Утро начинается шлепаньем босых ножек по деревянному полу: одних, потом еще и еще. Сквозь сон угадываю, кто забирается ко мне в кровать - Ульяна, Алина. Это Илья. Цокает когтями и пыхтит Барклай, проверяет - сплю ли я? Я сплю.
Я на даче с пятью детьми и собакой. Мама Оленька уехала в Москву сдавать экзамен в медицинское училище. И все родные в Москве. Так получилось. Одна за всех, я пасу пятерых детей - моих и Оленькиных. Детям от двух до шести, пасти их одно удовольствие. Но пока я сплю, сплю из последних сил не смотря ни на что.
Хлопает дверь - это Барклай вышел из дома прогуляться. Потом он скулит на улице, хочет вернуться в дом. Снова чьи-то ножки шлепают в коридоре, снова хлопает дверь. Просыпается Дуня, подаёт голос: "Мама!". Я сплю. Дуня идет к нам. Путается в коридоре с Барклаем, преодолевает. Лезет в постель. Там уже полно, мест нет. Она ползает туда-сюда, ищет место. Находит, но ей не хватает одеяла:
-Где же мне одеяло? Мама! Ульяна! Одеяло!
Короткая схватка. Ульяна кричит:
-А! Она дернула меня за волосы!
Тишина. Потом Ульяна веско заявляет:
-Мама не любит теперь тебя. Мама любить только меня!
Приходится всё-таки покинуть сладкий сон и вмешаться:
-Ну что ты говоришь... Я вас всех люблю, моих детишек... и еще Алю и Даню, племянушек...
Данила, кстати, не приходит ко мне в постель никогда. Соблюдает дистанцию.
-А Дуня дернула меня за волосы, она плохая! - сообщает Ульяна.
-Ну, посмотри, какая же она плохая? - я поворачиваюсь на бок и изучаю вполглаза "плохую" Дуню.
Она лежит на подушке, ножки задрала на стену, губки надула, глазки в потолок, слеза по щечке стекает.
-Чудо как хороша! Посмотри, какой животик!
Ульяна трогает дунин животик, обе хихикают. О чем-то друг с другом воркуют. Потом Дуня говорит:
-Я тебя не буду больше за волосы дергать. Я тебя очень люблю!
Ой, ну бывает же! Ну что за дети! А Ульяна говорит:
-Мама, подвинься. Дуне же нужно одеяло!
Конечно, подвинусь, конечно... Двигаюсь, сзади наваливается черная масса! Это Барклай. Он пыхтит, лижет, обнимает меня лапами. Он рад, счастлив, вне себя, что, наконец, я проснулась. За это он топчет меня локтями, душит в объятиях, выкусывает из-под одеяла и, наконец, стихает, уткнувшись мне в шею и блаженно зажмурив глаза. Нельзя собаке лезть лапами на постель, нельзя, но утро - исключение.
На другом конце кровати, в ногах, Илья щекочет Алину. Оба хихикают. Илья сообщает великую новость:
-Мама, у нее в коленочных подмышках щекотно, а у меня только чешется.
Открывается дверь, к нам заглядывает Данила. Он полностью одет. Из-под одной майки видна вторая.
-Доброе утро, Аннушка. Я уже почистил зубы, только у меня не получилось постелить постель и теперь мне скучно.
Ой, как стыдно! Что же мы так разнежились!
-Барклай, пусти! Тапочки подай! Ещё один! Ищи, ищи!
Уже больше десяти часов!
-Быстрее, быстрее! Зубы! Постели! Одеться!
То, что происходит дальше, выглядит так: фигуры мелькают, появляются и исчезают, движения их смазаны. Одним словом - суматоха.
Я бегу умываться, чтобы успеть до детей. Мысленно ругаю себя в такт зубной щётке: сама - написала - расписание - сама - провалялась... Но мне было так хорошо! В дверь ломится Дуня:
-Я писать хочу!
Выскакиваю, ловлю её, пытаюсь снять памперс.
-Нет, я в пампевс!
-Такой большой девочке в памперс нельзя!
-Ладно!
Дуня бежит в туалет. Я бегу к плите, потому что из кастрюли полезла молочная пена. Из детской слышится свист, потом голос Ильи:
-Мама, носки одевать нужно?
-Нет.
-А водолазку?
-Нет.
-Тогда я готов!
Фанфары! Шарканье сандалий. Появляется в дверях кухни мой сын.
