Я сидела за столиком у стены. Совсем одна. Остальные танцевали. Состоятельная мамочка Кулагина сняла зал для нашего Вечера Встречи. Маленький ансамблик играл для нас мелодии восьмидесятых - Антонова, Барыкина, зарубежку... Мы пили хорошее вино и общались друг с другом. Многие из нас не виделись десять лет. Мы окончили школу десять лет назад. Соскучилась ли я? Да, я соскучилась. Но все так изменилось...
Вон Сашка Павлов. Он был моим поклонником. Его лицо горело, когда он подходил ко мне. Сейчас он даже не смотрит в мою сторону. Обхаживает Ольгу Царицыну. Она у нас холостая. Впрочем, как и я.
А за соседним столиком Игорь Градов. О чем-то увлеченно беседует с Лилькой. Артист. На сцене играет. Конечно, он в упор меня не видит. Я ведь когда-то отвергла его. Теперь он знаменитость. А я кто? Я никто.
--
Ирин, может, потанцуем?
Я кивнула и поднялась, опираясь на протянутую мне руку. Мой третий и последний оказался самым верным. Костик Герман. С ним-то я как раз и не виделась десять лет. Войдя в этот зал, я сразу поймала его взгляд, красноречиво сказавший мне, что мой бывший меня не забыл. А пауза была им выдержана немалая. Это четвертый медленный танец, но с Костиком я танцую впервые за этот вечер.
Голова у меня закружилась, и куда-то поплыли фонари над столиками. По моей спине бегал холодок, оставляя колючие мурашки.
--
Как живешь?
Его голос звучит интимно, словно мы вдвоем в маленькой комнате.
--
Чудовищно несчастна.
Он смеется.
--
Неправда.
--
Но ведь тебе хочется, чтобы это было правдой.
Он помолчал, потом посмотрел мне в глаза.
--
Возможно.
Холодок вновь коснулся моей спины.
--
А я тебя разочарую. У меня все вообще удачно всегда складывалось. Институт с отличием, работа интересная. Зарплата большая.
--
Я рад за тебя.
--
Я сама рада.
--
Ир, танец кончился. Может выйдем, подышим?
Я молча направилась к выходу. Костик шел за мной. Мы шагнули в прохладную ночь. Набережная была рядом. Там горели фонари, и в воздухе стоял пряный аромат чайных роз. Мне вдруг захотелось запомнить этот момент, и я закрыла глаза. Десять лет назад в такую же июньскую ночь совсем на другом конце города в нашей школе был выпускной бал. Я в голубом платье, и со мной... нет, не Костик, а Игорь Градов, с которым я потом не поехала... Ну, это другая история.
Я очнулась. Костик смотрел на меня, и я почувствовала себя неловко.
--
Вспомнилось?
--
Да.
Я обхватила себя руками. Словно хотела согреться, и пошла вперед. Было вовсе не холодно, хотя меня чуть-чуть знобило.
Мы остановились над водой. Деревья, словно приведения, таились в темных уголках сквера.
--
А ты вообще любила меня когда-нибудь? - вдруг неожиданно поинтересовался он.
--
Не знаю, - так же запросто ответила я. И это была правда. Я вздохнула и облокотилась на ограду.
--
Честное слово, не знаю. Ты вот уверен?
Он молчал.
--
Если бы мне рассказали, что такое любовь... Узнать бы когда-нибудь.
Он невесело усмехнулся.
--
Десяти лет тебе было мало?
Он попал в точку. В самую середину моего сердца. Последнее время я почти физически чувствовала, как время ускользает от меня, как оно уходит, рассеивается, улетучивается... Я уже не стану очень юной мамой. Легкомысленной невестой... Жаль, жаль...
Я повернулась к нему.
--
Скажи, я уже не такая привлекательная, как раньше?
Он хотел ответить, но охрип, наверное, от волнения, и прокашлялся.
--
Говори, не бойся.
Он смотрел мне прямо в глаза.
--
Даже слишком.
На меня это, почему-то, не произвело впечатления, но грусть вдруг накатила чугунным колесом.
--
Далеко не все так думают.
--
Все.
Он ответил так уверенно, что я снова взглянула на него.
--
Все, - повторил он.
--
Поэтому никто меня даже не поцеловал? Других девчонок хватали, обнимали, таскали на руках, а я только наблюдала... Пара приветствий, рукопожатий, как будто... как будто я чумная какая-нибудь. Даже ты не подошел.
--
Потому что боялся.
--
Я стала другой?
Он, наверное, не знал, что сказать.
--
Мы все стали другими.
--
Да, но я больше остальных.
