|
|
||
– На собаку я – не согласна, – говорит мама. – От собаки пахнет. Со-ба-кой.
Егор не спорит – разве с этим поспоришь?
Папы у Егора нет, есть мама. Которая очень любит запахи. И, разумеется, это не запахи животных. Маме нравится, как пахнут цветы, как пахнут духи – этих духов у неё целых двенадцать штук, на столике, возле зеркала. И все подоконники в цветах. А ещё маме нравится, как пахнут фрукты. У неё даже работа, можно сказать, фруктовая – мама работает в газете «Сады и огороды». И сейчас она пишет большую статью о цитрусовых. «Эх, мне бы какую-нибудь сенсацию...» – вздыхает она.
Вы знаете, что такое сенсация? Это удивительная, сногсшибательная новость! А цитрусовые – это лимоны, мандарины, апельсины. Трудновато про них сенсацию отыскать, правда? Поэтому мама и вздыхает, листая свою ботаническую энциклопедию. «Род вечнозелёные, семейство рутовые, подсемейство цитрусовые...» – бормочет она. И Егор представляет себе эту семейку из лимонов с апельсинами. Брр, не любит он ни того, ни другого. Если бы он встретил такую семейку, он бы даже не поздоровался! Так бы и сказал:
– Не здравствуйте!
Невежливо, правда? Глава этой семейки, папа-апельсин, даже нахмурился бы, наверно. Эх, даже у апельсинчиков с лимончиками есть папа!..
– Ну, ладно уж. Здравствуйте, – исправился бы Егор. Вообще-то он воспитанный мальчик. И обычно со всеми здоровается. Особенно... догадались, с кем? Правильно, с собаками! Когда он встречает их на улице, непременно говорит: «Привет!». Как вы думаете, отвечают ему собаки? Конечно, да! Не было ни одного случая, чтобы собака не ответила! Хотя мама и слушать об этом не хочет...
– Никаких волкодавов, – повторяет мама. – Да, и сходи-ка, Егорка, за хлебом, – просит она.
Мама нарочно так говорит – про волкодавов. Ведь волкодавами называют очень крупных собак – таких, которые действительно могли бы напасть на волка – и даже победить его. И получалось, что ма-аленький Егор (Егорка!) говорит «Привет!» каким-то огромным и страшным животным. Но это совершенно не так! Это небольшие и очень приветливые собаки!
– Если бы у нас жил пёс, – сказал Егор, – ты не стала бы его так называть.
– Как? – удивилась мама.
– Волкодавом!
А тем временем по улицам города бродила как раз такая небольшая и приветливая собака.
Как мы узнали, что она приветливая? О, это было видно сразу! Ведь даже понурив свою ярко-рыжую голову (то есть опустив её низко-низко, грустно-грустно), она всё равно повиливала ярко-рыжим хвостиком, – как бы извиняясь за своё плохое настроение. Пока, наконец, этим её настроением не заинтересовалась симпатичная белая болонка с синим бантиком на шее. Болонка подбежала к ней и спросила:
– Р-гав! Как зовут? Чего нос повесила?
– Никак не зовут. Нет у меня имени... А нос мне задирать нельзя. Я собака никудышная... – сказала рыжая собачка и опустила голову ещё ниже.
– Это почему же ты никудышная? – возмутилась болонка. – Имя всегда можно дать! Я например – Бэла. А ты такая рыженькая, что будешь... – Но тут Бэла вдруг замолчала. Она замолчала и стала принюхиваться! Носик её задрожал, как будто сейчас она чихнёт, и она даже слегка попятилась! – Чем это пахнет? – спросила, наконец, Бэла чуть не плача. Уж очень ей не нравился этот запах! Очень!
– Это пахнет апельсинами... – вздохнула рыженькая. – Это я так пахну...
– Прости-прости, я убегаю! – крикнула Бэла – так, собственно, и делая. – Ненавижу этот запах – запах апельсинов! К тому же – а вдруг это заразно? Прррости! Р-гав!
– Всегда так...– расстроилась рыженькая ещё больше (если конечно, можно так сказать про того, кто и до этого был расстроен сверх всякой меры). – Как только собаки узнают, что я пахну апельсинами, как только они чуют этот ужасный запах – они убегают! Они даже рядом стоять не хотят! Нет, никогда у меня не будет друзей...
