Аннотация: После долгих лет брака Прасковья с ужасом понимает, что вся ее жизнь крутится вокруг детей, которые целиком принадлежат другому миру... Она возвращается домой, чтобы подумать над своей жизнью и что-то изменить - если еще не слишком поздно.
Уже много лет жизнь Прасковьи протекала вполне мирно.
Она частенько говорила, что впридачу к необычному имени получила столь же необыкновенную судьбу... необыкновенную, но счастливую. В молодости Прасковья увлекалась то пением, то парашютами, то горными лыжами - к вящему неудовольствию мамы, которая постоянно что-то пекла, вязала, шила и мечтала видеть дочь похожей на себя. А сколько крику было, когда она сообщила о предстоящем замужестве с иностранцем - вспомнить страшно. Мать пила валерьянку, отец изображал сердечный приступ, бабушка падала в обморок. Почти месяц в семье бушевали нешуточные страсти, но Прасковья все-таки настояла на своем и уехала к жениху.
Прошло время, и страсти улеглись. Ничего ужасного, чем пугали родные и близкие, с Прасковьей не произошло. Муж не обижал, обеспечивал, уделял внимание. Ха! Всем бы ее русским подружкам такое счастье.
С годами Прасковья располнела и совершенно забыла об экстремальных увлечениях молодости. Муж стал менее пылок в проявлении чувств, зато по-прежнему уважал и не заглядывался на других женщин. В семье подрастали двое сыновей.
Беда пришла с неожиданной стороны.
Ее дети... ее обожаемые мальчишки. В какой-то момент, глядя на них, Прасковья начала испытывать смутное беспокойство. Она подсознательно гнала от себя неправильные мысли, затем пыталась понять их природу, пока однажды ее не озарило.
- А что они унаследовали от меня? - с ужасом подумала Прасковья.
Черноволосые, кудрявые, смуглые, - дети были уменьшенными копиями отца. Не только внешность - характер, повадки, менталитет они также переняли от него. Ее дети говорили по-русски, но весьма неохотно, и использовали этот язык лишь для общения с матерью да во время поездок в Россию. Впрочем, в Россию они совершенно не рвались, не интересовались ни русской литературой, ни кинематографом, не любили обожаемый Прасковьей борщ... да они вообще ничего русского не любили! В лучшем случае - проявляли вежливый интерес.
- Их могла родить любая женщина, - думала Прасковья. - Любая, и они были бы совершенно такими же. Ничего моего.
Авторы умных книжек утверждали, что ребенок наследует в равной степени гены отца и матери. Но Прасковья смотрела на своих сыновей и не верила в это.
- А что останется после меня, кроме детей? - продолжала терзаться она. - Детей, в которых нет ничего моего, хоть я их и родила?
Карьеры Прасковья не сделала, хотя всегда была "не без способностей". Как-то не сложилось. В юности она мечтала стать актрисой, но по настоянию родителей отучилась на бухгалтера. Впрочем, годы учебы запомнились ей вовсе не скучными лекциями: в институте Прасковья стала душой всех студенческих компаний, а еще она пела в хоре, прыгала с парашютом и ходила в туристические походы. Когда настало время искать работу, Прасковья без особого энтузиазма устроилась в какую-то фирму, где, скучая, считала часы до шести вечера и дни, оставшиеся до пятницы. Ну а потом было знакомство со своим арабом, замужество, дом, быт, дети. Прасковья и тут не растерялась - подучила язык, завела подружек, обустроила дом и рьяно принялась воспитывать мальчишек. Так миновала первая, а за ней и вторая молодость. На смену им пришли жизненный опыт, лишний вес и морщинки.
- Но все-таки - что останется от меня, кроме этих арабчат? - снова и снова думала Прасковья.
Скоро муж заметил неладное, но она была готова на все, лишь бы не рассказывать супругу о причинах своей хандры.
- Не поймет, никогда он не поймет, а лишь ужаснется и осудит, - уверяла себя Прасковья.
Все ее нынешние подруги вели ту же жизнь, что и она - занимались хозяйством и детьми, ходили друг к другу в гости и по магазинам, смотрели сериалы и сплетничали. Порой они немного жаловались на мужей, но в целом были совершенно довольны своим существованием. Прасковья больше не чувствовала себя одной из них. Казалось, никто вокруг не способен понять ее переживания.
От всех этих дум она похудела, забросила дом, стала раздражительной и нервной. В один прекрасный день Прасковья собрала чемодан и заказала билет в Россию. Муж был поставлен перед фактом. Впервые за долгие годы она летела на Родину одна и без обратного билета. Прасковья не знала, когда вернется, и вернется ли вообще - просто чувствовала, что ответы на все вопросы можно получить только там.
Семья проводила ее недоуменным молчанием. Прасковья всплакнула по дороге в аэропорт, но была полна решимости наконец разобраться в своей жизни.
Их город сильно разросся даже за последние полтора года, что она не была дома. А уж по сравнению с тем временем, когда Прасковья уезжала на ПМЖ за границу - и вовсе изменился до неузнаваемости. За окном мелькали новостройки, клубы, школы, кафе, которых здесь раньше не было. Прасковья вдруг остро ощутила груз тех лет, что она провела за границей.