Он смотрел сначала куда-то в сторону. Потом перевел взгляд на меня. Секунду разглядывал мое лицо. Потом погладил меня по щеке, по плечу... попытался притянуть к себе. Я невольно отстранилась. Он убрал руку и перевел взгляд в даль.
--
Вот именно это все и чувствуют.
Мне вдруг захотелось его ударить. Я повернулась и зашагала прочь. Костик меня догнал.
--
Ир, прости, а?
Я молчала. Меня просто трясло от бессилия и злобы. Я вообще не могла даже себе объяснить своего состояния.
--
Поедешь со мной?
Я остановилась и вдруг почувствовала, что плачу. Мои щеки защипало, и я прижала к ним ладони. Хорошо еще вокруг никого не было. Вот была бы сцена!
--
Поехали, - сказал он, взяв меня за локоть.
Мы сидели в его машине. Машина стояла среди каких-то кустов. В ней царил полумрак.
--
Ты никогда не была замужем?
Я покачала головой.
--
А ты был женат?
--
Был. У меня сын есть. Четыре года.
--
Он остался с ней?
--
С ней и ее новым мужем.
Я смотрела на Костика, стараясь представить его в роли отца.
--
Ты не видишься с сыном?
--
Иногда. Но специально не встречаюсь. Они все трое очень хорошо живут. Этот новый любит его, наверное.
--
Почему ты так думаешь?
Костик помолчал.
--
Да не знаю. Илюшка всегда такой веселый.
--
Твоего сына зовут Ильей?
Костик кивнул.
--
Имя хорошее. А я о девочке всегда мечтала. Я даже решила для себя, что если замуж не выйду, рожу все равно себе дочку.
--
А если сын будет?
Я знала, что он спросит, и почему-то снова почувствовала раздражение.
--
Дочь.
Он не стал возражать. Ему-то что - дочь так дочь.
--
А работа у тебя правда хорошая?
Молодец! Он удачно перевел стрелки. Я и этот вопрос ожидала.
--
Правда. Я бухгалтером работаю. У нас очень крупная фирма.
--
Чем торгуете?
--
Мебелью.
--
А у нас офис на Суворовском проспекте. Фирма "Элегия". Знаешь?
--
Нет. Мне некуда мебель покупать, у меня квартиры нет.
--
Где же ты живешь?
--
Снимаю. Я мог бы тебе показать, но ведь ты сама не захотела.
Я помолчала. Никуда я с ним, конечно, не поеду. Мне совсем не хочется любоваться его холостяцким жилищем. И что это я разговорилась? Мне захотелось домой, в свою ухоженную квартирку.
--
Значит, ты всем довольна, да?
Он не смотрел на меня. Свесил руку в открытое окно машины и разглядывал ее, эту руку, как будто впервые видел.
--
Да, - не сразу ответила я.
--
Хорошо.
Сквозь лобовое стекло я видела ветки кустов и темную даль в крапинках звезд.
--
Ничего хорошего, - каким-то чужим голосом сказала я. - Мне очень-очень одиноко. Я совсем одна, понимаешь?
--
Понимаю.
Я услышала в его голосе, что он хотел понять, но, конечно, не понимал.
--
У тебя есть сын. Ты все равно можешь видеть его, если захочешь. А у меня нет никого.
Я вдруг это очень хорошо осознала. Там, в светлом зале ресторана, где танцевали мои одноклассники, никто больше не любил меня и не принимал. Может быть, они хотели увидеть ту девчонку, которую знали? Вероятнее всего. Я сразу поняла и то, почему меня это так расстроило. Это были люди, которые хорошо меня знали. Я очень надеялась на встречу с ними. Мне хотелось вернуть то чудесное, беззаботное время... Какая глупость! Мне стало очень горько.
Костик словно прочитал мои мысли. Отвлекся, наконец, от созерцания своей руки и посмотрел на меня.
--
Тебя так расстроил весь этот балаган в ресторане?
--
Почему? Со мной все разговаривали, мне были рады... Были же ведь?
--
Были. Но тебе ведь мало.
--
Да. Сама не знаю, почему.
--
Тебе надо сменить обстановку, - сказал вдруг Костик. - Когда у тебя отпуск?
--
Уже идет.
--
Давно начался?
--
Неделя прошла.
Он помолчал.
--
Есть у тебя, куда уехать?
Я не сразу ответила. Есть ли у меня, куда уехать? Не знаю...
--
Тетка в Москве.
--
Вот и поезжай. Отдохнешь, и все наладится.
Я не поверила ему тогда. Я только грустно усмехнулась.
