Друзья мира.

 

1

 

Это был обычный летний день. С раннего утра светило яркое солнце,
и его лучи старались проникнуть в любое помещение, дабы своей назойливостью
известить людей о начале нового дня. Вот только новым тот день никак нельзя
было назвать. Один из таких лучей по причине поворота Земли вокруг оси
воткнулся мне в глаз. Как бы мысленно я не боролся с этим явлением природы,
увы, не получалось. Я сдался по двум причинам: мое окно не имело темных штор, и
все-таки подошло время для подъемной процедуры. Ужасное летнее утро, каких
бывает до сорока в год. Изо дня в день ровно в семь часов утра я слышу
неравномерный грохот стройки, лежащей уже второй месяц у меня за окном, в
семь-тридцать слышу визг соседки Сэнди. Она программно кричит на своего мужа,
заряжая его тем самым бодростью на весь день. Получше "Несквика"! В
семь-пятьдесят слышу звон почтового велосипеда, и верхней его части в виде
почтальона, извещающего о свежей почте. "Фрэш мэйл!". Уже не раз, метая свежий
выпуск "Гринхилл Таймс" на мой участок, он разбивал цветочные горшки, которые я
оставил на память после ухода жены. Вернее даже для напоминания себе о ней. В
восемь я уезжаю на работу в город. Чертова работа. Возня с непонятными мне
бумагами выматывает так, что под конец дня я с трудом отличаю букву "W" от буквы "M". Изображение
переворачивается (и не обязательно на сто восемьдесят градусов). Так я работаю
по пять часов пять дней в неделю. За идиотскую работу я получаю идиотские
деньги. Я не жалуюсь. Я привык. Нельзя сказать, что мне так нравится. О чем-то
я сожалею, что-то отвергаю, чем-то восхищаюсь, что-то принимаю. Живу. 

Мое прибытие со службы соприкасается со временем отъезда
моих соседей. Они работают ночью в другом городе два раза в неделю. Вечерком я
нередко созываю вечеринки. Веселый рок-н-ролл, пиво, друзья - эти три
составляющих иногда заставляют меня забыть об одноплановости вялотекущей жизни,
заставляя замкнуться лишь в настоящем. С недавнего времени я отменил поп на
своих вечеринках. Выбросил все кассеты в мусорную корзину. Поп-музыка
заставляет меня грустить. А рок-н-ролл бодрит. Как законопослушный гражданин, я
заканчиваю веселиться в 23 часа. Сытый и пьяный отправляюсь смотреть "Hot date show". Очень интересная
передача. Три тупые молодые семейные пары соревнуются между собой в
довольно-таки глупых конкурсах, отвечают на пошло-маразматические вопросы
умалишенного клоуна-ведущего, все более доказывая мне Теорию загнивающего
Запада. Уж в этом-то я с коммунистами согласен. После пятнадцати-двадцати минут
просмотра, я выключаю телевизор. Сплю.

Так уж получилось, что в этой жизни у нашей страны один враг
- коммунисты. Я плохо знаю историю, но из телика наслышан, что эти ребята - дай
боже. Они живут как в муравейнике, поклоняются труду. Носят одинаковую одежду.
Их объединяют одни символы. Они веруют в одну идею, которая, должно быть,
двигает их умами и остальными органами, отвечающими за продвижение общества
вперед. Коммунисты быстро размножаются, заполняя все новые страны. Они не верят
в Бога, а верят в человека, к тому же лысого. Еще я знаю, что они открыто
ненавидят каждого из нас, империалистов, и грозятся "скинуть" на нас ядерную
бомбу. Такой образ преподносят нам СМИ. Я сам не верю ни газетам, ни
телевизору. Но новостям я уделяю достаточно много времени. Иногда глаза
истекают слезами от перевыполненной нормы просмотра ящика. Но так или иначе, я
всегда досматриваю проблемную для себя передачу -  разрешать или нет зубную пасту с содержанием дигидро... (увы, не
силен в химических названиях). На втором часу просмотра я твердо убеждаюсь в
правоте ратующих за отмену данной продукции. На третьем мне становится все
равно. Ибо проблематика передачи, помноженная на ее продолжительность, уже не
соответствует моей моральной выносливости. С экрана я слышу призывы борьбы с
"Красным злом". Уже надоедает. Меня не трогают - я не буду никого трогать.

