Где-то крикнула птица, потом еще одна. Кукушка, кукушка, сколько мне осталось? - подумал Саша. Ответа не последовало.

Димка внимательно посмотрел на Наташу и улыбнулся. Он знал ее еще со школы, они вместе поступали в один и тот же институт, однако Димка провалился на втором экзамене и поступил только через год. Но все это время они продолжали дружить - очень тесно, по-настоящему. Это не было любовью, это было какой-то привязанностью - непреодолимой и необъяснимой. Когда Наташа уезжала, Димка скучал и становился совсем другим человеком, задумчивым и даже скучным. То же происходило и с Наташей - Саша знал это с того момента, когда впервые увидел их в гостях у Ирины. Но их чувства друг к другу не были любовью, хотя, могло показаться, эти люди были созданы друг для друга. Но с другой стороны бывали и такие моменты, когда они наоборот вели себя чуть ли не как чужие люди, старались подначить друг друга, подколоть, примерно как сегодня. Как объяснить такое их поведение? И все же Саша завидовал им, потому что знал, что у них есть что-то, чего у него не было никогда и ни с кем, что-то, что больше любви и дружбы.

Было тихо.

Саша закинул голову и посмотрел на небо. Луна купалась в полупрозрачных сероватых облаках, по всему небу были разбросаны яркие звезды. Пролетела комета, оставив за собой мгновенно погаснувший след. В такие моменты кажется, что картина ночного неба завершена, что она - дополненная всеми накопленными за жизнь ощущениями и переживаниями, - подобна самому бытию, жизни многих поколений и цивилизаций, существующих ныне и канувших в небытие десятки столетий назад. В такие моменты становится непонятно, зачем вообще нужно пытаться рисовать или описывать это небо, зачем пытаться передать его завершенность, его совершенство, его самодостаточность? Почему люди рисуют море, горы, деревья? Что они пытаются этим сказать? Что тревожит их в момент лицезрения совершенства, почему не отступаются они от своей задачи, смирившись с мыслью, что идеал недосягаем, что завершенность нельзя вместить на холсте или на странице? Саша понимал, что его вопросы абсурдны, что их никому нельзя задать, не будучи осмеянным, но от этого ему лишь еще больше становилось печально за весь людской род, за каждого человечка, который чувствует рвение своей души и уже готов поддаться ему, зная при этом (или нет ???), что попытки его тщетны, все до единой, что можно достичь признания и даже удовлетворения собой, но труд его окажется всего лишь репликой, жалкой копией изменчивой, но вместе с тем и завершенной картины мира. Это так безысходно.

Почему не летят листья? - вдруг подумалось ему. - Все, чего сейчас не хватает, так это листьев. Чтобы летели над рекой, чтобы можно было смотреть на них с земли, как они летят на фоне неба, темными своими силуэтами сливаясь с тучами и заслоняя звезды. Я бы так завершил эту картину. Если бы только полетели листья...

- А я вот до сих пор не могу понять, зачем вы это делаете, - неожиданно сказала Ирина, поправляя очки. Рядом сонно чмокнул успевший задремать Димка. - Кому вы что доказать хотите? Я вообще балдею с ваших увлечений. Что, идем в ногу со временем?

Сейчас она похожа на учительницу, пришедшую на свой первый урок в десятый класс.

Димка хотел что-то сказать, но Вовчик опередил его:

- Зря ты так. Медитация - очень сильная штука. Почему бы тебе просто не попробовать? Ты посмотри, какая здесь обстановка: ночь, тишина, река... Какие условия! Что еще нужно?

- Да, только зачем вам это?

- Ну, как тебе сказать, - протянул Вовчик и придвинулся поближе к огню. - Мы учимся расслабляться. Мы учимся смотреть в себя...

- Подожди. - Ирина тоже подсела к огню. - А так ты расслабиться не можешь? По-моему, ты уже достаточно расслаблен.

- Это не то. Медитация - это полное расслабление, но в то же время и концентрация. Как бы тебе объяснить... это углубленная сосредоточенность, понимаешь? Ты отстраняешься от всего, что тебя окружает, тем самым устраняя все лишние эмоциональные проявления. Это тишина. Это спокойствие.

- Звучит, конечно, красиво...

- Ирина, у тебя удивительная способность всех доставать, - встрял наконец Димка. - А сегодня она вообще проявляется в полный рост. Почему бы тебе просто не попробовать?

