Я слушал внимательно, и почти не перебивая. Чем больше приоткрывалась завеса тьмы над прошлым молодой решительной девушки, тем всё больше мне становилось не по себе. И дело тут даже не в неожиданном откровении или случайной встречи двух схожих 'потерянцев' в незнакомом затерянном мире. Просто события повествования так легко и точно можно было перенести на моё измерение, мой мир, мою страну, словно кальку с рисунком на чистый лист, что чувствовался некий внутренний диссонанс, муторное раздвоение. Тот мой родной мир, что уже почти пропал за шероховатой пеленой новой реальности, практически превратившись в миф и в воспоминания из снов, вдруг проступил со всей своей ошеломляющей чёткостью и оглушающим присутствием...
Нахлынула дурнота с лёгким головокружением, в глазах потемнело, и в тот момент я был рад, что сижу в удобном мягком кресле - иначе бы рухнул. Постепенно стало легче, я несколько раз осторожно глубоко вздохнул и чуть оттянул показавшийся таким тугим ворот. Уловив внимательный взгляд, я даже улыбнулся в ответ, с каким-то облегчением подумав: 'Всё-таки каре-зелёные'.
Эриссию когда-то звали Ирина, но ей почему-то больше нравилось, когда её называли Яриной, и сама она зачастую так и представлялась. Что-то задорное, непреклонное и огненное слышалось ей в таком поименовании. Отчего-то всё остальное помнилось смутно, но именно это запало крепко. Родилась Ирина-Ярина в Ново-Николаевске - в большом сибирском городе, что находится почти посередине Руссии - самой большой страны на Земле.
- Или находился... - вдруг осеклась девушка, но, преодолев секундное замирание, упрямо тряхнула головой и продолжила, вливая в свой голос всё больше твёрдости. - Не суть важно сейчас, я же обещала просто рассказать...
Если, например, на моей родной Земле в родной стране есть такое устойчивое понятие как 'лихие девяностые', обозначающее вполне конкретный период, когда происходили далеко не самые лицеприятные события с государством и с подавляющим большинством населения, то в Руссии Ярины бушевало 'лихое двадцатилетие', вместившее в себя начало восьмидесятых и все девяностые. Некогда могучий и казавшийся незыблемым Интернациональный Союз Социалистических Республик вдруг рухнул, погребя под своими монументальными обломками миллионы человеческих судеб. Сама Ярина хотя и видела всё это, но не понимала и не осознавала в силу своего возраста, но позже - в старших классах она начала прислушиваться к коротким обрывочным рассказам родителей, и, что ещё более важно, стала сама проявлять интерес к Истории своей страны в общем, и к этому тёмному запутанному периоду в частности.
И по мере углубления изучения отгремевших и продолжавшихся исторических событий в юной душе Ярины укоренялся совсем не детский страх, словно предчувствие чего-то непоправимого, непонятного и от того ещё больше пугающего. Некогда расцветающая юная девушка превратилась в бледную худющую аскетичку с хроническим расстройством сна. Как родители ни бились, водя по разным врачам и бабкам, как друзья-приятели ни старались, пытаясь отвлечь некогда такую задорную и лёгкую на подъём рыжеволоску от пожирающей депрессивной хандры, ничто не помогало...
И вот однажды на семейном совете было решено поступить следующим образом: сменить страдающему чаду обстановку, отправив то самое чадо в Петроград - к двоюродным дедушке с бабушкой. Тем более и повод подвернулся - весенние каникулы и пятнадцатый день рождения. Причём маршрут специально избрали такой, чтоб часть пути - до Тюмени - проехать поездом. Естественно, что одну юную девушку никто отпускать не собирался - возраст ещё не тот, поэтому Ярина отправилась с мамой...
Путешествия, даже такие малые, на большинство людей влияют благоприятно, и нет ничего удивительного в том, что когда железнодорожный пассажирский состав подъезжал к Тюмени, допрежь грустная и молчаливая девушка, а по сути ещё совсем ребёнок, снова стала улыбаться, по многу и по долгу болтать обо всём и ни о чём, и смотреть на окружающий мир почти без страха. А уж перелёт и сам Петроград, казалось, вымели и вымыли последние крупицы иррационального...
