Зима, казалось, уже вечность длилась. Ветер стучал в окна так, словно хотел разрушить избушку на краю замерзшего лесного озерца. Скрипели жалобно столетние сосны, отгоняли ветер кронами, но куда там? Еще больше он раззадоривался, на соснах, как на каруселях раскачивался. От каждого его порыва скрипели жалобно хлипкие рамы, звенели стекла, взлетали тонкие кружева паутинки.
Лада сидела у печи, задумчиво наблюдая, как покрываются красными трещинками дотлевающие головешки. Тонкие руки она протянула к самим уголькам, ловила пальцами редкие всполохи огня. Посвистывал тихо пузатый медный чайник, выбрасывая облака пара из загнутого носика. На столе давно дожидались своего часа фарфоровые чашки на блюдцах, и что может быть лучше в холодный февральский вечер, чем глоток ароматного горячего чая в хорошей компании? В полумраке уютной комнаты едва угадывалось скромное убранство. На стене тихо тикали ходики, только время на них бежало так странно - то замедлится, то ускорится. На кровати - лоскутное одеяло яркое, кипа взбитых подушек. На окнах - занавески вышитые. На столе - скатерть узорчатая и угощения к чаю - варенье, мед, да румяные баранки.
Гостья вошла без стука, похожая на нищенку - закутанная так, что не разобрать ни возраста, ни лица, ни фигуры. Отряхнулась у порога, скинула истрепанную серую ветошь с плеч, сбросила матерчатые сапожки и появилась в свечном свете уже красивой молодой женщиной того типа, что никогда не стареют, но и особо юными представить их сложно. Во всем ее облике сквозила некая отстраненность, может, высокомерие, впрочем, она, наверняка, имела на него право - царственная осанка и уверенные жесты выдавали в ней особу, привыкшую властвовать. Роскошные волосы, темные, как сама ночь, рассыпались по плечам, слившись с черным бархатом глухого, в пол, платья. Немного бледна, даже с мороза, но ей шла эта бледность, она лишь сильнее подчеркивала четкий рельеф линий скул и саркастический изгиб идеальных губ.
- Ты все мерзнешь? - спросила она насмешливо, подходя к печи, но не вытянула руки, чтобы согреть.
- Кажется, эта зима никогда не кончится, - весело ответила Лада, улыбнувшись тепло и ласково, отчего на ее румяных щеках заиграли ямочки.
- Пусть еще пометет, - ответила гостья мечтательно. - Я только вошла во вкус.
- Да тебе дай волю, мести будет вечно, - засмеялась Лада.
Поднялась с корточек, оказавшись одного с гостьей роста, столь же стройная и статная, только, кажется, моложе, богаче телом и мягче взглядом, русые косы спускались до самого изгиба талии, и было очень к лицу ей светлое льняное платье и голубая лента в волосах.
Обнявшись, как после разлуки, красавицы прошли за стол и под неспешную беседу и сочное потрескивание толстой восковой свечи коротали долгий вьюжный вечер.
- Откуда такая красивая, Мара?
- В долине была, в городе. Самое время навестить всех, кто звал, да и к тем, кому пора уже, заглянуть.
- Было что интересное?
Мара пожала плечами.
- Да все как всегда. С чего этот вопрос?
- Красивая ты. Вот и спрашиваю - с чего такая милость?
- А, - засмеялась Мара, - вон ты о чем. Да, не спорю, подвалило им счастье. Но я не ко всем такая приходила. Одна вот меня там, в сенях дожидается, так к ней пойду простая, чего церемониться?
- Ух, - заинтересовалась Лада, - расскажи. Страсть как интересно, с чего это кому-то такая честь, что ты сама провожаешь?
- Так я ее по дороге встретила. Сюда она шла, к тебе. Ну, и пожалела бедняжку, подобрала. А раз уж так случилось, то напоследок решила все-таки дойти с ней до твоего дома, а потом уж вместе и отправимся.
- Так дай и мне на нее взглянуть! Не каждый день ко мне кто-нибудь ходит! - вскрикнула Лада, вскочив с места.