- Нет уж, это вы пробуйте, а я посмотрю. Я все равно в эту ерунду не верю. Буддисты, блин. Ом, я стукнулся лбом.

- Ир, ну правда, не грузи. - Наташа допила пиво, швырнула бутылку в воду и потянулась за новой. - Тебя ведь никто не заставляет. И вообще, по-моему, глупо так говорить, ничего в этом не понимая.

- Ну, ладно, здесь ты права. Короче, если обидела кого, уж извините.

- В первый раз, что ли? - пробурчал Димка и тоже открыл новую бутылку.

Где-то в темноте послышался тихий всплеск.

- Что-то Сашка примолк, - сказал Вовчик. - О чем думаешь?

- Не знаю, - ответил Саша. - Так, думается потихоньку... О той же медитации... А еще сон свой пытаюсь вспомнить. Понимаешь, в нем что-то страшное было. Что-то такое, что я давно хотел узнать, а теперь понимаю, что лучше бы этого не знать вообще. У тебя бывает такое ощущение?

- Бывает, еще как. Мне иной раз кажется, что лучше бы я и половины не знал из того, что знаю. Грубо говоря, конечно.

- Я кое-что припоминаю... Мне кажется, что я видел свет, которого на самом деле нет. То есть нам кажется, что есть какой-то выход, к которому нужно стремиться, но реально он не существует, так что мы обречены на вечные скитания здесь... Примерно так.

- Здесь - это где? - спросила Наташа.

- На земле, наверно, - немного помедлив, ответил Саша. - Я не знаю точно, только помню ощущение полной безысходности.

- Это бывает, - сказала Ирина. - Со мной такое часто.

- Да, но это ощущение безысходности проходит через некую призму чего-то светлого, доброго, понимаешь?

- Не совсем.

- А я вот понимаю, - сказал вдруг Димка. Было видно, что он уже прилично пьян. - Я все прекрасно понимаю. Ты прав, Санек, добро, и свет, и эта... и любовь, конечно, есть, но... все это так на самом деле мрачно, если вдуматься, что лучше и не пытаться...

- Дима, ты уже полный бред несешь, - сказала Ирина.

Вовчик внимательно смотрел на огонь, как будто что-то в нем увидел такое, чего никогда раньше не видел.

- Да подожди ты, - перебил ее Димка, - дай объяснить. Вот возьмем, к примеру, ту же историю про крестик. Человек всю жизнь стремится к добру, всех любит и все такое, а потом глупо погибает, и не просто так, а еще и пытаясь кого-то спасти! Причем погибает от символа своей веры! Ну, разве не глупо? Вот я и говорю, что порой кажется, что бесполезно стремиться к чему-то хорошему...

- А может, он того и хотел? И кто сказал, что смерть - последняя инстанция? - сказала Наташа.

- Может, и не последняя, - ответил Димка. - Только все равно глупо получается.

- Что-то мне не по себе, - сказала Наташа. - Ох, блин... подождите, я сейчас.

Она поднялась с бревна, постояла немного и пошла в темноту.

- Ну вот, первая уже готова, - сказал Димка и закрыл глаза. - Кто следующий?

Никто не ответил.

Ирина, чуть покачиваясь, задумчиво курила сотую сигарету, Вовчик по-прежнему смотрел на костер. Саша встал, прошелся вокруг бревна и несколько раз присел, чтобы размять затекшие ноги. Димка все так же сидел с закрытыми глазами, и Саша испугался, что он может упасть в огонь. Интересно, подумалось ему, сколько нужно выпить, чтобы даже не почувствовать боли? Ведь были, наверно, такие случаи? С людьми вообще много всего странного происходит... Он вспомнил одну историю, которую ему кто-то рассказал еще в детстве. Это было на охоте ранней весной: загоняли медведя. Охотников было человек пять, все пьяные, но - если верить их рассказам, - все же помнили, как опасны медведи в это время года, поэтому к делу относились серьезно. Пустили собак, те напали на след и подвели к лежке. Охотники шли шеренгой с промежутками в несколько метров и не думали, что медведь выскочит, а он выскочил, но побежал не в чащу, а на охотников, причем на одного - того, что шел крайним слева. Тот спустил один курок - осечка. Медведь накрыл его и подмял под себя. Остальные стрелять не могли, так как боялись в друга попасть, поэтому кинулись на медведя с ножами. Он успел одного когтями полоснуть - не очень сильно, правда, - но жертву не отпускал. А тот охотник каким-то образом извернулся и спустил второй курок. От головы медведя почти ничего не осталось, а охотник был весь залит кровью и мозгом. Ну, естественно, все говорили, что в сорочке родился. А через несколько дней он споткнулся на улице, ударился о бордюр и умер.