- Чужое, - с ужасом думала Прасковья, - все совсем чужое. И я здесь чужая. Может, зря приехала?
Ей потребовалось какое-то время, чтобы набраться мужества и позвонить в дверь отчего дома.
Увидев дочь на пороге, мать чуть не упала в обморок. А сама Прасковья вдруг разрыдалась - бурно и истерично, и принялась выкладывать все, что накопилось на душе.
Они проговорили до утра.
- Я не вернусь к мужу, - сказала Прасковья. - Я не могу к нему вернуться.
- Бог с тобой, дочка, - ужаснулась мать. - Как же так? А дети?
- Не знаю, мама, не знаю. Иногда мне кажется, что все эти годы я прожила зря. Дети останутся с отцом. Они принадлежат тому миру, с этим ничего не поделаешь.
- Дочка, да как же ты могла бросить сыновей?
- Я просто не могла поступить иначе. Все вдруг так запуталось... Мне нужно время, чтобы разобраться в себе.
- И что ты сейчас будешь делать? - задумчиво спросила мать.
- Отдохну немного, повидаюсь с друзьями, потом попробую найти здесь работу, - неуверенно ответила Прасковья.
- Дочка, сколько тебе лет? И когда ты в последний раз работала?
Прасковья опустила голову.
- Давно. И лет мне немало. Но не старуха еще!
- Ох, дочка, - покачала головой мать. - Жила ты, как сыр в масле каталась. И чего вдруг удумала? Ну, кому ты тут нужна? Не обижайся, я правду говорю. Отец умер, я тоже не вечна. А там у тебя муж, дети. Твоя семья. Твоя кровь!
- Не моя, - возразила Праксковья.
- Как это - не твоя? - опешила мать.
- Нет в них ничего моего. Все в отца пошли.
- Не блажи! Все равно они - твои дети.
- Не чувствую я этого. Умом понимаю, а не чувствую. Но даже если так - дети уже не маленькие. Они выросли, а я так и не знаю, где мое место в жизни.
- С семьей. Твое место рядом с твоей семьей. Что за глупые вопросы? Ты уж почитай двадцать лет в России не живешь. Нету здесь у тебя ничего, дочка - ничего, кроме этой квартиры, меня и юношеских воспоминаний.
- Еще друзья.
- Какие друзья? Пацаны, что под окнами на гитаре брынчали, давно лысые да пузатые. Девчонки тоже располнели и обросли семьями. Хочешь сказать, ты со своими друзьями за эти годы много общалась? Неужели думаешь, что, узнав о твоем возвращении, все скинут двадцать лет? Очнись, дочка. У каждого своя жизнь. Молодость не вернется: цени то, что имеешь сейчас, а то и этого может не стать.
Прасковья тихо заплакала.
- Ну, не надо. Прости меня, дуру старую. Завтра поговорим, а сейчас иди и выспись. Иди, иди.
Но Прасковья еще долго не могла сомкнуть глаз. Она знала, что мать во многом права: их юношеская дружба давно осталась позади. Первый год друзья активно интересовались жизнью Прасковьи, на второй - стали пропадать, а к исходу третьего забывали даже поздравить ее с днем рождения. Тогда это мало заботило Прасковью - у нее на руках был маленький ребенок, был любимый муж, и казалось, что этого достаточно. Но спустя годы мысль обо всех потерянных друзьях, нереализованных мечтах и надеждах юности все чаще отравляла существование Прасковьи и в итоге привела ее обратно в Россию.
На следующий день она принялась обзванивать старых приятелей. О своих душевных терзаниях Прасковья решила никому не говорить - ограничилась сообщением, что соскучилась по России и приехала в отпуск. Друзья охали, ахали и дружно предлагали встретиться. Но вот беда - им никак не удавалось согласовать время и дату. У одной болеет ребенок, у второго аврал на работе, у третьего выключен телефон.
- У каждого своя жизнь, - с грустью думала Прасковья. - Мама права: я здесь чужая. Разве такое возможно?
Когда встреча наконец состоялась, она поняла, что не ошиблась в своих опасениях. Друзья сильно изменились за прошедшие годы: они уже ничем не напоминали ту веселую молодую компанию, по которой она так скучала. Все стали старше, степеннее и мудрее. Еще не старики, но далеко не молодежь - люди пресловутого среднего возраста. Они чинно сидели за столом и хвастались - кто карьерными достижениями, кто детьми.
Машка удачно выскочила замуж, заняла неплохой пост в администрации и растила сына. Она была хорошо одета, постоянно проверяла свой Айфон и посматривала на окружающих с хорошо заметным выражением превосходства. Прасковья совершенно не узнавала в ней ту обаятельную хохотушку в простеньком ситцевом платье, какой Маша осталась в ее памяти. Семен выглядел намного старше своих лет, Максим обзавелся солидным брюхом, и оба чересчур налегали на алкоголь, при этом почти не закусывая. Одна Наталья мало изменилась - лишь мелкие морщинки вокруг глаз напоминали о прошедших годах.