- Хорошо. Но учти - заберу, сама знаешь, я, если уж взяла, назад не отдам.
Лада кивнула торопливо, выскочила в сени, напустив в комнату клубы морозного пара. У самой двери на лавке приткнулась девочка. Прислонилась к косяку, кажись, дремала. Лада подошла ближе, наклонилась над ней, присмотрелась внимательно к личику малышки. На вид ей было лет шесть, когда уже и не крошка, но все же ребенок. Бедно одета, закутана в старый шерстяной платок, как в кокон, ручки засунула в рукава пальтишка и, видно, чуть согревшись, сомлела. Лада тихонько коснулась пальцами замерзшей щечки. Девочка открыла глаза, поглядела на Ладу, чуть помедлила, соображая, и заплакала.
- Ты кто, маленькая? Зачем шла-то ко мне?
Убедившись, что ответа дожидаться бессмысленно, Лада подхватила сонную малышку на руки и принесла в комнату. Раздела, посадила к печи, отчего девочка затряслась в ознобе.
- Ох, и жестокая ты, Лада. Мучаешь только. - Равнодушно скрестив руки на груди, наблюдала за ними Мара.
- Успеется еще ей, - прозвучало в ответ, а руки девочки уже держали кружку с горячим чаем.
Наконец, отогревшись и чуть освоившись, девочка осмелела и спросила:
- Ты - Лада?
Хозяйка кивнула с улыбкой.
- А ты кто?
- Я тоже Лада. Меня так мама назвала.
- Так мы с тобой тезки, оказывается! А как же ты узнала дорогу-то ко мне?
- Мама рассказывала, что за мостом есть дорожка к лесу, и если по ней идти долго-долго, придешь к лесному озеру, а на берегу твой дом.
Лада покачала головой удивленно.
- И как же ты решилась сюда пойти, одна и в такую пору?
- Только ты мне поможешь, - подняла глаза девочка, - больше некому.
Переглянулась Лада с Марой - только нос отвернула гордо черноволосая.
- Ну, рассказывай, раз дошла. Чем я тебе помочь могу таким, чего никто не умеет?
- Спаси маму мою.
Удивленно захлопала глазами Лада.
- Я не целитель, детка, не по адресу ты пришла.
- Ты можешь, - упрямо - просительно повторила девочка, да еще руки сложила лодочкой.
Подошла Лада к зеркалу большому на стене, очертила круг перед ним ладонью и увидела, как в старом домике на окраине города, в темноте и холоде, свернулась на кровати калачиком женщина. Лежит, уставившись в одну точку, и слезы из глаз катятся, она их не вытирает, да и вообще не замечает, наверное. Подошла Мара, присмотрелась.
- Ах, эта... Собиралась к ней на следующей неделе заглянуть.
- Отчего она такая? - глухо спросила Лада.
- Муж у нее пропал. Уехал на заработки и ни слуху, ни духу. Она держалась, сколько могла, а потом слегла. Любила его крепко.
- А он где?
Мара пожала плечами.
- Я не встречала, точно.
Еще раз провела ладонью над поверхностью зеркала Лада и увидела молодого мужчину в подвале дома какого-то, глаза прикрыла, задумалась и проговорила вполголоса:
- В плену он, да не на поле брани взяли, а в миру, на базаре подобрали, как раба содержат. Били его крепко, да так, что забыл он и жену, и дочку, и дорогу домой. Вот мучается теперь, а куда бежать, не знает.
- И к нему наведаюсь, - кивнула Мара. - Только ближе к лету, там пожар большой намечается. Хозяева - то спасутся, а рабы, как мышата, задохнутся в дыму.
Оглянулась Лада на девочку, что сидела, покорная, тихая, ожидая ее решения.
- А ведь и впрямь, мое это дело, - прошептала чуть слышно.
- Ты чего это? - забеспокоилась гостья. - И думать забудь. Пусть оно идет, как идет. Нечего тебе вмешиваться.
