|
|
||
Хороший день
1.
За окном светило яркое летнее солнышко, а на нашей улице начинался праздник.
2.
Прихлебалов очень не любил вставать рано утром. Обычно, когда ему нужно было идти на работу, его жене Даше приходилось долго расталкивать Прихлебалова, чтобы заставить подняться, но и это иногда не помогало. Тогда она вставала сама, шла на кухню, набирала стакан холодной воды, возвращалась в спальню и выплескивала его Прихлебалову на голову. Прихлебалов матерился и махал руками, но все же просыпался. Он не обижался на жену, так как прекрасно понимал, что разбудить его бывает очень сложно, а она на самом деле не обязана это делать. Он также понимал, что нужно ходить на работу, чтобы в семье были деньги. Он вздыхал, чесал лысоватую макушку и шел умываться.
Работа у Прихлебалова была тяжелая. Он ездил на зеленом (дизайн прошлого владельца) мотороллере по дворам, дудел в алюминиевый рожок и вызывал жильцов. Жильцы не заставляли себя долго ждать и вскоре выходили из подъездов с авоськами, полными пустых бутылок. Они подходили к мотороллеру Прихлебалова, здоровались с ним, становились в очередь и, сдав пустую тару, бежали за полной. Прихлебалов не переставал удивляться той готовности, с какой эти люди пополняют исчерпанные запасы. Наблюдая за ними, он думал, что обеспечен работой на долгие годы. От этой мысли он каждый раз испытывал противоречивое чувство. С одной стороны ему было радостно. Радостно оттого, что не нужно беспокоиться о завтрашнем дне, в то время как многие его знакомые годами сидят без работы. Да и не какие-нибудь неучи, а люди с высшим образованием. Инженеры, врачи, учителя... Был даже один кандидат наук - правда, старенький уже, но ведь человек все-таки. А у Прихлебалова высшего образования не было: он закончил когда-то среднюю школу и пошел в армию. В армии ему не понравилось, и по истечении срока он вернулся домой. Но вернувшись из армии, Прихлебалов почувствовал себя достаточно взрослым человеком, чтобы снова идти учиться: он не представлял себя за одной партой с какой-нибудь малолеткой в белом фартучке и бантом на голове. Почему-то именно такую картину рисовало незамысловатое воображение Прихлебалова.
Вторая мысль была грустной. Грустно Прихлебалову было оттого, что, во-первых, он занимался делом, которое не то чтобы не любил, а, попросту говоря, ненавидел. Его тошнило от вида железных ящиков для тары, от звона пустых бутылок, от пронзительного звука алюминиевого рожка, от прогорклого запаха бензина, которым он каждое утро наполнял бак своего мотороллера. Он ненавидел звон будильника по утрам, ненавидел крики жены: Вставай, опоздаешь!, хотя саму жену любил и уважал. Но он не любил свою жизнь, он считал, что достоин большего. А во-вторых, ему было обидно за свои несбывшиеся надежды. Ему было противно считать себя необразованным мужланом, и эта досада усугублялась еще и тем, что среди его знакомых, как уже было отмечено, водились и врачи, и учителя... Так сложилось. Жена Даша была с образованием, она работала продавцом в книжном магазине и общалась с интересными людьми. Прихлебалов пытался идти в ногу. Только с каждым днем это получалось все хуже и хуже.
Работа Прихлебалова была тяжелее, чем могло показаться на первый взгляд. В его ведении было несколько районов по всему городу. Поэтому, чтобы успеть везде, Прихлебалову приходилось так рано вставать. Возвращался он поздно вечером, злой, уставший и недовольный. Иногда кто-нибудь из его постоянных клиентов (а за годы работы у него появились и такие знакомые), сдавая тару, приносил не только пустые бутылки, но и бутылки с оставшейся жидкостью. Бывало, Прихлебалову перепадал глоток-другой водки. Сначала ему это претило, потом начало радовать.
Жене не нравился пьяный Прихлебалов. Устав с ним бороться, она вскоре нашла самый очевидный выход: не отставать от мужа. Таким образом, они научились не ругаться друг с другом, а, наоборот, находить общий язык. Нельзя сказать, что семья Прихлебаловых медленно спивалась: Даша так же бодро стояла за прилавком, Прихлебалов, хоть и матерясь, исправно ездил на мотороллере по всему городу. Придя домой немного навеселе, он здоровался с женой, шел в ванную приводить себя в порядок, а когда заходил на кухню, то видел перед сидящей за столом Дашей пустой стакан, а саму Дашу - примерно в таком же состоянии, в котором был он сам. И вечер проходил так, как это бывает в хороших семьях. Чем не выход? Прихлебалов много думал над этим и пришел к выводу, что именно такое решение было единственно верным, хотя бы потому, что жизнь шла и останавливаться не собиралась.
Исходя из всего сказанного, можно догадаться, что воскресные дни были для Прихлебалова манной небесной. По воскресеньям он любил оставаться в постели намного дольше обычного, нежиться и, полуоткрыв глаза, сонно посматривать по сторонам, окончательно прогоняя сон. Каждую неделю он с нетерпением ждал воскресенья.
Однако воскресным утром, о котором впоследствии пойдет речь, все обернулось не так, как надеялся Прихлебалов. Он еще мирно посапывал (с наступлением воскресенья его биологические часы автоматически переводились на пару часов назад), когда Даша полезла в холодильник, чтобы приготовить на завтрак блинчики, - так она хотела порадовать своего мужа. Но будучи женщиной интеллигентной и подкованной в вопросах искусства в общем и литературы в частности, она не была женщиной хоть сколько-нибудь хозяйственной и практичной: Даша и думать не думала, что в холодильнике может не оказаться ни молока, ни яиц. Прихлебалов знал об этой черте своей супруги, не раз злился и даже скандалил, но ничего поделать не мог: так уж повелось, что хозяйство лежало на его плечах. Даша стояла за стойкой в книжном магазине и ни о чем больше не думала, а он, колеся по всему городу на стареньком мотороллере, должен был на пути домой успевать заехать в ночной ларек, чтобы купить необходимые продукты.
В эту субботу Прихлебалов забыл о своей неписаной обязанности: он напился так, как напивался редко. Притащившись домой, он сразу лег спать.
Даша хлопнула дверцей холодильника и пошла будить мужа. У нее была еще одна отличительная черта: она любила получать то, что хотела. А в то утро больше всего ей хотелось блинчиков.
- Вася, вставай! - громко сказала она, тряся Прихлебалова за плечо. - Нужно сходить в магазин! Вставай, сколько можно спать?