Саша удивился, что до сих пор не рассказал об этом Димке - тот бы быстро сделал из истории хит сезона.

Наконец появилась Наташа. Она неровной походкой подошла к костру и села рядом с Димкой, положив ему руку на плечо. Саша вернулся на свое место и открыл себе еще одну бутылку. Вовка молчал.

- Ночь - это прекрасно! - наконец сказала Наташа. - Ночь - это все же что-то невыразимое! Саша, ты когда-нибудь писал про ночь?

- Нет, я ничего такого не писал, - ответил Саша и подумал, о чем же он все-таки писал.

- А мне Блейк вспоминается, - наконец оторвался от огня Вовчик. - У него есть такое стихотворение - Тигр. Из него потом Tangerene Dream песню сделали... Красиво получилось...

- А при чем здесь ночь? - спросила Ирина.

- Да почти ни при чем. Понимаешь, тигр олицетворяет одновременно и ярость разрушения, и очистительную энергию, которая должна сокрушить разрушения и зло, чтобы спасти мир от самообманов и жестокостей. Ага, вот как. Он как бы крадется через ночной лес, оранжевым пятном мелькая между стволов деревьев. Красиво звучит, а?

- Неплохо, - отозвался Димка и приподнялся, будто собираясь куда-то идти. Однако, посмотрев на реку поверх Наташиной головы, он тяжело вздохнул и снова сел на бревно.

- А я вот о стихах подумал, - сказал Саша и выставил перед собой бутылку, чтобы посмотреть, сколько в ней осталось. - И странное дело - я никогда не писал о любви. Ведь все пишут о любви, верно? Каждому когда-нибудь хочется выразить словами то, что так волнует душу, но я почему-то никогда не пытался сделать это.

Ирина задумчиво посмотрела на него и снова поправила очки.

Мгновенье, подумал Саша, мгновенье... Мгновенье, мгновенье... Он хотел что-то ответить, но не успел.

- Так, довольно! - Наташа швырнула вторую бутылку в воду и вытерла руки о полы рубашки. - Я уже совсем засыпаю, да и Димка тоже, а у нас еще столько всего впереди. И коли уж мы о любви заговорили, так почему бы не поискать ее в себе? Я, например, готова.

- Да, ты права, - откликнулся Вовчик, и Саше показалось, что он даже оживился. - Дима, подъем! Сеанс начинается!

- Трайамбакам Йяджамахи Сугандхим Пушти Вардханам, - пробормотал Димка, но все же каким-то образом нашел в себе силы напрячься настолько, чтобы открыть глаза и сфокусировать взгляд. - Не прошло и ночи, называется, блин.

- Ну, что ж, - сказала Ирина и прищурилась. - А я на вас тогда смотреть буду. И еще одну выпью, что-то не вставило меня...

- Пятнадцать минут, - сказал Вовчик. - Пятнадцать минут и спать. Не нужно было столько пива пить...

- Пиво здесь ни при чем, - сказал Димка. - Оно тебе даже поможет. Ты думаешь, эти ведийские мудрецы просто так под кайфом ходят? Да как бы не так. Нам бы чего-нибудь потяжелее... Как ты думаешь, в Тибете конопля растет?

- Все, Дима, замолчи, - Наташа откинула волосы со лба и села поудобнее. - Я готова. Давайте не отвлекаться, а?

Саша встал с бревна и сел на траву, недалеко от костра. Это был их пятый совместный сеанс, и первое время ему было тяжело удержаться от соблазна, чтобы не подсматривать за остальными. Но на самом деле все относились к медитации серьезно, и Саша постепенно проникнулся всеобщим уважением к этому загадочному процессу. Оно напоминало ему о каком-то таинстве. Ему иногда даже казалось, что он сидит в древнем храме, в углах горят свечи на высоких треножниках, а под потолком - в пыльных солнечных лучах - проносятся белые голуби. Он посмотрел на Вовчика: тот сидел, немного согнувшись, закрыв глаза и немного шевеля губами. Димка сидел рядом, и нельзя было сказать, действительно ли он погружен в себя или вот-вот заснет. Наташа сложила ноги так, как это делают японцы, и положила руки на колени: огонь отражался в ее черных волосах, и Саша пожалел, что не умеет рисовать, так это было красиво. (Да и стал бы я?) Ирина снова курила, тихо выдыхая дым, чтобы не нарушать тишину. Было слышно, как совсем близко плещется вода. Саша вспомнил шипящий телевизор и закрыл глаза.