- Она ко мне шла, понимаешь, - ответила Лада, - шла ко мне, одна, в темноте и холоде. Чтобы я вернула им счастье.
- Ну, делай, как знаешь, - махнула рукой Мара. - Только мое - со мной пойдет. А тем, что не мое пока, могу и поделиться.
Подошла Лада к девочке, присела перед ней на корточки, взяла ее руки в свои, говорила тихо, а в глазах блестели слезы маленькими озерцами.
- Что же ты наделала, Ладушка... Как же тебя угораздило пойти сюда?
- Ну, так дошла же, - улыбнулась малышка. - Ты поможешь маме?
- Глупая ты моя... Знаешь, что домой теперь тебе не вернуться?
Девочка кивнула, все с той же улыбкой.
- Ты не гляди, что я маленькая. Мама говорит, я уже взрослая, и все могу сама. Вот я и сделала. Сама. Ты только помоги ей.
Обняла ее Лада крепко, прижала, заплакала. Гладила головку с тонкими светлыми косичками, и держала так, пока не окликнула Мара:
- Ну, прощайтесь. Пора мне. И так засиделась у тебя.
Отпустила Лада девочку, обернулась к Маре, и, пока та не видела, дернула нитку из рукава своего платья, обвязала запястье Ладушки. Прошептала ей на ухо:
- Помогу я твоим родителям, а ты не бойся ничего, крестница моя.
Накинула свою странную шубу Мара на плечи, повернулась по кругу - и вот уже не молодая красавица, а древняя сгорбленная старуха протягивает крючковатую руку к Ладушке, беззубым ртом шамкает:
- Ну, пойдем, дитя. Путь у нас неблизкий.
Послушно соскользнула со стула девочка, пошла к старухе, озираясь на милую хозяйку. Лада ей помахала рукою ласково, а у самой такая печаль в глазах, что в комнате холоднее стало. Смело пошла Ладушка, протянула руку Маре, та схватила крепко, напоследок посмотрела на Ладу белыми глазами, попрощалась:
- Ну, бывай, сестра! Свидимся!
И повела за собой в завывание вьюги маленькую путешественницу.
Едва вышли они из дома, сорвалась с места Лада. Подхватила зеркало круглое, в серебряном ободке, провела над ним рукою, всматривалась в темень отражения, пока не проявился в ней силуэт человека. Снова дернула нитку, опустила над зеркалом так, что коснулась она стекла, и прошла сквозь него, как и не было той преграды.
Бежал домой охотник запоздалый. Побродил по лесным тропинкам, проверяя капканы да ловушки, дотемна провозился, теперь дорожкой знакомой лыжи подгонял. Он не видел и не почувствовал, как коснулось что-то его руки.
А Лада смотрела, как ниточка сама по себе обвязалась вокруг запястья мужика и дернула, потянула его в сторону. Удивился он, но развернул лыжи и направился туда, куда влечет сила непонятная. А его все поторапливало, все быстрее он ноги переставлял, от ветра жмурился. Наконец, и сам увидал, да еще сильнее заспешил. Подхватил на руки маленькое тельце, прижал и понесся к селению.
Опустила Лада зеркало, руками взмахнула, обернулась лебедем. Прошлепала на перепончатых лапах до двери, крылом ее толкнула, вышла в метель, разбежалась, взлетела и исчезла в темноте.
Никто не видел, как у ворот зажиточного дома опустилась большая белая птица, вместо нее неизвестно откуда взялась девушка, да еще в платье на ледяном ветру - странная. Огляделась по сторонам, да прошла сквозь стену, будто и нет ее. По двору проскользнула тенью, не испугалась псов - сторожей, а они на нее глядели - не лаяли, хвостами помахивали да ластились. Потрепала их за уши, играючи, и псы уснули.
Шагнула из темного угла подвала к мужчине, что дремал на лавке, провела над ним рукой, выдернула нитку из рукава, обвязалась ниточка у него на запястье. Наклонилась к нему Лада, шепнула:
- Вспомни, ждут тебя, любят... Иди домой...
Сама-то пропала, растворилась в темноте, а мужик глаза открыл, прислушался к чему-то, да вскочил, заметался по подвалу, завыл, как раненый зверь. На шум подошел охранник, позевывая, постучал в дверь, спросил:
- Чего кричишь?
- Плохо мне, открой, - прозвучало в ответ.
Покачивая головой, охранник загремел ключами в замке, дверь распахнулась, сбив его с ног. Вырвался пленник, побежал к забору. Перемахнул через него и по пустой улице помчался до перекрестка. Проголосовал, остановилась машина, он прокричал в приоткрытое окно:
- Брат, выручи! Отвези меня домой!
Он, конечно, не видел, как коснулась легонько ниточка запястья водителя и тот, готовый отказать, вдруг смягчился, открыл дверцу:
- Залезай.
В старом доме на окраине города, в темноте и холоде, спала на кровати женщина. Даже если бы она открыла глаза, то увиденное посчитала бы сном - ведь не может вдруг, ниоткуда, появиться девушка, да такая красивая, с добрым взглядом ясных глаз, в комнате, где ни дверь не шелохнулась, ни окно? И слова, что шепнула незнакомка, наверное, шли из больного сердца несчастной матери:
- О тебе позаботились. Вставай. Иди к мужу и дочери.
И куда-то вдруг так потянуло за руку, а тоска совсем ушла из души, будто ее и не было. С удивлением поднялась на кровати женщина, окликнула:
- Лада... Ладушка, дочка!
Соскочила с кровати, побежала, а куда - она знала точно, ведь не может ошибиться чутье материнское, да еще так тянет в сторону леса...
Вышла Лада на середину комнаты, вздохнула, глаза прикрыла:
- Ну, теперь моя очередь.
Махнула руками, будто крыльями, и вот уже в темное небо рванулась лебедушка. Против ветра поднялась, выше и выше, преодолев плотную вату снеговых туч, вырвалась над ними, полетела на восток, на свет. Далека дорога, но и не птица летит - быстрее мысли несется Лада, все ближе свечение. Вскоре уж е стало ясно, как белым днем, и тепло, как летней порою. Расступились облака, предстал перед взглядом богини Лады вожделенный Вырий - райский сад. Далеко от него слышно пение птиц, упирается кронами в небесный свод вечный дуб, льется солнечный свет сквозь его ветви, и пропитан воздух радостью и счастьем.
Опустилась Лада на траву, пошла, обернувшись красавицей ясноглазой.
Нашла их у колодца.
В светлую чистую воду любовалась Ладушка, зачерпывала ладонью, смеялась, брызгалась. А неподалеку, у корней дуба, расположилась Мара, костлявая и седая, как лунь. Ни красива, ни страшна - каждый видит ее по-своему. Да и кому ее здесь рассматривать? Души праведников резвятся на верхних ветках дуба, где щебечут птицы и порхают бабочки. Здесь же, внизу, лишь те, кто ожидает перерождения. А им ни страхи, ни боль неведомы - сами себя не помнят. Прежние, земные чувства их покинули, растворились в колодце забвения.
- Знала, что придешь, - лениво потянулась Мара. - Только не забыла? Что мое - моим останется.
- Ничего я не забыла, сестра, - улыбаясь, ответила Лада. - Только вот неувязочка вышла у нас - девочка призвала меня первую, шла ко мне, значит, моя она.
- Так не дошла же!
- А откуда ты это можешь знать? Не встреть она тебя, может, и дошла бы.
Старуха нахмурилась.
- Ты меня не путай. Я ее встретила, забрала, моя она.
- А есть у тебя на нее предсказание? С чего это ты мою гостью на себя записала?
Вскочила Мара:
- Драки хочешь? Я свою добычу не отдам!
В ее руках засеребрился длинный посох.
Лада плечами пожала, рукой взмахнула, блеснул на солнце меч.
Пошли богини по кругу, присматриваясь, готовясь к битве.
