Естественно, сонет 39 В.Шекспира заражает его читателей тем же самым, чем был заражен сам его автор: скромностью и осторожностью.
В результате этой заразы, похоже, ни один из миллионов читателей этого сонета ни в одной стране мира не разразился хвалой Шекспиру за этот сонет, наверное, только вследствие опасения вызвать подозрения, что таким образом он сам напрашивается на такую же хвалу.
Правда, это предположение не касается русских читателей этого сонета. Ведь в основном они знакомы только с переводом его, выполненным С.Маршаком:
О, как тебе хвалу я воспою,
Когда с тобой одно мы существо?
Нельзя же славить красоту свою,
Нельзя хвалить себя же самого.
Затем-то мы и существуем врозь,
Чтоб оценил я прелесть красоты
И чтоб тебе услышать довелось
Хвалу, которой стоишь только ты.
Разлука тяжела нам, как недуг,
Но временами одинокий путь
Счастливейшим мечтам дает досуг
И позволяет время обмануть.
Разлука сердце делит пополам,
Чтоб славить друга легче было нам.
А этот перевод далеко не точно передает смысл подлинника:
O, how thy worth with manners may I sing,
When thou art all the better part of me?
What can mine own praise to mine own self bring?
And what is 't but mine own when I praise thee?
Even for this let us divided live,
And our dear love lose name of single one,
That by this separation I may give
That due to thee which thou deservest alone.
O absence, what a torment wouldst thou prove,
Were it not thy sour leisure gave sweet leave
To entertain the time with thoughts of love,
Which time and thoughts so sweetly doth deceive,
And that thou teachest how to make one twain,
By praising him here who doth hence remain!
Возможно, вызвана эта неточность тем, что во времена С.Маршака еще не существовало компьютеров. Иначе Word сразу же подчеркнул переводчику ключевое слово, находящееся в самом ключе сонета - "teachest". Хотя, еще Н.Гербель, который, наверное, даже не мечтал об условиях, в которых довелось творить С.Маршаку, все-таки это слово перевел:
Ты научаешь нас сливаться всех в одно,
Хваля того, кому вдали жить суждено
Впрочем, Н.Гербель тоже дал маху, почему-то переведя простенькое слово "one" словом "всех". В результате русские вовсе лишены возможности заразиться скромностью В.Шекспира и его осторожностью.
Много ли они при этом потеряли, конечно, судить им самим. Но прежде, конечно, им надо понять, что до сих пор они чему-то так и не научились, и до сих пор не знают учителя, который этому чему-то учит.
А ведь это что-то было "all the better part" самого Шекспира, а потому, наверное, иметь это что-то не помешало бы и многим русским. Тем более, что в наше-то время иметь это что-то уже вовсе не так опасно, как во времена Шекспира. Правда, вопреки приведенной в эпиграфе пословице, уже сейчас многим в мире это что-то почему-то кажется смешным. Но ведь есть и другая пословица: "Хорошо смеется тот, кто смеется последним".
Поэтому только глубокий патриотизм автора этой заметки, его страстное желание, чтобы последними смеялись русские, а не над русскими, заставляет его вопреки его врожденной скромности подсказать своим соотечественникам следующее.
Понять не только этот сонет, но и многие другие сонеты В.Шекспира можно, только поняв великую мысль А.Навои: "Кто настоящий человек, у того возлюбленным также должен быть настоящий человек". И во многих сонетах Шекспир пишет о своей любви не к какому-то конкретному человеку, а к человеку именно настоящему, а не "кажущемуся": "Я не хочу того, что кажется" ("Гамлет").
Многие сонеты, предшествующие сонету 70 показывают понимание Шекспира, что настоящий человек отличается пониманием вечной истины связи времен, взаимосвязанного сосуществования элементов прошлого, настоящего и будущего в каждом миге бытия и бытия людей. И именно такое понимание является самой лучшей частью самого Шекспира: "В этом живут мудрость, красота и развитие" (Сонет 11).
Таким образом, и таким образом, Шекспир иносказательно сказал то, что до него говорили М.Халладж и И.Насими: "Я - истина!". Но сказал именно иносказательно с тем, чтобы не повторить страшную их участь.
Именно эта истина (thou) учит (teachest) всех видеть воплощение ее в каждом другом человеке (to make one twain), и восхвалять (praising) того (him), кто на деле способен это увидеть, но увидеть кого наяву (who doth hence remain) и сегодня так же трудно, как и во времена Шекспира.
А потому пора бы уже понять, что скромность, которую поныне демонстрируют многие читатели этого сонета, ныне уже становится совершенно неуместной, а страхи за свою шкуру в наше-то демократическое время совершенно необоснованными.