Утончённые интеллигентные дедушка с бабушкой, познавшие детьми ужасы Блокады, не могли нарадоваться повеселевшей порозовевшей сибирской внучке. О том, как была рада мама, увидевшая свою кровинушку вновь полной жизни и тягой к познанию окружающего мира, и говорить не стоит.
И как-то отступили на задний план все те тревожные новости, преимущественно с внешнего театра политических событий, что до этого довлели в информационном пространстве и вносили определённое неспокойствие, а кое-где и панику в руссийское общество. Жизнь вновь начинала быть светлой и прекрасной. Но недолго...
Как это бывает практически всегда и везде - самое хорошее, радостное и пронзительно-саднящее, то, что врезается в память на всю последующую жизнь, как оплот надёжного спокойствия, чья приводящая в трепет тень появляется от того самого звука, того самого запаха, того самого прикосновения - появляется перед чем-то большим, судьбоносным, переломным. Иногда перед чем-то очень плохим, перед непреодолимой бедой.
На вторую неделю пребывания Ярины в Петрограде, когда Невский был исхожен вдоль и поперёк, когда суровое очарование Суомского залива успела запасть в самое сердце, грянула война. Она копилась, наливалась, нависала над головами, всё громче заявляя о себе резкими высказываниями западных руководителей и политиков, военными манёврами и учениями близ руссийских сухопутных и морских границ, но как всегда проявилась она неожиданно.
Всё, что Ярина помнила, это то, что в тот день они с мамой были в городке Луга, направляясь с туристической целью в Новгород - уж очень хотелось девочке побывать в этом древнем городе, где зародилась государственность любимой Родины - как вдруг дороги и дома как в замедленном кино стали кое-где вспухать огромными огненными шарами, а через секунды долетали вибрирующие до дурноты в животе волны, накрывая тёплой пылью с привкусом уже непоправимого... Мир просто треснул и раскололся ровно пополам, вокруг происходило то, чего не могло быть, то, что не должно было происходить.
То, что было дальше, Ярина толком не может осмыслить и понять до сих пор. Время то ускорялось, то замедлялось, в ушах стоял постоянный вибрирующий звон, сквозь который пробивался пронзительный клёкот, переходящий в надсадный вой, а огненные клубы и куски асфальта с обломками домов, прежде чем разметаться в стороны, складывались в какие-то демонические морды на шипастых телах с распростёртыми крыльями.
Мама исчезла почти сразу, подхваченная толпами панически напуганных и беззвучно кричащих людей. Автомобили теряли управление и сталкивались между собой, не вписывались в повороты, врезались в столбы и стены, и застывали безжизненными измятыми грудами металла, перекрывая улицы и проезжие части...
Только годы спустя, пребывая уже в мире Эрвиала в качестве дочери баннерета, Ярина стала вспоминать, что в тот ужасный миг она не могла сдвинуться с места и стояла как вкопанная посреди тротуара, а человеческие бурные потоки проносились мимо, обтекая её, словно река вросший в дно валун. Перекошенные, посеревшие от ужаса лица с выкаченными белыми глазами появлялись и исчезали, смазываясь в сплошные размытые широкие ленты.
Страх был, и очень хотелось ему отдаться и прыгнуть в эти потоки, быть ими подхваченной и унесённой далеко от смертей и разрушений. Но одновременно было уверенное спокойствие, появившееся из ниоткуда и мгновенно укоренившееся где-то глубоко внутри. Будто кто-то уверенный и сильный вселился в её тело и до времени отводил от неё проносящихся мимо людей и скаливших клыки огненно-асфальтовых демонов.
А потом, когда людская река иссякла, разбившись на редкие группки и неподвижные тела, Ярина побежала. Сначала вперёд, затем налево в переулок, затем направо - в какие-то дворы, а дальше уже было не различить ни направлений, ни пространства. Помнилось только, что дома, деревья, фонари, брошенные автомобили и далёкие взрывы вдруг разом исчезли словно сдёрнутые, на какие-то мгновения всё заменила светло-серая рябь в чёрную крапинку, и почти сразу же под ноги легла каменистая тропа, а вокруг схлопнулся облетевший лес с изломанными в муках голыми ветвями деревьев и кривыми бархатно-чёрными елями.
Вот тут-то страх и пробился наружу, быстро перерастя в захлёбывающийся собственными истошными криками ужас, который напрочь отключил возможность соображать, но влил нечеловеческие силы в ноги. Тем более что вокруг на залитых лунным светом возвышенностях мерещились хищные тени и слышался уже знакомый, и от того ещё более пугающий, надсадный вой переходящий в клёкот.