Прихлебалов сначала не понял, что происходит. У него болела голова, и першило в горле. Глаза не открывались. Он пробурчал что-то непонятное и повернулся лицом к стенке.
- Ну Вася же! - еще громче позвала Даша. - Ну вставай же, ну! В магазин сходить нужно, я не могу завтрак приготовить!
Прихлебалов очень хотел спать. Но в то же время он знал, что с женой спорить бесполезно. Жена разделяла его точку зрения.
- Подъем! - продолжала она. - Подъем, Васек! Вставай страна советская! Ну Васечка, ну что ты, ну вставай! Я блинчиков хочу!
Еще не проснувшись окончательно, Прихлебалов сел на кровати и спустил одну ногу на пол. Налитыми кровью глазами он посмотрел на жену, потом посмотрел на часы и сказал:
- Ты совсем с ума сошла? Девять часов! Я спать хочу! Сходи сама!
Это было частью их совместной ролевой игры. Он прекрасно знал, что она ответит, что он скажет в ответ на ее ответ, а потом все равно пойдет за проклятыми яйцами. Но традиция - сильная штука.
- Да сколько же можно дрыхнуть? Ты посмотри, я уже два часа как на ногах! А день-то какой хороший! Ну Васечка, ну вставай, у нас еще столько дел!
- Да какие к черту дела, я спать хочу! Имею я право в единственный мой выходной...
Даша сочувственно улыбалась и нежно похлопывала его по спине.
3.
Прихлебалов, немного покачиваясь, вышел из подъезда. Солнце нещадно слепило глаза, его яркий свет тысячами острых лезвий вгрызался в отекшее лицо, причиняя ощутимую боль. Прихлебалов издал тихий стон и посмотрел на свое окно. Даша радостно смотрела на него с третьего этажа, улыбалась и махала рукой, словно говоря: Милый мой, иди скорее, я тебя уже заждалась! Прихлебалов нагнулся, подтянул сползший носок, поправил шлепанец и, сплюнув сквозь зубы, закурил. Тут Даша открыла форточку и просунула в нее голову:
- Вася! Соседний на нашей улице сегодня не работает! Ты помнишь? Так что иди в дальний! И смотри, чтобы без приключений, слышишь?
Сидящие у подъезда старушки прекратили свою оживленную беседу и посмотрели на Прихлебалова.
- А, Васечка! - проквакала одна. - Вот молодец какой! Только проснулся и уже в магазин! Сознательный какой! А мой дрыхнет еще, все бы ему дрыхнуть, хрычу старому!..
Она поправила клетчатый платочек на своей лягушачьей головке, откинулась назад на лавке и вдруг разразилась неистовой тирадой:
- А я ему встаю, чуть свет только, сразу на кухню, готовлю, готовлю, убираю, а он, хрен старый, ооой!, делать ничего не хочет, валяется на диване кверху пузом, до полудня, потом жрать идет, а я ему посуду мой, носки стирай, трусы его вонючие стирай, а он и ничего, и опять на диван кверху пузом, да газеты все читает, а я ему говорю, чтобы сходил в магазин, кефирчику мне купил, морковочки, а он и слушать не хочет, а поворачивается спиной и опять хррр, хррр до вечера... Ой, девочки, да сколько же это будет продолжаться?!
Другая старушка вдруг встрепенулась и наклонилась к подруге:
- Да, Иванна, - высоким фальцетом пропищала она. - Вот такие они, у меня тоже валяется, так я и не пытаюсь уже, нет на него управы...
Прихлебалов заметил, что когда говорила одна старушка, другие сидели тихо, наклонившись к говорившей и внимательно ее слушая. Но стоило только ей замолчать, как тут же в разговор вступала другая, словно право говорить переходило у них по кругу от одной к другой, как эстафетная палочка. Прихлебалову вспомнилась старая деревянная игрушка: медведь и мужик пилят дрова, и пока один наклоняется вперед, другой отклоняется назад, что может повторяться до бесконечности, причем само бревно никогда не будет перепилено.
Теперь говорила третья старушка: эта была похожа на маленькую серенькую мышку, которая всегда жила в темной норке, а тут вдруг осмелела, подпрыгнула, вскочила и начала ругать своего мужа, широко разводя руки и громко охая и причитая. Но говорила она не долго, вскоре очередь перешла к следующей старушке, потом к следующей, и вот наконец все старушки заголосили в один голос, то и дело вскакивая и снова садясь, - они были похожи на каких-то диких чертиков из старой, запылившийся шкатулки, забытой на чердаке много лет назад. Даша снова что-то кричала из форточки, она качала головой из стороны в сторону, стараясь привлечь внимание Прихлебалова, ее волосы запутались и падали на лицо длинными, похожими на вертких змеек прядями, а сам Прихлебалов лишь махнул рукой, крикнул жене что-то нечленораздельное и поспешил к выходу из двора. Мимо него пробежали дети, они тоже что-то кричали, размахивали флажками, стреляли в воздух из игрушечных пистолетов, хохотали и кувыркались на газонах с чахлыми цветами. Один мальчик бросил камень и попал Прихлебалову в голову. Черт невоспитанный! - подумал Прихлебалов и на ходу стеганул смеющегося пацана грязной авоськой. Пацан сразу шлепнулся на землю и завопил во весь голос, но Прихлебалов уже был на шумной улице. Стремительно проезжали машины, люди спешили мимо и цепляли его плечами, сумками, тросточками, ботинками, бутылками, батонами, бюстами, тюльпанами, консервными банками, солнечные лучики скакали в витринах магазинов, продавцы жонглировали колбасными палками, привлекая посетителей, голуби летали над головой, цепляя за лицо острыми крыльями, девушки скалились из черных мерседесов, собаки бегали друг за дружкой в тени облезлых тополей, их когти глухо стучали по асфальту, выбивая раскаленные искры, кругом кипели мозги, кипели, кипели, дым шел из ушей, дым шел из ртов, дым шел из глаз... Прихлебалов стоял в центре этого воскресного круговорота, тупо улыбаясь и покачиваясь, ошарашенный и ослепленный, он удивлялся суматошной, хаотичной, непрекращающейся ни на секунду деятельности своих сограждан, непрекращающейся даже в воскресенье, он сжал виски, чтобы удержать голову на плечах, чтобы хотя бы ее оставить с собой, не отпускать, не потерять, а голова вырывалась и кусалась, морщила нос и колола ладони длинными ресницами, она кривилась от боли и шамкала губами, она спешила жить, она каталась на плечах, как наливное яблочко на блюдечке с голубой каемочкой, а Прихлебалов потел и покачивался, потел и приседал, потел и приподнимался на цыпочках, чтобы размять затекшие от долгого бездействия ноги. Глаза слезились, сочились между пальцев Прихлебалова, они подмигивали девушкам в мерседесах, колбасным палкам, пыльным дворняжкам и цокающим каблукам летающих над головой голубей. Язык царапал зубы, как точильный камень царапает металл, слюна выделялась и стекала по подбородку, оставляя горячие дорожки, щетина дымилась, и дым шел из ушей, из носа, из-под ногтей... Мне нужно выпить, - подумал Прихлебалов. - Какое жестокое у меня сегодня похмелье. Он бросил на землю догоревшую сигарету, растер ее пяткой шлепанца и пошел в знакомую забегаловку.