- Муж мой недавно новый джип разбил, - вещала Маша, не догадываясь о мыслях Прасковьи. - Месяц поездил, и на тебе. Шофер до сих пор в больнице. Ужас! Я так перепугалась! А всему виной какой-то малолетка - вылетел на встречку, идиот.
- Права у таких надо отбирать, - хрипло пробасил Семен, бывший воздыхатель Прасковьи. - Ненавижу этих молодых мажоров.
- Ты по-прежнему на "девятке"? - ехидно поинтересовалась Маша.
- Да уж где уж нам на джип заработать.
- Так, ребята, брейк! Какая разница, кто на какой машине? - вмешалась Наташа. - Вы забыли, по какому поводу мы здесь собрались?
- Да, Прасковья! - встрепенулся Максим. - Расскажи старым друзьям о своей заграничной жизни.
- Все хорошо, - бодро ответила она. - Живем второй год в новом доме, мальчишки уже школу заканчивают. Занимаюсь детьми, садом. Да все у меня по-прежнему - хорошо, но скучновато. Вот и решила выбраться, вас навестить.
- Ты без мужа? - удивленно спросила Наташа.
- У него по работе не получилось приехать, - соврала Прасковья. - А у детей школа, не дергать же их среди года.
Пообщавшись пару часов и поделившись последними новостями, друзья потихоньку стали расходиться. На прощание все обнимались, жали друг другу руки и договаривались "созвониться еще как-нибудь". Прасковья досидела до конца и вернулась домой вся в слезах. Надежда возродить их былую дружбу рухнула окончательно.
И она осела дома. Мать смотрела на Прасковью с беспокойством и пыталась вызвать ее на разговор.
- Ты бы сходила, прогулялась. Что лежать-то целыми днями?
- Не хочется мне никуда идти. И возвращаться к мужу тоже не хочется. Что делать, если мне вообще ничего не хочется?
- Это пройдет. У тебя просто тяжелый период.
Постепенно все дни слились для Прасковьи в один. Она лежала на диване, глядя в одну точку, изредка переключала каналы телевизора или бесцельно бродила по квартире. Прошел месяц, затем второй, зима сменила осень, а Прасковья по-прежнему не знала, что делать.
- Разве ты не скучаешь хотя бы по детям? - допытывалась мать.
- Очень редко. Наверное, со мной что-то не в порядке. Я ничего не чувствую.
- Может, сходим к врачу?
На этих словах Прасковья молча отворачивалась к стене.
Все изменилось ясным зимним днем, когда мать едва ли не силой вытащила ее прогуляться. На улице они неожиданно столкнулись с бывшей сокурсницей Прасковьи. Настя пришла от встречи в неописуемый восторг и тут же потащила слабо сопротивляющуюся подругу к себе в гости. К концу вечера, выслушав подробнейший рассказ о настиной жизни, Прасковья вдруг почувствовала острую необходимость выговориться.
- Меня даже мама не понимает, - жаловалась она. - Считает, что это блажь, и я должна вернуться к мужу.
- А муж что?
- Адам... он и правда хороший. Но что делать, если я чувствую себя несчастной? Вот вроде все в порядке: проблем нет, денег хватает, муж прекрасный, сыновья почти взрослые... а мне - тошно. И с каждым днем все хуже и хуже. Что мне делать, а?
На следующий день Настя позвонила и загадочным голосом назначила встречу в кафе, пообещав рассказать сногсшибательную новость.
- Я нашла тебе интересную работу! - радостно заявила она прямо с порога.
- Работу?
- Ну да, работу. Я вчера долго думала и поняла, в чем проблема. Тебе надо добавить в свою жизнь ярких красок.
- Ага, - кивнула совершенно ошарашенная Прасковья.
- Сначала я хотела подыскать что-нибудь в Интернете, - продолжала Настя. - Но нет, тебе необходимо общение. Так что записывай адрес - с завтрашнего вечера ты поешь в ресторане "Ночной мотылек".
Прасковья изумленно вытаращила глаза, а затем расхохоталась.
- Ой, Настя, - прошептала она сквозь слезы. - Давно я так не смеялась. Я - пою? В ресторане "Ночной мотылек"?
- Да какая разница? - рассердилась Настя. - Ночной, дневной... главное, что тебя берут на работу. Можешь не благодарить - я от чистого сердца.
- Ты серьезно? Я не пела уже сто лет. Да и вообще...петь в ресторане? Даже не знаю.
- Ага, лучше у телека бревном лежать,- ехидно заметила Настя. - А насчет того, что давно не пела... так талант не пропьешь. Помню, как ты в студенческие годы в ансамбле соловьем заливалась.
- Столько лет прошло...
- Ничего! Наверстаешь. Я ж тебя не в Консерваторию устроила, а для кабака твоих способностей вполне хватит. Молодой человек! Нам бутылку шампанского, - заказала Настя и улыбнулась вконец растерявшейся Прасковье. - Отметим начало твоей новой жизни.
После пары бакалов Прасковья окончательно разомлела. Сначала она еще пыталась убедить Настю в бесперсективности ее затеи, но с каждым глотком сдавала свои позиции. Через час Настина идея показалась ей весьма заманчивой.