Каждый раз, когда я приезжаю в Москву снова, я испытываю странное чувство: волнение (да, конечно), а вместе с тем... вместе с тем я чувствую себя, как утром праздничного дня. Это большой город. Это чудесный город. Для меня, провинциалки, это целый мир. В Москве я бывала частенько. Первый раз меня привезли сюда, когда мне было пять лет. В следующий раз - перед самой школой, лет в семь. Тогда мам сдала меня тетке на целый месяц и уехала. Конечно, я скучала по дому, по родителям. Но жилось мне, честно говоря, припеваючи. Тетка была строгой женщиной, однако любила меня без памяти и рано или поздно выполняла все мои капризы...
Мне нравилось все это вспоминать. Я любовалась Москвой из окна автобуса. Хотя любоваться-то пока было особенно нечем. Черемушки - район новостроек. Белые коробки одна за другой... Но мне так нравился этот пейзаж!
Куда я еду, зачем я еду? Будущее передо мной не рисовалось никак. Да, я приехала к тетке, но самой тетки я не увижу до самого отъезда. И здесь одиночество настигло меня, оно неразлучно преследует меня по жизни. Разумеется, я не могла с закрытыми глазами мчаться навстречу своей судьбе. Приняв решение (спасибо Костику), я позвонила тетушке, как послушная девочка, любящая племянница, редко обременяющая ближайшую родственницу своим присутствием. Последний раз я была здесь лет пять тому назад, еще в студенчестве. Но открытки к праздникам посылала исправно и раз в полгода прозванивала тетушке, не смотря на то, что всегда располагала информацией о ее житье-бытье благодаря маминым более частым звонкам.
Конечно, никто меня здесь не ждал. Тетка собиралась на курорт на Кавказ. Моей просьбе она удивилась, но не испугалась, а тут же нашла выход из положения. Она оставляет для меня ключ какой-то Алене, которая будет присматривать за квартирой в отсутствие хозяйки. Я должна буду забрать этот ключ, поблагодарить Алену за услуги и отправить восвояси. На моем попечении остаются комнатные растения, которые раз в три дня желательно поливать. О'кей, меня все устраивало. Сначала я даже обрадовалась, что все так складывается - к одиночеству я, как ни крути, привыкла. Но потом, уже в поезде, загрустила. Спасения я искала не только в своем отъезде из родного дома. Я искала его и в общении с теткой - доброй, мудрой, немного взбалмошной, но в целом отличной жениной. Мне не хватало ее общества. Мои родители очень занятые люди, им всегда было не до меня. А тетка... Она была моя, только моя, кроме меня никого у нее не было. В сущности, она была такой же одинокой, как и я.
С большой дорожной сумкой в руках и второй, меньших размеров, на плече, я шлепала к знакомому восемнадцатиэтажному дому. Я, конечно, была уверена, что меня никто не ждет, но сердце отчаянно трепыхалось, и я прекрасно знала, почему: предстояло что-то новенькое, что-то совсем не привычное... пусть даже опять рутина, но и она будет другой, не похожей на мою каждодневную рутину. Я приехала на целый месяц. Я постараюсь отдохнуть и разорвать, наконец, круг своей упорядоченной жизни.
Пока лифт вез меня наверх, я отдыхала от сумок и проводила руками по волосам, которые изрядно потрепал ветер. Я редко закалываю волосы, я люблю, когда они свободно разбросаны по плечам. Правда, когда в руках две сумки, это не совсем удобно.
Я подошла к обитой вагонкой двери и позвонила. Мне сразу открыли. Некоторое время мы стояли молча и разглядывали друг друга - я и мощная рыжеволосая девица, покрытая веснушками сверху до низу. Я почему-то немедленно почувствовала себя мелочью.
--
Проходи, - сказала, наконец, она. Я вошла.
--
Я племянница...
--
Я тебя жду.
Она вышла, и дверь громко хлопнула. Я вздрогнула. Да... Ну и как мне теперь забрать у нее ключ и отказаться от ее услуг?
На вопрос ответить самой себе я не успела. Рыжая гигантша вернулась. Она молча прошла мимо меня, пронесла большое пластмассовое ведро в кухню и вернулась. Я продолжала стоять буквально на пороге, ожидая не известно чего. Состояние мое трудно было как-то определить.
Рыжая вошла в ванную и принялась мыть руки.
--
Ну ты чего стоишь-то? - сказала она, не глядя на меня.
--
Я точно не знаю, но...
--
Ты обедать будешь?
У нее была странная манера разговаривать. Она, словно глухая, не реагировала никак на мои реплики. Тем не менее, я слышала ее очень хорошо. Прежде меня на ее вопрос ответил мой желудок. Он недовольно заурчал: с утра в нем не было ни крошки.
