Утром третьего дня, как было условлено, вся компания выступила. Впереди шли индейцы из племени Могавков, прокладывая путь и выбирая более безопасные места для прохода. Им предстояло перейти через горы и ущелья, затем по равнинным сосновым лесам и, наконец, через каскад водопадов в сторону больших озер. Всего переход без незапланированных остановок и происшествий должен был занять примерно полторы две недели пути.
Мужчины разделились на две, и части ехали впереди и сзади. Женщины со всем имуществом находились примерно по середине, так было безопаснее. В порту легко и дешево можно было купить лошадей, поэтому почти все, кроме индейцев и нескольких проводников ехали верхом. Однако прокормить всех их в дороге было невозможно, поэтому лошади быстро дохли то от голода, то от перенатуги и болезней. Шейн-Леон восседал на пегом красивом мерине, точнее он просто вис на нем, но при этом было сразу заметно, что Малыш хороший наездник, он крепко и умело держался в седле.
Весеннее майское солнце влило в него свою живительную силу. Шейн заметно похорошел, глаза стали яркими и голубыми, как чистое небо, губы порозовели, а щеки обагрил румянец. Шейни тяжело дышал, к полудню солнце вошло в зенит, и ехать по такой жаре стало совсем невыносимо. Лошади задыхались в пыли и пене, пот струился по их истертым спинам. Уже в первый день пути люди были вымотаны с непривычки. Малыш ненадолго снял рубашку, и солнце стало цепко рисовать загар на его теле.
Дамьен ехал неподалеку и с интересом разглядывал его татуировки. Он постоянно думал и следил за странным незнакомцем.
Шейн повязал платок на голову по-пиратски, где впереди красовалась затейливо вышитая золотом надпись "Малыш". Иногда он закрывал глаза и жадно втягивал в себя горячий воздух. Шейн был еще слаб и поэтому постоянно опирался на своего рысака, а тот не в силах идти, просто плелся за всеми. Малыш упорно продолжал молчать и думать о капитане, ему не нравилось, что пришлось покинуть порт и удалиться так далеко в глубь материка. Но он был точно уверен, что капитан найдет его везде и всюду, потому что какая-то странная сила связывала их. Еще с малолетства он находился под постоянной опекой и присмотром капитана Стингрея, и хотя в пятнадцать лет многие юноши были уже мужчины и с полной ответственностью относились к жизни, Шейн упорно не хотел взрослеть. Он вел себя как избалованный ребенок, доставал всех вокруг и все это поощрял в нем капитан. И сейчас, чувство отвращения к французам развивало в нем огромное упрямство, злость и бунтарство. Ему хотелось их просто убить. Он всей кожей ощущал на себе пристальный взгляд Дамьена, и это сильно раздражало его.
Впереди тихо плелись лошади, на которых ехали мадам Анжали и Жанет, позади обеими ручонками держалась за мать малютка, рыжеволосая Аделина. Девочка очень устала и начинала засыпать от жары, мадам Анжали сама из последних сил держалась в седле. Ей хотелось хоть немного отдохнуть и умыться холодной водой. Солнце сильно обожгло ей лицо, и оно нестерпимо горело, но просить мужа об остановке, она не смела. Он бы все равно не послушал ее, и мадам Анжали не хотела лишний раз показать свою слабость. Мессир Де'Краньен не признавал слабости ни в себе, ни в других, но его супруга была всего лишь слабая женщина, которая привыкла блистать на балах, а не кухарничать для шайки бандитов. Сын мессира Де'Краньена, Дамьен, давно уже потерял всякую надежду привлечь хоть какое-нибудь внимание отца к собственной персоне. В свои двадцать лет, он был прекрасно сложенным юношей, очень похожим на мать.
Дамьен научился быть сильным, жестким, грубым и давно перестал проявлять чувство любви к окружающим. Этого требовала от него жизнь. Его отец общался с таким сбродом, что нужно было непременно научиться выживать, и он выживал. Дамьен тайно ненавидел всех вокруг: отца - за то, что тот бросал мать и детей всякий раз, как только наваливались неприятности, мать - за то, что слишком часто меняла мужчин в своей постели и была, в сущности, совсем безвольна, но больше всего он ненавидел Аделину. Тому было много причин: во-первых, малышка рождена от какого-то рыжего немца непонятного происхождения, во-вторых, ее все же принял мессир Де'Краньен и назвал своей дочерью, а в-третьих, мадам Анжали любила девочку и лелеяла, забывая, порой о сыне совсем, такова была его семья.