4.
В знакомой забегаловке почти никого не было. В одном углу сидел маленький старичок в грязной ушанке, ел бутерброд и запивал его водкой. В другом углу сидели молодые люди в дорогих костюмах, поигрывали сотовыми телефонами и тоже пили водку. У них были такие маленькие головы и прозрачные руки, что казалось, что за столом сидит группа полых черных костюмов. За столиком в центре сидела женщина в грязном платье и задумчиво смотрела в пустой стакан. Иногда она, хитро прищурившись, посматривала на дорогих молодых людей, беззвучно шевелила губами, кивала и делала умное лицо. За прилавком стоял толстый мужчина и на весу переливал водку из одной бутылки в другую. Капли водки звонко шлепались на стойку. Увидев Прихлебалова, мужчина поставил обе бутылки и осклабился.
- О, кто к нам пришел! - очень громко сказал он и перегнулся через стойку. - А что сегодня так рано?
Все посмотрели на Прихлебалова. Прихлебалов неуютно поежился и быстро подошел к продавцу.
- Сегодня хороший день! - прокричал продавец. - Очень солнечно, да?
Из его заросшего уха высовывался слуховой аппарат. Прихлебалов никак не мог вспомнить, видел ли он этого продавца раньше или нет, но, вероятно, видел, потому что тот продолжал:
- Что-то ты неважно выглядишь! Тебе как обычно? Стопочку Столичной, да?
Прихлебалов подумал, что определенно никогда его раньше не видел. Насколько он помнил, в этой забегаловке всегда работал другой продавец: тихий мужичок с печальным лицом, которого все называли Петрушкой.
- Да, - наконец ответил он. - Стопочку. А где Петрушка?
- Да ты что? - отозвался толстый продавец. Он взял стакан и плеснул в него водкой из только что наполненной бутылки. - Все забыл уже? А кричал, что можешь цистерну выпить и ничего тебе не будет! Забыл все, что ли?
- Да нет... - пробормотал Прихлебалов и взял стакан. - Ничего я не забыл...
- Забыл-забыл! - рассмеялся продавец. - Я же вижу, что ни хрена не помнишь! Бывает, я понимаю, не ты первый!
Он снова перегнулся через стойку и ткнул Прихлебалова кулаком в плечо. Плечо неприятно хрустнуло. Прихлебалов решил не спорить и выпил водку. Водка была теплой и противной.
- А хорошо вы вчера погуляли, ничего не скажешь! - кричал толстый продавец. - Танцевали здорово так!.. А? Здорово, говорю, ты танцуешь! Плясун прямо! Я вчера первый день как начал работать, а тут такое! Веселый ты человек!
Прихлебалов поморщился и вытер губы. Водка забурлила в желудке.
- Так я вчера здесь был? - спросил он.
- Я же говорю, ничего не помнишь! - довольно хохотнул продавец. - Здесь, а как же! Так танцевал, что всех завел! Компанейский ты человек! А я тебя и раньше видел! Ты ведь на нашей улице живешь? Ну так! Еще одну?
Как же я вчера напился... - подумал Прихлебалов и протянул стакан. Продавец больше ничего не говорил, а только похихикивал и, наливая водку, довольно посматривал на Прихлебалова. Наконец стакан наполнился.
- На-ка. Небось, похмелье, а? Ну, ясное дело! Не ты первый!
Прихлебалов взял стакан и быстро вылил в себя его содержимое. В голове немного прояснилось. В желудке по-прежнему бурлило.
- Все, спасибо, - сказал он, поставил стакан на прилавок, вытащил смятую бумажку из кармана своих спортивных штанов и протянул толстому продавцу. - Больше не надо. Ну, счастливо, я спешу...
Он уже хотел уходить, как вдруг почувствовал, что на его плечо легла чья-то рука. Прихлебалов повернул голову и увидел, что рука принадлежит женщине с задумчивым лицом. Она томно смотрела на него из-под полуопущенных век. Глаза в оправе густо положенной косметики сочно поблескивали хрусталиками жирных зрачков. Черная тушь крошечными капельками собралась на кончиках поникших ресниц. Намазанные губы скривились в жаркой ухмылке, в уголке рта выступила слюна и, окрасившись красным, поползла вниз. Женщина почувствовала это, поцеловала губами воздух, сложила их в букву О и рукавом платья размазала слюну по подбородку. Кривые, грязные пальцы с обкусанными ногтями продолжали постукивать Прихлебалова по плечу.
- Здравствуй, красавчик, - прохрипела она. - Не угостишь даму рюмкой коньяка?
Она наклонилась к Прихлебалову и игриво захлопала глазками, стряхивая кусочки туши на лямки его домашней майки. Рядом похихикивал толстый продавец.
Прихлебалов почувствовал, что в голове снова начинает поворачиваться ручка невидимого коловорота, и подумал, что очень хочет поскорее купить яйца и молоко и вернуться домой. Поэтому он отстранился от женщины и сказал:
- Нет, сестра, извини, не сегодня. Я очень спешу...
- Как! - вскинула ресницы женщина и осыпала Прихлебалова новой порцией туши. - Неужели такой благородный джентльмен откажется удовлетворить просьбу такой эффектной дамы? - Она просунула палец под лямку майки Прихлебалова, притянула его к себе и неожиданно резко зашипела:
- Послушай, браток! Ты, видно, не догоняешь, да? Я же сказала: купи мне выпить! Ты меня понял? Купи мне выпить, козел!
Ее глаза округлились и набухли под ощетинившимися бровями, нижняя челюсть выдалась вперед, а слюна снова побежала из уголка рта. Зловонное дыхание ударило Прихлебалову в нос.
Он понял, что не может больше скрывать отвращение, и отбросил руку навалившейся на него женщины.
- Да пошла ты к черту! - сказал Прихлебалов. Он хотел добавить еще что-то покрепче, но женщина вдруг дико завизжала и вцепилась Прихлебалову в волосы. Она выкрикивала какие-то слова, слюна брызгала из искривленного рта и выплескивалась Прихлебалову на лицо, но он в свою очередь схватил ее за волосы, оторвал от себя и влепил ей звонкую пощечину. Женщина замерла и обмякла.