- Почему бы и нет? - решила Прасковья.
- Вот, и блеск в глазах появился, - удовлетворенно заметила Настя. - Ничего, я тебя из депрессии вытащу! Ты у меня скоро Пугачеву затмишь! Официант! Еще бутылку!
Возвращаясь домой, Прасковья чувствовала себя нашкодившей школьницей. Земля качалась под ногами, и она долго не могла попасть ключом в замочную скважину. Мать, увидев ее на пороге, только покачала головой.
- Мама, я буду петь! В ресторане! - радостно объявила Прасковья.
Как ни странно, мать не стала возражать. Покачала седой головй, поцокала языком и решила:
- Попробуй. Я уж и не знала, как тебя к жизни вернуть. Может быть, это поможет.
А вот у самой Прасковьи на следующий день уверенности поубавилось. Все утро она мучалась головной болью после выпитого накануне шампанского, а когда похмелье прошло, ее стали терзать сомнения.
- Что скажет Адам, если узнает? - думала Прасковья, расхаживая из угла в угол. - Я - пою в ресторане? Позор! Нет, мужу лучше ничего не говорить. Да и как я справлюсь?
Она позвонила Насте, но та и слышать не хотела никаких отговорок.
- Прасковья, соберись! Я уже пообещала хозяину певицу! Ты согласилась! Если сейчас откажешься, очень меня подведешь. Сходи, спой хотя бы сегодня - ну что тебе стоит? Да, хозяин знает, что тебе не двадцать и даже не тридцать. И что? От малолеток одни проблемы. Платье там сами подберут. Только приходи к ним сегодня пораньше, ладно? Я на тебя рассчитываю!
В состоянии, близком к паническому, Прасковья кое-как оделась, причесалась и вышла на улицу. Доехав до ресторана на такси, она еще несколько минут собиралась с духом, чтобы войти, пока на нее не обратил внимание секьюрити.
- Девушка, Вам чего?
- Я новая певица, - каким-то не своим голосом ответила Прасковья. - Мне к Петру Алексеевичу.
Охранник снова окинул ее пренебрежительным взглядом.
- Не могли, что ли, помоложе найти? - ясно читалось у него на лице. Прасковья покраснела и быстро прошмыгнула внутрь.
Перт Алексеевич оказался сухощавым мужчиной неопределенного возраста. По его бесстрастному лицу невозможно было понять, какое впечатление произвела Прасковья.
- Певица, значит? - спросил он, отхлебнув кофе. - Ну что ж, посмотрим, на что Вы способны. Работа шесть дней в неделю, об оплате поговорим после выступления. Чаевые от клиентов делите с музыкантами, как договоритесь. Идите в гримерку, Вам подберут платье и сделают макияж. В полночь Вы свободны, но после зайдите ко мне обсудить все условия. Только имейте в виду - если Вы нас не устроите, распрощаемся сразу же. Начало в восемь. Поторопитесь, у Вас мало времени.
Прасковья молча кивнула и вышла за дверь. Там ее подхватила молодая девушка, представившаяся Дарьей, и они побежали переодеваться. Руки Прасковьи дрожали от волнения, но болтовня помощницы мешала ей сосредоточиться на своих страхах. Дарья тараторила без умолку. Через десять минут Прасковья услышала массу информации обо всех работниках клуба.
- Главное, ты Петра не бойся: он с виду сухой, а на самом деле добрый. Мы его за глаза Петрушей называем, - верещала Дарья, застегивая ей молнию на платье. - Мишка-охранник совсем дебил, на него просто не надо обращать внимание. А Лешка-официант недавно новую машину купил! Интересно, на какие шиши? Говорят, у него...
- Даша, я ничего не запомнила, - призналась Прасковья, когда та, по-прежнему не умолкая, стала поправлять ей макияж.
- Да разберешься со временем! Нас тут всего пятнадцать человек, включая уборщицу, - хихикнула Даша. - Все, я закончила. Иди к музыкантам, осталось полчаса. Кстати, у тебя будет напарник. Он вчера уехал куда-то, а заранее не предупредил. Петр рвал и метал. Тут Настя предложила тебя, шеф сразу и согласился. Настя даже табуретку способна уговорить, - хихикнула Даша.
- Ты знаешь Настю?
- Ее все знают. Поговаривают, что они с Петром... того... любовники, - прошептала Даша. - Только это между нами. Все, беги. Ни пуха!
- Спасибо, - кивнула Прасковья и пошла к музыкантам. Ноги предательски дрожали. Еще никогда в жизни ей не было так страшно.
С трудом поборов искушение бросить все и бежать без оглядки, она собрала волю в кулак, взяла микрофон и слабым срывающимся голосом начала петь.
К середине вечера ее отпустило. Никто не кидал в начинающую певицу помидоры и и тухлые яйца - посетители спокойно если и разговаривали, несколько пар вышли на танцпол. В перерыве Прасковья выпила пару бокалов вина, тайно принесенных Дашей, и окончательно успокоилась. Происходящее стало казаться забавной авантюрой.
- У тебя хорошо получается, - шепнула Даша. - По-моему, Петруше понравилось.
