра ж на работу, я понимаю!
   -- Ладно, пошли, представишь меня мадамам. Хотя, собственно говоря, ты меня уже представил! Мне за живот держаться или за какое другое место?
   -- Командир! Да я... Да я за тебя... -- Николаич истово лупанул себя кулаком в грудь (несмотря на все ужимки, особого раскаянья в его голосе я не услышал). -- Ты мне веришь?
   -- Верю, верю. Фиг с тобой. Надо еще сообразить, как попристойней вытурить твоих поклонниц. Устал я от женских ревов. Они у меня в ушах уже сутки звенят.
  
   Наша комната встретила нас (опять же!) приветливым храпом. Одна из "девушек", лет сорока-пятидесяти от роду, привольно раскинулась на моей койке, использовав в качестве подушки сумку, в которой хранились экспедиционные наличные средства. Другая, устроившаяся в кресле, пребывала в свернутом виде и покуда возрастной классификации не поддавалась. Храпела та, что почивала на деньгах.
   -- Ох, ни х... -- растерялся Николаич. -- Когда они успели? И с каких...
   -- Откуда ты вообще их выкопал, молодух этаких? На кой ляд они тебе сдались? И вообще, почему все в этой драной гостинице имеют право на сон, один я несчастный должен маяться, как привидение?!
   Концовка моего горестного монолога ознаменовалась шумом падения массивного тела в районе коридора. Засим стены сотрясли уже до боли знакомые рулады.
   -- Ну вот и кабан опять приземлился. Ему-то здорово -- на дармовщинку хлопнул и на покой! Короче, если ты не заберешь свою подругу, я буду спать на твоей койке. А ты можешь улечься с ней. Хоть сверху, хоть рядком, только тогда, -- я прикинул на глаз свободное пространство, -- большая часть твоего организма свесится наружу. Ну, за удовольствие, как известно...
   -- Да они сами приперлись, командир! Я их не звал! Когда ты вышел, я запереть забыл, а тут они... Ну и давай меня убалтывать. Им, наверное, Верка про нас натрепала! Потом та, что счас у тебя в постели, сбегала за бухлом, но мы жахнуть успели только по одной. Остальное коридорный выжрал. Может, у них еще было?
   -- "Может у них еще было", -- передразнил я. -- А может, им еще до тебя хорошо было? Хотя в сумке у той и вправду чегой-то звенело. А откуда здесь эта посуда?
   Я наподдал ногой пустую пивную бутылку. Та закатилась под кресло где, судя по возникшему перезвону, уже находилось достаточно стеклотары. Я внимательно посмотрел на Николаича.
   -- Один стаканчик пива, командир! Только поддержать компанию! Когда они успели столько выдуть, ума не приложу.
   -- Значит так, разбор полетов устроим завтра. Применяй свои методы или какие хочешь, но чтоб через пять минут здесь бабьим духом не пахло. Одним словом, я буду вам очень признателен, сэр, если вы отбуксируете этих милых особ в их опочивальни. Ты хоть номера опочивален знаешь?
   -- Сами дойдут, коровищи, -- процедил галантный кавалер и, не мешкая, приступил к процедуре воскрешения.
   Первым делом он ухватил храпливую тетку за нос. Та немедленно высморкалась ему в руку.
   -- А, черт! -- вскричал доморощенный нарколог (он же бывший кавалер), вытирая ладонь о штаны. -- Ну погоди у меня.
   Поднатужившись, он придал телу пациентки угол в 90 градусов. Затем, крепко облапив даму, принялся усиленно щипать ее за щеки и прочие деликатные места, беспрестанно причитая при этом: "Ну, давай же киса, давай же...". Наконец его горячие призывы были услышаны. Из-под наштукатуренных век медленно выкатились блестящие глаза, излучающие потусторонний свет. Еще минуту, видимо, происходила трансформация зрительных образов в общедоступные выражения. И когда та минута прошла...
   -- Пшел вон, козел плешивый! - выхлестнулось наружу задушевное.
   Не ожидавший такой каверзы Николаич отпрянул, и наша гостья с чувством исполненного долга брякнулась опять на мою многострадальную сумку.
   Все это время я сохранял дружественный нейтралитет и за происходящим наблюдал со стороны. Однако события, начинавшие приобретать черты классической баллады о попе-собаководе, требовали оперативного вмешательства.
   -- Стоп! -- решительно сказал я. -- Желание клиента -- закон. Займемся пока вторым номером.
   -- Ее зовут Надя, -- без энтузиазма отрекомендовал Николаич. -- Она вроде трезвее первой была.
   Поборница здорового образа жизни мирно посапывала, сжавшись комочком в кресле, не подозревая о строящихся в ее отношении планах. Голову она для тепла уткнула в коленки, сами колени обхватила руками и потому оставила доступным для наблюдения лишь хвостик волос на затылке.
   -- Сколько ей лет? -- с таким вопросом я приступил к рекогносцировке. -- Волосы, вроде некрашеные.
   -- А тебе не пофиг? -- незаслуженная обида ("заслуженная, заслуженная -- вспомни свои недавние трели!") погрузила Николаича в меланхолию. -- Да уж всяко помоложе той мымры будет. Знаешь, командир, ты на сто пудов правый насчет баб оказался. Ну их к лешему, завтра же ехать, а тут выспаться не дают, -- он засопел еще сильнее. -- Надо от них избавляться по-быстрому!
   -- А я что, по-твоему, собираюсь делать? Ты бы свои здравые мысли приберег на будущее... А годами интересуюсь не из любопытства -- просто если молодая да выпила немного, может, и удастся привести ее в чувство.
   -- Ты думаешь, коли молодая, так и алкоголичкой быть не может? О-е-ей, сколько я таких сопливых алкоголиков повидал. Им стакан выпить -- и все, кранты, можно смело в полешки складывать -- ничего и не почуют. А с утра опять за стакан...
   -- Зря вы так, Николаич, -- укоризненно послышалось с кресла. -- Вы ж мне сами подливали, а я отказывалась.
   Увлеченные беседой, мы несколько отвлеклись от исследуемого объекта и сейчас были застигнуты врасплох его появлением в "прямом эфире".
   -- Вы еще говорили, что если не выпить за здоровье начальника - за вас, то есть, здрасте, -- не меняя позы, она кивнула мне головой, -- то он, вы, значит (опять кивок в мою сторону), до утра там... -- она замялась, -- ну, до утра... изводиться будете...
   -- Здравствуйте, Надя! Как хорошо, что вы проснулись! -- обрадованный неожиданным разрешением проблемы, я не стал заострять внимание на тематическом наполнении предложенного Николаичем тоста. -- А мы уж думали, что и вас придется на себе тащить. К тому ж неизвестно куда.
   -- Да нет. Я просто сегодня жутко вымоталась -- чуть выпила, согрелась и заснула. Вы не беспокойтесь, мы сейчас пойдем, из нас поленницу складывать не надо, -- с улыбкой добавила она и встала с кресла. -- Одной мне, правда, Зинаиду Федосьевну не оттащить, но вы ведь мне, Николаич, верно, поможете? Давеча вы говорили, что сил у вас на пятерых таких хватит.
   Повисла неловкая пауза. М-да, как я погляжу, всего за полчаса мой напарник успел развернуться на славу. Страшно подумать, что могло случиться, останься я плененным на более длительный срок.
   -- Конечно, конечно, -- засуетился Николаич, избегая смотреть в мою сторону. -- Вместе и оттащим. Я только лампочку вверну.
   Он пулей выскочил в коридор, было слышно, как там споткнулся о тушу, выругался и затих. Я посмотрел на Надю -- она безмятежно потягивалась и вообще производила впечатление хорошо отдохнувшего человека. Именно хорошо, без кавычек. Однако на повестке дня оставался еще один вопрос, и от его разрешения зависело дальнейшее расписание нашей экспедиции.
   -- Скажите, пожалуйста, Надя, Николаич много выпил? Поймите, ему завтра за руль и рисковать я не имею права.
   -- О нет, не беспокойтесь, пожалуйста! Сам он почти не притрагивался. Подливал только нам, Зинаиде Федосьевне в основном, -- она хихикнула. -- Когда понял, что со мной не обломится, он ее все совращать пытался. А она у нас женщина добрая и выпить любит, так что они почти обо всем уже договорились, когда вы, как я теперь понимаю, под дверью скрестись стали. Мы подумали, что это Нюра, а оказалось, что вы. Он пошел открывать -- и пропал. А Зинаида уже остановиться не могла. Пока вы свои дела в коридоре делали, она тут подчистую все подмела, -- Надя грустно вздохнула. -- Только я не понимаю, почему вы в коридоре выпивали? Там же темно и этот из восьмого опять же лежит. Каждый вечер одно и то же -- как надерется, так и выпадает. Его приятель говорит, что он в молодости с парашютом прыгал и вот теперь... сигает по пьянке. Так что вы не волнуйтесь, -- вернулась она к теме разговора. -- А Николаич, он ничего, веселый такой. Про вас много рассказывал...
   -- О чем он рассказывал, я примерно в курсе, а вот где он сейчас ошивается?! -- повысил я нарочито голос. -- "Веселый такой"!. Он, что электрификацией всего общежития занимается? Имея в наличии единственную лампочку?!
   Тут дверь, как по команде, распахнулась, и в комнату вбежал деловой до тошноты Николаич.
   -- Все, свет на месте, давай Надя Зинаиду грузить. Время позднее, нам завтра работать, дел невпроворот. Командир, вы с Надеждой берите ее за руки и опрокидывайте мне на спину, только не с размаху, а постепенно. Та-ак, хорош, перехватил. Надюша, ты ее придерживай с боков, чтоб не сползала и потихоньку дойдем. До скорого, командир. Будь спок, только отволоку и вернусь.
   Когда караван наконец отчалил, я занялся тем, что собрал остатки ужина, пустые бутылки, расстелил обе койки и принялся ожидать Николаича, а заодно и окончание этого долгого-долгого вечера в городе Р.
  
  
  

ЕДИНСТВО И БОРЬБА ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ

  
  
   Утро следующего дня выдалось солнечным и морозным, причем как снаружи, так и внутри "Тихой гавани". Листья деревьев за окном подернулись первой изморозью, и столь же ослепительно искрилась, подобно горному куполу, торчащая из-под одеяла лысина Николаича. Полюбовавшись несколько секунд на такую красоту, я занялся составлением графика текущих мероприятий. Сегодня нам предстояло разобраться с Р., добраться до Л., где по непроверенным данным находилось крупное книготорговое объединение, и, если повезет, успеть доехать до Е., в котором, кроме всего прочего, предстояло скоротать выходные. Короче, планов громадье -- наступало время вводить в дело мобильную составляющую.
   -- Подъем, Нииколаич! -- бодро проорал я и день начался.
  
   Производственная необходимость привела нас обратно в центр деловой и политической активности города Р. Оказавшись здесь вторично, я в очередной раз я поразился глубине житейской мудрости моего напарника. Как он и предсказывал, утром "гранд отель", в отличие от остального культурного пространства площади, являл собой оазис безмятежности и покоя. Парадный вход был закрыт наглухо, и зрительно создавалось впечатление, что он прямо-таки заколочен изнутри. На гранитной лестнице никто, кроме голубей, не рассиживался, окна были тщательно задрапированы, и все могучее сооружение буквально дышало умиротворенностью. "Гранд Отель Дружбаны" вкушал заслуженный отдых.
   Вне этой зоны отчуждения жизнь бурлила. Напротив здания городской администрации наблюдались группы что-то шумно опротестовывающих граждан, размахивающих разноцветными флагами. Судя по тому, что они имели фронтальное построение относительно друг друга -- обоюдно игнорируя властную цитадель, -- принцип идеологического размежевания в Р. превалировал над презренными народнохозяйственными нуждами. Особенно радовало то, что поклонники демократического выражения чувств оперировали не числом, а умением, и потому площадь не загромождали, сотрясая воздух в удалении от проезжей части.
   С противоположной стороны, как уже отмечалось, ландшафт уродовало общегородское развлекательное торжище, а прямо перед нами высилось во всем своем облупленном великолепии вожделенное для нас учреждение. Что значит не форма, а содержание! Содержание его мы подметили еще со вчера, и потому первоочередной задачей текущего момента стало приобщение к высокой духовности здешней "Централ Книги".
   На всех двух этажах магазина наблюдалось значительное преобладание обслуживающего персонала над посетителями. С потенциальной клиентурой он общался подчеркнуто предупредительно, что в провинции всегда оказывает негативное впечатление, а кого-то даже пугает. Проще надо быть, проще, господа! Провинциальный покупатель, не измученный навязчивым сервисом, чувствует подвох в излишней обходительности, стремление навязать ему не нужный или слишком дорогой товар, и оттого психологически тяготеет к более доходчивым и натуральным способам ведения торговли.
   Товарная "разблюдовка" так же не способствовала массовому уловлению потребительских душ: значительная часть предлагаемой продукции представляла собой перепевание на различный манер компьютерных и прочих хай-теков, испокон веку составлявших, как известно, неотъемлемую часть жизни немосковской Руси. Не менее обширные торговые пространства были отданы на откуп литературе, поднимающей жгучие вопросы бытия в сфере фьючерсной торговли или инвестиций на фондовом рынке. Кроме того, вся эта благодать была щедро пересыпана глянцевыми журналами с захватывающими повествованиями о стоимости приобщения к высокому званию Общечеловека (денег треба вбухать столько, что поневоле приходится озаглавливать чин), то есть члена независимой от остального человечества межконфессиональной трансатлантической тусовки, известной под самоназванием "мировая общественность".
   Затратив порядком усилий, я ж таки сумел среди моря глянца отыскать книжный островок с менее продвинутой тематикой. Так, это было уже кое-что! Хм, "Цирроз, как синоним склероза". Вот тебе раз. Никогда б не подумал... Во всяком случае, близко по теме. Так, а тут что? Ого! "Инквизиция. Анализ технологий допроса". В точку! Видать у Шефа среди издателей неизвестный брат, однояйцевый близнец имеется. Во всяком случае, духовный. Пора было идти местное руководство охмурять.
   После обстоятельного десятиминутного инструктажа я отправился на поиски коммерческого директора, отрекомендованного мне как Ираида Леопольдовна. Внутренне настраиваясь на встречу с габаритами, соответственно поименованными, я несколько смутился, увидев перед собой худенькую очкастую девочку, находящуюся в возрасте, который в народе принято называть, цыплячьим.
   -- Что вам угодно? -- сурово спросила меня Ираида Леопольдовна, поправив чрезвычайно стильные, но великоватые очечки.
   -- Да вот, прибыли в ваш город из Санкт-Петербурга, -- как можно более веско произнес я, стремясь подчеркнуть значимость данного события для Р. -- Хотим предложить сотрудничество и литературу, которая, я уверен, заинтересует ваших покупателей.
   -- Вы уверены? -- Ираида Леопольдовна надменно поджала губки. Имя моего славного города вызвало у нее обратную реакцию. -- Что нам ваш Петербург, у нас Москва под боком! Мы оттуда всю литературу получаем. Я сама туда езжу контракты заключать. Их масштабы вам и не снились! Да и находитесь вы далеко.
   -- Относительно масштабов спорить не буду. В Москве куда ни кинь -- все либо столичное, либо центральное. Я удивляюсь, почему до сих пор Ленинградский вокзал в Центральный не переименовали. А то как бы мило получалось: отправляешься с Московского, а попадаешь на Центральный! Аэропорты тоже надо соответственно переиначить. У вас вон тоже "Централ" в названии магазина имеется. Кстати, вы не в курсе, что до революции так обзывались каторжные тюрьмы? Неудобно относительно книг такое... В чем их вина?
   -- Вы это взаправду знаете? -- с Ираиды Леопольдовны упали очки. -- Мы хотели, чтоб позвучнее было. А "централ" такое... солидное слово.
   -- Конечно солидное. Не КПЗ абы какое, а тюрьма, к тому же каторжная! Гиблое место, судя по отзывам. С другой стороны, сколько вождей оттуда транзитом в Кремль попало! Преемственность налицо...
   -- Спасибо большое за информацию, уважаемый господин, -- засуетилась Ираида Леопольдовна. -- Я немедленно извещу о данном обстоятельстве Совет директоров.
   В эту минуту коммерческий директор больше всего напоминала отличницу, получившую первую в своей жизни четверку. Мне захотелось погладить ее по головке.
   -- Успеется, Ираида Леопольдовна! За час что изменится? Она у вас небось не первый день висит, а никто и внимания не обращает. Может, вернемся к разговору?
   -- Да-да, конечно, -- Ираида Леопольдовна водрузила очки на носик и опять, правда менее рьяно, посуровела. -- Я уже отмечала удаленность вашего региона от Р., кроме того, номенклатура у нас специфическая -- художкой мы не интересуемся.
   -- Я уже разведал обстановку. Что касается накладных расходов, то мы их берем целиком на себя. Будем доставлять вам книжки грузовиками прямо к порогу. Причем наши цены сопоставимы с товаром аналогичного объема и качества, реализуемого в вашем магазине. Минус ваши хлопоты -- плюс наша доставка. Как вам расклад?
   -- В принципе нас это устроит, но что вы можете предложить по тематике?
   -- О, за этим дело не станет! Раз вы не занимаетесь художественной литературой, то, к сожалению, значительная часть нашей продукции, -- бодро врал я, -- будет вам не интересна. Однако вот извольте взглянуть: "Пытки по-русски". Подробное описание всевозможных способов дознания и приспособлений для их физической реализации. Чертежи наиболее эффективных устройств. Тут же краткие биографии испытуемых, к которым подобная, гм, процедура... применялась. Биографии, как правило, на том и заканчиваются. Оцените количество и качество иллюстраций! Мелованная бумага! Это ж подарочное издание!
   -- М, да, впечатляет, -- согласилась Ираида Леопольдовна листая пыточный путеводитель. -- Нашим рэкетирам еще расти и расти. Что значит, когда дело поставлено на широкую технологическую основу. Своего, разумеется, времени, -- уточнила она. -- Возьму. Потребитель на нее найдется. Да и вообще, вы мне сегодня продемонстрировали, что знать свою историю небесполезно. Что еще? Ага, "Мат". Беру. Безусловно, эксклюзивное издание. Еще?
   -- А, вот, посмотрите, какая прелесть! "Занимательная патология"! Облегченное, научно-популярное исследование. Манера изложения -- доступная и непринужденная. Охват, сами посудите какой -- три тома! Кстати, будет органично смотреться на полке вкупе с "Пыткой". Своего рода "причина" и "следствие" в одном флаконе, для наглядности.
   -- Убедили, -- с чувством произнесла Ираида Леопольдовна. -- Ваши условия и ваши издания меня устраивают. Возьмем на реализацию, только... -- она замялась, -- договор заключим по вашем следующем приезде, уже с книгами. Надеюсь, к тому времени успеем сменить реквизиты...
  
   -- Такие, вот дела, Николаич, -- закончил я свое повествование о недавних событиях. -- Одними маркетинговыми исследованиями жизнь не ограничивается. Оконфузиться можно.
   -- Они что, песню "Владимирский централ" не слыхали? -- настолько удивился мой напарник, что сбросил скорость. -- У меня все знакомые шоферюги ее распевают.
   -- Другое поколение. "О времена, о нравы!", как выразился классик. Короче, музыка у них своя, язык свой, даже деньги свои -- уж тут-то они своего точно не упустят. А в принципе все нормально. Еще цитата, не дословно: чтоб в зрелости стать консерватором, в молодости надо побыть коммунистом. Черчилль, кажется.
   -- Башковитый мужик! -- восхитился Николаич. -- Ты мне, командир, побольше всяких таких историй по дороге рассказывай. И тебе не скучно, и мне для пользы будет. Бывает, что на трассе в сон клонит. Опять же потом мужикам в гараже вкручу, от себя как бы -- зауважают...
   -- Ретранслятор хренов. Да мне что, пожалуйста. Могу, например, поведать тебе о том, что концлагеря для гражданских лиц выдумали не нацисты и даже не большевики -- честь этого изобретения принадлежит единокровным соплеменникам "башковитого мужика", который, как раз в ту пору находился на театре боевых действий, где составлял отчеты о подвигах британской армии. Там же прошел апробацию ("Апробация? Что еще за овощ? -- Апробация -- это значит, попробовали, и понравилось. Вместо двух слов одно, а смысл тот же и звучит красиво! -- Навыдумают всякого. Ну давай, валяй дальше") и другой прогрессивный метод ведения войны, известный теперь как принцип "выжженной земли". Интересно? Ну слушай...
   Мое изложение англо-бурской войны подходило к концу, когда вдалеке показались пригороды Л. Время по ходу лекции действительно пролетело незаметно. Николаич проявил живейший интерес к событиям вековой давности: задавал уточняющие вопросы, выносил оценки морального характера и даже вел машину значительно аккуратнее. Нельзя не признать: с хорошим попутчиком дорога воистину становится сильно короче.
  
   С городом Л. дела обстояли неважно. Во-первых, мы, как обычно, не ориентировались в незнакомом месте, а во-вторых, место это выглядело совершенно безлюдным. Хотя по здешним часам было во время сиесты, но раз мы находились не на Кубе, то отсутствие какого-либо шевеления на улицах вызывало обоснованное недоумение.
   -- Здесь и днем никого не сыскать. Прям "выжженная земля", -- развил теорию Николаич. -- Слушай, командир, поехали прямо, может, в какую бабульку упремся.
   За неимением гербовой пишут на простой. Мы поехали дальше, но отнюдь не "прямо". Улицы и переулки окраины Л. пребывали в кривоколенном состоянии. Мы петляли, объезжали, поворачивали то вправо, то влево, то куда-то вкось, один раз даже оказались в первоначальной точке заезда, но выбраться из одноэтажных деревенских джунглей не могли. Прошло уже более часа, как мы въехали в границы города Л., о чем уведомляли мощные буквы, торчащие на верхушке бетонной глыбы, а другие приметы областного центра упорно не желали обнаруживаться.
   Наконец над нами сжалилась чья-то сердобольная душа. Когда мы в очередной раз очутились во 1-ом Ананьином переулке, вдалеке замаячила сгорбленная фигурка, сигнализирующая нам о своих намерениях веткой рябины, украшенной алыми гроздьями. То, что ее призывные взмахи относились именно к нам, сомнений не вызывало, потому что и в 1-ом Ананьином, и в следующих по списочному составу проулках другие гуманоиды отсутствовали напрочь.
   -- Держи на нее, -- скомандовал я. -- И тихонько подъезжай, а то сдуешь.
   Старушка и впрямь находилась за гранью возраста. 90 или 110 годков -- эти цифры настолько запредельны, что различаются только математически, не затрагивая восприятия.
   -- Я смотрю -- все ездют и ездют, -- прошамкала ровесница века. -- Туды-сюды, сюды-туды. И машинка та ж самая, помятая... -- она замолчала, уйдя куда-то глубоко в себя, враз позабыв о нашем существовании.
   -- Бабушка, -- я постарался бережно вернуть ее в наше время. -- Мы приезжие, а дорогу спросить не у кого.
   -- Знам дело, -- она дернула головой, словно просыпаясь. -- В колхоз все подались. Там у них убраться некому. Вот зовуть, стал быть, убраться, а за то натуром или деньгой платють. Вот и подались все...
   Утомленная столь насыщенным монологом, долгожительница опять было клюнула носом, но встрял бдительный Николаич.
   -- Уважаемая, дорогу к центру не скажешь? Как в город попасть? В город!
   -- А-аа, в город вам... Так вон он город-то, там, -- она махнула веткой в сторону ближайшего забора. -- За уголок поворотите, там автобус...
   Оставив Николаича беседовать с почтенной горожанкой, я отправился проверять добытые разведданные. С трудом выдирая ноги из глины, я обогнул указанный ориентир и очутился в Мучкапском 2-ом, дальний конец которого (о чудо!) упирался в серое асфальтовое покрытие. Чтоб снять всяческие вопросы, в ту же минуту пересечение с Мучкапским миновал трактор, тащивший на буксире аварийную иномарку.
   -- Спасибо, вам, бабушка, -- растроганно сказал я по возвращении из поиска. -- Нечем вас и отблагодарить. Книжками только, да ведь вряд ли они будут вам интересны.
   -- Да ты че, сынок. Какие мне книжки... Купите хоть бы яблочков, и на том спасибо...
  
   -- Как я не углядел этой проклятой дороги, -- прервал молчание Николаич, когда на очередном ухабе громыхнули в багажнике бабулькины яблоки. -- Затмение, не иначе. Ох, аукнется нам еще этот Л. (Пророчество Николаича, разумеется, сбылось. Теперь, в ретроспективе, легко подсчитать: город, а вернее, его книготорговые составляющие высосали из меня количество соков, сопоставимое с тем, что в среднем, на протяжении всего срока правления, затрачивали султаны в баталиях совсем иного рода.)
  
   -- Беру, -- сказала Антонина Викентьевна. -- Двадцать пачек!
   -- Двадцать?! -- поразился я. -- Хорошо, конечно, но вы сможете расплатиться? Одно дело в твердый счет, а мы же на реализацию... "Харч Екатерины II" вещь, бесспорно, познавательная, но довольно дорогостоящая, а у вас вон люди зарплату месяцами не получают.
   -- С зарплатами действительно беда, -- подтвердила директриса Л.Книготорга. -- Как завод обанкротился, город на подножный корм перешел. Однако грядут большие перемены: через две недели выборы нового губернатора и наш кандидат, -- она гордо приосанилась, -- уверена, исправит положение.
   -- А из чьих будет ваш кандидат, -- осторожно спросил я, стараясь соблюсти политкорректность, -- не из "Делового Выгреба"?
   -- Нет, что вы! Наш из "Христиан-Большевиков". Надежный человек и знающий. Недавно в одной статье научно обосновал вытекаемость Краткого курса (кто не знает: "библия" коммунизма, баснописец -- Отец Народов) из Нагорной проповеди... Так что, жизнь, думаю, скоро наладится. О-оо, "Пытки по-русски"! Беру. Тридцать пачек!
   -- Может, и гороскопы возьмете? -- а чем черт не шутит! -- Ваш кандидат, часом, не Скорпион?
   -- Скорпион, Скорпион, -- радостно закивала собеседница. -- Не знаю, как вы догадались, но он действительно Скорпион! Возьму этого знака сорок пачек.
   -- Нет, Антонина Викентьевна, мы Зодиаком россыпью стараемся не торговать. Возьмите хотя бы знаки текущего периода.
   -- Ладно, что там у вас? Весы, Стрелец... Их по пачке. А Скорпионов -- сорок!
  
   День уже клонился к закату, но так как расстояние между городами Л. и Е. сравнительно невелико, то мы надеялись к позднему вечеру его покрыть. Придорожный пейзаж не отвлекал Николаича от трассы, а меня от размышлений.
   Что-то настораживало в ухватках Антонины Викентьевны. Ее партийные пристрастия меня не интересовали, но вот обезлюделый Л. и какой-то предэвакуационный вид помещений самого Книготорга плохо гармонировали с тоннажем заказанной литературы. Я опасался, что игра может пойти в одни ворота. В наши. Пришла пора вызывать Шефа, что я и сделал.
   -- Добрый день, Осип Самсоныч. Звоню вам, пока свежо преданье, как говорится. У меня тут возникли сомнения...
   -- Хорошо, что они у тебя хоть иногда возникают, -- пробурчал Шеф. -- Я ничего не понял из того, что ты мне в прошлый раз проорал. Ты для чего звонил?
   -- В прошлый раз требовалось авторитетное вмешательство в дорожно-транспортную ситуацию. Ваша помощь ее разрулила. А сейчас мне надо посоветоваться.
   -- Ну-ну, -- голос Шефа помягчел. -- Говори, совет дело хорошее.
   Я вкратце доложил свои впечатления. Шеф затих. Деньги тикали. Наконец, последовало правительственное заявление:
   -- Я приму решение позже. Сам!
   И все. Отбой. Сам так сам, кто бы спорил? Мое дело предупредить...
   -- Командир! Глянь, чудно как! -- ворвался в уши возглас Николаича. -- Ты глянь по сторонам!
   Я огляделся и вздрогнул. По обеим сторонам дороги тянулись ряды памятных знаков, венков и прочей скорбной атрибутики. Впечатление создавалось такое, что мы движемся по нескончаемой кладбищенской аллее. Причем это были именно могилы, хотя сейчас мы находились в чистом поле, и до Е. оставалось еще порядочно километров. Николаич специально сбросил скорость, и у нас появилась возможность разглядеть портреты и даты на плитах. Лица попадались все больше молодые и веселые, а вот даты смерти не слишком разнообразились. Она, костлявая, почему-то всех погребенных здесь прибрала одновременно. Почти одновременно, с промежутком в несколько месяцев или лет.
   -- Ты на надписи-то посмотри, -- обратил мое внимание на эпитафии Николаич. -- "Вовану от братвы"... А там, видишь, "Серега, мы сквитаемся за тебя"...
   -- Это ж кладбище бандюков! -- дошло до меня. -- Они тут павших своих хоронят! Ничего себе мемориал. Впервые вижу этакий писк цивилизации.
   -- Они, наверное, в промежутке между городами групповые разборки устраивают. А потом на месте и хоронят, чтоб далеко не таскать, -- предположил Николаич. -- Мама моя, сколько ж их тут полегло...
  
   Поздно вечером мы добрались до Е.
  
  
  

ОТДЫХ В ГОРОДЕ Е.