Вначале он ничего не почувствовал. Немного кружилась голова, в животе бурлило, и ему показалось, что еще немного, и он упадет на землю и заснет. Саша постарался сконцентрироваться на чем-то конкретном. Вовка говорил, что чтобы научиться медитировать, нужно представить себе трехмерную картинку. Сначала ты смотришь на нее, но видишь лишь гладкую поверхность листа, испещренную непонятными рисунками, которые не имеют никакого смысла. Потом ты расслабляешь глаза и, стараясь рассеять взгляд, смотришь как бы внутрь и вглубь. Если все делать правильно, то скоро изображение расплывется, как расплывается масло на воде, а бессмысленные пятна раздвинутся в разные стороны, подобно открывающимся воротам пропуская твой взгляд в себя. И тогда, миновав эту границу, нужно снова сфокусировать взгляд, но не на поверхности листа, а там - внутри. Неясные штрихи соберутся в одно целое, создавая четкий и конкретный образ. Примерно так дело обстоит и с медитацией. Нужно отвлечься от всего, что тебя окружает, фокусируясь только на себе, беря за основу только свое внутреннее естество. И тогда все окружающее перестанет существовать, отойдет на второй - но уже незаметный - план, а там... а там внутри... что там, Саша не знал. Ему никогда не удавалось до конца рассмотреть эту картинку. Пятнадцати минут не хватало, не помогала ни Пранайяма, ни разные осаны, не помогало постоянное самовнушение, и иногда это доводило его до полного отчаяния. Внутри была только темнота - сплошная темнота, и он принял бы ее хоть за какое-то начало, если бы она не пугала и не отталкивала его. Нет, темнота здесь ни при чем. Он попытался сконцентрироваться на своем животе, почувствовать загорающийся в нем огонь и увидеть, как он принимает различные оттенки, переливаясь и играя в потаенных глубинах его сознания. Огонь, мне нужен огонь, подумал он и вдруг понял, что вместо того, чтобы смотреть вглубь себя, он напряженно следит за отблесками горящего перед ним костра, мерцание которого отсвечивалось на внутренней стороне его закрытых век, успокаивая и согревая своим сиянием и яркими звездочками разгоняя окружающую его темноту. (Мне нужна помощь.) - Я пою тебе хвалу, Великое Солнце, я стремлюсь к тебе, чтобы рассеять туман моего смятения! - Нужно было переключиться на живот, на свое дыхание, Саша хорошо знал это, но не мог оторваться от этих звезд, которые вдруг начали двигаться по плоскости его внутреннего взора - сначала медленно, потом быстрее и еще быстрее, пока их движение не превратилось в хаотическую пляску горящих, ослепительных комет, разрезающих просторы вселенной в поисках своего последнего пристанища. - Я пою тебе хвалу, Великое Солнце, я стремлюсь к тебе, чтобы нарушить покой, сковывающий мою душу! - Саша почувствовал, что у него начинает кружиться голова, но чтобы удержаться на месте, он вцепился в огненную гриву пролетающей мимо него кометы и закрыл глаза рукой, пытаясь заслонить их от жгучего ветра. - Я пою тебе хвалу, Великое Солнце, я стремлюсь к тебе, чтобы растопить лед, сжимающий мое сердце! - Впереди появилось неясное очертание какого-то большого предмета: сначала Саше показалось, что это гигантский веер, но близко или далеко он находится нельзя было сказать, потому что кто мог знать, какое расстояние разделяет их, - может быть, несколько метров, а может быть, несколько световых лет. Саша подумал, что лепестки веера похожи на колоду игральных карт, которую взяли за один край и слегка встряхнули - на него смотрели дамы и короли, двойки, тройки и четверки, но Саша уже понял, что это вовсе не веер, - это дерево, старое дерево с раскидистой кроной, ветви которого, несомненно, хранят покой и прохладу. - Я пою тебе хвалу, Великое... Дерево, как я хочу прислониться спиной к твоему шершавому стволу, как я хочу распрямить ноги в тени твоих сочных листьев... - И тут Саша увидел далекую звезду, которая мерцала сквозь крону дерева и летела ему навстречу, со свистом рассекая разреженный воздух... Но ведь в космосе нет воздуха, подумал Саша, а звезда тем временем подлетела к дереву, запуталась в его ветвях и превратилась в яблоко, которое сразу же начало увеличиваться, подобно накачиваемому мячу. Оно росло и росло... - Я пою тебе хвалу... - и вдруг взорвалось, разлетевшись на маленькие кусочки, а дерево не изменило своей формы, с ним вообще ничего не произошло, но Саша понял, что это больше не дерево, а расширяющее пятно на экране только что включенного телевизора, к которому он летит на огромной скорости. (Славлю Ишвару, Творца Вселенной, достойного поклонения, воплощающего высшее знание и духовный свет, устранителя всех пороков и неведения: да озарит Он мое сознание!) Кусок яблока ударил Сашу в голову, он отпустил руки и соскользнул с кометы. Теряя сознание, Саша закрыл глаза, успев заметить, что подлетает к светлеющему экрану, пятно на котором, искрясь статическим электричеством, принимало форму огромного листа с острыми краями, его гладкая поверхность уже начинала надрываться под напором ползущей наружу змеи, но вскоре появились облака, дышать стало легче... тут силы покинули его, и все погрузилось в темноту.