Побродив ещё немного по улицам, рыженькая собака остановилась возле хлебного магазина. «Как вкусно пахнет!» – думала она, принюхиваясь. И вдруг в её рыжую голову пришла замечательная идея: если она будет сидеть тут, возле магазина, то собаки, проходящие мимо, могут и не учуять её странный апельсиновый запах! Он будет перебит запахом хлеба. Хлеба, калачей, батонов, булочек, – в общем, всего того, что продаётся в этом аппетитном магазине!
Рыженькая устроилась поудобнее – здесь, у скамейки, трава была вытоптанная, неколючая, и можно было даже прилечь...
– Кар-ха-ха, кар-ха-ха! – донеслось до неё откуда-то сверху. Рыженькая подняла голову. На стенде с объявлениями сидела крупная ворона.
– Почему ты смеёшься? – немного обиженно спросила рыженькая. Немного – потому что ещё не решила окончательно, обижаться ей или нет. А вдруг смеются всё-таки не над ней?
– Я всё видела, кар, я всё слышала! Ничего не встречала, карр, более нелепого, чем собака с запахом апельсинов! Какая, кар-ха-ха, нелепость!
– А что такое... нелепость? – спросила рыженькая, чтобы хоть что-нибудь спросить. Вообще-то она, конечно, догадывалась, что это.
– Нелепость – некррасивая глупость. Кра-кра-кра!.. – закашлялась ворона.
– Ты что, простудилась? – удивилась рыженькая. – Ведь тепло!
– Айс крим! – каркнула ворона. – Айс крим – это по-английски. Перевожу для дураков: морроженое. Морроженого наелась... Кра-кра...
– Мороженое витаминами надо заедать! – поучительно сказал Егор, выглядывая из-за стенда. Оказывается, он уже был здесь, он всё слышал!
Ярко-рыжую собачку, похожую на лисичку, Егор заметил издалека, не заметить её было просто невозможно. Егор зашагал быстрее, намереваясь с ней поздороваться, но увидев, что она прилегла, засомневался: не спать ли она собралась? Пошёл потише. И, наконец, остановился за стендом, стараясь не шелестеть пакетом для хлеба...
– Подслушивать нехоррошо! – сказала ворона.
– Я не подслушивал! – возмутился Егор. Просто я шёл с той стороны, а тут... Тут – вы разговариваете... Меня зовут Егор. Я во второй класс хожу. А Вы?..
– Кар-ха-ха, кар-ха-ха! – захохотала ворона. – А мы – не ходим во второй класс!
– Ой, – смутился Егор. – Я не это хотел сказать... Я только хотел с вами познакомиться...
– Май нэйм из Донна, – гордо сказала ворона. – Перевожу для дураков: меня зовут Донна!
– А тебя как? – спросил Егор, глядя на собаку, которая как-то приуныла. Она положила голову на лапы и вяло возила хвостом по примятой траве – как будто изо всех сил не хотела выглядеть расстроенной. И всё-таки выглядела!
– Никак, – тоскливо сказала она. – И уж лучше нам не знакомиться. Ведь дружить мы всё равно не будем...
– Почему? Будем! – уверено сказал Егор.
– Нет, не будете! – ещё уверенней сказала Донна. – С ней никто не дружит! Она – апельсиновая, кра, кра! Апельсинами пахнет! Оранж! Перевожу для дураков: апельсин!
– Имени, значит, нет... – задумался Егор. – Никто не дружит... Пахнет... апельсинами?! – Тут Егор даже подпрыгнул! – Так это же – Апельсинка! Любимая собака моей мамы!
– Так ты не купил хлеба?! – сказала мама. Это она ещё Апельсинку не видела. Маму надо было к этому подготовить...
Дело в том, что Егор уже приводил животных: две собаки и кота. Не в одно и то же время, конечно. В разное. Это были разные случаи. Мама, правда, называла их так: разные идиотские случаи. Сами понимаете, ничем хорошим они не заканчивались...
– Мама... – сказал Егор так серьёзно, что мама села на маленький стульчик в прихожей и спросила:
– Что случилось?
– Мама... – повторил Егор. – Ты говоришь, что не любишь собак, потому что не терпишь их запаха...
– Опять собаки?? – не дослушала мама. – Так это из-за них ты хлеба не купил??