Ярина бежала не чувствуя себя, не ощущая прикосновений к промёрзшей каменистой земле, словно несущийся бесплотный дух, что зацепился за тело и теперь нёс его за собой. Но отнимающие волю утробные хрипы и надсадное дыхание были всё ближе, отчётливо слышалось клацанье зубов множества, как тогда казалось, челюстей, в ноздри, глаза и уши бил тяжёлый тошнотворный запах мокрой свалявшейся шкуры. И, когда пришло осознание, что неведомые дикие звери уже вот-вот настигнут и разорвут в мелкие клочья, Ярина вдруг споткнулась о высокую твёрдую кочку, но не упала, а будто бы нырнула во взметнувшийся от земли пушистый плотный свет, что подхватил, укутал и.... Тут силы девушку оставили окончательно, а сознание милостиво отключилось.
- Дайте угадаю, - перебил я, постукивая пальцем по ободку стоявшего на столе кубка, - когда Вы очнулись, то обнаружили себя на алтаре в том самом храме, что некогда стоял в Бридгосте. А первым, кого Вы встретили в этом мире, был баннерет Греендольд.
- Всё так, - слегка удивлённо и одновременно разочарованно протянула Эриссия-Ярина, - а Вы....
- Да, - подтвердил я кивком её догадку, - Ваш приёмный батюшка успел мне рассказать сию историю.
Мы немного помолчали, потупив взгляды, и вспоминая каждый своё.
- Скажи..те, - поспешно поправился я, ибо, как бы мне ни хотелось перейти на 'ты', делать это было пока рано, - Вашим нынешним именем Вас нарёк Греендольд?
- Разумеется. - Ответила девушка, поднимая на меня взгляд и ожидая продолжения.
- Оно ведь что-то означает? - Продолжал допытываться я, оставив в покое многострадальный кубок.
- Означает. - Согласилась девушка, и тут же продолжила: - Это старовельгорское имя, которое можно перевести как 'солнечная искра'. Конечно, со временем звучание стало мягче и чуть протяжнее, так как первоначальная форма... Что смешного я говорю?
- Нет, нет, что вы! - Замахал я руками, честно пытаясь заставить себя не улыбаться, похихикивая, во всю...хм...во всё лицо. - Вы не говорите ничего... ничего смешного.... Просто.... Просто я тут вспомнил, то есть подумал....
Я глубоко вздохнул, прогоняя последние намёки на весёлость, и, уже с довольно серьёзным видом, продолжил:
- А моё имя что-нибудь означает?
Эриссия на секунду задумалась, чуть склонив голову набок:
- Сложно сказать.
И ещё немного помолчав:
- В нём прослеживаются скалогийские корни, но само имя звучит на альденский манер. Видимо, что-то слегка изменённое.... Нет, точно не скажу.
- Буду только рад, - глухо хлопнул я в ладоши, - если вы сумеете подобрать значение. Но всё намного проще, что касается непосредственно меня.
Эриссия смотрела уже с нескрываемым любопытством, явно желая познать тайну имени местного сюзерена, то есть - меня. Ведь не просто же так я, маркграф Его Императорской милостью, наречён столь изысканно.
- Открою Вам страшный секрет, - понизил я голос, одновременно пытаясь соорудить на лице своём торжественно-загадочное выражение. - Воспринимайте связку 'или' буквально.
Повисло неловкое молчание, точнее неловким оно было со стороны Эриссии, которая явно настроилась слушать дальше, постигая всю серьёзность и глубину - даже подалась чуть вперёд, боясь упустить хоть слово.
- И? - Всё же не выдержала она, вздёрнув брови, как бы подталкивая к продолжению. - Это что, всё?
- Более чем. - Важно кивнул я, сцепляя пальцы рук перед собой.
- Тогда это бессмыслица какая-то получается. - Удручённо пробормотала девушка, откидываясь назад. - Дэн или...
- Диса. - Подсказал я.
- А... - Эриссия слегка запнулась. - А почему так?
- Забавный случай. - Усмехнулся я. - Я так представился первому встречному в этом мире. Ну и всё заверте... Пристало, в общем, а я и привык. И поправлять не стал. Зато как звучит, да?