 

2

 

Итак, мир отмечает начало дня. Сонные люди встают, и вот сто
миллионов людей стоят напротив зеркала, вычищают зубы, затем принимают душ,
затем вытираются свежим полотенцем. Тосты уже готовы. Наскоро позавтракав, они,
не забыв свои сумки, отправляются на свои ежедневные места пребывания. Кто на
работу, кто в школу. Делом занимаются. Кто зарабатывает ум, а кто и деньги.

Сегодня у меня отгул, но проклятый луч света больше не
позволял мне никаких расслаблений. Я поднялся с постели и побрел на двор.
Удивительная тишина вокруг. Ни стройки, ни почтальона. Лишь изредка проезжают
военные грузовики, и совсем редко - обычные автомобили. Военные грузовики. В
Станфорд Роуд? Или где у нас военная база? Неважно. Посидев минуту-другую на
свежем воздухе, я возвратился в дом. 

Хватаюсь за пульт и включаю тивисэт. На экране крупным
планом передо мной появляется карта США с городами, обозначенными желтыми
точками. Лидеры по показателю преступности? Или может по производству
кисломолочных напитков? Хотя, какого черта там делает Нэшвилл? Делаю погромче.
И тут же перевожу взгляд на журналистку. Мэри Джеймс. Мечта идиота! Ну и что ты
мне, милашка, расскажешь? - думаю я. И следующая же ее реплика, оказавшаяся
подтвержденной лентой Breaking news
внизу (красивой женщине на слово не верю), заставила меня высунуть язык,
который чуть ли не достигал телевизора, а нижняя челюсть, как в том
мультфильме, почти задевала пол, и я уже ощущал, как мой подбородок задевает
старый грязный палас: "...Переговоры с руководством СССР завершились полным
провалом, конфликт достиг своего апогея и может быть разрешен только при помощи
ядерного оружия. В данный момент идет подготовка к эвакуации населения,
проживающего в районах и штатах, куда могут упасть атомные ракеты". Я опешил.
Судьбоносная новость вначале дня просто сбила меня с толку. Я не знал, как
реагировать, что делать дальше. Я не мог ничего думать. Телевизор остался
работать. Слушая каждое слово диктора, я перемещался из комнаты в кухню, из
кухни в коридор, открывал и закрывал окна. Я вспомнил, как с насмешкой встретил
идею всеобщей организации подземных бомбоубежищ внутри каждого дома,
предложенную каким-то сенатором год или два назад. Сейчас бы я залез поглубже.
Выпив из графина литр воды, я погрузился обратно на диван и ждал, не знаю чего.

Раздался звонок в дверь. Я крикнул:

-        
Открыто, заходите. 

И продолжал оставаться на диване. Сейчас мои глаза приняли
эллиптическую форму неуверенности и слабости, читаемую скорее по зрачкам,
которые бегали по кругу, словно белка в колесе.

Показалась серая футболка Марка с надписью "Save the whale", мозолившая мне глаза
не одно десятилетие. Она была подарена ему матерью на 18-й день рождения, и он
продолжал носить ее до сих пор. Показался и он сам:

-        
Это я, не буду снимать обувь, слишком долго. Слышал последние
новости?

-        
Слышал, - отвечал я, - они бомбить нас будут. И зачем это им?

-        
Они боятся.

-        
Боятся. Чего?

-        
Черт его знает, боятся и все тут. А ты разве их не боишься? -
спросил друг.

-        
Да я об этом как-то не думал. Зачем мне их бояться? Есть
конфликт. Есть пути решения. Я думал до такого не дойдет.

-        
Индюк думал..., с досадой выжал Марк.

-        
Садись, что ли, кофе налью.

Сейчас моей первоначальной целью было успокоить друзей.
Нужно позвонить Энн. Я набрал номер - ее не оказалось дома. 

-        
Наверно работает, - предположил я, отчего Марку не стало легче

-        
Чего там на работе делать, когда такое творится? - выбрасывал
Марк.

-        
Давай не будем волноваться, - утешал я возбужденного друга, -
ведь никто еще никого не взорвал. И неизвестно, будет ли.

Марк согласился. Мы продолжали смотреть новости. Все так же
обаятельно выглядела телеведущая Мэри. Никакой реакции на события я не видел ни
в ее глазах, ни в ее телодвижениях. Ни капли анализа - лишь повествование.
Профессионализм.