-Ты бы хоть шорты и майку надел, горе моё!
-Ладно!
Девочки громко спорят из-за платья. Каша опять бежит. Дуня кричит из туалета:
-Я описалась! Мама! Мама!!!
-Ты же пошла на горшок!
-А я не дошла!
Она стоит, растопырившись, над лужей. Подворачивается под руку Данила.
-Слушай внимательно! Иди на улицу. Там на помосте сушится тряпка, которой ты вчера крыльцо вытирал. Принеси!
Идёт. Вытаскиваю Дуню из затопленного туалета, споласкиваю ей ножки, бегу в комнату за трусами. Там заметны следы сражения. Победила на этот раз Ульяна. Она натягивает любимое девочками платье - голубое с шифоновой юбкой.
-Мне тут что-то чешет!
-Это ярлычок, давай отрежу. Алина, не надевай кофту, жарко!
-Она красивая!
-Но сегодня очень жарко!!!
Отрезаю ярлычок, надеваю на Дуню трусы, отнимаю у Алины кофту. Данила несёт двумя пальцами тряпку. В носу бы меньше ковырял, если такой брезгливый! Распоряжаюсь:
-Кинь в туалете.
Данила награждает меня выразительным взглядом.
-Я вытру сама! Просто кинь!
Это его устраивает.
-Мама, приди ко мне! - взывает Ульяна из детской.
Каша делает третью попытку побега. Выключаю, бросаю на неё крышку. Так дойдёт! Под ногами путается Барклай. Хочет есть. Ну, уж нет! Сначала дети, потом собаки!
-Мама! Ма-ма! Ну, приди! - ноет Ульяна.
Да где же мои вещи? А! Вспомнила! Я их вчера развесила сушиться в бане. Постирала и развесила.
-Илья! Я в пижаме. Принеси мне из бани одежду, она сушится в парилке на полках.
-Нет! Один я не пойду! Я, наверно, не найду! - декламирует Илья с чувством.
-Возьми с собой Барклая, вот тебе хлеб.
Барклай уходит за Ильёй, бешено виляя хвостом и пуская слюни. В окно видно, как они идут по помосту, залитые солнцем, охваченные со всех сторон сиянием летнего утра.
-Мама! Ну, мама!
-Ульяна, я слышу тебя, я приду!
Кидаю по тарелкам масло, в одну промазала. Как велик стол, за который надо посадить нас всех!
-Он в меня тычет, - жалуется на Данилу Дуня.
-Он просто играет. Даня, тебе скучно? Раздай всем ложки. Даня!!!
-Аннушка, там, в комнате плачет Ульяна, - пуча губки, говорит вошедшая на кухню Алина. - Она звала тебя, а ты не пришла... Дуня, ты почистила зубы?
-Помоги ей почистить, я пойду к Ульяне.
-Вот, мы добыли твою одежду! - Илюша гордо суёт мне мятый сырой ком.
-Хорошо, брось в комнате!
Бегу к Ульяне, Ульяны в комнате нет. Ага, вот она, в другой комнате. Уже без платья и с носками в руке.
-Привет, ты чего тут валяешься? Носки надевать не надо.
-Ты не пришла ко мне! - она готова плакать. Она ждала меня, чтобы заплакать, но слишком долго ждала, забыла о чём, и слёзы не выдавливаются. Мне, впрочем, достаточно и скорченной ею гримасы. Начинаю выходить из себя.
-Почему ты сняла платье, скажи пожалуйста?
Видимо это напомнило ей причину её горя, слезы брызжут, а с ними вопль:
-Оно ту-у-угое! Почему оно мне ту-у-угое?!
-Ты, наверно, выросла из него.
-Почему-у-у?! - Ульяна дрыгает ногами.
-Ты же очень быстро растешь! Смотри, какие ноги выросли: дли-и-нные! Пойдем, найдем другое.
Идем за другим. Остальные стучат ложками. Заскакиваю на кухню, грозно вопрошаю:
-Отлично! Сейчас мы придем. Ульяна, видите ли, выросла из платья!
Надеваю ей другое. Оно велико, весит мешком, но Ульяна довольна. Это главное. Она бежит умываться. Оказывается, она еще не умывалась! О, Господи! Перехватываю Ульяну, молимся, садимся за стол.