Раздался стук тысяч барабанов и оглушающий вой труб, и Саша увидел под собой огромное поле, на котором выстроились длинные ряды готовых к бою воинов. Он стоял на небольшом холме, возвышающемся над полем, а рядом сидел незнакомый ему человек, одетый в боевые доспехи. Он что-то говорил, поэтому Саша подошел поближе и сел на землю.

- ... и ты пойдешь в бой, и поразишь своих врагов, о Партха! Сделав это, ты заслужишь себе имя могущественного воина и великого муни! Так готов ли ты обнажить свой меч и взойти на лучезарную колесницу, о Парантапа?

Саша понял, что пропустил начало какого-то важного разговора, но не мог сообразить, что вообще происходит и почему этот странный человек, явно обращаясь к нему, называет его необычными именами. Он хотел возразить, но тут увидел, что сам одет в доспехи, на боку у него висит меч, а за спиной - большой лук.

- Ты не отвечаешь мне, о Каунтея. Я вижу, что ты смущен, но ты не должен поддаваться своей слабости! Я повторяю вопрос: готов ли ты к великому бою?

- Нет, - секунду помедлив, ответил Саша. - Нет, конечно, не готов.

Он снял колчан и положил его на землю.

- Откуда нашло на тебя столь позорное отчаяние? - спросил человек и посмотрел Саше прямо в глаза. Взгляд у него был открытый, но вместе с тем пронизывающий, как будто он видел то, что Саша так хотел и не мог увидеть сам. - Или ты хочешь уподобиться презренным сынам слепого Дхритараштры и чтобы великий Бхима отвернулся от тебя и назвал тебя изменником? Не поддавайся своей слабости, о Арджуна, отбрось печаль и отчаяние! Возьми свой лук и возглавь свое войско!

- Разве я должен идти в бой? - спросил Саша.

- Да, сын Кунти, ты не должен колебаться и поддаваться своему смятению! Ты должен понять, что тот, кто получил бытие, не может быть убит и повергнут, ибо нерушима душа его, но преходящи лишь тела воплощаемого, о величайший из людей! Тело - лишь материя, а душу нельзя ни рассечь, ни спалить, ни пропитать влагой, ни развеять по ветру, и зная это, ты не должен скорбеть ни о какой убитой твари, о мощновооруженный! Так, взирая на свою собственную дхарму, ты не должен колебаться, о Арджуна: воистину для кшатрия нет ничего более желанного, чем праведная война! Но если ты теперь не вступишь в этот бой, отвергнув свою дхарму и честь, ты примешь на себя великий грех, и все живущие узнают о твоем вечном позоре. А для славного позор хуже смерти.

Саша понял, что совсем запутался.

- Я... я не совсем понимаю? Кто вы?

Человек снова пристально посмотрел на Сашу, помедлил, будто сбился с важной мысли, а потом внезапно наклонился вперед и протянул к нему руку.

- Ты хочешь узреть мой образ, о вышедший на поле Куру? Ты хочешь, чтобы я явил тебе мою сущность?

Деваться было некуда.

- Да, - ответил Саша.

Человек немного отодвинулся от Саши и поднял лицо к небу.