--
Буду, - решилась я.
Рыжая вышла из ванной, энергично тряхнув руками, так что брызги полетели на меня. На мгновение я просто остолбенела. Мой мозг лихорадочно соображал - обижаться мне или нет. И поскольку злой гений гремел уже посудой на кухне, я решила, что не стоит. Это ничего не даст - меня просто игнорируют, и, следовательно, и обиды мои никому не нужны. А вот лишиться обеда мне никак не хотелось. Мне вдруг показалось, что я сейчас упаду в обморок - то ли от волнения, а то ли от голода. Поэтому я развязала шнурки кроссовок, разулась и прошла.
Тетина кухня была заново обставлена. Симпатичная горка, круглый стол, стулья с изогнутыми спинками... Ничего этого не было раньше. Я присела на один из стульев, и пока эта самая... домомучительница разогревала что-то, окуривая меня умопомрачительными запахами, разглядывала кухню, пытаясь разыскать глазами знакомые мне предметы. Вот картинка на стене - натюрморт. Ее я помню, тетушка купила эту вещицу на Арбате. Полочка над холодильником, на ней фарфоровые фигурки: две собаки побольше и поменьше, слон, корова... Их тоже помню, они раньше стояли на шкафу...
--
Мечтаешь?
Я вздрогнула. Передо мной дымилась тарелка, в ней что-то вроде рагу: картошка, капуста, мясо... Рыжая смотрела на меня в ожидании. Я вздохнула и принялась за еду. Убедившись, видимо, что ее труды не пропали даром, девица сообщила:
--
Я стирать, - и вышла.
Продолжая жевать, я размышляла. Да уж, мое положение радужным назвать было нельзя. Я собиралась отдохнуть, подумать, обрести себя, наконец...может быть. А тут такое... Я попала в какой-то переплет. Неужели она так и не уйдет? Стирать, она сказала. Сомневаюсь, чтобы тетушка оставила ей грязное белье. Может, эта девица вообще переехала сюда на время тетушкиного отсутствия? Но почему, на каком основании? Стирает здесь. Интересно, что?
Словно ходячий ответ на мои мысленные вопросы, рыжая гигантша появилась на кухне с тазом в руках. Она прошествовала на балкон, не бросив в мою сторону ни взгляда, и принялась развешивать белье. Я во все глаза глядела сквозь оконное стекло, что же она собирается вывешивать. Фиолетовые велосипедные шорты, темно-красная футболка "Kiss me!" нет, это явно не тетушкины вещи.
Она прошла мимо меня так, словно меня и не было здесь. Через некоторое время хлопнула входная дверь. Тишина. Я сидела не в силах шелохнуться. Я не совсем понимала... То есть, я совсем не понимала, что происходит. Я сидела и ждала, что она вот-вот войдет. Нет, она не возвращалась. Тикали часы. Через приоткрытую балконную дверь доносились приятные летние звуки: детский смех, треск мотоцикла, скрип качелей во дворе...
Так пролетело полчаса. Убедившись, что вторжение в личную жизнь больше не грозит мне, я разрешила себе подняться и вышла на балкон. Здесь пахло сигаретным дымом, сырой землей и порошком "Ариэль". Запах порошка исходил, разумеется, от выстиранного девицей белья, а запах сырости - от ящиков с цветами, которые крепились по всему периметру балкона. Тетушка рассадила-таки свою любимую герань, где только можно. Я осторожно потрогала мокрую землю. Да, рыжая добросовестно исполняла свои обязанности. Может, она по какой-то причине очень привязана к тетке? Мне оставалось только гадать. Я не сомневалась, что, обладая таким странным характером, рыжая вряд ли что-нибудь скажет мне. Честно говоря, я надеялась, что, кроме всего прочего, у нее не будет такой возможности.
Я смотрела вниз на детскую площадку. Когда-то сама играла здесь. У меня даже подружки были - близнецы Жанна и Лада. Мы сошли тогда на почве временности. Они тоже были приезжими и никого из постоянных обитателей двора не знали. Помню, я слегка робела в их обществе. Они были красавицами в моих глазах - розовощекие, крепенькие, загорелые, золотоволосые. Я же - заморыш, гадкий утенок, кузнечик с торчащими коленками и локтями да крысиным хвостиком вместо косы. Иногда, в моменты ссоры, они объединялись против меня, и я зареванная уходила под крылышко к тетке, которой мои слезы разрывали сердце, и она шла на любые уловки - лишь бы отвлечь меня от моего горя...