   Город Е. характерен двумя высотными доминантами: кафедральным собором и гостиницей -- тезкой города. Ярко освещенной колонной вздымается странноприимный дом над низкорослым, темным окружением, как маяк он виден отовсюду в небольшом Е., и потому на сей раз нам не пришлось домогаться обывателей.
   -- Загоняй машину на стоянку, а я пойду оформлюсь. Надеюсь, номера здесь найдутся. Уж больно здоровущая она для Е., а сам он для партийных и мафиозных слетов непрезентабелен.
   -- Дождись меня внизу. Я машину поставлю и мигом обернусь.
   Я пошел оформляться. После небольшого диспута на предмет написания заглавия малой родины ("СПб? -- нет такого города в России! -- А, какой есть? -- Ленинград есть. -- Ленинград был, а теперь Петербург. -- Ну так и пишите его полностью. Не "С.-Петербург", а С-а-н-к-т-Петербург! Что за манера все на свете обрезать...") мне выдали санкцию на заселение двухместного номера на тринадцатом этаже.
   Получив ключи, я уселся в холле гостиницы и стал ожидать напарника. В целом, убранство и обстановка напоминали "Гранд Отель" в Р., однако тут и клубились пожиже, и окрас у обитателей был одинаков -- сизый. Попадались, правда, личности с зеленоватым отливом.
   Вдруг одна из проплывавших мимо дам ничтоже сумняшеся бухнулась мне на колени, и пока я соображал, что к чему, облапила за шею. Комплектующие части дамы отличались завидными обхватами, и потому ее развесистый бюст полностью заслонил от меня горизонт.
   -- Это что еще значит?! -- проревело над ухом.
   Судя по трубному гласу, вопрошавший был самцом, самцом разъяренным и к тому же, видать (ни хрена не видать!), богатырского телосложения. Сообразил я все это быстрее, чем только что отобразил, и потому немедленно предпринял отчаянную попытку освободиться. Пока я барахтался в объятиях докучливой дамы, где-то сверху происходил диалог следующего содержания:
   -- Ха-ха, я теперь любить буду его (Чтоб ты провалилась, шалава!).
   -- Его?! Да я вас обоих...
   -- Давай, попробуй, но ты же трус!
   -- Я трус?! Да я сейчас...
   Тут мне удалось вырваться из захвата и следующим толчком спихнуть бочкообразную диву с колен. Она плавно перекатилась на пол, отчего все ее прелести дружно завибрировали, а я наконец получил возможность дышать и встретиться лицом к лицу со своим грозным соперником.
   Звериный рык, как оказалось, принадлежал человечку одного со мной, сидящим, роста. Недостойная подруга превосходила его в высоту раза в полтора, не говоря уж о поперечнике. Лицо его дышало... Ну, не знаю. Чем может дышать нетрезвое лицо? В качестве гипотезы -- оскорбленным самолюбием.
   -- А-я-яй, -- запричитала с полу провокаторша. -- Ты посмотри, Валерик, как с твоей женщиной всякие типы обращаются! И ты это так оставишь?
   -- Ты пошто мою бабу обидел? -- без перехода завелся Валера. -- Я тебя счас...
   -- Вот что, -- устало сказал я, доставая из закромов увесистый эксклюзив. -- Если сунешься, я мазану тебя этим по макушке -- с пола не отскребут потом. А меня оправдают.
   -- Ой! -- опомнилась Валерина половина (двухтретина!). -- Не связывайся с хулиганьем здешним. Пойдем, я тебя положу, приласкаю... У-у, -- окрысилась она в мою сторону. -- Никакого проходу людям от них нет!
   Ласково зажав своего рыцаря под мышкой, она поволокла его к лифту, осыпая лысину поцелуями. Я вернул полезную книгу на место и взглянул на часы: мой расторопный попутчик отсутствовал уже сорок минут.
   Потом, когда прошло еще столько же, мне стало немного не по себе. За истекшее время можно было дважды пересечь Е., успев отстоять службу в соборе. Собор, естественно, отпадал, значит, либо Николаич приносил жертвы на совсем ином алтаре, либо "связался со здешним хулиганьем" (прошу прощения, но у страха глаза велики). Заблудиться он не мог -- гостиница "Е." торчала над городом, как башня "Монпарнас" над Парижем. Только нахождение внутри объекта избавляло от его созерцания.
   Прошло еще полчаса. Я начал склоняться ко второму варианту. Ну, действительно: сколько любовный процесс, даже с предварительными ужимками, занимает времени? Максимум двадцать минут, из которых девятнадцать уходит на предстартовую подготовку... Николаич же не проявлял признаков жизни гораздо дольше... Следовало приступать к розыскам.
   -- Знаете, у меня напарник пропал, -- обратился я к администратору. -- Поехал машину на стоянку ставить и исчез. Два часа как его нет. Время позднее, у вас тут, как мы убедились, под городом пошаливают. Да и в самом городе (шея до сих пор ныла) с криминогенной обстановкой тоже не все обстоит гладко. Что мне делать?
   -- Обратитесь в отделение милиции. Вот телефон, -- администратор повернул ко мне лицевой стороной расписанную завитушками табличку. Они наш район курируют, может, и вашего пропащего найдут. А шалят у нас в основном приезжие, -- он строго посмотрел на меня. -- Вроде тех, столичных, с которыми вы имели дело. Ту-ри-с-ты! -- с нескрываемым презрением выговорил он и уткнулся в бумаги.
   Не без трепета я набрал заветный номер. Первый раз мне приходилось выступать в роли заявителя.
   -- Дежурный слушает, -- раздалось в трубке.
   -- Добрый вечер. У меня товарищ пропал. Мы из Питера, в вашем городе в командировке, а он из гостиницы как ушел, так ни слуху ни духу. Уже два часа...
   -- Ну, два часа не срок, -- добродушно приободрили меня. -- А вы точно знаете, что у него в нашем городе никого нет? Может, какая знакомая хорошая имеется? (Ход мыслей у нас с дежурным совпадал.) Вы волнуетесь, а он просто забыл предупредить.
   -- Нет, что вы! Он такой ответственный человек... -- я прикусил язык.
   -- Ладно, давайте, на всякий случай, словесное описание вашего сослуживца. Сообщу патрулю. А если он до утра не сыщется, приходите завтра в отделение, напишите заявление. Тогда объявим в розыск. Итак, его характерные приметы.
   -- Ну, -- волнуясь, проговорил я. -- Он такой невысокий, плотненький, лысенький...
   -- Чего это вы его так ласкательно характеризуете? -- строго осведомилась трубка. -- Он, что ваш любовник?
   -- Да нет, что вы...
   -- Тогда говорите четко. Особые приметы имеются? Шрамы там, ущербности какие заметные. Хромает, например, или ногу подволакивает...
   -- Кромке лысины других явных ущербностей не имеется, -- отрапортовал я (знал бы дежурный, как гордился пропавший своей плешью). -- Ног не подволакивает, наоборот...
   -- Кто там что еще подволакивает? -- раздался позади знакомый голос.
   Я обернулся. Передо мной стоял живой и невредимый Николаич, сияя во всю свою бесстыжую рожу. В каждой руке у него было зажато по бутылке, из-за пазухи торчали хлебные и колбасные батоны. Явление, одним словом, праздничное и на вид довольно нетрезвое.
   -- Приметы не очень выразительные, -- продолжал анализировать дежурный. -- Но на заметку возьмем. Все-таки питерский гость -- усилим внимание.
   -- Значит, если я вас правильно понял, до утра беспокоиться не стоит? -- спросил я, подмигивая пришельцу. -- В случае его поимки он переночует у вас?
   -- Вы правильно поняли. Шляться ему по ночам не дадим, если, конечно, отловим. Мало ли что. Отвечай за него потом. Сыщется до утра -- можете не перезванивать, а если нет -- приходите, поможем.
   -- Спасибо вам за чуткость, -- от всей души поблагодарил я и, положив трубку, обратился к вновь прибывшему. -- Слыхал? Ежели ты сегодня еще куда-нибудь намылишься -- милиция тебя живо сцапает. Я уголовному розыску на тебя ориентировку дал. Ты где пропадал, ядрена вошь! Я весь извелся, с трудом органы успокоили.
   -- Командир! -- с лица Николаича не сползала дурацкая улыбка. -- Стоянка на другом конце города, ближе ничего нет. Зато я там с мужиками насчет ремонта договорился. Завтра ж никуда не едем? Вот и займемся. А пока и себя подремонтировать не мешает, а? -- он бодро встряхнул бутылками.
   -- Ты уже подремонтировался, как я погляжу.
   -- Святое дело, командир! За почин, так сказать, выпили. Обмыли начало труда!
   -- Трудом пока и не пахнет... Погоди, а зачем ты столько накупил? Ты и так уже назюзюканный! С кем еще пить собрался?
   -- Завтрашний день длинный, командир, -- туманно ответил соратник. -- Всякое может случиться.... Пошли, расслабимся...
  
   Утро вышло, конечно, хмурым. На улице шел дождь, что означало потепление, а у меня в голове еще клубился туман. Накануне мы с Николаичем вполне ударно отметили окончание трудовой недели, причем этот хитрый черт, сознавая свою вину, подливал в основном начальнику и за разговорами о "черных дырах" накачал меня до состояния, когда я простил ему не только прошлые, но и авансом -- все будущие прегрешения. Выудив из меня такое нереалистичное обещание, а следом и резерв на проведение ремонтных работ, он с формулировкой "завтра надо быть в форме" быстренько свернул нашу вечеринку, оставив без ответа мой вопрос о причинах готовности формы.
   Когда я проснулся, комната была пуста. На стуле рядом с кроватью стояла початая бутылка вчерашней водки, прижимая листок бумаги, на котором значилось: "Командир, я ушел к машине. Не скучай, тут еще много. Будь в форме". Опять эта форма! Иносказательность Николаича начинала понемногу раздражать. И без того муторно...
   Окна снаружи застилала хлябь, внутри помещения сырость тоже давала о себе знать (в углу с потолка непрерывно капало), а главное -- впервые, с момента поездки я так остро почувствовал удаленность от дома и какую-то свою позаброшенность. Видимо сроки путешествия, не выветрившийся алкоголь и, наконец, признаки поздней осени оказали на мою психику такое совокупное воздействие, что я загрустил и начал усиленно себя жалеть...
  
  

ОТСТУПЛЕНИЕ ВТОРОЕ -- ЛИРИЧЕСКОЕ

   Хочу повториться: реальная хронология событий в данном повествовании выдерживается весьма приблизительно -- упор делается на знаковые события путешествия.
   Посему считаю своим долгом уведомить любопытствующую часть публики, что в действительности припадок моей вселенской грусти пришелся на окончание второй недели наших странствований и был вызван, в числе прочих, отсутствием навыков дальнобойщика, а более всего -- самим авантюрным характером проекта, не подкрепленного ничем, кроме смекалки и изворотливости самих путешественников. Груз ответственности и отсутствие страховки способствовали, по мере увеличения продолжительности маршрута, нарастанию ощущения оторванности от тылов и общей моральной усталости. И в этой связи, я хочу особо поблагодарить своего спутника, который несмотря ни на какие каверзы дороги, всегда являл собой образец уверенности и находчивости, благодаря чему я в принципе имею возможность писать сейчас данные строки.
   Ну и наконец, то, о чем я не упомянул. Я не рассказал о темных и пустых производственных цехах города Т., не того, о котором шла речь выше, а совсем другого, не менее славного своей историей и значимостью. Не поведал о городе И., в котором количество продажных женщин на улицах превышает все мыслимые пределы, потому что у них тоже отняли возможность достойно трудиться. Я не живописал многокилометровый проспект имени Бородатого Провозвестника Справедливости, тянущегося через весь город Т. (да, еще один Т.!) и образуемого полуразвалившимися, одноэтажными домиками -- лишь посередке застроенного дворцами власть предержащих, а затем продолжающегося в духе той же справедливости...
   Я много о чем не рассказал, и сделал так не потому, что к нашей экспедиции все это не имело прямого отношения. Мне просто не захотелось утомлять читателя банальностями, о которых он наверняка больше моего знает. Страшные реалии, ставшие общим местом -- что может быть горше?
   Однако лирическая пауза близится к концу, вселенская грусть тоже имеет временные пределы, а значит, и мне пора возвращаться в город Е.
  
   Я очнулся от звука выбиваемой двери. Она с силой бабахнулась о шкаф в прихожей и, описав обратный полукруг, на завершающем этапе своей траектории отметилась гулкой встречей с посторонним объектом, прокомментировавшим это событие возгласом: "О, е-еее...". Затем по обе стороны барьера установилась тишина.
   Пришлось вставать, включать свет, открывать дверь самому -- возвращаться на грешную землю, одним словом. В коридоре обнаружился чумазый Николаич, отрешенно ощупывавший вспухавшую на глазах шишку. С обеих сторон его подпирали две огромные сумки, под завязку набитые товарами продовольственного назначения. На всякий случай, я оглянулся по сторонам: в гостиничном коридоре кроме нас не наблюдалось ни души.
   -- Ты, что, на Марс собрался? -- спросил я раздраженно. Поведение Николаича за два последних дня плохо поддавалось логическому объяснению, что вызывало у меня внутренний протест. -- Куда столько еды? В твоей "ласточке" холодильника не предусмотрено, сгниет же все.
   -- Уф-ф! -- выдохнул контуженый. -- Погоди, командир, счас скажу. Помоги зайти...
   Вдвоем мы с трудом заволокли баулы в номер (не пойму, как он их один пер?) и сели отдышаться.
   -- Чего ты опять удумал? -- наконец приступил я к допросу. -- Денег столько потратил... Ты ремонтом занимался или гастроном грабил?
   -- Слышь, тут такое дело, хе-хе... -- Николаич явно нервничал. Тяготясь невыразимостью ситуации, он машинально налил из давешней бутылки и выпил. Потом перевел дыхание и начал издалека. -- Давно мы уже в дороге, командир...
   Я молчал. Данный тезис не вызывал у меня возражений (см. выше).
   -- Вот я и говорю, -- приободренный моим сочувственным молчанием, он взялся за развитие темы, -- как чушки стали, воды горячей в этих клоаках не сыщешь (что правда, то, правда, но какова терминология!). Одичаем скоро. Погляди на меня... -- он опять помассировал грязную шишку на лбу. -- Весь день под машиной валялся, извазюкался -- по самое не могу...
   Я продолжал сохранять безмолвие. Очевидные истины не требуют подтверждения, меня же сильно интересовали выводы из исходных постулатов. Кое-что явно не вписывалось в предложенную схему.
   -- А котомки эти здесь причем? -- меня особенно насторожил алкогольный компонент: из-под разнообразной снеди, как мачты утопшего на мелководье фрегата, торчали горлышки трех бутылок с ядовито-разноцветным наполнением. -- С каких пор ты на ликеры переключился? Тебя ж от них пучит, по твоим же словам...
   Николаич опять потерялся. Видно было, что он мучительно пытается найти аргументы для обоснования некоего сомнительного предложения, о характере которого я уже начинал догадываться.
   -- Это не для нас, командир, -- неуверенно промямлил он и вдруг решился. -- Да че я все вокруг да около. -- Слушай, вчера на стоянке я познакомился с такой женщиной... Она в здешней мэрии заседает. Короче, разговорились. Она как узнала, что мы из Питера, сразу же пригласила нас в гости. Сегодня мы с ней опять там встретились. Она машину из ремонта забирала. По дороге заехали с ней в магазин, потом за ее подругами. И вот... внизу они нас ожидают...
   -- Ничего себе раскладец! Поставили, что называется, перед фактом. Я меня спросили? Я чего тебе, вошь бессловесная?! Вот сам и езжай с ними, раз такой прыткий.
   -- Командир, ну пожалуйста, -- взмолился Николаич. -- Она баба строгая, начальница, мне с ней не сладить. А вот подружки ее -- в самый раз! Ты только уболтай их, ты ж умеешь... Посидим, домашненького покушаем, в ванне помоемся. Тебя ж никто трахать их не заставляет...
   -- Ты дурак или прикидываешься? Тетки зазывают мужиков вечером, на квартиру -- чтобы лекции слушать? Сам-то понял, что говоришь?
   -- Я того имел в виду, что тебе не надо беспокоиться, -- торопливо уточнил напарник. -- Я это дело возьму на себя. Прикрою тебя, стало быть. А ты мойся, ешь, пей -- красота! Потом на нормальных простынях поспим, -- продолжал соблазнять искуситель. -- У нее трешка -- места всем хватит.
   -- Ты уже и ночлеге договорился? -- укоризненно сказал я. -- Темнило болотное. Чего раньше молчал, нахрапом решил взять?
   -- Ну, дело-то только что сладилось, -- повеселел Николаич. -- Чего раньше времени шум поднимать? А потом, -- он оглянулся на дверь, -- если б она подружек своих не прихватила, нипочем бы не договорились. Серьезная она больно... Командир, поедем, а?
   -- Ты еще на колени встань! -- перспективы горячей ванны и чистого белья влекли неудержимо. Чем я рискую, в конечном счете? Если что -- жеребец подстрахует, да и потеря девственности мне подавно не грозила. Решение уже созрело, но я его еще не объявлял. -- Ты мне сначала ответь: зачем ты сюда эти мешки приволок? Их же теперь назад тащить придется!
   -- Да это бабы удумали, -- хохотнул сердцеед. -- Говорят, покажешь своему начальничку, сколько мы разных вкусностей прикупили -- он вмиг согласится! У мужика, говорят, желудок завсегда впереди головы. А то и верно, -- он слегка призадумался. -- Стервы они все-таки, эти бабы, да куда от них денешься...
  
   В машине нас ехало пятеро. Из трех сидевших на заднем сидении дам вначале голос подавала только одна -- очевидно та самая, "больно серьезная". Она командовала нашим хаотичным перемещением во мраке ночного Е. и, судя по уверенной интонации, действительно обладала опытом руководящей работы. Лиц спутниц мне не удалось разглядеть при посадке, о чем я не особо сожалел. Не видя и не зная собеседника трудно, избрать направление беседы, и потому я предпочел отмалчиваться. Зато Николаич вертелся ужом и заливался соловьем. Пернатый звероящер, твою мать!
   -- ... А мы, с командиром ему и говорим: мы из Питера, мол. Будешь сильно выпендриваться, позвоним куда следует и тебя из сержантов в генералы... песчаных карьеров разжалуют! Ха-ха! Тогда он сразу под козырек, езжайте, мол, притензиев не имею. Струхнул, видать. Пусть радуется, что я себя сдержал...
   -- А может, это вообще какой-нибудь бандит переодетый был? -- послышался из глубины машины писклявый голосок. -- Говорят, их нынче на дорогах, страсть как много развелось.
   -- А может, и бандюган, -- согласился мастер художественного свиста. -- Стоило у него самого документы апробировать. Я уж было собрался, да командир удержал.
   -- Да ведь страшно так, а вдруг он с пистолета пальнет?
   -- Как же пальнет! Если б что, скрутили бы как миленького и сдали в "обезьянник". Я на медведя с рогатиной ходил, так медведь с перепугу...
   -- Долго еще? -- я решил, что пришла пора возвращаться к реалиям.
   -- Почти приехали, -- ответил давешний уверенный голос. -- Николаич, держи во-о-н к тому дому. Видишь, который на отшибе.
   -- Как прикажете, хе-хе.
   Мы подкатили к невысокому трехэтажному особняку, выгодно отличавшемуся от прочих строений архитектурой и сохранностью. Дом, судя по всему, спланировали и построили до исторического материализма и соответственно содержали. Квартира, пренебрежительно обозванная Николаичем "трешкой", площадью превосходила общую кубатуру жилья по моей лестничной площадке в Петербурге. Ну а отделка, убранство... Гм, сравнение с гостиницей даже не возникало.
   -- Проходите, пожалуйста, -- сказала дама, со знакомой на слух интонацией. -- Не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома.
   На вид ей было сильно за тридцать, но не до пятидесяти. Косметика скрашивала возраст, однако ее обилие выдавало степень усилий по профилактике молодости. Сама хозяйка, то есть, Лидия Георгиевна ("Ну что вы, просто Лида!"), оказалась человеком легким и радушным, что совсем не отвечало выданной ей моим спутником аттестации.
   Тот, кстати, тоже несколько опешил, попав в хоромы "строгой бабы". Подобно своему другу медведю, он топтался в прихожей и не решался снять ботинки, предвидя гамму запахов, последующую за этой процедурой. Лидия Георгиевна по достоинству оценила его деликатность и прямо в обуви препроводила в ванную комнату, доставив туда следом роскошный кремовый халат и шлепанцы. На время изолировав таким образом Николаича от приличного общества, она вернулась на кухню, где уже вовсю шла подготовка к полуночному пиршеству.
   Здесь царила маленькая кругленькая Валя. Пискляво, но требовательно она руководила своей более молодой, однако неповоротливой подругой Ларисой, успевая резать овощи, чокаться со мной и обсуждать перспективы личной жизни рабыни Изауры.
   Я принимал участие только в одном из перечисленных процессов. Чувствуя себя не в своей тарелке, я охотно согласился "пригубить по маленькой" еще до официального открытия мероприятия. Валя пояснила, что в их компании принято, во-первых, не привлекать мужчин на хозработы, а во-вторых, всячески скрашивать их ожидание кормежки культурной беседой, под символическую "грамульку".
   Как ртутный шарик, ни на минуту не замолкая, она стремительно перекатывалась по обширному пространству кухни, которая с полным правом могла именоваться столовой. В ней, к примеру, вполне свободно поместилась бы моя собственная кухня, включая балкон, прихожую и раздельный санузел.
   Лариса, напротив, оказалась девушкой молчаливой и даже несколько угрюмой. Она с ожесточением рубила огромным ножом продукты, которые ей подбрасывала Валя, всем видом давая понять, что ей совершенно одинаково, кто будет следующим попавшим под ее руку. Такой ее образ, в сочетании со статной мускулистой фигурой, производил нешуточное впечатление.
   К тому времени как Лидия Георгиевна плотно присоединилась к нашей компании, одна бутылка коньяка уже доживала последние минуты, готовая закуска сплошным ковром устилала поверхность стола, а рабыня Изаура назло врагам сочеталась законным браком. Мы решили, что будет неразумно прерывать спонтанно начавшееся застолье и, не дожидаясь Николаича, приступили к его следующей фазе. Девушки обзавелись ликерными жидкостями согласно цветовым предпочтениям я плеснул себе коньяку, мы сдвинули бокалы и выпили за содружество городов.
   -- Скажите, пожалуйста, а что привело вас в Е.? -- спросила Лидия Георгиевна, отдышавшись. -- Николаич что-то плел про спецзадание, но вы ж понимаете...
   -- Дорога и ничего более. Проехать мимо нам помешали выходные и потому мы здесь.
   -- Ну, об этом вы не пожалеете, -- плотоядно ухмыльнулась Валя. -- Чтоб ты Лида не говорила, а Николаич -- прелесть. Он успел немного порассказать о ваших приключениях, и я аж зашлась от страха.
   -- Уже успел... О чем же он вам рассказал?
   -- Например, как на вас сексуальный маньяк напал в Р. и как он вас от него спасал. Вам больно не было?
   Я поперхнулся и налил всем еще.
   -- Не припомните, меня тогда успели изнасиловать?
   -- Нет конечно! -- Валю понесло, и она не прониклась смыслом вопроса. -- Он же вас отбил у него в последний момент. Настоящий мужчина!
   -- И сказитель знатный...
   -- Все мужики -- сволочи! -- эту сакраментальную фразу громко произнесла молчавшая до того Лариса. -- Ненавижу! -- и она треснула мозолистым кулачищем по столешнице. Посуда подпрыгнула, я вздрогнул.
   -- Ну-ну, Лара, не кипятись, -- ласково приобняла ее Лидия Георгиевна. -- Не надо всех под одну гребенку чесать. Это ж наши гости, зачем их пугать? На, выпей.
   -- Ее недавно мужик бросил, -- жарко зашептала мне на ухо Валентина. -- Вместе боксом занимались, только она по женскому отделению в тяжелом весе была, а он в самом легком мужском. И вот когда у них раздрай вышел, она его нок... нока... не помню точно, как это называется, но только он вырубился. А после очухался и сбег от греха подальше.
   -- Я сегодня с одной такой парочкой уже познакомился. Тенденция, однако. М-да, мельчает мужик.
   -- Чего вы там шепчетесь? -- Лидия Георгиевна одной рукой прижимала к груди всхлипывающую Ларису, а другой многозначительно помахивала пустым бокалом. -- Мужчины не ухаживают за дамами.
   -- Кто не ухаживает?! -- в шелковом халате, подпоясанном кистями ("в белом плаще, с кровавым подбоем..."), мой доблестный "спасатель" напоминал восточного бая средней руки. Лысина у него светилась розовым, шишка -- багровым, а сам он излучал основательность отца семейства. -- Счас, разберемся.
   -- Ой, Николаич! -- переключилась Валя на объект своего восхищения. -- Мы тебя вспоминали. Я твою историю про маньяка рассказывала...
   -- Че вспоминать, дело прошлое, -- покосился на меня Николаич. -- Давайте лучше треснем за сегодня! Лидия Георгиевна, Лара -- по полной, командир не отставай, Валюша, будем!
   И мы были. Потом выпили еще. И еще. Потом, неведомо откуда у меня в руках оказалась гитара. Начав с военных песен, компания переключилась на лирические, потом, на бис, я исполнил свою собственную, в которой подробно раскрывалась тема женского одиночества. Когда я добрался до строчек: "... и всю ночь, до утра/ Твои руки постель одинокую гложут..." -- Лариса зарыдала уже в голос, а Лидия Георгиевна заметила, что на сегодня лирики, пожалуй, достаточно, и девушку не худо бы домой проводить. Жила она где-то тут, неподалеку. Провожать вызвался Николаич, сопровождаемый устойчиво восхищенной Валей, а я попросил препроводить мое тело в ванную.
   Добравшись до вожделенной лохани и с трудом перевалившись через ее борт, я наконец-то оказался в изумительно-горячем, шипящим пеной наполнении. Напоследок сознание еще успело зафиксировать ощущение "невыносимой легкости бытия", с чем я успел согласиться, прежде чем заснуть.
   Далее в памяти сохранились лишь обрывочные моменты последующих событий. Чьи-то руки, поднимавшие меня из воды... Мохнатое полотенце с запахом лаванды... Долгий переход куда-то вдаль... И в конце пути, чистые простыни, а так же воздушное, восхитительно теплое одеяло, укутавшее меня с ног до головы... Но из песни слов не выкинешь. Еще моя память сохранила слова некоего лица, произнесенные с уверенной интонацией: "Подвинься, дорогой...".
   Все. На этом занавес закрывается. Подробности я опускаю, тем паче что почти и не имею их в своем распоряжении. Но каюсь, грешен. Прости, жена!
  
  
  

ХОРОШИЙ ГОРОД ДЛЯ ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ

   Слова, вынесенные в заголовок этой главы, конечно же, применимы и к другим обитаемым местам на земле, но мне хотелось особо подчеркнуть свои личные впечатления от посещения О.
   Живописно раскинувшийся на берегах одной из великих русских рек, город завораживает какой-то своей, присущей именно ему домашностью. Отдельные его составляющие, не являющиеся чем-то особенным, не имеющим аналогов в других провинциальных городах России, здесь в совокупности, образовывают городское пространство, напоминающее любовно обставленный и сохранивший тепло ушедших поколений отчий дом. Не знаю как, но через все перипетии истории О. сумел уберечь и донести до нас, ныне живущих, послание удивительной нежности и доброты, послание самой земли, взрастившей нас и людей, этой землей ставших...
   Ну и, кроме того (возвращаясь к делам нашей экспедиции), с точки зрения компоновки наиболее интересующих нас объектов, как-то: магазины, гостиница, стоянка -- город тоже словно бы вышел нам навстречу, расположив все это на одном небольшом пространстве, в пределах пешеходной досягаемости.
   Первым делом, нас, естественно, интересовали объекты сбыта. В поле зрения их оказалось целых три штуки сразу, причем все они имели отчетливо выраженную языческую окраску, как то: "Минерва", "Венера" и "Диана".
   В сущности, нет никакой необходимости объяснять просвещенному читателю, что указанные божественные дамы являются лишь ипостасью египетской Исиды, чье имя на свой лад переиначили разноплеменные народы. Следовало на сей счет поставить в известность местных деятелей культуры. Может, и здесь им придется реквизиты менять. Немного поколебавшись, я направился к "Минерве".
   В директорском кабинете я застал веселое чаепитие. Состав участников оказался весьма удачным -- в обеденное время под одной крышей собралась вся верхушка книжной торговли города О. Присутствовали: сама хозяйка заведения, Ирина Иосифовна, затем Ирина Витальевна -- полномочный посол Дианы, богини охоты, и, наконец, Ирина Михайловна, заведовавшая, вероятно, таинствами любви, раз уж ее магазину покровительствовала сама Венера. Минерву оставляю без комментариев.
   Встретили меня, представлявшего какой-то жалкий книжно-огородный продукт ("Книжный Клубень", если кто позабыл), божественно. Вначале мне пришлось отказываться от плюшек, затем от конфет, но перед свежайшими пирожными я не устоял. Сидя с набитым ртом, я слушал хвалебные оды в адрес моего любимого города, в котором все три подруги побывали минувшим летом.
   Правда, Ирина Иосифовна попыталась было ввернуть что-то язвительное по поводу Петербургского метрополитена имени В.И. Вождя и стадиона тех же ФИО, но я решительно (сжевав, разумеется, последнее пирожное) возразил, что упомянутая персона больше не имеет к перечисленным объектам никакого касательства. На ехидный вопрос: "А что же поделывает Вождь на бронемашине перед Финляндским вокзалом?" -- я с достоинством ответил в том духе, что данный монумент является лишним доказательством сердечного отношения петербуржцев к гостям нашего города, которых обеспечивают подходящими транспортными средствами в зависимости от целей визита.
   Ирина Витальевна деловито перевела разговор на предмет теперь уже моего визита. Я кратко изложил диспозицию. Подруги переглянулись.
   -- "Мат" беру я, -- заявила Ирина Иосифовна. -- У меня контингент подходящий.
   -- Пожалуй, -- согласилась Ирина Витальевна. -- Возьми еще иностранный блатной. К тебе частенько и властные структуры наведываются. Себе я оставляю медицину в полном объеме и пыточную инструкцию. Вместе они, в одной обойме, пойдут. А тебе, Ирочка, -- обратилась она к жрице богини любви, -- как всегда, женское счастье, то бишь готовка!
   -- Знаете, девки! -- возмутилась Ирина Михайловна. -- У меня этого "счастья" --полмагазина! Имейте же совесть, у нас хоть и одна контора, но "Венера" -- не кулинарный техникум!
   -- Михайловна, права, -- вмешалась Ирина Иосифовна. -- Отдай ей этот срач... как там его? Про... естественные надобности, во как! После "харча" будет "срач", а перед тем -- "потуги". И тоже в одной обойме! -- она хрипло захохотала.
   Я не стал реагировать на грубую шутку, поскольку уразумел, что имею дело с разнонаправленной, но единой трехголовой организацией. Чего толку обижаться на одну из них, когда нужно договариваться с целым. Что и произошло.
   Самое смешное, что на общей со стороны трех Ир печати, скрепившей наши договорные обязательства, красовалось имя древней египетской богини! Да, нельзя недооценивать провинциальный бомонд. Он еще тот, бомонд! Внутренне загруженный положительными эмоциями, вперемешку с пирожными, я покинул гостеприимную компанию и направился в гостиницу.
   В отличие от многих предыдущих так называемых "обкомовских" гостиниц эта и не думала скрывать свое происхождение. Внутри царила застойная атмосфера одноименного периода. Никаких тебе путан, мафиозных слетов -- все строго: выпил и спать! В номере оказался даже антикварный черно-белый "Рекорд", четко запрограммированный на Центральное телевидение. В буфете предлагалась водка 1 (одного) наименования, колбаса двух сортов и сыр вчерашний. Я ощутил прилив ностальгии. Для "обкомовской", скажете, негусто? Ха, смотря какой обком.
   -- Я тут купил, чего у них можно есть, -- доложил Николаич. --И водчонки. Не, совсем чуток, -- добавил он, увидев мою судорогу. -- Сегодня ж футбол: наши с хохлами играют! Можешь и не пить, но я ж знаю -- во время футбола у тебя или валидол, или...
   -- Или... -- раздраженно сказал я. -- Ну хотя бы коньячку! Грамм сто пятьдесят, куда ни шло, за победу. Взял бы в графинчике...
   -- Да нет у них тут коньяка и графинов тоже нет, только с водой, -- он указал на посудину из мутного стекла. -- В буфете одна водяра (я тогда еще не успел проинспектировать местный общепит), правда, дешевая сильно. Больше двух бутылок в руки не дают. Народ по нескольку раз очередь занимает.
   -- Прямо заповедник социализма! А телек пашет?
   -- Как зверь! У него один канал, зато самый тот. Звук немного плавает, но рожи видно.
   Николаич включил аппарат. Вначале долго гудело без просветления, затем экран внезапно озарился, и в комнате прогремело восторженное: "Сегодня президент весь день работал с документами в больнице!".
   -- Разглядывал анализы, чтоб его... -- зло пробормотал Николаич, прикручивая ручку. -- Говорю тебе, звук плавает. Лучше в тишине посидим.
   В тишине посидеть не удалось. С началом матча из-за соседних переборок стал доноситься многоголосый комментарий происходящего на поле, усиливавшийся по мере развития драматургии футбольного спектакля и количества принятого на грудь сердечно-сосудистого. Я и сам вел себя отнюдь не как рафинированный джентльмен. Николаич, опасливо поглядывая на меня, отмерял скупыми порциями лекарство, которое я принимал, не замечая ни его вкуса, ни градуса...
   Наконец мы забили! Гостиница содрогнулась от громоподобного первобытного рыка. Стены затряслись. Затем, возникла непродолжительная пауза, заполненная праздничным перезвоном и... действо понеслось дальше, подкрепленное уже иным порядком децибел. А потом... Потом наши пропустили. Пропустили в самом конце игры, когда ответить времени уже не оставалось, а нелепость гола была столь очевидной, что команда угодила в психологический нокаут.
   Вот когда в гостинице установилась тишина! Голову, как будто обмотали ватой -- такой была та тишина. Николаич сострадательно смотрел на меня. Стул, только что стоявший рядом с кроватью, валялся теперь посреди комнаты. И очень болела рука. Я даже не заметил, когда и как сокрушил ни в чем не повинную мебель.
   -- Давай, спать, -- ласково сказал мой верный напарник. -- Утром поедем дальше, развеемся. Что ж поделаешь... А потом, хохлы все же наши люди, -- он тихонько пихнул меня, видимо намекая на мое славянское смешение кровей. -- Не америкосы, какие-нибудь...
  