- Звучит. - Легко рассмеялась собеседница. - Прямо-таки очень благородно.
- Поэтому мне интересно, - продолжил я, - как же Вы представились Греендольду?
Девушка на миг застыла, глаза её слегка округлились - до неё только что явно дошло.
- Ваша светлость! - С напускным разочарованием воскликнула она. - Это весьма жестоко с Вашей стороны! Вы только что разрушили красивую девичью сказку!
- Виновен, ваша честь. - Я шутливо вздёрнул руки, улыбаясь помимо воли.
- Я-то, - продолжала театрально убиваться та, - все эти долги годы была искренне уверена, что мой благородный приёмный отец что-то во мне изначально разглядел такое вот особенное, такое необычное, что позволило ему дать мне такое великолепное имя. А оказывается...
- А оказывается? - На этот раз подтолкнул уже я.
- Когда он спросил, - уже спокойно отозвалась девушка, - как меня зовут, то я и ответила, как привыкла отвечать взрослым: Ира Исина. Тем более, надо учитывать, в каком потрясении я пребывала...
- Как же, оказывается, я соскучилась по всем этим словам. - Вдруг призналась Эриссия, глядя на меня с некоторой долей признательности во взгляде. - Теперь мне будет гораздо проще и легче. Кому говорить 'спасибо' за Вас?
Я не нашёл ничего лучше, чем ответить банальное:
- Маме с папой, наверное.
Мы обменялись неловкими улыбками, почувствовав, что уже немного залезли на территорию друг друга.
- Да, - признался я, - шутка весьма свежа и оригинальна...
- Здесь, - поддержала мой тон девушка, - она таковой и является.
Мы снова улыбнулись друг другу, отчего я вдруг почувствовал, как слегка похолодели и задрожали пальцы на руках, а ноги налились ватной слабостью, моментально рванувшей ввысь к самому горлу.
- Буду с вами по возможности максимально честна, ваша светлость, - отчего-то смущённо проговорила Эриссия, как-то уж неуклюже порывисто запахивая шаль, - я.... Я конечно же.... Конечно я в курсе происхождения моего нынешнего имени. С отцом... С его милостью мы неоднократно разговаривали на эту тему...
Мне отчётливо послышалось, как менялись интонация и тембр голоса прелестной собеседницы, когда она запиналась на полуслове, словно желая сказать одно, но произнося совершенно другое.
- Он... он честно признался, что поначалу так и услышал, как впоследствии стали меня все именовать.
Девушка печально улыбнулась, задумчиво глядя на танцы язычков пламени в затухающем камине, словно возвращаясь в далёкое прошлое, и продолжила:
- А небольшое несоответствие сказанного и услышанного он отнёс тогда к тому, как ему показалось, что у перепуганной девочки сильный северный акцент.
Тут уж я не смог сдержать широкой искренней улыбки, понимающе кивая:
- Скалог?
- Вельгор. - Вернула мне улыбку Эриссия. - Ваша светлость, Империя велика и на севере, помимо Скалога и Аддорна, имеется ещё великое множество земель, наделов и феодов.
- Простите самонадеянного глупца, - примирительно вскинул я руки вверх, - больше не буду перебивать и умничать. Прошу, продолжайте.
- Принимаю. - Она шутливо погрозила пальцем. - Так вот, батюшка мой тогда так и расслышал, но позже, когда многое прояснилось и, что самое важное, было воспринято со всей серьёзностью, он мне объяснил, что здесь в Эрвиале это и есть моё настоящее имя. Что в тот миг, в пустом бридгостском храме, я прошла что-то вроде инициации.
Видя мой вопрошающий взгляд, девушка поспешила пояснить:
- Когда-то очень давно, даже ещё до образования первых ранитских королевств, у населявших эти земли племён существовал обычай подобной инициации, когда по прошествии примерно трёх месяцев от рождения, а если быть точнее, то после десяти десявниц, младенцу присваивалось имя. Причём всё это было частью религиозного обряда, и волхв, шаман или жрец долго слушали богов, духов, небо, землю и много чего ещё, прежде чем наречь ребёнка. И если имя правильное, то лицо нарекаемого на мгновение озарялось едва видимым внутренним светом, якобы от того, что этот мир принимал к себе новую душу, новую жизнь.
- А бывало, что, скажем так, шаман ошибался? - С интересом спросил я.