- Тогда созерцай меня, о Партха, узри мой образ - столикий, божественный, многоцветный и многообразный! Созерцай в моем существе, о Гудакеша, всю вселенную - подвижную и незыблемую - все, что ты хочешь узреть! Но, воистину, ты не в силах созерцать меня лишь своими глазами - божественные очи я дарую тебе! Смотри же на мою божественную Йогу!

Человек поднял руки к солнцу, будто впуская в себя некую космическую энергию, и Саша увидел, что тот начинает меняться, превращаясь в великое множество мгновенно сменяющих друг друга явлений, которые слепили глаза и окружали его со всех сторон, пугая и отталкивая, волнуя душу и мутя разум. Я пою тебе хвалу, Великое... И Саша смотрел на него и видел в его меняющемся лике бесконечные измерения радужных галактик, мириады солнц, скопища ярких звезд, он видел в его лице лица миллионов разных людей: простых бедняков и храбрых полководцев, непоколебимых правителей и безжалостных палачей. Он видел, как эпохи летят перед ним, подобно осенним листьям на легких течениях танцующих ветров, он видел неизвестные миры, ждущие и встречающие его мерцающими туманами и безбрежными океанами. Я пою тебе хвалу, Великое... Он видел кровавые битвы и веселые праздники, он видел зеленые кущи, оглашаемые радостными криками играющих детей, он видел необъятные поля, белеющие высохшими костями убитых солдат. Я пою тебе хвалу, Великое... Он видел страшных чудовищ с когтистыми лапами и горящими глазами, он видел богов, дарящих лучезарными и таинственными улыбками. О, кто ты, кто ты, кому я пою хвалу, скажи мне, кто ты, кто? Он видел себя - одинокого, маленького и забытого, он видел себя - потерянного, смятенного и раздавленного, он видел себя - печального, страдающего и отвергнутого, он видел себя... Кто ты, о, кто ты, кто? Он видел себя, сидящего в кроне дерева, он видел себя, берущего в руки яблоко, он видел себя, разящего лань стрелой быстрою, он видел себя, поющего гимны хвалебные. - Сияние Твое, бесконечный свет Твой вездесущий, Твой диск и венец, и скипетр я зрю! На пламень похожий, сверкающий, как слепящее взор Солнце, стремишь Ты потоки лучей труднозримых. Но кто ты, кто ты, кто ты? - Он видел себя плывущим по морю бескрайнему, он видел себя, идущим пустынею жаркою, он видел себя, играющим с тигром недремлющим, он видел себя, парящим во тьме птицей быстрою. - Ты без начала, середины и конца! Ты Беспредельный по Силе! Твои руки - без счета! Словно Солнца и Луны - очи Твои! Когда же лик Твой я зрю, как жертвенный пламень пылает он и Славою Твоею опаляет миры! Но кто ты, кто ты, кто ты? - Он видел себя, танцующим всполохом огненным, он видел себя, молящимся в храме светящемся, он видел себя, дарящим покоем и радостью, он видел себя, скорбящим о зле человеческом. - Тобою лишь одним наполняются и Небо, и все планеты, и все, что незримо простерлось меж ними. Весь мир триединый пред тобой трепещет, о Могучий, - перед Твоим приводящим в смятение Ликом! Но кто ты, кто ты, кто ты? - Он видел себя, берущего меч многолезвенный, он видел себя, обретшего смелость и рвение, он видел себя, забывшего слабость позорную, он видел себя, открытого миру согбенному. - В тебя вступают сонмы богов, сложив в благоговейном страхе руки свои. Взывают все к Тебе, и воинства святых, поющих Тебе славу, слагают песнопения, которые звучат, наполняя мир! Но кто ты, кто ты, кто же ты? - Он видел себя... он видел себя...

Саша увидел свое лицо, объятое огнем и озаряемое изнутри призрачным свечением, - это было и лицо того незнакомого человека, который, наверное, не был человеком, но был Великим Божеством, это было и лицо всех людей, которых он когда-нибудь встречал за свою жизнь. Саша вглядывался в него, пытаясь найти в нем что-то привычное и постоянное, что-то, в чем можно было бы найти себя - только себя, - но дикий калейдоскоп продолжался, и казалось, что он никогда не остановится.

- Кто ты?! - в смятении закричал Саша и понял, что сейчас снова упадет в обморок. - Пожалуйста, скажи мне, кто ты, прошу тебя, прошу!