Я поймала себя на том, что улыбаюсь. Воспоминания затуманили мне голову, и я стала казаться себе легкой, подобно воздушному шарику. Вернувшись в комнату, я первым делом подошла к зеркалу. Оно тоже было старым знакомым. Тяжелая овальная рама из дерева, напоминающая венец, служила украшением убранству прихожей. Из зеркала на меня глянуло слегка измученное лицо: серые тени под глазами, морщинка на лбу, прыщик на подбородке. Как там сказал Костик? Слишком хороша... Слишком... слишком!
Слишком для кого? Для него? Возможно. Я прикоснулась к волосам. С некоторых пор я красилась "Лондоколором". Мой русый цвет мне поднадоел, и я, в один прекрасный момент, решила сменить имидж. Вспомнилось, какое впечатление мой новый облик произвел на сослуживцев. Когда я появилась, секунду все взгляды были устремлены на меня. "Да ты красотка!" - сказал тогда Стеблов, наш коммерческий директор. Раньше он ухаживал за мной исключительно в те моменты, когда требовалась моя помощь. И вот теперь, наматывая прядь на палец, я разглядывала свое отражение и делала соответствующие выводы. Да, похоже, я запустила себя. Сама не заметила, как это произошло. Волосы мои давно нуждались в покраске, посеченные концы требовали подстрижки, ногти страдали по маникюру... Отпуск был явно мне не на пользу. Ни работе я следила за собой очень строго. Ну что ж, вывод сделан. Где еще заниматься собой, как ни в отпуске?
Полная радужных планов, я решила лечь пораньше, немного посмотреть телевизор, немного почитать и уснуть наконец, оставив балкон открытым, чтобы вечерние звуки двора врывались в мой сон, и не давали мне чувствовать себя одинокой...
На чистых белоснежных простынях, которые я себе застелила, позаимствовав их из тетушкиных многочисленных запасов, я почувствовала себя спокойнее. Дистанционное управление покоилось на моей подушке, рядом маленькие книжечки из серии "Женский роман", выбранные из десятков подобных на тетиных книжных полках. Я включила телевизор. Пощелкала по каналам с помощью кнопочек дистанционки. Остановилась на каком-то штатовском фильме. Он и она в полумраке комнаты. Танцуют. Целуются. Музыка, выворачивающая душу на изнанку. Я поспешно переключилась на другой канал. Парень и девчонка. Лет по семнадцать на вид. Ссорятся и орут друг на друга. Не стесняясь, пользуются словесной нецензурщиной. Бурное примирение. Постель.
Телевизор я выключила. Что толку разжигать в себе страсти, которых в жизни я до сей поры не испытала? Весь мой любовно-сексуальный опыт - сплошная преснятина и обман. Вернее, самообман. Я поспешно схватилась за книжку, как за спасательный круг, брошенный в пучину, в которой барахтаешься, как... Хотя ничего подобного я не испытывала тоже.
"Она прощалась с ним. Слезы текли по ее лицу так же часто, как капли дождя по холодному оконному стеклу в их маленькой комнате. Их совместный уик-энд был так короток, а предстоящая разлука так длинна, что жить больше не хотелось. Ей казалось, что с каждой минутой, приближающей ее к расставанию, жизнь теряет для нее всякий смысл, становится враждебной и ненавистной. Жизнь, которую она так любила, пока была счастлива здесь, с ним... Холодные струи бежали по оконному стеклу, и она дрожала в его объятьях от ощущения наступающего холода..."
Я захлопнула книгу. Я и сама уже дрожала. Мир, казалось, издевается надо мной. Досада закипала во мне, и остановить этот процесс было уже невозможно. Разве я виновата? Разве я виновата, Господи, что одна? Разве я так плоха, что заслуживаю наказания? Разве я что-то делаю не так? Да, может быть, но ведь это не нарочно. Я, наверное, просто не знаю, как нужно...
Мой затравленный взгляд блуждал по комнате и неожиданно для меня самой уткнулся в книжные полки, туда, где в самом углу у тетушки стояла икона. Богородица со спокойным взглядом печальных глаз. Я и раньше любила на нее смотреть. Она вызывала во мне трепет и какое-то непонятное смятение. Может быть как раз его не хватало мне в моей слишком спокойной жизни? Как это вышло - сама не знаю, только я стала молиться. Дева Мария, ведь ты же женщина! Ты же понимаешь меня, правда? Да, меня никто не любит, и пусть. Но сама-то я что же? Сама-то я как же? Почему те чувства, что я испытываю к мужчине, которого вдруг заинтересовываю, скорее похожи на страх, чем на что-нибудь более-менее напоминающее симпатию? Разбуди меня, пресвятая Дева, разбуди мое бестолковое сердце, которое любит... любит только меня...
Отчаяние заполнило меня всю. Так уже было не однажды. Так случалось и дома в особо пасмурные и неудачные дни или... или в критические, когда я казалась себе особенно слабой и несчастной. Холодная, холодная, сухая...
Я упала головой на подушку и каталась по ней, задыхаясь от беззвучных рыданий. Слез не было. Мои глаза давно их не знали. Холодное сердце, видно, не способно их породить. Я думала, не усну. Я погасила свет и долго смотрела в темноту, пока не обрела способность различать очертание лика, которому только что молилась...
* * *
Я открыла глаза. Солнце прошивало занавесь на окне тысячей тонких спиц. Когда я уснула? Не помню. Гипноз какой-то. Богородица по-прежнему взирала на меня с состраданием, но вечернее мое состояние улетучилось куда-то, рассеялось вместе с темнотой. Наоборот, я ощущала небывалый подъем. Мне хотелось заняться собой. Определившись в своем настрое, я села в кровати и тут с удивлением обнаружила, что не одна в квартире. Пахло жареным, и звон посуды на кухне явно мне не мерещился. Я решительно поднялась, догадываясь, кого я увижу. Я была уже в пути, когда сообразила, что кроме трусов и лифчика на мне ничего нет. Конечно, она была женщиной, но это была чужая женщина, и появляться перед ней в полуобнаженном состоянии, пусть даже при наличии очень красивого белья, было, мягко говоря, рановато. Я бросилась к своей дорожной сумке, где отыскала голубой купальный халатик. Застегивая на ходу молнию, я зашагала по направлению к аркообразному входу в кухню. Во мне все кипело.
В дверях я застыла от парализовавшего меня чада. В синей завесе металась крупная фигура. Преодолев шок, я вошла. Рыжая замерла, словно я приставила к ее спине дуло пистолета, потом оглянулась.
--
Я хотела...
--
А, это ты! Ты меня напугала. Завтрак еще не готов.
--
Но я прекрасно справилась бы сама, - произнесла, наконец, я.
--
Нет, отдыхай. Мне не трудно. Уже скоро все будет...
Последних слов я не расслышала, так как уже находилась в комнате. Ладно. Я буду действовать по-своему. Раз мое мнение игнорируют, я буду игнорировать тоже.
Из дорожной сумки я достала джинсы и розовую бархатную маечку. Как я правильно сделала, что взяла с собой исключительно те вещи, которые не нужно гладить. За пять минут мне удалось и одеться и причесаться. Для того, чтобы произвести обычные утренние процедуры, в ванну пришлось прокрасться. Хотя я зря так уж старалась остаться незамеченной - меня все равно было не видно за сизой завесой чада. Подкрашивалась я уже в лифте, съезжая вниз. Ключи, которые обнаружила на тумбочке перед зеркалом, я забрала с собой. Дверь хорошо захлопывалась, и я надеялась, что оставив Рыжую без ключа, я дам ей понять, наконец. Что больше не нуждаюсь в ее обществе.
... Как красива Москва летом! Мне, правда, приходилось ее видеть и осенью, и весной, и даже зимой, и каждый раз я наслаждалась ее просторами, ее современностью, ее богатством, наконец. Но летом она была особенно хороша.
Я доехала до центра и вышла из метро. Мне хотелось просто прогуляться, пройтись по улицам, почувствовать, что я в отпуске, что ни от кого не зависима и что все у меня впереди. Проспекты манили меня широкими витринами магазинов, в которые я заходила просто так, не для того, чтобы что-то купить, а для того, чтобы посмотреть, полюбоваться на это обилие и... и помечтать. Да, согласна, крупномасштабными мечты о новой дорогой тряпке не назовешь, но я и не собиралась ни с кем делиться своими мечтами в эту минуту. Мне захотелось помечтать о чем-то земном, очень простом, очень близком. В одном не очень дорогом магазине я купила себе белую джинсовую юбку и дымчато-серую блузку-рубашку. В другом магазине, где продавалась косметика и парфюмерия, набрала всяких приятных мелочей и со слегка потяжелевшей сумкой и прекрасным настроением отправилась дальше.
Мой желудок напомнил мне, что я улизнула без завтрака. Я купила мороженое и наслаждалась его ароматной прохладой, пока в руках не осталась одна палочка да липкая блестящая обертка. Перейдя дорогу, я набрела на салон-парикмахерскую и задержалась там на полтора часа, предоставив свою голову столичному мастеру. Вышла из парикмахерской я ослепительной блондинкой с безупречной укладкой. Покончив с основными удовольствиями, я огляделась. Недалеко от меня находился вход в метрополитен, и я, не задумываясь, направилась туда.
Войдя в вагон, я посмотрела схему метрополитена, и решила отправиться в Сокольники. Я давно там не была. Очень мне нравился этот парк, и теперь для его посещения наступило самое подходящее время - я ведь была совершенно свободна.
Никак не ожидала, что время промелькнет так незаметно. Домой я возвратилась только к вечеру. В огромном универсаме я отоварилась продуктами, проехала две остановки на автобусе и, предвкушая ужин, проведенный в одиночестве и приготовленный моими собственными руками, вошла в лифт. Придерживая полную сумку коленкой, достала ключи. Я еще и не подозревала, что меня ожидает сюрприз. Отперев дверь, я просто опешила. Рыжая крокодилица была на месте, вне всякого сомнения. На отяжелевших негнущихся ногах я прошествовала в кухню вместе со всеми сумками.
--
Ну наконец-то! Ты объявила голодовку, да?
Наглости ее не было предела. Она стояла передо мной в своей футболке "Kiss me!", которая вчера сушилась на балконе. Одной рукой она упиралась в стол, в другой был половник. Она держала его так, что лысая блестящая макушка поварешки глядела в потолок.
--
Ка-как же ключи? - изрекла я.
--
Какие ключи? А, ключи! Так ты взяла свои. У меня есть еще.
Я была в ужасе. Все, мне не будет от нее спасения! Зачем тетушка это сделала? Зачем она приставила ко мне этот конвой?
Опустив сумки на пол, я устало присела на край стула. Отчаяние заполнило меня до краев.
--
Что с тобой? - она коснулась моей руки. Я подняла голову и увидела, что глаза у нее тоже рыжие, и что они полны удивления и тревоги. Это почему-то меня здорово взбесило. Но я сдержалась. Я только простонала:
--
Оставьте меня в покое, прошу вас, очень прошу. Я хочу побыть одна. Я приехала сюда для этого. Мне никто не нужен. Я... я очень устала, уходите...
Рыжая опустила голову и половник.
--
Да, я знаю, - проговорила она. - Вам хотелось бы... Но вам нельзя. Ваша тетя...
--
Да причем здесь тетя! - заорала я, даже не обратив внимание на то, что и она стала обращаться ко мне на "вы" - С чего вы взяли, что мне нельзя? Может быть мне даже нужно... Господи, что вам наговорила моя тетка?
--
Ничего! - Рыжая вскинула голову. - Она ничего не говорила. Это я... Я сама...
--
Что сама? Сама все выдумала, да? Не вынуждайте меня... Я могу нагрубить вам...
--
Да. Хорошо. Ладно. Возможно вам станет легче...
Она пригвоздила меня к месту. Злость просто полыхала во мне.
--
Вы мне надоели, - снова заорала я, - Уходите.
Она смотрела на меня так, что я вдруг опять почувствовала себя ничтожеством. Взгляд мой метнулся в сторону, и в ту же минуту она сорвалась с места и принялась метаться по квартире. Она швыряла в сумку какие-то вещи, чем-то гремела, чем-то стучала... Но когда она выскочила на балкон и стала срывать с веревок болтавшиеся там шмотки, я услышала другой звук. Странный и непривычный. Как будто скомканной бумажкой проводили по столу - шмыг! Точно, она шмыгала носом. Я успела заметить, когда она влетела с балкона в комнату, что нос у нее покраснел. До меня вдруг дошло: я обидела человека! Обидела просто так, ни за что, из-за своей глупой прихоти. Совесть ухватила меня за горло костлявой рукой. Я вскочила. Стыд и злость не давали мне продохнуть. Ведь не зря же она... должна же быть причина...
Я бросилась в прихожую. Я успела перехватить ее у самой двери. От того, что она была такой крупной, ее зареванное лицо выглядело совершенно нелепо, и при виде этого зрелища мое сердце сжалось еще сильнее.
--
Отстань, - сказала она.
--
Нет. Я тебя не пущу.
Теперь уже я без всякого на то разрешения перешла на "ты". Все эти формальности не имели уже никакого значения. Между нами что-то произошло. Что-то щелкнуло у меня внутри, и я почувствовала некоторую теплоту к этому большому несуразному существу.
--
Я ухожу, - глухо проговорила она. На меня она не смотрела. Стояла, опершись на тумбочку рукой и опустив глаза. Я загородила собой входную дверь.
--
Через мой труп.
Минута молчания затянулась. Наконец Рыжая подняла голову и, смерив меня презрительным взглядом, заявила:
--
Я думала, что ты собираешься покончить с собой.
Моим глазам стало даже больно. Они, видно, совершенно вылезли из орбит. Я? Покончить? С собой? Какая-то жуткая фантазия.
--
С че... С чего ты взяла?
Она молчала. Дулась и обиженно пыхтела. Да, возможно она потерпела сильное разочарование.
--
Нет, с чего ты взяла?
Она принялась чертить ногтем с облезшим лаком на крышке тумбочки.
--
Твоя тетушка разговаривает сама с собой.
--
Часто?
--
Всегда.
--
И что?
Она наконец-то удосужилась взглянуть на меня.
--
Я подслушала. Я подслушиваю.
Богатую же мимику продемонстрировало мое лицо в этот вечер. Я сморщилась, словно распробовала лимон. Рыжая снова поникла.
--
И что же ты слышала?
--
Она говорила...
--
Что? Что она говорила?
Я даже вперед наклонилась.
--
Что... что...что с тобой не все в порядке.
--
В каком смысле? Она имела ввиду - не все дома?
--
Не знаю, что она имела. Она бормотала что-то на кухне...
--
Что? Что!? - я можно сказать орала.
--
Что с девочкой не все в порядке. Что это может плохо кончиться и куда смотрит мать и... и все такое.
Я тяжело вздохнула.
--
С чего она взяла, - пробормотала я.
--
Ей не понравился ваш разговор по телефону. Она переживала. Она говорила, что никогда у тебя не было такого голоса.
Вот это да! Я и не думала, что так напугаю ее. Настроение в тот вечер у меня действительно было скверное - это факт. Но мать-то причем? Мы так редко видимся...
--
Ладно. Пойдем чаю попьем - сказала я. От усталости и голода у меня уже кружилась голова.
--
Не, я пойду. Мешать тебе не буду.
--
Идем пить чай. Меня нельзя оставлять одну. Вдруг я действительно это сделаю.
Она посмотрела на меня долгим взглядом, а потом поплелась на кухню.
--
У тебя есть кто-нибудь?
Она фыркнула.
--
Еще чего. Нет, конечно.
--
И ты не собираешься вообще выходить замуж?
--
Может когда-нибудь... Но не сейчас. Мужики отвратительны.
--
Ты думаешь? А мне казалось, не все.
--
Все, - безапелляционно заявила она. - Ты видела хоть одного без вредных привычек?
Я затруднялась ответить. Близких знакомств у меня было мало. Точнее, два. Оба моих избранника курили. Не могу сказать, чтобы это мне мешало. Но мы и не жили вместе. Просто встречались.
--
Вот именно, - ответила она, приняв, видно, мое молчание за положительный ответ.
--
Я же ничего не сказала. Зря ты так настроена. Среди них встречаются положительные...
--
Ага. Гомосексуалисты.
--
Ну почему ты так говоришь?
--
Потому, что знаю. Не верь никому никогда. Хочешь орешков? Пошли на балкон.
Мы вышли.
--
Я выйду замуж, - продолжила моя новоиспеченная подруга, - только, если встречу настоящего мужика.
Она стояла лицом ко мне, опершись спиной о перила балкона. Ее глаза были затуманены мечтой... Мне вдруг страшно захотелось захихикать. Я едва сдержалась. Это большое существо, привалившееся к перилам напротив меня, мечтало о настоящем мужике. Вот интересно! Кто же в ее глазах...
--
По-твоему, как выглядит настоящий мужик?
Ее затуманенный взгляд слегка прояснился. Она смотрела вверх, сосредоточенно рисуя в мыслях образ.
--
Это такой... - она нарисовала руками в воздухе две окружности.
--
Ну такой...
--
Толстый? Высокий? Дровосек? Каменщик? Цыган? - гадала я.
Наконец она бессильно опустила руки и улыбнулась. Я, пожалуй, впервые видела ее улыбку.
--
Сама не знаю. Все вместе, наверное.
--
Ясно.
Мне не было ясно. Представление об "избранном" мужчине, нарисованное ее воображением, было смутным, но явно громоздким. Пока я раздумывала над этим, она жевала орешки и бесцеремонно рассматривала меня.
--
У тебя несчастная любовь что ли была? - сделала она неожиданный вывод.
Да. пожалуй. Я смахиваю на жертву несчастной любви - смазливая, но никому не нужная кукла.
--
Точнее сказать, никакой.
Она одобрительно кивнула.
--
Ага. Вот и у меня тоже. Но не подумай. Я не жалею.