- Бывало. - Коротко кивнула девушка. - И тогда человек считался ненаречённым и пятнадцать лет ходил с тем именем, которое для него выберут родители, после чего проходил повторный обряд инициации. И если уж и тогда блюститель культа допускал ошибку, то его тем или иным способом смещали...
- Тем или иным? - Насторожился я.
- Доходило и до принесения в жертву.
- Сурово ребята жили!
- Не стоит так уж прибеднять жрецов и шаманов, - откинулась чуть назад девушка, - и тогдашних и нынешних. Уж они-то всегда найдут выход из ситуации. Если, конечно, кто-то не задастся целью их извести.
За окнами уже совсем рассвело, огоньки на стенах, балках и стропилах потихоньку гасли, как и пламя в камине. Отвар безнадёжно остыл, а тело слегка затекло, так что я не смог удержаться от короткого потягивания, когда воздел себя на ноги, чтобы пройтись до дверей и обратно, попутно раскуривая трубку.
- В общем, - сказал я, выпуская вверх ароматную струю табачного дыма, - как я понял, ваша инициация прошла успешно, и отблеск внутреннего света проявился явственно.
- Да, так и было. - Слегка растерянно подтвердила Эриссия, явно ошарашенная таким резким подведением черты беседе.
Мне и самому было чрезвычайно приятно вот так сидеть и болтать обо всём и ни о чём с очаровательной девушкой, которая одним только своим видом заставляет моё сердце биться чаще. Но вал нерешённых вопросов и безотлагательных дел грозил раздавить и размазать тонким слоем, если не начать заниматься им прямо сейчас. Делать нечего - посплю позже, а чтобы не свалиться на ходу, в очередной бесконечный раз займу кроху сил у Перстня. Но потом обязательно высплюсь, обязательно буду соблюдать режим. Потом.
- Спасибо, ваша милость, - как можно более галантно и вежливо продолжил я, учтиво наклоняя голову, - время, проведённое в беседе с Вами, пролетело уж слишком стремительно и незаметно. Но и за этот промежуток я узнал столько нового и интересного, сколько не смог бы узнать и за десявницу.
- Не преувеличивайте, ваша светлость, - с бледной улыбкой ответила девушка, в свою очередь покидая удобное кресло и кутаясь в шаль как-то особенно плотно, - если бы Вы пожелали, то практически любая интересующая Вас информация была бы донесена до Вас в большем объёме и в меньшие сроки.
- Ну, возможно. - Внешне непринуждённо отозвался я, пыхнув облачком дыма. - Не буду спорить. А что касается вашего вопроса...
Я на миг замолчал, словно что-то обдумывая, хотя в голове вместо связных мыслей крутилась какая-то навязчивая повторяющаяся мелодия.
- Да? - Решила подтолкнуть меня к ответу Эриссия, не отводя внимательных глаз. Всё ещё каре-зелёных, угу.
- Займусь им как можно скорее, обещаю. - Искренне ответил я, подпуская в голос побольше тепла.
- Вы даже не представляете, как я буду Вам благодарна! - Жарко отозвалась девушка, порывисто схватив меня за руку чуть выше запястья.
- Я Вас провожу, - проскрипел я вмиг осипшим голосом, - хотя бы до дверей.
А что ещё я мог сказать, когда меня мгновенно бросило в жар, в голове всё громче и настойчивей крутилась уже раздражающая мелодия, а по спине вмиг покатились струйки пота. Меньше всего мне сейчас хотелось решать какие бы то ни было вопросы, задачи, проблемы...
Но я оставался безупречно галантным и, хоть ноги почти не гнулись, но довёл барышню до дверей, не переставая глупо улыбаться, нелепо сжимая в левой ладони раскуренную трубку.
Вот и створки. Мы повернулись лицами друг к другу. Её глаза всё так же каре-зелёные. А губы так близко...
- Ещё раз благодарю, вас ваша светлость. - Тихо произнесла она, медля сделать шаг в сторону выхода. Который ещё и вход.
- Ну... что вы, пустое. - Только и смог выдавить я, толкая такие тяжёлые и такие скрипучие створки.
И тут где-то снаружи что-то ослепительно блеснуло и громыхнуло, да так, что задребезжали наборные орнаменты в окнах и завибрировал пол. Почти сразу же дворец наполнился криками команд и громыханием подкованных сапог.