То есть, они садятся, а я еще в пижаме. Почему? Илюша принёс мне одежду... Дал он её мне или нет? Где она? Хожу по комнатам. На кухне возня, стук ложек, дети требуют блюдца. Иду за блюдцами. В мойке Ульяна чистит зубы и переживает, что сели без нее. Говорю ей что-то нравоучительное. Снова отправляюсь на поиски одежды. Вот же она - брошена на кровать в детской. Кто это сделал? Я или он? Не важно. Всё равно, вещи мокрые, не высохли за ночь, одевать их нельзя.
-Я больше не хочу каши!
-Почему ты никак не приходишь к нам?
-Сейчас, переоденусь и приду!
Снимаю пижаму. Открывается дверь. Кричу как можно страшнее, чтобы не лезли, но лезут все равно. Уф! Это всего лишь Барклай. Скотина!
-Мама, насыпь мне сахара в кашу, - заглядывает за ним Ульяна, - я почистила зубы.
Иду, наконец, на кухню. Там - пусто. Только тарелки с остатками каши, брошенные ложки и отодвинутые в беспорядке стулья. Сажусь доедать. "Кто ел из моей тарелки? Кто пил из моей чашки...". Всё, не могу больше, остальное - собаке. А где собака? Выскакиваю на улицу:
-Где Барклай?
-Барклай убежал за калитку! А ты помнишь, что сегодня День пирога?
-Только что вспомнила!
Это значит, надо ставить тесто и топить печку. Ладно. Утро прошло, и слава Богу! Теперь начинается день - День пирога!
Итак! Что у нас? Гора грязной посуды, беспорядок в комнате, стирка (после банного дня - большая), приготовить обед...
Данила прервал ход моих мыслей, ему нужен совет:
-Аннушка, чем поджигают бомбы?
-Какие бомбы?
-Ну, это у нас там бомбы... земля вместо пороха, положили дробь...
-Дробь?
-...из пластилина и камушков, сунули веревочки, теперь пора поджигать!
-Данила, я правильно поняла, всё это у вас на столе в детской?
-Да. У нас там война.
-Хорошо, тогда пусть они будут с запалом, а веревочки - это чека. Спички не дам!!! И позови мне Катю, добеги, пожалуйста! Я с Днем пирога не справлюсь без нее!
Катя - юная дочка соседей. Я договорилась, что мне ее выдадут для помощи, в случае чего. Вообще-то, я обхожусь и так, но сегодня - День пирога! Я не справлюсь!
Так, сначала - стирка! Сунуть бельё в машину, налить воды. Слава доблести моего мужа, проведшего электричество и водопровод! Порошок... Готово. Теперь - тесто, пусть подходит. Мука, сахар, дрожжи... Нет растительного масла! Осталось на донышке, для теста мало. В магазин? В воскресенье магазин не работает. Рыбу еще надо пожарить. Ничего, рыбу потушим, масло - в пирог.
Пришла Катя, привела блудного Барклая. Тесто подходит, машина стирает... Посуда!
-Мама! Он меня облил водой! - жалуется Ульяна.
-Ты же надела купальник, значит, хочешь купаться. Катя! Разберись с ними!
-Они обливают друг друга водой и плачут! - кричит с улицы Катя. В ее голосе паника. Ничего, пусть тренируется. Получает, так сказать, практику.
-Аннушка, можно...?
-Что, Данилушка?
-Ничего...
Посуда помыта, машина запущена еще раз.
-Мама, я хочу бабку и дедку!
-Где бабка и дедка, какие такие бабка и дедка?
-Там, в ковзинке! Бабка и дедка, жучка и внучка.
-Дуня, в этой корзинке деревянные ложки, наш кукольный театр - в другой.
-Ладно!
Как легко обмануть ребенка. Т.е. это все правда, что я сказала, но я же не сказала - где бабка и дедка, где наш кукольный театр, где другая корзина. А она и не заметила!
Что у нас дальше. Дальше - суп. Очистки в собачью кастрюлю... Ой! Кастрюля-то полная! Я забыла покормить собаку! Барклай смотрит из-под стола с упреком, стучит об пол хвостом. Прости, дорогой! Я и сама, кажется, не ела. Или ела? Вспомнила, я догребла из тарелок кашу. Это как считать: ела или нет?
-Мама, у Данилы яблоко, я тоже хочу! А больше нет!
Ах, вот почему Данила так загадочно умолк тогда - он стащил последнее яблоко! И ведь все понимает, зараза!
-Есть банан и груша. Хочешь, Ульянушка?
-Нет! Я хочу яблоко!