- Ты что же это, стерва, делаешь? - сказал Прихлебалов и разжал пальцы. Женщина безвольно опустилась на пол, посмотрела по сторонам и вдруг закрыла глаза руками и громко зарыдала. Прихлебалов оторопело смотрел на нее. Ему стало неловко. Краем глаза он увидел, что из-за стола в дальнем углу медленно поднимается один из дорогих костюмов. Толстый продавец перестал хихикать.
Дорогой костюм подошел к Прихлебалову.
- Тебя что, сука, не учили с дамами разговаривать, - пьяно промычал он и ударил Прихлебалова локтем под подбородок. За окном забегаловки ярко вспыхнуло солнце, в ветвях тополей радостно заворковали голуби. Прихлебалов отлетел к прилавку и упал на пол.
- Тебя что, сука, не учили с дамами разговаривать, - снова сказал дорогой костюм и ударил Прихлебалова ногой в живот. Выпитая водка зашипела в горле и брызнула из носа. На улице победно загудели клаксоны черных мерседесов, красивые женщины отбили короткую дробь острыми каблучками.
Прихлебалов судорожно провел рукой по отпечатку ботинка на майке и попробовал подняться.
Старичок в ушанке запихнул остаток бутерброда в рот и, выплевывая крошки, взвизгнул:
- Так ему, негодяю, наподдай-ка! Чтоб знал, как с дамами разговаривать! Порасплодилось ублюдков!
Женщина в грязном платье отползла в сторону, встала на колени и вытянула губы буквой О.
- Тебя что, сука, не учили с дамами разговаривать, - в третий раз протянул дорогой костюм, приподнял Прихлебалова, быстро отошел на шаг и, неуклюже повернувшись к нему боком, ударил его ногой в грудь. Прихлебалов взмахнул руками, отлетел и ударился головой о дверь забегаловки. Продавцы колбасных палок сделали сальто в воздухе, а собаки, наконец слившись в экстазе, протяжно завыли.
- Так я тебя, сука, научу, как с дамами разговаривать, - тяжело вздохнув, сказал дорогой костюм и поклонился. Из обшлагов его рукавов пошел черный дым.
- Нет, дорогой, - с неожиданным грузинским акцентом прогнусил толстый продавец. - Это сделаю я!
Он нагнулся за прилавком и достал двуствольное ружье. Дорогой костюм снова поклонился, протянул руку к продавцу, будто представляя его публике, на секунду замер и вернулся за свой столик.
Прихлебалов наконец поднялся на ноги и, держась рукой за дверной косяк, посмотрел вокруг. Дорогие костюмы за столом скалили зубы на невидимых лицах и вертели на хлястиках сотовые телефоны, старичок размахивал над головой своей ушанкой, женщина в грязном платье пускала изо рта красные пузыри. Толстый продавец взвел оба курка и выстрелил. Сноп огня ударил Прихлебалова в лицо, дробь заколотила по груди, разрывая майку и вырывая из спины куски мяса, он оторвался от пола, вышиб дверь, перелетел через тротуар и приземлился на проезжей части. В забегаловке слышался громкий смех, женщина подскочила к толстому продавцу и упала с ним за прилавок, дорогие костюмы обнимались и стукали друг друга кулаками по плечам, старичок снова натянул на голову ушанку и запел: Мы жизнь новую построим!.. Прихлебалов перекатился на бок и увидел, что на него несется огромный рейсовый автобус, из окон которого высовываются головы мальчиков в плоских фуражках и девочек с белыми бантами в волосах. За рулем сидел плюшевый заяц с лицом Петрушки и бил в большой барабан.
5.
Прихлебалов медленно шел по людной улице. Он сонно посматривал по сторонам, иногда останавливаясь перед витринами магазинов, чтобы взглянуть на свое отражение и потереть рукой большой серый отпечаток на своей майке. Мимо проносились легковые автомобили и фургончики с семьями, собравшимися провести выходной за городом. Проехал большой рейсовый автобус с детьми, которые высовывались из окон и махали прохожим ручками, в синем небе пролетали стайки воздушных шариков. Легкие порывы теплого ветерка приятно освежали раны на спине, кровь сворачивалась и застывала на коже шелушащейся корочкой. Из парикмахерских выходили красивые женщины с новыми прическами, солнце яркими бликами играло в их длинных отполированных ногтях. Женщины ласково смотрели вслед Прихлебалову, он чувствовал на себе их взгляды, от чего становилось легко и привольно. Он думал, что чтобы нравиться женщинам, не нужно иметь высшее образование и уметь тонко чувствовать новые веяния литературных течений, он просто хотел жить, улыбаться, смеяться, хохотать во все горло. И он смеялся, он подпрыгивал в воздухе, взмахивая авоськой, он перемигивался с летающими над головой голубями. У входа длинного универмага стояли высокие бритоголовые мужчины с резиновыми дубинками на широких кожаных ремнях, они были очень похожи на деревянных солдат Урфина Джюса, и Прихлебалов, пролетая мимо, отдал им честь свободной рукой, чем вызвал продолжительные благодарные аплодисменты. Он понял, что две стопки Столичной в конце концов были прекрасной идеей, он был несказанно рад тому, что ближний сегодня не работал, ему было очень приятно идти по этой улице бок о бок с такими милыми людьми. Жизнь прекрасна, жизнь дарит новыми впечатлениями, нужно только уметь вовремя остановиться, всмотреться, прислушаться! Нужно уметь дышать полной грудью! Прихлебалов остановился и глубоко вздохнул. Воздух засвистел в простреленных легких, нежный аромат тополиных листьев вскружил голову. Август, как ты прекрасен! Жизнь, как ты любима!
Солнце улыбалось в голубом небе. Лето было в самом разгаре.
6.
Наконец Прихлебалов подошел к своему магазину. Он еще раз осмотрел себя в только что вымытой витрине, остался доволен своим отражением, потянул на себя тихонько скрипнувшую пружиной дверь и вошел внутрь. Пол тоже мыли совсем недавно: в сверкающих мраморных плитах покачивались полоски ленты с налипшими мушиными трупиками. Под батареей похрапывала лопоухая дворняжка с пушистым хвостом: когда Прихлебалов вошел, она нервно застучала им по полу, не открывая слипшихся глаз. В магазине никого не было. Лишь за прилавком стояла толстая продавщица в белом халате и вяло ковыряла пальцем пухлую ладонь. Сегодня день толстых продавцов, - подумал Прихлебалов, но от этой мысли ему стало еще радостнее: каждый человек неповторимо прекрасен, особенно в такой хороший день! Ему захотелось обнять весь мир, он даже представил себе, что возвышается над огромной, разноцветной планетой, раскинув руки над морем и сушей, а на его плече сидит белый голубь с миртовой веточкой в клюве и перебирает пушистыми крылышками.