Другая их спутница мадам Жанет Ля Бель овдовела совсем недавно. Она происходила из приличной семьи булочника, француза Гарьи. Замуж ее выдали в пятнадцать лет, так как у булочника было еще три дочери, от которых он мечтал избавиться, как можно скорее. Муж Жанет Ля Бель принадлежал все к тому же сброду трапперов и охотников за скальпами. Он был жесток, неотесан и от него дурно пахло, поэтому, когда год спустя его убили в пьяной драке в Голд - Норде, Жанет воспряла духом, и решила выбрать на этот раз мужа себе сама.
Но сейчас она еле держалась в седле своей кобылы, бедняжка никогда не ездила верхом, а тугой корсет слишком сковал ей грудь, мешая дышать, вдобавок ко всему у нее были черные смоляные волосы, ниспадавшие со всех сторон до самого седла. Она ехала, качаясь и задыхаясь, как рыба на суше.
Дамьен не без интереса наблюдал за ней. Он уже давно начал интересоваться хорошенькими девушками, но кроме грязных индеанок, да портовых шлюх в округе никого не было. И сейчас он решил разбудить бедняжку Жанет весьма странным образом: достав из мешка какой-то камешек, он бросил его в лошадь мадам Ля Бель. Животное, которое плелось само по себе, вдруг неожиданно дернулось от резкой боли и вскочило на дыбы. Жанет не держала поводья лошади и, потеряв сознание, полетела назад. В это время Шейн, ехавший сзади, пришпорил коня и успел схватить бедняжку на лету одной рукой. Он крепко обхватил ее за талию и втянул на седло впереди себя. Мадам ля Бель была похожа сейчас на дохлую змею, мотавшуюся в цепких когтях орла. От бессилия, она даже не почувствовала своего падения. Одной рукой держа поводья, другой, Шейн стал быстро развязывать ей корсет. Он так резво снимал шнуровку всего лишь тремя пальцами, что даже трапперы поразились, откуда сопляк в пятнадцать лет так умело справляется с женским корсетом. Мадам Ля Бель издала протяжный стон, а Шейн видимо посчитал, что снять корсет будет недостаточно и, просунув палец сквозь застежки ее узкой нательной сорочки, попросту вырвал их одним лишь движением.
Жанет без чувств, прижалась щекой к его обнаженному телу, ее волосы намертво облепили плечи Шейна-Леона, он снял свою рубашку с пояса и прикрыл откровенную наготу молодой вдовы, которой впрочем, она была обязана именно ему. Остаток пути Шейну-Леону приходилось постоянно поддерживать её.
Когда они проходили через каньон, Жанет неожиданно открыла глаза, она не понимала, что произошло, и почему лежит почти голая на каком-то мужчине. Мадам Ля Бель подняла голову чуть-чуть вверх, чтобы не было заметно, что она пришла в себя. В круге солнца сияли золотые локоны, Малыш, был в задумчивом настроение, и от этого его лицо сделалось каменным, как у греческих статуй. И маленькая развеселая вдова начала медленно сползать щекой по его торсу вниз. Шейн бездумно сильнее прижал ее к себе и потянул вверх, довольная улыбка поплыла по личику хитрюги.
Дамьен сходил с ума от злости, мало того, что он стал причиной падения бедняжки, так еще, и какой-то сопляк выглядел героем в глазах окружающих благодаря ему. Так они двигались еще около четырех часов, пока мессир Де'Краньен не велел выслать вперед людей для подготовки стоянки на ночлег. Мадам Анжали посадила девочку перед собой, малышка уже не могла держаться сзади, и постоянно опускала руки, грозя свалиться, так же как это сделала мадам Ля Бель.
Они разбили лагерь возле небольшого озерца, под сенью высоко стоящих сосен, воздух был уже свеж и прохладен. Жаркое солнце, закрытое облаками, начинало быстро закатываться за горизонт, хотя этого уже не было видно. Тучи злобной мошкары и сырой молочный туман наползали с озера, а от леса все еще тянуло дневным зноем и травой.