  

ДОСРОЧНОЕ ЗАВЕРШЕНИЕ ЭКСПЕДИЦИИ

  
   Наутро, оставив позади благословенный и столь печальный в воспоминаниях О., мы неслись по автостраде, обозванной составителем карты как "А N" или "М N", но в любом случае, чрезвычайно почтительно. Через сто примерно километров автомагистраль плавно сошла на нет, превратившись в грунтовку, но мы, закаленные предыдущей дорогой, уже не обращали на такие пустяки внимания. Пришлось только несколько сбавить скорость, что, в свою очередь, позволяло любоваться разворачивающимися видами с большим удобством.
   Странная эта штука, российское пространство: плоское, местами поросшее лесом, пересекаемое множеством речушек и пустынное настолько, что сердце щемит от его человеческой необогретости. А потом вдруг -- холмик, а на нем розовая или голубая маленькая церквушка, под ней россыпь домиков -- и все сразу играет, живет и чувствуешь, что на самом деле земля вокруг дышит присутствием человека, только не явным, а мягким, потаенным, как прикосновение к первой возлюбленной своей -- первой и навсегда единственной...
   Еще через тридцать километров на дороге стали попадаться ямы, соизмеримыми с воронками от полутонных авиабомб, и скорость наша упала до пешеходной. На въезде в город Б. висел знак, запрещающий передвижение сверх 40 км/час, на что Николаич отреагировал горьким смехом: бабушки на тротуарах, обставляли нашу "ласточку" без напряжения.
   Вообще, складывалось впечатление, что бои за город Б. окончились, самое большее, месяц назад. Дома стояли с выщербленными, словно осколками (а может, так оно и есть?) стенами, собор из красного кирпича в центре города напоминал знаменитый Дом Павлова в Сталинграде, про ямы на улицах и говорить не приходилось. В некоторых из них наша экспедиция вместе с машиной могла бы разместиться совершенно свободно. Зато сразу за городом автострада вновь обрела твердое покрытие. Из булыжника.
   -- С-с-слуш-ш-ай, -- заикаясь на кочках, спросил Николаич, -- а м-мы п-по-той тт-расе и-ддем?
   Я кивнул. Ответить голосом не было никакой возможности -- зубы щелкали. Таким образом мы протряслись еще километров двадцать, пока шоссе не сузилось до ширины тихой деревенской улочки. Из-за раскрытых навстречу друг другу калиток двигаться дальше оказалось невозможным.
   -- У-фф, -- облегченно затормозил Николаич. -- Пойдем у народа дорогу спросим, заодно и зубы отойдут.
   Я с радостью согласился: карта картой, а живое общение всегда вызволяло нас из затруднительных ситуаций. Тем более что у распахнутых калиток толпились обыватели, и созывать их не требовалось. Когда мы приблизились, разговор стих, и местные с нескрываемой антипатией уставились на нас.
   -- Уважаемые, -- начал я, несколько смущенный зловещей обстановкой ("А что это так жутко молчит? -- Рыба Баскервилей, сэр"), -- не подскажете, это дорога в К.? Мы правильно едем?
   Жители, получив вводную, немного пошушукались и вытолкнули мне навстречу довольно еще бодрого старикана с крепкой суковатой палкой в руках. Я опасливо покосился на посох: потенциально его вполне можно было использовать и по иному назначению. Ветеран, словно прочитав мои мысли, перехватил свою подпорку и стал легонько постукивать ею по другой руке, явно демонстрируя ее функциональные возможности.
   -- Дорога-то эта еще та дорога, -- туманно ответствовал он. -- Да она вам без надобности.
   -- Как же так, отец, -- вмешался подошедший Николаич, -- нам ведь ехать надо, у нас работа.
   -- Знаем, какая у вас работа, рыкитиры чертовы! -- взорвался полномочный представитель. -- Раскатываете по дорогам, людей грабите! Напокупали себе иномарок на народные денюжки!
   -- Это я на народные?! -- в свою очередь завелся Николаич. -- Да если хочешь знать, я пять лет на эту тачку пахал, какой я тебе рэкетир?!
   -- Короче, у нас акция! -- вдруг успокоился ветеран. -- Федеральную трассу перекрываем в знак протеста против невыплаты пенсий. Так что здесь, робяты, вы к своей Москве не прорветесь!
   Николаич растерянно обернулся ко мне -- окольной дороги мы не знали. Угу, значит, следовало менять тактику.
   -- Товарищ, -- проникновенно (а чем еще брать?) сказал я, -- мы отнюдь не в Москву, а совсем наоборот прорываемся. Сами мы из Ленинграда, взгляните на номер, и машинка у нас старая, занюханная (Николаич сердито засопел, но промолчал). Книжки мы делаем, и вот ездили их продавать. А что делать? Жить как-то надо. Неужели вы нас здесь, за ТЫСЯЧИ верст от дома, оставите? Нам же деваться некуда. И деньги кончились, одними яблоками перебиваемся. Николаич, открой багажник, покажи...
   Николаич нехотя продемонстрировал ветерану бабулькины яблоки. Справедливости ради, их уже действительно маловато осталось.
   -- М-да... -- помягчел дед, -- не густо. Я вижу, вам в Питере, тоже несладко живется. Ну что, бабоньки, -- оборотился он к протестному электорату, -- может, пропустим энтих, убогих, а то их всем миром кормить придется. Себе дороже станет.
   -- Да, конечно, пропустим, -- заголосили женщины. -- Еще и продуктов соберем, а то им до Ленинграда нипочем не доехать будет!
   Спустя несколько минут, нам уже несли сметану, вареную картошку и опять же яблоки -- яблок в том году уродилось великое множество. Николаич все это безропотно складывал в машину. Денег я не предлагал -- их по легенде, у меня не имелось. После погрузки продовольствия наступил момент передачи наказов.
   -- Вы уж там своему Ельцину, скажите... -- начала одна старушка.
   -- Да не их этот Ельцин, из Ленинграда они, -- перебил ее ветеран. -- Вот когда кто из Питера президентом станет, тогда с них и спросим. Уж тогда разжалобить нас не удастся, -- он погрозил мне пальцем.
   Я внимательно взглянул на него -- его глаза искрились. Да, актер из меня неважнецкий... Вот только интересно, как бы сейчас нас на той дороге встретили?
  
   На межобластной границе, машина подпрыгнула и дальше покатилась по шелковисто-гладкому покрытию.
   -- Вот всегда у нас так, -- проворчал Николаич. -- Как будто не в одном государстве живем -- доведут трассу до границы своей области, а там хоть трава не расти. А говорят, федеральная...
   -- Николаич, ты меня за "ласточку" извини. Машина у тебя замечательная и ты в нее столько труда вложил... Пришлось мне...
   -- Да все путем, командир! Что я, не понимаю? Ситуация... А с яблоками и вправду сопливо получилось.
  
   В городе К. нас угораздило попасть под раздел "Книжной страны". Магазин раздирали два отдела: технический и педагогический. Шум в конференц-зале стоял страшный -- куда там Беловежская Пуща! На трибуну по очереди выскакивали ораторы (точнее, ораторши) и обвиняли коллег из другого крыла здания во всевозможных пакостях. Из общего характера выступлений складывалась безрадостная картина: практически все присутствующие на собрании делегаты являлись нарушителями самых суровых статей Уголовного кодекса.
   -- А что, и в самом деле, так все плохо? -- обратился я к толпящимся у входа и нервно курившим дамам.
   -- А вам, мужчина, какое дело? -- приветливо отозвалась барышня с огромным бланшем под глазом, видимо, невольная жертва вчерашнего матча. -- Кто вы такой, чтоб перед вами отчитывались?
   -- Я просто хотел узнать, с кем могу переговорить по поводу сотрудничества...
   -- Какое сотрудничество?! Либо мы их, либо они нас! Вот разбежимся, тогда и будете сотрудничать с кем захотите, а пока не до вас!
   В чем-то она была права -- накал бракоразводного процесса приближался к апогею. В зале гремели здравицы: "Стерва суковатая!", "Убить тебя мало!", "Ворюга на ворюге!" и т. п. Я счел благоразумным ретироваться с книжного ристалища. Конца-края ему не предвиделось. Оставалось доложиться по начальству.
   -- Плюнь ты на этот К. и срочно возвращайся в Питер, -- безапелляционно приказал Шеф. -- У меня возникли кое-какие идеи в отношении расширения масштабов проекта. Я уже вызвал с Урала моего родственника. Завтра он будет здесь. Жду вас назад незамедлительно!
   -- Ну что, Николаич, нас отзывают, -- передал я суть разговора напарнику. -- Поедем сегодня или завтра с утра?
   -- Слушай, дай я домой позвоню, разведаю обстановку, а там решим.
   Я отдал трубку водителю и отошел в сторону, дабы не мешать. Краем глаза я заметил, как напряглась спина Николаича, побагровела шея -- признаки не сулившие ничего хорошего. Почти бегом он вернулся к машине, бросив на ходу одно только слово: "Едем!". Его тон заставил меня беспрекословно подчиниться.
   Уже на трассе, развив для себя привычную, то есть чудовищную скорость, он вкратце разъяснил ситуацию: заболел его младшенький, зовет папу, плачет. Я знал, как трепетно Николаич относился к своему потомству, и потому смиренно отдал свою жизнь в его руки.
   Все шло нормально, пока мы не выскочили на шоссе Москва -- Питер. Здесь не бывает свободного для быстрой езды пространства: караваны трейлеров идут нескончаемой чередой в обе стороны и необходимо постоянно идти на обгон, чтобы поддерживать скорость. Во время одного из таких обгонов на встречную полосу прямо нам в лоб выскочил "КамАЗ", в свою очередь кого-то обгонявший. Расстояние между нами со свистом сокращалось, а справа не возникало не единой спасительной щелки, которая позволила бы уйти от столкновения. Я закрыл глаза и стал молиться (не шучу!). В следующий момент меня дернуло вправо, потом уже в который уже раз приложило к стеклу, и глаза сами собой выкатились на лоб.
   Теперь мы шли в хвосте забрызганной фуры, "КамАЗ" исчез, а этот негодяй (Николаич, конечно!) ехидно улыбаясь, поглядывал на меня.
   -- Что, командир, небось уже папу, маму вспомнил? Не дрейфь! Со мной не пропадешь.
   -- Знаешь, что! Я, конечно, понимаю, что у тебя уважительная причина, но не настолько же она уважительная, чтобы лишить детей отца, жены -- мужа, а тебя -- начальника, в моем лице! -- напряжение спадало, и я слабо пытался шутить. -- Не, серьезно, кончай такую карусель. Побереги меня и себя. Судя по словам Шефа, нам еще те масштабы предстоят. Горные этапы, чтоб их...
  
   Потом, уже в темноте, под дождем, нам пришлось менять задний подшипник, а до того -- выпихивать машину вручную на проселок. То есть менял Николаич, а я лишь светил, подбадривая его по мере сил разговорами. Вода струилась сверху, подбиралась снизу, мы вымокли как цуцики, продрогли, но смеялись и шутили, потому что до дома, нашего дома, где нас так ждали и любили, оставалось всего-навсего каких-то жалких двести километров дороги...

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

СЕРЕДИННАЯ ЗЕМЛЯ

ПЛАНЕТАРНЫЙ ОХВАТ

   -- Молодцы, молодцы, -- бормотал Шеф, листая Командировочный отчет. -- Лучше, чем можно было от вас ожидать. Вот что значит грамотно поставленная задача! -- он отложил бумаги в сторону и обвел величественным взглядом окрестности стола. -- Признаться, я сильно сомневался в ваших способностях воплотить в жизнь замысел такого размаха. Рад, что не подвели. Теперь пришло время раздвинуть горизонты. Знакомьтесь, перед вами -- директор Уральского филиала нашей фирмы.
   Директор несуществующего филиала сидел напротив и хмуро поглядывал на нас сквозь толстые очки.
   -- Родственник Шефа, -- шепнул мне финдир, -- с Урала.
   Ага, семейный подряд намечается. Тем лучше, будет в заложниках.
   -- Да, -- подтвердил Шеф. -- Он будет оперативно подчиняться тебе как заместителю директора. А ты, со своей стороны, должен будешь помочь ему в организации работы, но самое главное -- ты наглядно продемонстрируешь ему тактику работы с клиентом. Опыт у тебя теперь есть, так что готовься к дороге!
   -- Да мы всего неделю как вернулись. И потом, Осип Самсоныч, на дворе уже ноябрь, а Урал -- не Европейская Россия. Какие-никакие, а горы. Там, наверное, уже снег выпал.
   -- Выпал, -- впервые подал голос Родственник. -- Уже с месяц.
   -- Ну вот, видите... Николаич, а ты чего молчишь? Сам мне все уши прожужжал о проблемах твоей "ласточки", а теперь тихаришься!
   -- Правда, Шеф, -- несмело проговорил Николаич. -- Моя машина в таком состоянии до Урала не дойдет, а уж по горам лазить... -- он изобразил рукой предполагаемый угол падения -- надо отдать ему должное, получилось очень выразительное пике.
   -- Опять не в точку! -- торжествующе произнес Шеф. -- Я предусматривал подобный исход и потому разработал совершенно новую тактику: по Уралу вы поедете на его машине! -- он с победоносным видом кивнул в сторону Родственника.
   У меня закололо под сердцем. Этот Родственник, как только что выяснилось, состоял в родстве отнюдь не с Рокфеллером, и оттого "Мерседес" нам явно не светил. Но хуже всего, что даже мне, человеку малосведущему в автомобильных тонкостях, было понятно, что чужая машина - потемки, и потому объезжать автомобиль на такой трассе, да еще зимой, задача не просто архисложная, но и опасная для остатков нашего здоровья.
   -- ...У меня там аккумулятор сел, -- уныло расписывал Родственник прелести своей инвалидной коляски, -- одна дверца неплотно прижимается, покрышки лысые...
   Николаич молчал, обхватив голову обеими руками. Со стороны он смахивал на "Мыслителя" Родена в усугубленном варианте.
   -- ... Габаритка справа не горит, зеркала заднего вида нет...
   -- Хватит! -- пристукнул Шеф. -- Составишь список недостающего, сумму представишь финансовому директору, а потом на месте все купите и замените. Видите, как просто! -- он по-отечески засмеялся. -- Глаза боятся... а решения нахожу я. Какие еще будут вопросы?
   -- Шеф, -- выступил финдир, -- должен предупредить, что резервы на третий квартал исчерпаны. Если мы опять пошлем ребят, то, боюсь, будут задержки по зарплате.
   -- Неделей раньше, неделей позже, -- отмахнулся Шеф. -- Потерпят! Большое дело затеваем. Никто из Питера так далеко не залетал. А мы залетим туда, откуда до Аляски ближе, чем до Петербурга!
   Я содрогнулся. Интересуясь военной историей, я знал статистику пропавших без вести самолетов, перегоняемых нашими летчиками из Аляски в СССР в рамках программы ленд-лиза. Он что, совсем уже спятил?
   -- Боюсь средствов не хватит! -- вырвалось из меня мстительное. -- Тогда о зарплатах придется забыть до следующей революции, а что касается меня, то я не челюскинец, чтоб на льдинах зимовать! И мне не кажется, что жители Крайнего Севера имеют срочную нужду в нашей литературе. Я думаю, что они без нее как-нибудь обойдутся!
   Мой возглас вернул Шефа из-за облачных миров. Он с удивлением воззрился на меня, как на оживший Командировочный отчет. С минуту он жевал губами, видимо, пребывая в дилемме: не послать ли бузотера куда подальше и как в таком случае найти ему замену? Не найдя ответа на последний вопрос, он решил пока повременить и с первым.
   -- Я тебе вот, что скажу, дорогой, -- вкрадчиво проговорил он, пронзительно глядя мне в глаза. -- Не бывает невыполнимых планов, бывают нерадивые исполнители. Мои же планы -- реальны, они только шире чьего-то разумения...
   -- Шеф, -- вмешался финдир, все это время шептавшийся с Николаичем. -- У меня тут такая картина по деньгам получается: командировка на Урал, плюс починка тамошней машины, плюс билеты туда и обратно, плюс накладные... -- он еще раз просмотрел расчеты. -- Нам нечем будет типографию проплатить, сорвем выпуск "Апокалипсического удара".
   -- Ая-яй! -- не унимался я. -- Какая жалость...
   Шеф со злостью взглянул на меня и повернулся у финдиру.
   -- "Апокалипсис" отложим! Перенесем его на будущий год. В этом тиснем "Климаксические радости". Пусть пока порадуются. Вы теперь понимаете, какая на вас лежит ответственность?! -- возвысил он голос, обращаясь почему-то только к одному Николаичу (бедняга даже съежился). -- Какое доверие ВАМ (то есть Николаичу персонально) оказывает фирма. На какие жертвы идет... -- дрогнувшим голосом добил он моего напарника. -- А вы не цените...
   Наступила минута молчания. Шеф делал вид, что его душат слезы, Николаич переваривал градус ответственности, Родственник с интересом листал "Мат". Я же отсиживаться в обороне не собирался.
   -- Хотелось бы узнать, как далеко на восток простираются ваши планы. Как велика предполагаемая зона охвата и какими ресурсами для создания филиала в Уральском регионе фирма располагает.
   -- У меня там гараж есть, -- оживился Родственник. -- Отапливаемый. Набьем полок -- отличный склад получится.
   -- До склада еще дожить требуется, -- сказал я многозначительно. -- Сперва клиентурой обзавестись нужно. Задача в нашем случае скользкая во всех смыслах. У меня два предложения. Первое, мы сами на месте определяем свою способность к продолжению маршрута, поскольку в уравнении слишком много неизвестных: состояние используемой машины, природные условия, чрезвычайные расстояния между крупными городами. И второе -- фирма оформляет страховку всем участникам экспедиции на случай ДТП или еще каких-либо причин повреждения здоровья.
   -- Какие еще могут быть причины? -- недовольно пробурчал Шеф. -- Венерические заболевания что ли? Их сами будете расхлебывать. Насчет ДТП согласен, сделаем (осталось на словах), а вот по поводу способности к продолжению маршрута... Я считаю, что здесь прерогатива должна принадлежать центральному руководству!
   -- Осип, он прав, -- неожиданно поддержал меня Родственник. -- Машинка у меня старенькая... Ты ж не хочешь, чтоб мы замерзли на каком-нибудь перевале из-за поломки? У нас есть перегоны в четыре сотни километров, там и летом редко кого на дороге встретишь, а уж зимой...
   Наконец-то Шефу популярно разъяснили "реальность" его умопостроений. Родственника тоже можно понять: жертвовать своим здоровьем, а может, и жизнью, пусть даже на благо Семьи, он не собирался. Не в Сицилии, слава Богу, обретаемся.
   -- Гм, -- сказал Шеф озадаченно -- оппозиции с этой стороны он не ожидал. Заметив, что и пришедший в себя Николаич собирается что-то добавить, он моментально сориентировался и закрыл тему. -- Ладно, решайте сами, на месте, но ты, -- указал он на меня перстом, -- отвечаешь за все!
   -- Стратегию разрабатываете вы, Осип Самсоныч. Мое дело перевести ее в практическую плоскость. Одно могу вам обещать: героизма не допущу, гибель экспедиции попытаюсь предотвратить, а потому и требую для себя свободы действий.
   -- Договорились уже, -- заметил Шеф. -- Теперь выработайте конкретные предложения по маршруту, получайте деньги и послезавтра тю-тю! Билеты уже куплены. В один конец, -- добавил он, как показалось, злорадно. -- А теперь на выход, с вещами...
  
  

В БАЗОВОМ ЛАГЕРЕ

   Чем дальше продвигался наш поезд на восток, тем заметней становилась сезонная перемена климата. С каждым километром мы углублялись в зиму. Вначале полностью исчезли листья на деревьях, потом поля засеребрились инеем, потом сгустился туман, а когда мы из него наконец вынырнули - кругом царила уже настоящая зима. На перегонах, по обе стороны от расчищенных дорог, возвышались приличных размеров сугробы и стрелочники, судя по одеянию, явно не страдали от жары.
   В поезде у нас появилась возможность поближе познакомиться с новым спутником. Он оказался вполне свойским человеком, охотно рассказывал о своей жизни, о проблемах, связанных с повальной безработицей в небольших городах и возникающих отсюда бытовых неурядицах.
   Николаича, естественно, больше всего волновало предстоящее знакомство с детищем отечественного автопрома. Ответы он получал довольно уклончивые, самый интригующий из которых звучал следующим образом: "Ну чего вы хотите от советской машины, когда ей пятнадцать лет?". Ничего не скажешь, утешил. Меня интересовала финансовая обстановка на просторах Каменного Пояса. Информации и здесь оказалось немного: там, где работа имелась, дела обстояли сносно, а где не имелась... "А где именно она имеется?" -- допытывался я и слышал в ответ: "А кто его знает -- сегодня она есть, а завтра дефолт или еще какая хренотень произойдет".
   Тем временем, фирменный поезд С-Петербург-Алма-Ата, скрипя всеми своими ржавыми сочленениями, уже вовсю карабкался по горам. От станции назначения нам предстояло еще три часа добираться до базы нашей экспедиции, то есть до квартиры Родственника, проживавшего в славящемся кузнечным ремеслом и горно-лыжными трассами З.
  
   Погодка в городе З. стояла на радость любителям скоростного спуска и сложных переломов -- сильно за минус двадцать. Название улицы, на которой проживал Родственник, -- улица Победы -- показалось мне хорошим предзнаменованием. Однако ж состояние машины...
   -- Ну, это [...]! -- в сердцах выразился Николаич, после часового осмотра. -- Ее нам не завести, аккумулятор совсем дохлый! У тебя тележка есть?
   -- А тележка-то зачем? -- удивился Родственник.
   -- А что, я на себе все из магазина переть должен?! -- взорвался напарник. -- Я не верблюд! Одних покрышек -- четыре штуки! Тележка, спрашиваю, есть?
   С каждой минутой он становился все раздражительнее. Видимо, перспектива многотысячекилометрового горного этапа за рулем этой колымаги его сильно нервировала.
   -- У меня сын есть, -- веско ответил Родственник.
   -- И что? У меня тоже сын есть, даже два. Я хочу знать, как мы все барахло нужное сюда перетащим?
   -- Пошли, -- кротко ответствовал наш собрат по несчастью. -- Сам я по-причине проблем с сердцем помочь не смогу, но мой сын, надеюсь, поможет. Он уже должен быть дома.
   Сынок Родственника и в самом деле оказался на месте. Под два метра в долготу и широту, он производил впечатление небольшого строительного крана. Николаич вполголоса оценил размеры помощника: "Ну, такая башня, может и бетонные блоки ворочать!".
   Сын услышал и ничуть не обиделся. Как все большие люди, он обладал добродушным и снисходительным характером.
   -- Чего надо принести, батя? -- спросил он отца. -- Располагайте мной. Сегодня я закончил, а завтра у меня с утра только две "пары", и я весь ваш.
   -- Он у меня на юриста обучается, -- с гордостью заявил Родственник. -- Сейчас юристы востребованы.
   Я представил себе Сына одной из состязательных сторон в судебном присутствии и не позавидовал его грядущему сопернику. При всем благодушии, его облик и стать никак нельзя было соотнести с ангельскими.
   -- Вот что, сынок, -- сказал Николаич, похлопывая его где-то в районе лопатки, -- Таскать нам не перетаскать, но с таким молодцом, я думаю, управимся и без тележки.
   -- Давайте составим список необходимого, -- предложил я, -- и прикинем сумму.
   -- Да чего прикидывать? -- опять взвился будущий горный орел. -- Бери весь резерв. Там столько все надо, что никаких денег не хватит!
   -- Спокойнее, Николаич, спокойнее... Родня (кивок в сторону Родственника) выделила строго определенную сумму. Мы не можем растрачивать весь резерв, милостыню на трассе нам не подадут. Ограничься только самым необходимым. Зимние покрышки, аккумулятор, что там еще?
   -- Тосол...
   -- Масло, -- как эхо отозвался Родственник.
   -- Тормозные колодки...
   -- Габариты...
   -- Ремень генератора...
   -- Хватит! -- резко оборвал я перекличку. -- Вам известна полученная нами сумма. На капремонт ее все равно не хватит. Думайте, без чего можно обойтись. Из резерва вытащим все, вплоть до минимума безопасности, но по нулям оставаться нельзя. Если, ваши вычисления превысят наши денежные возможности, то мы разворачиваемся и уезжаем домой. Греха на душу я не возьму! Это все, на что вы можете рассчитывать, -- я назвал цифру.
   Николаич и Родственник переглянулись. Один, как всегда остро нуждался в деньгах, в данном случае, командировочных, другой не менее сильно жаждал получить место управляющего Уральским филиалом -- благо о другой работе в З. не приходилось и мечтать. Их чаяния могли пойти прахом и потому они засели за дележ тришкина кафтана.
   Мне досталась роль третейского судьи. Теперь, под угрозой срыва мероприятия, Николаич принялся экономить на иголках. Родственник же, по принципу "все остается людям", настаивал на более широкой модернизации собственной машины. На расчерченном пополам листе бумаги я вел учет их аппетитов в рублевом эквиваленте. Как только итоговая цифра слишком приближалась или наоборот отдалялась (безопасность прежде всего!) от предельно допустимой, я объявлял об этом заинтересованной стороне и прения с новой силой возобновлялись. Сын, как будущий юрист, с интересом наблюдал за ходом процесса и не к месту цитировал Экклезиаста, демонстрируя тем самым свое философское отношение к суетному характеру развернувшейся дискуссии.
   -- Мне вести машину! -- кричал Николаич. -- Я лучше знаю, что мне нужно, а без чего обойдусь!
   -- Машину вести, конечно, тебе, -- мягко втолковывал Родственник, -- но, кроме того, тебе и нас везти придется. Я не могу оставить ребенка сиротой. Он еще лишь на 3 курсе.
   -- Кто умножает познания, тот умножает скорбь, -- глубокомысленно замечал Сын.
   На исходе часа препирательств я решил, что пора подводить черту.
   -- Баста! Объявляю счет: победила, как всегда, голая правда. Учитывая наличные средства и общее состояние больного, прикрыть все уязвимые места не представляется возможным. Однако, -- продолжал я, перекрывая ропот зала, -- не охваченные позиции не имеют, на мой взгляд, решающего значения. Жизненно важные компоненты мы в состоянии обеспечить. Значит, полет продолжается.
   -- Позвольте, -- не унимался Родственник, -- правая задняя дверь закрывается неплотно. На ходу поддувать будет!
   -- В валенках поедешь! -- отрезал Николаич. -- И сядешь с левой стороны.
   -- А и правда, бать, -- вмешался Сын. -- У нас же унты есть.
   Я представил себе невысокого очкастого Родственника (в кого только Сын вымахал?) в интеллигентском драповом пальто советских времени и полярных унтах -- этакое ходячее воплощение мечты о бесклассовом обществе. Николаичу идея тоже понравилась.
   -- Во, будешь нашим Папаниным! Жалко, без маузера.
   -- Ладно, -- миролюбиво согласился тот. -- Хоть Чапаевым, только бы из маршрута живым вернуться. Остальные пункты принимаются? -- обратился он ко мне.
   Я положил перед ним отредактированный список: согласованную цифру от критической отделяло менее полторы сотни рублей.
   -- Отлично, -- сказал хозяин дома. -- Сейчас сходим за запчастями и все доставим в гараж. Завтра приступим к ремонту, а сегодня вечером я угощу вас настоящими уральскими пельменями, которые запьем из оставшейся суммы. Воздержавшихся нет?
  
   Остаток дня мы посвятили закупкам, оформлению доверенности, шинмонтажу и переноске тяжестей. Сын проявил себя с лучшей стороны: его грузоподъемность далеко превосходила нашу, совокупную.
   Вечером, сидя за праздничным столом, накрытым по случаю нашего приезда, мы с Николаичем предавались воспоминаниям о недавнем прошлом. Солировал, конечно, наш Терминатор дорог.
   -- Я мента решил на понт взять, -- излагал мой напарник пятую вариацию "рассказки" о поносе. -- Покуда он расчухивал, что и как, я его с тыла обошел! А командир ему сказал, что, наверное, я Богу душу отдал и за убийство по неосторожности отвечать придется. Тут гаишнику и самому до ветру приспичило. Рад-радешенек небось был, что мы подобру уехали. Так-то вот, ребята! -- Николаич назидательно поднял палец. -- На трассе держи ухо востро.
   -- Давайте выпьем за нашего... вагоновожатого! -- срифмовал чуть захмелевший хозяин. -- Ты у нас первый номер! На тебя вся надежда.
   Мы выпили. Местная водка крепостью в 56 градусов забирала монументально. Минут тридцать спустя я обнаружил, что с интересом слушаю повествование о моем избиении с применением Древнекитайского кодекса, происходившем в городе Н. Легенда изобиловала восхитительными подробностями -- слушатели млели. Сын сочувственно похлопывал меня по плечу, а я растроганно пожимал ему руку. Родственник, имевший врачебную специальность, настойчиво интересовался моим самочувствием после инцидента: "Тошнота и головокружение -- верные признаки сотрясения мозга", -- авторитетно объяснял он. Я заверил его, что мои травмы носили чисто психологический характер, а вот рассказчику, вероятно, вскоре потребуется воспользоваться его профессиональными навыками.
   Николаич чутко среагировал на обрывок последней фразы и предложил последний тост, как он выразился, "за душевное руководство". Получилось и нашим и вашим. Родственник, видимо, пил за Шефа, я за себя, а Николаич -- за обоих. На том и разошлись по койкам.
  