В открытую дверь вошла Энн

-        
Бог мой, ребята, вы знаете?

Казалось, что в этот день она мрачнее всех на свете. Я
подошел к ней, обнял, сказал, что все будет нормально, и что это всего лишь
трюк советского правительства, что они никогда не решатся пойти на такое, иначе
- Третья Мировая, гибель мировой цивилизации. Им это надо? Разве такая у них
партийная программа?

Энн согласилась, и несколько пришла в себя. Ей было
предложено сесть и присоединиться к просмотру экстренного выпуска новостей.

 

*

 

Энн работала в городском банке. С самого детства она
отличалась исключительным умом и жизнерадостностью. Ее оригинальный способ
мышления приводил ее к самым неожиданным результатам, а манера ее поведения
позволила ей за несколько лет дослужиться до первого заместителя управляющего
финансовыми потоками. Она любила шутить. Но когда несчастье находило ее, не
было грустней и печальней в мире человека. Такая была она. Человек крайностей.
Либо все, либо ничего. Энн жила на соседней улице. Мы познакомились шесть лет
назад в необычной обстановке. Мальчик-почтальон, проезжавший на велосипеде мимо
ее дома, любимым своим способом сбил цветочный горшок, содержавший в себе
длинное, вьющееся растение. Я проходил по улице, и каким-то чудом мне удалось
поймать нарушителя. Силовыми и возможно противозаконными методами, я привел
мальчика к ней, чтобы, наконец, она взглянула в глаза негодяю, чтобы тот
покаялся и прекратил это безобразие. Через некоторое время преступник был
отпущен, а мы, предварительно познакомившись, наслаждались беседой. Именно в
тот день мы определились как друзья, и общие интересы один за другим росли, как
грибы после дождя.

В отличие от Энн, с Марком я был знаком еще со школы. Мы
вместе болели за "Лэйкерс", вместе игнорировали общественный порядок. Вдвоем мы
составляли значимую часть школьного общества. В отсутствии одного из нас
школьная жизнь казалось серой и обыденной. Эта обыденность сворачивалась, когда
мы воссоединялись. Марк и я. Я и Марк. Нас невозможно было представить порознь.
Мы дополняли друг друга достоинствами и недостатками. Как человек с двумя
сердцами, мы во всех решениях были единодушны, поддерживали любые начинания.
Сейчас Марк работал в городе водителем такси. Он любил автомашины, поэтому
каждый отпуск проводил оригинальнейшим образом: проезжал на авто по всем
городам с востока на запад и обратно. Езда на машине, можно сказать, являлась
для него смыслом жизни. После школы важнейшим дополнителем и заменителем меня
стал для него любимый зеленый "Лотус" со съемным верхом. Мы по-прежнему
оставались отличными друзьями, и хорошо проводили время вместе.

Иметь двух замечательных друзей - что может быть лучше?

 

* * *

 

Я все чаще задаюсь вопросом. Почему добрые дела мало что
значат в этом мире? Почему каждый день я просыпаюсь и слышу твердые
статистические данные в криминальном обозрении: 2 убийства, 2 изнасилования, 6
разбоев. В Гринхилле я многих знаю еще с пеленок, и не могу представить что
тот, или этот беспощадный убийца или насильник. А почему они каждое утро об
этом нам докладывают? Заряд энергией? Адреналин? Не пойму. Каждое событие,
пускай не значительное, но положительное следует освещать должным образом. Но
все больше нам докладывают о смерти, заполняя тем самым пробелы, и удовлетворяя
негативные потребности нашей души. Души среднестатистического американца.
Который становится статистом под действием их статистики. Разве можно считать
человека заменимой деталью отлаженного механизма общества? Нужно полагать, что
работников новостных служб устраивает такой ход событий. Хотя, кроме рейтинга и
популярности им ничего не нужно. Я так думаю.

 

3

 

Кофе в чашках закончился, новости подошли к концу. Собственно,
и сказать было нечего. В голове у каждого из нас вертелась уже заученная фраза
из Breaking news
"угроза ядерной войны". Мы молчали, думали, анализировали, разжевывали, глотали
и переваривали случившееся.