– Ну мамочка! Ну дай договорить! Ну пожалуйста! – И Егор приоткрыл дверь. – Апельсинка, заходи!
И Апельсинка зашла, осторожно повиливая хвостиком.
– Брысь. Кыш. Вон, – сказала мама уже спокойно, вставая со стульчика. Если бы она кричала, было бы, пожалуй, легче. Ведь это значило бы, что она рассержена, и тогда её решение могло быть не окончательным – а вдруг, перестав сердится, она его поменяет? Но такой спокойный тон не позволял на это надеяться... Что же делать?
– Мама, сенсация!! – вдруг закричал Егор.
– Где, какая?.. – заволновалась мама.
– Здесь. Ты что, не чувствуешь?
– Нет... – пожала плечами мама.
– Эта собака – с запахом апельсина! Это – чистая правда! Я сам её нюхал...
Мама снова грохнулась на стульчик. Только теперь она уже смеялась.
– Чего только не придумает!.. Егор, ну что такое ты говоришь?
– Правду...
Апельсинка, видя, что мама смеётся, завиляла хвостом быстрее и подошла к ней поближе. Мама перестала смеяться и повела носом.
– Постой, постой, – сказала мама, наклоняясь к Апельсинке. – Это... это что, действительно так? Это правда?
Апельсинка кивнула. И Егор кивнул. А мама совсем низко наклонилась над Апельсинкой и втянула воздух...
– Боже мой... – сказала мама. – Сенсация...
Мама убежала в магазин за шампунем для собак – Егору она это дело не доверила, ведь сначала надо посоветоваться с продавцом, какие шампуни очень, а какие самые. Кто бы мог подумать, что маму заинтересуют шампуни для собак? Но ведь это не просто собака! Это будущая сенсация! Надо её как следует выкупать, как следует расчесать. Мама уже позвонила фотографу из «Садов и огородов», через час он приедет. Будет Апельсинку фотографировать, для статьи.
Мама напишет про Апельсинку в своей сенсационной статье о цитрусовых.
Тираж газеты разойдётся с небывалой скоростью. Понадобится ещё и ещё!
Мама станет сенсационной журналисткой, а Апельсинка – сенсационной собакой!
– Собака-суперстар, кар-кар! – сказала Донна. Она давно уже сидела на подоконнике, у открытого окна, и всё слышала, – слышала, как мама мечтала обо всём этом вслух, собираясь в магазин. – Суперстар – это по-английски. Перевожу для дураков: суперзвезда!.. Везёт! – завидовала ворона.
– Здорово! – радовался Егор.
Апельсинка улыбалась. Вы ведь видели, как улыбаются собаки?
– Никогда ещё не была... суперстарой! – сказала она.
– Кар-ха-ха! – захохотала Донна. – Суперстарой! Кар-ха-ха!.. С другой стороны, – озадачилась Донна, – ведь другие собаки всё равно с тобой не подружатся. Собаки апельсинов не любят. Да и некоторые люди – тоже... – И Донна покосилась на Егора.
– Нет, я люблю! – заверил тот. – Уже люблю... Не любил я – из-за капризов, а люблю – из-за дружбы. Дружба важнее!
Мама принесла шампунь без запаха «Шелковистая шёрстка». И Апельсинку выкупали...
Почему, спросите, зря?
А произошло вот что.
После купания Апельсинка перестала пахнуть апельсинами. Какая же это теперь Апельсинка?!
– Ну вот чудеса и закончились... – расстраивалась мама. – Где же запах апельсина? Боже мой! Простая псина... – Мама частенько, когда расстраивалась, стихами говорила.
Егор тоже расстроился. Только совсем по другому поводу. Теперь, когда Апельсинка... уже как бы и НЕ Апельсинка, оставит ли её мама? Или всё-таки выгонит?
– Придёт фотограф – а где сенсация? Вот это, братцы, ситуация... – продолжала расстраиваться мама. – Статья получается – скучная. Что за жизнь у меня! Злополучная...
– Слушай, мам... – встрепенулся Егор. – А почему статья-то скучная? Чего в ней не хватает? Ну, кроме сенсации?
– Кроме сенсации?.. Истории какой-нибудь, наверно, – сказала мама, немного подумав.
– У меня есть идея! – сказал Егор. – Только...
– Только что?
– Только пообещай, что Апельсинка у нас останется!