- Я хочу здесь работать, - вдруг выпалила Прасковья. - Это как раз то, чего мне не хватало.
Остаток вечера она искренне наслаждалась происходящим. Прасковья улыбалась всем вокруг и чувствовала себя совершенно счастливой. Когда после полуночи музыканты стали собирать инструменты, новоиспеченная певица даже расстроилась.
- Уже все?
- Эк тебя зацепило, - рассмеялся гитарист. - Хозяин отмашку дал, на сегодня хватит. Да и народу в зале почти не осталось. Завтра пятница, еще напоешься.
Петр встретил ее приветливо. Он по-прежнему сидел в кресле с чашкой кофе в руках, позволив себе лишь чуть ослабить узел галстука.
- Ну что же, поздравляю с первым выступлением, - сказал он. - По-моему, публике понравилось.
- Я очень рада, - скромно улыбнулась Прасковья. - Мне тоже понравилось .
- Что ж, Прасковья, раз так, давайте обговорим условия работы. Про график я уже сказал. Получать будете столько, - он написал цифру на листе бумаги. - Вас устраивает?
- Вполне, - у Прасковьи едва не сорвалось с языка, что она готова работать даже бесплатно.
- Что ж, хорошо. Больничные и отгулы крайне нежелательны, или хотя бы старайтесь предупреждать заранее. У Вас будет коллега, - Петр поморщился, - который сейчас в незапланированном отпуске. Надеюсь, Вы не станете брать с него пример.
- Буду приходить каждый день, без опозданий и отгулов, - пообещала Прасковья. - Я очень заинтересована в этой работе.
- Хорошо. Что ж, не буду Вас задерживать. Спокойной ночи.
С этого дня жизнь Прасковьи изменилась самым решительным образом. Просыпаясь, она подскакивала на кровати и принималась считать часы до выхода на сцену, а стоило ей взять в руки микрофон и выйти к залу, как за спиной будто вырастали крылья. Прасковье было неважно, что публика активно жует бифштексы и щедро заливает их алкоголем, что репертуар у них вполне соответствующий непритязательным вкусам посетителей, и что к середине вечера кто-нибудь обязательно попросит исполнить "Мурку" или "Белого лебедя". Она пела и забывала обо всех проблемах и страхах, о сожалениях и обидах, о вопросах без ответа - обо всем, что отравляло ей жизнь последние месяцы. Прасковья просто пела - и чувствовала себя счастливой.
Мать вздыхала, но не вмешивалась. А вот отношения с мужем испортились окончательно. Прасковья набралась смелости и рассказала ему о своей новой работе.
- Моя жена поет в каком-то кабаке, - вспылил Адам. - Прасковья, что за глупости! Ты должна уйти оттуда немедленно!
- Я никому ничего не должна.
- Разве я тебя плохо обеспечиваю?
- Деньги тут ни при чем, - попыталась объяснить Прасковья, но муж не хотел даже слушать. Разговор закончился крупной ссорой.
Прасковья махнула рукой и продолжала жить своей жизнью. Днем она валялась в кровати или шла куда-нибудь вместе с Настей, ставшей ее лучшей и единственной подругой. А вечером Прасковья брала такси и спешила пораньше прийти на работу. Ей нравилось находиться в своей маленькой гримерке, примерять платья или слушать сплетни, которыми регулярно снабжала ее Даша. С музыкантами и персоналом ресторана у Прасковьи сложились вполне приятельские отношения. Напарник оказался безалаберным, но тоже вполне милым молодым ловеласом, периодически занимавшим у нее небольшие суммы денег.
Прасковья помолодела, похорошела и уже ничем не напоминала ту растерянную женщину, которая приехала в Россию три месяца назад. Наконец она чувствовала себя на своем месте.
Вскоре у Прасковьи стали появлятся почитатели и даже поклонники. После выступления она ехала домой с букетами цветов, поначалу отклоняя предложения продолжить вечер где-нибудь за чашечкой кофе. Но один из ухажеров оказался вполне приятным и весьма настойчивым мужчиной, и однажды Прасковья решила: почему бы нет? Они мило посидели в ресторане.
- Чего ты теряешься? - недоумевала Настя. - В твоем положении мужиков можно менять, как перчатки. Они все женатики, но тебе какая разница? Ты вроде замуж не собираешься.
- Да я вообще-то уже давно замужем, - напомнила подруге Прасковья.
- Ну да, я и забыла. А что муж? Объелся груш?
- Объелся, - вздохнула Прасковья. - Не знаю, что мне делать. Адам настаивает на моем возращении, а я не хочу обратно. Вот только по сыновьям скучаю.
И она действительно скучала. Пожалуй, лишь мысли о детях временами отравляли безмятежное существование Прасковьи. Днем, когда ее время было ничем не занято, она подолгу говорила с сыновьями по телефону, рассматривала их фотографии и строила планы, как перевезти детей в Россию. В глубине души Прасковья понимала, что у нее не получится уговорить сыновей на переезд, и от этого ей становилось совсем тоскливо. "Нельзя иметь все", - с грустью думала она в такие моменты и, роняя слезы, ставила на место их детские фотографии.