Сидящее перед ним Божество сжало губы в тонкую улыбку, потом открыло рот, и Саша увидел тысячи длинных и острых зубов, располагающихся в несколько рядов.

- Мяу, - ответило Божество. - Мяу, мяу, мяу!

И Саша потерял сознание.

(Темнота. Темнота. Я ничего не понимаю. Я ничего не помню. Все ускользает, все меняется. Я никогда не смогу понять. Темнота.)

Когда он снова открыл глаза, начинало светать. Костер почти погас, а в небе висел блеклый круг уходящей луны. Нещадно болела голова, во рту пересохло, но Саша вспомнил все выпитое пиво и подумал, что больше всего на свете сейчас он хочет спать.

- Ну, что?

Саша повернул голову и увидел Вовчика. Недалеко от него, у другого конца бревна, сидел Рыжий и громко мяукал.

- Нормально, - ответил Саша и провел рукой по лицу. - Только спать хочется. Что это он раскричался?

- Наверно, есть хочет. Что-то ты в этот раз задержался. Что-нибудь видел?

- Бред какой-то. Какие-то кометы... - Саша вспомнил незнакомого человека, который оказался Божеством, и его передернуло. - Нет, больше ничего.

Рядом с Сашей полулежал Димка и сумрачно смотрел на тлеющие угли, поддерживая голову рукой. Напротив, полузакрыв глаза, сидела Наташа и ничего не говорила, а только покачивалась из стороны в сторону. Чуть подальше, накрывшись с головой толстой вязаной кофтой, спала Ирина. Так и не дождалась своего дождя, подумал Саша и печально улыбнулся.

- А я вот видел, - сказал наконец Вовчик. - И знаешь, это было здорово. Что-то такое светлое-светлое... Я не мог понять, что это, а потом понял - это была любовь. Да, та самая любовь, о которой мы столько говорили. Но я видел ее! Она была везде - и во мне, и во всех людях, и в природе, и в небе. Везде. И я почувствовал тогда, что люблю все-все на свете. Это было незабываемо. Это была лучшая медитация в моей жизни.

- А я вот никакой любви не увидел... - тихо сказал Димка. Он сонно посмотрел на Вовчика и сплюнул. - У меня было все намного банальнее. Я уснул.

- Неудивительно, - добродушно рассмеялся Вовчик. - Эх, великий ты гуру! Наташ, а у тебя как?

- Да никак, - неохотно ответила Наташа. - Я тоже уснула.

- М-да, - сказал Вовчик. - Короче, помедитировали. Я вас всех просто люблю. Ладно, идем спать. Будите Ирину.

Рыжий подошел к Димке, потерся головой о его ногу и снова мяукнул.

Димка посмотрел на кота.

- Но я не просто спал, - сказал вдруг он. - Я еще думал... Идиотское состояние, когда, вроде, и спишь и не спишь... У меня такое по пьяни часто бывает...

- И о чем же ты думал? - безразлично спросила Наташа.

- Я снова о смерти думал, - ответил Димка, не обращая ни на кого внимания. - Точнее о самоубийствах... Понимаешь, вот, кажется, живешь ты, живешь, все так круто, а потом - бац! - и жить надоедает. Ну, случается что-то, или еще какая-нибудь... Так вот ты думаешь: а стоит ли вообще жить? Нет, типа, не стоит. Надоело мне все и все опротивело. И режешь себе вены. Или таблетки глотаешь. А если посмелее, - с крыши прыгаешь... Только ведь не все на такое способны...

Вовчик хотел что-то сказать, но Димка торопливо продолжал:

- Не все способны, понимаешь? А почему? Да потому, блин, что думают: как же я, такой бедный-пребедный, убью себя, а у меня столько близких и родных, они же, небось, не перенесут такой утраты... Блин, а на самом деле, если человек решил кончаться, так его это уже не остановит. Его вообще ничего уже не должно остановить. - Он все еще был сильно пьян. - Если он решил кончаться, мать его, так туда ему и дорога, уроду, блин, нечего ему здесь делать. Он ведь как ходячий труп уже! Так какого же хрена ему тут делать?..

Вовчик снова захотел что-то сказать, но Димка опять опередил его. Он быстро встал и ткнул в Вовчика пальцем.