– Да теперь хоть крокодил! – махнула рукой мама.
– Вот смотри, мам, – сказал Егор. – Разве запах апельсинов пропал вместе с загадкой? Нет! Запах исчез, а загадка осталась! И история – тоже! Ну... и сама Апельсинка – тоже осталась! Расскажи про неё. Разве это не история? Расскажи, как я её нашёл, как ты удивилась – и огромную её фотографию рядом напечатай! Тогда и фотограф не зря придёт. Как раз фотограф-то нам и нужен!
– Нужен? – с надеждой переспросила мама.
– Нужен! – подтвердили все хором: Егор, Апельсинка и Донна.
Фотографа звали Николай Андреевич. Он был очень большой – больше мамы на целую голову в вышину и на целую маму в ширину, – а голос у него был очень громкий, так даже Егору показалось, что там говорить про Апельсинку и, тем более, про Донну. Донна даже, на всякий случай, перелетела с подоконника на ближайшее дерево, но почти сразу же вернулась – уж очень интересные вещи говорил Николай Андреевич! Начать с того, что он заявил: главное – не внешность. И фотографирует он вовсе не внешность. Это что же получается: она, безумно красивая Донна, ничем не лучше, чем какой-нибудь воробьишка?
– Посмотри-ка, Егор, какие чудеса творятся! – сказал Николай Андреевич, вынув из кармана и положив на подоконник три берёзовых листочка. Обычные сентябрьские листочки. Жёлтые уже. Мятые – потому что из кармана. Рядом с пышной зеленью в ярких горшочках выглядели они совсем уж сиротливо.
– Ничего особенного, – немного удивился Егор. – У берёзы всегда такие листья – в форме сердечка, нам в школе рассказывали.
Донна смотрела то на фотографа, то на листочки – что же он там чудесного нашёл?
Подошла Апельсинка. Встала на задние лапки и понюхала подоконник – до листиков у неё нос не доставал.
– Берёзовые листья, в форме сердечка, – повторил Егор, уже для Апельсинки.
– Чудак-человек, – засмеялся фотограф. – Я же не о форме говорю, а о содержании! В этих листьях – чудо.
– Это какое? – спросил Егор. По правде говоря, листья по-прежнему не казались ему чем-то выдающимся.
– Память о лете! Они и нам передают эту память. Вот возьми-ка этот лист... – И Николай Андреевич положил листик Егору на ладошку. – О чём ты думаешь?
– О том, что сейчас осень... – сказал Егор.
– А ещё? – спросил Николай Андреевич, подвинув цветы и присаживаясь на подоконник.
– Что этот лист упал с дерева...
– А ещё?
– Что когда он был на дереве, он был зелёным. Это летом было. Летом вообще всё по-другому...
– Вот видишь! Летом! Это и есть память о лете. И если когда-нибудь ты, Егор, будешь фотографировать осень, в кадре обязательно должна оказаться эта память, понимаешь? Обязательно!
В зал вошла мама. Она принесла чай и печенье.
– Ну, что-то я смотрю, на нашу будущую звезду никто внимания не обращает, – сказала мама, глянув на вертящуюся под подоконником Апельсинку. – Вы бы, Николай Андреевич, лучше нашу собачью модель оценили. Чем о временах года философствовать... Это не фотограф, это философ какой-то! – то ли похвалила, то ли поругала мама.
– Все мы немножко философы, – сказал Николай Андреевич. – Философ – тот, кто думает о том, как устроен мир, – понятно? – спросил он у Апельсинки, сажая её к себе на колени.
– Конечно, понятно! – с готовностью ответила Апельсинка. – Она обрадовалась, что наконец-то и взрослые захотели с нею поговорить. – Я, например, думаю... – начала было она. Но Николай Андреевич стал её разворачивать туда и сюда, приподнимать и со всех сторон разглядывать...
– Какая интересная.... текстура! – повторял он.
– Вы про что? – спросила мама.
– Я про шерсть. А цвет! Будем это снимать в закатном свете!
– А память о чём должна оказаться в кадре? – спросил Егор.
– А чем она, вы говорите, пахла? Апельсинами? Память об апельсинах, разумеется!
Мама сделала макет книги.