  
  

НАКАНУНЕ

  
  
   На следующее утро я проснулся довольно поздно. Торопиться сегодня особо было некуда. Николаич с Родственником с спозаранку отправились реанимировать транспортное средство, а я, как существо бесперспективное в технических аспектах, остался дома и занялся подготовкой документации к предстоящему маршруту.
   Часа в два пополудни ремонтники пришли обедать. Николаич был грязен и хмур. На мои вопросы относительно хода восстановительных работ, он отвечал односложно и преимущественно нецензурно. Из его слов выходило, что наш автомобиль относится к тому же разряду изделий, какими являются ведра, корыта и прочая жестяная посуда, причем весьма скверного качества. Получалось, что мы собирались отправиться зимой, в горный маршрут, чуть ли не на ступе без помела. Родственник дипломатично отмалчивался. Я опять заколебался.
   -- Николаич, если все так плохо, то мы никуда не едем. Сам посуди: стоят ли наши книжки таких жертв? Мне твои дети никогда не простят, если с тобой что-нибудь случится!
   -- Погоди, командир, не горячись, -- упоминание о детях, вернее об их жизненных запросах, придало моему напарнику решимости. -- Покуда не вечер. Поковыряемся еще, потом опробуем -- там видно будет.
   -- Николаич несколько преувеличивает, -- вступился за свое движимое имущество молчавший до того Родственник. -- Моя "пятерка", конечно, не иномарка, но и не ведро прохуд...
   -- А как еще ее назвать?! -- вскинулся Николаич. -- Четырехколесное проху ... ееся ведро! Сам посуди...
   Тут он начал по косточкам разбирать анатомию злополучной машины, перемежая речь смачными характеристиками рабочих качеств каждого узла, и я утратил нить разговора. Однако у меня крепло убеждение, что отказываться от поездки он не собирается и завел эту бодягу с каким-то дальним прицелом. Повадки своего водителя я уже изучил достаточно хорошо.
   -- Короче, по такой дороге да на такой машине... Несерьезно это, командир. По деньгам, -- наконец проговорился он. -- Надо бы прибавить командировочных.
   (Ах вот в чем дело! Оказывается, психическая атака имела целью вашего покорного слугу.)
   -- Ты же знаешь, что размер командировочных находится не в моей компетенции.
   -- Компетенция, импотенция... Ты можешь наехать на Шефа! Он тебя иногда слушает. Сам видишь, какие дела. Если что -- член этой семьи, который, подтвердит. Подтвердишь?! -- придав голосу угрожающую интонацию, рыкнул Николаич.
   -- Подтвержу, -- безмятежно ответила родственная душа. -- Мне-то что. Мне оно и к лучшему.
   -- Вижу, вы спелись. Дуэтом. Но в данном случае, я с вами согласен. Действительно, если помирать, то музыкой. А музыка стоит денег. Во как сказал! Теперь у нас трио. Сейчас позвоню, обрадую начальника.
   Линия долго не пробивалась. Затем на другом конце сняли трубку, но почему-то тут же бросили ее на стол. Я услышал глухой стук, потом различил голос Шефа: "Денег нет и не будет... Разворачиваем грандиозный проект на Урале. Лучшие люди брошены туда. И не проси! Алло?" -- вспомнил он о телефоне.
   -- Грандиозный проект находится под угрозой срыва, -- не давая ему опомниться, доложил я. -- Лучшие люди взывают о помощи.
   -- Чего? А... это ты, -- по тону Шефа я понял, что минутой раньше он имел в виду отнюдь не мою персону. -- Чего опять стряслось?
   -- Во-первых, мы вышли из бюджета ремонта автомобиля. Остался самый минимум средств. Во-вторых, машина все равно пребывает в предаварийном состоянии. В подобных обстоятельствах нам необходимы дополнительные средства для компенсации открывшихся обстоятельств.
   -- Ишь чего захотели -- дополнительные средства! Где я вам их найду?
   -- Шеф! -- твердо ответил я. -- С остатком наличных денег и дышащей на ладан машиной я в такой поход не пойду. Вы можете меня застрелить, уволить, но я заявляю: риск превышает разумные пределы. Впрочем, на обратные билеты у нас хватит.
   Шеф долго сопел, затем его прорвало.
   -- Что ты предлагаешь?
   -- Предлагаю официально поднять наши командировочные на 20 процентов...
   -- Ладно, -- на удивление легко согласился начальник.
   -- ... и разницу прислать телеграфом на имя вашего родственника, -- цену обещаниям Шефа я хорошо знал. -- Расходы по пересылке можете вычесть. Без этого мы не тронемся с места. Решайте...
   Сопение в трубке возобновилось. Подельники с надеждой взирали в мою сторону. Я же смотрел в окно -- на улице хлопьями валил снег, все гуще и гуще. Все молчали.
   -- Хорошо, -- отсопелся Шеф. -- За горло берешь! Цену себе набиваешь! Ладно, сочтемся... Сегодня вышлю.
   С тяжелым сердцем я положил трубку. Действительно, мои требования попахивали шантажом, но иного выхода из сложившейся ситуации я не видел. Слишком далеко мы забрались от дома...
   -- Не грусти, командир, прорвемся, -- ободрил меня воспрянувший духом Николаич. -- Теперь хоть на соплях, но доедем. Чего расселся? -- набросился он на Родственника. -- Пошли твое корыто латать дальше!
   -- Мы с Николаичем решили прямо из гаража сходить в баньку. Так что рано нас не жди. Скоро сын придет -- он тебе культурную программу организует.
   -- Давайте, -- вяло откликнулся я. -- Деньги получим только завтра, значит, выезжаем через день. Машина должна быть готова. Надеюсь на тебя, Николаич.
   -- Сделаем, командир. Я эти ведра знаю как облупленные!
  
   Сын явился под вечер. Оказывается, он предварительно заходил в гараж, где подвергся эксплуатации по полной программе. Из его подробного сообщения мне стало известно, что машина практически на ходу, соратники отправились в баню, а ему наказали купить бутылку местной оборотистой, дабы культурно скоротать со мною вечерок. Сами они обещали присоединиться попозже, и у них с собой было. Заслушав доклад, я решил, что традиционную культурную программу желательно чем-то разбавить.
   -- Слушай, а что у вас в кинотеатрах показывают? Может, сходим? -- предложил я по прошествии вступительной части.
   -- Да вот, смотрите: в "Кураж Синема" идет "Неглубокая братская могила", вроде бы история чикагской мафии, потом... "Страсть де Билла", я слышал, эротический...
   -- А нет чего-нибудь полегче, поспокойней...
   -- Счас... В "Кристалл Бараке" показывают "Маньяк под креслом -- 5".
   -- Это номер маньяка или кресла? -- осведомился я, в очередной раз наполняя емкости.
   -- Кто его знает? -- махнул рюмку Сын. -- Я в кино не хожу. Люблю книжки читать. Классику.
   -- Н-да? -- пьяно заинтересовался я. -- Интересно, что новенького у классиков? Только не поминай к ночи очкастого волшебника.
   -- "Преступление и наказание" недавно анализировал. Сильная вещь... Хрестоматия разбойного нападения... Как в части замысла, так и осуществления преступного деяния.
   -- Скажите пожалуйста... Я как-то по-другому все это воспринимал. Отстал, видать, от жизни.
   -- Или вот: "История города Глупова"... Отсутствие каких-либо нормативных актов и чехарда в городской администрации привели к...
   -- Слушай, -- перебил я восходящую звезду юриспруденции, -- а у вас в городе театр имеется? Может, сходим, классику какую глянем?
   -- Имеется! -- утвердительно кивнул тот. -- Самое дешевое заведение у нас. Кстати, там и буфет есть. Так что не пропадем. Идемте, тут рядом...
  
   До театра оказалось рукой подать. Мы даже проветриться не успели. Билеты в партер стоили пятнадцать рублей с лица. Народу не то чтоб было мало -- в фойе, кроме нас, гулял только сквозняк.
   -- Лицедейство у вас не пользуется спросом, -- безапелляционно заявил я, оглядываясь. -- Жутковато даже. А цены ничего, божеские.
   -- В буфете кто-нибудь тусуется. Да и вправду сказать, мы ж не общаться, а приобщаться пришли, -- заметил Сын и жестом Вождя указал вправо. -- Нам туда.
   В буфете и впрямь обнаружилась группа завзятых театралов. Некоторые из них, очевидно, совсем завзятые -- уже спали, уткнувшись в программки и театральные бинокли, другие шумно обсуждали последние новости из мира Мельпомены и повышение водочных цен в конкретно взятом культурном учреждении. Особенно неистовал старикан, обладатель взлохмаченной белоснежной шевелюры и идеологически несовместимого с ней кумачового носа. Взмахивая зажатым в кулаке стаканом и щедро окропляя водкой своих последователей, он громогласно вещал на все окрестное культурное пространство:
   -- Доколе, судари мои, мы будем безропотно сносить издевательство чинуш, творимое ими над искусством?! Финансирование очагов культуры урезано настолько, что для того, чтоб выжить, им приходится взвинчивать цены на товары первой необходимости! А страдает кто? Мы и только мы с вами, которые вынуждены вкушать плоды такой политики даже в ущерб себе!
   С этими словами, он опрокинул в себя остатки содержимого и с достоинством выслушал одобрительные возгласы присутствующих.
   -- Мы не потерпим подобного издевательства, -- продолжил он, переведя дух, -- над самым святым, что нас всех связывает здесь и сейчас -- над духовностью, витающей в этих стенах и всеми нами ощущаемой...
   -- Михееич, заткнись, -- устало сказал буфетчик. -- От тебя уже уши болят. И не забудь за водку заплатить, а то в прошлый раз задурил своими разговорами напарника и смылся. У меня тут все записано, -- он помахал листочком. -- Молодые люди (это уже к нам) -- у нас не принято распивать принесенное с собой, пока не отоваритесь в буфете. Или делайте заказ, или гуляйте допивать в зрительный зал.
   Мы согласились со справедливым требованием и заказали шкалик конька.
   -- Духовность и еще раз духовность! -- провозгласил Михееич, доставив нам шкалик. -- Я вам так скажу, други мои -- некуда податься духовному человеку в этой дыре. Все демократические заведения позакрывали, якобы за нерентабельностью, и вот в последнем очаге культуры цены тоже подняли до небес!
   -- Да не, вроде терпимо, -- возразил я. -- У нас в Мариинке на два порядка дороже.
   -- Так то ж Мариининский... -- благоговейно произнес старец. -- Императорский театр! Почем там водка-то?
   -- Гм... -- нашел в себе силы удивиться я. -- Насчет водки ничего определенного сказать не могу. Мы с женой едва на билеты наскребли.
   -- Ну-ну, и что давали?
   -- "Лоэнгрин", кажется... пять часов, без антракта, на немецком...
   -- Даже без антракта! А-я-я-яй. Трудно. А сам балет как?
   -- Опера это. Как-как... Попали, видимо, на третий состав. Артисты какие-то странные... Выход невесты с подружками -- один в один -- броненосцы в кильватерном строю.
   -- Оперные все объемистые, у них весь голос в грудях!
   -- Не знаю... скорее в задах... Платье до пят, как повернется -- ни дать, не взять -- корма линкора... А главный герой, как помирать собрался, так минут десять верещал, что ему этот самый, ну... капут. На немецком же оргия... опера то есть. У меня на языке все другое вертелось... Еле сдержался...
   -- Вроде третий звонок... -- неуверенно предположил Сын. Он не вмешивался в высокодуховную беседу, добросовестно исполняя роль виночерпия.
   -- Да шут с ним, со спектаклем, -- раздраженно отмахнулся Михееич. -- Мура, доложу я вам. Лучше еще коньячку...
   -- Коньячок я и в другом месте выпить смогу! А в театре вашем побывать -- у нас в программе. Пошли, -- скомандовал я Сыну. -- Оборотистую не забудь.
   В зал мы попали, минуя билетерш, по причине отсутствия таковых. Спектакль уже начался. В зрительном зале меж пустых кресел струился холодный воздух, и мы уселись на самые дальние и крайние места, поближе к выходу. Здесь, как мы думали, будет теплее. Куда там! Четверти часа не прошло, а мне уже вспоминалось боление на стадионе в ноябре.
   -- Наливай, -- шепнул я товарищу, -- не то окочуриться можно.
   -- В буфете теплее было, -- заметил тот, -- зря мы Михееча не послушали.
   -- Успеем еще. Про что хоть пьеса?
   -- Вроде, про любовь... Вон он ее душит.
   -- Чего-то рано! Да и не похож этот тип на Отелло. В буденовке... Ух, потеплело...
   -- А че она в купальнике? Такая холодища, а она... Разве тогда купальники были?
   -- Когда "тогда"? Давай наливай, закрепим результат. Ух... Ты про какие времена? Буденного или Шекспира?
   -- Да хрен его знает. Этот чувак ваще с кейсом. У меня такой же...
   -- Значит сегодняшнее время. Ого! А вот и негр. С алебардой... Не, наверно, все же "Отелло". Интерпри... Интерпретация такая... -- с трудом выговорил я. -- Любопытная трактовка.
   -- Вы знаете, я совсем запутался, -- в отчаянье прошептал Сын. -- А почему у него свастика на рукаве? Разве негры служили в "СС"?!
   -- Там даже евреи служили, тайно, конечно... Чего ты хочешь от негра? Может он разведчик...
   Тем временем на сцене афроэсэсовец принялся лупцевать алебардой душителя в буденовке. Красный конник отвечал ударом на удар и вскоре бездыханными лежали оба. Занавес скрыл следы побоища.
   -- Теперь на "Гамлета" похоже, -- смакуя "оборотистую", заметил я. -- Вообще-то полезно смотреть перед спектаклем название пьесы. Вопросов тогда возникает меньше.
   -- Чего в антракте делать будем? Может, домой пойдем? -- с потаенной надеждой предложил Сын. -- Наши уже, наверное, вернулись. Главных замочили, да и холодно...
   -- Здравая мысль, -- согласился я. -- Все одно до конца представления без водки не высидеть. В общих чертах концепция ясна, а ждать истребления остальных персонажей не имеет смысла. Пошли.
   На выходе из театра я оглянулся на афишу. Там значилось: "Шекспир в натуральную величину. Интроспекция К.Завальнюка".
   -- Во как, -- сказал я Сыну. -- Если б знали, на что идем, не мучились бы. Еще спасибо, что они друг друга, а не зрителей колошматили. Поди доказывай потом, что это интроспекция такая...
  
  

БРОСОК НА ЗАПАД

   Весь следующий день ушел на обкатку машины, выработку окончательного маршрута, упаковку оборудования. В поход с нами шел только Родственник. Сына решили не брать: парень он еще молодой, ему жить да жить. Постановили использовать только отработанный материал, то есть самих себя.
   Наутро погодка выдалась на славу: минус 27 градусов. Хорошо, что накануне машину загнали в отапливаемый гараж. О том, что будет с нею после ночевок под открытым небом, старались не думать. Увидев в окно, как наш кабриолет подкатывает к парадному крыльцу, я повернулся к Родственнику:
   -- Пора...
   -- Ну, сын, -- он с трудом обхватил своего ребенка. -- Не поминай лихом. Помни, ты теперь старший в семье.
   -- Я помню, батя, -- сдерживая слезы, ответил мужественный отрок. -- Я не подведу, ты только возвращайся...
   Сцена меня растрогала, я вспомнил об аналогичном расставании со своей семьей. Все мы в подобных ситуациях ощущаем себя немножко Колумбами...
  
   Нашей первоначальной целью являлся город У. Дорогу, хоть и не близкую, мы намеревались покрыть часа за четыре. Выехав в семь утра, мы рассчитывали управиться с У. в тот же день.
   Машина шла сносно, однако Николаич не лихачил. По его напряженному лицу и непривычной молчаливости можно было судить о внутреннем напряжении, которое испытывал наш водитель. Родственник с заднего сидения сообщал, что в дверь дует, но унты пока спасают. В целом, полет происходил в штатном режиме.
   В город У. мы въехали по расписанию и, не затрачивая времени на поиски, с ходу уперлись в магазин "Резеда". Подивившись цветочному, как тогда представлялось, наименованию книжного магазина я, захватив с собою Родственника в качестве стажера, отправился окучивать здешнюю культурную почву.
  
   -- Меня зовут, Резеда Ильгизаровна, -- приветливо улыбаясь, сказала мне директриса.
   -- Разрешите представиться: заместитель директора санкт-петербургского книжного холдинга "Книжный Клубень", -- решил я, для пользы дела, сразить провинциалку пышным титулом. -- Наша фирма широко известна в Европейской России, и теперь в поисках дополнительных рынков сбыта мы намерены изучить емкость вашего. В западной части страны нами все уже освоено, -- пускал я пыль в глаза. -- Поэтому мы собираемся наладить сотрудничество с более отделенными от Москвы... пардон, я хотел сказать, самодостаточными регионами...
   Устав от собственной велеречивости, я плюхнулся на стул и вопросительно посмотрел на собеседницу. Та, продолжая безмятежно улыбаться, сняла трубку и что-то в нее сообщила. Через минуту в кабинет вошла грузная женщина с таким выражением на лице, какое у честных колхозников в советских фильмах появлялось только при виде классового врага.
   -- Вот, Миляуши Фазыловна. К нам из Петербурга прибыл... М-м-м... "Книжный клубок"?
   -- А что им надо? -- обращаясь через мою голову, спросила прибывшая.
   -- Сейчас узнаем. Что у вас?
   -- У нас книжки... -- ответил я, ощущая себя третьим лишним.
   -- Книжки у них, Миляуши Фазыловна...
   -- А какие книжки?
   Мне этот пинг-понг начал порядком надоедать. Я вместе со стулом шумно развернулся в сторону игнорирующей меня дамы и громко, глядя ей прямо в глаза, отчеканил:
   -- Р-а-з-н-ы-е, Миляуши Фазыловна. И если у вас есть вопросы по существу, то, в случае чего, я здесь!
   Та, несколько опешила от моей реакции и опустилась на соседний стул.
   -- Миляуши Фазыловна у нас товаровед, -- доброжелательно пояснила Резеда Ильгизаровна. -- И главный психолог, по совместительству. Мало ли какие мошенники встречаются? Выдают себя за президентов несуществующих компаний, чтобы обстряпать свои делишки...
   -- Вам что, паспорт показать? -- утомленно спросил я. -- Чтобы вы убедились, что я из Питера. Далековато мне пришлось ехать делишки свои обстряпывать.
   -- Не надо! -- внезапно очнулся психолог и по совместительству товаровед. -- Мы верим, что вы не мошенник!
   (Приятно конечно слышать, хотя и это крайность...).
   -- Спасибо на том. Ну так будем продолжать беседу?
   -- Пожалуй... Но хочу вас предупредить, что наш магазин тяготеет к художественной, даже скорее дамской литературе. Есть у вас что-нибудь похожее?
   -- Скорее нет, чем да, -- подобрался я. -- Мы специализируемся на изданиях справочного характера. Однако мне кажется, что некоторые наши книги будут достойно смотреться в обрамлении дамской литературы. Вот, например, такая: "Мир бабушки. Пропало желание...". О восстановлении влечения к противоположному полу в преклонном возрасте. Пилотная книга новой серии. Перед самым отъездом получил образец. Взгляните...
   Директриса с товароведом заинтересованно зашелестели страницами. Послышались приглушенные восклицания: "Полезная книга...Многим пригодится... Давно искала...". Я терпеливо ждал. Из задумчивости меня вывели вопросом.
   -- А это еще кто такой? -- Миляуши Фазыловна с недоумением указывала пальцем на стоящего в углу всеми позабытого Родственника.
   -- О! -- шлепнул я себя по лбу. -- Прошу меня великодушно извинить, в запарке совершенно вылетело из головы. Это наш полномочный представитель на Урале, директор здешнего филиала, который будет обеспечивать ваш город непосредственно с уральских складов! Прошу любить и жаловать.
   Дамы недоверчиво воззрились на фигуру невысокого Родственника в огромных полярных унтах и обменялись меж собой мнением на родном языке. Мой бедный напарник стоически вынес этот своеобразный кастинг и даже попытался улыбнуться. Мне показалось, что я слышу, как скатывается пот по его спине.
   -- Между прочим, он по доисторической своей профессии -- медик. Может бесплатно проконсультировать при необходимости. Что касается геронтологии -- так это его давнее профессиональное увлечение. Так ведь? -- воззвал я к светилу медицины.
   Тому ничего не оставалось, как кивнуть. Молодец, он начинал въезжать в специфику нашей работы. Ее непреложное правило гласит: будь по-человечески интересен тем, от кого зависит результативность твоей работы.
   -- Любопытное предложение, -- задумчиво произнесла Резеда Ильгизаровна. - Ты что по этому поводу думаешь? -- обратилась она к Миляуши Фазыловне.
   Та не ответила, только быстро-быстро закивала головой.
   -- Ловлю вас на слове. Будем считать вопрос о сотрудничестве решенным. Что там у вас еще есть на дамские темы?
  
   -- Ты б меня еще гинекологом выставил! -- недовольно пробурчал Родственник, залезая в машину. -- И первичный осмотр прямо в кабинете предложил провести...
   -- Дорогой мой! Обрати внимание, что как только речь зашла о бесплатных консультациях -- мы сразу же достигли консенсуса. Халяву все любят, тем более медицинскую. А для пользы дела не грех и гинекологом прикинуться. Ты ж в геронтологи уже записался? А главное, выкажи участие, и люди к тебе потянуться. Ну а по ходу и производственные вопросы решишь... в процессе первичного осмотра.
   -- Ха! -- не выдержал Николаич. -- Завидую тебе, брат. Непыльная работенка -- ощупывать бабенок. Сам сейчас придумал, -- сообщил он. -- Это ж надо, и книжки втюхать, и...
   -- Никаких "и" не будет, -- отрезал Родственник. -- Вы что, хотите, чтоб меня привлекли к уголовной ответственности за незаконную врачебную практику?
   -- Ты слишком буквально все понимаешь. Я хочу сказать: раз уж пришлось заниматься несвойственным тебе делом, то постарайся использовать профессиональные навыки, которые могут пригодиться в теперешней работе. Совет, например, дай, подходящий случаю... Язык-то у тебя есть?
   -- Охо-хо! -- продолжал заливаться Николаич. -- У нас и язык, и руки, и еще кое-что полезное имеется!
   -- За дорогой лучше смотри, -- одернул я весельчака. -- А то кренделя выписываешь. С такой ездой сами скоро в пациентов превратимся.
  
   Мы вырвались из У. под вечер и попали в голую заснеженную степь. Здесь я должен отметить, что наш маршрут пролегал в различных географических зонах: от города З. мы спустились к У., на равнину, по которой сейчас и ехали.
   Поземка сделала трассу неотличимой от окружающего пространства, и только редкие встречные машины да немногочисленные дорожные знаки указывали, что мы еще находимся на трассе. С углублением в степные просторы таких признаков становилось все меньше, но серьезный повод для беспокойства появился лишь тогда, когда нам навстречу попалась очередная придорожная вывеска.
   -- Погоди, Николаич, притормози, -- попросил я, силясь идентифицировать заковыристое название населенного пункта с подробной картой местности, купленной несколько часов назад. -- У меня такого на трассе нет.
   -- Эко дело! -- пренебрежительно отозвался водитель. -- В первой, что ли? Эти чертежники рисуют свое, а дорожники тянут свое...
   -- Притормози, говорю. И свет зажги, а то плохо видно. Где-то мне это название попадалось, я его где-то уже видел.
   (Здесь я вынужден объясниться: дело в том, что одним из моих немногочисленных достоинств является обладание фотографической памятью, доставляющее массу незабываемых впечатлений. Однажды, например, я повстречал на улице человека с лицом чрезвычайно знакомым и ради вежливости кинулся пожимать ему руку. Тот ответил взаимным рукопожатием, а затем мы немного поболтали на общие темы. По ходу беседы я все пыжился вспомнить его имя или хотя бы обстоятельства нашего давнего знакомства. Наводящие вопросы ситуацию не прояснили, и мы по-дружески расстались, причем я остался стоять на улице, а он вошел в здание с надписью "Ленфильм" на фасаде... Так-то вот. Однако ж с обязанностями штурмана экспедиции я справлялся вполне удовлетворительно, чему способствовала моя внутренняя "фотокамера", фиксировавшая ворох совершенно бесполезных, на первый взгляд, картографических названий. Все эти Верхнекуяновки и Нижнесуяновцы помимо моей воли отпечатывались в памяти, что иногда выручало нас в ситуациях подобных нижеизложенной).
   -- Ну и чего углядел? -- снисходительно спросил Николаич, откидываясь на спинку. -- Я все время шел по трассе, ты ж видел указатели.
   -- А помнишь, около часа назад мы сворачивали влево, еще засомневались?
   -- Так прямо колея не накатанной была, а влево -- совсем свежая.
   -- Между прочим, -- подал голос Родственник с заднего сиденья, -- указателя там не было. А ветер снегом следы моментом заметает...
   -- В том то и дело, Николаич! Ну нет на трассе такого населенного пункта, я вот сейчас внимательно просмотрел. Да и в натуре его нет -- табличка одна.
   И в самом деле, указатель никого и ничего не предварял: окрест разметалась заснеженная степь, и сквозь ее сумеречные пространства не пробивалось ни единого огонька.
   -- Деревеньку видно забросили... Она сгинула, а табличку снять позабыли, -- задумчиво прокомментировал наш рулевой. -- Чего делать-то будем, экипаж?
   -- Дорога вроде имеется, -- предположил я. -- По ней недавно ездили, следы еще видны. Двинем вперед, поищем жилье, авось подскажут, куда мы забрались. Трогай помалу, а я пока карту исследую. Где-то это название мне точно уже попадалось...
   И мы поехали. Я, не поднимая головы и подсвечивая себе фонариком, лихорадочно штудировал карту, просеивая, словно археолог, тонны материала в поисках отпечатка сгинувшего в небытие поселения.
   -- Ик! -- вдруг всхлипнул Николаич.
   -- Водички попей, -- не отрываясь, посоветовал я.
   -- Ик! -- поддержал его Родственник.
   -- Да что это с вами? -- обернулся я к нему. -- И тебя на икоту пробило?
   -- Ты вперед погляди. И тебя пробьет.
   Я поглядел, и меня в самом деле... пробило. Перед мостом, перекинутым через узкую речушку, красовался очередной указатель. Там значилось: "Бол. Ик".
   -- О как, -- прокомментировал Николаич. -- Не просто "ик", а большой! Не к добру это, ох, не к добру... На том берегу он самый всех нас, видать, и поджидает.
   -- А может, это значит и не большой вовсе, -- предположил Родственник, -- а, скажем, болезный или болотный?
   -- Тебе оттого, какая польза?! -- взорвался первооткрыватель. -- Назови его хоть болтовым! Ехать-то куда?
   -- Спокойно, граждане, -- призвал я к порядку. -- Есть подозрение, что речушку с данным синдромом я уже где-то недавно встречал.
   -- Повторяешься, командир, -- засопел Николаич. -- У тебя это... ну подскажи, ты же доктор, -- обратился он к Родственнику.
   -- Дежа вю! -- поставил диагноз недостойный последователь Гиппократа.
   -- Прошу соблюдать врачебную тайну, -- высокомерно ответил я, -- иное чревато срывами у пациента и вывихами у доктора. Трепещите, невежды -- есть такой "Бол. Ик"! Вот он, в самом низу карты...
   Мои хулители смотрели, раззявив рты. Судя по схеме, мы уклонились к югу от трассы почти на семьдесят километров.
   -- Да-а, -- пришел в себя Николаич. -- Занесло нас.
   -- Зато определились на местности. Всего двадцать верст до Мраково, там заправка имеется и мраковцы, надеюсь, тоже. Допросим, кого изловим, по всем правилам и вернемся к цивилизации. Вперед!
   Часа через три, уже в полной темноте, мы увидели вдалеке цепочку огней, двигавшуюся перпендикулярно нашему курсу. А до того, проклиная на все свете, мы ползли от одной спящей деревни к другой, периодически выбираясь из машины, дабы убедиться, что мы еще пока на дороге, а не на картофельной грядке находимся, ориентируясь лишь на одинокие, через километры попадавшиеся фонари да полагаясь на чутье нашего несравненного водителя.
   Выбравшись на трассу, Николаич по привычке газанул, но тут же передумал, учтя почтенный возраст и кондиции нашего "рысака". Перемещались мы тем не менее удовлетворительно и к ночи прибыли в город Н. Отсюда после ночевки предполагалось повернуть на север и вновь попасть во владенья Каменного Пояса.
   Любопытная деталь: в гостинице нам предложили два варианта заселения. Выбор оказался не шуточным -- сожительство либо с клопами, либо с тараканами. Рассудив, что остатки крови нам еще самим пригодятся, мы предпочли тараканий номер, где под убаюкивающее шуршание современников динозавров забылись самым каким ни на есть праведным сном.
  
  
  

НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ

   В город И. мы въезжали с опаской. Еще на дальних его подступах, у обочины, стали появляться стенды с самым разнообразным стрелковым вооружением. Количество точек выносной торговли возрастало пропорционально приближению к городу. Оружие, конечно, не являлось боевым в строгом смысле этого слова, но внешним видом ничем не отличалось от известных во всем мире марок, а уж в умелых руках и качества приобретало общеизвестные...
   Некоторые продавцы не ограничивались статичной демонстрацией своего товара и, навьючив его на себя, расхаживали вдоль дороги, иногда сбиваясь в весьма живописные стайки. Издали зрелище сильно напоминало сходку запорожских казаков в Сечи накануне планового налета на ясновельможных панов (Н.В.Гоголь).
   Одна особа, колоритная собой и сплошь, подобно Шварцнеггеру, увешанная орудиями устрашения, действовала наиболее рационально. Перегородив пышным телом проезжую часть и направив в нашу сторону ствол внушительного калибра, она озаботилась мнением потенциальных покупателей из Северной столицы относительно эффективности производимых в И. товаров массового спроса. Не удовлетворившись нашими робкими восторгами, она устроила показательные стрельбы, едва не зацепив картечью гостей с берегов Невы. Ситуация накалялась.
   К счастью, в критический момент рядом тормознул какой-то нарядный автобус. Из него высыпали старички и старушки, сплошь, несмотря на мороз и пол, увенчанные ковбойскими шляпами. Вероятно, их внимание привлекла только что с блеском продемонстрированная передовая технология убеждения клиентуры. Радостно галдя, заморские туристы окружили суровую воительницу, которая в своей амуниции возвышалась над ними величественным символом Феминизма. Потом, организованно выстроившись в две шеренги, они принялись усиленно фотографироваться на ее фоне -- типичной русской женщины с базукой наперевес. Под прикрытием живого щита мы поспешили ретироваться с полигона.
   -- Представляете, каково ее мужу, -- прошептал Родственник, спустя пятнадцать километров. -- Если он живой еще...
   -- Да, уж...-- согласился Николаич. -- Здесь от баб надобно держаться подальше. Командир, -- обратился он ко мне, задумчивому. -- Чего нам в этом тире ловить? Может, рванем отсюда, пока целы?
   -- Нельзя, Николаич. Город большой, таких в регионе -- кот наплакал. Мы не имеем права его игнорировать.
   -- Ну, тебе жить. Что касается меня, то я из машины ни ногой... Сочувствую, -- обнадежил он Родственника.
   -- Пускай привыкает. Ему тут самостоятельно работать придется. Где ж еще принимать боевое крещение?
  
