Заголовок этой заметки, безусловно, может показаться странным, но только тем читателям, которые знакомы с этим сонетом только по его "переводу", выполненному С.Маршаком:
Где муза? Что молчат ее уста
О том, кто вдохновлял ее полет?
Иль, песенкой дешевой занята,
Она ничтожным славу создает?
Пой, суетная муза, для того,
Кто может оценить твою игру,
Кто придает и блеск, и мастерство,
И благородство твоему перу.
Вглядись в его прекрасные черты
И, если в них морщину ты найдешь,
Изобличи убийцу красоты,
Строфою гневной заклейми грабеж.
Пока не поздно, времени быстрей
Бессмертные черты запечатлей!
Совсем по другому дело обстоит с читателями, которые могут сравнить этот "перевод" с оригиналом:
Where art thou, Muse, that thou forget'st so long
To speak of that which gives thee all thy might?
Spend'st thou thy fury on some worthless song,
Dark'ning thy pow'r to lend base subjects light?
Return, forgetful Muse, and straight redeem
In gentle numbers time so idly spent;
Sing to the ear that doth thy lays esteem
And gives thy pen both skill and argument.
Rise, resty Muse, my love's sweet face survey,
If Time have any wrinkle graven there;
If any, be a satire to decay,
And make Time's spoils despised every where.
Give my love fame faster than Time wastes life;
So thou prevent'st his scythe and crooked knife.
Для читателей, не знающих английский язык ниже приведен заимствованный в библиотеке Мошкова подстрочник А.Шаракшанэ:
Где ты обретаешься, Муза, что забываешь так надолго
говорить о том, что дает тебе все твое могущество?
Тратишь ли ты свое вдохновение* на какую-нибудь никчемную песню,
делая темной свою силу, чтобы дать свет низким предметам?
Вернись, забывчивая Муза, и немедленно искупи
благородными стихами время, так праздно потраченное;
пой для того уха, которое ценит твои песни
и сообщает твоему перу и мастерство и тему.
Очнись, ленивая Муза, осмотри милое лицо моей любви,
проверь, не вырезало ли Время на нем морщин;
если да, то стань сатирой против увядания
и сделай так, чтобы добыча Времени была повсеместно презираема.
Создавай славу для моей любви скорее, чем Время уничтожает жизнь,
так ты остановишь его косу и кривой нож.
То, что смысл первых восьми строк сонета нужно и можно постараться передать максимально точно, автор этой заметки постарался показать в собственном их переводе:
Где, Муза, ты? Что долго так молчишь
О том, что только мощь тебе дает?
Что ярость ты в безделках хоронишь?
Что сила в темы низкие идет?
Очнись! Вернись! Скорее искупи
Стихами праздность добрыми, затем
Ушам дай чутким знать: Час наступил
Прекрасному звучанью новых тем.
Отсюда следует, что уши читателей различных "переводов" этого сонета на русский язык в основном предназначены для того, чтобы носить на них лапшу этих самых "переводов".
При этом, похоже, эти читатели настолько свыклись со своим нынешним обликом, что любые покушения на него они воспримут в штыки, хотя бы даже на представленном им подстрочнике стояла печать самой Академии Наук.
При этом самое анекдотическое заключается в том, что, очевидно, уши многих, даже действительных членов этой самой Академии устроены практически так же, как и уши самых рядовых читателей из самого дальнего российского захолустья.
Иначе, почему так долго перед читателями этого сонета не ставится следующий вопрос.
Как так могло получиться, что Шекспир, первые четыре строки этого сонета посвятив обличению Музы за нерадивость, а следующие четыре строки посвятив увещеванию ее вернуться наконец к достойному ее и достойного ушей достойных читателей благородным делу, в следующих строках сонета сам предложил ей, как полагают все лапшеухие читатели и "переводчики", всего-навсего банальную, заурядную тему вославления некого молодого человека?
Усилия тех читателей этой заметки, которые потрудились дочитать до этого места, можно вознаградить следующим пояснением. Шекспир, безусловно, хотел, чтобы до сих пор никого не интересующий вопрос все-таки вставал перед читателями этого сонета.
И Шекспир надеялся, что заинтригованные читатели решат более внимательно вчитаться в строки следующего сонета 101, в котором главное качество персонажа обоих сонетов, из-за которого Муза обязательно должна была его возвеличить, выражено уже более точно и рельефно.
И тогда читателям должно было бы стать понятно, что любил Шекспир вовсе не некого смазливого молодца, а человека, которого за многие века до рождения этого самого молодца уже любили многие люди, и которого, возможно, многие люди полюбят в будущем. Иначе коса времени обязательно срежет жизнь.
Но при рассмотрении сонета 101 надо писать уже не об ушах, а о мозгах его читателей.