Вы знаете, что такое макет? Он похож на игрушечную книжку, где всё пока ещё понарошку. Такую «понарошечную» книжку делают для того, чтобы представить себе, как будет выглядеть настоящая. «Вот здесь будут – картинки, а здесь – текст», – говорила мама, рисуя стрелочки на макете.
Мама ведь решила целую книжку написать! Представляете, как повезло Апельсинке? Теперь она будет не просто собакой – и даже не просто волшебной собакой – а собакой – героиней книги!
На картонной обложке крупными буквами было написано: «АПЕЛЬСИНКА. Биография с фотографией».
Конечно, ни того ни другого пока не было. Ведь биографию – историю жизни – мама ещё не записала, а за фотографией только что ушла – в редакцию «Садов и огородов». Звонил Николай Андреевич и сказал, что фото получились великолепные.
– «Сенсационные, если хотите!» – так и сказал, представляешь, Егор? Ну ладно. Пойду заберу сенсационные фото, – сказала мама и хлопнула дверью. Она всегда хлопала дверью, когда торопилась.
– Да, кра-кра, от славы не уйдёшь, – завидовала Донна, расхаживая по подоконнику. – Не всякую собаку фотографируют, не про всякую собаку книжки сочиняют!.. Тут, кстати, Бэла тобой интересуется! Слышишь, как растявкалась?
Апельсинка запрыгнула на подоконник, сильно рискуя скинуть какой-нибудь из цветков. Под окнами действительно стояла Бэла! Сегодня у неё на шее был не синий, а красный бантик. Пожалуй, он шёл ей ещё больше.
– Р-гав! – обрадовалась она, увидев Апельсинку. – Привет-привет! А твои дела, говорят, в гору? Поздравляю! Говорят, ты и апельсинами больше не пахнешь? Одобряю! Выходи погулять! Давай дружить! Жду и надеюсь!
– Конечно, иди погуляй, – подхватил Егор, отодвигая от Апельсинки горшки с цветами. – Ты же не кошка, чтобы на подоконниках сидеть.
– Ну, наконец-то тебя и собаки признали, – сказала Донна.
– Жду и надеюсь! – крикнула Бэла.
Но Апельсинка ничего не сказала. Она спрыгнула с подоконника, а к двери не побежала. И даже не пошла. Она зевнула и запрыгнула на кресло. Весь её вид говорил: нет, никуда не пойду!
– Что с тобой, Апельсиночка? – заволновался Егор.
– Это всё слава! Слава всегда характер портит! Кар-кар-катастрофически! – завозмущалась Донна.
– Так в чём дело? – Егор подошёл к Апельсинке, сел на краешек кресла и ласково потрепал её за холку. – Ты что, ни с кем не хочешь дружить?
– Хочу, – серьёзно сказала Апельсинка. – Но ведь дружба не должна зависеть от того, как идут мои дела – хорошо или плохо, в гору или с горы... Нет, Бэла мне не друг. Но... – Апельсинка перебралась к Егору на колени. – Но у меня есть друзья! – сказала она и завиляла хвостом. – Это ты и...
Донна нервно зашагала по подоконнику.
– И... – повторила Апельсинка.
Донна прямо-таки забегала по подоконнику.
– И Донна! – сказала Апельсинка.
Донна так резко остановилась, что чуть не свалилась с подоконника. Ну – это ничего, это не страшно, ведь она птица!
– Уф! Кар. Ура, – сказала Донна. – Не жди и не надейся! – крикнула она Бэле. – Гуд бай! Это по-английски. Перевожу для дураков: до свидания!
Какое красивое фото принесла мама! Несомненно, память об апельсинах попала в кадр!
– Ну, вот и фотография. Займемся биографией, – сказала мама.
– Мам, ты стихами заговорила. Ты... не расстроена? – осторожно спросил Егор.
– Нет. У меня вдохновение. Души отдохновение, – пояснила мама. Не очень понятно пояснила, надо сказать. Егор задумался. Апельсинка наклонила голову. Донна открыла клюв.
– Я имею в виду, что вдохновение – такое состояние, когда у нас получаются замечательные вещи. Поэтому и душа радуется, – улыбнулась мама. Она взяла макет, карандаш и приготовилась записывать биографию. – Как ты думаешь, Егор, где Апельсинка жила раньше?
– Апельсинка, где ты жила раньше? – спросил Егор.