Солнце уже находилось в зените. Любопытно, но время сегодня
сжималось, как гармонь, скручивалось, как мокрая половая тряпка, и часы уже
показывали 14:02. За окном не было тишины. Казалось, что жизнь возобновилась.
Как человек после клинической смерти продолжает жить. И возвращаясь к жизни,
остается в сущности таким же, лишь слегка изменяя свои взгляды на отдельные
вещи. Снова послышался гул стройки. А возможно, стройка гудела уже давно,
просто я не замечал. Гринхилл продолжал жить, сохраняя лишь небольшую
нервозность, как резонанс происшедшего. Это я прочувствовал по виду из окна.

Друзья не могли отойти от шока. Я предложил им пройтись по
улицам, возможно, станет легче.

Мы шли втроем по знакомым улицам родного городка, поминутно
здороваясь с людьми. Такое количество знакомых уже не раздражало меня, как в юные
годы жизни. Наоборот, я уже привык, и мне это отчасти стало нравиться. Есть на
кого положиться, есть у кого попросить, есть кого выручить, есть с кем
пообщаться. Я стал говорить:

-        
Сегодня-завтра заканчиваю работу, получаю два месячных оклада,
ухожу в двухнедельный отпуск. Может, съездим куда-нибудь втроем? У вас ведь
тоже выходные.

-        
Извини, старина, не до этого, - кислым голосом ответил Марк. В
тембре его голоса еще оставался неприятный осадок.

-        
А я не знаю. Возможно, - 
обнадежила меня Энн.

Ну, слава Богу! Хоть один оптимист! Я начал передавать Энн
телепатические сигналы следующего содержания: "Все будет в порядке. Они этого
не сделают".

-        
Не сделают, - еле слышно прошептала Энн. И я не удивился.

Обойдя два-три квартала, мы решили заглянуть в местный бар. В
нем мы с Марком, будучи тинэйджерами, проводили львиную долю своего свободного
времени. Убивали его. Хотя, мы не думали об этом. Кто знает, может пиво так
действовало на мозги, что забывали обо всем, и просто наслаждались беседой.
Иногда, приходили сюда компанией одноклассников. И тоже пиво. Бар оказался на
редкость полупустым, если принять во внимание то, что обычно здесь трудно найти
свободное место. Или столик занят, или еще не протерт. Сейчас же примерно шесть
человек сидели в дальнем углу, попивая виски, и то и дело произносили: "СССР!
Война! Бомбы! Хьюстон!". Мы сели за один из столиков, расположенных ближе к
стойке бара. Я заказал всем пива.

-        
Можно ли заказать песню? Элвис..., - спросил я у бармена.

-        
Нет, сегодня мы смотрим новости, - с милой штампованной
улыбкой пояснил мне работник бара, - приказ начальства. Вы ведь слышали...

-        
Слышал. Спасибо.

Я вернулся к друзьям с пивом.

-        
Ты знаешь, - спросила меня Энн, - мы ведь не должны
пострадать, так?

-        
Никто не пострадает.

-        
А если...

-        
Никто.

-        
Будем надеяться.

-        
Вот увидишь.

 

4

 

Нити разговора постепенно собирались в одну прочную веревку,
которая все больше напоминала цепь со звеньями. Каждое звено являло собой новую
тему, а вначале той цепи лежало что-то похожее на гирю. Гиря олицетворяла
главную проблему дня. Эта цепь обвила нас очень прочно, и мы уже не
сопротивлялись, а поддавались ей. Цепь, в несвойственной ей манере, связывая,
расковывала каждого из нас и заставляла принять себя за поводыря в слепой
реальности происходящего.

-        
Я думаю, виноват не народ, а правительства стран, - рассуждал
Марк.

-        
Выход есть, - подхватывал я, - протестовать и не принимать
войну.

-        
Согласен, но кто тебя послушает?

-        
Народ послушает, - вставила Энн, - народ, он против войны.

-        
У нас по сути самооборона. Ответный удар неминуем, -
предположил Марк, прищурив при этом левый глаз. Он до конца не верил себе.

-        
Хватит и двух ударов, но и их не будет, - настаивал я.

Тем временем на телеэкране мелькала стройная фигурка Мэри
Джеймс. Она докладывала, о мерах безопасности, об учениях ядерных войск США, о
том, как можно уберечь себя от радиации, о том, в какие города могут быть
сброшены бомбы (Хьюстон, Нью-Йорк, Вашингтон, Детройт, Чикаго), о погоде и даже
о спорте. Она была универсальна.

