Он лежал на диване. Лежал и думал. Сосредоточенно и в то же время с безразличием уставившись в потолок. На потолке висела старая, некогда модная, а теперь устаревшая, с потемневшим стеклом, люстра. Впрочем, потемневшим оно казалось в основном из-за толстого слоя пыли, которую явно давно не протирали. Да и кто кроме него мог ее протереть. Так же, как никто, кроме него, не вымоет грязную посуду на кухне, и пятно на стене будет там до тех пор, пока он его не ототрет. Но самое главное, никто сейчас к нему не подойдет и не спросит, почему он лежит на диване и бессмысленно смотрит в потолок. Со стороны это должно быть выглядит забавно: здоровый сорокалетний мужчина лежит на диване, смотрит на беспорядок вокруг себя и философствует о том, кто бы это убрал. Ответ- то ведь напрашивается сам собой: встань и убери. Чего тут рассуждать. Вот только вопрос не в том "что делать?", а в том "для чего?". Если никому от его действий не будет лучше, то и ему тоже это не нужно. Впрочем, какая разница. Он знал, что это состояние пройдет, такое бывало и раньше. Просто минутная слабость. В такие минуты надо вспоминать что-то хорошее в жизни. И ведь главное есть что вспомнить. Вот он с родителями на сенокосе в деревне. Ему пять лет. Его родители молодые и веселые, улыбаются ему, а он, смеющийся карапуз, в шортах и панаме, беззаботно бегает вокруг них и все норовит вытворить что-нибудь такое, чтобы получить еще больше этих улыбок. Куда же теперь делись эта беззаботность и смех? Потом все вместе садятся обедать, приятная усталость и свежий воздух добавляют аппетита, свежий хлеб и парное молоко... вкус этот до сих пор остается в памяти. И тогда он не задумывался о том, что эта беззаботность может закончиться, и что когда-нибудь он будет жить за несколько тысяч километров от родителей и думать о том, позвонить им сейчас или, может быть, в следующий раз. Если бы сейчас здесь бегал такой карапуз, каким он сам был много лет назад, то не пришлось бы разглядывать люстру на потолке. Но почему же так получилось? Почему в свои почти сорок лет у него рядом нет человека, который не допустил бы такого состояния, в котором он пребывает сейчас. И ведь девчонки всегда относились к нему неравнодушно. Он вспомнил Анюту, маленькую черноволосую девочку из соседнего дома. Им тогда было по пятнадцать лет, жизнь казалась чем-то удивительным, полным романтики, чем-то, созданным специально для них. Не допускалось даже мысли о том, что что-то из задуманного ими не сбудется. Жизнь открывала перед ними свои объятия, не скупясь, показывало горизонты прекрасного будущего, великих достижений и бесконечного счастья, не показывая, однако, усыпанные битым стеклом дороги к этим горизонтам. Анюта была не просто девочкой, с которой ему было по пути из школы домой. Сейчас, спустя много лет, он понимал, что это и была та самая первая любовь, единственная и неповторимая, воспетая в песнях, высказанная в стихах и прозе. Потому и неповторимая, что первая: неопытная, искренняя, бескорыстная. Да и какой опыт нужен для того, чтобы любить. Все, что с опытом, корыстью и неискренностью - это лишь инструменты для достижения желаемого. Он вспоминал, как они вдвоем убегали на речку, где у них было их любимое место. Там они могли часами сидеть и разговаривать, мечтать или даже просто молчать. Только с человеком по-настоящему близким можно просто молчать. Вспоминал он, как они вдвоем шли по городскому парку, куда он пригласил ее на первое в своей и ее жизни свидание. Как он осмелел настолько, что взял ее за руку, и как сердце стучало в груди с запредельной для человека скоростью, и мысли в голове в хаосе бились друг о друга, и эта идиотская улыбка, застывшая на лице. Да, это были самые прекрасные мгновения самого прекрасного из чувств, испытываемых человеком. К сожалению, и к счастью - неповторимые. Но за прекрасные мгновения приходится расплачиваться, потому что всего должно быть поровну: и радости, и горести. Иначе они перестанут отличаться друг от друга. И чем сильнее радость, тем сильнее и горечь после нее. Так и их счастье длилось недолго. Неосторожно сказанное слово, спор, обида. Никто не захотел уступать. Две гордости столкнулись и заглушили голоса любви и разума. Два счастья в одно мгновение превратились в два несчастья. Видимо, тогда он первый раз оторвался от созерцания горизонтов прекрасного будущего и увидел под ногами стекло. Только теперь он почувствовал острую боль, которая