Дело в том, что мама не слышала, как Апельсинка разговаривает! Она утверждала, что не верит в это. И считает, что Егор шутит, когда он пересказывает ей разговоры с Апельсинкой. Но в то же время мама считала, что это удачная шутка, ведь такая шутка развивает воображение!
– Раньше я жила в таком огрооомном доме. В доме стояли ящики. А в ящиках – апельсины... – сказала Апельсинка.
– О господи, – сказала мама, когда Егор повторил всё это за Апельсинкой. – О боже мой, – сказала мама. – Ведь это отгадка! – воскликнула она.
– Отгадка? – переспросил Егор.
– Отгадка? – заинтересовалась Донна так, что перестала маршировать по подоконнику.
– Конечно! Апельсинка жила на складе с апельсинами – и поэтому так ими пахла! А потом? – Мама вопросительно посмотрела на Егора.
– А потом? – Егор вопросительно посмотрел на Апельсинку.
– Потом все апельсины увезли, и склад закрыли. А когда открыли снова, туда стеклянную посуду поставили. Очень дорогую. И для охраны взяли другую собаку. Очень большую...
– Грустная история, – сказала мама. – Но ничего. Всё хорошо, что хорошо кончается. А ведь наша история хорошо кончилась?
– Она хорошо продолжается! – сказал Егор. – Она продолжается тем, что теперь Апельсинка – у нас. А ты сидишь и пишешь книгу. Что-нибудь ты уже – написала?
– Конечно, – сказала мама. – Экспромт. Экспромт – это коротенькое, внезапно сочинившееся стихотворение, – объяснила мама, потому что глаза у всех – на слове экспромт – округлились.
Угадай-ка, недогада,
Про кого рассказ?
Кто-то где-то жил когда-то,
А теперь – у нас!
– Кра, кра, поэзия! Кра, кра-сота! – оценила Донна.
Апельсинка прошлась по комнате, плавно помахивая хвостиком. Егор давно уже заметил: даже сильное волнение или радость она выражала плавными, осторожными движениями – как будто боялась спугнуть эту радость.
– Мам, смотри, как радуется Апельсинка – аккуратно! – восхитился Егор.
– Да, пожалуй, – согласилась мама. – Пожалуй, она у нас меланхолик, чаще и сильнее грустит, чем радуется.
– Почему? – удивился Егор.
– Просто характер такой, – сказала мама. – У всех у нас разные характеры, и так гораздо интереснее, чем если бы они были одинаковые. Вот представь, что в сказке про Золотой Ключик все – Буратины. Скучно было бы, правда? Буратино N1, Буратино N2, Буратино N3 – и так далее! Но кто-то ведь должен быть и Пьеро! А Пьеро там как раз – меланхолик.
– А у Донны какой характер? – спросил Егор. – У вороны... – пояснил он на всякий случай.
– У вороны? – Мама глянула на Донну, заинтересованно склонившую голову набок. – У неё характер умницы, характер красавицы, это не Донна, это... Примадонна какая-то! – сказала мама и незаметно подмигнула Егору.
– Кра-кра-кра, – закашлялась ворона. Может быть, и от избытка чувств, но сказала она, как всегда: «Зря я это мороженое ела!».
– Мороженое витаминами надо заедать! – улыбнулась мама. Егор даже рот открыл от удивления.
– Мама, так ты что, всё-таки слышишь? Слышишь то, что говорят животные?
– Тсс, – сказала мама, прижимая палец к губам. – У взрослых свои секреты.
– И они никогда их не раскрывают?
– Иногда, – сказала мама. – Раскрытые секреты они называют сказками. Моя книга тоже сказкой будет называться. Вот увидишь...
И вскоре Егор увидел. Так и есть – сказка!
А вы увидели – сейчас. Ведь, скажу вам по секрету, сказку, которая сейчас перед вами, Егорова мама написала.
Вы, наверное, думаете, что это конец? Нет! На этом никак нельзя было бы закончить. Ведь дальше случилось – непредвиденное. Дальше – чуть не случилась ПОТЕРЯ...
– Егор, смотри!! – закричала мама из кухни.
Егор делал уроки, мама пила чай, а Апельсинка вертелась у её ног. Не то чтобы Апельсинка хотела есть. Просто на кухне, где пахло печеньем, ей нравилось гораздо больше, чем в комнате, где пахло уроками!