Пиво закончилось.

Рабочий день подходил к нелогическому завершению, и бар
постепенно заполнялся посетителями. Среди них были Джони Хэмптон, безнадежный
алкоголик; Вуди, любитель политики; Хосе, неутомимый борец за свободу и
равноправие со своей женой; Мэтью, обычный студент в очках и вроде еще кто-то.
Нам не нужны были чьи-то мнения, комментарии, и мы покинули бар.

Становилось холоднее, и мы вынуждены были зайти за
курточками. Поужинали у Марка кукурузными палочками и молоком. Становилось
ясно, что сегодня мы не расстанемся. Вечерней прогулки было не избежать.

Марк предложил выехать за городок на своем "Лотусе". Почему
бы и нет? Он захватил немного тостов и колы.

Автомобиль мчал нас вдаль. Чернота вечера уже не казалась
столь таинственной и загадочной, как в обычные дни. Фары слегка освещали на трассе
крайнюю разделительную полосу, которую заживо поглощала собой машина. Было
много встречных машин, некоторые из них сигналили нам, другие мигали фарами,
водители третьих махали руками и выкрикивали что-то. Причем этот ритуал
проделывался не только по отношению к нам. Таким способом они будто бы
приветствовали нас, выражали нам поддержку и солидарность. Мы последовали этому
примеру. Посигналили нескольким встречным. Проехав пять-шесть миль, мы решили
остановиться. Бросили машину на дороге, а сами спустились к лужайке. Прошли
около ста метров и оказались на берегу мелкой речки. В детстве мы с Марком
любили здесь купаться и отдыхать. Летний день начинался здесь. Замки из песка,
последующее их уничтожение с помощью каменных и песчаных гранат. Нам было здорово.
Давненько я здесь не был. И вот я снова здесь. Мое сердце радовалось.

-        
Ребята, - начала Энн, - что бы ни случилось, я всегда буду с
вами, я никогда вас не брошу.

-        
Присоединяюсь, - сказал я.

-        
Присоединяюсь, - сказал Марк.

Мы слились в единое целое. Сейчас мы не могли существовать
отдельно, ибо каждый из нас проникал в ближнего даже сильнее, чем в себя.

В настоящий момент река казалась полнее и шире, звезды
казались ярче, луна казалась круглее. Мы разливались в каждой капле речной
воды, плыли по течению в каждой рыбе, таились в каждом шорохе листьев,
прятались в каждом шелесте травы, сгорали на каждой звезде, дышали воздухом на
Марсе, тонули в плотной атмосфере Юпитера - мы были везде.

-        
Видите эти звезды? - спросил Марк

-        
Видим, - ответили мы

-        
Теперь это наши звезды, я дарю их вам. И завтра мы их снова
увидим.

 

*

 

Я ненавижу войну. Холодную войну я всегда считал войной
теплых людей. Что если мы с тобой различны во взглядах и выражаем неприязнь
друг к другу - разве это повод для начала военных действий между нами? Нет,
возможно, это лишь причина ненависти, вражды. Но не войны. В войне не бывает
победивших, проигравших, нейтральных, безразличных, наплевавших. Проигрывают
все. Все до одного. В войне мы теряем многое. От элементарных сил до, самое
страшное, близких людей. Войной нельзя добиться правоты, ибо ты можешь
пострадать даже больше, чем твой оппонент. Война - это трусость. Война - это
недостаток ума. Судите сами. Как может человек послать на верную смерть энное
число людей? Здесь речь идет о десятках миллионов. Война - это показатель
несостоятельности правительства. Объявить войну - значит объявить миру о своей
глупости. Признаться всем, расписаться в вечной книге истории в своей
беспощадности, кровожадности, лицемерии, презрении не только к чужим, но и к
своим, а, следовательно, расписаться в предательстве. Человек - единственное в
мире животное, убивающее себе подобных. 

 

5

 

-        
Вставайте, друзья, уже утро, - послышался тихий голос Энн.

-        
А что, где мы? - пробубнил сонный Марк

-        
Мы что, здесь и уснули, на берегу? - удивился я.

-        
Выходит так, - заключил Марк.