Первой Мара ударила, Лада отбила, отпрыгнула. Снова костлявая в бой кинулась - так опять отразила соперница.
- И не лень тебе со мной спорить вечно? - усмехнулась Мара, став опять черноволосой красавицей.
- Я не вечно спорю, а лишь тогда, когда ты мне дорогу переходишь.
- Ну и зачем тебе? Они все равно мои все, не сейчас - так потом заберу, может, через час ее время придет.
- Может быть. Но сейчас - моя она. Ко мне шла, на меня надеялась.
- Что толку от надежд, коль не в силах смертные и самой меньшей из них исполнить?
- Они верить умеют и просить. А исполнять - уже наша задача.
Кинулась Мара на сестру, извернулась та, сама крепко ударила. Отлетела черноволосая к дубу, изогнулась от боли, пока рана на спине сама по себе затягивалась. Тем временем дернула нитку Лада, кинула девочке, обвязалась та у запястья малышки, а другой конец в колодец упал, утонул.
Смотрит Ладушка в воду, а в ней отражается, как мама ее увидела на дороге охотника, несущего безжизненное тело дочери, закричала, заплакала, а мужик ее оттолкнул, в дом спешит. А с другой стороны селения торопится, выжимает газ человек, просто решивший помочь незнакомцу, что стоял в легкой одежде на холоде.
Поднялась Мара, разозлилась, рассвирепела, развернулись крылья черные за ее спиной, и вот уж не девушка-красавица, а змей уродливый на крепких когтистых лапах огнем из ноздрей пышет, от злости и ярости рычит, зубы скалит огромные.
- Как ни старайся, а моя это душа. Здесь и останется.
- Ну, это уж ей самой решать, - прошептала Лада.
Распахнулись за ее спиной два крыла белоснежных, подняли ее ввысь, рванулся за нею змей, лишь испуганно птицы от них разлетались. Там, в вышине, они и сцепились. Изловчился змей, полоснул когтями Ладу - тяжелыми алыми каплями кровь богини стала падать, не долетая донизу, в голубков белых обращаться. Извернулась, вонзила меч в шею сестре Лада, теперь уж черные капли полились, на лету обращаясь в воронов.
А тем временем Ладушка смотрит в колодец, как принесли ее тельце в дом, развернули, раздели, растирают снегом, водой отливают. А мама кричит, зовет ее: "Доченька! Вернись ко мне, счастье мое!" Шевельнулись губы девочки, прошептала она удивленно: "мама" - слово вроде и знакомое, а что оно значит? Тут увидела несчастная мать на руке у дочери такую же ниточку, что и у себя, и, не понимая, что делает, связала их вместе, одним узлом.
- Мама! - звонко крикнула Ладушка.
Потянула руки к матери и упала в колодец.
Закипела вода в колодце, забурлила, поднялась ввысь столбом, да опала, разгладилась. Снова стала чистая и прозрачная. И внизу, на Земле, тихо-тихо вздохнула девочка, веки ее дрогнули.
Опустились Лада с Марой, оружие отбросили, обе сели, не сговариваясь, к стволу дуба прислонившись, сидят, молчат, отдыхают от схватки, стали снова молодками, крылья спрятали.
- И когда ж ты уже успокоишься? - усмехнувшись, спросила черноволосая.
- Сколько ты будешь по Земле ходить, столько и я с тобой рядом буду, - весело ответила ей сестра.
- А и ладно, в этот раз твоя взяла. Ну, а в следующий - еще поспорим.
- Поспорим, - согласилась Лада.
Однажды летней порою сидела у ручья девочка, смотрелась в свое отражение, руку в воде полоскала, а на запястье - тонкий след светлый, будто шрам. И вдруг видит - вроде как за ее спиной отразилась красавица, с длинными русыми косами и большими белыми крыльями. Подмигнула Ладушке, улыбнулась. Только та повернула голову - никого там и в помине нет, только ветки качает ветерок, шелестит листва, будто шепчет кто: "Будь счастливой, моя крестница!"