– Егор, что это с ней? – мама в ужасе смотрела на исчезающую Апельсинку. Да-да, она исчезала – становилась прозрачной и бесплотной, – такой, как туман или дым, а не как нормальная, или пусть даже и необыкновенная собака. Даже волшебная собака вовсе не должна быть рассеивающимся прямо на глазах дымом! Ведь если она рассеется, её... не будет?
Егор, прибежавший из комнаты с карандашом, нечаянно этот карандаш уронил – и он пролетел прямо сквозь Апельсинку! Пролетел и упал на пол так, как будто никакой Апельсинки там просто нет! Собака таяла – как облачко...
– Апельсинка, не исчезай! – закричал Егор и присел на корточки рядом. Он чуть было её не погладил, но вспомнив, как свободно прошёл карандаш, не решился. Рука ведь тоже могла свободно пройти – как будто никакой собаки просто нет...
– Я не знаю, что со мной... – растерянно сказала Апельсинка. – Голос у неё – тоже таял! Он звучал слабо – как будто издалека.
– Так, – сказала мама. – Это чудеса. Самые обыкновенные, конечно, – не вздумай плакать. Самые обыкновенные, но... Где же нам взять специалиста по чудесам?..
– А Николай Андреевич?.. – вдруг сказал Егор. Он, похоже, и сам удивился, что так сказал!
Николай Андреевич приехал минут через десять. Это быстро, очень быстро. Но и Апельсинка исчезала очень быстро. Её уже почти не было ни слышно, ни видно, когда в кухню ввалился запыхавшийся фотограф. В обоих руках у него были полные пакеты... апельсинов!
И он высыпал все эти апельсины прямо на пол!
И Апельсинка проявилась – стала обычной, нормально видимой собакой. И голос к ней вернулся, нормальный!
– Вы меня видите? – осторожно спросила она.
– Ещё бы! – сказал Егор.
– Ура, – обрадовалась Апельсинка и, аккуратно помахивая своим рыженьким хвостиком, принялась обнюхивать всё кругом. Особенно апельсины. Всё кругом апельсинами пахло. И особенно апельсины!
– Хорошо, что я знал, – сказал Николай Андреевич, – откуда у неё появилась эта симпатичная кличка. И я подумал: сначала пропал запах. То, что всегда было с ней, было её частью – исчезло. И постепенно она стала исчезать сама! Наверно, внутри она уже была невидимой, представляете? А потом стала исчезать и снаружи! Я думаю, так исчезают листья, когда из них пропадает память о лете...
– Феноменально, – сказала мама, что значит: необычайно, исключительно.
– А главное – излечимо, – сказал Николай Андреевич. – Будут апельсины – будет и Апельсинка!
Мама дорисовывала макет, последнюю страничку.
– Это – корзина, а это, в ней, – апельсины... Ясненько? Всё понятно? – Мама подняла голову от рисунка и посмотрела на разнежившуюся на вязанном коврике Апельсинку. Прямые солнечные лучи падали на ярко-рыжий бочок – ну очень тепло!
– Понятно или нет? – переспросила мама.
Апельсинка потянулась и перевернулась на другой бок. Чего ж непонятного? Теперь у неё будет корзинка для заправки – в этой корзинке всегда будут лежать апельсины. И – никаких исчезновений! Это мама с Николаем Андреевичем придумали, вместе. А ещё они, после работы, стали вместе Апельсинку выгуливать. Сначала Егор думал возмутиться – ему самому нравилось с ней гулять! Но потом, глядя на то, как они приходят и уходят – вместе – передумал...
А сегодня Егор и Николай Андреевич ушли маме подарок выбирать, потому что у мамы завтра – день рождения.
– Вы куда? Вы куда? – интересуется Донна с нижней ветки.
– Ну прямо курица, а не ворона! Раскудахталась! – смеётся Егор и лезет в карман, за печеньем – специально для Донны прихватил. Вместе с печеньем, нечаянно, вытаскиваются три сухих берёзовых листочка. Да, тех самых.
– Лист-мама, лист-сын... – говорит Егор и замолкает. Но ведь остаётся ещё один листик!
– Лист-папа, – говорит Николай Андреевич.
...
Иногда мечты сбываются. У Егора есть мама, есть папа и есть собака.
Необыкновенная. Апельсинка!
|