   Мы стояли перед магазином "Снабцентуч". Как говорится, понимай, как знаешь. Оставалось лишь догадываться о широте его многопрофильной деятельности.
   Внутренности учреждения походили на комиссионку. Предметы разнообразной степени изношенности, громоздящиеся на полках или прямо на полу, рождали ассоциации с чем угодно, с блошиным рынком в частности, но истинный характер этой лавки не проясняли. Попадались, правда, отдельные книжные вкрапления, однако слишком незначительные в сравнении с залежами других товаров народно-хозяйственного свойства.
   Меж залежей сновали взмыленные сотрудники с бумагами в руках. Время от времени они хриплыми голосами выкрикивали разные цифры, на которые живо реагировали посетители, преимущественно женщины солидного возраста, устремлявшиеся на зов с резвостью оголодавших за зиму кошек.
   -- Полташка! -- рявкнул оказавшийся поблизости приказчик.
   Родственник от неожиданности чуть не выронил папку. Мимо нас, обдавая жаром, промчалась тетка размером с паровоз -- я едва успел уступить ей дорогу.
   -- Я... пятидесятая, -- отпыхиваясь, доложилась она.
   -- Вот ваш список! Пересчитайте, проверьте, распишитесь!
   Выполняя четкую директиву, дама принялась рыться в ближайшей куче, постоянно сверяясь с предоставленной документацией. Не теряя времени даром, я устремился в обход ее могучих телес, но по завершению маневра уже не застал сотрудника магазина на прежнем месте. Мысленно выругавшись и сделав "кругом", я побрел обратно, когда услышал доносящиеся из-за спины "полташки" голоса. Невидимый для меня дознаватель интервьюировал Родственника:
   -- Какой вы школы?
   -- Из Питера мы...
   -- Мы иногородних не обслуживаем! Зачем вы здесь?
   -- Мы книжки хотели предложить...
   -- Благотворительность? Какая организация? Ваша должность?
   Ускорив прыть, я наконец обогнул леди-локомотив и очутился лицом к лицу с давешним приказчиком.
   -- Благотворительностью не занимаемся. Организация -- "Книжный Клубень". Заместитель директора, -- оттерев Родственника, ответил я на вопросы в очередности поступления. -- Протокол составлять будем?
   -- Ха-ха! Шутить изволите?
   -- Никаких шуток! Проводите нас к директору. Уверен, он останется доволен вашей распорядительностью.
   Через десять минут мы пили чай в кабинете директора "Снабцентуча" и болтали на отвлеченные темы.
   -- Да-а, хороший у вас город, -- разглагольствовал Игорь Моисеевич. -- Я и за "Зенит" болею, только вот он не очень... -- директор пощелкал пальцами, стараясь обобщить впечатления от игры футбольного символа Петербурга, -- не очень стабильный, что ли. Возьмем, к примеру, мадридский "Реал"...
   -- Не надо о грустном, Игорь Моисеевич! Вернемся на землю. Помимо книжки о различных поделках, которую я вам показывал, мы готовим к печати очень интересное исследование, посвященное современным веяниям в молодежной среде: "Диалект недоросля" называется. Вот, посмотрите аннотацию. Весьма полезная книга для родителей, а тем паче, учителей, вынужденных постоянно вращаться в чужеродном языковом континууме (Эк завернул! И все для того, чтобы пристроить набор околоматерных и англоподобных словесных комбинаций... Чего только не вытворишь ради блага фирмы!).
   -- Любопытно... У меня сын в этом возрасте. Представляете, вчера такое загнул: вроде не мат, хотя подозрительно похоже... А смысл ускользает... Теперь разберемся! Хорошая книга. Ваши условия?
   -- Можете взять в твердый счет, то есть оплата по поставке. Можете на реализацию, но тогда цена будет возрастать в зависимости от сроков расчета. Количество тоже влияет на цену. Определитесь.
   -- Дорогой мой человек! Вы же видите: мы снабжаем гуманитарной помощью все детские и учебные заведения города, бесплатно распределяем вещи, которые поступают от благотворительных организаций и из-за границы. Книги в том числе. Откуда у нас деньги? Давайте бартер -- вы нам книги, а мы вам секонд хэнд. Можем так же пневматику предложить, например: пистолеты, винтовки. Идет?
   -- Пневматическое оружие у вас тоже от благотворительных организаций?
   -- Нет, это личные каналы... Можете не беспокоиться -- все чисто.
   -- У нас нет лицензии на торговлю оружием, -- угрюмо сказал я (ловить в этом богоугодном заведении, похоже, было нечего). -- Но даже если б имелась, то я не компетентен. Сделки должны заключаться специалистами, в данном случае -- в области оружия.
   Мы помолчали. Игорь Моисеевич что-то вычислял на калькуляторе.
   -- Такое предложение: вы привозите нам книжки, оставляете, а потом, в оговоренные сроки, мы платим вам наличными, без оформления.
   -- Черный нал предлагаете? А какие гарантии, что книжкам не приделают ножки? Мы ж не оформляем отношения. Если б вы по доставке платили... Вы меня извините, Игорь Моисеевич, но я не хозяин конторы. Если что произойдет -- мне своей головой отвечать. И его тоже, -- кивнул я в сторону Родственника. -- Кстати, разрешите представить: наш уполномоченный по вашему региону. Будет здесь непосредственно работать. Как мыслишь, уполномоченный? Рискнуть?.. Молчит... Ладно, ваши гарантии?
   -- Молодые люди, -- задушевно произнес директор (с ходу записав в юноши и Родственника, одного, на вид, с ним возраста). -- В бытность заведования плодоовощной базой, я через столько проверок прошел, что никакому Штирлицу не снилось. И ни одной отсидки! Можете у людей спросить. Меня в городе каждая собака знает. А времена тогда суровые были. Помните? Дело Трегубова, директора "Елисеевского", летчика Пауэрса, сбитого над Свердловском...
   -- Вы б еще Галилея помянули. А справки я уже навел, иначе как бы мы у вас оказались? Потому и раздумываю...
   -- Даже не сомневайтесь! Меня ж сюда, на распределение, не случайно бросили -- доверие у властей имею. И всегда имел.
   -- Хорошо. Фирма нуждается в наличных деньгах. Вы нотариально оформите личную расписку на получение от меня денег в долг на всю сумму поставленной продукции. При расчете расписка и деньги передаются из рук в руки. Идет?
   -- Ох, недоверчивая нынче молодежь пошла, -- сокрушенно покачал лысиной Игорь Моисеевич, -- раньше купцам одного честного слова хватало...
   -- Повторяю, я не купец. Купец у нас Осип Самсонович Глобальный. Если хотите, можете напрямую с ним честными словами обменяться.
   -- Ах Осип Самсонович... Вы меня убедили. Оставьте контактный телефон, я позвоню и назову требуемое количество. Вы определитесь с суммой, а я подготовлю расписку.
   -- Договорились. А телефон чей оставить? Его или мой?
   -- Ваш, ваш, -- поспешно сказал многопрофильный директор. -- Зачем отрывать по пустякам занятого человека?
  
   -- Чего ты все отмалчиваешься? -- спросил я Родственника, когда мы шли обратно. -- Не всегда же я буду рядом. Пора тебе вырабатывать навыки общения с контрагентами. Представь себе, что они у тебя на приеме, мысленно поставь им диагноз и действуй по обстановке.
   -- Я не все еще болезни распознавать умею, -- мрачно заметил Родственник. -- У тебя пока постажируюсь.
  
  
  

ПРЕЛЕСТИ КОЧЕВОЙ ЖИЗНИ

  
   В городе П. мы оказались даже не ночью, а в ее самую что ни есть глухую пору. Почти трехсот километровый путь по обледенелой трассе основательно вымотал нас. Машину постоянно заносило на поворотах так, что она чуть не вылетала с трассы. Несколько раз мы оказывались в придорожных сугробах, двигатель глох, и тогда нам приходилось выталкивать автомобиль из снежной западни и снова заводить, с толкача.
   Физическое и моральное состояние Николаича легко представить, но трудно описать. Адское напряжение он снимал тем, что на чем свет костерил зиму, горы, созидателя глобальных проектов и какого-то безымянного руководителя, чья соглашательская политика завела добрых людей в эти гибельные края. Поначалу я терпел молча, делая скидку на экстремальные условия, но спич о вероятной умственной неполноценности безымянного руководителя, произнесенный после очередной вылазки в сугроб, наконец вывел меня из себя.
   -- Послушай, умник, -- прошипел я, поеживаясь от холода и ожесточения. -- Решение принималось коллективно, али забыл? Ты мог похерить его, если б отказался ехать. Чего ты сейчас на меня всех собак цепляешь?! Я в том же дерьме, что и ты!
   -- Я не начальник! -- окрысился мой добрый напарник. -- Мое дело маленькое -- приказали -- поехал. Я рядовой...
   -- Болтун ты не рядовой! Не приказывал я, да и не мог приказать тебе сыграть в ящик! Я здесь тоже впервые. Учли, что могли... Но раз я столь глуп оказался, отчего ж ты, разумный не поправил меня? Ответственности испужался?
   -- Ничего я не испужался, -- передразнил он меня. -- Не мое это дело решенья принимать, мое -- баранку крутить. А твое -- за людей отвечать!
   -- Да иди ты... -- обида душила столь сильно, что у меня перехватило горло.
   -- Ребята, ребята, -- вмешался соблюдавший нейтралитет Родственник. -- Кончайте лаяться. Назад не воротишь, зачем нервы друг другу трепать? Пойдете в разнос, потом очень худо будет. Это я вам как врач говорю. Так сложилось, никто не виноват. Николаич, хочешь, я тебя чуток подменю?
   -- Да какое там "подменю"! Рано мне еще на небеса... Слышь, командир... Слышь, ну погорячился я... Мир, ладно? Рассказал бы ты что-нибудь заковыристое, ради нервного успокоения. Врачи, вишь, советуют...
   И потом всю оставшуюся дорогу, с перерывами на полевые работы, я рассказывал попутчикам об экспедиции капитана Скотта, путешествовавшего, не в пример нам на своих двоих и тем не менее добравшегося аж до Южного полюса. О подробностях последних дней жизни английских первопроходцев я предпочел не распространяться, дабы не вызывать негативных ассоциаций у слушателей.
   -- Да, были ж люди... -- задумчиво произнес Николаич по окончании баллады. -- "Бороться и искать, найти и не сдаваться"! Красиво сказано, я и не знал, что про них... А мы теперь чуть что раскисаем как бабы. Противно даже. Смотри, командир, оказывается, приехали!
  
   Как уже отмечалось, стояла глубокая ночь. Про мороз тоже употребим глагол "стоял". Все это вкупе с нами стояло снаружи шикарной гостиницы "Нефтетити", расположенной на главном проспекте города П.
   -- Не по Сеньке шапка, -- подытожил Родственник, разглядывая сквозь зеркальные стены фараонову роскошь отеля. -- Тут только нашим нефтяникам, да кое-каким арабским шейхам по карману.
   -- Сходи, командир, узнай почем ночлег. Может, что попроще подскажут.
   Я сходил и узнал: номера в гостинице имелись. Одноместные, стоимостью всего в треть моего месячного оклада. Вместе с премией. Кроме того, наличествовал свободный "люкс", но и от него я великодушно отказался. Отказ объяснил тем, что моя персональная скважина и золотоносная жила, к сожалению, недавно истощились, а замену им я пока у государства не оттяпал.
   Тогда мне посоветовали двигать куда подальше, то есть, конкретно через улицу налево, где находится уютное и вполне достойное банкротов заведение. Сопровождаемый самыми добрыми напутствиями, я отправился на... то есть на улицу, где и присоединился к себе подобным. Обсудив ситуацию, мы решили последовать совету опытных сотрудников сферы обслуживания и заночевать в указанном месте.
   С помощью старожилов, которыми, несмотря на полночный час, кишел район, прилегающий к уютному заведению, мы его обнаружили довольно легко. Вывеска приюта звучала ласково, по-домашнему: "Половинка".
   -- Одно из двух, -- предположил Николаич, -- либо гостиницей командует вдова, либо цены здесь в половину обычных.
   -- В половину от чего? -- спросил я. -- Что значит обычные? По-моему, сейчас все, кому не лень, устанавливают цены с потолка. Наша фирма, например.
   -- Наверное, имеется в виду, -- поделился мнением Родственник, -- что путешественники, а это в основном мужчины, смогут найти здесь обстановку близкую к семейной, ту, какую образуют любящие жены для своих мужей.
   -- Во разговорился! -- удивленно покачал головой Николаич. -- Тебя, видать, с устатку на лирику повело. Надеяться не вредно.
   -- Деваться все равно некуда, -- я пребывал далеко не в лирическом настроении. -- В машине перекантоваться мы не сможем -- горючего мало. А без мотора -- замерзнем. Так что пошли на выход, в крайнем случае, в предбаннике переночуем, на это, надеюсь, у нас денег хватит.
   Поднявшись на второй этаж жилого дома, мы очутились в холле гостиницы. За административной стойкой восседала благообразная дама, лучезарно заулыбавшаяся при нашем появлении.
   -- Чем могу быть полезной, мальчики?
   -- Нам бы номер на ночь... Желательно один, трехместный.
   -- О-о-о! Трехместный!! Найдется и такой. Освободится через сорок минут, ровно в три. Вы подождете?
   -- Мы подождем. А сколько стоит?
   -- Условия оплаты при заселении. Не беспокойтесь, -- добавила она, подметив мое замешательство, -- мы клиентов не обираем, тем более приезжих, -- кивнула она на наши сумки. -- Я уверена, что вам у нас понравится. Посидите пока.
  
   -- Вот, видите, -- благодушествовал Родственник, утопая в глубоком кресле. -- Все складывается удачно. Чем только ее трехместный номер так удивил? Нас же трое. А, Николаич?
   -- Хр-р... -- с чувством ответил водитель.
   Дорога истерзала его настолько, что он заснул, еще не коснувшись задницей дивана. Я без сил упал рядом с ним и тоже забылся.
   Разбудили меня несильные, но настойчивые тычки. С трудом разлепив очи, я не враз сориентировался.
   -- Вставать пора! -- донеслось из внешнего мира. -- Будет двести... с каждого.
   -- Д-двести... чего? -- мне никак не удавалось целиком вернуться в действительность.
   -- Рублей, конечно! -- кто-то продолжал настойчиво вытряхивать меня из сна. -- Откуда у таких... баксы?
   -- Да-а-а-аах! -- я чуть не подавился собственным зевком. -- С баксами в стране напряженка... Вы кто?!
   -- Мэрлин Монро! Зенки-то протри...
   Проснувшись окончательно, я узрел заморыша женского рода, со злым выражением на веснушчатой, угреватой рожице. Ее одежда, если можно так выразиться, ограничивалась кружевными чулками да бантиком на затылке.
   -- Тебе чего, девочка? -- опешил я. -- Ты не простудишься?
   -- Ты, дядя, обо мне не беспокойся! -- отрезала (отрезал? отрезало?) подросток. -- Лучше буди приятелей. Номер освободился, а мне простаивать не с руки. Если договорились, то ступай к мадам и снимай комнату.
   -- О чем договорились? Тьфу, ты черт! Час от часу не легче. Николаич, а Николаич, да проснись ты! -- я с силой ткнул водителя под ребра. -- Номер освободился!
   -- А... Что... Ась? -- Николаич взбрыкнул головой и мутно установился на представительницу прекрасного пола. -- А че тут дети голые шастуют?
   -- Сам ты дите! Мне уже шестнадцать! -- гордо заявил ребенок. -- Просто кошу под школьницу -- клиентам нравится. Я недоношенной родилась.
   -- Ничего не понимаю, пойду с администраторшей разбираться. А ты, -- теперь проснулся и Родственник, -- как врач проведи с девочкой беседу, разъясни ей вред беспорядочных половых связей...
   -- Топай, топай, Склифосовский! И учти, что двести с носа -- это за час. Если до утра, то четыреста!
  
   -- Вы, наверное, неправильно нас поняли, -- внушал я администратору (бандерше) публичного дома (гостиницы). -- Нам бы лишь переночевать. Какие девочки? Мы буквально валимся с ног. И потом, она ж совсем дитя! -- показал я в сторону "школьницы".
   -- Да без проблем! -- расплылась во весь рот хозяйка. -- Не хотите, дело ваше. Номер с девочками стоит вполовину дешевле, с ними клиенты сами договариваются, а так -- заплатите полную стоимость и спите сколько влезет. У нас почасовая оплата. До скольки желаете находиться?
   -- Часов до девяти утра. В десять открываются магазины.
   -- Значит, заплатите за шесть часов. Удобно, правда? Мы лишнего не берем. А что касается этой дитяти, -- она брезгливо поджала губы, -- то, к вашему сведению, ее никто на панель не гнал. Сама она из интеллигентной, благополучной семьи: мама -- ясновидящая, папа -- колдун. Потомственный! Зуд у нее в одном месте, вот что я вам скажу! Любительница... и хамка, каких свет не видывал! Хорошо, что родители ни о чем не догадываются.
   -- Ладно, я не из полиции нравов. Однако ж так, в открытую... Насколько мне известно, проституция у нас официально не приветствуется.
   -- Мало ли чего у нас не приветствуют. Официально. Ко мне тоже не каждый зайти может. Вы люди приезжие, посторонние, потому вас ко мне и направили. И вам хорошо, и мне. Не ночевать же в такой мороз на улице, в машине...
  
   Когда я вернулся, то застал следующую картину: девочка, укутанное в пальто Родственника, дремала в углу дивана, рядом сидел раскрасневшийся Николаич, который что-то яростно доказывал мечущемуся взад и вперед эскулапу. До меня донеслось:
   -- Любовь измены не прощает!
   -- Да ни х... ты в любви не просекаешь! После того как налево сходишь -- жену сильнее любить хочется, потому, как говаривал товарищ Черчилль, все относительно!
   -- Эйнштейн, наверное...
   -- Брэк! -- прервал я дискуссию. -- Ребенка разбудите. Хотя пальто забрать у нее придется.
   -- А я и не сплю, -- сбросила одежку юная путана. -- Пока эти недоумки лаялись, я в уме циферки складывала.
   -- Догадываюсь, какие... Вот что, дитя природы, линяй с миром. Нам всего ничего спать осталось.
   -- Импотенты, блин! Только языком чесать! Сколько времени даром пропало!
   -- Ничего, тебе полезно перерывчик сделать. И не забудь свой дневник мамаше ясновидящей показать! Потопали в вертеп, аморальные типы.
   В номере стоял тот острый специфический запах спаривания, который мне довелось обонять только однажды -- в колхозе, на племенной ферме. То, что в директивах студенческого начальства именовалось "уборкой картофеля", для меня и еще нескольких бедолаг обернулось чисткой коровника или уборкой сами понимаете чего. Покои главного оплодотворителя располагались по соседству с гаремом, и однажды нам, в качестве поощрения, разрешили поприсутствовать на священнодействии. Мощь и напор, скажу я вам! Только скоротечно очень. А вот запах настолько стойким оказался, что весь остаток дня подопечные буренки поглядывали на нас с вожделением.
   -- Открывай форточку, задохнемся! -- скомандовал я, содрогаясь от воспоминаний. -- Пусть проветривается, а мы пока сходим умоемся.
   Умывальня гостиницы имела весьма примечательное устройство: раковина, представляла собой непрерывный желоб, примыкавший вплотную к стене и повторяющий ее изгибы. Висело жестяное сооружение всего в сантиметрах тридцати от пола, хотя многочисленные краны, вкрапленные через равные промежутки, располагались на обычной для нормального человека высоте. Последний раз подобную конструкцию я встречал в пионерлагере. Прямо, не бордель, а машина времени какая-то!
   Мы с Родственником приступили к мытью, а Николаич сперва направился в туалет, расположенный через площадку. Я слышал, как он безуспешно пытался отыскать задвижку, громко выражая недоумение по поводу ее отсутствия, а потом утихомирился и занялся, вероятно, более насущными проблемами.
   В следующий момент в умывальню ворвалась толпа полуголых растрепанных женщин. Не обращая на нас ни малейшего внимания, они поскидали с себя остаток одежд и приступили к интимным гигиеническим процедурам! У Родственника отвалилась челюсть. У меня, признаться, тоже. Никогда за всю свою небезгрешную жизнь я не находился среди столь многочисленного нагого женского общества.
   Дамы же вели себя непринужденно: шумно фыркая, они обсуждали детали только что произошедшей оргии, которая, судя по количеству участниц, могла дать фору древнеримским вакханалиям.
   -- Слюни подбери, милок? -- подмигнула мне ближайшая молодица. -- А, ты, профессор очки протри, запотели! -- под общий смех, продолжила она. -- Сними их от греха подальше. Я тебе, так и быть, на ощупь дам...
   Очки Родственника с грохотом рухнули в поддон. Взрыв хохота заглушил остальные звуки и потому истерические крики с площадки напротив мы расслышали не сразу:
   -- ...Занято! -- вопил Николаич нечеловеческим голосом, -- уйди, говорю! Я за себя не ручаюсь!
   Я пошел взглянуть, в чем дело. Дверь в уборную в уборную ходила из стороны в сторону. Снаружи ее остервенело тянула на себя округлая во всех отношениях особь, обмундированная в кружевные панталончики. В тот момент, когда верх брала она, можно было наблюдать Николаича, сидящего со спущенными штанами на стульчаке и вцепившегося в ручку со своей стороны. Когда же перетягивал Николаич, то перед глазами свидетелей во всей красе возникал зад, облаченный в прозрачные кружева. Водитель несомненно имел превосходство в силах, но здесь главную роль играл фактор рычага: сидячее положение, в котором он сейчас вынужденно пребывал, не позволяло ему реализовать свое физическое преимущество и потому шансы уравнивались.
   -- Отойди! Дай закончить! -- продолжал надрываться унитазный сиделец. -- Я пошутил!
   -- Я тебе пошучу! -- рычали панталоны.
   -- Простите, мадам, -- обратился я к нападавшей стороне. -- Сейчас человек сделает свои дела и освободит помещение. Или уж так прямо не терпится?
   -- Да, причем здесь не терпится?! -- раздраженно вскричала агрессорша.
   Отвлекшись на меня, она ослабила тягу, и дверь с треском захлопнулась.
   -- Ах, чтоб тебя! Ну только выйди! -- погрозила она кулаком. -- Этот хам поматерному обложил меня, когда я на него наткнулась. Пусть я не вошла туда, зато и он не выйдет!
   -- Стучаться надо, -- глухо донеслось из убежища. -- Ходют тут всякие...
   -- Я не всякая! -- подбоченившись заявила оскорбленная добродетель. -- Я уж который год здесь работаю и не позволю всяким залетным ханыгам марать достоинство женщины!
   -- Что вы, -- поспешил я успокоить ее. -- Он и в мыслях не держал бесчестить вас. Просто у него случился непроизвольный выброс эмоций. Представьте себе: сидите вы мирно, никого не трогаете, размышляете о духовном, и вдруг врывается посторонний, сбивает вас с высокого полета мысли... Мало того, что это чревато психическими расстройствами, так ведь и на физическом уровне могут произойти необратимые изменения...
   -- Откуда ты взялся, такой певучий? -- осклабилась она в мою сторону. -- Чего-то я тебя раньше не видала.
   -- Из Питера мы. Делаем книжки и продаем. Вот к вам приехали, может, кому удастся предложить...
   -- Книжки, говоришь? Книжки я люблю... всякие такие... душевные. Постой, из Питера?! Так у меня ж там сын в Корабелке учится! Дорогой мой, вы когда обратно? Я с вами посылочку снаряжу, а? Пусть сынок домашненького покушает. Совсем легонькую посылочку... а то знаешь, как нынче почта работает... Сделай одолжение!
   -- Ну, если посылка легкая... -- неуверенно проговорил я, поглядывая на нервно вздрагивающую дверь. -- Можно, наверное. Телефон оставьте, я с ним созвонюсь, пускай на вокзале встретит.
   -- Вот спасибки! Девочки, -- обратилась она к выглянувшим на шум многостаночницам, -- я сегодня больше не работаю, домой побегу, соберу чего-нибудь. В каком вы номере? До скольки будете? Успею! Не уезжайте только без меня! Как человека прошу!
   Дама моментально испарилась, а я постучался к затворнику.
   -- Выходи, угроза миновала. Бить тебя не станут.
   -- Да? -- спросил напарник, с опаской высовывая голову. -- Бешеная баба!
   -- Сам виноват! Нельзя женщине прямо указывать на ее недостатки. Еще легко отделался.
   -- О, да у вас тут цветник! -- ободрившись, Николаич выбрался из клозета целиком и вихлявой походцей устремился в умывальню.
   -- Стой! -- я поймал его за штаны. -- На сегодня утех достаточно. Эти "цветики" на твою красоту не купятся, а в бюджете такой статьи расходов не предусмотрено. Пошли спать, ополоумели же совсем от усталости. Да и денег-то осталось -- слезы.
  
   Утром, наскоро перекусив вчерашними бутербродами, мы уже собрались покинуть номер, когда я вспомнил о данном обещании.
   -- Погодите, ребята. Я той тетке обещал посылку передать. Нехорошо получится, если мы смоемся.
   -- Да чего ее ждать? -- возмутился Николаич. -- она меня чуть с горшка не обрушила, а мы ее, барыню, ждать будем? Время уже без двадцати девять. Ты что, хочешь лишние деньги из нее платить?
   -- Двадцать минут у нас есть. Я ей обещал, что до девяти мы не уедем. И потом, Николаич, нам еще в этом городе работать. Зачем настраивать против себя известных персон. Баба она не промах, наверняка популярна в определенных кругах...
   -- Мальчики! -- дверь номера распахнулась и в комнату ворвалась популярная личность. Светлая дубленка и яркая шаль ей очень шли. Николаич, на всякий случай, спрятался за Родственника. -- Какие вы молодцы, что дождались! Вот! Что-то свое, что-то по родне собрала! -- она с трудом втащила на стол огромный баул. Внутри брякнуло. -- Там соления всякие, варенье...
   Заметив кислое выражение наших лиц, она виновато сказала:
   -- Оказии редко бывают, а сам он не каждый год выбирается мать навестить...-- глаза ее затуманились. А это вам, -- добавила она, выкладывая пакет, перевязанный бечевкой. -- Сало здесь деревенское, с чесночком. Тоже небось несладко-то в дороге приходится. И еще, -- она выделила меня, -- вспомнила я наш разговор вчерашний, про книжки. Есть у меня на примете нужный для вас человек. Большими деньгами в книжных делах ворочает. Съездите к нему, вот его визитка. Скажите, что от Галы -- он поймет, он понятливый...
   Когда наша процессия, нагруженная пожитками, пересекала холл, меня за локоть придержала администраторша.
   -- Молодой человек, -- задушевно произнесла она. -- Вчера я взяла с вас полную стоимость номера. Так вот, сегодня я возвращаю вам половину, как бы за номер с девочками, -- заметив мое недоумение, она указала на Галу, возглавлявшую колонну. -- Вы согласились помочь нашей Галочке, а это для нас многое значит. Счастливого вам пути. Приезжайте еще, будем рады!
  
   -- Так-то вот, Николаич, -- сказал я водителю, когда мы погрузились и общими усилиями завели машину. -- Не только лишнего не заплатили, а еще и в прибытке остались! А ты сматываться хотел.
   -- Да кто ж знал, что она нормальной женщиной окажется! Хорошему человеку подсобить -- святое дело. Ну что, двинули, командир, к олигарху? Пароль -- "Гала"! Сим-Сим, откройся?
  
  
  

ЗАВЕРШАЯ КРУГ

   Олигархическое логово напоминало огромный муравейник. В ангаре, размерами с авиационный, громоздились штабеля книжных пачек, здесь же стояли поддоны со стопками картона, рулонами бумаги. Между ними на бешеной скорости носились электрокары, грузя и разгружая многочисленные автофургоны. Уворачиваясь от юрких механизмов и громко причитая, процессом управляли десятки служащих в синих робах с одинаковой надписью на спинах: "Малюткин".
   Я сверился с визиткой и убедился, что нахожусь в нужном месте. Оставалось всего ничего -- отыскать в таком бедламе нужного человека. В конторке мне сказали, что господина генерального директора можно, если сильно постараться, найти на территории. Вначале мне указали на дальний сектор ангара.
   Когда мы с риском для жизни добрались туда, то застали разборку, в которой солировал долговязый, унылого вида тип. Я не перебивал его, пока он долго и надсадно кричал на грузчиков и лишь по окончании воспитательного процесса обратился к нему по фамилии. К сожалению, тип оказался не только чрезвычайно занудливым, но и вдобавок совсем не тем, кого я разыскивал. С трудом вытянув из него крупицу информации, я с Родственником в арьергарде двинулся в направлении зюйд-зюйд-вест, держа курс на лозунг: "Верной дорогой идете, товарищи!". Воззвание было намалевано краской на одной из боковых стен ангара и, видимо, осталось с тех времен, когда пешеходы верили, что именно они являются хозяевами положения.
   Внезапно из-за ближайшего стеллажа выскочил электрокар и на бешеной скорости помчался прямо на нас. Лицо водителя выражало угрюмую решимость раздавить всякого, кто встанет у него на пути. Времени на раздумья не оставалось. Родственник прыгнул вправо, а я влево, зацепив по пути угол книжного штабеля. Смертоносная машина с воем промчалась мимо, а на меня посыпались увесистые пачки. Одна из них после стыковки с моей головой шлепнулась в машинально подставленные руки.
   Пребывая в состоянии грогги (то есть не совсем в нокауте, но близко), я попытался разобрать этикетку на боку тяжеловесного снаряда. То, что мне удалось, наконец, прочесть, лишь усугубило мои страдания. Оказывается, контузию мне нанес "Мат, как способ выживания в социуме. Исследования. Откровения. Комментарии специалистов". Не обращая внимания на Родственника, пытавшегося осмотреть ссадину, я стал ворошить остальные упаковки. Увы! Отбойная стенка, прервавшая мой блистательный полет, целиком состояла из продукции издательства "Ы".
   Наверное, только тот, кто проделал путь аналогичный нашему и убедился, что его обошли, смог бы постичь степень моего разочарования. Кстати, именно капитан Скотт наверняка испытал подобные чувства, стоя перед норвежским флагом, водруженным Амундсеном за месяц до его прихода. Опередили...
   Однако допустить, чтобы наша экспедиция повторила печальную участь английской, я не имел права. Собрав себя, я поднялся на ноги и принялся считать. Ага, всего тридцать пачек, значит -- шестьдесят томов. Не так уж и много для олигарха, если разобраться. Труднехонько, конечно, будет теперь с ним договориться о дополнительных вливаниях, но -- судя по масштабам ангара -- парень он не шуточный, и не такое количество переварит...
   -- А кто это к нам пожаловал? -- раздался голос, и близко скрипнули тормоза.
   Повинуясь выработанному инстинкту, я, не поднимая головы, отпрыгнул в сторону и вторично угодил в россыпь русской словесности. Рядом ползал Родственник.
   -- Ребята, чего вы в моих книгах барахтаетесь? -- осведомился тот же голос. -- Вы кто будете?
   Голос принадлежал широкоплечему человеку лет сорока, сидевшему в компактном открытом автомобильчике. Оглядывая нас, он насмешливо улыбался, а я успел отметить, что он единственный из здешнего люда, не использовал синюю робу. Судя по тону, транспорту и одежде, нас приветствовал сам господин директор.
   -- Мы те, кто изготовил эти штуки, -- сказал я, выкарабкиваясь из-под проклятых эксклюзивов. -- Себе на голову! -- Ранка моя продолжала саднить. -- Хотели вам их предложить, а они уже есть у вас.
   -- Конечно! У меня все есть. Я их в Москве, у дистрибьюторов издательства приобрел. А вы кто такие будете?
   -- Не знаю, у кого вы что покупали, но именно мы -- официальные дистрибьюторы издательства "Ы"! Вот наши полномочия, -- я вручил главе фирмы верительные грамоты. -- Скажу вам по секрету: в принципе мы одна и та же контора.
   -- Хм, -- г-н Малюткин приподнял брови. -- Со мной работала другая организация. Правда, доверенности я не требовал, мне без разницы, но они уверяли, что товар берут у издательства напрямую, без посредников.
   Страшная догадка пронзила мою израненную голову: Шеф, не ставя нас в известность, оптом сдает ходовые книги сторонним толкачам! Мы тут копошимся с мелочевкой, пытаемся пристроить идиотические потуги его интеллекта, а он свой миллион вон как, оказывается, зарабатывает. Значит, все наши рысканья по просторам -- лишь дымовая завеса для его крупных оптовых сделок, осуществляемых по другим ценам и уж точно не по безналу...
   (Прошу понять меня правильно, Хозяин, конечно, барин. Но! личный доход коробейника всегда находится в зависимости от проданного им товара. Оказавшись сейчас в роли такого коробейника, хуже того -- бригадира артели -- я с горечью осознал, что методы Шефа вошли в вопиющее противоречие с нашими интересами. Его система денежных выплат предполагала наличие премий, составлявших очень весомую часть жалования книгопродавца. Проще говоря, базовая ставка была невелика, остальное -- процент от продаж).
   -- Если не секрет, почем "Мат" брали за экземпляр?
   -- Для такого доверенного лица не секрет...
   И предприниматель назвал цифру, от которой я похолодел. Столкнуться с демпингом на собственную продукцию! За тысячи верст от мест изготовления. Уму непостижимо.
   Столь низкая цена делала бессмысленным, во-первых, дальнейший разговор с клиентом и пребывание в самом П., во-вторых. Однако "все потеряно, кроме чести"! -- этот старинный вопль побежденных придал мне решимости. Рассуждал я примерно так: терять нам нечего, худшее уже произошло, почему бы еще не побыть в теплом помещении, пока не гонят?
   -- И это все, что вы взяли? -- я небрежно указал на рассыпавшиеся пачки.
   -- Да! -- подтвердил Малюткин. -- Взял на пробу, расставлю по городу, по области и посмотрю, как пойдет.
   -- А других книг нашего издательства вам не предлагали?
   -- Да чего-то там предлагали... Конкретно не помню, потешное что-то. Юморные вы ребята!
   -- Куда там! Я сам, как новый прайс-лист получаю, просто хохочу до судорог. Вначале от содержания, потом от цен... Что касается данного издания, то могу со всей ответственностью заявить -- вы сделали правильный выбор! Я проехал по Европейской части страны, и везде оно пользовалось большим спросом. Насобирали столько заказов, что теперь ломаем голову, как никого не обидеть.
   -- Что вы говорите? -- забеспокоился "олигарх". -- Но ведь можно сделать допечатку!
   -- Допечатка настолько монументальной вещи требует очень много средств и времени. Труд все время обновляется, перерабатывается с учетом современных требований к языку. У нас над ним работает целый творческий коллектив. Новый тираж выходит раз в год (нечетный), сейчас остатки (ха-ха!) распродаем, следующий будет только через полгода (если от "творческого коллектива" что-то еще останется).
   -- Уговаривали меня взять больше! -- расстроился собеседник. -- Что на город такое количество? А еще область... Не ехать за ней же специально в Москву. Да и там, наверное, уже расторговались.
   -- Через три недели мы доставим вам книгу, если вы, конечно, закажите не сто экземпляров. Иначе дорога не окупится. Пожертвуем мелкими клиентами ради вас.
   -- А на каких условиях?
   -- Да на тех же самых, что вы в Москве брали! Вы черным налом платили? (Малюткин кивком снял мои последние сомнения.) Тогда вам еще и выгодней, ведь мы сами товар привозим. В принципе вы ничем не рискуете -- за три недели успеет выявиться динамика продаж, и уверен, вы захотите взять еще.
   В принципе я тоже ничем не рисковал. В государстве, где народу всегда недоставало цензурных выражений, чтобы выразить благодарность властям за свою счастливую жизнь, "Мат" был обречен на успех.
   -- Что ж, в ваших доводах есть резон. Но у меня условие: в П. вы работаете только со мной. Здесь есть соперничающие фирмы, но я надеюсь их потеснить. Какие вы можете дать гарантии, что не стыканетесь с моими конкурентами?
   Я задумался. Ничего путного в голову не лезло. Ну не божиться же перед ним, в самом деле... И тут ко мне на помощь подоспел Родственник. "Гала", прочел я по его губам. Конечно! Чуть не забыл!
   -- Есть в вашем городе один известный человек, -- с чувством сказал я, -- который настолько нам доверяет, что не боится даже своего единственного сына поручить нашим заботам. К примеру, ценный груз для него передать.
   -- Известный? Я всех известных в городе знаю. Назовите его.
   В ответ я вытащил визитную карточку и зачитал отпечатанный на ней текст.
   -- Это моя визитка! -- удивился Малюткин. -- Откуда она у вас?
   -- Нам ее с приветом для вас, передала одна очень милая особа, чьими гостями мы сегодня ночью имели честь являться! Должен заметить, что у вас отменный вкус, кроме того, наблюдается своеобразная преемственность: у Пикассо была Гала, и у Дали, и у Малюткина тоже...
   -- Гм-м, -- закашлялся преемственник великих. -- Не нужно так громко. Мало ли у кого кто был... Впрочем, данная рекомендация меня устраивает. Уж она-то человека насквозь видит. Давно собираюсь перевести ее в службу финансовой безопасности, но на своем посту она пока полезнее... А что касается сына, который у нее якобы в единственном числе, то тут вы ошибаетесь. Не все так плохо обстоит, -- таинственно добавил он. -- Не все так плохо...
  
