Как-то полночью ненастной, утомленный и несчастный, 
Я искал в трактате древнем тайны мудрости былой. 
Задремал, но был разбужен - кто-то в дверь стучал снаружи,  
Видно кров кому-то нужен - нужен в этот час ночной. 
'Гость, - подумал я. - Беднягу стужа гонит в час ночной.
Это гость - никто другой'. 

Я как будто вижу снова... На дворе декабрь суровый,
Свет мерцающий, багровый, льется сквозь каминный створ. 
Утренней я жаждал зори... И в старинном книжном споре
Я не мог забыть о горе - горе по моей Линор. 
Деве светлой, что зовется среди ангелов - Линор. 
Здесь же нет её - с тех пор. 

И под шелка странный шорох, под дыханье ветра в шторах,
В душу, в сердце мне вселился страх какой-то неземной. 
Чтобы страхи усыпить я, стал без устали твердить я: 
Это ищет гость укрытья в этот поздний час ночной. 
Хочет гость найти укрытье в это поздний час ночной.
Только гость - никто другой. 

И, отбросивши сомненья, поспешил я с извиненьем:
'Кто б вы ни были, надеюсь, вы простите промах мой.
Я сквозь сон и непогоду не расслышал стук у входа. 
Тихим был ваш стук у входа, входа в дом печальный мой'. 
Так сказав, открыл я настежь двери в дом печальный мой. 
Никого - лишь мрак ночной.  

Долго, долго в тьму глядел я, и отчаянно хотел я 
Видеть то, что смертный видеть не дерзал до этих пор.
Тьма, увы, не отвечала, даже знака не подала, 
Лишь из уст моих звучало слово шепотом: 'Линор!'
И, как прежде, только эхо отвечало мне: 'Линор!'. 
Лишь оно - с тех давних пор. 

Я вернулся в дом устало - вся душа моя пылала.
Вдруг я снова стук услышал, но уже был громче он. 
И сказал я: 'В ставнях ветер издает все звуки эти. 
Раньше б надо мне заметить и понять сей странный сон. 
Тише, сердце, это ветер мне навеял странный сон. 
Это ветер - только он'. 
 

Я решил захлопнуть ставни - вдруг навстречу вышел плавным,
Горделивым шагом ворон, вестник древности седой. 
И прошествовал так чинно, - словно в доме был один он,
Словно всем здесь господин он - прямо к двери в мой покой.
А потом на бюст Паллады, что над дверью в мой покой,
Сверху сел - как символ злой. 

Огляделся, встрепенулся, я ж невольно усмехнулся -
Так была спесива птица, и напыщенно горда.
И сказал я: 'Древний ворон, черный твой хохол оборван.
Ты, явивший сей декорум из Полночных стран сюда,
Мне ль не скажешь имя то, что нес из Полночи сюда?'
Каркнул ворон: 'Никогда!' 

Изумился я немало тем, как слово прозвучало,
Хоть и смысла в нем не видел ни малейшего следа. 
Да и как не удивиться, если вдруг средь ночи птица
К вашей двери устремится и усядется туда. 
К бюсту белому над дверью - и усядется туда.
Птица с кличкой 'Никогда'. 

И сказав одно лишь слово, черный ворон замер, словно
Все излил, чем полнил душу эти долгие года.
И ни звука не издал он, и пером не трепетал он,
Но едва пробормотал я 'завтра утром навсегда
Улетит он и исчезнет, как надежды - навсегда', 
Он прокаркал: 'Никогда!'  

Точным поражен ответом, я решил - случайность это, 
Что единственное слово ворон выучил, когда 
Жил с хозяином несчастным, тем, кого под роком властным
В бури час по вОлнам частым за бедой гнала беда. 
С тем, чей вечный плач венчала слов унылых череда:
'Никогда, о, никогда!' 

Утоляя интерес мой, я слегка подвинул кресло - 
Пододвинул ближе к двери, бюсту, птице, сел туда. 
В кресла бархатных объятьях стал и так, и так гадать я,
Дар несет мне иль проклятье черный ворон сквозь года.
Тощий, мрачный и зловещий, черный ворон - сквозь года,
Криком странным 'Никогда'. 

Только зря искал отгадки я у этой птицы гадкой, 
В чьем горящем взоре крылась непонятная вражда. 
Синий бархат приминая, я сидел, воображая, 
Как сидела здесь другая... лампы свет горел тогда.
Но под светом лампы бархат та, что вечно молода,
Не примнет уж - никогда! 

Воздух в комнате сгустился, фимиамом заструился... 
То спустился с неба ангел... Крикнул я себе тогда: 
'О, несчастный! Это свыше, в горе о Линор погибшей, 
Утешение Всевышний шлет на вечные года.
Пей же, пей забвенья чашу, и утешься навсегда!'
Каркнул ворон: 'Никогда!'

Я вскричал: 'Пророк лукавый, птица ты, иль злобный дьявол!
И грозою или адом ты извергнут был сюда! 
Темный одинокий гений, ты не ведаешь сомнений.
В этом доме привидений твоего я жду суда. 
Есть ли, есть ли мне забвенье? Я молю, скажи мне - да!' 
Каркнул ворон: 'Никогда!'

Я опять: 'Пророк лукавый, птица ты, иль злобный дьявол!
Ради Неба, что над нами, и Того, кто нас создал. 
Расскажи душе страдальной, встречу ль я в Эдеме дальном
Деву с образом печальным, что средь ангелов всегда? 
И смогу ль ее обнять я - ту, что вечно молода?' 
Каркнул ворон: 'Никогда!'

'Никогда?! О, демон злобный, прочь отсюда в мир загробный!
Пусть тебя навек поглотит Стикса темная вода.
И не смей ронять здесь перья, символ лжи и недоверья,
И от бюста, рядом с дверью, убирайся навсегда! 
Вынь из сердца клюв и дай мне одному страдать всегда!'
Каркнул ворон: 'Никогда!'

Черный глаз его сверкает - не слетает, не слетает
С бюста бледного Паллады ворон больше никогда. 
И сидит завороженный демон, в сон свой погруженный,
А под лампою зажженной тень его лежит всегда - 
И душа моя застыла в этом круге крепче льда. 
И не встать ей - никогда!