Находится чудом еще одно яблоко, забытое в рюкзаке. Но тут прибегают все, одного яблока уже мало. Делю на всех яблоко, грушу и банан. Довольных нет. Я свирепею. Угрожаю все съесть сама и выгоняю вон. Так я не успею сварить суп, опять будут придираться.
Господи, помилуй! Как хорошо было вчера! Мы весь день провели на озере. Потом мылись в бане. Так всё мирно, складно. Просто, день идеальных детей!
А сегодня - День пирога. Ах ты! Тесто ушло!
-Мама, дай нам скотч, мы упакуем Дуню.
-Я не могу найти скотч, завяжите веревкой.
-Ладно!
На улице рев. Успокаиваю себя: там Катя, там Катя, там КАТЯ! Нет, не выдержала, все бросила - побежала. Разобралась, вернулась. Из стиральной машины хлещет вода. С яркого света ничего не разгляжу. Тычусь в ужасе, как слепая. Спасла стирку. Опустила тесто. Суп! Ведь 12 часов уже. Не успею! Дети с визгом гоняются за Барклаем, догоняют, отнимают палочку, виснут на нем, тащат за хвост. Режу картошку мелко, кидаю в кипяток, морковку и лук - на сковородку...
.... стирку отжать, новую запустить. Тесто опустить. Рыбу еще надо жарить! Масла нет! Как-нибудь так. Еще творог надо повесить стекать, Барклаю еду сварить... Это можно и вечером.
-Аннушка, мы хотим в поход! А Катя с нами идти боится...
-Ничего удивительного, вас же пятеро обормотов.
-А ты, почему не боишься с нами ходить в поход?
-Ну! Сравнила цыпленка с курицей, Алина!
Все это слушает Данила и, со свойственным ему тактом, спрашивает:
-Может, она тебя боится, что ты ее будешь ругать, если мы уйдем?
-Да нужны вы мне очень! Идите на все четыре стороны! Ой, нет! Постойте, обед готов, далеко не уходите, ладно?
-Ладно!
Убежали.
Тесто готово. Пучится, и рвет подсохшую плёночку, пузырки лопаются, на дырочках - тонкие волокнистые перепонки. Пахнет сдобным теплом и дрожжами. Настоящее тесто! А печка-то нетопленая! И начинки нет! Мельком отражаюсь в зеркале - волосы дыбом, очки запотели. Зато маячка красивая.
На улице подозрительно тихо. Когда так тихо, я нервничаю. Ничего. Там Катя. Надо отжать, слить, залить. Кинуть полоскаться. Это с бельем. Пирог уже не успею. Расставляю тарелки на столе. Обед готов: постные щи с помидором и чесноком и жареная рыба без гарнира. Критически озираю труды своих рук - жалкое зрелище! Интересно, что я приготовила бы, будь у меня время и деньги? Фаршированную рыбу, котлетки на косточке?
Выхожу с колокольчиком на крыльцо. Начинаю звонить - это сигнал к обеду. По идее, на этот звон должны сбегаться шустрые и голодные, сверкая алчно глазами и толкаясь от нетерпения. А нет никого! Звон замирает в моей руке, рука опускается. Двор пуст! Вот разбросаны игрушки, раскатаны на траве пенки, щедро размотана веревка, которой паковали Дуню. На гравийной площадке - нагромождение досок и камней, видимо, дом или танк. В огороде застрял унесенный ветром зонтик. Трепещет и хлопает флаг. Поигрывает на ветру китайский колокольчик, качается петуния в подвесном горшке... Красота! А детей нет!
Ах, да! Они же ушили в поход! Хорошо, тогда я могу пока пообедать. Нет, не могу. Барклай с лаем кидается за угол дома. Оттуда появляется жена местного водителя автобуса и алкоголика - Наташа. Её круглое лицо выражает крайнюю степень растерянности и смущения. Вчера один из её сыновей попал камнем в илюшину драгоценную голову. Получилась основательная такая шишка с кровоподтёком. Обе мы не знаем подробностей, нам обеим неловко, но ей, конечно, хуже, чем мне.
-Я, этова, говорю, ты гляди! А он, этова, говорит, это не я, а малой. А тот ревёт. А отец, он тово, он не может. А этих... их всё Виталик подучает, зараза! Он вроде как блатной - матом там, музыка у него блатная... Мои за ним и бегают. А Вы уж, этова, как ево, ну вот вам - масла покушайте, я вам принесла. А если понравится, то потом... могу продать, у меня и сметана...