На прилавке рядом с кассовым аппаратом стоял баллон с чахлой сиренью. Розовые и белые цветочки слетали вниз, кружась в воздухе, но, коснувшись прилавка, снова подскакивали и возвращались на место.
Это было так сказочно, что Прихлебалов почувствовал себя маленьким мальчиком. Он разбежался, оттолкнулся одной ногой и проскользил по зеркально-гладкому полу до самого прилавка. Однако он немного не рассчитал расстояние и ударился плечом о кассовый аппарат. В животе булькнуло.
Толстая продавщица перестала ковырять ладонь и мрачно взглянула на Прихлебалова. Прихлебалов радостно улыбнулся, надеясь вызвать ответную улыбку, но толстая продавщица засунула руки в карманы халата и приподняла плечи, будто собираясь что-то сказать. Прихлебалов подумал, что она похожа на уставшую и раздраженную медсестру, проработавшую бессонную ночную смену в отделении душевнобольных пациентов. Но она молчала и лишь покачивалась на скрипящих каблуках.
- Здравствуйте, - вежливо сказал Прихлебалов. - Мне бы десяточек яиц и пару пакетов молока.
- А нажраться-то успел уже! - сочным басом сказала продавщица. - Что, молочка захотелось? А гоголь-моголь тебе не сделать?
От такой наглости Прихлебалов поперхнулся и ошарашено уставился на толстую женщину. Потупившись, он даже посмотрел на появившиеся на ногах сандалики и оправил коротенькие синие шортики. А она невозмутимо смотрела на него сверху вниз, покачивая могучими плечами.
Прихлебалову вдруг стало грустно.
- Да мне бы яичек... молочка... - прошептал он. - Жена вот за молочком послала...
Толстая продавщица грозно сверкнула глазами, но тут дверь магазина открылась, впуская двух пожилых людей. На первом был старый, потрепанный пиджак поверх грязной футболки, на лацкане пиджака позвякивали кругляшки орденов и медалей, а второй держал под мышкой рваную холщовую куртку. Оба были в синих трико. Лопоухий пес стукнул по полу хвостом, протяжно зевнул и отвернулся носом к стене.
Прихлебалов испугался, что толстая продавщица станет отчитывать его перед незнакомыми людьми, отошел в сторону и стал изучать консервные банки на пыльных полках.
- Да сволочи они, - сказал первый мужчина второму, видимо, продолжая начатую ранее беседу. - Ребята сидят перед СКВО уже несколько недель, им даже остановиться негде, а эти гады и в ус не дуют.
- Да видел я их, - покачал головой второй. - Как-то мимо проезжал на автобусе: сидят на лужайке, человек пятнадцать.
- Ну так... Им и пойти-то некуда, вот и сидят. И ночуют там же, прямо на газоне. А платить им никто не собирается. Сосед вот говорил, что видел их заявление, он в отделе защиты прав работает. Написано: главнокомандующему Российской Федерации от такого-то отряда, я уж не помню номера... Пишут, что воевали, что под пулями ходили, жизнью рисковали, а теперь никому на хрен не нужны. Их командиры получили на всех деньги, только никому не дали, а те и пожаловаться не могут. Мол, это равносильно как увольнительную подписать, враз пинком под зад. А теперь куда? Приехали на родину, надеются деньги хоть какие-то получить, только, знаешь... А внизу листика этого фамилии и подписи: корявые такие, будто дети писали...
- Да, Сеня, полное беззаконие, - вздохнул второй. - Я бы, может, помог, если мог, да самому на хлеб не хватает... Так и живем.
Они подошли к прилавку и уныло посмотрели на выложенные продукты. Первый продолжал:
- Так ведь суд был, представляешь? И что ты думаешь? Эти мудаки в суде сказали, что сделать ничего не могут, потому что это дело военного суда, так как защитой гражданских прав теперь занимается военный суд. Представляешь? А эти ребята - не кто иные теперь, как гражданские лица. Ну что ты на это скажешь?
- Подонки... - сжал кулаки второй.
- Езжайте, говорят, в Москву, там эти вопросы решаются. А куда им в Москву, у них денег и на проезд по городу нет. А жить там где? Да что же это творится! - воскликнул он.
- Ладно тебе, - сказал первый. - Не заводись. Я сам как думать начинаю, меня в жар бросает. А что поделать? В такой стране живем, бля ... Вот новое поколение подрастает... - он кивнул в сторону Прихлебалова. - А что его ждет? Страшно подумать...
- Да, Коля, всем нам здесь жить и помирать здесь же. И все наши с тобой заслуги, все ранения и контузии, видать, по боку. И точка. Ладно, бог с ними, он им и судья. Бюрократы всегда были и будут всегда, ничего мы с ними не поделаем. А я вот со вчера не ел еще, представляешь? Все пенсию не везут.
- Короче, Сеня, засада со всех сторон, - печально улыбнулся второй. - Прям как раньше. Только тогда война была, а сейчас, вроде, нет. А в чем различие? Да что там...
Продавщица вытащила руки из карманов халата и снова безразлично ковыряла ладонь.
Сиреневый цветочек сорвался вниз, упал на прилавок и вернулся обратно.
- Оба! - воскликнул первый. - Коль, ты посмотри! Это как?
- А черт его знает... Ничего себе...
- А что удивительного? - протянула толстая продавщица. - Что, сирени не видели?
- А почему цветочки взлетают?
- А что бы им не взлетать? Они у меня многоразовые, по пять лепестков на каждом.
- И что, загадывать можно?
- Ну так. Только вам, ребятки, губы раскатывать нечего. Так если каждому давать, себе не хватит. Понятно? Так что нечего пялиться! - И она презрительно сплюнула себе под ноги.
Первый разочарованно потер подбородок.
- Вот так, Коля, - тихо сказал он. - Засада она и есть... Ну ладно...
- Ну, не про нас, значит не про нас, - отозвался второй. - Что тут поделаешь? Ничего, будет и на нашей улице праздник. А я в чудеса не верю. Ох-ё, а ты посмотри, сколько колбаса стоит! А сыр! Не, у меня не хватит...
- И хлеб что-то подорожал... - первый дрожащими пальцами перебирал мелочь. - Точно, здесь нам делать нечего.
- Но есть-то хочется!
Второй посмотрел на потолок и вдруг воскликнул:
- О, а это что!