В левом кармане куртки я обнаружил радиоприемник соседа. Он
оставил мне его три дня назад, когда уезжал на работу. А я до сих пор не мог
его отдать. После активации радио запело звучной джазовой мелодией, но та
вскоре оборвалась уверенным голосом диктора. "Послушайте телерадиообращение
президента США Джона Кеннеди". Любимый голос президента всей своей тональностью
подтверждал безнадегу нашего положения. Голос дрожал. При всей умелой работе
звукорежиссера, голос первого лица государства отшлифовать не удалось.

"Американцы. Братья и сестры. Мир стоит на пороге ядерной
войны. Войны бесцельной. Войны безрезультатной. Я и руководство Соединенных
Штатов пытаемся сделать все от нас возможное, чтобы остановить советскую
агрессию. Мы не хотим воевать, не хотим жертв. Но в случае нанесения удара по
нам, мы будем вынуждены ответить тем же, как бы мы этого не хотели.

Я прошу вас следить за экстренными выпусками новостей. Прошу
вас следовать изложенным инструкциям. Прошу вас защитить себя и своих близких
умелыми и рациональными способами самозащиты, правильными действиями. Прошу вас
подчиняться эвакуаторам, так как ваше подчинение сократит время эвакуации
городов до минимума.

Сегодня мы умоляем Господа о помощи. Боже, помоги нам преодолеть
это зло. Образумь нас. Прости нас за все.

Я уверял и продолжаю беспрестанно уверять вас в том, что зло
отступит, что разум победит, что наша страна будет жить в мире и процветать. 

Все будет хорошо.

С нами Бог!"

Обращение президента закончилось.

-        
Нужно ехать обратно, - сказал Марк

-        
Нужно, - согласился я, доедая тост.

Дорога домой, и опять тишина. Молчаливое раздумье.
Подавленность. Неопределенность. Неуверенность в завтрашнем дне. Само худшее,
что только может прийти на ум.

Приехав домой, мы согласились ненадолго разойтись. А вечером
предполагали посетить митинг протеста, намеченный на 17 часов около здания
библиотеки. Ожидалось присутствие мэра Гринхилла.

 

6

 

Я не пошел на работу. Зачем, скажите? Кому нужны эти бумаги
за считанные часы до взрыва? Будут лететь по воздуху от удара, а взрывная волна
превратит их в куски пепла. Не боясь быть уволенным, я остался дома. К чему я
готовил себя? К смерти? Нет. К жизни? Тоже нет. К себе я был безразличен. Более
меня волновали друзья. Энн. Блистательная карьера. А ведь она может быть
основным финансистом, и даже управляющим этого банка. Ведь ей всего двадцать
восемь. Марк. Нет добрее человека. Нет интереснее собеседника. Всегда поймет,
всегда оценит. Поддержит. 

Мне нужны они.

Я включил телевизор. На сей раз не Мэри, а высокий
темнокожий мужчина. Опять карта США. Точками обозначены города, красным цветом
выделены зоны распространения радиации. Примерно я определил местоположение
Гринхилла. Он находился на границе одной из опасных зон. К тому же,
дополнительную беду мог принести химический завод на севере штата. Знают куда
бьют.

Нас не эвакуировали. Скорее всего, не успевали очистить
большие города, заглушить ядерные реакторы электростанций, остановить
химзаводы. Не успевали в столь краткие сроки уследить за всем. И поэтому
Гринхилл оставался самим собой.

 

*

 

Иногда я обвиняю Гринхилл в чрезмерной нормальности. Слишком
уж ординарен этот город. Поживи здесь немного - станешь среднестатистическим
американцем в среднестатистическом городе. Эталон среднестатистических исканий.
Храм для любителей статистики. Сравни показатели Гринхилла и США в целом -
обнаружишь полное сходство. Нормальный город нормальных людей хранил, и
выставлял свою нормальность напоказ даже в столь ненормальной обстановке.

 

*

 

Выпуск новостей заканчивался. И вдруг дрожащая рука
протянула черному диктору какую-то гладкую серую бумажку.

"Как нам только что сообщил источник близкий к Пентагону,
первый удар запланирован на завтрашний день ориентировочно в пятнадцать часов
по восточному времени". 

Через три минуты ворвался Марк:

-        
Завтра!

-        
Я не знаю, что говорить...

-        
Зайдем за Энн, митинг уже собирается. Люди понемногу подходят.