-Отличное масло! Конечно, сметана тоже наверняка отличная. Спасибо, спасибо! Обязательно придём. Что же с ними поделаешь, наши должны научиться с ними ладить, но они маленькие. Андрюша - не плохой мальчик, жаль, что он слушается Виталика...
Я проводила Наташу, разлила суп по тарелкам. Еще раз отжала, слила, залила, положила полоскаться белье.
Ворвались мальчики: потные, грязные, очень довольные.
-Где девочки?
-Идут.
-Далеко?
-Далеко!
-Ну, покушайте пока что вы.
-Дай мне к щам сыр и нож!
-Я порежу тебе.
-Я сам!
Иду встречать девочек. Возвращаюсь. Илья режет сыр на столе.
-Нельзя! Вот тебе доска.
-А я уже порезал.
Начинает кружиться голова. Сдавливает виски. Видимо, вечером пойдет дождь. Хорошо бы - поливать огород не надо!
Пришли, наконец. Катя прощается.
-Спасибо тебе, Катя! Огромное спасибо! Как ты, жива?
-Пока жива! - улыбается Катя жалобно, бежит домой, скорее, из нашего зоопарка.
-Так! Все за стол, сначала руки помыть!
-Мы помыли.
-А, Дуня?
-Я мыла!
-Кто видел, как Дуня мыла руки? - никто не видел.
Тащу Дуню в мойку, она отбивается, кричит, что мыла. Сидит за столом обиженная. Кто ее знает, может, и правда мыла?
-Мальчики, не развлекайте девочек разговорами! Девочки, сидите прямо! Где локти? Рыбы положить? Не лезь пальцем! Данила!
Данила уже поел, ходит с пистолетом и в повязке на лице:
-Я - бандито! Гангстерито!
-Пошел вон из кухни! Илья, ты поел? Пошел вон! Помолитесь в детской после еды. Девочки, уберите коленки! Так, кому еще рыбы?
Слава Богу! Обед закончен. На ходу доедаю из тарелок суп. Рыбы, к сожалению, не досталось. Сама виновата - не рассчитала.
Надо же, уже два часа!
-Все в постель! Мальчики, сложить оружие! Оставьте в покое мирное население!
-Но, нам же надо с кем-то...
-Между собой!
-Мы не можем, мы оба... эти... бандито-гангстерито.
-Вот и устраивайте разборки между собой, а с мирным населением неинтересно, у него оружия нет!
-А, как же вилы, лопаты, партизанское движение?
-Партизанское движение? Я возглавлю партизанское движение! Слушай мою команду: по койкам! - я гоняюсь за детьми, размахивая полотенцем, пока они не валятся с грохотом на свои кровати. Картинка из книжки про 1812 год: баба с вилами на корове, а внизу жалкие французишки, поджавшие лапки.
Ухожу за Дуней в туалет. В комнате перестрелка, визг, плач. Девочки выскакивают жаловаться. Отправляю назад. Голова болит! Девочки бегут снова, за ними гонится Данила, бьет прикладом и орет что-то победительное. Хватаю его за ухо, волоку в комнату, шлепаю по вертящейся попе...
-Девочки, быстро в туалет!
-Мы уже в туалете!
-Что, вдвоем?
-Нет, втроем - с Дуней!
Что за странное удовольствие, вместе ходить в туалет?
-Мама, дай попное полотенце!
-Тебе попу помыть, ты покакала?
-Нет, пописала.
-Тогда вытирай туалетной бумагой!
-Ее Алина в дунин горшок уронила.
-Сейчас дам еще рулон.
Лезу в шкафчик. Нет больше бумаги. Сюрприз! Ладно, в уличном туалете возьмем. Потом.
-Все в постель! Даня, не лезь под одеяло в грязных шортах! Илья, ляг! Ульяна, убери книжку, глаза сломаешь! Я шторы зашторила, темно!
-А мы все равно видим, что день, - ехидствует наказанный Данила.
-Мама, почитай мне пло аиста, - просит Дуня.
Она сидит на подушке, Алина поет песни. Ну сколько можно? Сейчас я вас!
-Лежать всем тихо, или читать не буду, - закрываю глаза, считаю до трех, открываю - все лежат тихо. Хорошо!
-Ма-ма! Ну, пло а-ис-та по-чи-тай!
-Дунюшка, у меня нет книжки про аиста!
-Есть!
-Ну, про какого аиста?