Он подпрыгнул и сорвал с потолка липкую ленту. Толстая продавщица ухмыльнулась, но ничего не сказала.
- Вот, это я понимаю! - сказал второй. - Всегда, Сеня, есть выход! Помнишь, Михаил Петрович любил говорить, земля ему пухом...
Первый подошел ко второму и взял ленту за один конец. Было слышно, как под его пальцами хрустнули высохшие мушиные трупики.
- Это правда, - ответил он и, не дожидаясь товарища, сунул половину ленты себе в рот. Он немного пожевал, а потом, сжав челюсти, стал тянуть ленту от себя, соскребая зубами липкие остатки мертвых мух.
- Ты будешь есть сардельку с одного конца, а я - с другого! - хитро прищурился второй. - А посередине встретимся!
И он запихнул в рот свою половину ленты, пожевал и вытянул ее за свободный конец.
- Вот это я понимаю! - сказал он, дожевывая. - Ну, до вечера хватит! Что, идем?
- Ага, - первый выковырял ногтем из зуба застрявшую мушиную голову и повернулся к толстой продавщице. - Спасибо за прием! Спасибо, что не выгнали!
- Да уж не за что, - снисходительно отозвалась продавщица. - Но учтите: в следующий раз бесплатного угощения не будет!
- Да мы понимаем, - воскликнул второй. - Мы очень признательны! Хорошего вам дня! До свидания!
Он радостно посмотрел на Прихлебалова, подмигнул ему, положил товарищу руку на плечо, и мужчины быстро вышли на улицу.
7.
Толстая продавщица оперлась спиной о стену и сложила руки на груди.
Прихлебалов нерешительно подошел к прилавку.
- Здравствуйте, - снова вежливо сказал он. - Мне бы десяточек яиц и пару пакетов молока.
- А нажраться-то все-таки успел! - воскликнула продавщица. - Ты посмотри на себя! Всю майку уделал! Куда твои родители смотрят? Тебя что, не учили, что с утра пить нельзя?
- Да это не я ее уделал, - попробовал защититься Прихлебалов. Выгнув шею, он посмотрел на свою испачканную майку, сунул палец в дырку, поскреб в груди ногтем и вытащил несколько дробинок. - Вот, видите? Это у нас сейчас такие продавцы работают...
И он тут же замолчал, поняв, что сказал что-то недопустимо лишнее.
Толстая продавщица грозно сверкнула глазами и наклонилась над Прихлебаловым.
- Так это продавцы виноваты? - крикнула она. - Ах ты, паразит маленький! Такие, как ты, всегда виноватого найдут! Такие никогда ни в чем не виноваты! Какой негодяй! А ну иди отсюда! Я тебя обслуживать не буду! Иди, говорю!
- Так где же я сейчас яиц куплю? - жалобно протянул Прихлебалов. - Ведь все магазины закрыты, только этот на весь район и работает! Мне от жены влетит!
- А мне-то какое дело? Думать нужно было, что говоришь! Недоносок! Бандит маленький!
Прихлебалов почувствовал, что внутри начинает что-то закипать. Он приоткрыл рот и выпустил тонкую струйку черного дыма.
- Ах так! - закричал он. - Значит, не обслужишь! Ах ты, стерва! Я тебе покажу, как с покупателями обращаться нужно!
Он быстро протянул руку над стойкой и подхватил только что сорвавшийся с ветки сиреневый цветочек.
- Хочу десяток яиц и два пакета молока! - крикнул он и оторвал лепесток.
- Нет! - пропищала толстая продавщица, но было уже поздно: заказанные продукты сами собой появились в старой авоське, словно всегда там и были.
- Нет! - продолжала пищать продавщица, махая перед собой руками. Волосы на ее голове вспыхнули синим пламенем, но она в свою очередь схватила сразу несколько сиреневых цветочков и разорвала их на части. - Пииииии! Пииииии!
Прихлебалов отошел на несколько шагов назад и в ужасе закрыл рот ладонью.
Продавщица начала медленно расти, раздуваясь, как футбольный мяч. Кожа на ее лице потрескалась и засочилась зеленой вязкой жидкостью, зубы, прорывая щеки, вылезли с обеих сторон. Пуговицы на белом халате отскочили, вывалился огромный живот, и продавщица, упав на пол, встала на четвереньки. Ее уши быстро удлинялись, покрываясь шерстью, нос вытянулся, из кончиков пальцев потянулись желтые изогнутые когти. В воздухе чешуйчатой змейкой мелькнул длинный хвост.
Перед Прихлебаловым сидела огромная крыса в белом халате.
Она запрыгнула на прилавок и прошипела:
- Молочка, значит, захотел? А тебе не говорили, что сквернословить нехорошо? Плохо же тебя родители воспитали! Но это можно исправить! Ассистент, анестезию!
Прихлебалов услышал за спиной тихие шаги и обернулся. Перед ним на задних лапах стояла лопоухая дворняжка, которая теперь была в кружевной цирковой юбочке и расстегнутом белом медицинском халате. Ее морду закрывала марлевая повязка, из кармана свешивался стетоскоп, а в лапе она держала длинный стеклянный шприц.
- Да ты не волнуйся, мальчик, - грудным голосом сказала она. - Это не больно. Не ты первый.
И не дав Прихлебалову опомниться, она воткнула стальную иглу ему в глаз. Медленно пополз поршень, выталкивая беловатую, шипящую жидкость, часть которой, не успевая впитаться полностью, потекла по его щеке.
- Что-то плохо идет, - сказала дворняжка, проворачивая шприц. - Попробуй поработать глазом.
Прихлебалов хотел отскочить в сторону, но крыса прыгнула ему на спину и обхватила поперек груди короткими цепкими лапами. Жгучая жидкость наполняла голову.
- Стой спокойно, - говорила крыса, щекоча жесткими усиками ухо Прихлебалова. - Мы тебе помочь хотим, а ты вырываешься. В нашем городе мы не потерпим никаких беспорядков, так и знай, а ты, маленький мой, представляешь большую опасность. Таких детей нельзя на улицу одних выпускать. Таких воспитывать нужно. А кто, ты думаешь, занимается их воспитанием? Школа? Милиция? Семья? Как же! Куда им справиться! Вот мы, простые граждане, и занимаемся воспитанием, мы и следим за порядком - заметь, совершенно добровольно. Денег не требуем. А таких, как ты, вообще убивать нужно, но на это закона нет. Так что не вырывайся, не вырывайся... Ты нам еще спасибо скажешь...
Прихлебалов почувствовал, что медленно теряет сознание, и выпустил авоську. Он вспомнил, как в детстве его порол отец, наказывая за очередную двойку. Маленький Прихлебалов плакал и просил прощения. Мать, поджав губы, сидела на диване и ничего не говорила. Отец зажал коленями голову Прихлебалова и стегал его тяжелым кожаным ремнем. Не вырывайся, - тяжело дыша, говорил он. - Ты нам еще спасибо скажешь. Мы ведь тебе добра желаем... Крыса успокаивающе похлопывала его по ногам кончиком хвоста, дворняжка внимательно следила за уменьшением жидкости в шприце. Сильно пахло нашатырным спиртом. Прихлебалов из последних сил сжал кулаки и вдруг вспомнил, что по-прежнему держит сиреневый цветочек в потной ладони. Он поднес руку к лицу и посмотрел на цветочек здоровым глазом. На нем было пять лепестков. Радостная мысль ошеломила Прихлебалова: так это необыкновенный, редкий цветочек! На обычных сиреневых цветочках чаще всего по пять лепестков, а на этом шесть - ведь один-то он уже оторвал! Такое бывает! Очень редко, но бывает!
Прихлебалов быстро оторвал один лепесток и крикнул:
- Я хочу домой!
Голова крысы разлетелась на части, желтые зубы запрыгали по полу. Дворняжка взвизгнула, укусила себя за хвост и растаяла в воздухе.
Тогда в первый раз за все утро в небе взорвалось солнце.
8.
А на нашей улице тем временем начался праздник.
Прихлебалов шел домой, придерживая снизу авоську, одно яйцо было разбито, белок стекал по пальцам и капал на асфальт. На асфальте вырастали цветы: они появлялись в отпечатках шагов Прихлебалова и тут же вяли, склонив набок маленькие разноцветные головки. Везде было очень много людей. Прихлебалов не мог понять, как за те несколько минут, что он провел в магазине, покупая продукты, город успел наводниться таким количеством разряженных мужчин и женщин. А люди были везде: они широким потоком двигались по проезжей части, они наводнили тротуары, не обращая внимания на гудки остановившихся машин, сидели под высокими тополями, вытянув ноги и весело разговаривая, стояли на балконах домов, куря и стряхивая пепел на головы проходящих под ними сограждан, они выходили из подъезжающих автобусов... Тут и там проносились стайки детей. Скоро идти стало совсем невозможно. Прихлебалову пришлось прижать авоську к себе, чтобы не подавить оставшиеся яйца, он даже согнулся, проталкиваясь сквозь плотную толпу. Теперь он с трудом переставлял ноги, его толкали со всех сторон, кто-то наступил на внезапно выросшую бороду, которая сразу поседела. Заболела поясница, стало трудно дышать. Некоторые дети старались пролезть у него между ног, один мальчик сорвал цветок, только что выросший под шлепанцем Прихлебалова, но цветок рассыпался в нежных ручонках, а лицо мальчика посерело, сморщилось и покрылось жесткой щетиной. А я так хотел подарить его вам... - прошептал мальчик, когда голова его треснула, как старая тыква, и он упал на спину. Прихлебалов не стал останавливаться и потащился дальше, но тут какой-то мужчина крикнул ему в ухо: Дедушка, давайте я вам помогу! Он взял Прихлебалова на руки, поднял над головой и подбросил высоко в воздух. Пролетающий мимо голубь с сиреной на головке прокричал в рупор: Непорядок! - и пнул его маленькой, обутой в черный сапожок лапкой. Прихлебалов перевернулся через голову, пролетел несколько кварталов и упал на землю перед своим подъездом. На лавочке никого не было, наверно, все старушки принимали участие в общем веселье, поэтому Прихлебалов, кряхтя и постанывая, поднялся по лестнице и открыл дверь своей квартиры.
В подъезде пошел снег.
9.
В прихожей Прихлебалов разулся и сразу прошел на кухню, из которой раздавались голоса Даши и знакомого старенького кандидата наук. Прихлебалов остановился в дверном проеме и поздоровался. Даша подошла, положила ему руки на плечи и поцеловала. Потом она взяла авоську, вернулась к столу и начала доставать продукты. Разбитое яйцо она бросила в мусорное ведро, не сказав ни слова. На столе стояли два стакана, полупустую бутылку водки Даша переставила на подоконник. На ее губах играла рассеянная улыбка.
Кандидат наук сидел у окна и потирал пальцем гипс на левой руке.
- Здравствуйте, Артем Владимирович, - сказал Прихлебалов и пожал его сухонькую ручку. - Давненько вас не видели.
- Здравствуй, Вася, - тихо ответил кандидат наук. - А я давненько у вас не был.
- А что у вас с рукой?
- Да я тут Даше уже говорил... - начал кандидат наук, но Даша, видно, случайно, перебила его:
- Вот и хорошо, что зашли, - задумчиво сказала она. - Мы всегда рады вас видеть.
- Да, - сказал Прихлебалов и сел на свободный табурет. - Мы всегда очень рады вас видеть. Как дела?
- Хорошо дела, - отозвался кандидат наук. - Без работы сижу. Абитуры нет. Помогаю внуку уроки делать.
- Ну, хорошо, что хоть какое-то занятие нашли, - сказала Даша. - Некоторые вообще ничего не делают. Одни в парках целыми днями сидят и голубей кормят. Другие спиваются. А вы вот воспитанием занялись. А оно, знаете ли, в семье закладывается. Очень похвально.
- Я понимаю, - сказал кандидат наук. - Только есть очень хочется.
- А мы сейчас блинчики есть будем! Вот вместе и позавтракаем! - воскликнула Даша и, не дожидаясь ответа, обратилась к Прихлебалову. - Вась, а что это ты так долго?
Она подошла к Прихлебалову и поковырялась пальцем в его дырявой груди.
- Майку вот порвал. Где тебя черти носили?
- Да нигде не носили... - неуверенно ответил Прихлебалов. - Очередь в магазине была.
- Очередь? В воскресенье? Ничего себе. Хотя не удивительно: сегодня такой хороший день. Наверно, много людей на улице?
- Да, очень много, - ответил Прихлебалов. - Там какой-то праздник... Артем Владимирович, а вы чего молчите? Ну расскажите поподробнее, чем занимаетесь еще, что делаете...
- Я блинчики не буду, - сказал кандидат наук. - Мне мучное нельзя.
- Ой! - всплеснула руками Даша. - А у нас больше нет ничего! Вась, ты ведь ничего больше не купил?
- Да что вы, не волнуйтесь, - сказал кандидат наук. - Я уж привык сам... Перебиваюсь потихоньку.
Он поднес здоровую руку к лицу и откусил от нее небольшой кусочек. На его щеках разлился легкий румянец.
- Проблем, конечно, много, - оживившись, сказал он. - Я дописываю очередной научный труд, много читаю. Кое-что перечитываю. Снова, знаете ли, сел за Библию. И, понимаете, не перестаю удивляться емкости этой книги! Есть, конечно, несоответствия небольшие... например, в Исходе Второй Книги Моисеевой весь скот египетский погибает от моровой язвы, а через несколько строк мы читаем, что посланное Господом воспаление с нарывами сделалось на том же самом скоте египетском... Видите, не погибает скот... Люди погибают, а скот - нет. Хоть ты тресни... Но ведь все мы знаем, что Библию напрямую воспринимать нельзя, в лоб, так сказать: ее толковать нужно. Вот я и толкую. И делаю определенные выводы... Это мне, знаете ли, очень помогает.
Даша понимающе качала головой. Кандидат наук улыбнулся Васе и откусил себе палец. Несколько капель крови упало на его брюки. Даша протянула ему блюдце, на которое он выплюнул ноготь.
- Только вера мне сейчас и помогает, - продолжал кандидат наук, разгрызая кость. - Я иногда думаю: а чего я в жизни добился? Казалось бы, многого, верно? А почему я тогда без работы сижу, в то время как неопытная молодежь лекции в моем университете читает? А я их сорок лет читал! Почему без денег сижу? Почему меня все забыли? Что я могу дать людям? Ведь я всю жизнь только и делал, что давал! Не подумайте, что я жалею о чем-то или кривлю душой... Но ведь в этом я видел свое призвание, только ему и служил! Вот что обидно... Мне почти восемьдесят, скоро смерть, я чувствую, а столько несбывшегося осталось. Страшно подумать.
Он закатал рукав белой рубашки и выкусил кусок мякоти рядом с локтем. Брызнула кровь, заливая рубашку и пол.
- Ах, черт побери, - спохватился он и зажал рану носовым платком. - Прошу прощения... Что-то я никак не приноровлюсь.
- Да ничего страшного, Артем Владимирович, - ласково сказала Даша, перемешивая яйца с молоком и хлебом. - Я потом уберу.
- Ну так вот, - продолжал академик наук, пережевывая мясо. - Такие сомнения меня уже мучают давно, очень давно, вы и представить себе не можете... И знаешь, Вася, я понял, что выход есть. Нужно верить. Просто верить. Верить в то, что жизнь прошла не зря, что седины эти нажиты тяжелым и нужным трудом. Нужным! Понимаешь? Может быть, это все равно, что верить в Бога, я не знаю. Но я чувствую, что приближаюсь к Нему. И мне становится легче. Я верю, это иногда сложно, но я уже не могу не верить, я всегда буду в это верить, даже если это неправильно, даже если все не так! Но я верю! И я понимаю, что никогда - до последнего моего дня - я не отступлюсь от выбранного пути, я верю, что людям это нужно. - Он посмотрел на Прихлебалова ясными глазами и вытер кровь со щеки. - И пока я жив, я буду дарить им этот свет. Помните, как это было раньше? Дарить свет людям - свет, идущий из глубины сердца!
Академик наук перетянул платком руку, встал и взял со стола нож. Он разрезал им грудь и достал сердце. Он держал его в одной руке, другой рукой закрывая рану, и спокойно улыбался. Внутри сердца пульсировал мягкий свет.
- Я хочу дарить свое сердце людям, - наконец сказал он. - И детям, и старикам - всем! Всем без исключения! Особенно в наше тяжелое время! Только так!
Он отрезал ножом два кусочка от сердца, протянул их Прихлебалову и Даше и быстро пошел к двери, держа сердце на вытянутой руке.
- Мне пора, - на ходу говорил он. - У меня осталось очень мало времени. Нож я потом занесу. До свидания!
И не дожидаясь ответа, он вышел. Несколько снежинок залетело в коридор. Они покружились на ковровой дорожке и тут же растаяли.
Даша удивленно посмотрела на Прихлебалова.
- Что-то странный он сегодня какой-то, - сказала она.
Прихлебалов сидел за столом и рассеянно рассматривал лежащий перед ним кусочек сердца старого кандидата наук.
- Сегодня вообще странный день, - устало ответил он. - Я так вымотался...
- С чего бы это? - рассмеялась Даша и бросила свой кусочек сердца в тесто. - Сходил в магазин и вымотался? Эх ты, работяга! Ничего, сейчас блинчиков поешь и отдохнешь!
- Давай-ка я тебе помогу, - сказал Прихлебалов и тоже бросил свой кусочек сердца в тесто. - Скажи, Даша, ты мною довольна?
- Ты у меня самый лучший! - Даша подошла к Прихлебалову и поцеловала его в лоб. - Самый умный, самый красивый. Я тебя очень люблю.
- И я тебя очень люблю, - растроганно ответил Прихлебалов. Он нежно коснулся волос жены, и почувствовал, как они скользкими змейками извиваются под пальцами. - Но я никак не могу понять некоторых вещей... Может, конечно, их нужно уметь толковать по-своему, как говорил наш академик... Бедняга... Черт побери, как его все-таки жалко. Ведь от него самого скоро ничего не останется... - как будто самому себе тихо добавил он. - С другой стороны, скот не погибает... Люди погибают, а скот нет... М-да... не погибает скот...
- Ах, да Бог с ним! - воскликнула Даша и потянулась. Она взяла чайную ложечку, зачерпнула немного жидкого теста и попробовала его на вкус. На ее щеках одна за другой начали появляться маленькие желтые язвочки. - Вкуснотища! Вась, почти готово! Ты слышишь? Ну что ты насупился? Вася, ты оглянись! Ну, посмотри же по сторонам: как красиво! День-то ведь только начинается! - Она отошла и плеснула в тесто водкой из бутылки. - Кажется, словно и жизнь вся только начинается! Вся-вся жизнь впереди, правда? Какой все-таки хороший сегодня день!
- Да, - согласился Прихлебалов и опустил голову на руки. - Сегодня действительно очень хороший день. Но я устал. Мне почему-то очень неуютно, тревожно... Даша... ты столько читала, ты столько всего знаешь... скажи мне... почему? - На глазах неожиданно выступили слезы. - Почему?..
Даша снова подошла к Прихлебалову и ласково провела по его щеке теплой ладонью. Змейки тихо зашипели и сползли ему на грудь, покусывая засохшие ранки.
- Ничего, милый, это пройдет. Не ты первый. Не ты первый...
От этих слов стало намного легче. Змейки медленно заползали в грудь.
Прихлебалов почувствовал, как Даша нежно похлопывает его по спине.
10.
За окном светило яркое летнее солнышко, а на нашей улице продолжался праздник.
_____________
13
|