Так прошел еще месяц. Мысли об оставленном муже посещали Прасковью все реже, зато встречи с поклонником стали происходить намного чаще, и вскоре она приняла предложение перебраться к нему в квартиру.
- Я давно не ребенок, хватит жить под твоим крылом, - обяснила Прасковья матери.
- Не надо, дочка, - вдруг воспротивилась Алевтина Семеновна. - Я все молчала, молчала, глядя на твое поведение... Думала: ничего, она перебесится и успокоится, а тебя все дальше затягивает.
- Мама, я уже взрослая.
- А ведешь себя хуже, чем ребенок. Хватит прятать голову в песок. Твой мужик женат?
- Какая разница? - вспыхнула Прасковья. - Мы не маленькие, сами разберемся.
- Да уж вижу, как вы разберетесь. Вот скажи, в чем перед тобой виноват Адам? Зачем ты с ним так?
- Он ни в чем не виноват, просто я изменилась.
- Так изменилась, что собираешься жить с другим мужчиной?
- Мне надоело быть благонравной матроной, честной женой и матерью! Надоело! Хочу пожить для себя, понимешь? Мне сорок два года! Впереди уже далеко не вся жизнь!
- Вот уж верно говорят: седина в бороду, бес в ребро, - пробормотала мать. - Подожди хотя бы неделю.
- Что это изменит?
- Через неделю приезжает твой муж, - с легкой заминой призналась мать.
- Что?
- Да. Я сделала ему приглашение и обещала ничего тебе не говорить. Но раз тут такое дело...
- Мама! Не верю своим ушам! Ты плетешь интриги у меня за спиной?
- Никакие это не интриги. Адам уже не знает, что и думать. Он хочет разобраться в ситуации, и я его прекрасно понимаю. Прошу тебя, дочка: дождись мужа и объяснись с ним по-человечески. После этого я не стану вмешиваться в твою жизнь.
Прасковья в растерянности опустилась на чемодан.
Переезд пришлось отложить. Но больше всего Прасковью огорчило то, что Адам наотрез отказался привезти с собой детей. Она требовала, просила, умоляла и даже плакала, но муж был непреклонен.
- Я не буду вмешивать сыновей в наши разборки, - сухо сказал он.
В назначенный день Прасковья взяла на работе отгул и отправилась встречать Адама в Москве. Отчего-то ей было страшно. Прасковья чувствовала, что предстоит тяжелое объяснение; она знала, что придется бороться за сыновей, и понимала, что позиции мужа в этом вопросе сильнее. Все это никак не добавляло ей оптимизма.
Адам казался смущенным и явно не знал, как вести себя с женой. Они неловко обнялись и несколько секунд топтались на месте.
- Как мальчишки? - только и могла спросить Прасковья.
- Все в порядке. Скучают по тебе.
Прасковья покраснела.
Почти всю дорогу они молчали. Дома обстановку слегка разрядила мать, встретившая Адама, будто любимого сына.
Когда ужин подошел к концу, Алевтина Семеновна сослалась на усталость и ушла к себе в комнату. Адам с Прасковьей остались одни. Снова повисла неловкая пауза.
- А ты изменилась, - сказал вдруг Адам.
- Да, я стала совсем другой. А вот ты остался прежним.
- И что нам теперь делать?
- Не знаю, - Прасковья опустила голову. - Но я не хочу возвращаться в Эмираты.
- Не хочешь в Эмираты или не хочешь ко мне?
- Не хочу к той жизни, что была у меня в Эмиратах. А ты - часть той жизни.
- Я - часть той жизни, - эхом повторил Адам.
- Ты ни в чем не виноват. Просто так вышло.
- А как же наши дети?
- Я скучаю по ним. И знаю, что они скучают. Я была бы рада вернуть все назад... но не могу.
Адам подошел к окну и щелкнул зажигалкой. При свете уличных фонарей Прасковья заметила тени, которые залегли вокруг его глаз. Ей вдруг показалось, что муж выглядит намного старше своих лет.
- Ты прекрасно понимаешь, что я не могу переехать в Россию и принять твой образ жизни, - медленно произнес Адам. - Я хотел предложить какой-то другой вариант. Например, найти тебе работу в Эмиратах. Я всегда считал, что работать в семье должен мужчина, но и ты никогда и не настаивала. Если тебе это нужно...
- Работать кем? - перебила его Прасковья.
- Уж конечно не певицей, - отрезал муж. - Об этом и речи быть не может. Моя жена не будет петь в кабаке.
- А если это - единственное, что мне нужно?
- Послушай, Прасковья...
- Если ты хочешь убедить меня бросить работу, то зря стараешься. Я не делаю ничего плохого. Просто пою, и мне это очень нравится. Если хочешь знать, впервые за долгое время я чувствую себя счастливой. И не предлагай мне работу в Эмиратах. Ты прекрасно понимаешь, что в нашем городе я смогу устроиться разве что нянечкой в детском саду.
- Прасковья, мы женаты почти двадцать лет, у нас двое детей. Это ничего для тебя не значит?