-Пло такого! Пло длугого. С клювом! - Дуня показывает длинный клюв. - Он так: клюв-клюв и ничего не склювал...
-А! Про лису и журавля, как они в гости ходили?
-Да!
Читаю про "аиста". За окном гаснет солнце, наползает туча. Быстро темнеет.
-Не могу больше. Темно. Спите.
-А нам надо спать?
-Нет, Илюша, вам не надо. Просто отдохните, вы уже большие.
-А почему мы вчера спали?
-Захотели и спали, я не знаю. Тише!
-А что, нельзя было спать?
-Хотите - спите, хотите - нет! Тише! Ты куда?
-Я писать хочу! - Алина крадется к двери.
-Ты только что из туалета! Ну, ладно, иди. Илья, ляг! Даня!
-А я пить! - Данила решительно слезает и уходит.
Возвращаются. Хлопают дверью. Дуня встаёт. Шлёпаю слегка - падает и закапывается в одеяло. Как же сегодня душно!
Теперь Илюша идёт в туалет!
-Захвати мой телефончик на обратном пути.
-А зачем?
-Там часы.
О! Уже три часа! Тихий час кончился, а тишина только наступила. Объявляю штрафной час. Лежат тихо. Шепчут. Чтобы не заснуть, есть у них такой приём - шептать. Можно ещё махать руками и шевелить пальцами. Иногда это помогает продержаться, но обычно природа берёт своё. Алина, например, уже спит.
-Даня! Прекрати! Убери пистолет на полку, чтобы я видела! - рычу я остервенело и замахиваюсь тапком.
Убрал, ладно. У Дуни сна ни в одном глазу. Сложила пальчики клювами - это теперь курочки, клюют, клюют, полетели.
Наконец, она перевернулась на животик, обняла подушку. Глазки блуждают, веки медленно-медленно смежаются... сомкнулись. Хоть посмотрю на неё, спящую. А то - всё бегаю, бегаю... Сохранят ли изгиб ресницы, когда она вырастет? А волосы? Сохранят ли льняной цвет и эту легкую волнистость? Что такое жемчужные зубки, знаете? Вот они - некрупные, ровные - блестят в приоткрытой раковине губ. Крестик утонул в складочке на шее. Откуда только складочки? Ничего не ест - худоба, бабушкины слёзы. Ручка лежит на одеяле ладошкой вверх, на локте царапинка. На спине - комариные волдырики.
-Мама, Дуня спит? Иди ко мне! - Ульяна любит, чтобы её гладили перед сном по спинке.
Как она похожа на меня! Только лучше. Такой я хотела бы быть! Глаза, лоб, губы, даже нос - всё моё, но нежнее, тоньше, мягче. Волосы как у меня в детстве, но лежат пышной шапочкой. Забавно она загорает: грудь, живот и шея белые, руки, спина и нос черные. Сиамская кошечка. Вот Алина - та ровного цвета. Гладкая, ладная смугляночка. Засыпает всегда первая, укутавшись до макушки одеялом. Видно только чёрные брови и круглый лоб под реденькой тёмной чёлкой.
Какая тишина! Даже Данила спит, как убитый воин - в полном обмундировании, свесив босые грязные пятки. Лицо уткнул в подушку, выпятил локти, покрытые ранами и следами зелёнки. За ухом большая родинка. Всякий раз, когда его стригу, нахожу эту родинку с удивлением, она прячется под волосами, и я успеваю забыть о её существовании.
Барклай спит на коврике возле Дуниной кровати, разметавшись, закинув голову, вывалив от жары розовый язык. Язык - единственная светлая часть у этой чёрной-причёрной собаки. Ах, нет, ещё ярко-рыжие глаза, но сейчас они плотно закрыты, движутся под веками, что-то видят в таинственном собачьем сне.
Все спят. Только Илья сидит сычом на своей кровати под самым потолком. Смешные худые коленки торчат выше головы. Он попытался незаметно добыть с полки книжку и чуть не рухнул на пол. Улыбается в ответ на мой взгляд. Шепчет:
-Овцы разговаривают по-своему на улице, а тут все сопят. Это кто вздыхает?
-Это Барклай. Пошли на кухню?
-Пошли.
Пью неторопливо чай. На столе чудесный жёлтый букет, который принесли из похода дети. Чисто, тихо. Я освобождаю память мобильника от старых SMS-ок. Илья сидит напротив, изучает школьный географический атлас. Тычет пальцем: