Особо не расстроился, нимб штука не очень удобная. Хотя не скрою, носить было приятно. Такая метка.
Но все равно не очень.
На улицу выходишь - кепку обязательно нацепишь. Чтоб лишнего внимания не привлекать.
В кино тоже надо в кепке сидеть. Все косятся. Деревня мол. В головном уборе. Ну? Снимешь, а он светится.
Про бабушек, набожных, вообще молчу. Им только покажи. Причитания, целование рук, буханье на колени, и прочая - обеспечены.
Приходится утекать как зайцу от гончих.
Приколов со мной всяких и разных, было до безобразия много. Нимб то у меня с самого рождения. Вроде сначала не был виден. А потом проявляться стал.
Мама в панику ударилась. По врачам сначала таскала. Те только плечами жали. "Феномен! Вам к ученым надо".
Ученым обломилось. Как только измерять анализировать начали, сразу померк и исчез. Мама обрадовалась. Рано радовалась. Только домой принесла он опять. Замерцал. Ученых на дом вызвали. Те только и успели сфотографировать. Опять потух. Сколько они не пытались его подкараулить, ничего не вышло. Не давался он им в руки.
Попам тоже не давался. Конечно, как только они прознали, тут же налетели. Проверять. Кадилами махали, псалмы пели, к иконам меня прикладывали, в воде святой купали. А он своей жизнью живет. Иногда померцает, и опять его нет. Чухали они свои бороды, но слезать не собирались. В церковь меня носили, распятьем осеняли, к мощам прикладывали. Хотели отвезти в монастырь какой-то. Но тут вмешалось КГБ.
Ох, контора попортила матери крови.
До царя Гороха родословную раскопали. Опять в институты понесли. Только без матери уже. Меня там семь месяцев продержали без материнской ласки. Сволочи.
Ну, обломилось и им. Появлялся мой нимбик только тогда, когда никто меня не трогал. Редко тоесть. Ну, там нянечка увидит, когда кормит. Лаборантки конфеты мне таскали, они тоже видели. Доцент забежит в мою палату, пяточку мне пощекочет, нимбик тут как тут. Мерцает. Те давай щекотать меня и конфетами заваливать. А вот фигу. Тупицы.
Отпустили наконец к матери. Ей уже было наплевать на нимбик. Только меня видеть каждый день. Но все равно решила она последний раз меня сводить в одно место.
Была одна бабулька-шептуха. В деревне далекой жила. К ней очередь на пол года вперед. Но меня к ней пропустили без очереди. Та старушка погладила меня, в глазки мои посмотрела. Я ее за нос естественно ухватил.
- И что ты Мария Тимофеевна расстраиваешься? - Мама мне рассказывала потом, что отчества своего не называла. Да и другое отчество у нее было. В паспорте. Но настоящие, было именно Тимофеевна - Такие нимбики у всех младенцев есть. Только не видно их. А потом отваливаются. Навроде молочных зубов. Ну а у тваево застрял почему-то. Эка невидаль. Не бери в голову. Иди и спокойно живи.
Мама и успокоилась.
Ну там со мной много чего было.
В пионеры не принимали.
Это вам теперь смешно. А я тогда три дня проревел. Пока не приняли. Пионервожатая одна постаралась.
В школе приколов хватало. Не знаю точно, но нимб, по моему, мне многие оценки завысил.
Потом институт.
Повеселились там студенты изрядно. Но потом, как и в школе, все привыкли.
Первая работа. Два дня все на ушах ходили.
Где я ни работал потом, самая распространенная шутка была связана с освещением. От фонарика и до кремлевских звезд.
Девяностые годы. Когда все с ума посходили на почве паранормального. Ко мне, теперь, очередь стала образовываться. Из разных писак и журналистов.
Все рассказать роман получится.
И вот теперь отвалился.
Как ни странно, но стал он твердым. Сам по себе он небольшой. Меньше бублика. Тоненький. Тепленький.