- Да заткнись ты! - вдруг неожиданно резко сказал он. - Дай мне договорить хоть раз в жизни! Ты о любви говоришь, так вот и люби меня и не лезь! - Вовчик оторопело посмотрел на него, но промолчал. - Любовь... Какая на хрен любовь? Когда человек в таком состоянии, ему уже на все положить, ему уже никакой любви не надо! Но вот что может его остановить - так это его же жизнь! Понимаете? Смешно, а? Прожитая им жизнь! Ведь не зря же он столько жил, чтобы сейчас вскрыть себе вены? А вы никогда не смотрели в глаза самоубийц? Нет? О, вам нужно было это видеть! А я вот смотрел! Я в свои глаза смотрел, понятно вам? В зеркало смотрел, когда вены себе резал! Вы не знаете, конечно, вы не знаете, вас тогда и в планах моих не было! Так откачали же, суки, откачали! А знаете, что я там увидел? Вы, знаете, что я там увидел???

Рыжий снова мяукнул и выгнул спину.

- А потом я обрадовался, что откачали. Потом-то я понял, как люблю свою жизнь! Только потом понял! Потому что она у меня одна! Одна и все тут! Что бы ваши долбанные упанишады ни говорили, она у меня одна, и расставаться я с ней не хочу! Хочу и не хочу - вот ведь парадокс, а?

Димка нагнулся и взял Рыжего на руки. Кот прижался к нему всем телом и тут же довольно заурчал.

Где-то крикнула птица.

- А сейчас я думаю: как жалко, что у меня всего одна жизнь. Понимаете? Как жалко, что дается только одна попытка! Блин, ведь говорят же, что у кошек девять жизней! Целых, мать их так, девять жизней! А если бы мне столько?! Как было бы легко?! Пошло не так - вжик, и заново! Вы думаете, так не бывает? Вы думаете, это неправда?! А я вот думаю, что правда! А почему нет? - Он провел пальцем по шее Рыжего. - Я даже завидовать им начинаю! Девять жизней, черт возьми! Целых, мать их так, девять жизней! А ведь эти твари и не понимают, как им повезло!

Димка развернулся на каблуках, поднял Рыжего, переступил через спящую Ирину, погладил кота и вдруг изо всех сил швырнул его в воздух. Рыжий пронзительно мяукнул, пытаясь найти лапами какую-нибудь опору, и упал в реку. Он с головой ушел под воду, но через секунду снова появился на ее поверхности. Наташа ахнула и зажала рот руками.

- Ты что делаешь? - закричал Вовчик и вскочил на ноги, но Димка сильно оттолкнул его, и тот упал.

- Вот так-то! - выдохнул он и поднял с земли пустую бутылку. - Сейчас и проверим.

Саша тоже хотел встать (Ты должен понять, что тот, кто получил бытие, не может быть убит и повергнут...), но Димка сразу отскочил в сторону.

- Дураки вы! - расхохотался он! - Идиоты! Не я дурак, а вы! Буддисты, блин!

Он снова размахнулся и бросил бутылку в пытающегося плыть к берегу Рыжего. Бутылка попала коту прямо в голову, Рыжий последний раз отчаянно мяукнул и скрылся под водой.

- Вот так... - сказал Димка и опустился на землю. - Значит все-таки неправда. Вот и вся любовь.

Наташа закрыла лицо руками и тихо заплакала. Саша посмотрел на ее дергающиеся плечи и вдруг почувствовал страшную усталость. Ирина перевернулась на другой бок и накрыла рукой голову.

- Что ты наделал, - прошептал Вовчик. - Дима, что ты наделал...Зачем ты так... Ирина тебя убьет...

- И это все, что тебя волнует?! - Димка широко улыбнулся. - Вовчик, ты знаешь, я тебя тоже люблю! Я вообще всех вас люблю! Я очень-очень всех вас люблю!!!

Саше показалось, что сознание покидает его, а к горлу подступает густая масса. Он упал на колени, и его вырвало. (Кто ты, кто ты, кто же ты?!) Рядом все так же тихо плакала Наташа, а он опустился на спину и подумал, что еще немножко и ему удастся понять то, что он так хотел понять, - то, что стоит всех медитаций и откровений, нужно только вспомнить что-то, немного напрячься, и ответ появится сам собой. Его снова начало тошнить, он перевернулся и подтянул колени к груди. Рядом с его лицом по травинке полз муравей. Саша придвинулся поближе - так, чтобы травинка касалась его губ, - муравей сделал еще несколько шажков и в нерешительности остановился. Какие у тебя, наверно, большие зубы, - подумал Саша, улыбнулся и закрыл глаза.

________

6

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"