 

7

 

Митинг отличался высокой эмоциональностью. Высказывались разные
люди. От чиновников городской администрации до рядовых жителей. Все в один
голос критиковали коммунистов. Кто-то валил все шишки на американское
правительство. Кто-то призывал молиться. Одна женщина, взойдя на трибуну, будто
пела тоненьким голоском:

-        
Ракеты - это иглы божьи! Они проткнут вас, диких людей!
Проткнут и ваши дома, ваши города. Безумный ветер сдует все постройки. Яркий
свет ослепит все живое. Невидимые волны пронзят ваши головы. Вы сгорите дотла.
Вы не послушались Бога. Теперь расплачивайтесь.

И в таком духе. И откуда взялась эта сектантка? Кто ее звал?
Рядом слышался анализ событий от дяди Эндрю. Лидер в обсуждении политических
вопросов. Переспорить его сложно. В середине толпы бурчало: "Ненавижу
политбюро". 

Интересно было и почитать плакаты: "Серп и молот -
инструменты ненависти", "Красную заразу - в красное пламя", "Руки прочь от
свободной Америки", "Мы за мир!"

Приехал мэр. Город рукоплескал любимцу. Но речь последнего
получилась столь несвязной и малоинформативной, что негодования слышались в
разных концах собрания. Глава города сошел с трибуны под жидкие аплодисменты.

Прошло несколько минут.

-        
Кто еще хочет выступить? - спросил ответственный за митинг.

-        
Я хочу! - громогласно крикнул я и с уверенностью в глазах
поднял вверх правую руку.

-        
Отлично. Поднимайтесь.

Я поднялся. Представился.

-        
Начинайте, - объявил он.

Сердце прыгало, пульс чувствовался во всех частях тела, даже
голос пульсировал. Я начал:

-        
Горожане. Американцы. Друзья. Я, конечно, не оратор, но
выскажусь. Долго это не может продолжаться. Надо остановиться. Надо остановить
войну. Это наша цель. Не нужно винить кого-то, это ничего не докажет. Это ничем
не поможет. Этим мы ничего не добьемся. Хватит поносить советы. Хватит ругать
наше руководство. Руководствуйтесь разумом. Будьте разумны. Идите и
пропагандируйте мир. Доносите идею мира до каждого. Я уверен, в Советском Союзе
думают точно также. Возможно, им не дают протестовать. Но мы-то можем помочь
себе и нашим ДРУЗЬЯМ русским. Протестуйте. Власти должны понять, что они
поступают неверно. Что они совершают историческую ошибку, которую не сможет
стереть ни один ластик, которую нельзя ничем замазать. Верьте. Надейтесь.
Действуйте. Напоследок я хочу сказать, что войны не будет. Потому что я верю в
вас. Потому что я люблю вас. Потому что я люблю Мир.... Спасибо.

Я спустился. Люди молчали с полминуты. Потом где-то в самой
сердцевине толпы прозвучало "Нет войне!"*. На правом краю его поддержал женский
крик. "Нет войне!" И еще, и еще, и еще. Теперь уже вся толпа голосила "Нет
войне!". 

"Нет войне!". "Нет войне!". "Нет войне!". Слышалось со всех
сторон. 

Марк похлопал меня по плечу:

-        
Здорово сказал!

-        
Лучше всех! - поддержала Энн и обняла меня. Она плакала.

-        
Спасибо, друзья, - прошептал я, - спасибо.

Вечер уже час как распоряжался небом, и успел сполна залить
его чернильным цветом. Закат еще виднелся. Расплавившееся солнце щедро
раздавало небу кривые желто-красные полосы, пытавшиеся расползтись по всей
западной части небосвода. Золотые шарики звезд все больше обозначали свое
величие гордым подмигиванием. Победоносно плыл диск королевы Луны. Любовно дул
прохладный ветерок.

Толпа не расходилась. Жители города еще долго что-то
обсуждали, но выступлений больше не было. 

-        
Знаете, друзья, что я больше всего хочу в этой жизни? -
неожиданно спросил Марк

-        
Что? - переспросила Энн.

-        
Я хочу, чтоб не было войны, - ответил он на свой вопрос.

-        
Пойдемте домой, - сказал я.

 

 

 

Ноябрь, 2002.

 

 

 

----------

*  "Нет войне!" - русский перевод. На самом
деле толпа кричала "No war!".