   -- Уф! -- сказал я. -- Сегодня ощущаю себя Бонапартом!
   -- Это который Наполеон? -- спросил Николаич, выворачивая на трассу.
   -- Нет, который Бонапарт, -- заметив недоуменный взгляд водителя, я пояснил. -- Он тогда еще не был императором и потому назывался по фамилии. В битве при Маренго Бонапарт к пяти часам вечера вроде бы проиграл сраженье австрийцам, а к семи -- вчистую выиграл его. Вот и я сейчас ощущаю себя так же. Это ж надо, вывернулись! Спасибо тебе, -- обернулся я к Родственнику, -- вовремя ты напомнил о Гале. И тебе спасибо, Николаич, что познакомил нас с таким агентом влияния. Знает, паразит, где назначать свидания хорошеньким женщинам!
   И тут наверное впервые, с момента путешествия, мы расхохотались все трое, включая Родственника, который, по-правде говоря, веселостью не отличался.
  
   Вот уже который час наша машина, натужно гудя, ползла вверх по обледенелому тягуну. Мы двигались в сторону города Е., от которого нас отделяло четыреста километров и вершины Уральских гор. За четыре с лишним часа мы не проехали и половины расстояния и не достигли перевала. Вначале пути нам попалось несколько фур, беспомощно застывших на склоне, но здесь, ближе к наивысшей точке подъема, мы остались наедине с горами.
   Наступила ночь, и температура резко упала. Перчатки примерзали к металлу, когда мы в бессчетный раз выталкивали буксующую машину из ледяной колеи. Непонятно, кто кого вез, но наша "старушка" тоже находилась на пределе возможностей. Николаич озабоченно крутил головой, поглядывая на стрелки приборов, а я с замиранием сердца прислушивался к завываниям измученного мотора: только б сдюжил, только б вынес! Случись сейчас серьезная поломка -- мы могли вполне и не дождаться утра. На сей раз перепалок меж нами не возникало -- не оставалось ни моральных, ни физических сил на разговоры. Мы работали единой упряжкой в гонке, где в качестве приза выступала наша жизнь.
   Я помню, какое испытал облегчение, когда машина вдруг дернулась и, вырвавшись из наших рук, свободно покатила по дороге, увенчанная прилипшей к багажнику перчаткой. Она катилась вперед безо всяких усилий, а мы с Родственником зачарованно смотрели вслед ее удаляющимся огонькам, словно приросшие к тому месту, где Европа встречается с Азией.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ДОРОГИ, КОТОРЫЕ НЕ ВЫБИРАЮТ

ЗОВ ПРЕДКОВ

   Мне приснился сон. Передо мной явился Дед и, укоризненно помахивая пальцем, сказал: "Совсем ты забыл меня, внук. А ведь мне немного осталось. Приезжай, поздравь деда с днем рождения. Последний раз увидимся на этом свете...".
   Я среди ночи привскочил на постели. Видение было столь ярким, что отчетливо помнилось каждое слово. Особенно поразило лицо Деда -- какое-то отрешенное, почти уже нездешнее... Рядом заворочалась жена.
   -- Случилось что? -- сонно спросила она. -- Чего ты вскинулся?
   -- Дед приснился, -- шепотом, словно боясь спугнуть впечатление, ответил я. -- Как живой...
   -- Чего ты болтаешь? Он и так жив, слава Богу. Нам бы до его годков дожить. А что говорит?
   -- Зовет приехать. Говорит, не увидимся больше, если не приеду.
   -- Ты ж всего три дня без температуры, -- жена окончательно проснулась. -- Да и с билетами под Новый год всегда сложности. Как ты поедешь?
   -- Не знаю пока... Не знаю, но чувствую -- ехать надо. Никогда он мне таким не снился. Неспроста он меня зовет...
  
   Мой Дед (именно так, с большой буквы!) являлся легендарной личностью. В молодости, просочившись через заградительные кордоны, он умудрился вырваться из обреченной на голодную смерть украинской деревушки и на подножке поезда укатил в Одессу. Как ему это удалось, как он сумел поступить в Одесский университет, Дед никогда не рассказывал. Доподлинно известно, что по его окончании Деда призвали в Красную Армию и направили в танковое училище.
   Войну он встретил неподалеку от границы, находясь в составе механизированного корпуса, укомплектованного по последнему слову тогдашней бронетанковой техники. Проще говоря, Дед командовал Т-34. Чем там собирались заниматься его корпус, а также еще полтора десятка подобных корпусов, разбросанных вдоль западной границы, историки пока не разобрались. Факт остается фактом -- в 16 часов 22 июня Дед вступил в войну на Львовском направлении.
   Едва начавшись, она могла для него закончиться также быстро, как и для миллионов наших солдат, но Дедова закалка позволила ему преодолеть невыносимые обстоятельства. Расстреляв весь боезапас и оказавшись отрезанным от основных сил, он и его экипаж не бросили машину, а решили продолжать войну. Как бывший математик, Дед рассудил, что кратчайшим расстоянием между двумя точками является прямая, а потому маршрутом своего возвращения избрал шоссе, забитое наступающими немецкими войсками.
   Двадцать пять километров его танк, отвернув бесполезную пушку, таранил и давил победоносную серую орду, расшвыривая ее ошметки по придорожным канавам. Когда наконец они вырвались к своим, "тридцатьчетверка" по башню оказалась забрызганной вражеской кровью, а у механика-водителя обнаружилось психическое расстройство. Его поместили в лазарет с диагнозом, несовместимым с пребыванием в действующей армии, однако немцы быстро поставили его на ноги. Вследствие нехватки кадров и стремительного продвижения неприятеля недееспособного механика опять призвали на службу и посадили за рычаги. Очутившись внутри родной брони, он чудесным образом излечился, и Т-34 вновь ринулся в бой.
   Через месяц Дед получил первый орден -- Боевого Красного Знамени, отличившись в танковом сражении в районе Брод, кроме того, сохранив свой танк в целости, что в начале войны удавалось далеко не каждому. Его "тридцатьчетверку" образца 1940 года впервые сумели подбить лишь через шесть месяцев, уже в декабре, на Калининском фронте, а до того украшенная боевыми шрамами машина исправно оберегала свой экипаж.
   Потом была Курская дуга и жуткая мешанина под Прохоровкой, когда дело доходило до того, что танки таранили друг друга башенными орудиями -- там Дед потерял счет немецким и своим разбитым танкам -- помнил только, что пересаживался с машины на машину то ли пять, то ли шесть раз. А вскорости война для него и вовсе закончилась: на берегу Днепра тяжелый фугасный снаряд перевернул его танк, и с тяжелой контузией Деда отправили в госпиталь.
   Последствия контузии остались у него на всю жизнь. Не раз, будучи у него, я слышал как хрипло и надсадно кричал он в ночи, и этот страшный и в то же время какой-то беззащитный крик, казалось, взывал о помощи, о сострадании, которого в отношении себя Дед никогда не допускал.
   Поселившись с семьей после войны в маленьком украинском Н.-В., он учительствовал в местной школе, а потом на долгие годы стал ее директором. Власти уважали, а ученики любили его во все времена и безвременья. После развала Союза школьники безо всякого принуждения навещали своего давно уже отставного директора, помогая ему возделывать сад, которому он посвятил остаток жизни. Дед вместе с ними проворно взбирался по лестницам, прививал какие-то черенки, обрезал ветки, собирал урожай, таскал ведра из колодца - в общем, вел образ жизни возмутительный для своих восьмидесяти с немалым хвостиком лет. Советские власти объявили его почетным жителем Белгорода, а заодно и Н.-В., "незалежные" подтвердили статус в отношении последнего.
   Вот такой у меня имелся Дед. Навещал я его нечасто, а потом, в круговерти 90-х и совсем стало не до отпусков. Только летом 98 года, аккурат перед дефолтом, я счел положение своей фирмы достаточно надежным (оцените мою проницательность!) и отправился с женой и друзьями на машине в Крым. Почему на машине? Да потому, что Н.-В. лежит в стороне от железнодорожного сообщения с вожделенным полуостровом, а посещение Деда входило в мои планы.
   Дело в том, что Дед собрался жениться! В... какой-то раз. Как и в случае с Прохоровкой, официальный счет Дедовых браков не поддавался точному исчислению. После смерти моей бабушки он предпринял несколько попыток создания семьи, но всякий раз оказывался перед необходимостью поиска новой спутницы жизни. Его избранницы просто не могли угнаться за ним в долголетии, и Дед опять оказывался на положении вдовца.
   На сей раз он решил подстраховаться и потому выбрал невесту на двадцать пять лет моложе себя. Нам с женой выпала почетная обязанность представлять российское ответвление родового древа, и мы не могли, да и не хотели уклониться от визита.
   Молодую звали Галиной Ивановной, и ее хозяйственная деятельность не знала удержу. В доме, где вместе с мамой хороводили две взрослые дочери, спокойных мест не оставалось, и нам пришлось общаться с Дедом на свежем воздухе.
   Всегда живо интересовавшийся проблемами гражданского общества, он дотошно выспрашивал меня о состоянии политического поля России. Я заверил его, что поле сие чрезвычайно унавожено предыдущими вложениями и всходы не заставят себя долго ждать, хотя о съедобности грядущих плодов сейчас можно только догадываться. Дед удовлетворился ответом и перешел было к обзору положения дел на Украине в свете последних рекомендаций Президента США, как тут перед нами возникла Галина Ивановна с листком бумаги в руке.
   Она настойчиво попросила слова и зачитала документ, озаглавленный так: "Официальное Меню праздничного банкета, посвященного таинству торжественного бракосочетания, имевшего место быть в г. Н.-В. ... июля 1998 г.". Программа обещалась быть насыщенной в буквальном смысле этого слова. Перечисление блюд заняло не менее пятнадцати минут и сопровождалось подробным описанием каждого кулинарного шедевра с указанием его количества в общедоступных единицах измерения. Салаты считались корытами, маринады -- кадушками, птица -- поддонами, самогон -- ведрами...
   Например, описание "Студня из потрохов домашней птицы" звучало следующим образом: "Курочек, бедняжек, извели -- страсть! Четыре тазика вышло", а вот как обстояло дело с "Мозгами говяжьими жареными": "Две сковородки всего получилось -- боюсь, мозгов на всех не хватит".
   -- Ничего, -- пробурчал Дед. -- Пускай своими пользуются. Ты, мать, не мешай нам -- я с внуком давно не виделся. А ты тут своими мозгами трясешь!
   -- Пока не утвердишь Меню, не отстану! У меня, как у хозяйки, сегодня перед всем городом экзамен! Сколько гостей приглашено... Вон, -- она кивнула в мою сторону, -- даже из-за границы.
   -- Ты это брось! -- вскипел Дед. -- Как такая заграница? Я что, не за Родину кровь проливал?!
   -- Что теперь Родиной-то называть? -- несмело проговорил я. Дед имел склонность вспыхивать подобно спичке, правда, и гнев его столь же быстро выгорал. -- Не поймешь уже, где и кто мы...
   -- Чего ты не поймешь? Вот сейчас сидим мы здесь, разговариваем и понимаем друг друга. У нас душа болит за одно и то же! И не бытовуха нас роднит, а общность наша, которая в каждом из нас. Пока не прищучит -- сидит это где-то в уголочке, но как только... серьезное что... тогда уж не до бутафорий разных -- тогда мы одно целое -- без различия званий, наций и богатств. Вот что такое Родина, по моему разумению. Извини за тираду -- я много размышлял об этом.
   -- Значит, в такие времена не бывает одиноких...
   -- Не бывает, -- согласился Дед. -- Родные тогда все друг другу -- и в жизни, и в смерти.
  
   Я так подробно рассказал о Деде и о своей предыдущей поездке к нему, дабы объяснить читателю серьезность моего отношения к его личности и всего с ним связанного. Даже этот сон, казалось бы, пустяк, растревожил меня. Несколько дней я ходил, мучался, а потом позвонил Деду.
   -- Алло? -- услышал я его голос. -- У аппарата.
   -- Привет, Дед! -- сказал я, волнуясь. -- У меня вот какая мысль возникла: а что, если я к тебе на день рождения заеду, поздравлю...
   В трубке долго не отвечали. Лишь тяжелое дыхание Деда говорило о том, что связь между нами еще не прервалась. Почему-то я тоже не нарушал молчание и с замиранием сердца ожидал ответа. И он последовал:
   -- Приезжай, как только сможешь... Обязательно приезжай...
  
  

ОТСТУПЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ -- ЛИЧНОЕ

  
   Хотя мое дальнейшее повествование напрямую не связано с маркетингом, продажами и прочими захватывающими явлениями, я, основываясь на иных критериях сопряженности, все же решил присовокупить Третью часть к двум предыдущим.
   Во-первых, главные действующие персонажи по-прежнему неразлучны и двигаются по жизненной дороге рука об руку, а, во-вторых -- сама дорога, как в буквальном, так и метафорическом смысле связывает эту часть с событиями случившимися ранее. Условно говоря, мой рассказ во временном плане тоже делится на три части соответственно: октябрь, ноябрь и декабрь.
   Декабрь 1999 года... Время накануне перемены дат, почти конец двадцатого столетия -- столь много обещавшего, столь мучительного и памятного. Мы едем к моему Деду, чтобы поздравить его, Человека этого века, с днем рождения и пожелать ему... нет, не мы ему -- он уже сделал все, что мог -- он нам должен пожелать то, без чего жить дальше немыслимо... и потому мы снова в пути.
   И наконец: в последней части я отступил от своего прежнего правила обозначения населенных пунктов одними заглавными буквами (кроме города, в который мы стремились и где развернулись основные события). Родство душ людей, населяющих независимые ныне республики, мне захотелось подчеркнуть созвучием их действительных мест проживания. Эти говорящие названия являются лучшим свидетельством неразрывной связи между нами, живущими по разные стороны искусственных границ, обязанных своему возникновению честолюбию одних и беспамятству многих.
   Вроде все сказал. Итак -- в дорогу!
  
  

ИСПОЛНЕНИЕ НАКАЗА

  
   После памятного звонка я занялся практической реализацией плана поездки. Вначале мне пришлось убедиться в неосуществимости железнодорожного варианта -- взять билеты в оба конца с разницей в два-три дня, да еще перед Новым Годом, оказалось действительно нереальным. Авиация вообще отпадала. Последний раз самолеты посещали Н.-В. еще в минувшую войну, во время штурмовки здешнего укрепрайона. Оставалась, как ни крути, только автомобильная версия.
   Но и здесь выявилась масса сложностей. Своей машины у меня нет и не было и, надеюсь, не будет. Дело в том, что я, очень большую часть своей жизни проведший на колесах, на дух не переношу всяческие транспортные средства любой конфигурации и специализации. Зависимость от бездушной машины, пусть даже собственной, меня всегда угнетала. С необходимостью куда-то постоянно мчаться я мирился как с неизбежным злом, но умножать свои страдания личным участием не собирался. Таким образом, возникла потребность в автомашине и водителе к ней.
   Сметливый читатель, наверное, уже догадался, что первым делом я тогда подумал о Николаиче. Однако не все розово обстояло и тут. Пользоваться служебным положением в личных, хотя и благих целях, я считал неприемлемым, а возможностей для материального поощрения почти трехтысячного (в оба конца) пробега у меня не имелось. Понаблюдав за трудом водителя на предшествующих маршрутах, я хорошо представлял себе тяжесть этого хлеба. Окупить его мне было нечем. Ситуация создалась тупиковая, и потому я решился играть открытыми картами.
   -- Это какой дед? -- заинтересовался Николаич. -- Тот, о котором ты рассказывал, что он танком немцев плющил?
   -- Тот самый. Понимаешь, приснился он мне. Говорит, приезжай, мол, больше не увидимся. А как приехать? На поезд билетов нет, самолеты туда не летают, вот я и к тебе...
   -- Н-да, задачка...
   -- Понимаешь, я так рассчитал: если в пятницу, во второй половине дня выехать, то в субботу мы туда доберемся. Есть, правда, загвоздка -- граница украинская. Там всегда сложности -- никак они от комплексов не избавятся -- на каждом шагу свою незалежность доказывают, ну а на границе особенно...
   -- Да через границу как-нибудь прорвемся, я с погранцами дела вести умею, в Финляндию гонял, -- перевел разговор в практическую плоскость Николаич, -- а вот что с работой делать? До понедельника мы ведь никак не обернемся. Когда у твоего деда день рождения?
   -- В субботу, -- обрадовано сказал я (Господи, какой камень свалился с души! Мой верный напарник понял и поверил мне с полуслова -- остальное значило ничтожно мало). -- Не беспокойся, я отмажу. Мы захватим только понедельник, максимум -- утро вторника. А насчет работы не беспокойся -- в конце декабря не работают, а подводят итоги. За бутылкой...
   -- Это верно! -- весело сказал Николаич. -- Надеюсь, и нас там стопочкой не обделят?
   -- Тут и к гадалке не ходи. У них в каждом доме заветная баночка для дорогих гостей схоронена. У кого трехлитровая, а кто и ведро на всякий неожиданный случай держит. Мы с женой прошлым летом у Деда на свадьбе гуляли, так еле ноги унесли... на третьи сутки.
   -- Ну хорошо. Нас заправят, а с машиной как?
   -- Николаич, что касается заправок, поломок, штрафов, питания -- я все беру на себя. Плюс дары рiдной Украiны гарантирую. Какие могут быть разговоры? Скажи честно, я тебя не очень сильно напрягаю?
   -- Знаешь, командир, -- вздохнул Николаич. -- У меня ведь тоже батя воевал и тоже старенький. Сердце за него изболелось... Я здесь, а он там, под Вологдой. Так что я тебя понимаю, командир. Очень даже понимаю...
  
   На следующий день меня вызвал к себе Шеф.
   -- Я имел беседу с Уральским филиалом, -- сообщил он, почему-то приравняв Родственника к неодушевленной субстанции. -- Там все обстоит благополучно. Склад скоро будет готов. С тебя под личную ответственность -- найм экспедиторов и грузовой машины. В январе забросим туда книги. Но я хотел поговорить о другом направлении...
   Глаза Шефа разгорелись, и я понял, что меня ожидают очередные горние высоты.
   -- В ближних регионах страны (интересно, что он считает ближними?) нами не охваченными осталось несколько областей: Поволжье, а также юг России.
   -- Но, Шеф! С имеющимся количеством людей нам такие пространства не освоить. Необходимо обустраивать новые филиалы в указанных районах и уже оттуда кустовым методом окучивать прилегающую местность. Это совсем другой масштаб и затраты. Даже имеющихся контрагентов нам будет очень сложно обеспечить. Нужны свои грузовики, специальная компьютерная программа с базой данных для отслеживания текущих операций, а самое главное -- люди, которым вы могли бы доверить деньги и имущество фирмы. У вас в других областях родственников не осталось? -- бесцеремонно поинтересовался я.
   -- Нет! -- отрезал Шеф. -- На Урале последний. Остальные давно перебрались в нормальные страны. Один я, дурак, тут с вами маюсь... Но, -- спохватился он, -- речь не обо мне. Я пригласил тебя сюда, чтобы дать указание: ты мне подготовишь отчет, обобщающий результаты всех уже произведенных поездок! Так же представишь свои наблюдения, впечатления, словом, опишешь все, что заслуживает внимания. В конце подведешь итоги и выскажешь предложения о перспективах развития. А потом я буду решать и думать.
   -- Как скажете, партайгеноссе! Сроки?
   -- Три дня!
   -- Сейчас прикину... Получается, если вычесть выходные, -- в среду (на ловца и зверь бежит!). -- У меня к вам одна просьба: для полноты картины, я хотел бы привлечь к работе Николаича. Все-таки дорожная составляющая играет очень важное значение в нашей работе. Его наблюдения и оценки могут внести существенную лепту в Обобщающий Отчет, и тогда он станет воплощением...
   -- Хватит! -- оборвал меня Шеф. -- Привлекай кого хочешь, но чтоб Обобщающий Отчет стал воплощением... тьфу ты! -- утром в среду лежал у меня на столе.

БЛИЖНЕЕ ПОГРАНИЧЬЕ

   Итак, в пятницу, в шестнадцать часов мы отчалили. Заправив машину под завязку и затарившись запасными канистрами с горючим, мы полагали, что обезопасили себя от большей части проблем, связанных с посещением братских республик. Забегая вперед, скажу -- и жестоко просчитались!
   Проделав почти пятисоткилометровый путь, мы добрались до конечного российского пункта Лобок и со свистом, благо граница между нашими странами считается формально открытой, влетели на территорию республики Беларусь. Скорость Николаич поддерживал традиционно высокую, но это оправдывалось и лимитом времени, и совершенно пустынными дорогами дружественной республики. Пограничное белорусское Езерище, мы проскочили в темноте, даже не оглянувшись, и очень скоро пожалели о своей невнимательности.
   В километрах тридцати от границы нас тормознули в первый раз. Белорусский страж дорог внимательно изучил все наши документы, а потом попросил предъявить документ, удостоверяющий уплату дорожной пошлины за транзит через страну, гражданами которой мы уже не являлись.
   -- А, что, -- робко поинтересовался я, -- разве нужно платить? У нас же границы свободные...
   -- Нужно! -- твердо ответствовало должностное лицо. -- Границы свободные, а дороги -- нет!
   -- Хорошо, мы заплатим. Сколько стоит?
   -- Двадцать два доллара. Только заплатите не мне, а на пограничном пункте. Мне заплатите штраф.
   -- За что штраф, лейтенант? -- поинтересовался Николаич. -- Мы же не знали, что у вас здесь такие порядки. И на границе никого не было -- нас никто не предупредил.
   -- Незнание закона не освобождает от штрафа! -- веско заметил офицер. -- В Езерищах объявление висит на... третьем от начала доме. Или на четвертом, не помню. Там и нужно платить!
   -- Мы готовы заплатить штраф, -- согласился я. -- Сколько?
   -- Э-э... -- сказал лейтенант, взглянув на звездное небо над головой. -- Сто рублей!
   -- Вашими или нашими? -- опять встрял неугомонный Николаич.
   -- Вы мне посмейтесь тут! -- не оценил юмора гаишник (или как там его по-белорусски?). -- Враз заставлю "зайцами" расплачиваться. А до того заберу права!
   -- Он пошутил, -- быстро сказал я. -- Откуда у нас ваши деньги? Мы даже объявление об уплате дорожного сбора не заметили. Возьмите, пожалуйста, штраф.
   -- То-то же, -- смягчился неподкупный полисмен. Деньги он положил себе в бумажник, даже не сделав вида, что собирается выписывать квитанцию. -- А объявление углядеть, хм... трудновато -- оно там на листочке тетрадном накарябано... Но, -- опять посуровел он, -- кто захочет -- тот заметит! Можете ехать!
   -- А как же пошлина? -- на всякий случай поинтересовался я. -- Мы же ее не заплатили.
   -- Меня это уже не касается! За нарушение правил я вас наказал, а дальше -- дело вольное!
   Запихнув в машину упирающегося и пытающегося опять возникнуть Николаича, я влез следом и открыл военный совет:
   -- Как поступим, напарник? Тридцать туда, там еще проваландаемся, тридцать обратно -- кучу времени потеряем, а?
   -- Поехали вперед, командир. Мы ж уже заплатили. Ну, на крайняк, заплатим еще и к утру проскочим бульбашей. Времени жалко, да и двадцать два бакса не шутка!
   -- Честно говоря, я и не рассчитывал на такие суммы. Ладно, возвращаться -- плохая примета -- дуем дальше!
   Ошибочность данного решения выяснилась довольно скоро, километров через пятьдесят. Разговор со следующим инспектором почти точь-в-точь воспроизводил предыдущий, за одним исключением -- Николаич теперь не ерничал. Потом в течение ночи нас останавливали еще пять или шесть раз (я сбился со счета), причем такса за нелегальный проезд не варьировалась -- отстегивалась очередная стошка, и нам милостиво позволялось ехать до следующей засады. Слава о нас, вероятно, летела далеко впереди, ведь, как известно, радиоволны распространяются со скоростью света... Николаич молчал, до белизны в пальцах вцепившись в баранку, а я слюнявил купюры -- валюта таяла на глазах -- ее просто могло не хватить на удовлетворение правоохранительных нужд целого государства.
   Где-то под Гомелем, уже на исходе ночи, впереди опять замаячил до боли знакомый тулуп.
   -- Братья-славяне ...в дышло! -- простонал Николаич и бессильно уронил голову на руль.
   -- Ваши документы! -- услышали мы в который раз, однако последующая фраза вернула нам веру в человечество. -- Ребята, смотались бы вы на границу -- здесь недалеко, километров пятьдесят всего, а то ведь замордуют. О вашей машине все посты оповещены. Номер у вас приметный, питерский, а зарплату нерегулярно выплачивают...
   Я, не веря ушам, воззрился на капитана. Ничего себе особенного: невысокий, пожилой, с усталыми глазами. Никогда бы не подумал, что дорожные ангелы могут выступать в таком непрезентабельном обличье. Пока мы молча смотрели друг на друга, из машины, кряхтя, вылез Николаич.
   -- А где это недалеко? -- недоверчиво спросил он. -- Мы уже столько отмахали!
   -- Поедете на восток, вот по этой трассе. Через пятьдесят километров упретесь в Брянскую область. Там уплатите, что пролагается, и вернетесь. Дешевле выйдет, ей-богу. В эту сторону вас никто не остановит, я позабочусь.
   -- И штраф не возьмете?! -- поразился водитель. -- Так, за спасибо отпустите?
   -- Вас, по моим сведениям, пощипали уже изрядно. Надо и совесть иметь.
   -- Спасибо, конечно... -- Николаич никак не мог прийти в себя. -- Вы еще долго дежурить будете?
   -- До утра, а что? Как только вы пошлину уплатите, никто вас больше тормозить не станет, и я вам больше не понадоблюсь.
  
   -- ...Во человек! -- захлебывался в эмоциях напарник, когда мы на всех парах мчались на пункт отъема денег. -- Командир, отблагодарить его по-людски надо.
   -- А как отблагодарить? Денег он не берет, сам видел. Чем еще?
   -- Водка у них по талонам, я знаю. Давай поллитру в России купим и проставимся. Выпивка взяткой не считается -- это уважение...
  
   Часа через два мы вернулись на памятный КПП. Сердобольного капитана нигде не было видно. Надо сказать, что слово свое он сдержал: скатались мы в оба конца беспрепятственно. С бутылкой в кармане я не без смущения поднялся на башенку.
   -- Да-да! -- раздалось из-за двери. -- Кто там?
   -- Это мы... То есть я... Хотел сообщить, что дорожный сбор нами уплачен...
   -- Да я знаю, -- капитан в одиночестве пил чай. -- Сообщили уже. Можете спокойно двигаться дальше. Куда, кстати, путь держите?
   -- На Украину или в Украину, никак не привыкну... В Н.-В., одним словом. Дед у меня там, день рождения у него. Сегодня уже.
   -- И вы за этим через всю страну претесь?! Уважаю... Деда, -- задумчиво добавил он. -- Человек, видимо, стоящий, раз вы на такую авантюру решились. Вам еще и с украинцами намаяться придется. У них таможня -- не чета нашей. Там на дурачка не проскочишь...
   -- Это вам, -- решился я и выставил бутылку на стол. -- От всей души... За участие... Не сочтите за взятку...
   -- Вот уж не ожидал! -- расхохотался инспектор. -- Хотел, был грех, попросить вас купить на той стороне, да вроде нехорошо. Не ожидал!
   -- Ну тогда я пойду? -- его реакция меня успокоила.
   -- Куда?! А за содружество стран? А за деда? Нет, так нельзя. Чуток выпить -- сам Бог велел. Я с мороза, вы с дороги. Присаживайтесь, я здесь один, никто нам не помешает.
   -- А как же ваше дежурство? Да и напарник один у меня там в машине.
   -- Причем тут дежурство, -- махнул рукой хозяин будки. -- Кто сейчас ездит? Все по талонам, бензин в том числе. Да еще зимой, по ночам. Разве что какие-нибудь богатенькие россияне, -- он подмигнул мне. -- Шучу! И водителю полезно отдохнуть. Вы ведь всю ночь в дороге? Так вот, спускайтесь вниз и скажите ему, чтобы ставил машину на площадку, а сам шел к нам.
   Николаич наотрез отказался дремать в служебном помещении, но идею отдыха воспринял.
   -- Иди, иди, командир, -- напутствовал он меня. -- Посиди с ним чуток. Зуб даю, что нам потом "зеленую улицу" обеспечат. У них здесь все схвачено. А я пока в машинке прикорну. Движок выключать не буду -- горючки хватает.
  
