Пробуждение было каким-то странным, многоступенчатым - словно я шёл сумрачными коридорами, по пути заглядывая в чернильно-чёрные ниши. Потом был рывок пловца из глубины на поверхность, и меня буквально подбросило на маркграфских перинах.
Я жадно глотал воздух и бешено вращал глазами, постепенно осознавая место положения и степень состояния, и пугая сгрудившихся возле постели каких-то людей - лекарей с помощниками, надо думать.
- Ваша светлость... ваша светлость... - заахало со всех сторон.
- А сейчас держите меня. - Громко прохрипел я, сам не понимая, что говорю, но предчувствуя, что вот-вот что-то начнётся.
Мои слова и движения будто исходили из лабиринтов подсознания, не оставляя отпечатков в каморке сознания, они били напрямую - для достижения цели, минуя ветхую ограду разума. Где-то глубоко внутри я был уверен в правильности своих действий.
- Что? Что вы говорите, ваша светлость? - Испуганно промямлил кто-то справа.
- Держите, говорю, мать вашу! - Гаркнул я, сдирая горло. - Да не вашу мать, а меня держите! - Добавил я, видя робкую нерешительность вновь обступивших меня размытых фигур.
Судя по всему было уже давно за полдень, только не знаю какого дня. Сколько я провалялся? О, ветерок гуляет - это хорошо, хоть додумались одно из окон приоткрыть и, судя по звукам и запахам, дверь.
Так, ну всё, наверное, уже стоит начинать - зудяще-ноющая боль всё нарастала, пробиваясь сквозь истончающийся барьер, энергия постепенно перетекала в другие каналы.... Стоп!
- Эриссия, ты здесь? - Почти крикнул я, глядя невидящими глазами в узорчатый потолок и всё сильнее сжимаясь от усиливающихся ломотных колюче-шершавых волн.
- Здесь. - Коротко ответила та, откуда-то из-за спин вцепившихся мне в руки и ноги людей.
- Выйди!
- Но...
- Выйди! - В моём голосе проскользнули нотки истерики. - Выйди и закрой дверь!
Прошелестело, легонько протопало, гулко стукнуло - явно запираемая дверь. Пусть обижается, но она не должна это видеть...
'Господи, как страшно. Как страшно... Страшно'. Так, выключаем сознание! Полностью отдаёмся тому, что идёт из глубины... Иначе сойду с ума. Или ещё что похуже.
Поехали!
.......................
Сознание включалось изредка и на сверхкороткое время - секунда, не больше. И это было очень, очень хорошо, ибо даже в те мгновения я чувствовал раздирающую боль, что терзала то очагово, то всеобще. В места повреждений словно струйками вливалась раскалённая лава, как бы спаивая и сращивая разошедшиеся участки плоти и костей, а если чего-то не хватало, то добавлялось что-то своё. Внутренние органы обдавало скручивающим жаром и казалось, что они то лопались, то вновь отрастали, двигая и колотя друг друга...
Мелькали перепуганные бледные лица, сквозь звенящую завесу в уши прорывался порой собственный утробный рык, переходящий в визг. Череп трещал, а мозг, закипая, бился о его стенки...
Вроде бы длилось всё это не так уж и долго для стороннего наблюдателя - минут пятнадцать-двадцать, но за это время я успел всех перепугать до маловменяемости, изойти потом, обблеваться желчью пополам с чёрной субстанцией и обделаться во всех смыслах. Потом я пришёл в себя, прохрипел: 'Всё, можете отпускать...' - и отключился. Как раз для того, чтобы расторопные слуги привели своего любимого маркграфа в более-менее нормальное состояние. А то ведь не комильфо всё это как-то.
Очнулся я в тот же вечер, и вновь Эриссия была рядом - как раз с её слов я и сориентировался во времени. Покои были освещены уютным светом всё тех же светильников под потолком, в камине всё так же тихо потрескивали поленья и плясали пламенные язычки.
- Ты здесь. - Негромко проговорил я, невольно любуясь тёмным абрисом её фигуры на фоне огня. Даже не удалось сдержать улыбки, глядя как эта молодая леди, совсем не свойственно нормам поведения этого мира, забралась с ногами на стул и подпёрла коленками подбородок, задумчиво глядя на огненные танцы сполохов.
- Вы очнулись? - Вздрогнула девушка, поспешно опуская ноги на покрытый коврами пол и ловко просовывая ступни в сброшенную обувь.
- В очередной раз. - Важно кивнул я. - И даже чувствую себя... ммм... просто побитым.
- Снова ваши шутки. - Пыталась строго ответить девушка, оправляя платье и не зная, на чём задержать свой взгляд. Но получилось не строго, а даже мило как-то, что ли.
- Я - сама серьёзность. - Нахмурил я брови и состроил рожу - для пущего эффекта.
Эрисся прыснула и отвернулась, зажав рот ладошкой, но тут же повернулась обратно и принялась за расспросы:
- Так всё же, как ваше самочувствие? Характер ваших ран и повреждений, вообще-то, не подразумевает быстрого выздоровления и даже полного восстановления в обозримом будущем. Вы чем-то воспользовались сегодня днём? Учтите, законы Империи строго запрещают различного рода тёмное колдовство и ведовство...
Она говорила, слегка порозовев от испытанного смущения, не пряча робкую улыбку и смеясь глазами. Её волосы были убраны в толстую косу и схвачены на лбу расшитой бирюзой лентой, вновь скромного покроя, но дорогой материи голубое платье в талии было перехвачено тёмно-синим поясом. Я лежал, смотрел на неё, периодически кивал, иногда отвечал и млел.
Эриссия не только говорила, параллельно она подносила к моим губам очередную мелкую глазурованную пиалу, заставляя проглотить наведенную там жидкую субстанцию. Сначала это было кисло-горько, потом горько и терпко, а потом просто противно... Но я всё послушно проглотил и даже сделал вид, что было почти вкусно.
Потом мы разговаривали: я наводящими вопросами восстанавливал ход событий сразу после убийства кровожадного Уггарда сияющим Греендольдом и появления сонма призраков.
Если вкратце, то получалось следующее: вражье войско в слепом ужасе, подвывая, разбежалось. Толчея стояла дикая - многие были подавлены в узких улочках и маленьких двориках, но всё же более тысяче степняков и трорхов удалось вырваться из города и сбежать.
А после... После случилось нечто невообразимое: сначала налетели вихри ветра и нагнали туман, настолько густой, что нельзя было рассмотреть собственной руки, поднесённой к глазам. По словам Эриссии казалось, что душой паришь в пустоте, избавившись от плоти. Было невыносимо легко и спокойно, а главное - тихо, очень тихо. То ли все, кто остался в живых, в одно мгновение лишились желания издавать хоть какие-то звуки, то ли каждый был перенесён в эту самую, персональную для каждого, пустоту. Затем потихоньку ноги стали чувствовать твердь, а уши улавливали тихие вздохи, шорохи, шелест. Стало ощущаться присутствие остальных людей и всхрапывающих лошадей...
Пелена тумана исчезла порывом - в один миг, и глазам открылось потрясающее зрелище. Города не существовало, город исчез! Выжившие в мясорубке стояли посреди пустого гладкого плато и растерянно озирались по сторонам - благо уже наступило утро, и небеса очистились от плотного покрывала облаков. Но больше всего поразило то, что трупы захватчиков неведомой силой вынесло за границу некогда возвышавшихся крепостных стен и они (трупы) безобразными кучами были равномерно свалены по всему периметру на территории, именовавшейся еще несколько часов назад 'за городом'. Да и если присмотреться, то в лучах утреннего солнца можно было рассмотреть тоненькие, едва видимые и порой мерцавшие пересекающиеся линии, в которых угадывались контуры стен и башен исчезнувшего Бридгоста.
Но уставшим измученным людям не было дела до призрачных строений, нужно было решать насущные вопросы: захоронение павших, забота о раненых, сбор телег и запряжка в них лошадей, которых теперь стало с избытком, формирование колонны и дальнейший путь в Приреченск. Из воинов в живых осталось пятнадцать имперских всадников и двадцать два гвардейца, из которых ни одного невредимого, но и тяжелораненых не было. Плюс, три десятка женщин да с десяток мальчишек...
Погибших было решено предать огню - со всеми почестями и отходными молитвами, ибо ковырять смерзшуюся каменистую землю было нереально, а лес вон он - рядом.
Неизвестно, за сколько бы управились с сим скорбным делом, ежели б к полудню по наведённому через Истну мосту не подоспел Вильдрамм с большим вооружённым отрядом в три с половиной тысячи копий - почти с половиной всего моего новоиспечённого войска.
Часа через три уже полыхали погребальные костры и звучали памятные речи и необходимые молитвы. Среди прочих пали Гримбол и Грак, в память о котором Ревдолф бросил в огонь свой дымник и произнёс вирсу - древний ранитский куплет 'Песни жизни и смерти', помогающий душам павших героев достигать светлых небес.
Ближе к вечеру, когда всё отгорело, а пепел собран в 'братские кувшины' (было решено всё же предать прах земле в Приречье, ибо развеять по ветру - это посчитали, как уж совсем впасть в язычество), большая часть прибывшего воинства и все выжившие двинулись в столицу моего маркграфства. Триста всадников, то есть всю конницу, Вильдрамм отрядил в разведывательный рейд в направлении Тревхольда и, по возможности, по следам остатков ватаги Уггарда.
До Приреченска добрались без происшествий, хотя все и были настороже - прямо за Истной, на землях виконтства Илзор, что вклинились между Виданией и Приречьем, и на добрый пяток вёрст вглубь моих территорий беспредельничали летучие отряды Бреглофа. Как говорят, беженцы из Бридгоста в сопровождении двух десятков имперцев тоже никого не повстречали, хоть и были в унынии от вида разграбленных сожжённых сёл.
В общем, встретили и отнеслись к бывшим подданным соседнего лорда весьма хорошо - даже расселили по пустующим домам и общественным зданиям на первое время. Эриссию как-то сразу признали за высокородную, не смотря на её не совсем презентабельный в тот момент вид, да и мои гвардейцы поспособствовали. Сейчас девушка живёт во дворце в отведённых гостевых покоях с приданым контингентом слуг, от которого (от контингента) она всячески пытается отказаться или хотя бы улизнуть, но пока безуспешно.
Когда немудрёный рассказ закончился, девушка тут же атаковала вопросами про судьбу своего приёмного отца, про то, что же видел я в последние минуты существования Бридгоста. Естественно, пришлось сдаться, тем более, мне и самому хотелось всё ей выложить.
Она слушала не перебивая, не отрывая от моего лица мерцавших глаз и порой застывая на долгое время. Лишь в самом конце судорожно выдохнула, явно проглатывая подступивший к горлу ком, и, вспорхнув со стула, прошлась к заиндевевшему высокому окну.
- Скажите, - тихо спросила, не оборачиваясь, - ведь я... мы увидим его ещё?
- Уверен в этом. - Как можно более твёрдо ответил я. И в тот момент я сам верил в то, что говорю.
Она обернулась и долго пристально смотрела на меня. Захватывало дух и вновь бешено колотилось сердце от этого её взгляда, от мерцавших сдерживаемыми слезами глаз, от того, что она просто находилась здесь со мной...
- Спасибо, ваша светлость. - Кивнула девушка. - Отец был прав на ваш счёт.
- Да? - Изумился я. - И что же это за счёт, позвольте полюбопытствовать?
- Что вы - хороший человек. - Эриссия подошла к изголовью и застыла, сцепив опущенные руки перед собой, в паре шагов от ложа. - Что вам не просто - было и ещё будет, но вы - человек слова и чести, хоть у вас порой и свои интерпретации на этот счёт. И что...
Девушка запнулась, прикусила губу, не отрывая от меня пронзительно красивых глаз, и, словно делая шаг в пропасть, выдохнула:
- И что мне нужно быть с вами. Как можно дольше.
- Быть со мной? - Ошалело спросил я, немного оглушённый таким признанием. - В каком смысле?
- Во всех. - Коротко бросила Эриссия и, резко развернувшись, буквально выбежала за чуть приоткрытую массивную дверь.
- Во всех. - Пробормотал я себе под нос, ещё до конца не осознавая, что же произошло и банально боясь поверить....