Шейн спрыгнул с коня, и помок спуститься молодой вдове. Она поплелась, шатаясь из стороны в сторону к наспех сооруженному шалашу, забыв даже поблагодарить своего спасителя. Однако Шейна это, похоже, ничуть не смутило, казалось, благодарности от этих людей он и не ждал.
Малыш немного поплескался в свежей воде и пошел в сторону костров, которые уже развели французы, он нашел себе укромное место под большой вековой сосной, оттуда было видно все и всех, как на ладони.
И снова мрачные тоскливые мысли стали вползать в его голову, какая-то неимоверная боль накатывала, словно снежный ком на сердце. Шейн закрыл глаза, перед ним пронеслись минуты его прежней беззаботной жизни, где он был любимым племянником капитана, и сыном своего отца. Лица матросов, их шутки, смех - все, представляло собой далекую и нереальную картину, будто и не было ничего, будто он придумал это сам.
Его раздумья нарушило чье-то прикосновение. Он открыл глаза, мадам Анжали протянула ему рубашку и сказала по-французски:
- Пойдем к костру, здесь слишком холодно, ужин уже готов
В ее голосе звучали какие-то ласковые, и даже нежные нотки, заставившие пошатнуться ужасное упрямство Шейна-Леона. Он еще колебался, но все же плелся за ней следом. Подойдя к костру, Малыш, увидел всю чертову компашку в сборе. Мессир Де'Краньен восседал на бревне, как король на своем троне, рядом сидели Гардош, со злобными глазками, бегающими по сторонам, Сальсед, курящий табак и заливающий его вином, Конрад Ненель, старик Горэн Боже, и Дамьен, крутящий в руках гитару, выловленную из воды.
Увидев у Дамьена гитару, Шейн-Леон неожиданно вспыхнул, как факел. Глаза его сделались бешенными, мышцы напряглись, а ноздри стали раздуваться, как у необъезженного мустанга. Он сделал несколько скачков в направлении Дамьена, ухватил рукой за гриф, и не слова ни говоря с силой, вырвал гитару из рук последнего. Дамьен не успел даже открыть рот, как дикий варвар, в лице Шейна-Леона, уже поспешно удалялся по направлению к своему дереву.
Младший Де'Краньен вытаращил глаза и заорал ему в след:
- Ну и, пожалуйста, она все равно не играет, чертов англичанин. Порадую я тебя еще своим ножом - продолжал бушевать он.
Но Шейн-Леон, не обратил никакого внимания на эти бессильные вопли. Он сел, облокотившись на крону ствола, и провел рукой по струнам, дребезжащий звук семи струн разбудил глухую тишину, и нарушил скучные трели сверчков. Малыш закрыл глаза, откинул голову назад, и сделал глубокий вдох, его пальцы залетали вверх и вниз по блестящему черному лаку, и что-то грустное и надрывное, но необыкновенно красивое поднялось в высь, разбивая воздух на аккорды. Каждый звук печальной мелодии отразился на его лице, пылавшем от прилива крови.
Он сделал еще вдох и тихий мягкий голос начал прорезаться сквозь гомон французской речи. Шейн жадно глотал воздух, ему казалось, что он не слышит собственный голос, он начинал петь громче и громче, пока съежившись, как от ожога, не перешел на пронзительный крик. Шейн ударил по струнам, заглушив их ладонью, будто хотел прекратить боль, которую причинял сам себе. Открыв глаза, он увидел перед собой ангелочка в белом платьице и с огненными волосами, она держала в руках миску с кашей.
- На..., - протянула она ему - ты хорошо поешь, а Дамьен плохо, он называет меня свинюшкой, говорит, что я на свинью похожа. А ты англичанин?
- Нет - неожиданно ответил Шейн.
- А этот дядька, Гардош, сказал, что ты пират.
Она засмеялась и понеслась, как молния к мадам Анжали, которая раздавала ужин.
Малыш нахмурился:
- Значит, они думают, что я пират, французы просто идиоты, с какой радостью я перерезал бы им горло.
Он снова закрыл глаза, и невольный сон охватил его мятежную душу.