   -- Как тебе мыслится будущее страны? -- допытывался у меня капитан по завершению вступительных здравиц. -- Я имею в виду ту страну, а не эту.
   -- Если б у нее было будущее, -- ответил я, -- мы б сейчас жили не в разных странах, а в той, которую ты имеешь в виду...
   -- Да-а, развалили все, -- вздохнул мой собеседник, -- но ты не скажи -- это не может длиться вечно. У меня вот, к примеру, как и тебя тоже, родственники за границей: и Крыму, и в Воронеже... Как же мы не одна страна?
   -- Да вот так! Когда мы и наши родственники вымрут, что тогда нас будет связывать? Язык? Так он и у болгар похожий. История? История вещь относительная. Ее по книжкам изучают -- че захотят, то и напишут... Поляки, например, у себя постановили, что их Войско Польское взяло Берлин...
   -- Смотри ты! Однако получается, что ничего мы сделать не можем?
   -- Трудно сказать... Дед однажды сказал мне, что общность Родины мы носим в себе. Если это чувство живо -- никакими границами нас не разделить. Но как такое словами выразить? Не знаю... Наверное, покуда мы будем ощущать, что нас разрезали по живому, до тех пор мы -- одна страна...
   -- А вот евреи, -- капитан оживился и снова налил. -- Живут где угодно, а числятся по еврейской нации. Вроде бы и фамилии берут подходящие, под местное звучание, а все ж тебе не смешиваются, особняком стоят.
   -- Им религия помогает не растворяться среди других народов. Не обязательно вера, но ритуалы -- точно. Может, даже и не осмысленные. Ты ведь тоже справляешь Пасху? Ну и как, в церковь ходишь? То-то же... Так и здесь, только у евреев чувство принадлежности к своему народу гораздо сильнее, чем у других. У них ведь сколько своего государства не было? Долго. Потому они и берегли себя, чтоб было, кому его заселять, когда время придет. Вот оно и пришло...
   -- Хорошо, а чего они тогда все туда не едут? От нас выехали, правда, но до Израиля так и не доехали!
   -- Кто-то доехал и до Израиля. У меня, к примеру, там бывшая жена и сын живут. Сын через два года пойдет служить. А почему не все там? Ну, может, не хотят, чтоб их арабы всех одним махом накрыли, да и места там маловато... А если серьезно, то, наверное, чувство Родины -- не есть только принадлежность к какому-то определенному, пусть даже "избранному" народу. Наверное, все гораздо сложнее... Например, весной, когда корюшка идет, у нас, в Питере, воздух свежими огурцами пахнет. Где еще такое учуешь, к тому же после зимы? Вроде бы мелочь, а отними ее от меня, и станет как-то не по себе. Не знаю, но, по-моему, есть вещи, независимые от пола, расы и себя, любимого. Лиши их тебя -- и вроде бы как по живому отрезали ... Может, это и называется чувством Родины?
   -- Красиво молвишь, сын мой, -- сказал Ваня (я забыл сообщить -- мы выпили на брудершафт). -- Только отчего ж это чувство у нас только во время разлук просыпается? Или при бедах каких, скажем при войнах? Чего мы в другое время, ну прям как собаки, одну кость поделить не можем?
   -- Если б знал почему, то сейчас бы не водку с тобой глушил, а с амвона вещал.
   -- Да проповедников и без тебя хватает, -- отмахнулся капитан. -- Вон, у нас тут один народ зазывал. После моей лекции, говорит, вы не только получите высшее откровение, но и заодно избавитесь от вредных привычек. А я курить никак не брошу, хотя надо бы... Чего только не перепробовал. Ну, думаю, нехай откровение -- важно, чтоб курево побоку. Деньжат поднакопил и дунул на лекцию. Пришел, смотрю, а там -- полный зал. Я сразу успокоился -- не может же столько дураков собраться в одном месте! Сидим, слушаем откровение... часа три, наверное, слушали, как стать счастливыми, богатыми и здоровыми... Вышел я из кинотеатра и на ступеньках машинально закурил -- три часа же терпел! -- затянулся как следует, и тут до меня дошло, что только что я по идее курить должен был бросить! Гляжу, а вокруг народ тоже вовсю дымит и друг на дружку таращится как на идиотов. В зеркало б погляделись... Ну, покуда остальные чухались, я профессионально сориентировался и назад, к проповеднику. Гони, говорю ему, обратно деньги, не то счастья и здоровья огребешь по самые уши!
   -- И как, отдал?
   -- Отдал, сука, конечно, куда он денется. Но ты подумай: нас там было человек триста-четыреста. И все деньги немалые заплатили. А сколько таких сеансов он в месяц устраивает, а в год?! А я до сих пор курю!
   -- Вот ты сам и ответил на поставленный вопрос. Человек, хоть и творение по Образу и Подобию, а все-таки ж с дефектом. Кто, спрашивается, тебя на эту лекцию тащил? Сам пошел, добровольно. Вот и посуди, кто и в чем виноват. Если б не ходили, то шарлатан твой с голодухи бы помер, а так небось процветает.
   -- Ага, кругленький, такой, радостный. Песни пел, а за ним целый взвод таких же подпевал. Тьфу!
   -- Все мы такие... Что имеем, то не ценим, а как проблема -- собой не владеем. Ты извини, что в рифму. Как выпью, на стихи пробивает. Пописываю иногда...
   -- Ишь ты, -- заинтересовался мученик привычки. -- Прочти-ка чего-нибудь в тему.
   -- На любой случай жизни только у Пушкина есть, у меня с этим похуже, но попробую.
   И я зачитал ему свои вирши...
   -- Гм, -- вежливо сказал капитан. -- Ни черта не понял, но... забирает.
   -- Водка тебя забирает, а не мои стихи. Но все равно спасибо, что выслушал. Я их еще никому не читал -- ты первый ценитель.
   -- Знаешь, друг, -- задумчиво сказал он. -- Я в стихах, как говорится, ни бум-бум, но мне кажется, дело не в словах, а в том, что они вызывают. Я вот, пока ты читал, маму покойницу вспомнил. Светлый она была человек... Давай за всех наших дорогих и близких, которых уже нет с нами... не чокаясь... С Богом!
  
  
  

ПРОБЛЕМЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ

   Капитан не бросал слов на ветер. На остальном пути по Беларуси нам навстречу не попадались даже собаки, вероятно, тоже оповещенные.
   К девяти часам утра мы пристроились в хвост длинной вереницы машин, ожидающих прохождения украинской таможни. К двенадцати до заветной границы оставалось еще метров триста, и с такими темпами продвижения мы рисковали встретить Новый Год меж братскими республиками, на ничейной земле.
   -- Поди узнай, чего так долго, -- забеспокоился Николаич. -- Мы так никуда не успеем.
   -- По Украине нам всего двести километров. Только б через таможню прорваться.
   -- Вот поди и узнай, чего там так долго прорываются, -- начальственно порекомендовал мне напарник. Роль благодетеля раздувала его до небес, но я не обижался. -- Нам некогда здесь небо коптить!
   Исполняя приказание, я отправился к зданию таможни, вернее, открытому всем ветрам навесу, под которым толпилось изрядное число страждущих вкусить потусторонней незалежности. Они размахивали какими-то голубыми листочками, ругались между собой и по-отдельности -- в окошке учреждения. Громче всех митинговал какой-то толстяк, упакованный в папаху с причудливой кокардой и цивильную шубу, очевидно, отставной полковник дореволюционного казачьего подразделения. Еще издали я услыхал его визгливый голос:
   -- ...Почем мне знать, что значит "прiзвище"?! Нету у меня прозвища, я не урка!
   -- Так значит, фамилия ваша. Чего вы так растравляетесь?
   -- Еще б мне не расстраиваться, когда меня в третий раз заставляют переделывать эту писульку, да еще на улице, на морозе!
   -- Вы не подскажете, уважаемый, -- подпрыгивал рядом интеллигентного вида путешественник, -- как следует понимать слово "пiдкреслити"?
   -- А это то, чого тебе подчеркнуть треба, -- отзывался добродушного вида дядька в распахнутой телогрейке. -- Да там гдей-то зразок, звиняйте, образчик должон быть повешен.
   -- Может он и повешен, -- раздраженно пробурчал гипотетический полковник. -- Но до него не добраться. Сами видите, что творится!
   В самом деле, стенд с предполагаемыми образчиками перекрывала сплошная стена тел, откуда время от времени извергался очередной счастливчик, который, держа в зубах бесценную декларацию, в один прыжок перемахивал к соседнему окошку, где пытался всучить ее таможенному чиновнику. Если в тексте обнаруживались какие-либо нелады, его отсылали обратно, и тогда он с унылым видом наваливался на спину впереди стоящего, в ожидании момента, когда тот закончит свои дела и уступит ему место. Ситуация своим накалом весьма напоминала обстановку в мужском туалете в перерыве аншлагового футбольного матча.
   -- Вы же видите! -- опять сорвалась на фальцет папаха. -- Это же содом, а не таможня!
   -- Шо правда, то правда, -- соглашался мужик в телогрейке. -- Я з лита такого не бачил. Все поспешають, всем некогда -- Новий рик на носу!
   -- А вот еще, -- интеллигента продолжало трясти то ли от холода, то ли от возбуждения. -- Не пойму я, а зачем подчеркивать-то? Тут написано: "чоловiчий"? Пардон, а разве иное возможно?
   -- Ясен перец! -- захохотал полиглот. -- У тебя шо, жинки немае?
   -- Простите, но причем здесь моя личная жизнь? Я не могу понять, как может существовать не человечий индивидуум?
   -- Господи, это даже я знаю, -- полковник отчего-то успокоился. -- "Чоловiчий" означает, мужской. Вот вы, к примеру, мужской... пол. Хотя... -- он критически оглядел собеседника и умолк.
   Я решил, что пора присоединиться к разговору.
   -- Добрый день, а не подскажите, где можно взять чистые бланки документов?
   -- Где-где, -- отставной опять завелся, -- там же, в ...! -- он махнул рукой в сторону клокочущего водоворота. -- Можешь попробовать взять, только не нагибайся, чревато.
   -- Зачем вы так, -- интеллигент оскорбленно поджал губки. -- Я там два раза уже побывал, и заметьте, почти что не помятый!
   -- Вот именно, что почти... -- бравый военный демонстративно скривился и парадным аллюром затрусил прочь.
   -- Да нема чого туда соваться! -- пробасил услужливый толмач. --У меня энтих бланкив навалом. Сто корбованцев за штуку. Росийських.
   -- У вас здесь на все случаи жизни -- одна такса, -- сказал я, привычно доставая бумажник. -- Давайте сразу две штуки, про запас. А языковая консультация входит в услугу?
   -- Треба пояснить чего? Будь ласка, в смысле, пожалста.
   -- Да вот "вартiсть" -- что еще за птица? Не знаю, с чем сопоставить даже.
   -- Це стоимость по-русски.
   -- А "мито"? Что за штучка?
   -- Це пошлина...
   -- А как вы объясните мне, что здесь за "сума" такая? -- перебил не унимающийся интеллигент. -- Это что, от сумки?
   -- Цыть! -- оборвал его мой консультант. -- Сума есть бабки. Плати, потом пытай! Не бачишь, шо я с клиентом размовляю. Говорю то есть, -- услужливо пояснил он для меня персонально.
   Вот на такой украино-русской "мове", точнее сказать, языковой смеси, обильно сдобренной интернациональным матом, и строилось наше общение. Декларация вкупе со страховкой на машину требовали недвусмысленных ответов на пять с лишним десятков вопросов, изложенных на языке принимающей стороны. Не уверен, что даже коренные жители независимой ныне державы смогли бы самостоятельно заполнить столь дотошные анкеты. Оформить их в качестве билингвы, вероятно, не позволяло обостренное чувство национального достоинства, и сама трудность прохождения границы, по всей видимости, должна была символизировать самостийность данного государственного образования от бывшей империи.
   С такими вот мыслями я возвращался к нашей машине и так в задумчивости прошел бы мимо нее, если б из меня не окликнул Николаич.
   -- Далеко собрался, командир? -- услышал я его насмешливый голос.
   Обернувшись, я убедился, что за время моего отсутствия, очередь сдвинулась метров на пятьдесят. Судя по всему, нам оставались не менее двух часов ожидания до попадания в Царство свободы и независимости.
   -- Ну и что ты там выяснил? -- поинтересовался пан начальник.
   -- Во-первых, выяснилось, что на Украине теперь другой язык. Сколько ни ездил сюда раньше -- не замечал. Диалект, конечно, присутствовал, так ведь он и на Вологодчине присутствует, однако ощущать себя иностранцем на родине предков своего папаши еще не доводилось.
   -- Скажи спасибо, что он у тебя не из чухонцев, к примеру, а то совсем бы замучился понимать!
   -- Во-вторых, достал чистые бланки документов, которые надо заполнить. Кроме того, обзавелся словариком особо продвинутых слов. Так что заполняй, а я буду тебе подсказывать, чего там имеется в виду.
   И мы дружно принялись за дело. Время летело незаметно, и работа успешно продвигалась, когда вдруг выяснилось, что я недостаточно тщательно провел лингвистический поиск.
   -- Заборона, -- прочитал Николаич. -- Навродь бороны иль обороны. На самом-то деле что?
   -- У меня такого слова нет, -- несколько растерялся я. -- А где ты его нашел?
   -- Да вот, отдельно прописано, заборона, мол, потом горилка... а при ней еще... пляшка.
   -- Ну, горилка -- это и ежу понятно, а вот с пляшкой сложнее...
   -- Командир, вряд ли даже здесь горилку ведрами меряют (я промолчал, не хотелось его заранее обнадеживать), значит пляшка-фляжка -- бутылка, пузырь, стало быть, по-нашему.
   -- Хорошо, допустим, пляшка -- это бутылка, а как с обороной быть?
   -- Типа, по моему опыту скажу, что они все от нее, родимой, обороняются. Вот когда я фуры в Финляндию гонял, там тоже здорово от нашей "сорокоградусной" оборонялись. Видишь ли, литр с собой можно и ни грамма больше!
   -- Значит, выходит, что "заборона" -- это что-то вроде запрета? Запрещение, говоря казенным языком?
   -- Точно. Эх ты, а еще хохол -- в свой собственный язык не врубаешься!
   -- Мать у меня русская, сам я в Сибири родился, а отец в Иркутском университете учился, где с мамой и повстречался. Откуда я могу знать украинский, если с пяти лет живу в Питере? Кстати, помнится, ты заявлял, что служил на западе Украины? Тогда тебе, конечно, будет нетрудно расшифровать еще одну закавыку, криптограф ты наш доморощенный...
   -- Легко! Давай ее сюда, чего там, посмотрим... э-ээ... "власник"... Мг-м.
   -- Чего съел, перекладач? Да ты не обижайся, здесь так переводчиков именуют. Меня один знающий человек на сей счет просветил. Итак, какие будут предположения? Заранее довожу до сведения, что к власовским формированиям данный фрукт не относится.
   -- Власник, власник... Хиппи, что ли?
   -- Думаешь, хипам в Украйне заборона? Думай, перекладач, ты ж у нас розумний.
   -- Гадаю, що, -- неожиданно перешел на мову и Николаич, -- гадаю, що це... поп!
   -- С чего ты взял? По каким таким раскладам?
   -- А вот по таким, что, когда у нас рядом с селом монастырь имелся, так там вся братия во власяницах разгуливала. В одеже такой специальной. Мне бабка сказывала.
   -- Власяницу носили не попы, а монахи. Аскеты, заметьте! К тебе это не имеет никакого отношения.
   -- Причем тут я? -- возмутился напарник. -- Мы же счас власника перетираем!
   -- Сообщаю тебе по секрету, что упомянутый типаж -- одной с тобой конфигурации. Собрат по несчастью, можно сказать.
   -- Хм... А кто тогда я такой?
   -- Хороший вопрос. Я с удовольствием обратился бы к поднятой тобою теме, но не хочется отвлекаться. Понятие, которое мы разбираем, находится вне моральных категорий.
   -- Да ладно, все умничаешь... "категории"... Сказал бы просто: лапоть ты деревенский, Николаич, хоть и на машине!
   -- Уже теплее. Ну, последнее усилие... Ты...
   -- Не знаю я, как будет "лапоть" по-хохлядски, -- мрачно сообщил несостоявшийся монах. -- С ихними вопросами совсем с глузду сдвинешься. Что я, шпиен какой, чтоб все языки понимать?
   -- Не ершись, сам напросился. Я тоже не знаю, как звучит "лапоть" на украинском, я совсем другое имел в виду. Смысл данного слова, или же глузд, как вы изволили выразиться, на нелюбимом тобой языке означает всего лишь владелец. Что, съел, власник лапотный?
   Вот так, беззлобно и двуязычно переругиваясь, мы коротали время в медленно движущейся очереди. Наконец дошел черед и до нас. Помимо оформленных бумаг мы сдали для ознакомления и свои паспорта, причем я попытался косвенно акцентировать внимание таможенного чиновника на звучание собственной фамилии, что, по моему разумению, должно было вызвать его благосклонное к нам отношение. Однако я опять недооценил степень незалежности.
   -- Да будь ты хоть сам Тарас Бульба, -- хмуро пробурчал он, с видимым неудовольствием листая мой паспорт. -- Чего претесь как угорелые? Продыху от вас никакого нет. Цель приезда?
   -- К родственникам погостить, тут недалеко, в Н.-В.
   -- Далеко, близко -- пошлина десять гривен. Вон в соседней будке оплачивается, там же обменник. Лишнего горючего с собой нет?
   -- Нету, -- подтвердил Николаич. -- Одна канистра в багажнике, запасная. Больше нету.
   -- Вылить. Провозить можно только то, что в баках!
   -- ?..
   -- Я что, неясно сказал? Спиртного сверх установленной нормы не имеется? Если при досмотре найдут -- пить будете здесь же или оставите на въезде.
   -- Мы все поняли, -- язвительно сказал я. -- Бензин выльем, водку выпьем, пошлину заплатим и с ветерком тронемся...
   -- С ветерком вы тронетесь или еще с кем, меня это не касается, я вас предупредил. Проезжайте на досмотр.
   Пока Николаич пристраивался в очередь на досмотр, я успел оплатить пошлину и обменять деньги. Часть рублей я благоразумно оставил, озаботясь проблемой обратной дороги, о чем, забегая вперед, сожалеть не пришлось.
   Вернулся я к машине очень вовремя. Вислоусый, классического вида служивый запорожец в чине сержанта бесстрастно внимал Николаичу, слегка помахивая перед его носом злополучной канистрой. Зная о степени ее наполнения и обратив внимание, с какой непринужденностью он обращается с ее нехилым весом, я заранее согласился со всеми требованиями украинской таможни.
   -- Вылити треба, -- похоже, уже не в первый раз втолковывал репинский персонаж моему горячившемуся напарнику.
   -- Да, вылить! А ехать-то на чем? -- возмущался тот.
   -- В ста метрив -- бензинова колонка.
   -- Значит этот здесь вылить, а там за него снова платить? -- возмущался рачительный Николаич. -- Да ты хоть понимаешь, к кому мы едем? Мы ж к герою войны на день рождение едем, не будь его, ты бы тут сейчас не торчал!
   -- Треба вылити, -- мягко ответствовал неблагодарный потомок.
   -- Господин офицер (я б его и в генералы произвел, но боялся переборщить), хочу сделать чистосердечное признание: мы, ко всему прочему, провозим также и незаконное количество алкоголя. Незнание закона, как известно, не освобождает от ответственности и, потому я добровольно готов сдать вам контрабандные излишки спиртного.
   С этими словами я полез в машину и извлек бутылку дорогущего марочного армянского коньяка, который вез Деду в качестве презента, благоразумно рассудив, что лучше сразу снять все возможные дальнейшие претензии и скорейшим образом пересечь Государственную границу.
   -- Хм, -- впервые оживился пограничный блюститель. -- Мабуть, дорогий? Скильки ж його всего у вас? -- спохватился он.
   -- Всего было четыре бутылки, -- бодро соврал я. -- Лишнюю вручаем вам, и прошу оформить ее изъятие задним числом, потому что мы и так сильно опаздываем к моему деду на день рождения!
   -- Що ж, мы нелюди? -- оскорбился тот. -- Розумием, шо герой вийни и треба поздоровити. Пройжджати, будь ласка.
   Шлепнув штамп, он собственноручно поставил канистру в багажник и, подмигнув мне, шагнул к следующему автомобилю.
   -- Ты что, опупел? -- прошипел мне на ухо Николаич. -- На сколько этот коньяк тянет?! Наверное, две таких канистры налить можно.
   -- Может, и больше, -- в свою очередь шикнул я. -- Да только, боюсь, одним бензином мы б не отделались. Вон, у тебя машина замызганная, фара треснута, да мало ли еще к чему прицепиться можно. В прошлом году, когда мы в Крым ехали (это я излагал, уже сидя в машине), за что нас только не останавливали! Мы-то с женой прикатили на дедову свадьбу на поезде, и ребята нас уже оттуда забирали, а потому я всех местных дорожных прелестей не представлял, хотя и был о них наслышан. Так вот, караулили нас здешние "даишники", как партизаны фрицев -- на каждом километре. Увидят питерские номера, на бегу сочинят какое-нибудь прегрешение -- и плати! Причем в старые советские правила от руки впишут какое-нибудь дополнение и тычут в него, вот, мол, на законных основаниях обдираем.
   -- Да ты че... -- Николаич резко затормозил. -- Слушай, командир, я думаю, что надо поискать объездную дорогу. По трассе не пойдем, никаких денег не хватит. Нам еще на что-то вернуться надо.
   -- Верно мыслишь. Карта у меня, к сожалению, не очень подробная. Хотя вот тут вроде действительно можно петельку сделать. Лишние километры, но без засад.
   -- Давай, штурмани. Нам после Урала ни горы, ни степи не страшны, авось прорвемся. Главное, доехать до вечера. У тебя, что совсем подарков деду не осталось?
   -- Ну зачем? Есть еще одна бутылка, а потом, я ему такую книжку везу, из наших новых, что пальчики оближешь! Ему, как молодожену, с намеком.
   -- И что за вещь?
   -- Во, "Хрен -- целитель" называется. Вообще-то книга о пользительности овощного продукта, но в ней заголовки всю погоду делают, такой, например: "Здесь русский дух -- здесь хреном пахнет"! Каково? Или еще лучше: "Хрен на много-много лет". Прелесть, а не книга. Но больше всего меня умиляет вот эта глава: "Красоту спасет хрен", с подзаголовком: "Для милых дам"! Ну не гениально, скажешь? Или вот: "Всем хренам хрен". Думаю, дед оценит. И не только как мичуринец...
   -- Шеф у нас, конечно, выдумщик, а касаемо того, от чего спасет хрен -- так даже мне интересно стало, -- сказал Николаич, после того как откашлялся и вытер слезы. -- Однако не слишком ли сильно для деда, не обидится? Все-таки старый человек...
   -- С юмором у него все в порядке. А насчет его старости -- я тебе вот какую быль расскажу. После свадебного застолья подошел он ко мне и говорит, так, мол и так, ему, конечно, неловко, но не могли бы мы эту ночь провести в доме дочери его нынешней жены?
   -- Зачем?
   -- Вот и я его об этом же спросил. Знаешь, что он мне ответил? Говорит, ну, ты, как мужчина, меня должен понять -- первая брачная ночь... то, да се... Войди, говорит, в мое положение.
   -- Ну, ни фига себе! -- присвистнул Николаич и чуть не въехал в будку (слава Богу, что пустую), с вензелем "ДАИ" на околышке. -- Твой дед -- сущий орел! Как говоришь, "Секреты хреноводства"? Ему эту главу можно не читать. Он сам академик. Теперь я окончательно понял, почему ты к нему посреди зимы сорвался. Хорошо, что я с ним познакомлюсь. У такого человека много чему научиться можно.
  
  
  

НА БЛИЖНИХ ПОДСТУПАХ

   Часам к пяти вечера, уже в сумерках, мы добрались до места. Н.-В., будучи сверстником Москвы, некогда принадлежал к Волынскому княжеству и все исторические перипетии, выпавшие на долю нашего Отечества, успел хлебнуть с избытком.
   Камни древней крепости периода монгольского нашествия и полуразрушенные доты времен нашествия немецкого живописуют циклы его исторического бытия. Сквозь быки взорванного петлюровцами моста струится река с лучезарным названием, которая несет свои воды к страшному месту, в конце века двадцатого ставшее синонимом ядерного Апокалипсиса. Оказавшись на переплетении дорог, эпох и судеб Н.-В. вошел и в летописи, и в литературные произведения, и в воспоминания полководцев. Теперь он вошел и в данную книгу...
   В книгу-то он "вошел", а вот мы на самом деле с грохотом сверзились в обледенелую канаву, пересекавшую дорогу поперек первой же городской улицы. Избытком освещенности Н.-В. не отличался даже в лучшие годы, а теперь, в пору становления обособленности, так и вообще погрузился во мрак.
   Как потом выяснилось, городские власти пару месяцев назад осуществили блестящую (в смысле сбережения финансов) боевую операцию по нелегальной врезке в проходящую неподалеку транзитную газовую трубу, после чего в городе началась лихорадочная копка рвов под будущие коммуникации, незавершенная по причине совершенно нежданно нагрянувшей зимы. Жителям же недотянутая газификация обошлась в хорошую "копiку", хотя самого газа они так и не увидели. Электропитание в город уже давно подавалось с частыми перебоями, и потому все надежды возлагались на "москальский" газ, который, независимо от происхождения, гарантировал тепло и сберегал скудные местные ресурсы.
   Однако, как уже сказано выше, холода пришли неожиданно в срок, и грызть мерзлую землю оказалось невозможным. Строительство замерло, а те, кто в предвкушении благ цивилизации, поразбирал в своих домах печки, очутились на положении терпящих бедствие полярных исследователей. К примеру, Дедова печь по причине подобной реконструкции (я совершенно не разбираюсь в печных технологиях) работала только на треть от проектной мощности, что делало существование в его доме, мягко говоря, некомфортным.
   Но все это выяснилось позже. А пока мы выталкивали машину из траншеи, поминая при помощи интернациональных языковых выражений всех дорожников на свете. Справившись с нелегкой задачей, забрались обратно в автомобиль и открыли очередное совещание на высшем уровне. Особенности национальных дорог требовали конструктивных решений.
   -- Здесь и машину угробить недолго, -- взял слово вспотевший от переживаний напарник. -- Стоило в такую даль тащиться. Тут и фары не помогут!
   -- Погоди... -- я лихорадочно пытался спасти положение. Выручила память на лица. -- Помнишь Малешкина? Ну, того, который в кино бежал впереди своей самоходки! Счас мы осуществим нечто подобное.
   -- Ты че, впереди машины побежишь, что ль? А я за тобой ползти буду?
   -- Не побегу, а пойду. И тебя подстрахую, да и мне так ориентироваться проще будет. В темноте на ходу я ни хрена (не будь он к ночи помянут!) не увижу. Городок хоть и небольшой, но путанный. Промахнуться здесь -- раз плюнуть. И тебе, кстати, полезно иногда попрактиковаться в неторопливой езде. Совсем замучил меня своими ускорениями.
   -- Как скажешь, командир! -- ухмыльнулся Николаич. -- Только береги конечности. Из ямы я тебя, конечно, вытащу, вот только склеить не сумею.
   -- Ты меня сам в яму не столкни. Знаю я твою привычку рвать с места. Не дай Бог, наподдашь бампером! Я тогда на том свете первым буду, кто тебя встретит, и радостного приема от меня не жди.
   Произнеся такие напутственные слова, я нехотя выполз на мороз. Улицу укутывала плотная, почти глубоководная тьма, сквозь которую с трудом просачивались редкие огоньки и только наша машина своими прожекторами, чуть рассеивала мрак. Впереди маячила очередная канава, и я, подталкиваемый бьющим в спину светом, осторожно двинулся к ней. Николаич тронул машину следом.
   Спустя несколько шагов обнаружилось, что кто-то заботливый перекинул через нее мостки, однако слишком узкие для колеи нашего автомобиля. Пришлось растаскивать доски, примериваться, подстраиваться, затем Николаич исполнил цирковой номер, и машина плавно перекатилась на другую сторону. Потом я опять все сдвинул в прежнее положение и перебрался сам.
   Такими вот способами мы наконец добрались до центра города, где освещение, пусть и номинальное, все-таки присутствовало. Украшением центральной площади Н.-В., несомненно, является кинотеатр им. Щорса. Какое отношение имел легендарный комдив к кинематографу, сказать трудно. Вроде бы существовала экранизация его боевых революционных деяний, но как вы понимаете, премьеры ее он уже не застал. Видимо, в название данного культурного учреждения изначально вкладывался некий сакральный смысл.
   В остальном здание полностью соответствовало своему назначению, потому что, как и во всяком уважающем себя постперестроечном кинотеатре, внутри него сосуществовали мебельный салон, бюро оказания всяческих нечеловеческих услуг и БАР. Именно так, без имени собственного, обозначалось элитное питейное заведение, чем подчеркивалась его исключительность и неповторимость в масштабах Н.-В. Что касается БАРа, так о нем у меня остались самые теплые воспоминания...
  