не давала ему идти дальше. И он остановился. Словно ребенок, которого поманили конфетой и обманули, стоял он посреди поля, оглядывался по сторонам и впервые в жизни не знал, что дальше делать. Горизонт с прекрасным будущим растаял в одно мгновение, стекло кололо ноги, за штаны цеплялись колючки. Какое-то время он стоял на одном месте, а вокруг мимо него проходили люди: иногда поодиночке, иногда по несколько человек, иногда целые толпы. Все они куда то шли, иногда останавливались, рассказывали о том, куда идут и что видели, иногда звали с собой, а потом уходили и вскоре терялись из виду. Одни из них были в рваных одеждах, с небольшими котомками в руках, ноги их были покрыты ссадинами. Такие, чаще всего, шли поодиночке, и их выдавал неудержимый огонь в глазах, и задуть его не способен был даже сильнейший ураган, которых, судя по их виду, было немало. Другие, чаще всего, толпами, ехали на машинах, с чувством собственной значимости они свысока смотрели на него, стоящего на одном месте и, если снисходили до общения, то начинали учить жизни, не забывая упомянуть о своих достижениях. Были и такие, и немало, которых везли в богатых колясках. Их отупевшие лица выражали скуку и безразличие, пухлые, не знавшие работы руки способны были только подносить ложку ко рту. Вокруг таких всегда была свита из мам, бабушек, подчиненных, слуг. Встречались и влюбленные пары, семьи, даже целые общества. Они почти всегда останавливались, звали с собой, предлагали помощь и всячески пытались поделиться своим счастьем. После долгих раздумий он увязался за одной из проходивших мимо него компаний и пошел с ними. Они шли большой толпой, и с ними было не страшно. К тому же у них был лидер, который все за всех решал, а это было так просто и удобно. Они шли широкой дорогой, их было много, и они ничего не боялись. Иногда их дорогу пересекали другие дороги, более широкие или менее, и тогда их лидер решал за всех, как поступить и куда идти дальше. Как же это было удобно и безопасно. Порой дорогу пересекали тропинки, иногда еле заметные, вероятно много лет нехоженые. Он никогда не понимал, зачем идти такой тропинкой, если рядом есть такая широкая дорога и такой замечательный человек, который все за тебя решит. Чего еще можно искать среди этих непролазных колючек, кустов, деревьев, постоянно рискуя забрести в болото или свалиться в пропасть. На этой дороге он встретил женщину. Они шли в одном направлении, и поэтому он решил, что с ней можно начать отношения. Это была уже не любовь. В обществе, с которым он двигался по одной дороге, было принято иметь семью и детей. Их отношения длились недолго. Однажды их дорогу пересекла небольшая тропинка, и его спутница оставила комфорт и безопасность большой дороги и ушла с человеком в рваных штанах и небольшой котомкой нажитого добра. И еще раз попробовал он построить отношения с другой попутчицей. Но построенные по тому же принципу отношения так и закончились - она ушла от него после нескольких лет совместной жизни к более обеспеченному человеку. Он шел по дороге, но она была настолько широка, что, подобно реке, движение на ней замедлялось и создавалось впечатление, что он стоит на месте.
А сейчас он лежал на диване и разглядывал люстру. И думал, что завтра рано утром опять идти на работу, а там отчеты за прошлый месяц, и начальник - дурак, и подчиненные - идиоты. А может, ну ее к черту, эту работу. И эту жизнь. Продать квартиру, купить небольшой домик где-нибудь в деревне, на берегу озера. Насадить деревьев, воспитать сыновей, построить дом - все как положено. Жалко сыновей нет. Ну, или завести живность всякую, летом ходить на рыбалку, за грибами, ягодами, зимой кататься на лыжах, на коньках, ведь он всегда любил кататься на коньках. Хотя нет, по этой дороге кто-то уже ходил, и не раз. Нужно придумать что-то свое.
Стук настенных часов вырвал из раздумий, и радужные мысли осыпались невидимой пылью, натолкнувшись на действительность. Уже одиннадцать часов, пора спать, подумал он, проглотив таблетку снотворного. Завтра рано вставать, а проспать нельзя. Начальник - дурак, не поймет, подчиненные - идиоты, без него ничего не смогут сделать, и отчеты, будь они неладны, никто, кроме него, не сделает. Он расправил кровать и лег. Где-то в глубине души кто-то тихонько сказал: "А может, ну ее к черту, эту работу, а?" Но его уже никто не слушал. Снотворное начинало действовать, и завтра с утра будет все как прежде.