- Адам, ты был хорошим мужем, и мне не в чем тебя упрекнуть. Но только сейчас я почувствовала, что это такое - жить по-настоящему, в полную силу. Я сожалею лишь о том, что это случилось так поздно.
- Ты уверена в своем выборе?
- Да, - с вызовом ответила Прасковья.
Адам выглядел потрясенным.
- Тогда нам придется развестись. Ты ведь сама все понимаешь.
- И ты заберешь у меня детей? Это несправедливо!
- Ты не можешь упрекнуть меня в несправедливости. Наши дети уже почти взрослые, и они не захотят уезжать в Россию.
У Прасковьи вдруг задрожали руки.
- Это несправедливо, - повторила она.
Адам пожал плечами.
- Ты сделала свой выбор. Дети тоже имеют право выбрать, где и с кем они хотят жить. Кроме того, я не собираюсь их от тебя прятать. Мать - певица в ресторане... мне такого и в голову не могло прийти. Но все-таки им нужна мать, даже если она выбрала этот путь.
- Я всегда была хорошей матерью! - воскликнула Прасковья.
- Я всегда считал тебя хорошей матерью. До того, как бросила нас, ничего толком не объяснив, - уточнил Адам. - Знаешь, я до последнего надеялся, что ты передумаешь и вернешься к семье. Неужели ты и правда готова бросить меня и детей, чтобы петь в этом чертовом ресторане?
- Детали развода обсудим завтра, - Прасковья проигнорировала его вопрос. - День был тяжелый, я тоже устала. Спокойной ночи.
Несколько дней, что Адам провел в России, стали для Прасковьи настоящим испытанием. Она совершенно не понимала, как себя вести с уже почти бывшим мужем, и старалась как можно реже бывать дома. Ситуацию немного сглаживала Алевтина Семеновна, которая изо всех сил старалась угодить зятю.
Прасковья, смущаясь, пригласила Адама посмотреть свое выступление, но, как она и ожидала, муж отказался. Большую часть времени он проводил за компьютером, почти не выходя из своей комнаты. Детали развода они обговорили очень быстро, и оставшиеся дни Адам был предоставлен самому себе. Муж больше не делал попыток отговорить Прасковью, хотя иногда она ловила на себе странные взгляды - как будто он вопреки всему надеется на другой исход.
А вот мать не оставляла попыток переубедить блудную дочь, но подобные разговоры только раздражали Прасковью.
- Мы все решили, мама, - упрямо твердила она.
- Вижу я, как вы все решили. На Адама смотреть жалко. Дочка, подумай - что будет дальше, через пять-десять лет ? Как ты станешь жить без детей? Неужели какой-то ресторан стоит того, чтобы рушить семью? Ведь выгонят тебя оттуда, как пить дать выгонят. И не смотри на меня так - неужели сама ничего не понимаешь? Тебе уже за сорок, и годы не идут вспять. Найдут другую певицу, помоложе, а ты что - по электричкам петь пойдешь? Вот тогда пожалеешь, да поздно будет!
- Я хочу быть счастлива здесь и сейчас, - тихо сказала Прасковья, хотя слова матери заронили в ее душе зерна сомнения.
- А если и правда выгонят? - с ужасом подумала она.
- Глупости, - говорила Настя. - Выглядишь ты хорошо, и лет пять - десять у тебя есть. А дальше... Кто знает, что будет дальше?
- Иногда мне страшно, - призналась Прасковья. - Все-таки с Адамом я всегда была уверена в завтрашнем дне.
- Ты что, хочешь вернуться к мужу?
- Не знаю, - Прасковья обхватила голову руками. - Я уже ничего не знаю. Мне казалось, все решено, и нет пути назад. Но временами я думаю, что мама не так уж и неправа. Возможно, через несколько лет я окажусь никому не нужной и пожалею о том, что сделала.
- Глупости, - решительно перебила ее Настя. - Никому не дано знать, что будет через несколько лет. Главное, что тебе хорошо здесь и сейчас.
- Да в общем-то, не так уж и хорошо, - признала Прасковья.
С приездом Адама она все чаще ловила себя на мысли, что уже не испытывает на сцене тех ярких ощущений, которые буквально окрылили ее вначале. Прасковья все еще получала удовольствие от выступлений, но от прежней безмятежной радости осталась лишь слабая тень. Ей постоянно лезли в голову мысли о детях, мучило чувство вины перед мужем, и даже комплименты поклонников не доставляли прежней радости. Сперва она принимала мужское восхищение за чистую монету, чувствовала себя королевой, нет, - богиней! Теперь же Прасковья сомневалась, а так ли искренни ее воздыхатели, и не говорят ли они то же самое всем остальным женщинам.
- Не меняю ли я золото на то, что блестит? - все чаще думала Прасковья. Но она по-прежнему была не в состоянии отказаться от своих выступлений и с каждым днем чувствовала себя все более растерянной.
Между тем приближался день возвращения Адама в Эмираты. У Прасковьи сложилось впечатление, что ему не терпится убраться восвояси. Впрочем, она могла понять чувства мужа. Адам выглядел подавленным, хоть и старался держать лицо.
Прощание вышло непростым. Больше всех сокрушалась Алевтина Семеновна. С утра по квартире поплыл запах валерьянки, а обнимая зятя напоследок, она не могла сдержать слез.
- Не поминай лихом, сынок. Храни тебя Бог.
- Спасибо Вам за все, - искренне поблагодарил Адам.
- Ну, до встречи, - пробормотала Прасковья. - Я надеюсь, мальчики приедут летом. Да и я как-нибудь к вам прилечу.
- Хорошо. Звони, если что.
Он подхватил чемодан и, вымученно улыбнувшись, вышел за дверь. В последний момент Прасковье вдруг захотелось удержать мужа, но она так и осталась неподвижно стоять на пороге. Шаги Адама давно затихли вдали, а Прасковья все еще молча смотрела на захлопнувшуюся за ним дверь.
Алевтина Семеновна, охая, пошла на кухню за очередной порцией лекарства. Прасковья же заперлась в комнате и долго сидела у окна, бездумно глядя вдаль.
В этот же день Прасковья впервые серьезно поссорилась с сыновьями. Она и раньше понимала, что дети растеряны и разочарованы ее долгим отсутствием, но все-таки Прасковье удавалось поддерживать с ними достаточно теплые отношения. Она часто говорила с сыновьями по телефону, интересовалась их делами, старательно избегая темы своего затянувшегося отсутствия и вообще всего, что касалось ее нынешней жизни. Во время этих разговоров сыновья почти не задавали матери неудобных вопросов, а сама Прасковья делала вид, что находится в обычном отпуске. Но в день возвращения Адама в Эмираты эта старательно поддерживаемая ею иллюзия рухнула.
- Ты никогда не вернешься, - с обидой констатировал младший сын.
Прасковья запнулась и тут же принялась оправдываться, уже понимая, что все напрасно - дети чувствуют себя брошенными и преданными родной матерью.
- Ладно, мама. Я все понял. Пока.
После этого разговора Прасковья проплакала несколько часов. Со старшим сыном дела обстояли еще хуже - обменявшись с матерью несколькими общими фразами, он тут же ссылался за занятость и бросал трубку. Прасковья видела, что стена отчуждения между ней и детьми становится все выше и прочнее. Она успокаивала себя тем, что непременно наладит отношения с детьми во время их летних каникул, но не была уверена даже в том, что сыновья вообще захотят прилететь в Россию.
В это же время у нее впервые появилась мысль успокоить нервы при помощи спиртного.
- В этом нет ничего особенного, - убеждала себя Прасковья. - У меня непростой период, а коньяк помогает расслабиться.
После отъезда Адама она переехала к давнему поклоннику, но их отношения быстро дали трещину. Сначала мысль о легких отношениях без особых обязательств казалась Прасковье весьма привлекательной - как ребенку, замученному строгими родительскими запретами, кажется привлекательной идея жить свободно и питаться исключительно шоколадом. Но шоколад приелся, пряный привкус внебрачной связи перестал казаться заманчиво-манящим: она пересмотрела свои взгляды и поняла, что быть где-то на вторых ролях - это не для нее.
Прасковье, только что вырвавшейся из уз многолетнего брака, вдруг снова захотелось определенности и стабильности. Ее стало раздражать, что любовник приходит к ней тогда, когда сам сочтет нужным, проводя все выходные и праздники со своей законной женой. Она не привыкла быть любовницей и не могла смириться с тем, что вынуждена делить своего мужчину с другой женщиной. Выйти из этой ситуации стало для нее делом принципа.
Он же и слышать не хотел о разводе, и все разговоры на эту тему неизменно заканчивались крупной ссорой.
- Я с самого начала предупреждал, что не разведусь! - кричал любовник.
- Но почему? Ведь ты говоришь, что любишь меня! Почему ты не можешь вести себя честно?
- Я был честен с тобой с самого начала!
- Честен? И это ты называешь честностью? Да ты обманываешь нас обеих!
Мать не одобряла их отношений, хотя старалась не вмешиваться в жизнь дочери. Прасковья и сама стала избегать визитов в родительский дом - ей было невыносимо видеть в глазах матери невысказанное осуждение.
Каждый вечер после выступления любовник привозил ее в съемную квартиру и оставался там на какое-то время, а затем ехал домой. После этого Прасковья валилась в кровать и долго лежала, прокручивая в голове события прошедшего дня. Впервые в жизни ее стала мучить бессоница. На выходные любовник не появлялся - а если и забегал на час-другой, то очевидно нервничал и постоянно поглядывал на часы. Одиночество буквально преследовало Прасковью - она засыпала и просыпалась с щемящим чувством тоски, и только коньяк помогал хоть немного заглушить эту боль.
Однажды вечером любовник не пришел на ее выступлениие, а поздно ночью в квартире Прасковьи раздался звонок. Не дав ей сказать ни слова, законная супруга обрушила на застывшую в изумлении Прасковью весь свой гнев. Монолог закончился категоричным требованием оставить ее мужа в покое. Прасковья пребывала в таком шоке, что не догадалась сразу повесить трубку, и визгливое сопрано этой женщины еще долго стояло у нее в ушах.