   Когда в прошлом году, накануне отъезда в Крым, мы вместе с приятелем забрели в этот самый БАР, то первым делом убедились, что у здешнего населения напрочь отсутствует склонность к культурному времяпровождению. Помимо нас в БАРе обнаружилась лишь одна парочка, да и та, судя по оранжевому цвету содержимого в бокалах и хмурым физиономиям, потребляла нечто химическое.
   -- Ха! -- сказал тогда мой друг Паша. -- Мы своих теток специально с собой не брали, а тут и глаз положить не на что!
   -- Однако есть расклад напитков, -- заметил я многозначительно. -- Дедово меню уж больно однообразно: и днем и вечером -- одно и тож...
   -- Да, -- согласился Паша. -- С самогонкой пора завязывать, а то улыбнется нам Крым. По утрам все хужее себя чувствую. Давай напоследок чего-нибудь цивилизованного тяпнем!
   И действительно: известные нам марки коньяков и водок здесь соседствовали с многочисленным семейством украинского горячительного. Стоило все это великолепие по сравнению с российскими аналогами до смешного дешево, потому мы могли себе позволить устроить целый дегустационный сеанс. Расторопный бармен, как музейный гид, вводил нас в курс дела, потчуя байками о вкусовых и целебных качествах того или иного эликсира, и находился в приподнятом настроении, видимо, в предвкушении сегодняшней выручки.
   Едва мы успели бегло ознакомиться с содержанием экспозиции (и собирались уже приступать к более углубленным исследованиям), как в зал ввалилась группа разномастно обмундированных правоохранительных чинов во главе с майором. С грохотом сдвинув два столика вместе, они уселись за них и, не предпринимая дальнейших действий, выжидательно повернулись в нашу с барменом сторону. Прибывшее войско, надо признать, являло собой вид красочный и грозный. Все бойцы, за исключением майора, были оснащены пистолетами различных марок; их камуфляжные одеяниях поражали пестротой раскраски, а береты отливали всеми цветами радуги: от фиолетового до ярко-желтого. Майор носил каску. Он единственный, кто предпочитал обычный милицейский мундир, зато у него имелся автомат.
   При их появлении с нашего радушного хозяина моментально слетела вся его веселость и он, с трудом сдерживая негодование, прошипел в сторону доблестной рати:
   -- Как всегда?
   Не дождавшись ответа, он выставил в ряд требуемое количество стаканов и начал наполнять их какой-то желтоватой жидкостью, бормоча сквозь зубы:
   -- ...И ведь никогда не заплатят, сволочи, привыкли на дармовщину...
   -- А кто эти славные воины? -- поинтересовался я.
   -- Да менты тутошние, -- пояснил несчастный бармен вполголоса. -- Взяли моду являться сюда и бесплатно нагружаться за мой счет. Стращают какими-то рэкетирами. А откуда здесь рэкетиры возьмутся? У народа ни гроша ломанного за душой, выручка -- нулевая, скоро заведение накроется. Они вот самые первейшие рэкетиры и есть, -- злобно добавил он, водружая стаканы на поднос.
   -- Слушай, братан, -- сказал чуть захмелевший и от того раздавшийся душою Паша. -- Не плачь, мы тебе их выпивку оплатим. Ты к нам по-человечески отнесся, так и мы в долгу не останемся.
   -- Да, -- поддержал его я. -- Лекция получилась весьма познавательная и по качеству и по количеству. Надеюсь, они не "Камю" потребляют?
   -- Да что вы, -- несколько приободрился работник сферы услуг. -- Нашу местную хлещут. Спасибо, конечно, но вы гости, а эти, -- он опять помрачнел, -- ... хозяева, чтоб им в печень! Вы мне и так сегодня месячный план сделали.
   -- Так сделаем двухмесячный! -- пристукнул кулаком Паша. -- Давно хотелось по-свойски с вашими ментами потолковать. Совсем замучили, пока сюда ехали, -- в который раз пожаловался он мне.
   -- Ты не очень-то нагнетай, -- я опасливо покосился на оружейный арсенал борцов с преступностью. -- Мы здесь в качестве интуристов, и международный конфликт нам ни к чему.
   -- Не боись, -- уверенно сказал Паша. -- В Совдепии всегда иносранцев любили и я наконец желаю им побыть!
   Захватив свой стакан, он отправился вслед за барменом, на ходу громогласно оповещая, что сегодня все пойло, которое в состоянии усвоить внутренние органы Н.-В. оплачивают дружественные хохлам болелы питерского "Зенита". Пропустив мимо ушей несколько фамильярное обращение по национальному адресу, но верно ухватив саму суть предложения, бойцы оживились, поскидали береты на стол и стали похожи на человеков. Только майор остался в каске, хотя и он затвора вроде бы не передернул.
   -- Привет, братья-славяне! -- донеслось до меня залихватское. -- Как в живется в могутной Украинщине?
   Я поежился. Пашкин оптимизм мог нам дорого обойтись. Кто его знает, до каких пределов продвинулось здешнее самоопределение, может аж до польских границ? На всякий случай, я решил присоединиться к их теплой компании, дабы при необходимости иметь возможность оперативно повлиять на ситуацию.
   -- Вот, прошу любить и жаловать -- мой друг и тоже хохол, -- как родного, встретил меня Паша. -- Правда он не натуральный -- языка не знает, сала не любит.
   -- Добрый вечер, -- сказал я. -- Разрешите к вам присоединиться, а то мой приятель чер-те что вам про меня наговорить может.
   -- Вот еще, -- развязно ответствовал захмелевший интурист. -- Очень интересно нам тебя обсуждать! Мы тут об разъединении толкуем. Вот, кстати, что такому, как ты, делать? Стоять, раскорячившись одной ногой в России, а другой в Украине? А хозяйство тады куда выкладывать, ха-ха!
   -- Ха-ха! -- со знанием дела поддержал его самоопределившийся народ.
   Я успокоился -- раз ценят столь неуклюжие шутки, значит, мы еще находимся в пределах общей страны. Хотелось, правда, напомнить Паше, что с его смешением кровей ему самому впору бы вставать на мостик, но не захотелось развивать эту тему.
   -- Вот я и говорю, -- продолжил Паша дискуссию, прерванную моим появлением, -- кому от того лучше стало? Чтоб флажками разных цветов махать, -- друг от дружки отделяться надо было?
   -- Че ты на эмоции давишь? -- раздраженно спросил усатый верзила. -- У меня пол родни в России, сам я русский, да здесь нас всех в ту же позу, что и твоего приятеля поставить можно. Сам-то отчего такой чернявый?
   -- Ну, -- смутился Паша, -- я тоже не истинный ариец. Я -- о другом.
   -- Я тож о другом! Чего кулаками махать, раз дело сделано? И вы и мы -- все дураками были... А дураков учить треба. Вот и учимся.
   -- И как, получается? -- предмет беседы меня заинтересовал, благо приобретал животрепещущий акцент.
   -- А нам и не надо учиться, -- вступил в разговор пожилой спецназавец, -- мы ж не западенцы какие. Только до Бога высоко, а до царя далеко. Мы люди махонькие, кто нас спрашивать будет?
   Все помолчали. Лишь булькала разливаемая по стаканам горилка.
   -- А я вот ще вам кажу, громадяне, -- вдруг произнес до того молчащий майор. -- Делить нам и правда уже нема чого, а вот сливаться назад -- тут погодить треба. А вас там вийна, с чого нам така радисть? Радость, -- поправился он, по всей вероятности, специально для нас с Пашей. -- Мне в Чечню небажання. Неохота, -- майор опять вспомнил русский язык. -- А вообще, "Динамо" Киев -- лучшие! -- неожиданно перевел он стрелки -- Давайте жахнем за футбол, и чтоб воевали мы лишь на поле.
   -- Лично я пью за донецкий "Шахтер", -- проговорил усатый, -- а в остальном -- поддерживаю.
   -- Вы как хотите, а мы -- за "Зенит"! -- объявил Паша. -- Не обижайтесь, если задел кого. Мне у вас нравится, особенно цены. Да и мужики вы не торкнутые.
   -- Вы где остановились? -- спросил майор. Теперь он общался исключительно на русском. -- На какой улице?
   Я назвал.
   -- О-оо! -- обрадовался усатый русский верзила. -- Это ж моя территория. Ежли кто дое...ся -- сошлитесь на Пупырышко -- враз отстанут. Гарантия!
   -- Спасибо, -- сказал я. -- Мы запомним. Господин Пупырышко -- это, очевидно, вы?
   -- Он, не заметно, что ли? -- усмехнулся майор. -- Все, хлопцы, по коням, пора и честь знать. -- Давайте по последней, за содружество наций!
   -- И стран, -- многозначительно добавил Паша. Видимо идеи интеграции глубоко въелись в его тонкую душу. -- Я пью до дна...
   С одноименной песней на устах мы уже в полной темноте доковыляли до Дедова дома, где нас дожидались встревоженные жены. Но что характерно: никто за все время пути к нам так и не дое...ся, несмотря на опасения господина Пупырышко, хотя мы пели исключительно по-русски, правда, не вовсю глотку. А так -- лишь собаки заливались нам в след да окна загорались в домах, которые мы оставляли позади... "Я пью до дна за тех, кто в море...", а также в наряде, дороге и я бы добавил -- на распутье...
  
   Итак, мы оказались в центре Н.В. Здесь дорожное покрытие не слишком пострадало от последствий газификации, к тому же тусклый фонарный свет давал возможность ориентироваться на местности. Центральная площадь являла собой единственное светлое пятно в городе -- выходившие на нее улицы тонули в густом мраке.
   -- Уфф-ф, -- выдохнул я, вваливаясь в машину. -- Чуток передохнем, а то я уже до костей продрог.
   -- Далеко еще? -- поинтересовался Николаич.
   -- Да нет, относительно близко -- пешком туда минут за двадцать дойти можно, но на машине, сам понимаешь, придется добираться куда дольше...
   -- Да-а... дороги эти... -- напарник помолчал, подбирая наиболее точное определение. -- Кал сплошной, ежели не выражаться.
   -- Это еще мягко сказано... А с чего это ты вдруг таким культурным заделался? -- поинтересовался я. -- Можешь и выражаться -- с нами дам нет.
   -- Ты что, забыл, к кому мы едем? -- строго спросил меня Николаич. -- К деду твоему, герою войны, у меня самого батя воевал... К тому же ты рассказывал, что он еще много лет учителем был. Как я могу при таком человеке материться?
   -- Ну, я-то не герой войны! При мне можно.
   -- Знамо, не герой... Я себя заранее регулирую или как это... настраиваю! Потому -- как настроишься, так и покатит. Там небось и другие ветераны будут?
   -- Расслабься, Николаич! Наверное, будут и ветераны, не знаю, а вот прекрасный пол я тебе гарантирую. Даже с избытком. У жены Деда две дочери, плюс племянница или племянницы? Короче, количество баб учету не поддается. Дед как в курятнике живет, ему чуток мужской солидарности не помешает, хотя бы в выражениях. Так что приглаживай остаточные вихры и дуй за мной. Я хотел сказать -- ползи, -- торопливо добавил я, заметив, как постное выражение лица сего праведника чудесным образом сменилось на куда менее благообразное. -- Если все пойдет хорошо -- через какой-то час мы сможем насладиться всеми плодами этой земли! (Тогда я сказал нечто подобное по смыслу, но куда менее банально и литературно.)
  
  
  

ВСТРЕЧА ПОКОЛЕНИЙ

  
  
   Дом Деда сиял огнями, словно одинокий корабль в ночном море. Жители соседских строений, по-видимому, либо поголовно присутствовали на торжестве, либо с горя перепились (те, коим в таком приглашении было отказано) и теперь спали беспробудным сном. Во всяком случае, окружавшее Дедовый дом пространство визуально не фиксировалось.
   Оставив Николаича в машине, я отправился на рекогносцировку. Поднявшись на ступеньки, и с трудом отыскав кнопку звонка, я дал короткий сигнал, возвещающий о нашем прибытии. Ответа не последовало. Изнутри продолжали доноситься звуки шумного застолья и поскольку, очевидно, все свои были уже давно в сборе, на посторонние звуки внимания никто не обращал. "Им там хорошо, -- отчего-то подумалось мне, -- а мы тут, как собаки на морозе...". Жажда тепла и света укрепили мою настойчивость, и теперь звонок верещал непрерывно, хотя с тем же результатом, что и ранее. "Ах так!..".
   Сбежав с крыльца, я с яростью забарабанил в ближайшее окно, за которым смутно угадывался чей-то массивный силуэт. В мгновенье ока шум оборвался, силуэт заметно вздрогнул, потом совсем исчез из пределов видимости, а на его месте замельтешили какие-то тени. Затем раздался протяжный рев, отчетливо слышимый даже на улице, и через минуту дверь распахнулась с такой силой, что я едва успел отпрянуть в сторону.
   -- Приехал!!! -- на пороге возникла раскрасневшаяся Галина Ивановна, которую с двух сторон подпирали ее разудалые дочки. Не успев ответить, я был втянут внутрь шестью крепкими руками, прижат к чей-то груди и моментально залит слезами. Через минуту моя верхняя одежда отправилась на вешалку, на ногах волшебным образом образовались тапочки, а сам я был перекинут навстречу выходящему из гостиной Деду.
   -- Дед... здорово, -- обнимая его, пролепетал я, еще не придя в себя после столь слаженного и эмоционального церемониала встречи.
   -- Здорово, внук! -- растроганно сказал Дед. -- Ты бы хоть телеграмму дал, мы б тебя на вокзале встретили бы. Постой, -- он с удивлением отстранился. -- Какой вокзал? Ты на чем приехал? Поездов же сейчас никаких нет!
   Тут, к стыду своему, я наконец вспомнил, на чем, вернее, на ком приехал. Я здесь, в кругу родственников нахожусь -- обласканный и обслюнявленный, а там, на улице, как перст один и в полном небрежении пребывает мой славный напарник...
   -- Девушки, -- тогда сказал я. -- Верните, пожалуйста, мне на минутку одежду, я за человеком схожу. Приятель мой, можно сказать, друг, -- обратился я вновь к Деду. -- Вот на его машине и приехал. Он сутки рулил, а сейчас сидит там, автомобиль бросить боится.
   -- Да что ж ты его на улице держишь?! -- вскричала Галина Ивановна. -- Инна, тащи его живо сюда!
   -- Пока он машину в надежном месте не сховает (и мы по мове могем!) -- он от нее ни ногой. Такой уж осторожный...
   -- Сейчас все устроим, -- деловито сказал Дед. -- Галя, позови Степана Григорьевича. А ты, Инна, -- обратился он к младшей из жениных дочерей, -- сходи, успокой... как его?.. ага, Николаича, и скажи ему, что машину поставим в соседском дворе. Потом приведешь всех обратно. Задача ясна?
   -- Так точно!
   -- Налево кругом... Степан Григорьевич, -- обратился он к дородному человеку, заполнившему собой весь дверной проем. Внук до меня приехал (мы обменялись с соседом рукопожатием). Нужно машину к тебе поставить. За твоим забором ее с улицы не видно будет. Сделаешь?
   -- Який вопрос?! Де машина?
  
   В просторной гостиной собралось, наверное, человек тридцать, не меньше. Некоторые из них являлись моими родственниками различных степеней кровности, других я знал со времен собственного детства, весомая часть которого прошла в этом знакомом до оттенков запахов доме.
   Хотя нет... Кое-что в окружающей обстановке претерпело существенные изменения со времени моего последнего визита. Ну о печке я уже упоминал. Из ее раскуроченного нутра торчали обрезки каких-то труб, беспомощно растопыренных, как пальцы... В общем, как всегда: старое уже "до основанья", а нового еще и не видать!
   Но нет. Не подобные мелочи диссонировали с моей настроившейся на привычную волну памятью. Я вдруг ощутил, что приехал не совсем туда, куда так сильно стремился. Более того, стало понятно, что отнюдь не с местом промахнулся я, не с географией, а... со временем. То время, когда я был здесь своим в доску, истекало. Оно уходило вслед за Дедом, который хотя и выглядел ныне бодрым и счастливым, но на самом деле находился уже далеко отсюда -- гораздо дальше, чем могло показаться постороннему. Рациональному объяснению мои ощущения не поддавались, но во взаимоотношениях с близкими людьми я привык полагаться на чутье, и потому теперь не сомневался ни в выводах своих, ни в необходимости приезда...
   Потихоньку стали попадаться на глаза и преображения другого, бытийного рода: там -- исчез коврик, испокон веков висевший на стенке, там -- переставили мебель, на местоположение которой никто никогда не покушался, там -- еще на первый взгляд неуловимо что-то изменилось... Зная консервативный характер Деда, я понял, что он уже не играет роль первой скрипки в своем доме. Учитывая его возраст, это следовало, наверное, считать закономерным явлением, но оттого не менее грустным...
  
   Меня, как зарубежного посла дружественной державы усадили по правую руку от виновника торжества и тут же поднесли полный стакан горилки. Стакан как стакан: обычный такой, граненный, однако снабженный изящной витой ножкой. Прикинув количество напитка и знакомый с его убойной мощью, я решил растянуть удовольствие от его поглощения минимум на три этапа, в смысле, тоста. С тоской вспоминая об оставленном в машине Николаича коньяке и уповая на скорый приход предпоследнего в обнимку с последним, я, поощряемый выкриками с мест, поднялся, дабы произнести заздравный тост.
   -- Дед... -- начал я прочувствованно. -- Разреши мне в этот знаменательный день от своего имени и от лица остальных российских родственников, которых я сейчас представляю, поздравить тебя...
   -- Здр-р-расте всем!!!
   От неожиданности я выплеснул часть драгоценной жидкости в собственную закуску и уставился на ввалившуюся компанию. Ключевой ее фигурой несомненно являлся Николаич, фривольно обнимавший за талию раскрасневшуюся и хохочущую Инну, а роль арьергарда выполнял дородный Степан Григорьевич, размахивавший (о ужас!) полупустой уже бутылкой моего марочного коньяка. Судя по оживляжу лиц, сумма выпитого ими изрядно превышала недостачу в заветной бутылке. Короче, коньяком они, очевидно, уже "догонялись". От негодования, я временно утратил дар речи, чем тут же воспользовался мой невозможный напарник.
   -- В-высок-ко ув-важаемый юб-биляр! -- произнес он, несколько запинаясь. -- П-позвольте мне п-прису-тсвовать на вашем т-торжестве и п-преподнесть вам очень п-полезную к-книгу о н-нужности х-хрена...
   С этими словами он выдвинул из-за спины свободную клешню и вручил поднявшемуся навстречу Деду фолиант о "хреновой нужности". Дед взвесил в руке подарок, еще раз внимательно прочел заголовок и, прерывая внезапно наступившую тишину, сказал:
   -- Давно мечтал проштудировать этот вопрос. Отстал от веяний в современном хреноводстве. Спасибо, очень своевременная книга. Присаживайтесь, пожалуйста. Вот, угощайтесь -- заливное, с хреном, между прочим. Вы с дороги, не спали, устали...
   -- Д-да я могу еще с-стольк-ко ж ехать и в-все мне н-нипочем! -- гордо заявил Николаич, однако с готовностью плюхнулся на стул рядом со мной и потащил к себе на колени Инну.
   -- Отстань, -- зазывно сказала та и нежно щелкнула его по лбу пальчиком.
   От подобного отпора, Николаич окончательно обмяк, и молодуха выскользнула из его объятий. Степан Григорьевич тем временем освободил марочный коньяк от какой-то доморощенной затычки и зычно провозгласил:
   -- А вот теперь можна и казенки выпити. Слабенькая штучка, кажу я вам, но треба уважити ленинградцев. Здалеку перли. Хе-хе.
   -- Спасибо вам на добром слове, -- сказал я, с трудом сдерживаясь. -- Имениннику, пожалуйста, налейте и мне тоже. Я все-таки продолжу. Дорогой Дед, после того, как все наконец собрались, я возвращусь к тому, с чего начал. И сам я лично, и те, кто не смог присутствовать сегодня здесь, от всего сердца хотим поблагодарить тебя за то, что ты был, есть и, надеюсь, еще долго будешь для всех нас примером честно прожитой и благородной жизни. Долгих лет тебе, Дед! Ура!
   -- Ур-ра!!! -- подхватили присутствующие.
   -- Ура! -- заорал у меня под ухом очнувшийся Николаич.
   -- Ты-то чего ты так радуешься? -- прошипел я ему. -- На образец благородства ты никак не тянешь. Выжрал с собутыльниками почти весь подарочный коньяк и завалился в дом... как хрен на блюде... Кстати, кто тебя просил эту дурацкую книжонку ему при всех дарить? Я хотел это приватно сделать, обставить как книжную хохму, шутку. А ты...
   -- А я!!! -- не слушая меня, продолжил орать Николаич. -- Х-хочу тожн-но поблагод-дарить д-доро-гог... дорогого юбил-ляра за то, чт-то он взрастил т-такого хорош-шего м-моего начальн...ик!...ка...
   -- Ну чего ты несешь?!
   -- Ур-р-ра!!!
   В очередной раз проревев боевой клич, Николаич бухнулся на место и моментально захрапел.
   -- Устал он очень, -- извиняющимся тоном сказал я. -- Не спал, выпил, и развезло маленько. Нам бы его куда-нибудь пристроить полежать. Он пару часиков поспит и будет снова как огурчик. Я его организм знаю.
   -- Галина, разложи диван в спальне -- распорядился Дед. -- А ты, -- обратился он к Степану Григорьевичу, -- раз за гостем не углядел, то займешься его эвакуацией. И аккуратней, не каждый день к нам люди из Ленинграда наезжают.
   -- Був сделано, товарищу подполковник, -- по-молодецки вытянулся тот. -- Зараз транспортируем и еще трохи выпьемо...
   -- Можно доставлять, -- донесся из соседней комнаты голос Галины Ивановны.
   Откликнувшись на зов, Степан Григорьевич ловко обхватил Николаича за туловище и без видимых усилий уволок в спальню.
   -- Все будет нормально, -- похлопал меня по руке Дед. -- Товарищ твой малость передохнет и присоединится к нам, а ты пока сам ешь, пей.
   В эту минуту с места поднялся плотный ветеран с наградными колодками на пиджаке и многозначительно прокашлялся. В зале тут же установилась тишина
   -- Мы с дорогим юбиляром, -- начал он, -- прошли большой жизненный путь. И горя-лиха хлебнули, и знавали великие победы. Сегодня, в этот знаменательный день, я хочу выпить и за именинника, и за те легендарные годы. Много нынче переменилось и, хочу подчеркнуть, переменилось далеко не в лучшую сторону (при этом он почему-то осуждающе покосился в мою сторону), но я верю, что подрастающее поколение (опять же кивок в мою сторону) все-таки не забудет славных традиций своих отцов и дедов и подхватит наше боевое знамя!
   Завершив речь, он снова нашел меня глазами, ни с кем не чокаясь, выпил свой бокал и уселся на место. Обстановка тут же разрядилась, люди опять задвигались, заговорили, кто-то запел.
   -- Дед, -- зашептал я, улучшив момент, -- а это он обо мне, как о подрастающем поколении говорил, что ли?! Так мне уж самому сорок скоро, а сыну почти двадцать!
   -- С чего ты взял, что о тебе?
   -- Ну о ком же еще -- он и сейчас на меня все время поглядывает.
   -- Это Кондрат Филимонович -- Председатель нашего ветеранского Совета. Ты для него человек новый, вот он и приценивается к тебе.
   -- Я ему не сыр, чтоб ко мне прицениваться!
   -- Должность у него всю жизнь такая была... оценочная... Привычка... А теперь он пенсионер, книжку мемуаров пишет, ну и новыми веяниями интересуется. Ты человек столичный, хотя теперь, гм, не той державы... но, видишь ли, для людей нашего поколения Ленинград всегда был больше чем просто городом.
   -- Понятно. Я в его глазах, наверное, представитель этакой "демшизы"?
   -- Что-то вроде того. Я ему говорил о возможности твоего приезда, и он очень заинтересовался. Да вот он и сам к нам пробирается, легок на помине... Кондратий Филимоныч, познакомься с моим внуком.
   Председатель пронзительно зыркнул на меня, пожал руку и опустился на стул, освободившийся после уноса Николаича. Кряхтя, он некоторое время осматривал стол, затем, отыскав бутылку пресловутого коньяка, перелил к себе остатки ее содержимого и лишь потом повернулся в нашу сторону.
   -- Ну-с, будем знакомы, как говорится. Давайте по этому поводу...
   Пришлось опять прикладываться к самогону. Пока я судорожными глотками морса пропихивал его вниз по пищеводу, Кондратий Филимонович немигающее смотрел на меня, и лишь легкое постукивание вилки о край тарелки выражало его нетерпение.
   -- Так-то оно лучше, -- удовлетворенно произнес он, когда я наконец справился со спазмами. -- Отвыкли от простых народных напитков? Наверное, все больше импортное предпочитаете?
   -- Нет, почему же, -- ответил я, вытирая слезы. -- Очень даже свое, родное люблю. Только не с таким количеством градусов. Да и гнать его негде, а в магазине не продается...
   -- В магазине покупает тот, у кого денежка имеется. А простой народ, -- он обвел рукой шумно чавкающий стол, -- пьет то, что ему его финансовое положение дозволяет.
   -- Я к Деду тридцать лет езжу, лет с двадцати здесь выпиваю. С этой точки зрения, финансовое положение народа осталось без изменений. Даже вкус тот же.
   Кондратий Филимонович дернулся так, что уронил на холодец на брюки, но выразиться не успел. Провозгласили очередной тост. Снова все полезли чокаться и целоваться. По окончанию процедуры Председатель продолжил конструктивную дискуссию.
   -- А как вы смотрите на то, что народ голодает? -- вопросил он, демонстративно отодвигая тарелку с варениками.
   -- Плохо смотрю. А почему вы такие вопросы задаете мне?
   -- Потому что такие, как вы, боролись Советской властью: книжки там всякие вредоносные почитывали, голоса подрывные слушали... Я помню, как вы еще по молодости на эту тему спорили со своим дедом!
   -- Ага, значит, мы с вами уже встречались в этой жизни? Тем лучше, тогда обойдемся без верительных грамот. Разве желание получать информацию из разных источников можно назвать "борьбой" с кем бы то ни было?! Или стремление прочитать без купюр произведения Булгакова и Пастернака можно приравнять к "подрывным" действиям?! Да просто -- Солженицына, Зиновьева почитать! Не понимаю я вас. Что касается всего остального, то я работал всю свою сознательную жизнь, платил налоги, стоял в очередях -- вел, в общем, жизнь простого советского обывателя, не борца и не диссидента.
   -- Так почему же вы от всего этого так легко отказались?!
   -- От чего отказался? Я и сейчас в принципе веду такую же жизнь... Только что в очередях практически не стою.
   -- И вы считаете, что отсутствие очередей оправдывает развал великой страны, уничтожение советской цивилизации, крушение экономики, культуры, науки, армии?
   -- Сильно вы выражаетесь... "крушение"... "уничтожение"...Остается выяснить, кто к этому был причастен. Судя по вашему напору, именно такие, как я, стодвадцатирублевые обыватели и сокрушили сверхдержаву? М-дя... Неправильный у нас народ. Нынешние атаманы тоже им не шибко довольны. Вы-то сами не из народа, что-ли будете?
   -- Я из другого народа! Я из того народа, который строил, а вы из тех, кто ломает!
   -- Спасибо на добром слове. Осталось выяснить, каким именно образом и что именно мы сломали...
   -- Образом своих мыслей, принципами своей жизни! Не без вашего участия развалилась такая общность народов, как Советский Союз. Вы и вам подобные тоже были подрывниками, только скрытными!
   -- Спокойней, спокойней Кондрат! -- вмешался Дед. -- Че ты на хлопца напал? Вспомни, кто у нас сейчас во главе района, а области, а государства... То-то и оно... Партаппаратчики, комса деловая и прочий актив!
   -- Да все они одного поля ягоды! -- продолжал бушевать товарищ из "правильного" народа. -- Только пока одни во власть втирались, другие служили им идеологической подпоркой!
   -- Судя по звучности и замусоленности формулировок, вся ваша жизнь прошла на переднем крае политической борьбы? Извините, что я на вашем сленге заговорил. Хочу попасть с вами в одну струю...
   -- С такими, как ты, я не то что в одну струю, я даже ср..ь рядом не сяду! -- взревел Кондратий Филимонович и, отбросив стул, устремился вон из комнаты.
   Подмигнув мне, Дед поднялся и направился вслед за ним в прихожую. Стол во время демарша Председателя на секунду притих, а затем очнулся и как ни в чем не бывало продолжил всепоглощающее действо. Через несколько минут, устало шаркая, вернулся Дед.
   -- Перебрал маленько Кондрат, вот и ершится... Так-то он дядька ничего, но иногда его комиссарство прет наружу.
   -- В комиссарах, значит, числился?
   -- Да, в замах комполка по политчасти ходил, а уж после войны здесь прокурорствовал, в нашем районе. Теперь после отставки скучно ему, вот и цепляется к каждому свежему человечку. -- Дед улыбнулся и тронул меня за рукав: -- Чуешь? Что-то твой товарищ затих. Храпа не слыхать.
   И действительно, из мешанины звуков исчезли столь знакомые мне клекот и бульканье, так смачно вписывавшиеся в здешнюю какофонию. В принципе это могло означать только одно, но я на всякий случай решил убедиться лично и отправился в опочивальню. Так и есть: на койке сидел полуголый Николаич и старательно массировал свою физиономию. Услышав шаги, он поднял голову и уставился на меня слегка мутным, но уже осмысленным взглядом.
   -- А, командир... -- внятно проговорил он. -- Подремал я трохи. Народ еще не разошелся?
   -- Мероприятие в самом разгаре, -- заверил я его. -- Политчасть завершилась, счас начнутся танцы.
   -- Вот это дело! -- мой напарник, словно мячик, подпрыгнул и твердо встал на ноги. -- Скажу я тебе по секрету, -- зашептал он, натягивая рубашку, -- эта Инна -- очень даже ничего бабенка. Горячая...
   -- Ты смотри, не нарвись на неприятности, да и меня можешь подставить -- все-таки она дочь жены моего Деда. Тьфу! Как-то по идиотски звучит!
   -- Плевать, как звучит, важно, как очущается. Ха-ха!
   -- Знаешь, Николаич, я хочу попросить тебя об одном одолжении: ты постарайся не расслабляться, что ли, особо. Мы сейчас, конечно, у родственников, но... родной мне здесь только Дед... В общем, не знаю... Тревожно мне... Кажется, что Дед хочет со мной о чем-то важном поговорить, а в такой обстановке это как-то не получается...
   -- Все понял, командир! Я им щас так тамадну, что они вмиг стрелки на меня переведут, а ты сможешь спокойно общаться. Пошли уже сало жевать!
  
   -- Предлагаю повторно хлопнуть за хозяйку... Галина Ивановна... За тебя... и красавиц-дочерей... Не, не, не порядок, за каждую в отдельности... Так... Теперь за соседей, поименно...Степа, ты где?... Подымите его... Степа, очнись... Шоб я так жил..."
   Мы с Дедом сидели в дальней комнате дома, куда глухо доносились отголоски бурного веселья, организованного моим неутомимым соратником, и не столько говорили, сколько пытались услышать друг друга...
   -- ...понимаешь, мне не стыдно за свою жизнь, но чего-то самого главного, в ней не произошло...
   -- ...чего же?
   -- ...самой жизни...
   -- ...ты уцелел на войне, тебя любили женщины и ученики. О чем же ты жалеешь?
   -- ...мы с тобой, наверное, больше не увидимся... не спорь... старые люди это чувствуют... Так вот знай -- я очень хочу жить... Очень... потому что вроде и не жил еще...
   -- ...что же гнетет тебя?
   -- ...я пережил все -- все, что только может выпасть человеку: войны, разлуки... Но... все это происходило помимо меня, понимаешь? Я не строил себя изнутри... Это жизнь меня внутренне переламывала...
   -- ...ты жалеешь о том, что вроде плыл по течению?
   -- ...да, я оказался слабым... я старался просто держаться на поверхности...
   -- ...разве этого мало?
   -- ...этого совсем недостаточно, чтобы умереть со спокойной душой...
   -- ...я могу тебе в чем-то помочь?
   -- ...можешь...Запомни эти мои слова... Теперь тебе придется жить за нас обоих...
  
  

ВСЕ...

  
   На том, позвольте закончить. Я бы мог поведать еще много смешных и грустных историй -- чего только стоило толкание автомобиля около двух километров до последней иностранной (белорусской) бензоколонки, где мы заплатили остатними наличными "американскими рублями" за бензин по ценам Чикаго или Майями (доллар -- литр), чтоб перекатиться на российскую сторону, после чего Николаич практически целовал землю под незатейливым русским географическим названием "Лобок", но не буду...
   Ибо я и так слишком много юморил выше и Дед мой действительно умер, не повидав меня более, а я перестал быть книгопродавцем, хотя и с нежностью вспоминаю тот, не самый простой и отнюдь не самый худший этап своей жизни, потому и описал его здесь без сгущения красок, и который -- не знаю, хорошо это или плохо -- более никогда в моей жизни уже не повторится...
  
   И напоследок -- в качестве эпилога -- стих, прочитанный доброму капитану и посвященный моему Деду:
  
   Из плоти, как из клетки вырастая,
   И мукой прегрешенья отмоля,
   Ты в Небе растворишься, умирая,
   Покинув место именем -- Земля.
  
   Но, все приняв, вернешься ты, ликуя,
   И, возвернувшись к жителям Земли,
   Частицей Неба ты прихлынешь к людям,
   Став каплей животворной синевы.
  
   Там, наверху, в преддверии лучистом
   Сольются капли в бирюзовый свод,
   И теплым ливнем -- молодым и чистым --
   Прольется наземь человечий род...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   112
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"